Белый Андрей - Из переписки А. Белого: Письма В.Э. Мейерхольду и З.Н. Райх

t;авказа>"). Был доктор. <...> 29-е. Работа. Плохо чувствую (болезнь продолжается). <...> 31-е. Доктор. Работа. ("В<етер> с К<авказа>"). <...> 4-е <февраля>. Температура. Работа. ("В<етер> с К<авказа>")" (РД). Белый сидел безвыездно в Кучине до 10 марта.

   ⁴ С февраля 1928 г. Белый чтений лекций не возобновлял. 8 февраля он писал Иванову-Разумнику: "Сегодня послал открытку в "Тим", что на лекции не буду, ибо и ослабел, и еще не оправился до конца после ангины (слабость, упадок сил); вообще с "Тим'ом" черт знает что: Мейерхольд до сих пор не удосужился просунуть нос в мою переработку "Москвы", не вызвал художника, ставит после "Горе от ума" теперь "Свадьбу Кречинского": "Москва" отлетает в далекое будущее; он от меня, подозреваю, что сбежал, как Подколесин, насильно со свойственной ему энергией втащив на аркане в свой "Вхутемас", мотивируя, что для постановки "Москвы" де надо 1) динамизировать артистов, 2) проветрить "Тим". Так я оказался <...> в роли "форточника", не получающего даже аккуратно за лекции; между тем: я не умею читать по шаблону; и каждая лекция - смарка двух дней (воскр<есенье> и понед<ельник>), ибо весь смысл моего курса в анализе сырья, а этот анализ - вещь кропотливая: по воскресеньям я препарирую им то то, то другое <...> не мое дело прочищать вкус горсточке тимовцев <...> праздная работа! Так, - хочу отказаться от "Тим'а", ибо - в "общем и целом" (простите за это нерусское выражение, но оно навязло в Москве на зубах) Мейерхольд со мной поступил... по-свински (он - не виноват: его - усвиняют, как усвиняют все театры)" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 568-569).

   Яковлев, по-видимому, - работник в бухгалтерии ГосТИМа. Александр Степанович Яковлев (наст. фам. Трифонов-Яковлев, 1886-1953), прозаик и журналист, фамилия которого встречается в переписке Белого с Ивановым-Разумником этого времени (С. 570), входил в состав правления "Никитинских субботников".

   ⁵ "Кстати уже о Никитиной; <...> и это, быстро действовавшее, издательство село или садится на мели, что приходится в днях испытывать; П.Н. Зайцев с самоотвержением вывинчивает из суммы долга мне скудные порцийки для прожития; и постоянно в положении тщетного тщения... "сок гранаты выжимать"" (письмо к Иванову-Разумнику от 8 февраля // Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 570).

   не сетуйте на меня, что не мог быть у Вас. Я еле держусь на ногах; третий месяц прихварываю, в данную минуту весь покрыт невралгией, предстоит вырывать несколько зубов и много лечиться, а я и так едва таскаюсь ¹. Вообще, - не пьесу ставить, а умирать пора; кроме того: в дни, Вами назначенные, было бы нельзя быть; хоронил хорошего знакомого (понедельник); в доме у К.Н. ввиду похорон такая толчея и печаль ², что мне, больному, из-за пьесы на сутки застрять, - значит: лечь в постель; я только и держусь Кучиным.

   Это - во-первых, и в последних.

   А во-вторых и в предпоследних, - вот что должен сказать; я понимаю режиссера, занятого сперва одной, а потом другой постановкой ("Октябрьской", "Горе уму") ³ и не могущего* самому вникнуть в поданный автором материал; и режиссер-художник прав, - нельзя зараз 3 пьесы ставить. Так же рассуждает режиссер текста, автор. Он не может сидеть года при театре, ставящем его пьесу, чтобы по телефонной команде появляться в нужный момент; напомню, что разговор об переделке "Москвы" был в мае, в Тифлисе (скоро год), что автор праздно ждал более месяца текста драмы, желая работать, что ловил далее режиссера для нужных ему указаний (и - тщетно), вырвав у себя 2 недели, произвел огромную работу, ее представил (режиссер не удосужился в нее заглянуть), три месяца был готов к услугам, - тщетно; и потом ушел в свою работу; с тех пор много воды утекло; я успел написать 2 книги, стою перед необходимостью третьей, о драме "Москва" не только забыл думать, но забыл самую свою переделку (7 месяцев назад); все равно, не имея текста переделки (он у Вас), я не мог бы сразу внятно войти в разговор, ибо должен бы был сам сперва перечитать написанное. Если бы Вы действительно хотели деловой встречи нас троих, Вы бы, зная мою жизнь в Кучине, заранее письмом уведомили меня или через П.Н. Зайцева могли бы мы условиться; я живу в Кучине, а не в Москве: я Я - болен и занят; и когда еду в Москву, то еду не болтаться, а - "fixe": все часы расписаны; и расписываются за неделю-две, когда я в Кучине.

   Меня нельзя вызвать по первому требованию; я для этого слишком занятой, усталый, едва справляющийся с жизнью человек, более занятый мыслями о благообразной кончине жизни и тихой осмысленной предсмертной жизни, чем мыслями о суетах вроде постановки своей пьесы. Все равно, явись я к Вам, - разговор был бы бесплоден до вдумчивого вхождения в текст переделки ⁴.

   Очень жаль, что художник, которого я ждал 90 дней (3 месяца), не мог ждать меня неделю; в крайнем случае: все указания к моей схеме подробнейше даны при тексте; обратитесь, если Вам самим нельзя прочесть, к компетентному лицу: эти указания к пониманию моей мысли и приложенные при тексте даны внятно. Конечно, - это усилие: но и для меня после 7 месяцев это - не меньшее усилие, а особенно теперь, когда: 1) надо лечиться, 2) надо беречь последние остатки сил до лета, чтобы заняться лечением в Крыму ⁵, 3) надо писать 2-й том "Москвы".

   Во всяком случае: Зайцев бывает у меня почти каждую неделю по четвергам; и через него заранее можно условиться о встрече; мне удобнее дни Суббота-Воскр<есенье>-Понед<ельник> (но я должен заранее, в Кучине еще дня за 3-4 знать, ибо иначе: все московские часы расписаны). Простите, дорогой Всеволод Эмилиевич, - я не капризничаю, а борюсь, чтобы не улечься в постель.

   Остаюсь искренне преданный Вам

  

   ¹ "29-е <февраля 1928 г.>. Усталость от работы" (РД). 7 марта Белый писал П.Н. Зайцеву: "разболелся, устал; предстоят длинные мучения у зубного доктора" (Минувшее. 1993. No 13. С. 274). 20 и 21 февраля Белый пишет в РД: "Зубы", 28-го он "ездил к "Зубихе" (О.М. Ушакова)" (РД). Он был у нее в Москве 20, 24 и 28 марта и 4, 11, 21 и 28 апреля: "впечатление бреда. Мучила Ушакова (зубы)" (РД).

   ² "11-е <марта 1928 г.>. Москва. Был на панихиде Королькова; вечером у Чехова. Читаю "Воспоминания" Л. Тихомирова. 12-е. Кучино. Работа. ("В<етер> с К<авказа>"). Читаю Тихомирова" (РД). Корольков - муж сестры матери К.Н. Васильевой.

   ³ Переделка "Десяти дней, которые потрясли мир" Джона Рида значилась в репертуарных планах ГосТИМа на сезон 1927/28 г. Предполагалось показать спектакль к десятилетию октябрьского переворота, но замысел остался неосуществленным. Премьера первой сценической редакции "Горе уму" (по комедии "Горе от ума" А.С. Грибоедова) в постановке Мейерхольда состоялась в его театре 12 марта 1928 г.

   ⁴ Ср. письмо Белого к Иванову-Разумнику от 8 февраля 1928 г.: "бывало и так: нас с К.Н. сердечно просят зайти к ним, - и времени нет (ни у меня, ни у К.Н.), а - идем: ведь куча вопросов есть; приходим: Мейерхольд в чужой сети, виясь угрем, проносится из кабинета в переднюю, а Зинаида Николаевна, не встав, одевается 1 1/2 часа; мы сидим в пустой комнате, а нас не отпускают: "Вам же кофе варят!" <...> и выходит, что, урвав нужное время, для чего-то идешь в гости к... "кофе Мейерхольдов". Или, желая поставить вопрос ребром о том или другом, вдруг видишь, что это - глубокое неприличие, ибо у Мейерхольда такое испуганно-растерянное лицо, точно его сейчас ушибут камнем; и невольно: опускается рука <...> Я терпел, терпел это, - да вдруг и сказал про себя: "А ну, - черт с ним!"" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 571).

   ⁵ "20-е <марта 1928 г.>. <...> Думы об отъезде (Афон, или Коктебель?)" (РД). Однако, Белый и К.Н. Васильева провели лето 1928 г. не в Крыму, а на Кавказе, в Грузии и Армении. Они выехали из Москвы в Тифлис 4 мая и вернулись в столицу 14 августа (РД).

   * В автографе: могущим.

   сердечное спасибо за память; и - так стыдно: за что? Сам по себе факт, что на полстолетие ближе к смерти - радостен ли? ¹ Каждый прожитый год садится на горб воспоминаний; и я, горбун, с трудом уже перекряхтываю сколькие жизни - в жизни!

   И порадоваться на себя - не могу: хорош, очень хорош!?! А мои эманации - так это пена, состоящая из мыльных пузырей, которые, перед тем, как лопнуть, порадужат полмгновения. Таковы мои книги: сон сна!

   А я - не прорадужен! Но радужусь светом, строющим меня, из добрых памятливых глаз: живу не собой, а друзьями; и вот, что Вы - друзья, за это - действительное спасибо.

   Так мы, если еще "не есмы", то - "будем", пока строится это "между" меж людьми. В "между" - жив; в себе - мертв.

   И да здравствует междо(у)-метие, - мет между добрые "ау", обращенных друг к другу.

   Не принимаю Ваших хороших слов к себе; а на "ау" откликаюсь: "Ау, Зинаида Николаевна, Всеволод Эмилиевич!"

   Жив-жив Курилка ², ужасно желающий Вас увидеть (и не только Вас, но и "Баню", которую ужасно люблю со слов Петра Никаноровича, и которую не видел) ³. Но бедный Курилка раздавлен прессом срочной работы: дострачиваю том воспоминаний к сроку ⁴; когда кончу - наотдыхаюсь; тогда прочно надеюсь с Вами повидаться.

   Ужасно бы хотелось Вам почитать из "Москвы" (2-й том), которую считаю лучшей своей книгой и которая бог весть когда выйдет (выйдет ли?) ⁵.

   Может быть, можно как-нибудь забраться к Вам, отняв у Вас вечер 6; я редко испытываю желание авторски делиться; а с "Москвой" (2-й том) желаю очень; и именно с Вами, как с доброжелателями первого, который - хуже.

   Еще раз, сердечное спасибо за память.

   С любовью и уважением.

   Крестника целую ⁷.

  

   ¹ 26 октября 1930 г. Белый отмечал юбилей - 50-летие со дня рождения. В своих воспоминаниях о Белом Зайцев пишет: "Он получил приветственные телеграммы от Мейерхольда и З.Н. Райх, М.М. Коренева и от меня. Я был в отъезде. Но юбилей его не праздновали. Было не до него. Шла чистка партии и всего советского аппарата" (цитируется по полному тексту воспоминаний, не по "урезанному" тексту в кн. "Андрей Белый. Проблемы творчества"; см. п. 2, примеч. 3). Белый также получил телеграмму от Пастернака (текст там же, с. 699) и от Иванова-Разумника (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 669, примеч. 1).

   ² Обыгрывается выражение "Жив курилка, да не умер". Ср. "Как! жив еще Курилка журналист? <...> / - Фу! надоел Курилка журналист! / Как загасить вонючую лучинку? / Как уморить Курилку моего? / Дай мне совет. - Да... плюнуть на него" (А.С. Пушкин "Жив, жив Курилка!". 1825). См. также: Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. Т. 1. М.: Русские словари, 1994. С. 302.

   ³ "На даче <т.е., в Кучине, ранней зимою 1930 г.> было прохладно. Дом старый. Зимою дует во все щели. Борис Николаевич демонстрировал мне, как он баррикадирует на ночь свое ложе, устраивая нечто вроде палатки или кочевой юрты над своей постелью.

   Я сообщил, что мне звонил В.Э. Мейерхольд, спрашивал, как себя чувствует Белый. Не сердится ли на него, что не состоялась постановка "Москвы"? Говорил о письме, очень ласковом, добром, которое он получил от Бориса Николаевича.

   - Я очень рад и повидаться и почитать Всеволоду Эмильевичу из "Масок", - сказал Белый <...>

   Я заговорил о "Ревизоре" и сказал, что хорошо бы Борису Николаевичу вновь посмотреть этот спектакль.

   - Не только "Ревизора", мне и "Баню" хочется посмотреть, - подхватил Борис Николаевич. - Очень, очень интересно! <...>

   На другой день я позвонил Всеволоду Эмильевичу и передал ему мой разговор с Белым, упомянув о "Ревизоре" и "Бане".

   - "Баня" снята, - ответил он мне, - а декорации "Ревизора" еще не вернулись из Парижа. Когда их привезут, можно будет поглядеть..." (Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 581-582). Премьера "Бани" в ГосТИМе состоялась 16 марта 1930 г.

   ⁴ В это время Белый усиленно работал над вторым томом своих воспоминаний "Начало века". Он окончил работу над книгой в декабре 1930 г. Она вышла в свет только во второй половине ноября 1933 г. (М.; Л.: ГИХЛ, 1933; тираж 5000 экз.).

   ⁵ Имеется в виду роман "Маски", который Белый закончил 1 июня 1930 г. (РД). "Я рассказал о положении с "Масками" в издательстве "Федерация". Есть мнение, имея в виду недостаток бумаги, от печатания воздержаться.

   Борис Николаевич немедленно вскипел:

   - Пусть мне "Федерация" даст письменную мотивировку, почему "Маски" не хотят издавать. Если у меня ее откажутся печатать, да еще зарежут "Начало века", которую я сейчас, больной, "тащу" вместо того, чтобы писать ее играючи (он, конечно, имел в виду, как легко, именно "играючи" писался том "На рубеже двух столетий"), то я буду вынужден спросить, что мне делать?

   Немного поостыв, он шутливо заметил:

   - Булгаков стал режиссером MXAT'a, а я пойду в режиссеры к Мейерхольду!" (Зайцев П.Н. Указ. соч. С. 581). "Маски" вышли в свет в середине января 1933 г. (М.; Л.: ГИХЛ, 1932; тираж 5000 экз.).

   ⁶ "7 марта 1931 года мы с Белым были у Мейерхольдов. Вслед за нами пришел Б. Пастернак, потом Юрий Олеша с женой... <...> Очень поздно вернулась из театра Зинаида Николаевна Райх. Был ужин. В час ночи, если не позже, Борис Николаевич начал читать "Маски". Читал оживленно, с подъемом, даже с каким-то азартом.

   Прочитанные отдельные главки все приняли хорошо и даже горячо. Юрий Олеша говорил, что "Маски" - это не русская и не европейская проза, а что-то новое. Б. Пастернак вспомнил Гоголя и отметил связь "Масок" с его прозой. Мейерхольд согласился. В частности, восхищались фамилиями персонажей, сценой "Бар-Пэар" с неграми. Хвалили, но говорили мало, поскольку чтение окончилось в три часа ночи. Разошлись в четыре часа утра" (Зайцев П.Н. Указ. соч. С. 584-585).

   ⁷ 24 мая 1927 г. Мейерхольд писал Белому: "Любимому Андрею Белому дружески Всеволод Мейерхольд с просьбой никогда не забывать своего крестника Константина Есенина, моего горячо любимого пасынка, который появлением своим на свет повторил все прекрасное Зинаиды Райх - единственной - ради кого стоит жить на этой земле. Тифлис 1927. 24 - V." (фотография записки воспроизведена в журнале "Театральная жизнь". 1990. No 2. С. 32). С.А. Есенин был женат на З.Н. Райх вторым браком с 1917 г. (разошлись в 1921 г.). У них было двое детей - Татьяна (р. 1918) и Константин (1920-1986). Дети остались у матери.

    

   Сижу у Раз<умника> Вас<ильевича> Иванова ¹. Пишу Вам и Вс<еволоду> Эм<илиевичу> - вот по какому поводу: 8 мая заболели и уехали: П.Н. Васильев (муж Кл<авдии> Ник<олаевны> ², ее сестра ³; заболели Зайцев и много моих друзей; все - уехали; а 30 мая явились в Детское за К.Н. и ее увезли ⁴. Мать ее старушка (ей 70 лет) ⁵, слаба, убита, беспомощна: нет никого, кто бы мог навести справок, в Москве ли К.Н.; я навожу справки отсюда, в Ленинграде ли она; у меня увезли сундук с рукописями (работа 10 лет); я, как писатель, лишен орудий производства; и скоро буду требовать свои рукописи ⁶; пока мне Раз<умник> Вас<ильевич> велит сидеть тихо. Горю, как на медленном огне, в тревоге за К.Н. Просьба к Вам и к Вс<еволоду> Эм<илиевичу>: справиться или обратиться к лицу, могущему дать справку, где Кл<авдия> Ник<олаевна>: точно ли в Москве; и сообщить старушке матери; или: заехать к ней и дать совет, как ей поступать в Москве. Я приеду скоро, когда выяснится, что Кл<авдии> Ник<олаевны> нет в Ленинграде.

   Голубушка, услужите! Я сейчас осторожен, ибо собираюсь отправиться свободно туда, куда вышлют К.Н., если с ней так поступят (она же - невинна: от политики за 1000000 километров!). Но разве сейчас разбираются! Попалась, пусть случайно, - высылают. Кл<авдия> Ник<олаевна> мне не жизнь моя, а - 1000 жизней. Вс<еволод> Эм<илиевич> меня поймет, ибо он понимает, что значит жизнь свою полагать в жизнь близкой души.

   Прочтите ему это письмо, ибо пишу и ему, как Вам.

   Если буду в Москве и если буду свободен, заеду к Вам. Адрес мой: Детское Село, Октябрьский бульвар, д. 32. Кв<артира> Р.В. Иванова.

   Адрес Анны Алексеевны: Москва. Плющиха (угол Долгого), д. 53, кв. 1 (Подвал). Анне Алексеевне Алексеевой.

   Остаюсь искренне уважающий и сердечно преданный

   P.S. Помогите старушке-матери К.Н.!

   Копию шлю в Горенки ⁷.

  

   ¹ 9 апреля 1931 г. Белый и К.Н. Васильева выехали из Москвы. Они прибыли в Детское Село (бывшее Царское) на квартиру Р.В. Иванова-Разумника (1878-1946) 10 апреля. 14 апреля Белый писал П.Н. Зайцеву: "Устроились великолепно - так, как и не мечтали; <...> живем изолированно; купил дров; и - топим; вероятнее всего, что останемся и на лето; уже все обговорено; <...> все складывается в смысле помещения так, что того, чего нет в Кучине и в Москве, мы нашли в Детском" (Минувшее. 1994. No 15. С. 287-288).

   ² Петр Николаевич Васильев (1885-1976) - первый муж К.Н. Васильевой; врач, антропософ. "Заболели и уехали", т.е. были арестованы.

   ³ Елена Николаевна Кезельман (урожд. Алексеева, 1889-1945 г.) - деятельница антропософского движения; автор воспоминаний о Белом: "Жизнь в Лебедяни летом 32-го года" (Бугаева К.Н. Воспоминания об Андрее Белом. С. 339-352). Она была выслана в Лебедянь после ареста.

   ⁴ К.Н. была отвезена в Москву, на Лубянку, после ее ареста 30 мая в Детском Селе. При разгроме московских антропософских кругов весной 1931 г. среди близких Белому людей арестованы были А.С. Петровский, Л.В. Каликина и др. Зайцев был арестован 27-го мая и, вопреки хлопотам Мейерхольда, В.П. Волгина, В.В. Иванова и Н.Н. Ляшко, был выслан в Алма-Ату.

   ⁵ Анна Алексеевна Алексеева (1860-1942).

   ⁶ В своих воспоминаниях о Белом Зайцев пишет: "В 1930-1931 году мной и моей квартирой очень заинтересовались наблюдающие органы. <...> В апреле <в ночь с 8 на 9 мая> 1931 года сказались плоды этих наблюдений. В Долгий переулок <где находилась квартира Васильевых> явились агенты и забрали архив Андрея Белого. Одновременно начались аресты людей, связанных с Белым и Клавдией Николаевной. Они в это время уже выехали в Детское Село и поселились у Иванова-Разумника. Я тоже мог ожидать, что за мной придут, и решил отправиться в Детское Село, чтобы предупредить Бориса Николаевича о том, что произошло в Долгом, и о другом, не менее печальном. <...> И тут мое неожиданное прибытие... Белый немедленно написал письмо М. Горькому, и я тут же отбыл в Москву. По приезде позвонил Алексею Максимовичу, но он не смог меня принять, и я обратился к Всеволоду Вячеславовичу Иванову, который согласился отвезти письмо" (Минувшее. 1994. No 15. С. 298; другой вариант текста: Литературное обозрение. 1995. No 4/5. С. 99-100). Письмо Белого Горькому от 17 мая 1931 г. было опубликовано мною (Минувшее. 1993. No 12. С. 350-351). 27 мая Белый обратился к Горькому за помощью, "на что Горький <...> откликнулся доброжелательно и действенно: "Уважаемый Борис Николаевич, - писал Горький 19 июня 1931 г., - я просил похлопотать по Вашему делу П.П. Крючкова, и сегодня он сообщил мне, что все рукописи будут немедленно возвращены Вам..."" (Крюкова Алиса. М. Горький и Андрей Белый. Из истории творческих отношений // Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 303). Осенью 1931 г., после хлопот, доведших Белого до сердечной болезни, большинство из конфискованных рукописей и его машинку ему вернули.

   ⁷ Другой вариант этого письма, также от 8 июня, опубл. в кн.: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 680.

   Сердечное спасибо за хлопоты и добрые слова - Вам и Вс<еволоду> Эм<илиевичу>. Сам знаю, что не выхлопочешь, ибо, - как о каменную стену... Постараюсь Вас и Вс<еволода> Эмилиевича увидеть до Вашего отъезда; и лично рассказать все: буду в Москве 22-23-го²; написал Вам подробно план моего дела, а Р.В. говорит, чтобы лучше словами передал. Все же скажу в раккурсе: в числе рукописей в цензуре (моих) есть одна, которая должна заинтересовать цензора и которая озаглавлена "Почему я стал символистом". Во второй части ее подробный анализ, даже философия моего убеждения, которое разделяет бедная К.Н.: все общества в буржуазном мире разлагаются; и я не могу быть ни в одном; люди - одно (от души к душе); организации - другое ³. Это - мысль выношенная всей жизнью; и там же стоит, что К.Н. первый человек, который меня в этом понял.

   Вся вина "без вины виноватой" в том, что могут заключать, что она не так думает, а - наоборот; если бы прочли в числе 10-ов рукописей одну эту - "цензуре" бы стало ясно, что бессмысленно видеть "нос" там, где нарисованы "уши"; ведь все неприятности - сущее недоразумение!

   Я боюсь, что месяцы будут изучать неинтересные литературные материалы моего сундука, а то, что надо прочесть в первую голову, - отложат на последний срок: ведь месяцы - не шутка! Мне хотелось бы лично видеться с цензорами; и им объяснить, где в моем множестве бумаг, дневников и лит<ературных> материалов ответы на их занимающие вопросы; или: мне хотелось бы кому-нибудь из видных партийцев лично передать это и многое другое; или, чтобы кто-нибудь из друзей это передал, пока я сижу здесь, ожидая письма ехать, или устроил бы мне свидание с людьми, с которыми я по прибытию в Москву мог бы побеседовать.

   А то, - ведь не нахожу себе места уж скоро месяц: извелся! К.Н. мне дороже жизни, ни в чем невинна, а - страдает.

   Если бы ее постигло что-нибудь без вины и я не мог бы быть с ней, мне остается судьба... Есенина! ⁴ Но я уповаю, что грамотные люди разберут степень недоразумения 1) с К.Н., 2) с моими друзьями. Обо всем этом хотел бы лично поговорить. Сижу не по своей воле, а жду нужного мне адреса.

   Дорогой Всеволод Эмилиевич, - вкрапливаю Вам несколько слов: спасибо, родной, - за хлопоты, как знак сердца. Не забуду!

   Надеюсь, - до скорого свидания. Еще раз спасибо. Спешу отправить скорой почтой; еду в Москву вторник - среда 22-23; где Вы - в Горенках, в Москве?

   Милая, добрая Зинаида Николаевна, спасибо за ласку!

   Остаюсь сердечно Ваш

   Р. S. Написал вдвое длиннее; друзья заставили укоротить (Р.В.).

  

   ¹ Это письмо и следующее за ним, No 14, опубликованы без комментариев: Торшилов Д. Письма Андрея Белого // Театральная жизнь. 1990. No 2. С. 32.

   ² 23 июня Белый выехал из Детского Села в Москву, чтобы хлопотать за К.Н. Васильеву и ее родственников и друзей по Русскому антропософскому обществу.

   ³ По приезде в Москву Белый подавал заявления в Коллегию ОГПУ (первое от 26 июня, второе от 1 июля, третье от 10 июля - опубликованы мною: Минувшее. 1993. No 12. С. 352-360). В первом из них он писал: "Полагая, что аресты некоторых из моих друзей, увоз моих бумаг стоит в связи с делом об "Антроп<ософском> Обществе", - решительно ставлю на вид: а) выше означенная моя рукопись "Почему я стал символистом" - итог опыта жизни в западном обществе и разочарования в нем <...> всякое общество типа "А.О." противоречит внутренней теме антропософии; уважение к скончавшемуся в 25-м году Штейнеру - одно, а западное "А.О." - другое; они - то, что не имеет никакого касания к нашей духовной жизни. <...> Прошу взвесить это последнее мое заявление и, ознакомившись с рукописью "Почему я стал Символистом" (антропософии посвящена 2-я часть), решить: совместим ли тон рукописи, разделяемой К.Н. Васильевой и некоторыми моими друзьями, с "опасной" политикой и вытекающими из него следствиями, - единственным поводом, по моему, к аресту моих друзей" (Там же. С. 354-355). С 17 по 26 марта 1928 г. Белый работал над автобиографическим очерком "Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития".

   ⁴ О кончине Сергея Александровича Есенина см.: Азадовский Константин. Последняя ночь (предисловие к публ. "Воспоминаний Нины Гариной о С.А. Есенине и Г.Ф. Устинове") // Звезда. 1995. No 9. С. 127-138.

   Помнишь ли Ты, что перед последним прощанием мы выпили на "брудершафт". Пишу это, чтобы Ты не удивился этому "Ты".

   Пишу во-первых, чтобы выразить Тебе и Зинаиде Николаевне нашу горячую благодарность с Клавдией Николаевной за ту сердечную помощь, которую Ты и Зинаида Николаевна нам оказали, ибо без Агранова я не мог бы, вероятно, надеяться на скорое освобождение К.Н., а путь к Агранову я нашел через Тебя: 27 июня Агранов принял меня, позволил горячо, до конца высказаться, очень внимательно отнесся к моим словам, так что я вынес самое приятное впечатление от него ¹; а 3-го июля вернулись домой К.Н. и Петр Николаевич Васильев. Более того: самая незадача, случившаяся с К.Н., обернулась неожиданно в большую радость для меня, ибо мы стали мужем и женой (были в "Загсе") ², так что наш "брудершафт" с шампанским в минуту отъезда Твоего был как бы радостным предчувствием не только освобождения К.Н., но и переменой судьбы ³.

   Еще раз - спасибо: никогда не забуду того сердечного отклика, который я встретил у Тебя и Зинаиды Николаевны в самую горестную минуту жизни, ибо разлука с К.Н. есть самый тяжелый для меня крест.

   Я только при ней могу существовать, работать и нести тяжести жизни. Я хотел тотчас же по освобождению К.Н. послать Тебе и З.Н. телеграмму, да не знал, куда направить.

   Уезжая в Детское Село на жительство с К.Н. ⁴, шлем Вам обоим сердечный, сердечный привет.

   Кстати: если Ты встретишься с Аграновым, то передай ему от меня глубокую признательность за то, что он меня выслушал, принял мою бумагу, дал ей ход, в результате чего моя рукопись (та, о которой просил) приобщена к делу об "антропософах" (что мне и было нужно) ⁵.

  

  

   Во вторых: -

   - Моя хорошая знакомая (и Клавдии Николаевны), Анна Михайловна Красновская, человек внутренне (и внешне) очень музыкальный, лично знакомый с Чеховым, работавшая с Громовым ⁶ и участвовавшая в студиях (на характерных ролях), просила меня, чтобы я рекомендовал ее Тебе; ей крайне нужна та или иная работа при театре, ибо работы у нее нет, а отсутствие работы ставит ее сейчас в очень трудное социальное положение; я ее не видал, как артистку; но я знаю ее, как человека: зная ее музыкальность, ритм, такт; и поэтому: верю всячески в ее способности.

   Если бы она могла найти точку приложения своим силам у Тебя в Театре (в них я верю), то это ее очень бы выручило.

   Поэтому всемерно ходатайствую за нее.

   Остаюсь неизменно преданный и глубоко благодарный,

   Р. S. Кл<авдия> Ник<олаевна> шлет сердечный привет Тебе, Зин<аиде> Никол<аевне>; и нашему с ней крестнику. От меня Зин<аиде> Ник<олаевне>, Косте и Тане сердечый привет ⁷.

   Р.S. Мой адрес: Детское Село. Октябрьский бульвар, д. 32.

  

   ¹ Яков Соломонович (или Саулович) Агранов (р. 1893) - чекист (вел допрос В.Н. Таганцева в 1921 г.: см. Звенья. Исторический альманах. 1991. No 1. С. 464-473), основатель и глава "Литконтроля" ОГПУ, член Коллегии и заведующий секретно-политическим отделом ОГПУ. В 1933-1937 гг. - заместитель председателя ОГПУ (затем - наркома НКВД). Руководил или надзирал за следствием по всем важнейшим делам 30-х годов. Исключен из партии в 1937 г., расстрелян в 1938 г. 27 июня 1931 г. Белый писал Иванову-Разумнику: "<...> сегодняшний вечер переживаю почти как радость. И она - в том, что сегодня я был в том месте, куда рвался давно, и где имел разговор с одним ответственным лицом, могущим иметь касание к участи моих бумаг и друзей <...> Наконец-то! И - глубокое удовлетворение, что меня выслушали и что я мог не только сказать все, что думаю о деле, повлекшем недоразумение с бумагами, но даже мог излить душу <...> и впечатление от разговора - самое приятное" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 679).

   В своих воспоминаниях о Белом П.Н. Зайцев пишет: "Бориса Николаевича принял один из следователей. Это был, по словам Белого, умный человек, который, выслушав взволнованный рассказ Бориса Николаевича об антропософии, сказал:

   - Вы сами не понимаете, как далеко вы от них сейчас ушли.

   Эти слова произвели огромное впечатление на Белого, вероятно, они отвечали его внутренним настроениям. Он часто потом повторял:

   - Он прав! Да, кажется, он прав!" (Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 586).

   ² 18 июля Белый зарегистрировал в загсе свой брак с К.Н. Васильевой. 23 июля Белый писал П.Н. Зайцеву: "(мы с ней и с Петр<ом> Ник<олаевичем> были в Загсе согласно уговору дружескому: он с ней развелся, а я - зарегистрировал наш "брак")" (Минувшее. No 15. С. 301).

   ³ В конце июня 1931 г. ГосТИМ выехал в гастрольную поездку; Мейерхольд приехал в Харьков 29 июня.

   ⁴ Белый с К.Н. уехали из Москвы 6 сентября 1931 г. До этого у нее не было разрешения на выезд из столицы.

   ⁵ В письме к А.С. Петровскому от середины марта 1932 г. Белый писал: "я просил приобщить к делу "Почему я стал символистом"; рукопись была в Коллегии; а потом ее читал К<атанян Рубен Павлович, в это время главный прокурор ОГПУ>; сделал я это ввиду того, что там полная картина "самостности" бывшей московской группы" (Новый журнал. 1976. No 122. С. 162. Публикация Роджера Кийза).

   ⁶ Виктор Алексеевич Громов (1899-1975) - режиссер, актер; исполнитель роли агента полиции Морковина в "Петербурге" (постановка МХАТ-2). Автор кн. "Михаил Чехов". М., 1970.

   ⁷ См. п. 11, примеч. 7.

   Чувствую себя без вины виноватым пред Вами обоими; и главное: в отчаянии, что не удастся мне у Вас провести вечерок с таким великолепным прибавлением, как драма Эрдмана, от которой после Ваших слов жду многого ². Но мой ослабленными десятками гриппов организм борется только отсидом; в прошлом году выбегал с хвостиком гриппа и в результате проболел 5 месяцев ³; сейчас приехал в Москву работать: над бегами; если не свалю с плеч гриппа, - бесплоден сам приезд ⁴.

   И потому, как ни соблазнительно Ваше доброе предложение, - увы: должен для скучных предстоящих бегов быть здоровым; и оттого - не ругайте меня; я и сам - ругаюсь на "гнома" (помните?)⁵, устроившего очередную пакость.

   Остаюсь искренне уважающий и сердечно любящий

   P.S. А я все-таки забегу за "дневником" постановки "Ревизора".

  

   ¹ Письмо датируется по содержанию и тону обращения ("милый, дорогой").

   ² В конце декабря 1928 г. Николай Робертович Эрдман (1900-1970) передал рукопись пьесы "Самоубийца" Мейерхольду, который раньше уже поставил его "Мандат" в ГосТИМе (премьера - 20 апреля 1925 г). Художественно-политический совет Театра одобрил пьесу к постановке в октябре 1930 г. но, по свидетельству современников, Мейерхольд "увлекся" ею только в конце 1931 г. (см., например: Вишневецкая С. Всеволод Мейерхольд и Всеволод Вишневский // Встречи с Мейерхольдом. Сборник воспоминаний. М., 1967. С. 409-410). Театр приступил к репетициям 28 мая 1932 г., но осенью спектакль был запрещен.

   ³ В течение 1931 г. Белый неоднократно болел гриппом, также как и зимою и весною 1932 г.

   ⁴ 24 декабря 1931 г. Мейерхольд с З.Н. Райх приехали в гости к Белому в Детское Село. Он читал им отрывок о "Страшной мести" из книги о творчестве Гоголя, над которым он работал в это время. 30 декабря Белый вместе с К.Н. Бугаевой уехали в Москву. Они оставались там до 20 марта 1932 г., после чего вернулись в Детское Село. 3 апреля они уже навсегда вернулись в столицу.

   ⁵ В январе-апреле 1932 г. продолжалась "напряженная работа" Белого над книгой о творчестве Гоголя, опубликованной посмертно, в апреле 1934 г., под названием "Мастерство Гоголя. Исследования" (М.; Л.: ГИХЛ). (В ней есть "главка" "Гоголь и Мейерхольд" о постановке "Ревизора". С. 314-320.) 27 мая 1932 г. Белый еще раз смотрел "Ревизора" в ГосТИМе; по свидетельству К.Н. Бугаевой, "Впечатление огромное. "После года работы над Гоголем только еще подчеркнулась верность деталей и целого"" (Бугаева К.Н. Андрей Белый. Летопись жизни и творчества. РНБ. Ф. 60. No 107; далее: Летопись). В статье "Непонятный Гоголь" Белый писал: "Глядя на мхатовские "Мертвые души", я их видел только сквозь воспоминания о "Ревизоре" Мейерхольда, гениально сумевшего извлечь из Гоголя гоголин, т.е. тот живой фермент, который поднимает на недосягаемую художественную высоту Гоголя на театральных подмостках этого мастера" (Советское искусство. 1933. 20 января. No 4).

   Написала сейчас Вам письмо, но Мейерхольд запретил Вам его посылать, когда приедете - дам его прочесть. Он, мой Севка, очень нежный человек, художник с "головы до пят", и я ему верю. А я ушиблена навеки Л. Толстым и все люблю "прямолинейно"...

   Ваше письмо меня ужасно ужасно огорчило. Подумайте, дорогой, и все оттого - это письмо на 7 страницах ко мне, чтоб не писать "туда". Как маленький ребенок. Это просто умилительно. Попытаюсь сама поговорить с кем надо ¹. Все то Вы так совсем в себя пускаете, все огорчения входят в Вас пудами и не можете Вы от них запереться и показать им кукиш. Простите, простите, можете подумать: это она от "святого благополучия", но вспомните, и я "чашу пила"...

   Сентябрь и октябрь мы, конечно, здесь будем - в Москве ². Вчера открыли сезон в "Театре Обозрений", что на Тверской, дом 15 (б<ывший> "Пассаж") ³. Все же это лучше, чем бродяжничать по СССР и растеривать труппу - они ведь все актеры "оседлые" и им трудно вне Москвы.

   Отдохните, если хоть чуть отдыхается в Лебедяни ⁴.

   А квартиру скоро получите? Не надо ли кого толкнуть в спину, чтоб скорее? А?

   Целуем Вас оба - обеих.

   (ГНБ. Ф. 60. No 64)

  

   ¹ По-видимому, Белый просил З.Н. Райх похлопотать о возвращении рукописей, конфискованных ОГПУ при обыске и не возвращенных ему. Он хотел приобщить их к своему архиву, который он продал летом в Литературный музей.

   ² "Октября 25 <1932 г.>. У В.Э. Мейерхольда. Встреча с Ю.К. Балтрушайтисом, И.Г. Эренбургом и др. <...> Ноябрь. Вечер у В.Э. Мейерхольда. Чтение отрывков из 2-й главы "Масок". Ю.К. Балтрушайтис и В.В. Каменский читают стихи" (сообщения Клавдии Николаевны; Летопись).

   ³ С января 1932 г. Мейерхольд уделял много времени изысканию средств для строительства нового здания ГосТИМа вместо старого, пришедшего в негодность.

   ⁴ Белый с женой приехали в Лебедянь 9 августа 1932 г., поселились у сестры Клавдии Николаевны, Е.Н. Кезельман (см. п. 12, примеч. 3). 20 августа он писал П.Н. Зайцеву: "Вот мы уже скоро две недели, как приехали. Живем хорошо, тихо; чувствуется полный отдых" (Минувшее. 1994. No 15. С. 315). Они прожили там до 29 сентября.

   ⁵ С третьего апреля 1932 г., когда Белый и Клавдия Николаевна вернулись из Детского Села в Москву, и до самой смерти Белого 8 января 1934 г. они не имели там собственной квартиры. Они должны были жить в подвальном помещении на Плющихе с родными Клавдии Николаевны. В воспоминаниях о Белом П.Н. Зайцев пишет: "Еще в начале 30-х годов была намечена постройка Дома писателей в Нащокинском переулке <...> Была открыта подписка среди писателей, желающих поселиться в этом доме. Одним их первых решил вступить в этот кооператив Андрей Белый. Но денег на взнос у него не было. За тридцать лет своей писательской жизни и непрерывной работы он их не накопил. Ему пришлось продать часть своего архива, чтобы уплатить взнос" (Андрей Белый. Проблемы творчества. С. 587). Квартира была получена Клавдией Николаевной только через два года, уже после смерти Белого.