Аксаков Иван Сергеевич - (Переписка с Министерством Внутренних Дел о "Бродяге")

  

  

   И.С. Аксаков. Письма к родным. 1849-1856

   Издание подготовила Т.Ф. Пирожкова

   Серия "Литературные памятники"

   М., "Наука", 1994

   OCR Бычков М.Н.

  

  

   Совершенно секретно.

   Министерство внутренних дел.

   Особенная канцелярия.

   3 ноября 1850 года, No 5007.

   Состоящему при министерстве внутренних дел г<осподину> надворному советнику Аксакову.

  

   До сведения моего дошло, что Вами написано какое-то стихотворение под названием "Бродяга" предосудительного содержания и что Вы позволили себе читать это сочинение при некоторых лицах.

   Не давая, по одним только слухам, веры такому поступку с Вашей стороны, я тем не менее предлагаю Вам, в личное Ваше ограждение, немедленно по получении сего предписания доставить мне, в собственные руки, означенное сочинение, если оно существует, оставаясь в надежде, что по ближайшем рассмотрении оного устранится возведенное на Вас обвинение.

  

  

  

   Его сиятельству господину министру внутренних дел графу Льву Алексеевичу Перовскому состоящего при министерстве надворного советника Аксакова рапорт.

   Во исполнение предписания Вашего сиятельства от 3-го ноября за No 5007 (полученного мною по случаю нахождения моего в уезде для производства следствия¹ только 12-го ноября) имею честь представить Вашему сиятельству сочинение мое в стихах под названием "Бродяга" и при том объяснить:

   1) Рукопись моя представляется не только в подлиннике, но в том самом виде, в каком она находилась в 3-м отделении собственной его величества канцелярии², где она была рассмотрена и откуда возвращена была мне в конверте с надписью, в котором я и имею честь ее представить.

   2) По поводу этого сочинения в 3-м отделении предложен мне был вопрос в 11-м пункте³, на который я тогда же отвечал⁴ и, вероятно, удовлетворительно, потому что рукопись мне была возвращена без всякого замечания.

   3) Сочинение это еще далеко не окончено; по предположению моему, оно должно состоять из 3-х частей, но обе последние части еще не написаны.

   4) Я действительно читал "Бродягу" во многих домах в Петербурге, в Москве и в Ярославле, потому что не полагал и не полагаю, чтоб это сочинение было предосудительного содержания.

   Если, по справедливом рассмотрении Вашим сиятельством этого сочинения, устранится возведенное на меня обвинение, то я всепокорнейше прошу Ваше сиятельство возвратить мне мою рукопись, которая как подлинник всегда имеет некоторое значение для автора.

   14 ноября 1850.

   Сельцо Яковлево Яросл<авского> уезда.

  

  

   Конфиденциально.

   Министерство внутренних дел.

   Департамент общих дел министерства по части секретаря.

   29 января 1851. No 66.

   С приложением.

   Состоящему при министерстве внутренних дел господину надворному советнику Аксакову.

  

   Рассмотрев возвращаемое при сем в рукописи стихотворное сочинение Ваше под названием "Бродяга", считаю нужным Вас уведомить, что я, как ожидал и прежде, не нашел в нем ни предосудительных мыслей, ни сомнительного направления по цели. Впрочем, рассматривая этот труд в другом отношении, т. е. как занятие, требующее и времени и даже исключительного интереса, не могу не заметить, что человек, посвятивший себя службе и занятый подобно Вам исполнением важного поручения, доверием начальства на него возложенного, едва ли может найти, без ущерба для службы, довольно свободного времени для литературных или других посторонних занятий. Посему желательно, чтобы Вы, оставаясь на службе, прекратили авторские труды, которые иногда могут повести хотя и к неосновательным, но все-таки неприятным для Вас предположениям, в чем Вы можете отчасти убедиться и из настоящей переписки, по этому предмету возбужденной.

  

  

   Ваше сият<ельст>во, возвратив мне сочинение мое под названием "Бродяга", в то же время изволите делать мне замечание, что литературные занятия мои как человека служащего едва ли могут не быть сопряжены с ущербом для службы, почему и желательно, чтобы, оставаясь на службе, я прекратил всякие авторские труды.

   Не только правом, но и обязанностью своею считаю объяснить Вашему сиятельству, что не служба терпит от моих литературных занятий, а литературные занятия, нравственное и умственное образование мое принесены в жертву службе. Никто никогда не мог и не может упрекнуть меня в лености или в нерадивом исполнении своего долга, потому что к деятельному служению побуждаюсь я ответственностью - не перед начальством моим, а перед моею собственною совестью. Напротив того, упорные, утомительные, непрерывные труды по возложенным на меня многоразличным и многосложным поручениям лишают меня не только возможности предаваться какому-либо нравственному отдыху, но нередко и такого досуга, на который имеет право даже и поденщик... Предпоследняя глава из "Бродяги" написана была в декабре 1848 г<ода>; последняя через год, в декабре 1849-го, и с тех пор к "Бродяге" не прибавлено ни строчки, хотя с того времени прошло уже почти 14 месяцев... Не думаю, чтоб эта тягостная автору задержка его труда была доказательством предпочтения мною литературных занятий служебным, тем более что о последних могут свидетельствовать вся здешняя губерния и представленные уже мною в министерство труды мои по службе.

   Авторские занятия мои так редки и службе моей посвящается мною столько времени, что я не могу убедиться в необходимости прекратить труды, которые, если и не имеют особенного литературного достоинства, зато важны для меня как единственный способ освежения моих, утомляемых службою, нравственных сил...

   Прошу извинения у Вашего сият<ельст>ва в том, что утруждаю Вас письмом своим, но я счел нужным со всею откровенностью объяснить настоящее положение дела и оградить себя от незаслуженного нарекания...⁵

   С глубочайшим почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего сият<ельст>ва всепокорнейшим слугой

  

   5-го февраля 1851. Г<ород> Ярославль.

  

   Граф Лев Алексеевич по прочтении письма Вашего от 5-го сего февраля изволил приказать мне сообщить Вам, милостивый государь, что его сиятельство находит вообще весь тон этого письма совершенно неприличным. Дозволив себе войти в разбор полученного Вами предписания от министра, Вы отступили от самого основного правила службы - от строгой подчиненности; а возгласы и жалобы Ваши о том, что от служебных трудов терпят литературные Ваши занятия, способствующие иногда к освежению утомленных сил Ваших, могут привести к одному лишь заключению, что эти жалобы и возгласы сами по себе странны и крайне неуместны. Весь отзыв Ваш не мог не удивить графа, тем более что в предписании его сиятельства не заключалось для Вас не только какого-либо обвинения, но даже ничего, что могло бы огорчить Вас; к тому же Вы должны были понять, что граф не требовал совершенного прекращения Ваших литературных занятий, а только выражал свои суждения об этом предмете.

   Передавая Вам приказание г<осподина> министра, я, с своей стороны, позволяю себе присовокупить, что мне чрезвычайно прискорбно было видеть то неприятное впечатление, которое произведено письмом Вашим на графа Льва Алексеевича.

   С совершенным почтением имею честь быть Вашим, милостивый государь, покорный слуга

  

   12 февраля 1851 г<ода>.

  

  

  

  

   Высочайшим приказом 21-го сентября 1848-го года назначен я был состоять при министерстве внутренних дел кандидатом на должности в губерниях.

  

  

   Ныне по разным домашним обстоятельствам, не имея возможности продолжать службу Вашего императорского величества, всеподданнейше прошу:

   Дабы повелено было сие мое прошение принять и меня от службы уволить. К поданию надлежит в департамент общих дел министерства внутренних дел.

   Февраля 19 дня 1851 года. Город Ярославль.

  

  

   Принимая в соображение, что письмо, подобное письму ко мне Вашего пр<евосходительст>ва от 12-го сего февраля, могло быть писано только с приказания его сиятельства графа Льва Алексеевича, я не иначе могу себе объяснить это письмо как желанием графа, чтоб я оставил службу. Вследствие сего я с нынешней же почтой представил его сият<ельст>ву просьбу об отставке.

   Что же касается до возложенных на меня поручений, то я обязуюсь окончить исполнение оных в непродолжительном времени.

  

  

  

   Вследствие неожиданных, весьма важных домашних обстоятельств, лишаясь ныне возможности продолжать долее службу его императорского величества, я имею честь представить при сем Вашему сиятельству просьбу мою на высочайшее имя об увольнении меня от службы по министерству внутренних дел.

   Вместе с сим долгом считаю присовокупить, что, находясь ныне в г<ороде> Ярославле по возложенным на меня поручениям, я предполагаю окончательно исполнить оные в непродолжительном времени.

   No 1318. 19 февраля 1851 г<ода>.

  

  

   Секретно.

   Министерство внутренних дел.

   Департамент общих дел министерства.

   Отделение 3. Стол 1.

   11 февраля 1851. No 570.

  

   По докладу господину министру письма Вашего ко мне от 15-го минувшего генваря его сиятельство изволил найти неудобным отбытие Ваше из Ярославля до окончательного рассмотрения здесь того отчета, который будет представлен коллежским советником графом Стенбоком о действиях следственной комиссии о бродягах и пристанодержателях. За сим о дозволении Вам прибыть в отпуск в С<анкт>-Петербург я буду иметь честь испросить разрешения его сиятельства г<осподина> министра в свое время.

  

  

   Не сетуйте, почтеннейший Иван Сергеевич, за отказ в отпуске; это мысль графа; он не желает оставить Ярославскую губернию без надежного надзора⁶; но будьте совершенно уверены, что немедленно по приезде графа Стенбока пошлем к Вам разрешение приехать в С<анкт>-П<етер>бург. Действиями Вашими по делам раскольничьим здесь все весьма довольны, след<овательно>, Вы можете и должны ожидать всего хорошего.

   Я надеюсь, что Вы не принимаете моего давнего молчания в дурную сторону. Я дал себе слово никогда (меня жестоко отучили) не писать к людям, командируемым по вверенным мне делам, по предметам, касающимся поручений, на них возлагаемым, хотя бы эти люди были самыми близкими моими приятелями. Верьте, что я уважаю Вас искренно и всегда был и буду Вашим преданнейшим слугою Арсеньев.

   13 февраля 1851 г<ода>.

  

   Вынужденным нахожусь вновь нарушить основное правило подчиненности, о котором Ваше превосхо<дительст>во упоминает в письме ко мне от 12 февраля, и войти в разбор полученного мною сего числа предписания департамента общих дел от 11 февраля за No 570. Я считаю обязанностью своею объяснить Вашему превосход<ительст>ву следующее:

   1) Я вовсе не просил дозволения прибыть в отпуск, а полагал необходимым быть вызванным для личных объяснений по делам службы, и именно по делам следственной комиссии. Эти объяснения я считал нужными для пользы службы, для облегчения самого министерства в рассмотрении нашего отчета.

   2) Главный предмет исследований комиссии - новая раскольническая секта. На этом основании г<осподин> министр внут<ренних> дел признал нужным назначить меня членом комиссии как человека (так сказано в предписании от 25 июля 1850 г<ода> за No 3456) "хорошо знакомого с сектаторскими делами губернии и возложить на обязанность мою преимущественно производство тех изысканий, кои относятся до раскола". Вместе с сим предписано мне было о всех изысканиях и открытиях доносить его сиятельству в подробности.

   Стало быть, министерство полагало полезным иметь в деле раскола мое участие, мое мнение, и, соображаясь с этим, мы оба с графом Стенбоком думали представить отчет лично и вместе, от имени обоих, дополнив оный личными объяснениями. Я вообразил, что если министерство признает меня хорошо знакомым с сектаторскими делами губернии, то и личные объяснения мои в этом деле, может быть, не совсем излишни, но я ошибся.

   3) Так как в предписании от 11 февраля не объяснено мне, в чем состоит "неудобство отбытия моего из Ярославля до окончательного рассмотрения в Петербурге отчета, который будет представлен графом Стенбоком о действиях комиссии", то это обстоятельство и остается мне совершенно непонятным... Но я с своей стороны должен обяснить, что граф Стенбок имеет в поручении еще ревизию приказа общест<венного> призрения и ярославской городской полиции и что окончательное рассмотрение отчета по важности, обширности и многосложности оного может последовать не только не в скором, но, вероятно, весьма в продолжительном времени.

   4) С своей же стороны я признаю неудобным дальнейшее пребывание мое в г<ороде> Ярославле по фальшивому положению, в котором уже почти два года нахожусь я относительно здешнего военного губернатора, обязанного иметь за мною секретный полицейский надзор, и по многим другим причинам, уже побудившим меня просить у г<осподина> министра чистой отставки.

   Предписание же департамента общих дел за No 570 с отказом в дозволении прибыть в С<анкт>-П<етер>бург, отказом, даже непоясненным какими-либо уважительными причинами (тем более что Ваше превосходительство сами не изволили удостоить меня никаким ответом на письмо мое от 15 генваря), итак, предписание это еще сильнее утверждает меня в принятом мною намерении...

   Убедительно прошу Ваше превосх<одительст>во исходатайствовать мне скорее разрешение на мою просьбу об отставке, тем более что занятия мои по комиссии придут в непродолжительном времени к совершенному окончанию.

   Чем скорее Ваше превосх<одительст>во исходатайствуете мне отставку, тем сильнее и чувствительнее обяжете имеющего честь быть Вашего превосходительства покорнейшим слугою.

  

   No 1326.22 февраля 1851 г<ода>. Г<ород> Ярославль.

  

  

   Министерство внутренних дел.

   Департамент общих дел министерства.

   Отделение 2. Стол 3.

   15 апреля 1851. No 1514.

  

   Высочайшим приказом по гражданскому ведомству 5-го текущего апреля No 67 Вы, согласно прошению, уволены от службы.

   О сем департамент общих дел министерства Вас извещает и вместе с тем просит доставить для написания увольнительного аттестата один лист гербовой бумаги в 90 копеек серебром.

  

  

  

   Автограф - ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 5. Ед. хр. 8. Л. 1-19. Впервые - Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. М., 1888. Т. II, ч. 1. С. 393-402.

  

   ¹ ...для производства следствия... - над сектой бегунов в Ярославской губернии.

   ² ...находилась в 3-м отделении собственной его величества канцелярии... - когда весной 1849 г. И. С. Аксаков был арестован.

   ³ ...предложен мне был вопрос в 11-м пункте... - Вопрос был задан следующий: "Объясните, какую главную мысль предполагаете Вы выразить в поэме Вашей "Бродяга" и почему избрали беглого человека предметом сочинения?" (Письма. Т. II. С. 162).

   ⁴ ...тогда же отвечал... - "Отчего выбрал я бродягу предметом поэмы?.... Оттого, что образ его показался мне весьма поэтичным; оттого, что это одной из явлений нашей народной жизни; оттого, что бродяга, гуляя по всей России, как дома, дает мне возможность сделать стихотворное описание русской природы и русского быта в разных видах; оттого, наконец, что этот тип мне как служившему столько лет по уголовной части хорошо знаком. Крестьянин, отправляющийся бродить вследствие какого-то безотчетного влечения по всему широкому пространству русского царства (где есть где разгуляться!), потом наскучивший этим и добровольно являющийся в суд - вот герой моей поэмы. Написана еще только первая часть, которая сама за себя может дать объяснение" (Письма. Т. II. С. 162-163).

   ⁵ Комментируя просьбу министра о прекращении авторских трудов, И. С. Аксаков писал Н. А. Милютину о тех "нравственных тисках", в которых находится из-за службы (письмо от 19.II.1851 г. // РГИАР. Ф. 869. Оп. 1. Ед. хр. 818. Л. 15). С. Т. Аксаков был недоволен письмом сына к министру. А. В. Оболенский, бывший в это время в Москве, сообщал Ивану в Ярославль: "Сергей Тимоф<еевич> решительно не мирится с письмом твоим к м<инистру>, он обвиняет тебя в написании оного. - Бумага, вызвавшая от тебя это письмо, понимается им иначе, чем понимаешь ты ее" (письмо (1851 г.) // ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 436. Л. 36 об.).

   ⁶ ...не желает оставить Ярославскую губернию без надежного надзора... - О реакции И. Аксакова на эти слова см. на с. 204 наст. изд.