Главная » Книги

Беляев Александр Петрович - Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 2, Страница 6

Беляев Александр Петрович - Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 2


1 2 3 4 5 6 7

та, стройный и решительного характера человек, обладавший увлекательным даром слова, что много помогло ему, и он скоро убедил хохлов и успокоил волнение. Благороднейших и честных правил, он обладал необыкновенною добротою сердца. Если нужно было помочь кому-нибудь, он ни минуты не задумывался. Так, однажды, в бытность его главноуправляющим у князей Четвертинских, к нему ночью приехал конторщик главной конторы и, плача, рассказал, что сын его, мальчик лет шестнадцати, с другим товарищем убежал в Одессу, чтобы там сесть на американский корабль и бежать в Америку. Брат так был тронут его горем, что в ту же минуту, несмотря на глухую ночь, поехал к жандармскому генералу А.В. Воейкову, поднял его с постели и просил помочь бедному отцу в возвращении сына. А.В. Воейков, добрейшей души человек, вместо того, чтоб выразить неудовольствие за такое нарушение его сна, сейчас послал телеграмму по дороге жандармским чинам, и сын был возвращен. Он в жизни своей много делал подобных добрых дел, и я привел одно из них, которое по светским нашим приличиям и вежливости выходит из ряда. Не всякий решился бы ночью будить важное лицо, хотя и знакомое.
   Главное управление вотчиной князей Четвертинских в 6000 душ было в селе Рудня Камышинского и Аткарского уездов и в 70 верстах от Падов, и потому наша жизнь стала еще приятнее, так как мы часто могли посещать друг друга; а взаимная дружба наша была так сильна, сердечна, что наши семьи составляли как бы одну семью. Так как из этого семейства уже нет на свете ни отца, ни матери, ни старшего сына и как оно составляло отраду нашей жизни, то я не могу отказать себе в желании уделить в моих воспоминаниях о минувшем хотя несколько строк этим родным по крови и чувствам.
   О брате моем, отце семейства, я уже упомянул, теперь скажу несколько слов о жене его. Е.А.В., урожденная Броневская, была одна из тех прекрасных, кротких и любящих душ, какие нечасто встречаются в жизни. Прекрасно воспитанная в родственном доме Т., с двоюродной сестрой своей, впоследствии графиней Толстой, женой бывшего министра почт, она еще в детстве лишилась матери, отец же, А.Б. Броневский, занимал разные служебные должности и одно время служил при Аракчееве, но немного, так как был самых благородных правил и возвышенного образа мыслей. Единственная от первого брака дочь ее, о которой я говорю, была очень умна, образованна и чрезвычайно приятна. Она была подвержена иногда меланхолии, но когда была весела, то своим остроумием, несколько поэтичным, всем сообщала свою веселость. По доброте сердца она не отказывала никому из требующих ее помощи, но всегда скрывала свои добрые дела, которым я нечаянно был свидетелем. Редкая мать семейства, самых возвышенных и строгих правил, она старалась передать все благородное и прекрасное детям, которых безмерно любила. Она имела четырех сыновей и двух дочерей, из коих старшая была и есть ее портрет, который и постараюсь набросать. Прелестная собой, с правильными чертами лица, с чудными черными выразительными глазами, роскошными черными волосами, хотя небольшого роста, но превосходно сложенная, грациозная, живая в детстве, а потом серьезная и, надо прибавить, очень умная и мыслящая головка, она была бы красой всякого семейства, и отец ее очень верно назвал ее перлом семейства. Прекрасно воспитанная добродетельною матерью, она очень образованна и начитанна. Она, ко всему этому, была одарена восхитительным голосом, и с детства еще всегда пела, так что я называл ее нашим соловушком. Все вкусы ее с детства показывали ее нежное любящее сердце. Она особенно любила голубей, и отец доставал ей самых красивых и редких пород; под ее покровительством жили и благоденствовали и песцы, и кролики, и сурки, и она всех сама кормила; пара канареек производили у нее в клетке крошечных своих птенцов, которыми она любовалась. Позже ее отправили в Москву, где она училась музыке и пению, сперва у m-me Оноре, а потом усовершенствовалась у Галвано. Голос ее был прекраснообработан и кроме искусства, превосходной манеры и вкуса, что не многим дается, он был так симпатичен, что проникал в самую глубину сердца. Назвав ее перлом семьи, отец не ошибся. Детские ее привязанности к маленьким животным перешли на любовь к человечеству и ко всему прекрасному и возвышенному. Живши в деревне, она, по советам доктора, лечила больных, сама перевязывала раны, и все болящие шли прямо к ней, не ожидая доктора; она учила крестьянских детей, что делала и юная сестра ее, по ее примеру, и жила и живет для одного добра, и всякая похвала, от кого бы то ни было, ее глубоко огорчает. Она тиха, кротка по правилам, хотя очень пылкого и горячего характера; я не слыхал, чтобы она в спорах, каких-либо домашних столкновениях когда-нибудь возвысила голос, который, прибавлю, был удивительно мелодичен. Словом, если б она не была моей близкой родной и моим другом, я бы назвал ее идеальною. Она была любимицей моей жены, часто гащивала у нас, и потому я хорошо знал ее; несмотря на то, что она была красавица, замуж она не вышла, да, я думаю, она и не нашла бы себе достойного.
   После смерти родителей она, как старшая, стала опекуншей младшего брата ее, моего крестника; несчастные роды его матери, о чем я говорил выше, были причиной, что в детстве он был почти идиотом, но как она в детстве его была его учительницей, а после родителей воспитательницей и матерью, то Господь благословил ее нежные самоотверженные попечения: ребенок развивался и теперь уже стал юношею в нормальном состоянии.
   Старший сын, ее брат, учился в Лазаревском институте, потом служил в Павлоградском гусарском полку юнкером. Во время смотра начальника округа господина Гильденштуббе он отличился в гимнастике и был вызван им, для примера другим, повторить скачок на деревянную лошадь, что было для него смертным приговором. Он исполнил его, но, уже сильно утомленный после упражнений, ударился нижнею частью живота, и так сильно, что у него сделался антонов огонь, и он умер на руках отца, приехавшего навестить сына, и в тот самый момент, когда после довольно бурной юности он так изменился, что подавал надежду быть гордостью семьи.
   Двое меньших братьев, служивших в военной службе, делали Турецкую кампанию, потом вышли в отставку и поселились в деревне. Старший служит мировым судьей по выбору, а младший, выбранный гласным, тоже готовит себя к земскому служению, но в настоящее время, обладая прекрасным голосом, избрал артистическое поприще и вступил в консерваторию. Благородство, честность, бескорыстие - девиз их рода. Дед их, служа председателем Уголовной палаты, при каком-то деле, когда ему в кабинете подали пакет с несколькими тысячами, пришел в такую ярость, что выкинул в окно пакет и выгнал в шею предложившего. Надо прибавить, что он был беден, бедным оставил службу, имея девять человек детей и небольшое имение жены его и моей тещи.
   Опекун наших Нарышкиных и Четвертинских имений, Емануил Дмитриевич, каждый год посещал эти оба имения; сперва по дороге проезжал ко мне, а потом, вместе со мною, в Рудню, к брату моему. Этой дорогой надо было проезжать его собственное имение, Воронино, которым я потом заведовал и где мы ночевали; потом через Елань, знаменитую в том крае пшеницей-кубанкой. Это была небольшая слобода, где жило много богатых торговцев пшеницей. Случалось, что за нами на другой день выезжала жена моя с сестрами, так что в Рудне нас собиралось довольно много. Вечером приходил тамошний вотчинный врач господин Сигрист, с женой и свояченицей, а так как все это было молодо, то составлялись танцы, в которых принимал участие и дорогой гость наш Емануил Дмитриевич, открывая их с женой брата. Музыка состояла из рояля, на котором играла учительница музыки, хорошая артистка. Это время, когда мы все собирались в Рудне, оставило во мне самое приятное воспоминание, и думаю, что его с удовольствием разделял с нами и дорогой наш гость Емануил Дмитриевич, который был сердечно расположен ко мне и брату, а следовательно, и к семействам нашим, что он доказывал нам в течение многих лет, а потому его образ, его дружба и многое добро никогда не изгладятся из нашей памяти.
   В Рудне Емануил Дмитриевич оставался столько же, сколько и у меня в Падах - с неделю. Тут мы каждый день ездили по имению. Там было два винокуренных завода больших размеров, тысяч в двести ведр; 25 000 тонкорунных овец, размещенных по разным овчарням; огромная мельница на реке Медведица; большого размера амбары для хранения спирта; так, при осматривании всего этого, разъезды наши продолжались все утро до позднего обеда, и все это по ужасной жаре, то все мы сильно утомлялись и вечер уже посвящали отдыху и удовольствиям.
   Когда совершилось освобождение крестьян с наделами земли, Емануил Дмитриевич вызывал нас, с братом главноуправляющего имениями князя Четвертинского, в имение его, село Таракса Тамбовской губернии, для совещания, где мы все, совокупно с ним и его главным управляющим Н.В.В., уясняли вопросы о распределении крестьянских и господских полей, о полюбовных соглашениях с ними, относительно их усадеб, и прочее, что все, с помощью Божиею, во всех имениях, управляемых нами, совершилось благополучно. По окончании всего устройства имений на новых началах Василий Львович Нарышкин, по указанию и согласию попечителя своего, щедро вознаградил мои посильные труды, подарив мне 30000 рублей, что обеспечивало меня и мое семейство. Это было сделано им так неожиданно, что когда я получил это письмо, то мы тотчас же собрались ехать к нашим родным в Рудню, чтобы поделиться с ними нашею радостью. Спустя несколько времени и брата, за успешное управление имениями князей Четвертинских, также вознаградили такою же суммою и, конечно, по инициативе того же Емануила Дмитриевича, под ведением и главным распоряжением которого были все эти имения, Нарышкинские, Четвертинские и Воронцовские. Но брат жены моей все же имел свое имение, выкупив у братьев и сестер их части, получал жалования 6000 рублей, положенное в имениях Четвертинских, а мое жалованье было 3000 рублей и проценты с заволжского дохода, и я не имел ничего более, а потому понятно, какое благодеяние была для меня та награда и как глубоко я благодарен Емануилу Дмитриевичу, оценившему мои труды, и Василию Львовичу, вознаградившему меня.
   Так, в Падах, этом счастливом для меня уголке мира, упоенные полным счастием, мы прожили 15 лет. В этом же уголке я был вознагражден так, что мог уже приобрести и свое собственное имение и, по благости Божией, приобрести честно, не унося укора совести, вопиющей, я уверен, внутри каждого: "Ведь это состояние, это богатство твое, эта роскошь накрадена тобой у тех, которые доверяли чести твоей!" Да будет благословен Господь, избавивший меня от этого укора.
   Я раза три-четыре в год ездил в Заволжское имение, а когда принял имения графа Воронцова, то и чаще. Сперва я отправлялся в Тепловку Саратовского уезда, затем ехал в Алексеевку, переезжал Волгу и через Балановскую пристань в степь. Обратно возвращался немецкими колониями и переезжал Волгу перед Саратовым, не считая ежегодных поездок с Емануилом Дмитриевичем в Рудню, что для нас было таким удовольствием, которого мы с нетерпением ждали. Жена моя всегда провожала меня до Саратова, где и ожидала моего возвращения у брата моего, жившего в Саратове агентом пароходного общества "Кавказ и Меркурий" после разрыва котла на нашем пароходе "Самара". Предприятие это, возбужденное мною и братом и совершенное им одним, окончилось блистательно, что показывают результаты, им полученные.
   Пароход "Самара" служил нашему товариществу шесть лет, давал ежегодно от 10 до 12% дивиденда до самого конца. Через пять лет он возвратил участникам весь затраченный капитал, так что пароход окупился, а по разрыве котла, когда прежнее товарищество не захотело выписывать нового котла, сам пароход был продан за Уз, как помнится, своей стоимости одному астраханскому армянину. Котел лопнул в большую воду, когда пароход подходил к городу Вольск, где берег Волги очень высок и течение чрезвычайно быстро и для движения парохода с нагруженной баржей нужно было нести пару больше обыкновенного. Брат мой, капитан парохода, проходя на балкон парохода, заметил машинисту, голландцу родом, что пару уже слишком много, и приказал убавить, но только что успел подняться на балкон, раздался страшный оглушительный треск, котел лопнул, паром обожгло машиниста, двух кочегаров и некоторых матросов; горящие дрова разбросало так, что еще минута - и пароход бы запылал, но, благодаря расторопности и самоотвержению команды, пожар был предупрежден. На пароходе ехала с братом жена его, с годовым ребенком; она не потерялась, схватила ребенка, бросилась на корму и переехала на берег, но эта мера оказалась напрасною, так как пароход остался цел как судно, но пока перестал быть пароходом.
   Так окончилось наше смелое предприятие; говорю смелое, потому что задумано было и совершено двумя братьями, ничего не имевшими для его совершения и не готовившими себя специально для такого дела, хотя когда-то и несколько знакомого, но в 20 лет уже забытого. Тогда господин Новосильский предложил брату занять место агента общества в Саратове. Пустая робость товарищей остановила дело, которое при малой еще тогда конкуренции могло обогатить их. После этого он поселился в Саратове, где за успешную отправку войск по представлению флигель-адъютанта князя Барятинского ему возвращен Владимирский крест 4-й степени, надетый на него в день наводнения в Петербурге, тотчас по возвращении катера генерал-адъютантом Бенкендорфом, по повелению Государя Александра I.
   Рассказав этот эпизод в память благородного брата своего, который скончался в 1864 году тихою христианскою кончиною, возвращаюсь к своей семейной хронике. Емануил Дмитриевич продолжал навещать Пады и Рудню. В этих поездках наших в Рудню князей Четвертинских однажды мы едва не поплатились жизнью, или, по меньшей мере, изуродованием наших членов. Ехать в Рудню надо через город Балашов; за две или за три версты от города надо спускаться с высокой горы и потом подниматься. Мы ехали в карете четверней, и при спуске, так как экипаж был довольно тяжел, то случилось, что подшпильники у дышла лопнули и лошади понесли; гора была не прямая, а с поворотом, и карета, по всем вероятностям, должна была опрокинуться. Мы отлично сознавали эту возможность и, конечно, не были равнодушны. Карета мчалась быстро, выскочить было невозможно, и мы только ожидали, казалось, неминуемой гибели, но один Господь знает, как это могло быть, что карета не опрокинулась, хотя так сильна была центробежная сила, что боковые колеса уже поднялись на воздух, но карета не упала и мы остались невредимы, человек же Михайло, сидевший на козлах, получил сильный удар в спину, так что, приехавши в Рудню, его положили в больницу. Там была большая каменная больница, устроенная матерью Емануила Дмитриевича, Марией Антоновной Нарышкиной, супругой Дмитрия Львовича, отца его. Имение прежде принадлежало ей. Как же верующему человеку не видеть в этом руку всеблагого Промысла Божия, прямо и непосредственно спасшего нас от верной смерти или изуродования? Подобный случай был на Кавказе с дивизионным нашим генералом Галафеевым, но у него карета опрокинулась, разбилась и он был страшно изуродован, так что его подвешивали как-то в постели, потому что тело его не переносило никакого прикосновения. Итак, да будет благословен Господь, сохранивший нас невредимыми. Емануил Дмитриевич, по доброте своего сердца, был в отчаянии, как будто по его вине я мог быть убит и он сделал бы вдовою мою жену и сиротой сына, забывая о том, что и сам он был бы убит или изуродован и жена его, Екатерина Николаевна, с которой он был так счастлив 20 лет жизни, также могла бы внезапно стать вдовою.
   В этот именно раз, после действительной опасности, приезд наш в Рудню был особенно приятен; все, узнавшие о нашем спасении, сердечно радовались и все были в самом приятном настроении. Дам в этот раз набралось много, и потому вечерние танцы были еще оживленнее.
   Дом князя Четвертинского, где жил главноуправляющий, был очень обширен и комфортабелен, хотя можно сказать, что утопал в песках, его окружавших со всех сторон. Рудня была род слободы, имела 3000 душ населения; перед домом была большая площадка, где каждую неделю собирался многолюдный базар; было много лавок, амбаров и больших домов разного рода торговых лиц, тут постоянно живших; все эти дома окружали площадь. Против дома было что-то вроде ресторана, где по вечерам играла музыка и желавшие лица танцевали или плясали. Вообще все это село было постоянно очень оживленное. Огромный деревянный храм был по праздникам всегда битком набит молящимися хохлами, хохлушками, не пропускавшими ни одной службы. Но между ними было также много порядочно одетых по воображаемой моде местных дам и девиц, жен и дочерей разных купцов и приказчиков и прочих.
   Я с особенным наслаждением всегда вспоминаю эту Рудню, где всегда жилось так отрадно, так полно, среди милых, любимых и любящих сердец. Здесь же впервые раздался голос дочери их, приехавшей из Москвы по окончании учения. Никогда не забуду этих чудных мелодичных звуков, этой гармонии, этого глубокого чувства в ее пении, проникавшего в сердце и приводившего в восторг всех нас. Она была еще очень молода, ей было 17 - 18 лет, потом она еще более усовершенствовалась. В то время еще из благородных семейств не поступали на сцену, но если б она явилась на ней, то думаю, что была бы знаменитостью. Меньшая ее сестра, впоследствии, когда распустилась, была также прелестна собой, но тогда она была еще ребенком. В Рудне была знаменитая во всей той местности ярмарка, которая начиналась с Ивана Постного, то есть в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. На эту ярмарку сбиралось пропасть народа, из губернских городов приезжали купцы и даже из Москвы, и открывали лавки, приводились огромные табуны степных лошадей, приезжали ремонтеры для закупки лошадей, забавляли народ разные комедианты в балаганах, и все время ярмарки, продолжавшейся две недели с лишком, было большое оживление. Когда старая ярмарка сгорела, то брат выстроил новую каменную, вполне соответствующую размерам ее торговли. И все окрестные владельцы-помещики приезжали сюда для закупки всего потребного для их хозяйств и домов.
   Но зато для пешей прогулки надо было довольствоваться одним палисадником перед домом, длинным и узким, впрочем, с клумбами цветов, обсаженными акациями. Около же дома был сыпучий песок, так что самое место было прескучное. Зато обитатели дома были не только родные по крови, но еще более по сердцу, по этому и местечко прескучное само собой было очень привлекательно.
   Как теперь смотрю на милую хозяйку - иногда задумчивую, иногда веселую, на счастливого отца. С наслаждением вспоминаю очаровательное пение - все тут давало радость и счастие. На гулянье мы обыкновенно езжали в лес, очень живописный, внутри которого расстилалось огромное светлое озеро. Это была единственная прогулка, где дышалось чистейшим ароматным воздухом. По вечерам всегда занимались музыкой на рояле, под аккомпанемент гармонии, на которой играл доктор, а иногда с виолончелью.
   Летом с сыновьями занимался студент университета, из болгар, прекрасный, добрый и скромный молодой человек, который потом был у нас при Саше и жил у нас в доме постоянно, и только ходил на лекции. Это был человек прекраснейшей души, кроткий, правдивый, строго нравственный и простосердечный до младенчества. Я вспоминаю о нем здесь по довольно необыкновенной кончине этого молодого болгарина. Кончив курс, он получил место учителя на своей родине, куда и уехал, но в Киеве заболел и умер. Старший брат его поехал к нему еще при жизни, и должно быть, чиста и праведна была душа его, что перед самою кончиною, как рассказывал он, приобщившись уже Святых Таин, умирающий сказал: "Говорят, умирать страшно; я же нахожу, что вовсе не страшно". По принятии уже Таинства он подозвал брата и спросил, заплатил ли он диакону.
   Когда Емануил Дмитриевич лишился жены, умершей от рака в больших страданиях, он был безутешен. Его письма в это время ко мне и брату Александру были полны его скорбью. Когда брат Александр поехал к нему в его имение, он просил его переехать из Рудни и взять на себя управление имением, единственным им не проданным, состоявшим из 30 или 40 тысяч десятин леса, и где сам он жил. Это место называлось Быковая гора, где у него был небольшой дом и прекрасный сад, устроенный его женой.
   Он просил его перейти к нему, не оставляя князей Четвертинских, которых он был попечителем и которых дела привел в самое цветущее положение при управлении брата Александра, а у них быть главноуправляющим поставил местного управляющего в Рудне. Мы с женой были у них, когда он возвратился. Перед самым его приездом умер у них сын Петя, годовой ребенок такой красоты, какую редко можно видеть: лицо его было ангельское, так что ему, казалось, недоставало только крыльев, чтоб присоединиться к этому небесному сонму, воспевающему своего Владыку и Бога. Когда первая скорбь утихла, он передал жене и семейству о желании и просьбе Емануила Дмитриевича и что он уже дал ему слово, видя его одинокое положение и его ужасное горе. Итак, нужно было приготовляться к переезду, но он мог последовать только когда будет готов для них дом, все устроится, поставит мебель, которую выписал из Тамбова, и вообще все нужное. Это было в июне месяце, когда мы уже продали свое имение П.Н. Бар. и собирались в Саратов, чтоб плыть на пароходе в Нижний, а оттуда по железной дороге ехать в Москву, и потому их переезд нас очень радовал, так как они приближались к Москве, куда и мы переезжали.
   День освобождения крестьян я излагаю в следующей главе особо, так как я считаю его особенною милостию Господа, восхотевшего и мне даровать участие в великом деле, в событии, которое было мечтой всей нашей жизни.
  

Глава XVII. 19 февраля. Освобождение крестьян

   Наступал 1861 год, незабвенный в русской истории; бродили разные слухи о свободе, но никто не знал наверное, как и когда это совершится. Еще в 1855 году, когда я был в Петербурге, князь Василий Васильевич Долгоруков говорил мне, что этот вопрос уже решен Государем, но еще рассматривается в подробностях совершение великого акта. Думали освободить крестьян без земли, как освободил Александр I эстов и латышей Балтийских губерний, но этот способ показал, что освобожденные еще более были закабалены помещиками, потому решено было освободить с землей, на что нужно было (?) согласие помещиков и их содействие.
   Государь благородно обратился к их просвещенному патриотизму и не ошибся: избранные по губерниям дворянские комитеты оправдали доверие Государя, и работа началась. В 1860 году я опять был в Петербурге, и действительность великого акта уже не подлежала сомнению. Возвратившись в Пады, я старался приготовить почву между населением, которое верило и не верило событию. Вот наконец в самую распутицу, по непроездным почти дорогам, приезжает ко мне удельный чиновник господин Кондырев и объявляет о Манифесте. Я с горячим чувством перекрестился, как заповедал Освободитель, и также горячо, даже со слезами, возблагодарил Господа за исполнение хотя одного из наших заветных мечтаний всей жизни, не зная еще, что за этим последует ряд преобразований, по поводу которых еще в сибирском заключении в разговорах и суждениях все почти серьезные люди из товарищей говорили: "Хотя бы освобождены были крестьяне и был бы гласный суд, то можно бы было пожалеть, что начали насильственный переворот!" А теперь не только все это совершилось с высоты Престола, но и многим из декабристов досталась завидная доля участвовать в комитетах по освобождению крестьян и в земских учреждениях. Так Господь, покарав нас за гордое желание быть непризванными освободителями народа мятежом и убийствами, все же в сердцах наших видел действительную и бескорыстную любовь к Отечеству и самопожертвование, хотя и преступное, и за это даровал нам еще при жизни увидеть зарю свободы Отчизны...
   Весть о чем-то чудном, о приезде чиновника, о сборе всех в церковь, разнеслась как по электрической проволоке, и все, что было дома, собралось в церковь.
   Вот Манифест в руках священника, около него стоим мы с вестником свободы, бурмистр и члены конторы. Слова Манифеста раздались в храме, все перекрестились, как перед проповедью. Мертвая тишина. При словах Царя: "Русский народ, осени себя крестным знамением" все снова перекрестились тем крепким крестом, каким осеняет себя русский крестьянин в сильных чувствах горя и радости. Дочитан Манифест, та же мертвая тишина; радостные лица, на которых видно недоумение, и народ, как бы отуманенный неожиданною вестью, тихо и безмолвно повалил из церкви. На паперти я остановил их и говорю: "Поняли ли вы, братцы, что читалось? Ведь это царский Манифест, объявляющий вам, что отныне вы свободные граждане своей родины, что Царь, совещавшись со своим верным благородным дворянством, с его согласия и по его просьбе освобождает вас от крепостной кабалы; так возблагодарите же Господа, а доброму Царю грянем дружно ура!" Вслед за мной все головы обнажились, грянуло троекратное громовое ура и пронеслось повсюду, и все крестились. Затем народ потянулся по домам, чтобы рассуждать, толковать: какая это такая свобода, как будет с землей и прочее, и прочее. Экземпляры Манифеста с подробным новым Положением были переданы во все селения управлениям; старостам и писарям велено было объяснять крестьянам подробности нового устройства согласно Манифесту. Но не надеясь на толковое объяснение писарей и старост, я разослал служащих в конторе людей, довольно развитых, по всем селам и деревням и приказал им на сходках подробно объяснить все Положение, а на другой день с вестником свободы объехал всю вотчину. Указал им предложенные в Манифесте три положения: идти на выкуп, что советовал им избрать преимущественно; оставаться на оброке с определенным наделом или же получить в дар одну четверть надела.
   С этого незабвенного дня началось движение по всем селениям.
   Я думаю, они забывали о пище, сходились у старост, по домам, и этого мало - из одних деревень ездили в другие, чтобы совещаться, на что идти, что выбрать из трех предложенных положений.
   Приехал первый посредник Н.А. Львов, молодой человек, замечательно красивый собой, принадлежавший по роду своему и богатству к высшему кругу общества; он был внук по матери нашего знаменитого патриота Николая Семеновича Мордвинова. С ним мы приступили к выбору старшины в Падовскую волость по новому положению, и как шаров по внезапности не было, то избирали просто голосами, и выбран был крестьянин, весьма зажиточный и уважаемый, Фурсаев, староста села Пады. Но как в этом выборе случились некоторые недоразумения, да и он сам отказывался, то, по приготовлении шаров, делали перебаллотировку, и снова огромное большинство выбрало Фурсаева, и тогда мы с посредником убедили его принять эту честь от всего общества волости, и он согласился. Сельских старост оставили прежних, кроме некоторых.
   Приступая к уставным грамотам, я объехал всю вотчину, везде собирая сходы, и выслушивал их желания, которые выражались везде с полною готовностью подчиниться новому распределению земель. По оценке земель в нашей местности, им приходилось платить за надел одним рублем меньше того, что они платили прежде за 10 десятин. С их согласия и даже желания я назначил надел по близости их селений, а затем остальная земля владельца отрезывалась далее. Несколько сел и деревень пожелали взять назначенные мною полторы десятины, утвержденные опекуном, вместо одной четверти надела, предоставленного Положением, и тотчас стали собственниками, никому ничего не платящими, кроме податей, а остальные же приняли полный надел, с платежом оброка. К моему крайнему сожалению, Н.А. Львов вскоре вышел, и посредником поступил отставной гусар, при котором и введены были уставные грамоты, начатые Н.А. Львовым. Из всей вотчины в одном только обществе С. Чичанака явилось несогласие принимать уставную грамоту, несмотря на совокупные мои и посредника увещания, почему посредник и должен был донести административным властям; в одном этом обществе ввелась грамота властями, при чем я уже не присутствовал. Таким образом, совершился этот переход тихо, мирно, полюбовно, и как до этого события эта вотчина была в хорошем положении и все господские работы делались наймом, то все осталось по-прежнему, никто не тронулся с места. Но для собственников села Пады в уставной грамоте я обозначил, что в случае, если бы владелец изъявил требование, то часть села, прилегавшая к лесу и господской усадьбе, должна будет переселиться, так как этот лес соединялся с садом, и владелец, пожелав устроить парк или расширить сад, был бы стеснен, и в таком случае переселенцам обязан он выдать лес на постройку и 150 рублей на каждый двор; все это сделано по их согласию.
   Как всегда во всех важных преобразованиях является множество различных взглядов на узаконения и постановления правительства, так и тут являлись разные темные личности: одни темные по своим намерениям взбунтовать народ, а другие заблудшиеся по неразумию, толковавшие каждый по-своему, что Царь давал всю землю, а наделы сделаны господами. Наконец все перемололось и стала мука, народ свободен, кончились все безобразия чудовищного крепостного права. Но благоденствует ли освобожденный народ, как бы следовало после великого акта?
   Вот уже 25 лет прошло с того радостного дня, в который провозглашена была, при радостных кликах ура благодетельному Царю, свобода русскому народу. Это был день праведного суда над вековым злом, день воздаяния за вековые страдания и день светлой надежды, что с него начнется и нравственное освобождение от векового невежества и тьмы, омрачавших наш умный, смиренный, кроткий и в то же время великий народ. Но что же, исполнились ли желания, ожидания наши? Стал ли наш труженик-подвижник народ свободнее, богаче, счастливее с этой великой эпохи освобождения? Обеспечен ли он в своих нуждах, развился ли умственно? Изменился ли к лучшему его домашний, семейный быт, его полевое хозяйство, его курные, хлевам подобные, жилища? Освободился ли вполне от гнета, в котором стонал, припеваючи даже в своей неволе?
   К сожалению, на все эти вопросы приходится отвечать (пока) отрицательно.
   Где были курные избы, там они стоят и доселе, вмещая в себе человеческие и скотские семьи. Та же бедность вообще и даже нищета, те же постоянные разрушительные пожары, разоряющие безнадежно тысячи семейств, принужденных прибегать к скудной благотворительности. Распущенность в самоуправлении ужасающая, правосудие волостных судов измеряется ведрами водки, небрежность, хищничество, подкупность избранных начальников и судей, возмутительная грубость расправы. Словом, с глубокою грустью в сердце приходится сказать, что кроме восстановления священных человеческих прав, что, конечно, есть благо, все остается в прежнем виде, разумеется, не без приятных, хотя и редких исключений.
   Что же могло быть причиной, что великий акт освобождения не принес тех плодов, каких все мыслящие русские люди имели право ожидать?
   На этот вопрос надо сделать беспристрастное, правдивое рассмотрение этих причин.
   Великий акт освобождения должен был войти в жизнь народа, для этого необходимы были посредники между крестьянами и помещиками.
   Первыми посредниками очень счастливо были выбраны люди, стоявшие на высоте своего призвания. Все лучшее в России по состоянию, образованности, все отмеченное общественным голосом по нравственным качествам, все, что было самого благородного, либерального, - отозвалось на зов Государя и стало в ряды деятелей в святом призвании. Первые их действия уже доказали народу, что его участь очутилась в руках крепких, неподкупных, беспристрастных, справедливых в отношении крестьян и их бывших господ, уже вовсе не похожих на тех, с которыми они прежде имели дело и от кого зависела их участь. И вот эти первые посредники сразу приобрели полное доверие народа, его уважение и благодарную любовь.
   Пишущий эти строки в это время заведовал большими имениями и близко следил за всем, что происходило, и может сказать по совести и по убеждению, что если бы эти первые деятели до конца оставались на своих местах и до конца продолжали бы свое дело, то думаю, что результаты оказались бы не те, какие оказались теперь. Влияние, ими приобретенное, было так велико, что каждое их слово, каждое распоряжение принимались с полным доверием и исполнялись с ревностью и усердием. Повторяю, если бы большинство посредников оставалось до упразднения этой должности, то думаю, что и самый быт крестьян изменился бы быстро и благотворно. По их почину могли бы возникнуть в обществах различные экономические меры для улучшения хозяйства, вспомогательные кассы, сельские и деревенские, и другие учреждения, могшие доставлять дешевый и скорый кредит как для пострадавших от каких-либо невзгод, так и для частной предприимчивости. Они должны были, могли и хотели быть руководителями народа во всем его быту, так как были единственными ближайшими начальниками с огромными полномочиями, и народ ни с кем, кроме своего посредника, не имел дела и ни от кого не зависел, и все административные действия относительно освобожденных крестьян исполнялись через их посредство.
   Но вот затем началось удаление этих первых и поистине благодетельных посредников, по их ли собственному решению, вследствие ли непривычки их к усиленному труду, так как большинство их были люди богатые, к высшему обществу принадлежавшие. Они ревностно выполняли принятые на себя обязанности, что требовало большой деятельности, частых разъездов и множества самых сложных дел; а может быть, вследствие каких-либо стеснений в их деятельности со стороны высших местных властей - мне неизвестно - только ряды этих первых достойных деятелей в великом подвиге возрождения народа стали редеть, и большую часть их заменили новые. Как во всем, у нас на Руси первый пыл и энергия в самых лучших начинаниях скоро охладевают и наступают лень и апатия, полное забвение священного долга, то и тут случилось то же, и все идет назад. В посредники шли уже люди небогатые, жалованием восполнявшие свои домашние недостатки; многие же, искавшие этих должностей не по внутреннему стремлению продолжать великое дело обновления, стали пренебрегать делом, требовавшим постоянной работы и даже жертвы, большею частью вовсе не сближались с народом, чтобы руководить его в нравственном и материальном улучшении его быта; редко посещали свои участки, и когда посещали, то только волостные правления, где, для проформы, пересмотрят волостные конторские книги, выслушают просьбы и жалобы крестьян или откладывают решение, приказывая к нему явиться за 30 или за 40 верст. В имении, которым я заведовал, один посредник без малого год не был в своем участке, приняв на себя роль защитника в каком-то процессе в Тамбове.
   Другое явление - не вполне удавшееся самоуправление, или земство, и это не потому, что мы еще не доросли до самоуправления, как говорят, а потому, что многие из образованнейших, независимых по своему положению и по своему образу мыслей людей уклоняются от этой деятельности, вследствие ли стеснения свободы слова, вследствие ли власти, данной председателю закрывать собрания по его усмотрению, не объясняя даже причин, вследствие ли отсутствия гласности и стеснений - неизвестно. Теперь люди небогатые ищут и занимают земские должйости, и многие из них не имеют того образования, той подготовки в вопросах административных, финансовых и экономических, какая требуется для органов самоуправления, и потому не могут так ясно обнимать дело земского благоустройства и приносить ту пользу, какую принесли бы люди более образованные и независимые. Без сомнения, есть много весьма утешительных исключений, но все же это исключения. Потому-то и земские учреждения, благодетельные по мысли законодателя, по ограничению своему, может быть, не выполнили вполне своего назначения.
   В чем же заключается причина того, что благосостояние массы нисколько не улучшилось?
   Несомненно, в том, что о его насущных действительных нуждах, о его внутреннем быте и его улучшении (земцы) вовсе не думают, или думают очень мало. Исполняются формальности, ведется переписка, заведены книги, отчетность - все есть для глаз - посылаются члены управы для наблюдения за дорогами, мостами, перевозами, делаются торги, являются подрядчики, все, кажется, чинно, в порядке, а между тем земские мосты уже вызвали остроумную статью в каком-то сатирическом журнале! И тут, конечно, не без отрадных исключений, которые, впрочем, указывают на то, что все могли бы быть этими исключениями.
   В земствах есть и статистические сведения о количестве крупного и мелкого скота, лошадей и прочее, но это только статистика, отсылаемая по назначению, а сколько между этим количеством скота и лошадей находится домов безлошадных, не имеющих ни коровенки, ни овцы, питающихся подаянием или обращающих себя в работники! Этот вопрос был ли когда возбужден, возбужденный вызвал ли расследования, возбудил ли к принятию мер для смягчения или исправления бедствий и нищеты? Народный быт доселе этого не обнаруживает.
   Впрочем, надо и то сказать, что это задача трудная; тут надо средства, и средства большие, а их надо же приискать, создать, осуществить. Потому-то и существуют во всем образованном мире земские или муниципальные учреждения, которые составляются из людей, живущих в этом крае, знающих хорошо свой быт, свои нужды, свои болезни и их лечение. И им-то всего легче указать на то, что требует исправления, улучшения или полного преобразования. Каждый возбужденный вопрос обсуждается тут всеми, и если собрание стоит на высоте своего призвания, то найдутся и умы, и знания, и приищутся средства и орудия - и это необходимое условие, лишь бы люди эти понимали свое высокое назначение, любили свое Отечество и дорожили его процветанием и славою, с ревностью, а не апатично и небрежно проходили свое служение, хотя бы в один только срок, назначенный законом. Если бы так было или так будет, то скоро бы бедность и нищета заменились бы довольством. Люди, стоящие во главе собраний, а равно и члены их, конечно, лучше и вернее знают или придумают главное, как помочь нищете народа, при которой и грамотность и даже образованность сделают ее еще более чувствительною.
   Какое же заключение можно вывести из всего выше и правдиво изложенного?
   Думаю, то, что, для действительного улучшения быта теперь свободных крестьян в их простоте, неразвитости и нищете, необходимы: во-первых, вспомогательные общественные или мирские кассы, а во-вторых, нужна еще честная опека, или излюбленные, ими же избранные - не посредники, так как теперь все крепостные отношения между владениями крестьян и помещиков приходят к концу, а попечители.
   При волостных правлениях, невежественных и весьма шатких в нравственном отношении, где распоряжаются более писари, чем старшины, необходимы над ними просвещенный, добросовестный контроль и руководитель. Для этого, скажут, надо много новых деятелей, откуда их взять? Отвечаю: тот же элемент, из которого выбрались первые посредники, может легко снабдить нужное их число. К чести и славе нашего русского дворянства можно сказать, что огромное большинство его, как в настоящее время, так и во время освобождения, всегда было на стороне добрых и великодушных, а из них, может быть, только тысячная доля составила первых посредников. Из живущих в имениях помещиков, которых я знавал, много найдется людей достойных, каких укажет сам народ, будучи с ними в беспрестанных сношениях по землям, работам и прочее. Из них-то должны быть избраны попечители. Для их избрания нужно бы было разделить все крестьянское население на участки, число их должно определить местное земство, а выборы попечителей должны совершаться по определенным земствами участкам, как выбираются старшины. Списки согласных поступить на должность попечителя, составленные земством, представляются выборам, и каждый участок выбирает излюбленного. Избранные утверждаются высшею властью. Попечители могут быть выбраны из всех сословий, известные народу добрыми и нравственными качествами, умом и образованием, а также и отсутствующие, прежде известные народу, которые вызываются земством. Выбранные попечители обязываются объезжать, хотя один раз в неделю, свои участки по очереди; для того, чтобы знать все происшествия, дела в участке, ведется в конторе настольный журнал, куда старшина или староста заносит все случившееся в отсутствие попечителя и требующее его разрешения или указания. Во время производства крестьянского суда попечитель должен присутствовать, не вмешиваясь в решение, и одно это присутствие удалит все нынешние безобразия. Проступки, тяжбы, выходящие за пределы, законом постановленные для сельских судов, переходят своим порядком к мировым судьям и далее. Нет сомнения, что с попечительством уменьшатся в огромном размере дела мировых и других судов, особенно когда попечители приобретут доверие и любовь народа и представят род домашнего совестного суда.
   Попечители надзирают за всеми волостными и сельскими сходами; все мирские кассы поверяются ими, как равно и отчетные, шнуровые книги, и ими скрепляются; они же делают распоряжения о сборах податей и представления свои в казначейство; полицейские распоряжения и меры проходят чрез них. Им же ежегодно подаются подворные описи крестьянского имущества; в подворных описях должно обозначаться количество всей скотины, чтобы они могли сравнивать состояние прошлого года с наступившим; в случае обеднения они разузнают причины упадка; если эта причина пьянство, разгульная жизнь, то, в случае недействительности первого и второго внушения, они, чрез посредство мирского схода, принимают меры и назначают временную опеку над ним до исправления. Если же упадок произошел от несчастия, он отмечает его к получению пособия из вспомогательной кассы за самые малые проценты. Если пожар истребил имущество, он должен получить такую ссуду, которая могла бы совершенно восстановить его хозяйство, при этом ссуда выдается с планом постройки, где уже принимаются в соображение улучшения жилищ и более удобные приспособления для хозяйства, удобство опрятности и наружной красоты. В участках могут быть такие хозяева, которые не потребуют ни пособий, ни улучшений в своих домах и хозяйствах, но и они подвержены пожарам, градобитиям и падежам, причем и богатые беднеют, тогда во вспомогательной кассе участвуют и они, как равно и в ее поддержании. Выдаются вспомогательные ссуды по ярлыку попечителя со скрепой старшины или старосты, которые должны с выборными непосредственно от общества сделать оценку сгоревшего имущества или павшего скота. При таком порядке выданный ярлык, предъявленный в земскую вспомогательную кассу, тотчас удовлетворяется так же быстро, как это делается в банках. При разделении селений на небольшие участки попечитель легко узнает почти всех крестьян своего участка, их материальное, нравственное и религиозное состояние, может наблюдать даже".за их понятиями, за их семейным бытом, посещая их дома, беседуя с ними, направляя ко всему доброму и святому. Так как они будут избранные по своим добрым качествам и как излюбленные народом, так сказать, вызваны, созданы народом, то их влияние будет непременно благотворно, тем более что их власти волей Высочайшего закона утверждены; при таком порядке быстро и существенно улучшилось бы и нравственное, и материальное состояние народа. Тогда уже невозможно будет проскользнуть в народ какому-нибудь нигилисту или коммунисту из этой безбожной шайки. Попечителю, как прежде помещику, все известно, и тогда уже не нужно будет никаких урядников, создание которых потребовало и требует огромных сумм.
   Во многих европейских городах для уничтожения нищеты и праздного попрошайства устроены благотворительные общества с капиталом, вносимым членами, и добровольными пожертвованиями, какие имеются и у нас в России. В европейских городах из этих обществ избираются попечители, город разбивается на участки и каждый попечитель в своем участке должен иметь список и знать лично всех живущих подаянием. К тем, которые впали в нищету по каким-нибудь несчастиям и не имеют возможности собственными силами поправиться, общество приходит на помощь, содержит их и в то же время приискивает для них труд или место, пока они не придут в независимое положение; увечные помещаются в устроенные богадельни, а нищенствующие по ремеслу передаются полиции. Нечто подобное этому, только в огромном размере, предлагается и здесь; только там члены благотворительного общества вносят капитал и делаются добровольные пожертвования, как и в русских благотворительных обществах, но для общественных народных касс во всю Россию требуются миллионы, и приискать эти капиталы, чтобы составить мирские вспомогательные кассы, лежит всецело на обязанности земств.
   Есть несколько способов создать эти необходимые капиталы. В удельных и многих благоустроенных дворянских имениях, в том числе и в тех, которыми заведовал я, была устроена мирская запашка, вполне удовлетворявшая их насущным потребностям; в удельных же имениях из этой запашки управляющие получали большое содержание. С освобождением крестьян эти запашки воспрещены, но по многим причинам они в настоящее время и невозможны, как по высоким ценам на земли, которые надо бы было арендовать за ограниченными наделами, хотя из газет было видно, что некоторые сельские общества пытались вводить запашки и в настоящее время.
   Другой способ создания вспомогательных капиталов есть страхование. Если бы земское страхование, теперь очень ограниченное, можно было устроить по образцу частных страхований, то страховые средства земств могли бы также возрасти до огромного размера, потому что земства имеют всю возможность довести пожары до минимума. Пожары большею частью случаются летом и по неосторожности. В благоустроенных имениях, к числу коих принадлежали и те, которыми я заведовал, принимались такие меры: обязательно для лета выстраивались землянки для приготовления пищи, в некоторых местностях из хворосту, и обмазывались густо с обеих сторон глиной, а в других, где дозволял грунт, из сырцового кирпича, приготовляемого так же, как кизяки, и в-третьих, как за Волгой, из земляного кирпича; но за Волгой это - дома, а не землянки, теплые, сухие и очень опрятные. В некоторых местностях, как в Баланде, у малороссиян, эти землянки были очень красивые, с окнами, глиняным полом и земляной крышей. Как приближалось теплое время, от управления запечатывались печи и все домовое хозяйство переходило в землянки. Только этой предосторожности я приписываю, что в течение 16 лет моего управления у Нарышкина было всего три пожара; один значительный в селе Репная Вершина, где сгорело 15 домов и церковь, и это случилось потому только, что не успели еще перейти в землянки, и труба, проведенная в сени и еще не проведенная сквозь крышу, воспламенила соломенную крышу; другие два были ничтожные, сгорело две избы. При этих мерах летом пожаров почти вовсе не было, а зимой они не так опасны, ибо могут закидываться снегом.
   В благоустроенных имениях был всегда строгий ночной караул, что, конечно, есть и теперь, но он не везде наблюдается строго. Рядом два селения: в одном вы встретите исправный караул, в другом не найдете ни одного караульного - все это от беспечности сельского начальства, по невежеству не понимающего всей важности мирской безопасности. При попечителях же этого быть не может. Сверх того, с мирскими капиталами каж

Другие авторы
  • Вознесенский Александр Сергеевич
  • Прокопович Феофан
  • Ганзен Анна Васильевна
  • Шкловский Исаак Владимирович
  • Хвостов Дмитрий Иванович
  • Зуттнер Берта,фон
  • Боборыкин Петр Дмитриевич
  • Сандунова Елизавета Семеновна
  • Анненский Иннокентий Федорович
  • Калинина А. Н.
  • Другие произведения
  • Максимов Сергей Васильевич - Александр Николаевич Островский
  • Достоевский Федор Михайлович - А. В. Архипова. Достоевский и "Отечественные записки" в 1876 году
  • Краснов Петр Николаевич - Любите Россию!
  • Потапенко Игнатий Николаевич - Не герой
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Наташа
  • Бегичев Дмитрий Никитич - Бегичев Д. Н.: Биобиблиографическая справка
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Картинки Волыни
  • Ковалевский Максим Максимович - Народ в драме Лопе де Веги "Овечий Источник"
  • Решетников Федор Михайлович - Яшка
  • Венгерова Зинаида Афанасьевна - Китс
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 307 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа