Давыдов Гавриил Иванович - Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним

bsp; От реки Белой мы беспрестанно почти ехали в гору по чрезвычайно трудной дороге, местами самыми бесплодными, где изредка только показывается понемногу поблекшей травы. Сего дня перешли вброд более десяти раз Чагдалку и стали подниматься на Чагдальский хребет по краю ущелины, из коей помянутая речка, мимо вершины которой мы здесь проехали, вытекает. Поднявшись на гору тот же час стали с оной спускаться по ложбине, где течет большой ручей, впадающий в речку Юниканкц, которая выходит из Юниканского хребта и вливается в Белую. перейдя много раз сей ручей приблизились к первому броду через Юниканку, что будет около 155 верст от Алдана. Пространство между Чегдальским хребтом и вышеупомянутой того же имени речкою, называется Чехоноево плачище, от того что некогда на оном у Якута Чехоноя медведи умертвили всех лошадей, по коим Якут тот плакал. Сие место есть одно из трех, на которых наиболее звери сии водятся. Другие два суть: блудный хребет и порожный брод.

   Перейдя несколько раз через Юниканку, увидели с трех сторон горы, влево находящийся хребет, около 150-ти сажень высотою, состоит из плитняка и совершенно отвесный, а вправо, несколько отлогий, выше первого и покрыт мелким камнем. Мы поворотили вправо, где горы отстоят одна от другой не далее 50-ти сажень находящиеся в левой стороне состоят из плитняка и имеют вид развалин. Многие из оных так нависли, что опасно даже ездить около сих гор, от которых текущая посредине Юниканка не позволяет удаляться.

   Мы перешли ее в сей день более 20-ти раз вброд, и в 10 1/2 часов вечера остановились на месте, называемом Прибылова амбар, от того что некогда купец Прибылов для складки товаров построил тут амбар, которого и признаков нега; он же поставил существующий и по сие время еще крест, на близ находящейся горе, имеющей совершенно конический вид.

   Лошади наши хотя и очень устали, но мы ехали долее потому, что бы найти какое-нибудь кормовище; ибо оных почти нет в сих гористых местах. Дорога состояла из высоких неровных каменьев, почему неподкованные лошади ступают с чрезвычайным трудом, часто подбивают копыта и делаются неспособными к продолжению пути.

   По Юниканке в одном месте лежал лед, вечно не тающий; a на многих горах и в лощинах виден был снег.

   На рассвете пошел дождь и мы 23. в седьмом часу утра пустились в путь; перешли Юниканку вброд пять раз и стали вдоль оной, по наполненной острыми каменьями дороге, подниматься на Юниканский хребет. Подъем чрезвычайно полог. Вид с вершины хребта прекрасен. Я глядя на оный забыл о дожде, промочившем меня до костей. ужасная пропасть разделяет две горы; из оной вытекает с шумом река Кункуй, впадающая в Белую; впереди в постепенной отдаленности представляются взору многие ряды гор, одни других огромнее, с острыми или подобными куполам вершинами, выше облаков возносящимися. Все сие представляет такое зрелище, которому вид Альпийских гор может быть уступил бы, если в оное описано было многими путешественниками, но здесь некому заниматься сими редкостями природы. Мрачность препятствовала рассмотреть ясно множество еще гор, синевшихся сквозь оную. Вершины всех голы, но некоторые хребты до половины покрыты лиственичником.

   Спуск с Юниканского хребта очень крут. Мы ехали по косогору, имея Кункуй в левой стороне; потом перешли ее вброд более 20 раз, и еще несколько ручьев впадающих в оную. Иногда я не мог довольно насмотреться на великолепные и ужасные виды в сих гористых местах станового хребта, почитающегося одним из числа высочайших на земном шаре Какую разнообразную пищу, почти на каждом шагу, нашел бы для своей кисти или пера искусный живописец или описатель природы!

   Сильный дождь, крепкий ветер и пронзительный холод, каковой может случиться летом на столь высоких только местах, истощили наконец до того наши силы, что мы с трудом слушали Якутов, хотевших ехать далее для сыскания кормовища. Опять приблизились к Белой и перешли ее восемь раз. После первого брода, переехали через речку Бюкакян, с левой стороны в Белую впадающую. Между 4-м и 5-м бродом на Белой есть порог вышиною более сажени, а между 6-м и 7-м другой несколько менее, малых же много. Течение в вершине сей реки чрезвычайно быстро, чему и дожди, бывшие в последнее время, не мало способствовали. В иных местах Белая течет с шумом, между утесистых берегов, как бы в ворота, и представляет весьма красивый вид.

   В половине 8-го часа мы остановились, развели тотчас огонь, поставили палатку, скинули с себя мокрое платье, начали отогреваться, сварили кашицу из черных сухарей с ветчиною и стали ест оную. Читатель конечно не позавидует нашему состоянию и не найдет оное отменно благополучным; но нам в сие время казалось оно превосходнейшим всего, что может изобрести роскошь и лакомство. Огонь и палатка были для нас лучше самых великолепнейших чертогов, a кашица из сухарей вкуснее всяких сладких яств. Сию высокую цену в глазах наших имели они от того, что мы четырнадцать часов, голодные, в сильный дождь и крепкий пронзительный ветер ехали верхом. Подобные случаи больше чувствует тот, кто их переносит, нежели тот, кому он их после пересказывает. Впрочем они приучают к трудам и терпению более, чем все красноречивые наставления. Человек имеющий средство избавиться от претерпеваемого им страдания не с такою твердостью переносит оное, как тот, который терпит без всякой надежды к облегчению. Сия самая невозможность переменить состояние свое подкрепляла нас и принуждала говорить друг другу: как же быть? век прожить, не поле перейти. Пустясь в далекий путь надобно всякую претерпеваемую нужду почитать полезным Июль. искушением, облегчающим тягость тех трудов, которые впредь случиться могут. Сверх сего человек, проживший всю жизнь свою в единообразном покое, лишен приятности воспоминать о бывших с ним переменах. Таковые мысли наполняли нас дорогою, и вкусная кашица была за них наградою.

   Проснувшись рано мы очень обрадовались, что дождь перестал и вода в Белой много убыла. Якут гнавший коров в Охотск и ночевавший не далеко от нас, принес поутру молока, за что мы дали ему несколько денег и табаку, который он в ту же минуту искрошил и примешал к нему несколько стружек. Якуты любят черкасский табак, но по крепости оного курят всегда смешанный с стружками. Каждый Якут имеет медную трубочку, в которую табаку входит не более одной щепотки. Трубка вставляется в деревянный чубук, состоящий из двух желобков, обвитых ремнем, развивши который, чубук раскладывается на двое и удобно вычищается. Сгоревший в трубке табак и нечистоту от дыма насевшую они не бросают, но снова мешают с стружками и опять курят. Якуты глотают дым, от чего иногда так закуриваются, что с ног падают. На поясе, где привязана трубка, привешены также щипчики железные, коими - Якут и выщипывают себе бороду, еще мешочек с трутом, состоящим из высушенной полыни, и маленький нож с деревянным или костяным черенком.

   В 10-м часу пустились мы в путь, перешли более 20-ти раз вброд Белую, и стали подниматься на первый из семи хребтов: так называются семь гор, следующих одна за другою. Иногда мы ехали вдоль по самой реке, когда горы с обеих сторон так сближались, что между ими и рекою не оставалось никакой иной дороги. Вершина первого хребта подобна полукругу, с коего впереди видно несколько других; так что чем оные были далее, тем становились выше, a верх последнего скрывался в облаках. Мы стали спускаться в том месте, где вытекает Акарская речка, впадающая в Аллах-Юну. Первую из оных, равно как и многие втекающие в нее большие ручьи, перешли мы несколько раз вброд. На всех их видимы были не большие водопады. Иные из ручьев падая порогами с высоких крутых гор, с шумом ударялись о большие висячие каменья, представляя глазам повсюду прекраснейшие живописные картины.

   В 10-м часу вечера приехали мы к реке Аллах-Юне, находящейся в 233 верстах от Алдана. Она впадает в Маию, текущую в Алдан. Мы пристали у сарая или у крышки поставленной на нескольких столбах у самого перевозу через реку, которую однако осенью вброд переходят. Якуты не хотели ехать к станку, ибо около оного переколано много лошадей от заразы. Едва успели мы скластся под крышку, как пошел дождь.

   Аллах, значит проворная и сия река не без причины так названа, по чрезвычайно быстрому её течению. Хотя последний дождь и не велик был, Июль. но вода в реке много возвысилась.

   На Аллах-Юне содержатся в летнее время почтовые лошади, которых только что достает под курьеров, почты и эстафеты, почему проезжающие, хотя и с подорожными, принуждены бывают на одних, весьма худых лошадях, ехать от Алдана до Охотска, или на дороге брать оных насильно у поворотчиков. Так называют Якутов, кои отвезти товары по подряду в Охотск, откармливают там лошадей и возвращаются в свои улусы с порожними, не могли подрядиться везти что либо из Охотска. Сии поворотчики обыкновенно взыскивают по суду с станочных поставщиков весьма дорого за взятых проезжими лошадей, но тяжба идет так долго, что ни кто не остается в выгоде; a потому поворотчики, для избежания хлопот, возвращаются в улусы окольными дорогами; когда же бывают принуждены выезжать на большую, то впереди себя, в нескольких верстах, имеют всегда двух или трех человек на лучших лошадях. Люди сии встретив кого-либо скачут назад известить товарищей своих, кои с табуном скрываются в сторону.

   Прежде на Аллах-Юне был поселен Казак, который менял лошадей и продавал съестные припасы, и хотя сам весьма разбогател, однако же Якуты и проезжие в тоже время имели многие от сего выгоды, которых ныне совершенно лишены.

   В 60-ти верстах от Алдана, начинается дорога из неровного камня и продолжается до Аллах-Юны, от, чего многие из наших лошадей подбили копыта. К тому же на сем расстоянии нет ни одного порядочного кормовища; a от сих двух причин некоторые лошади сделались совершенно неспособными к продолжению пути. Хорошо что иных переменили уже у встретившегося нам обоза Американской кампании.

   He могши отыскать многих лошадей и лодку, которая одна только и была, и ту оторвав унесло течением, принуждены мы были оставаться на Аллах-Юне. Около полудня дождь перестал. На досуге мы рвали голубику и княженику.

   Прежде и зимняя дорога здесь же была проложена, но когда уничтожили селение на Аллах-Юне и узнали, что Почты, Курьеры и Эстафеты, проезжая севернее, могут у встречающихся Тунгусов скупать много белки и другой мягкой рухляди; то проложили зимнюю дорогу на Аймякон, через которую реку от Якутска до Охотска будет около 2000 верст, то есть почти в двое далее, нежели по летней дороге. И езда там труднее; ибо находятся пустые места по 600 и 700 верст, на коих при жестокости морозов случаются большие метели, называемые Буранами a в Охотске и Камчатке Пургами. Уверяют, что снега по той дороге не столь глубоки, как местами по здешней; например в семи хребтах и некоторых других. Зимняя дорога идет следующим образом: из Якутска едут по летней на переменных лошадях до Арылаха, где сворачивают влево. До реки Алдана находятся частые Якутские селения, a оттуда на одних уже лошадях путешествуют до реки и большого Якутского селения Аймякон, находящегося от Якутска в 1000, от Алдана же слишком в 600 верстах, на котором расстоянии нет ни какого жилища. здесь переменяют лошадей и едут более 400 верст пустыми же местами до Тульского хребта, где хотя также нет селения, но берут оленей от кочующих Тунгусов, если встретятся с оными, иначе же продолжают ехать на тех же лошадях еще 200 верст, до хребта и реки Баргачан. Тут, когда найдут кочующих Тунгусов, берут у них оленей и переезжают 100 верст до озера и реки Улеи. Пешими Тунгусами, называются те, кои имеют непременные жилища; кочующие же летом и зимою переменяют места, гоняют с собою оленей и перевозят на них все свое имение и юрты, состоящие из берестовой коры, коею покрывают несколько кольев связанных вверху, так что юрта всегда имеет конический вид; или покрывают сии колья, оленьими и других зверей кожами. От Тульского хребта до Охотска, дорога идет по реке Охоте. На Уяге берут у пеших Тунгусов собак, на которых доезжают 200 верст в Нартах (род саней) до самого Охотска; по большей же части переменяют их на половине дороги в Арке, где живут пешие Тунгусы; a потом у Якутов на Мете, в 55 верстах от Охотска.

   На лошадь и зимою вьючат около 4-х пуд. Остановившись пускают ее на волю, дабы разгребая копытом снег, находила оставшуюся под оным поблекшую траву; или расчищают не большое пространство и туда ее пускают. Езда на лошадях очень скучна зимою, ибо оные ослабев от худости и недостатка корма, идут весьма медленно, a иногда устают до того, что седок должен большую часть дороги ехать на лыжах, и тащит на себе съестные припасы и питье. На оленя вьючат обыкновенно около трех пуд, если же не велик переезд, то четыре и пять; но тогда выбирают двух лучших оленей под сугубую сей тяжесть переменяют их поденно. Через два или три часа, должно остановиться покормить немного оленей, кои разгребая снег едят белый мох, растущий обыкновенно на горах им не дают нисколько выстаиваться и прямо пускают к корму.

   Наконец когда лошади и лодка были отысканы, то кладь перевезли мы на другую сторону, a лошадей перегнали вплавь, и в 6 1/2 часов вечера отправились в путь. Вода в Аллах-Юне сделалась так велика, что захватила часть дороги, где лошадям было выше брюха. В 10 верстах от станка оставили в левой стороне гору Тасх-Танара Балагана. Тасх значит камень, Танара Бог, a Балагана церковь, и сие имя произошло от найденного некогда на сей каменной горе образа. Проехав с пол версты далее, остановились ночевать.

   Ночью был прегустой туман, который к утру упал на землю, и день, когда мы пустились в дорогу, стал хорош. Перешли вброд речку Мутинского креста, потому так названную, что некогда шедший с командою в Охотск казацкий сотник Мутин поставил на ней крест. Речка сия впадает в Аллах-Юну, так как и еще 8 или g, которым нет имени, ибо только текут с весны и от дождей; a от того как сии, так и все, не всегда текущие речки, называются сухими. После того переехали высокую гору, называемую Анчинский мыс; далее миновали кормовища Дылга, Асылык (кормовище на кочках) и Багарах Асылык, и приблизились к Английскому броду, где вода была так велика, что надлежало остановится и ожидать убыли оной. Постояв несколько опустили в реку шест и приметили, что вода становится ниже; но в девять часов пошел дождь и разрушил надежду переехать реку. Здесь положено содержать перевоз, однако за неимением оного проезжающие часто принуждены бывают проживать много времени.

   По дороге застрелили куропатку и двух белок, да в озере поймали двух больших утят, кои не могли еще летать. Сверх сего Якут убил палкою куропатку и подарил нам;, a мы отдали ему двух белок, которых он тот же час и съел, поджарив несколько на палке. Мясо белок очень нежно и бело; но здешние Русские не едят оного.

   На противном берегу Анчи на горах во многих местах снег был виден.

   Хотя все Якуты большие охотники до табаку и водки, но наемный наш не любил ни того ни другого, что могло почестся большою редкостью.

   Видя, что вода не скоро убудет мы начали делать плот. В 2 часа пополудни оный быль готовь и дождь перестал. Тогда связали вместе все арканы и веревки и послали перевезти, один конец оных на другой берег, дабы сим средством перебраться на плоту. Когда человек повезший конец поплыл, то веревку течением натянуло и начало столь сильно тащить лошадь, что он должен был возвратиться. Таким образом все способы, употребленные нами для переправы, были тщетны. В ожидании пошли мы в лес брать ягоды и грибы, и я застрелил куличка.

   Самое удобное время для проезду по Охотской дороге есть поздняя осень когда совсем не бывает дождей, вода в реках так мала, что ни одна брод не задерживает.

   Вечером опять хотели приниматься за плот; но Якуты, боясь утонуть на нем, сказали, что десять верст выше находится другой брод; но как было уже довольно поздно, то отложили поездку туда до утра. 28. В 8-мь часу отправились. День был прекрасный. перейдя четыре сухих речки, приблизились к Анче; но не было возможности через оную переправиться; a потому остановились на не большом островке, близ которого на другом много росло голубики.

   Анча разделяясь на несколько рукавов, делает много островков, на одном из коих мы стояли; ибо сей рукав был мелок. Напротив нас река Анчакан в Анчу впадала.

   Едва мы под вечер успели напиться чаю, как один из наших людей, выйдя из палатки, закричал: Разбойники! Разбойники! мы схватив ружья выскочили, и увидев скачущих уже весьма близко к нам людей, приложились к ним и кричали, чтобы остановились.

   Разбойников было 11-ть человек. Они увидев нас готовых стрелять по ним, остановились не более как в десяти саженях от нас. Мы велели или отъехать далее, и когда они сие исполнили, тогда мы взяв все возможные предосторожности., дабы они вдруг и нечаянно не могли напасть на нас, вступили с ними в переговоры. Атаман сказал нам, что они думали найти здесь купцов, a не военных людей; что против нас не осмелятся они сделать никакого предприятия, что все они бежали с Усть Майской пристани на Алдане, и уверяли притом, что худое содержание и тяжкие работы были тому причиною. (Обыкновенный предлог бездельников). Таким образом вторично избавились мы от крайней опасности; ибо надлежит признаться, что силы наши были против их весьма слабы. После, когда уже разбойники сии были переловлены и допрошены, узнали мы, что сто была та самая шайка, которая ожидала нас у брода реки Белой, которая услышав о проезде нашем от другой встретившейся с нами шайки, поехала вслед за нами с тем намерением, чтоб улучив время, когда мы остановимся, наскакать прямо на палатку, и не дав нам оправиться, всех передавить или переколоть.

   В 4 - м часу утра пошел дождь и продолжался около трех часов, но вода против вчерашнего убыла на четверть аршина и мы перешли вброд Анчу, где лошади только что не плыли. тут же перебрели и Анчакан. Скоро после того попался нам Якут, конечно из числа поворотчиков, ибо тот же час поскакал назад. Мы крайне сожалели, что не могли предупредить сего человека о близости разбойников, которые не преминули его ограбить.

   Около 55 верст от Аллах Юны, проехали место называемое Верблюжья падь, от того что некогда тут умер вьючный верблюд, веденный в Охотск некоторым купцом. Уверяют, что сей верблюд длиною был четыре сажени, что вьючили на него по двести пудов, и все остальные между Якутами о нем рассказы, столько же вероятны. Верст 6 от верблюжьей пади находится Ледник, называемый Бусь-Кюль (ледяное озеро); он длиною более версты, a шириною около 200 сажень, и сказывают, обыкновенно бывает гораздо обширнее. Лед сей никогда весь не растаивает, толщина оного около аршина, поверхность беловата, но в низу синь и от дождей сделался ноздреват. Отражение солнечных лучей от поверхности сего льда, причиняло боль глазам. He много далее проехали еще два меньших ледника, которые все лежать на грунте из мелкого камешника.

   На озере, называемом Малый Чжерга Талах застрелили мы трех уток. Между оным и ночлегом перешли вброд реку Анчакан до 20-ти раз, и еще большее того число ручьев. He много далее находится озеро большой Чжергаталах, из которого выходящий ручей, соединяясь с другим, текущим из гор, составляют речку Акачан, впадающую в Юдому. Перешли ее три раза вброд и в 9-ть часов остановились. Имена Чжергаталах происходят от того, что в сих озерах водится много мелкой рыбы, называемой по-Якутски Чжерга, которую Якуты, во время проезду летом, мордами ловят.

   Все утро шел дождь. В 16-ти верстах от ночлега, проехали Капитан- Тарын (Капитанская засека), Ледник, длиною до 2-х верст, a шириною около 200 сажень, но и сей обыкновенно бывает больше в средине оного течет ручей, через который не скоро могли переправиться, ибо лед, составляющий берет его, высок и крут; a будучи подмыт течением ручья обваливался с шумом, подобным пушечному выстрелу. На юге, над высокою горою, стояла ужасная черная туча, мимо коей другие облака по обе стороны шли весьма скоро, внизу же была совершенная тишина. Мы ожидали дождя или грому, но наступивший ветер разогнал все сии тучи.

   He в дальнем от Капитанской засеки расстоянии, проехали развалившуюся избу в две с половиною квадратных саженьи величиною, где некогда проезжающий купец принужден был зимовать, потому что вдруг выпал большой снег и все лошади его переколели.

   Мы продолжали путь наш по левому берегу Акачана, дабы избежать через сию реку бродов, кои бы нас остановили, хотя дорога тут была гораздо длиннее и чрезвычайно дурна. С великим трудом объехали мы вокруг горы Соколий камень, по дороге из неровных острых каменьев, где по самой реке, a где по отрубу превысокого берет. Все время шел пресильный дождь.

   В пяти верстах от Сокольего камня, перешли вброд Огненную речку получившую имя сие по чрезвычайно быстрому её течению. Брод был так глубок, что мы во - время самого проливного дождя ехали по пояс в воде; и можно было сказать, что мы между небом и землею пробрались сквозь воду. Проехав после сего два поля называемые Когон Итыт (подстреленный селезень), остановились ночевать у Кенгайского брода.

   Кен-чай значит широкое каменное поле; a брод потому назван Кенсайским, что в сем месте река широко разлилась и течет по каменному дну. В сей день перешли мы до сорока маленьких речек и ручьев. Вечером дождь, перестал, но в четвертом часу утра опять пошел и столь сильный, что Якуты даже не хотели подниматься с ночлега, хотя они с удивительным терпением переносят дурную погоду, да и после дождя редко просушивают платье и обувь.

   Все наши спутники собрались в палатку, в коей двое только или трое могли спать. Дождь, загнавший нас в сие тесное убежище, не переставал лить рекою. Дорога Охотская и без того трудна, но на сей раз стеклось еще и множество препятствий. Признаться должно, что осы, овода, комары, варнаки, дожди, броды, были такие обстоятельства, от которых или всякое терпение должно было сокрушиться, или всякая нетерпеливость окрепнуть.

   1802 год. Август.

   Дождь продолжался еще в шестом часу утра послали ловить лошадей, но Якуты так не охотно собирались, что мы не могли отправиться в путь ранее одиннадцатого. Вчера вокруг нас было сухо, a сегодня увидели быстротекущий ручей: таковых без сомнения произошло весьма много от дождей, и мы должны будем беспрестанно переходит их вброд. Акачан разлился чрезвычайно широко и представлял прекрасное зрелище. пригорки покрытые летом, сделались островками, по реке неслось множество вырванных с кореньями деревьев, кои останавливались иногда утех островов. Нельзя не удивиться до какой степени поднимаются здесь воды, когда в сухое время ехав около здешних рек увидит целые деревья лежащие высоко на ветвях других. Наконец приблизившись к небольшой речке, стали мы переходить ее вброд. Первый Якут повел четырех лошадей: три задних оторвались, унесены были быстротою течения, запутались в наносный лес и утонули, так что с великою опасностью могли спасти кладь. После того начали переводить по одной лошади и другим местом, где переплыть должно было не более сажени. Здесь перевели благополучно и только что пере, мочили все сумы. Хорошо, что мы имели четырех запасных лошадей, и потому от потери трех не вышло никакой остановки. Верстах в сорока от Капитан-Тарына, проехали ледник или наледь Кен-чай, длина коей до двух верст, a ширина около одной; но обыкновенно бывает она длиною около 10-ти верст. В 4-м часу остановились около Кен-чай и Ламковой речки, потому что вода в ней была очень велика, a Якуты были так напуганы, что говорили: если поедут через сию речку, то потопят остальных лошадей и сами все потонут. Таким образом принуждены мы были разбить палатку на мокрой тундре, или сказать попросту в болоте. Мы расположились в ней следующим порядком: наклав чрезвычайно много лиственничных ветвей, постлали на них войлоки, a седла, как обыкновенно, положили в головы: ружья и пистолеты поклали между сими постелями, a сабли по бокам оных; у входа же палатки, поставили ящик и сухари. По сделании сего легли на мокрые войлоки и ожидали с немалой скукою конца худой погоды.

   В 4 часа солнце показалось на одно мгновение, но потом небо снова покрылось мрачностью так, что находящийся менее полуверсты от нас горы, стали невидимы и дождь полил сильнее прежнего. Мы до костей промокли и дрожали от холоду. Скука наша умножалась еще более от воображения, что если дожди задержат нас долго в дороге, судно может уйти в Америку прежде нашего приезду в Охотск: тогда мы принуждены будем зимовать в сем городе и потерять целый год времени.

   Иногда Якуты не останавливались на хороших кормовищах, a просили ехать далее говоря, что тут пьяная трава растет. - Что за пьяная трава? - Когда лошадь поест оной, то взбесится, бросается всюду, a потом околевает, спасти же ее тем только можно, что бы скорее оседлать и скакать на ней до того времени, как сделается в поту и в мыле. Однако никто не знает по виду сего вредоносного растения; но Якуты наслышавшись на каком кормовище лошади бесились, никогда уже на оных не останавливаются полагая, что там пьяная трава находится.

   От Якутска до Аллах-Юны, лес по большей части Лиственничник и сосна, гораздо в меньшем количестве береза, осина, ольха, и кедровый сланец, много тальнику и ернику вообще лес мелок с Аллах - Юны оный в некоторых местах крупнее, особливо лиственница, потом пойдет много топольнику, коего прежде совсем не видели; но сосна становится реже, a на конец и вовсе исчезает. По дороге растет голубика, красная и черная смородина, последняя изредка, также довольно морошки и княженики.

   Мы остановились не далее трех версте от той речки, где лошади наши утонули, почему некрещеные Якуты взяв котел отправились назад, дабы поесть досыта лошадиного мяса. Известно, что Якуты великие обжоры, и жирная лошадь самый лакомый для них кусок, но крещеные показывают при Русских, что He употребляют сего кушанья, хотя в улусах живут точно также как и все другие. Якуты едят не только тех лошадей, коих нарочно убивают, но и колеющих, даже иногда от заразы, от чего после и сами умирают. В третьем году Алданские Якуты поехали на сенокос, в которое время они обыкновенно пируют, то есть едят сколько могут. У сих была жирная лошадь. Она вдруг упала; Якуты подбежали посмотреть и нашли ее к удивлению своему мертвою. По обыкновенному суеверию вздумали, что дьявол убил ее; что однако не помешало им отведать мертвечины. Спустя несколько часов показалась у всех на теле опухоль, a потом и раны. Через двое или трое суток многие померли, a y иных места, где были раны, совсем выгнили. Тоже самое случилось и в тоже время на Амге и Аллах Юне, где был падеж на лошадей, которых Якуты не переставали до того времени есть, покуда сами многие перемерли Тогда прибегли они к своим Шаманам; сии упрашивали дьяволов, что бы не умерщвляли более лошадей, но зараза от того не менее продолжалась до самой осени. Между рогатым скотом и лошадьми оная также открывалась опухолью, претворявшеюся потом в раны и столь была сильна, что если кто до опухоли дотрагивался рукою, то на оной делались прыщи, a после раны. Сей случай выучил Якутов, и ныне они не ели уже падающих лошадей, хотя на Аллах-Юне зараза и много оных переморила. Ночью лед на Кен-Чайской наледи часто обваливался с превеликим шумом. По утру возвратились наши Якуты, привезли с собою целую ободранную лошадь и сказывали, что на месте съели по два только котла на брата, ибо время было холодно. Co всех трех лошадей сняли они гривы, дабы возвратившись в ночлег свой показать, что лошади поколели а не проданы, однако под сим видом, когда при конвое нет хозяина лошадей, работники нередко лучших из них съедают, a гривы привозят домой.

   Вода в Ламковой речке убыла, почему перешли мы ее вброд и поднялись на крутую гору, по весьма грязной дороге. Одна лошадь сорвавшись, полетела саженьи две через голову вниз; однако же когда ее подняли, то она пошла хорошо. Верстах в десяти от ночевища выехали на большую дорогу. Должно было перейти вброд рукав реки Акачана, но как он был глубок, a мы не хотели останавливаться, то начали пробираться вдоль берега: ехали по крутому каменному косогору, или прямо по воде, где мельче, но лежало много наносного лесу. Объезд сей был чрезвычайно труден. Якуты хотя и слыхали, что есть другой лучший по вершине хребта, но не знали оного. Выехав опять на дорогу, перешли вброд не большую речку, от которой начинаются гари, mo есть места, где иногда траву выжигают, дабы после иметь лучшие кормовища. От сей речки до Юдомского креста, дорога не камениста и довольно хороша, хотя дожди и чрезвычайно попоршили оную. Перешли вброд несколько глубоких болот и приблизились к небольшой речке в коей вода была очень высока; но как, ширина оной не превышала четырех сажень, и по положили с берегу на берег несколько деревьев, наслали потом хворостнику и по сему мосту перенесли всю кладь, лошадей же перегнали вплавь. He большие реки, текущие поперек дороги и коим нет особенного имени, называются вообще поперечными речками. Переправа продолжалась три часа; после чего проехав около трех верста, остановлены мы были другою речкою. Тут нашли несколько человек едущих в Охотск и также стоящих за водою, и между ими Якутского купца Захарова, который в сороковой уже раз едет в Охотск, но ни когда не видал столь великих вод Якуты наши по дороге ели даже сырое лошадиное мясо. Поутру пошел дождь, но продолжался не более двух часов. Мы начинали уже делать плот для переправы; a как Якутам того не хотелось, то они сказали, что поищут брода; но нашли готовый мост подобный тому, какой мы вчера состроили. От сей речки начинается вторая гарь. На оной перешли вброд несколько глубоких болот и подъехали к Грязной речке, получившей сие название от чрезвычайно тинистого дна её. Оная так разлилась, что между ею и Юдомою (в которую она впадает) не было сухого места, хотя тут пространство берега, между ими находящегося, превышает две версты. He далеко от нас стояло несколько семей кочующих Тунгусов, и мы наняли одного из них съездить на Юдомский крест за большею лодкою. Он при нас отправился на берестяной ветке, (род малого речного судна), похожей на делаемые по реке Лене; только сии меньше и ходят кажется скорее. Тунгусы стояли для ловли рыбы. Мы ездили верхами на оленях. Седло на них кладется очень малое и без стремян, но ездок имеет обыкновенно в правой руке палку, служащую для сохранения равновесия. Езда довольно неловка, хотя скора; ибо олень делает большие шаги, рысью и бежит чрезвычайно скоро. На горы олень поднимается весьма легко, по причине короткости передних ног своих.

   Поутру приехал с Юдомского Креста Казак: их там всегда живет 5 или 6 человек для переправы проезжих. Сей был на деревянной веточке и сказывал, что большую лодку оставил в трех верстах; ибо чрезвычайно сильное противное течение не позволяло грести, a бичевою невозможно довести оной до сего места, когда вода разлилась по лесу. Казак сей живет более 20-ти лет на Юдомском кресте; но сказывал, что не помнит такой большой воды, коею ныне снесло до остатков все огороды, несколько юрт, амбаров и часовню с крестом, построенную еще Беринговою Экспедициею и давшею по себе имя Юдомского креста сему месту.

   У нас почти нечего было есть; но как нарочно во втором часу показалось в близости несколько крохалей (большой род диких уток), из которых одного я застрелил, a другого, не могущего еще летать, собака поймала. Итак мы пообедали очень порядочно.

   Скоро после того купили за 15 руб. не большего быка, y Якута гнавшего в Охотск рогатый скот. Наши Якуты пили сырую кров, a кишки, хвост и все что мы кинули, съели, положив прежде на несколько минут в горячую золу.

   В ожидании того времени, как можно будет отправится далее, я расспрашивал купца Захарова о дороге, Якутах и многом, относительном до сего края, и между прочим напишу два достопамятные случая, слышанные мною от него, a после и от других.

   Купец Тропин, ехавший в Охотск с товарищами, отстал немного от них, нашел на медведя преогромной величины, который бросился растерзать его. Тропин не могши убежать от медведя, принужден был вступит с ним в ручной бой, ухватил его за уши и кричал товарищам о подании помощи. Когда они и Якуты прибежав на крик увидели, что медведь стоя на задних лапах, превышал ростом своего противника, хотя довольно высокого, то испугавшись убежали прочь. Таким образом два соперника без всякой помехи боролись более часу, медведь изодрал у купца все плечи, но не мог действовать зубами, будучи крепко сжат и наконец так утомлен, что Тропин, применив обессиление медведя, успел выхватить из-за пояса нож и прорезать ему брюхо. Купец так был рассержен на храбрых спутников своих, что догнав их, дал им всем весьма памятный урок палкою.

   Подобное же сему происшествие случилось несколько после, когда шла в Охотск партия промышленных купца, Лебедева, в числе которых было двое Зырян, гнавших с собою черного быка Однажды они, потеряв сего быка, пошли искать его в лесу, но вместо того один из них нашел на медведя, который на него бросился. Зырянин ни мало не испугавшись, ухватил одною рукою медведя в охапку, a другою держал его за ухо и не давал тем кусать себя; подошедшему же на крик товарищу говорил, чтобы он вынул у него из за пояса топор; но как оного уже не было, то другой Зырянин взял толстую дубину и так сильно ударил зверя, что он с ног свалился. Сии промышленные содрали с медведя шкуру, продали оную на Алдане за десять рублей, нашли черного быка и топор, и никогда победою своею не хвастали.

   День был прекрасный, вода много убыла, с Юдомского креста пришла лодка и мы отправились в путь через речку Грязнуху. Кладь перевезли на лодке, a лошадей перегнали вплавь. Потом опять их навьючили и послали к Юдоме, сами же отправились на лодке к Юдомскому кресту, находящемуся на левом берегу Юдома. Река сия шириною до 250 сажень. Хотя в 1 1/2 сутки воды в оной и Грязнухе убыло четыре аршина, однако течение было столь еще быстро, что лошадей сносило около версты вниз. Когда оные обсохли, то их оседлали и навьючили. Перешли вброд устье речки Крестовки, впадающей в Юдому, где и крест с часовнею были поставлены; потом несколько болот, да 6 или 7 раз вброд Крестовку, выходящую из озера Сис-Кюль, то есть хребтового, лежащего в 35-ти верстах от Юдомского креста, в 12-м часу ночи остановились на Ала-Огус-Асылык (белого быка кормовнище). Время было очень холодно, даже маленький мороз; почему разведенный скоро огонь доставил нам не малое удовольствие.

   День был хорош, но холоден. Перешли вброд около 15-ти раз Крестовку и проехали мимо озера Сись-Кюл, оставив оное в правой руке. Сказывают, что в нем водится много рыбы. Я думаю, что Сись-Кюл находится на весьма высокой полосе земли; ибо из оного вытекает с одной стороны Крестовка, впадающая в Юдому, которая вливается в Маю, соединяющуюся с Алданом; с другой же вытекает из сего озера река Урак, впадающая в Охотское море, в 20-ти верстах к югу от Охотска, перейдя сию реку вброд семь или восемь раз, остановились на Кельтегей-Куруме (пустой бор).

   Ночью и поутру шел небольшой дождь, но не долго. Овода и комары исчезали, но место оных заступала мошка.

   Перейдя вброд Урак, приехали на Плотбище, где построено три юрты, a в них живет три казака да Солдат, для караулу казенных вещей, которые иногда складываются в четыре сделанные для сего амбара. Пополудни часа полтора лил пресильный дождь, но солнце во все время не переставало быть видимо.

   В правой стороне оставили Кононов столб, поставленный каким-то Кононовым в 1769 году. Перешли вброд Урак, потом небольшую речку с левой стороны в него впадающую и остановились недалеко от Кислого брода на Ураке. Якуты говорили, что здесь по всем рекам много медведей, бродящих для лову рыбы, идущей ныне из моря в великом множестве; почему для распугания сих зверей выстрелили мы несколько раз из пистолета.

   Отправившись в путь, перешли на Ураке Кислый брод, a потом Порожный, названный потому так, что находится между двух небольших порогов, и стали подниматься на блудный хребет, находящийся около десяти верст от Порожного брода и около пятидесяти от Плотбища. Подъем и спуск чрезвычайно пологи. С первого течет небольшая речка, коей нет, имени, a co спуска Блудная, впадающая в Урак с левой стороны. Потом перешли две небольшие речки с той же стороны в Урак впадающие, да четыре раза Бдудную и остановились ночевать. По дороге застрелил я утку и тетерю. Якуты очень не довольны были, что мы белок не стреляли.

   Саженях в двадцати от нашей палатки, по одну сторону стояла крутая каменная гора, a по другую, и того ближе, протекала Блудная речка; сие узкое место покрыто было редким лиственичником. Темная ночь, хорошее время, ветер свистящий уныло в ущелинах отвесных гор и разведенные огни, производили некое уныние в душе.

   В 7 часов поднялись с места, перешли Блудную речку и в левой руке оставили гору Гребенчатый камень, потому так названную, что будто гора сия похожа на гребень, хотя мне нисколько того не показалось. Верстах в семи от оной, находится Болбукта, Отутта (кедровник густой); a отсюда верстах в трех перешли мы вброд речку большой Луктур, в том месте, где она с правой стороны в Урак впадает; выходит же оная из гор, находящихся верстах в 30-ти к Югу от Охотска. Потом перешли мм две небольшие речки, и малый Луктур, все текущие в Урак с правой стороны. На последней стояли кочующие Тунгусы в 2-х юртах, для ловли идущей с моря рыбы. Недалеко отсюда проехали Боброво поле, (имя данное от Боброва некогда на оном жившего) через которое протекает речка Бобровка, с правой стороны в Урак впадающая. потом приехали к Урацкому перевозу, где живут два казака, для переправы кладей на лодке; но как вода была мала, то перешли реку вброд. Далее приехали к месту называемому Купецкий амбар, a потом к другому Am-хаята (конный хребет), y которого и остановились ночевать.

   Отсюда отправились в путь и проехав речку Конного хребта, стали на гору сего имени подниматься. Спустившись же с оной, перешли вброд две речки, поперечную и Чельчикан, впадающие в Охоту, и приехали на Мету, где живут Якуты. Мы вошли в одну летнюю их Юрту, срубленную из лесу, в 1 1/2 квадратных сажени величиною, с берестяною крышкою, в середине коей оставлено отверстие для выходу дыма, ибо под оною на полу порты находится очаг. На огне стоял котел, в котором рыба варилась. В Юрте довольно не чисто, но гораздо менее нежели бывает у Якутов, живущих в Якутском округе, про коих здешние говорят, что те живут как собаки. Далее перешли вброд Намову речку впадающую в Охоту, проехали Кидх - Тирях (зеленый-топольник) и через рукав реки Чжолоконы; потом переправились на лодке и через самую сию реку, в Охоту впадающую. За нею следуют два хребта Чжолокон и Мальчикан с рекою того же имени, впадающей в Охоту с правой стороны. Потом проехали Эсе-Баса (Медвежья голова) и в 11 часу остановились кормить лошадей. В сих местах попадалось более прежнего ягод и между прочим много жимолости, называемой здесь Алеуктою.

   Прежде нежели окончу описание Охотской дороги и прибытия нашего в Охотск, нелишним почитаю сказать все то, что мог я сам видеть или с достоверностью узнать о Якутах.

   Якуты как известно происходят от Татарского поколения; сходство языка их с Татарским и многих обычаев, может послужить достаточным тому доказательством. Я описал уже зимние их Юрты; летом же большая часть Якутов живет там где сено запасают. Все сенокосы обыкновенно обгорожены. Князцы, y которых очень много рогатого скота и лошадей, не всех их кормят сеном, но большую часть держат в степях, где они разгребая снег, кормятся оставшеюся под оным травою; ибо невозможно запасти довольного количества сена, когда у некоторых Князцев находится до тысячи и более лошадей и рогатого скота.

   Многие Якуты носят длинные, a все женщины еще и того длиннейшие косы, привязанные у самого затылка, Якуты летом одеваются в короткие кафтаны китайчатые, суконные, или плисовые, обложенные вокруг, в три или четыре пальца шириною, чем-нибудь только особенным от цвету кафтана. Сапоги шьются из бычачьих кож, с мягкою подошвою; или из лошадиных, называющихся Сарами. Сары так плотно и крепко сшиваются, что по удобству для мокрого времени, большая часть жителей Якутска носят оные в дорогах, или даже и в городе. Кожаные штаны, рукавицы и шапка, довершают одеяние Якутов. Женщины в летнее время одеваются точно также, как и мужчины. Зимнее платье якутов делается из теплых фуфаек, штанов, полушубков и длинных сапогов, которые носят шерстью вверх и называют Торбасами; сверху же всего надевают в дорогу Санаях, род тулупа из оленьих кож, также шерстью вверх. Притом во время больших морозов, закрывают (особо приделанными из мехов лоскутками) доб, щеки, уши, нос и бороду; так что только глаза остаются не закутанными; на колени же надевают сверх Торбосов, еще так называемые Сутуры. To же делают и Русские во время путешествий своих по пустыням восточной Сибири, где морозы неимоверно жестоки. Якутки носят зимою парки опушенные лисицею или соболем. Парка шьется из оленьих кож и имеет образ длинной рубашки, к которой по большой части приделывают стоячий воротник. Зимние платья богатых Якутов, особливо шапки, бывают дороги.

   Якуты очень добронравны, гостеприимчивы, вообще чрезвычайно трусливы, ленивы, когда могут быть такими, обжорливы до чрезмерности и столько же воздержны, когда нужда или бедность их до того доводит. Многие Якуты большую част времени питаются Унданом и Сорою, род кисловатого масла; но сии же самые люди могут съесть невероятно много. Мне сказывал весьма достоверный человек, что сам видел, как четыре Якута съели в два дня прежирную лошадь. Обжорство их причиною, что они не бросают, как я говорил, мертвых лошадей и всякую падалину. Мясо сырое, жареное, или вареное: все почти равно для них. Они съедают и самую кожу с быка, бросив только оную в горячую золу, дабы шерсть обгорела, и все то делают ни мало не от голоду. Якуты любят кротов, но всего более свиное сало, которого иной может съесть до пуда. Обжорство у них даже в чести; они с уважением говорят про обжору: Усио Асатси Хиси, mo есть добрый едок, над теми же кто мало едят, смеются, говоря: что ты за человек!

   Но дабы дать большее понятие об обжорстве якутов, я опишу все их обряды бывающие на свадебных праздниках.

   Когда кто у них сватается, то уговаривается наперед заплатить отцу невесты калым, состоящий из нескольких быков и лошадей, половина которых отдается обратно жениху в приданое за невестою. Свадьба и пир бывают в доме тестя, но насчет жениха, праздник сей обыкновенно продолжается два дня и на оный собираются родные с обеих сторон и приятели. Богатый потчует гостей вином; но кто беднее, кумысом. После сего съедают несколько лошадей, или быков, a иногда множество кротов, почитаемых за лакомое блюдо; пьют опять вино, или кумыс и принимаются расхлебывать сало. К празднику собирают оное всякого роду, метают вместе и кладут в чан. Когда придет Курум (праздничный обед или свадебный стол), то растапливают все сало и садятся вокруг чана. Пребольшая ложка, или лучше сказать уполовник, называемый Хамыяк, ходит по очереди до того времени, как кто откажется. Сыскиваются такие охотники, которые выпивают по 120 Хамыяков растопленного сала, и надобно припомнит, что сие бывает уже в конце стола, после жирного обеду, на коем конечно ни один Якут не побережет своего желудка.

   Кумыс делается из кобыльего молока, которое мешают пополам с водою, наливают в кожаный мешок и оставляют повешенным в Юрте до того времени, как оное скиснется. Тогда берут мутовку, сделанную из выдолбленного на подобие чашки дерева, с просверленными в оной четырьмя или пятью скважинами и с палкою вставленною в дно её. Сею мутовкою сбивают скисшееся молоко до того, как на дно сядет род творога, оставшаяся же жидкость называется Кумыс, подобный крепостью пиву.

   При свадьбе Якутов, нет никаких обрядов. Если калым весь заплачен, то молодая в провожании многих женщин идет в мужнин дом; в противном же случае остается у отца, a муж в свой уходит всякий раз, как он пригоняет часть Калыму, остается несколько суток с женою, a при возвращении получает половину назад. Тесть никогда не дает дочери без выплачивания всего Калыма, хотя бы то несколько лет продолжилось; по заплате же оного, жена, как выше сказано, идет в мужнин дом в провожании многих женщин, и тогда опять бывает двухдневный праздник. Калым простирается иногда до восьмидесяти скотин.

   Многие из якутов, празднуют и рождение сына, или дочери, точно таким же образом.

   Якуты, особливо бедные, очень неопрятны; зимою в Юртах своих держат рогатый скот, a по сему можно судить о запахе в домах их. Летом делают они ступы из коровьего кала, a зимою облив внутренность оных водою и дав ей замерзнуть, толкут в таковой посуде сосновую кору, употребляемую ими в пищу.

   Народ сей и сейчас еще сохранил некоторые свои странные обычаи, например: якут, бывший в отлучке, входя в юрту свою ни с кем ее здоровается, Но садится как будто незнакомый; жена сварит ему есть и потчует как гостя; a поевши уже хорошенько, он делается хозяином дома, Деверь в присутствии невестки, непременно должен быть в шапке иначе ее и себя обесчестит. Если он сидел в Юрте без шапки, то надевает оную когда невестка входит. Якуты верят колдунам своим, или Шаманам, которые отправляют скрытным образом суеверные обряды, ибо священники узнав о том, представляют колдунов сих к суду. Якуты однако и ныне верят им и боятся их. Иногда Шаман, через год или некоторое время по смерти какого-нибудь Якута приносит в дом его наряженную статую и сказывает, что это покойник, требующий корову, или звериных мехов, или тому подобное; который переест всех в случае отказа. Трусливые люди сии дают все требуемое, что Шаман и уносит вместе с статуею. Якуты рассказывают чудеса про колдунов своих и между прочим и про некоего Качината, что он будто протыкал насквозь себя несколько ножей; отнимал у людей руки и вешал оные на деревья, ни ма