Письмо Гр. Станиславу-Августу Понятовскому
Екатерина II. Сочинения / Сост. и примеч. В. К. Былинина и М. П. Одесского.
М., "Современник", 1990.
2-е августа (стараго стиля) 1762 г.
Я отправляю немедленно графа Кейзерлинга послом в Польшу1, чтобы сделать вас королем, по кончине настоящего и в случае, если ему не удастся это по отношению к вам, я желаю, чтобы королем был князь Адам.
Все умы еще в брожении. Я вас прошу воздержаться от поездки сюда, из страха усилить его. Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол. Петр III потерял ту малую долю разсудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию, он вел ее в поход для этого2; он заменил бы ее своими голштинскими войсками, которыя должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Л. В. (Елисавете Воронцовой), а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира3, сказав мне публично оскорбительный вещи за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ.
С этого дня я стала прислушиваться к предложениям, которыя мне делались со времени смерти императрицы. План состоял в том, чтобы схватить его в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ея детей4. Он уехал в Ораниенбаум. Мы были уверены в преданности большого числа капитанов гвардейских полков. Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых; Остен помнит, что видел старшаго, как он всюду за мною следовал, и делал тысячу безумных вещей. Его страсть ко мне была всем известна, и все им делалось с этой целью. Это - люди необычайно решительные и очень любимые большинством солдат, так как они служили в гвардии. Я очень многим обязана этим людям; весь Петербург тому свидетель.
Умы гвардейцев были подготовлены, и под конец в тайну было посвящено от 30 до 40 офицеров и около 10.000 нижних чинов. Не нашлось ни одного предателя в течение трех недель, потому что было четыре отдельных партии, начальники которых созывались для приведения [плана] в исполнение, а главная тайна находилась в руках этих троих братьев; Панин хотел, чтоб это совершилось в пользу моего сына, но они ни за что не хотели согласиться на это.
Я была в Петергофе. Петр III жил и пил в Ораниенбауме. Условились, что в случае предательства не станут ждать его возвращения, но соберут гвардейцев и провозгласят меня [самодержавной] императрицей. Рвение по отношению ко мне вызвало то же, что произвела бы измена. Распространился 27-го слух в войсках, что я арестована. Солдаты приходят в волнение; один из наших офицеров успокаивает их. Один солдат приходит к капитану Пассеку, начальнику одной из партий, и говорит ему, что я, без сомнения, погибла. Он уверяет его, что у него есть известия обо мне. Этот солдат, все продолжая тревожиться за меня, идет к другому офицеру и говорит ему то же самое. Этот не был посвящен в тайну; испуганный тем, что услышал, что офицер отослал этого солдата, не арестовав его, он идет к майору, а этот последний послал арестовать Пассека5. И вот весь полк в движении. В течение этой же ночи послали рапорт в Ораниенбаум. И вот тревога между нашими заговорщиками. Они решили прежде всего послать второго брата Орлова ко мне, чтобы привезти меня в город, а два другие идут всюду извещать, что я скоро приеду. Гетман, Волконский, Панин были посвящены в тайну.
Я спокойно спала в Петергофе, в 6 часов утра, 28-го. День прошел очень тревожно для меня, так как я знала все то, что подготовлялось. Алексей Орлов входит в мою комнату и говорит мне с большим спокойствием: "Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить". Я спросила у него подробности; он сказал мне: "Пассек арестован". Я не медлила более, оделась как можно скорее, не делая туалета, и села в карету, которую он привез. Другой офицер под видом лакея находился при дверцах кареты; третий выехал навстречу ко мне в нескольких верстах от Петергофа. В пяти верстах от города я встретила старшаго Орлова с князем Барятинским младшим ; последний уступил мне свое место в одноколке, потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайловский полк, где вышли; там было всего двенадцать человек и один барабанщик, который стал бить тревогу. И вот сбегаются солдаты, обнимают меня, целуют мне ноги, руки, платье, называют меня своей спасительницей. Двое привели под руки священника с крестом; и вот они начинают приносить мне присягу. По окончании этого меня просят сесть в карету; священник с крестом шел впереди; мы отправились в Семеновский полк; последний вышел к нам навстречу с криками виват. Мы поехали в Казанскую церковь, где я вышла. Приходит Преображенский полк, с криками виват; солдаты говорят мне: "Мы просим прощения за то, что явились последними; наши офицеры задержали нас, но вот четверо из них, которых мы приводим к вам арестованными, чтобы показать вам наше усердие. Мы желали того же, чего желали наши братья". Приезжает Конная гвардия7; она была в бешеном восторге, так что я никогда не видела ничего подобнаго, плакала, кричала об освобождении отечества. Эта сцена происходила между садом гетмана и Казанской. Конная гвардия была в полном составе, с офицерами во главе. Так как я знала, что дядю моего, которому Петр III дал этот полк, они страшно ненавидели, я послала пеших гвардейцев к дяде, чтобы просить его оставаться дома, из боязни несчастия с ним. Не тут-то было: его полк отрядил [солдат], чтоб его арестовать; дом его разграбили, а с ним обошлись грубо.
Я отправилась в новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе. Тут на скорую руку составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась и обошла пешком войска. Было более 14.000 человек гвардии и полевых полков. Как только меня увидели, поднялись радостные крики, которые повторялись бесчисленной толпой.
Я отправилась в старый Зимний дворец, чтобы принять необходимые меры и завершить дело. Там мы держали совет, и было решено отправиться, со мною во главе, в Петергоф, где Петр III должен был обедать. По всем большим дорогам были разставлены пикеты, и время от времени к нам приводили лазутчиков.
Я послала адмирала Талызина в Кронштадт. Приехал канцлер Воронцов, посланный для того, чтобы упрекнуть меня за мой отъезд: его повели в церковь для принесения присяги. Приезжают князь Трубецкой и граф Шувалов, также из Петергофа, чтобы обезпечить верность войска и убить меня; их повели приносить присягу безо всякаго сопротивления [с их стороны].
Разослав всех наших курьеров и приняв все меры предосторожности с нашей стороны, около 10 часов вечера я облеклась в гвардейский мундир, приказав объявить себя полковником при неописуемых криках радости. Я села верхом; мы оставили лишь немного человек от каждаго полка для охраны моего сына, который остался в городе. Я выступила таким образом во главе войск, и мы всю ночь шли в Петергоф. Когда мы подошли к небольшому монастырю на этой дороге, является вице-канцлер Голицын9 с очень льстивым письмом от Петра III. (Я забыла сказать, что когда я выступила из города, ко мне подошли три гвардейских солдата, посланные из Петергофа, для того, чтобы распространять манифест среди народа, и сказали мне: "Возьми, вот что поручил нам Петр III; мы даем это тебе, и радуемся, что имели этот случай присоединиться к нашим братьям"). За первым письмом пришло второе, доставленное генералом Михаилом Измайловым10, который бросился к моим ногам и сказал мне: "Считаете ли вы меня за честнаго человека". Я ему сказала, что да.- "Ну так", сказал он, "приятно быть заодно с умными людьми. Император предлагает отречься. Я вам доставлю его после его совершенно добровольнаго отречения. Я без труда избавлю мое отечество от гражданской войны". Я возложила на него это поручение; он отправился его исполнять. Петр III отрекся в Ораниенбауме безо всякаго принуждения, окруженный 1590 голштинцев, и прибыл с Елисаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым в Петергоф, где, для охраны его особы, я дала ему шесть офицеров и несколько солдат. Так как это было 29-е число, день Петра и Павла, в полдень, то нужно было пообедать. В то время, как готовили обед для такой массы народу, солдаты вообразили, что Петр III был привезен князем Трубецким, фельдмаршалом, и что последний старался примирить нас друг с другом. И вот они поручают всем проходящим, и между прочим гетману, Орловым и нескольким другим передать мне, что уже три часа, как они меня не видели, что они умирают со страху, как бы этот старый плут Трубецкой не обманул меня, "устроив притворное примирение между твоим мужем и тобою, как бы не погубили тебя, а одновременно и нас, но мы его в клочья разорвем". Вот их выражения. Я пошла к Трубецкому и сказала ему: "Прошу вас, сядьте в карету, между тем как я обойду пешком эти войска". Я ему разсказала то, что происходило. Он уехал в город сильно перепуганный, а меня приняли с неслыханными восклицаниями; после того я послала, под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложеннаго императора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша, очень уединенное и очень приятное, на то время, пока готовили хорошия и приличныя комнаты В Шлиссельбурге и пока не успели разставить лошадей для него на подставу. Но Господь Бог расположил иначе. Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел на четвертый; он чрезмерно напился в этот день, так как имел все, что хотел, кроме свободы. (Попросил он у меня, впрочем, только свою любовницу, собаку, негра и скрипку; но, боясь произвести скандал и усилить брожение среди людей, которые его караулили, я ему послала только три последния вещи). Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух, потребовав [перед тем] лютеранскаго священника11. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшаго следа [отравы]: он имел совершенно здоровый желудок, но умер он от воспаления в кишках и апоплексическаго удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено. После его отъезда из Петергофа мне советовали отправиться прямо в город. Я предвидела, что войска будут этим встревожены. Я велела распространить об этом слух, под тем предлогом, чтобы узнать, в котором часу приблизительно, после трех утомительных дней, они были бы в состоянии двинуться в путь. Они сказали: "Около 10 часов вечера, но пусть и она пойдет с нами". Итак, я отправилась с ними, и на полдороге я удалилась на дачу Куракина; где я бросилась, совсем одетая, в постель. Один офицер снял с меня сапоги. Я проспала два с половиной часа, и затем мы снова пустились в путь. От Екатериненгофа я опять села на лошадь, во главе Преображенскаго полка, впереди шел один гусарский полк, затем мой конвой, состоявший из Конной гвардии; за ним следовал, непосредственно передо мною, весь мой двор. За мною шли гвардейские полки по их старшинству, и три полевых полка.
Я въехала в город при безчисленных криках радости, и так ехала до Летняго дворца, где меня ждали двор, Синод, мой сын и все то, что является ко двору. Я пошла к обедне; затем отслужили молебен; потом пришли меня поздравить. Я почти не пила, не ела и не спала с 6 часов утра в пятницу до полудня в воскресенье; вечером я легла и заснула. В полночь, только что я заснула, капитан Пассек входит в мою комнату и будит меня, говоря: "Наши люди страшно пьяны; один гусар, находившийся в таком же состоянии, прошел перед ними и закричал им: к оружию! 30.000 пруссаков идут, хотят отнять у нас нашу матушку. Тут они взялись за оружие и идут сюда, чтоб узнать о состоянии вашего здоровья, говоря, что три часа они не видели вас и что они пойдут спокойно домой, лишь бы увидеть, что вы благополучны. Они не слушают ни своих начальников, ни даже Орловых". И вот я снова на ногах, и, чтобы не тревожить мою дворцовую стражу, которая состояла из одного батальона, я пошла к ним и сообщила им причину, почему я выхожу в такой час. Я села в свою карету с двумя офицерами и отправилась к ним; я сказала им, что я здорова, чтоб они шли спать и дали мне также покой, что я только что легла, не спавши три ночи, и что я желаю, чтоб они слушались впредь своих офицеров. Они ответили мне, что у них подняли тревогу с этими проклятыми пруссаками, что они все хотят умереть за меня. Я им сказала: "Ну, спасибо вам, но идите спать". На это они мне пожелали покойной ночи и добраго здоровья, и пошли как ягнята домой, и все оборачивались на мою карету, уходя. На следующий день они прислали просить у меня извинения и очень сожалели, что разбудили меня, говоря: "Если каждый из нас будет хотеть постоянно видеть ее, мы повредим ея здоровью и ея делам".
Потребовалась бы целая книга, чтоб описать поведение каждаго из начальствующих лиц. Орловы блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом, который это поведение им доставило. У них много здраваго смысла, благороднаго мужества. Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда еще не были никакие братья; их пятеро, но только трое было здесь. Капитан Пассек отличился стойкостью, которую он проявил, оставаясь двенадцать часов под арестом, тогда как солдаты отворяли ему окна и двери, дабы не вызвать тревоги до моего прибытия в его полк, и в ежеминутном ожидании, что его повезут для допроса в Ораниенбаум: приказ о том пришел уже после меня. Княгиня Дашкова, младшая сестра Елисаветы Воронцовой, хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего девятнадцатилетняго возраста, и не внушала никому доверия; хотя она уверяет, что все же ко мне проходило через ея руки, однако все лица [бывший в заговоре] имели сношения со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена. Правда, она очень умна, но с большим тщеславием она соединяет взбалмошный характер и очень нелюбима нашими главарями; только ветреные люди сообщали ей о том, что знали сами, но это были лишь мелкия подробности12. И. И. Шувалов, самый низкий и самый подлый из людей, говорят, написал тем не менее Вольтеру, что девятнадцатилетняя женщина переменила правительство этой Империи; выведите, пожалуйста, из заблуждения этого великаго писателя. Приходилось скрывать от княгини пути, которыми другие сносились со мной еще за пять месяцев до того, как она что-либо узнала, а за четыре последних недели ей сообщали так мало, как только могли. Твердость характера князя Барятинскаго, который скрывал от своего любимаго брата, адъютанта бывшаго императора, эту тайну, потому что тот был бы доверенным не опасным, но безполезным, заслуживает похвалы. В Конной гвардии один офицер, по имени Хитрово13, 22 лет, и один унтер-офицер 17-ти, по имени Потемкин14, всем руководили со сметливостью, мужеством и расторопностью.
Вот приблизительно наша история. Все делалось, признаюсь вам, под моим ближайшим руководством, и в конце я охладила пыл, потому что отъезд на дачу мешал исполнению предприятия, а все более чем созрело за две недели до того. Когда бывший император узнал о мятеже в городе, молодыя женщины, из которых он составил свою свиту, помешали ему последовать совету стараго фельдмаршала Миниха, который советовал ему броситься в Кронштадт или удалиться с небольшим числом людей к армии, и когда он отправился на галере в Кронштадт, город был уже в наших руках, благодаря исполнительности адмирала Талызина, приказавшего обезоружить генерала Дивьера, который был уже там от имени императора, когда первый туда приехал. Один портовый офицер, по собственному побуждению, пригрозил этому несчастному государю, что будет стрелять боевыми снарядами по галере. Наконец, Господь Бог привел все к концу, предопределенному им, и все это представляется скорее чудом, чем делом, предусмотренным и заранее подготовленным, ибо совпадение стольких счастливых случайностей не может произойти без воли Божией.
Я получила ваше письмо. Правильная переписка была бы подвержена тысяче неудобств, а я должна соблюдать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени писать опасные billets-doux15.
Я очень стеснена... Я не могу разсказать вам все это, но это правда.
Я сделаю все для вас и вашей семьи, будьте в этом твердо уверены.
Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей, и вместе с тем, чувствую все бремя правления.
Знайте, что все проистекло из ненависти к иностранцам; что Петр III сам слывет за такового.
Прощайте, бывают на свете положения очень странныя.
При жизни Екатерины II из ее сочинений издавалась лишь часть, и та, как правило, без имени автора. Собрания литературных произведений императрицы начинают выходить с середины прошлого столетия. Лучшее из них подготовил в начале XX в. А. Н. Пыпин. Оно состояло из 12 томов (VI том, который должен был содержать "Наказ комиссии о сочинении Нового уложения", не вышел, зато XII (Автобиографические записки) увидел свет в двух частях) и включало большинство введенных к тому времени в научный оборот текстов, количество которых к тому же было значительно увеличено в результате архивных разысканий. К сожалению, смерть академика Пыпина не позволила довести предприятие до конца.
В советское время сочинения Екатерины II не публиковались. Лишь сравнительно недавно табу было нарушено - в журнале "В мире книг" в 1988-1989 гг. появилась одна из редакций ее автобиографических записок.
В настоящем томе печатаются отрывки из центрального философско-политического произведения Екатерины II - "Наказа комиссии о сочинении Нового уложения", ее журнальная и педагогическая проза, юмористические сочинения, драматические хроники - "подражания Шакеспиру", комедии, комическая опера "Горебогатырь Косометович", автобиографические записки.
Произведения печатаются по изданиям конца XIX - начала XX в. В примечаниях к каждому тексту указывается, где он был опубликован впервые.
Орфография и пунктуация XVIII в. отличались неустойчивостью, и в настоящем издании - они авторские. Буквы, вышедшие из употребления, передаются в согласии с принятыми правилами (например, "ъ" в конце слова опускается). В текстах, написанных Екатериной II по-французски и переведенных на русский язык в нашем веке, орфография и пунктуация более приближены к современной.
В квадратные скобки заключены вставленные составителями слова, необходимые по смыслу. Квадратные скобки в заголовках означают, что сама Екатерина II свое произведение никак не озаглавила, а заглавие придумано публикаторами.
Даты приводятся по старому стилю.
Письмо Гр. Станиславу-Августу Понятовскому
Письмо было известно в Европе достаточно давно, по крайней мере с 1848 г. В настоящем издании печатается по тексту в кн.: Записки императрицы Екатерины II. СПб., 1907. С. 562-571.
Письмо написано по-французски и преследует две цели - сообщить Ст.-А. Понятовскому (а значит, его европейским друзьям и корреспондентам) о перевороте и воспрепятствовать ему, отставному фавориту, появиться в Петербурге, где его место уже было занято Г. Г. Орловым.
1 Кейзерлинг К.-Г. (1727-1794) - дипломат, русский посол в Пруссии, Австрии и Польше.
2 Петр III, став императором, немедленно начал готовиться к войне с Данией, к которой он имел давние претензии как герцог Голштинский, заодно намереваясь под предлогом военных действий удалить гвардию из Петербурга.
3 Сепаратный мир с Пруссией, завершивший Семилетнюю войну, был заключен Петром III 24 апреля 1762 г.
4 Екатерина II вспоминает об аресте Елизаветой Петровной правительницы Анны Леопольдовны и ее детей, в их числе - малолетнего императора Иоанна VI Антоновича (1740-1764).
5 Пассек П. Б. (1736-1804) - участник переворота 1762 г., позднее генерал-губернатор в польских провинциях.
6 Барятинский Ф. С. (1742-1814) - участник переворота 1762 г. и убийства Петра III.
7 Конная гвардия - кавалергарды.
8 Талызин И. Л. (1700-1777) - адмирал, родственник Паниных, решительно действовал при перевороте 1762 г.
9 Голицын А. М. (1723-1807) - обер-камергер, вице-канцлер и вице-президент коллегии иностранных дел, дипломат, почетный член Академии художеств.
10 М. Л. Измайлов (ум. 1797) - участник Семилетней войны, при Петре III - генерал-майор, при Екатерине II - генерал-лейтенант.
11 Как известно, Петр III был убит А. Г. Орловым, Ф. С. Барятинским и другими. Вопрос о причастности к заговору Екатерины II остается открытым.
12 В Западной Европе действительно сложилось мнение, что Е. Р. Дашкова - руководитель переворота 1762 г.
13 Хитрово Ф. А. - участник дворцового переворота 1762 г., был выслан из Петербурга за недовольство возвышением Г. Г. Орлова.
14 Имеется в виду знаменитый Г. А. Потемкин, впоследствии фаворит Екатерины II.
15 Любовные письма (фр.).