Елисеев Александр Васильевич - Мусульманские паломники

  

  

   Заходило солнце, погружаясь за песчаный горизонтъ Этъ-Тихской пустыни Арав³и. Все вокругъ тонуло въ волнахъ неуловимаго всеобъемлющаго свѣта, который проникалъ въ каждую песчинку, каждую частичку дремлющаго воздуха, каждый атомъ всего того, что составляетъ пустыню. То было море свѣта, въ которомъ потонуло и море песку, какъ любятъ называть пустыню, и далек³я скалы, и горизонтъ, и даже безконечная синева неба; - все какъ-то с³яло, блистало и сливалось въ нѣчто свѣтлое, чарующее, ослѣпляющее глазъ человѣческ³й...

   Нашъ небольшой караванъ, направлявш³йся въ Арав³ю, отдыхалъ въ тих³й ³юньск³й вечеръ на окраинѣ арав³йскихъ пустынь по срединѣ дороги между Синаемъ и ²ерусалимомъ. Подобно древнимъ израильтянамъ, мы пробирались черезъ горы и пустыни, ища страны обѣтованной, и уже сдѣлали двѣ трети своего многотруднаго пути. Забыты были прежн³я страдан³я, забыты нужда и лишен³я, забыты и зной, и безкормица, и жажда...

   Послѣдняя остановка въ Акабѣ,- небольшомъ арабскомъ городкѣ, пр³ютившемся въ уголку Краснаго моря между Каменистою и Собственною Арав³ею, возобновила наши силы и придала намъ нѣкоторую бодрость, потребную для далекаго пути. Путникъ, какъ ребенокъ, скоро забываетъ прошедш³я страдан³я и смѣло идетъ впередъ, не засматриваясь далеко, не вѣдая и не справляясь о будущемъ, хотя бы оно было непроницаемо, какъ покрывало богини Нейтъ въ Саисѣ. Онъ уже бодръ и свѣжъ, когда имѣетъ случай или возможность вздохнуть свободно, хотя нѣсколько часовъ, и этими минутами - не нѣги и упоенья, а утоленья всѣхъ насущныхъ потребностей, купить себѣ новыхъ силъ и крѣпости, столь необходимыхъ въ пути. Онъ предоставленъ самому себѣ; одинъ, вдали отъ всякой цивилизац³и, безъ друзей, въ пустынѣ среди ряда опасностей и лишен³й, онъ можетъ надѣяться только на самого себя, на свою энерг³ю, на свое здоровье, и, если такъ можно выразиться, на свою счастливую звѣзду. Въ трудномъ путешеств³и человѣкъ начинаетъ вѣрить въ fatum; оно не представляется ему чѣмъ-то непонятнымъ и несуществующимъ;- нѣтъ - твердое убѣжден³е - чему быть, того не миновать - сидитъ крѣпко въ немъ и влечетъ его неудержимо и таинственную даль... Что манитъ его туда, онъ не можетъ дать себѣ въ томъ отчета, но отдается тому влечен³ю безкорыстно и безотчетно, и, если счастливое открыт³е увѣнчаетъ его труды, онъ такъ же безотчетно порадуется своему успѣху, какъ и поскорбить о его неудачѣ. Ему кажется, что онъ исполняетъ свой долгъ, то, что ему назначено судьбою, съ чѣмъ связывается все его существован³е... Не слава, не гордость, не авантюризмъ влечетъ его впередъ; тѣ чувства и не должны владѣть тѣмъ, кто отправляется въ путь; онъ долженъ быть трезвъ мыслью, далекъ отъ всякихъ другихъ побужден³й, кромѣ чистой идеи, въ пользу которой онъ несетъ всѣ свои лучш³я силы, весь свой умъ, часть своей жизни... То чувство, та идея, влекущ³я человѣка въ таинственную даль на нужды и лишен³я, должны быть не выжаты изъ человѣка,- они должны родиться съ нимъ, быть взлелѣяннымъ "отъ младыхъ ногтей" и наполнить все его существован³е...

   Послѣ отдыха и утолен³я своихъ физическихъ потребностей, мы были бодры и смѣло шли впередъ. Тотъ вечеръ, о которомъ я поведу свой разсказъ, былъ однимъ изъ первыхъ по выходѣ изъ Акабы, и мы, свѣж³е, безпечно отдыхали въ dolce far niente на мягкомъ пескѣ Уади-ель-Араби. На длинныхъ палахъ, которыя мы везли издалека, были натянуты син³я полотнища, взятыя изъ Акабы; съ боковъ ихъ дополняли двѣ простыни, что вмѣстѣ составляло импровизированную палатку. Вмѣсто софъ и дивановъ лежали наши вьюки, вмѣсто ковра - плащи, покрывающ³е песокъ, и вмѣсто ограды - четыре дромадера, мирно дремавш³е вокругъ нашей стоянки. На жалкомъ кострѣ кипятился небольшой чайникъ; вокругъ него мои проводники готовили ужинъ и чай, которымъ мы любили баловаться въ пустынѣ, особенно когда вблизи была чистая вода. То былъ обыкновенный, незатѣйливый порядокъ нашего вечерняго отдыха и обыкновенная картина, которую представлялъ нашъ небольшой караванъ, едва мы останавливались на становище.

   Въ тотъ день мы рано расположились на ночлегъ, потому что я въ окрестностяхъ нашей стоянки нашелъ много поучительнаго для изучен³я. Потрудившись довольно, ми отдыхали и любовались чуднымъ закатомъ солнца, которое быстро спускалось въ горизонту. Тѣ волшебные переливы цвѣтовъ, которыми заблистала пустыня, не поддаются простому описан³ю; даже бойкая кисть художника не въ состоян³и передать всей прелести гармонической игры свѣта и тѣней, цвѣтовъ и оттѣнковъ на ширинѣ безграничной пустыни и необъятнаго неба. Оставалось только безмолвно созерцать ту дивную панораму и полною грудью вдыхать бальзамическ³й воздухъ пустыни, въ которомъ уже чувствовались струйки освѣжающаго вѣтерка, прилетѣвшаго съ недалекаго берега Краснаго моря. Виднѣлось отчасти съ окрестныхъ горъ и холмовъ и само, знаменитое издревле Чермное море. Какъ длинная рѣка, извивался его восточный рукавъ между берегами Собственной и Каменистой Арав³и, окруженной высокими горами, отражающимися въ его волшебномъ зеркалѣ, и хранящими въ своихъ дебряхъ гнусные притоны торговцевъ человѣческимъ мясомъ, продавцами тѣла рабынь. Та рѣка или рукавъ издревле звался Эланитскимъ заливомъ; а когда на развалинахъ славной Элани стала жалкая Акаба, тотъ рукавъ прозвали Акабинскимъ заливомъ. Со временъ незапамятной древности, со временъ доисторическихъ, былъ славенъ тотъ заливъ. Много тогда онъ послужилъ человѣчеству какъ гавань Краснаго моря,- протокъ, ведущ³й въ сердце Счастливой Арав³и и Петры. Не были тогда пустынны и эти дик³е нынѣ берега, и эти кристальныя воды Чермнаго моря, бороздимыя судами фараоновъ, финик³анъ (этихъ англичанъ древняго м³ра), арабовъ и индусовъ. Жизнью и счастьемъ цвѣла нынѣ пустынная Арав³я, и не даромъ ее издревле прозвали Счастливою. Но тѣ времена прошли уже безвозвратно. Никогда больше м³ровой транзитъ не пойдетъ черезъ Синайск³й полуостровъ, никогда порты его не будутъ центрами м³ровой торговли и движен³я. Только Суецъ начинаетъ входить въ роль, и то пока не совсѣмъ удачно. Сама же Петра, Каменистая Арав³я, никогда не процвѣтетъ; вѣчно она будетъ пустынею, которую будутъ бороздить полудик³е сыны ея - бедуины, да хаджи, мусульманск³е паломники, пробирающ³еся въ Мекку, да смѣлые европейск³е туристы. И долго эта древняя страна останется во всей своей библейской простотѣ, какою описываетъ ее библ³я; очень долго она сохранитъ свой непривѣтливый характеръ, несмотря на то, что съ тѣхъ поръ, какъ человѣкъ сталъ помнить себя, она служила страною, около которой вращалась половина истор³и древняго м³ра.

   Убаюканный легкою, пр³ятною свѣжестью, утомленный моремъ свѣта, разливающагося вокругъ и полупотухающаго на востокѣ, откуда уже появлялась синеватая, съ лиловою оторочкою, дымка, закутывающая далек³е Акабинск³е альпы, я наносилъ впечатлѣн³я дня въ свою записную книжку, какъ мой проводникъ Рашидь, выпрямившись, и какъ бы ужаленный змѣею, произнесъ:

   - Смотри, эффенди {Эффенди - господинъ, ваше благород³е.}, отъ востока виднѣется караванъ; вонъ идутъ дромадеры; много ихъ тамъ,- то хаджи, а не простой караванъ... Они идутъ прямо на насъ...

   Я и друг³е мои проводники поспѣшили высунуться изъ палатки и обглядѣть горизонтъ. Дѣйствительно, занявшись кейфомъ, мы и не замѣтили, какъ изъ далекаго ущелья выдвинулся огромный караванъ. Длинною лентою чернѣлся онъ въ облитомъ золотомъ и пурпуромъ горизонтѣ; впереди и сзади его неслись столбы пыли, которые лучами заходящаго солнца освѣщались въ чудныхъ переливахъ. Словно перья волшебной птицы, вились они вокругъ каравана, темно-красными, золотыми, пурпурными волнами и облачками, стремясь вверху и переходя въ розоватую дымку, уже сливающуюся съ лиловыми и голубоватыми тонами потухающаго неба. Несмотря на значительное разстоян³е, я простымъ глазомъ даже различалъ нѣкоторыя подробности, благодаря замѣчательной чистотѣ воздуха пустыни. Нѣсколько десятковъ верблюдовъ было легко насчитать въ приближающемся караванѣ. Какъ бы выточенные изъ камня, обрисовывались они рѣзко-темными силуэтами на цвѣтномъ фонѣ горизонта и, преобразованные тою же оптическою иллюз³ей, которая обусловливаетъ и миражи, они казались сравнительно огромными. Съ помощью простого бинокля я различалъ уже и всадниковъ, уныло покачивавшихся на горбахъ "кораблей пустыни". Половина хеджановъ {Хеджанъ - всадникъ, сидящ³й на верблюдѣ-хеджинѣ.} была вооружена, другая нѣтъ. Я сообщилъ объ этомъ своимъ проводникамъ. Въ одинъ голосъ тогда, при этомъ признакѣ, они отвѣчали, что то несомнѣнно хадж³аджъ {Хадж³аджъ - множественное число отъ хаджъ, по-арабски.}- паломники изъ Мекки и Медины. Поклонившись священной Каабѣ, облобызавши стопы и прахъ великаго пророка, они пробираются черезъ пустыни ²емена, Геджаса и Синая по пути хаджей (дербъ-ель-хадж³аджъ) въ Каиръ - настоящую Москву мусульманскаго м³ра. Давно мнѣ уже хотѣлось видѣть этихъ паломниковъ и пробыть хотя нѣсколько часовъ съ такими интересными людьми, если будетъ возможно. Мое давнишнее желан³е исполнялось: хаджи шли прямо на насъ. Небольшой ручеекъ, у котораго мы остановились, обыкновенно высыхающ³й въ это время года, манилъ видно и ихъ къ себѣ, какъ приманилъ онъ и нашъ караванъ, хотя мы имѣли еще полные бурдюки воды.

   Я не сводилъ главъ съ интересной группы людей, приближавшихся въ намъ какъ-то особенно быстро. Чрезвычайная ли зеркальность воздуха, или другая оптическая иллюз³я, приближала ихъ въ намъ какимъ-то волшебнымъ образомъ, хотя они были еще далеко отъ насъ. Вотъ уже можно различить не только самихъ всадниковъ, но даже и ихъ одежды; вотъ виднѣются бороды почтенныхъ шейховъ, или хаджей, а тамъ еще как³я-то странныя фигуры, словно закутанныя въ саванъ мертвыхъ; онѣ не-то полусидятъ, не-то полулежатъ на цѣломъ ворохѣ одежды на бокахъ огромныхъ животныхъ. Все ближе и ближе придвигается караванъ; верблюды его уже фыркаютъ, какъ бы предвкушая отдыхъ; наши вторятъ имъ; словно тяжелая кавалер³я, возсѣдающая на какихъ-то чудовищныхъ коняхъ, несется прямо на насъ нѣсколько десятковъ арабовъ. Заходящее солнце причудливо обливаетъ золотыми своими брызгами приближающ³йся караванъ, и эти металлическ³е переливы свѣта въ пустынѣ, производящ³е чудный эффектъ, заиграли на чалмахъ, бурнусахъ и ружьяхъ всадниковъ и на спинахъ ихъ животныхъ, казавшихся не то золотистыми, не то золотисто-пурпуровыми...

   Ми приподнялись на своихъ мѣстахъ, пр³осанились, и Юза - самый бойк³й и юрк³й изъ моихъ проводниковъ и вмѣстѣ съ тѣмъ переводчикъ, величественно пошелъ впередъ, привѣтствуя пришельцевъ правою рукою и наклонен³емъ головы. Шаговъ за пятьдесять караванъ пр³остановился, какъ бы по данному знаку и изъ строя верблюдовъ отдѣлилось одно могучее животное, на спинѣ котораго возсѣдалъ живой и вертлявый человѣкъ, сухощавый, какъ щепка, съ длинною съ просѣдью бородою, быстро бѣгавшими глазами и въ зеленой чалмѣ,- признакъ, указывавш³й, что владѣлецъ ея не разъ уже побывалъ въ Меккѣ у гроба пророка и носитъ почетное имя хаджи. То былъ, вѣроятно, хабиръ - вожакъ каравана, или старш³й изъ погонщиковъ - шейхъ-ель-джемали, на что отчасти указывало и его, изящно украшенное оруж³е, которое онъ носилъ съ большимъ достоинствомъ, нарочно выставляя на показъ.

   - Ель-саламъ-алэйкумъ (миръ вамъ)! - было его первымъ словомъ, съ которымъ арабы - этотъ народъ молитвы - обращаются къ путнику, гдѣ бы ни встрѣтили его.

   - А-алейкумъ-ель-саламъ-у-рахмедъ-лилляхи-у-варактту (да будетъ милость Господня съ вами, его благословен³е и любовь)! - отвѣчалъ я, прибавивъ еще:- мархаабвумъ (милости проеимъ).

   - Тайбинъ, салямятъ-с³якъ-кейфъ-калекъ-ву (привѣтъ и тебѣ, здоровъ ли ты)?- спрашивалъ меня дальше хабиръ.

   - Тайбинъ, ель-хамди-лилляхи (благодаря Бога, здоровъ),- было отвѣтомъ съ моей стороны.

   Обмѣнявшись привѣтств³ями, какъ глава своего каравана съ главою или выборнымъ пришедшаго, я предоставилъ дальше слово Юзѣ, приказавъ ему пригласить караванъ къ "благодатной и волшебной струйкѣ воды, которую послалъ Магометъ на помощь усталому путнику",- такъ полагается величать въ пустынѣ даже самую ничтожную лужу воды, хотя бы ее едва можно было пить. Наше приглашен³е не было впрочемъ необходимо, потому что бывалый предводитель хаджей безъ насъ зналъ, что не нужно проходить мимо хорошаго источника, когда онъ стоитъ на самомъ пути.

   - Эль-хамди-лилляхи! - было единственнымъ отвѣтомъ со стороны араба.

   Мой Юза что-то еще сказалъ, должно быть, очень хорошее, предводителю хаджей, такъ какъ этотъ послѣдн³й послѣ того обратился къ своимъ спутникамъ съ нѣсколькими словами, на которыя они отвѣчали дружнымъ:- машаллахъ (да будетъ восхвалено имя Господне)!

   Караванъ сталъ подходить еще ближе къ намъ и расположился шагахъ въ двадцати отъ нашей стоянки. Безъ всякихъ усил³й со стороны вожатыхъ, верблюды стали, согнули колѣни жалобно заревѣли, какъ бы прося, чтобы сняли скорѣе грузъ съ ихъ, натертыхъ до крови, спинъ и горбовъ. Нѣсколько десятковъ всадниковъ медленною и важною поступью сошли со своихъ сэрджъ (нѣчто въ родѣ верхового сѣдла) и сняли разное тряпье, служившее имъ подстилкою. Затѣмъ стали разгружать животныхъ съ тою величественною медленностью и неторопливостью, какою отличается житель востока отъ юркаго, суетливаго европейца.

   Несмотря на всевозможныя восклицан³я и привѣтств³я, сыпавш³яся вокругъ меня и обращенныя, разумѣется, ко мнѣ, на которыя бойко отвѣчалъ Юза, я стоялъ, какъ вкопанный, и не спускалъ глазъ съ разгружающагося каравана. Полный напряженнаго вниман³я, я только и видѣлъ темно-бронзовыя, загорѣлыя, большею частью испитыя, лица, освѣщенныя огненными глазами, сурово глядѣвшими изъ подъ черныхъ съ поволокою длинныхъ рѣсницъ... Цѣлая коллекц³я всевозможныхъ типовъ предстала предо мною, и сердце мое дрогнуло отъ пр³ятной возможности видѣть и сравнить цѣлый рядъ типическихъ физ³оном³й, принадлежавшихъ къ самымъ разнообразнымъ областямъ мусульманскаго м³ра. Въ первую же минуту я уже началъ различать представителей различныхъ мусульманскихъ нац³й, и струнка этнографа первая заговорила во мнѣ, едва я успѣлъ оправиться отъ изумлен³я, овладѣвшаго мною, когда вокругъ нашего тихаго становища закопошился многочисленный людъ. Даже не вѣрилось, чтобы полчаса тому назадъ мы были одни въ мертвой пустынѣ, безъ всякой надежды увидѣть лицо человѣческое,- и вдругъ очутились въ большомъ обществѣ, подобныхъ вамъ, странниковъ. Прошло съ четверть часа, и я уже освоился съ своими новыми товарищами настолько, что пересталъ чуждаться ихъ и съ любопытствомъ разсматривалъ эту смѣсь народностей. Рядомъ съ величавымъ туркомъ, одѣтымъ въ великолѣпную чалму и въ широчайшихъ шальварахъ, выступалъ стройный, закутанный въ бурнусъ, сынъ арав³йской пустыни, съ мускулами, какъ бы вылитыми изъ стали; рядомъ съ гибкимъ и юркимъ египтяниномъ выдѣлялся черный лоснящ³йся суданецъ, - эѳ³опъ въ полномъ смыслѣ этого слова, съ бѣлыми, словно слоновой кости, зубами, желтоватыми зрачками и курчавыми жесткими волосами; кромѣ этихъ преобладающихъ типовъ, въ караванѣ хаджей были и друг³я народности, которыхъ трудно было распознать точно съ перваго взгляда. Съ чувствомъ, понятнымъ этнографу и антропологу, я разсматривалъ эту смѣсь народностей, и отыскивалъ сходства и различ³я, проводилъ параллели, устанавливалъ антропологическ³я характеристики. Скоро, однако, мое вниман³е было отвлечено новою оригинальнѣйшею личностью.

   Мой Юза уже давно говорилъ съ однимъ почтеннымъ паломникомъ съ длинною сѣдою бородою и въ цвѣтномъ бурнусѣ, но я какъ-то не сразу остановилъ на немъ свой глазъ; но зато обративши свое вниман³е на этого старца, я уже не могъ оторваться отъ него. Невольно привлекала меня эта почтенная личность. Благообразный, сѣдой, высок³й старикъ съ умнымъ складомъ лица, обрамленнаго длинною шелковистою бородою, съ прекрасными не потухшими глазами, такъ напоминалъ собою библейскаго патр³арха, что сравнен³е само напрашивалось на языкъ. Длинный посохъ въ рукѣ и нѣчто въ родѣ капюшона, одѣтаго на зеленую чалму, еще болѣе дополняли сходство; когда же послѣдн³й лучъ догоравшаго солнца освѣтилъ еще этого истаго сына пустыни, позолачивая верхн³я складки его бурнуса, который развѣвался тихо въ воздухѣ, онъ явился мнѣ вдохновеннымъ старцемъ, повѣдающимъ волю небесъ избранному народу. Рѣчь его также тихо и торжественно лилась изъ устъ, осѣненныхъ шелковистыми сѣдыми усами и бородою, а безпрестанно подымающ³яся руки вверху съ развѣвающимися рукавами и возводимыя часто въ небу черные пламенные глаза словно призывали небесное благословен³е на окружающихъ.

   Окончивъ разговоръ съ Юзою, благообразный старецъ подошелъ и ко мнѣ; снова вдохновенная рѣчь полилась изъ его устъ, глаза сверкнули какимъ-то яркимъ огнемъ, какъ у провозвѣстника правды, въ голосѣ послышались чудныя ноты, въ поднимающейся рукѣ - казалось, творилось благословен³е... Много и долго говорилъ почтенный старецъ, Юза едва успѣвалъ переводить.

   - Миръ тебѣ благородный хакимъ (врачъ) московъ {Московъ - русск³й; такъ называютъ насъ на Востокѣ.}, началъ онъ, прикладывая свою правую руку поочередно то ко рту, то въ сердцу, то въ головѣ,- Аллахъ да благословитъ твой путь, умножитъ твою силу, укрѣпитъ твоихъ верблюдовъ; да будетъ милость великаго пророка надъ твоею головою. Абдъ-Алла, шейхъ арабовъ пустыни, призываетъ тѣнь Аллаха на тебя и твоихъ спутниковъ. Отъ священной Каабы и горы Арарата идетъ Абдъ-Алла и ведетъ оттуда много хаджей въ Масеръ-ель-Кахира (Каиръ). Онъ проситъ своихъ верблюдовъ, благородный господинъ, поставить рядомъ съ твоими и раскинуть свои шатры на томъ же благословенномъ мѣстѣ, куда пророкъ привелъ и твой караванъ, эффенди.- Аллахъ муссэлемъ, вуссэлемъ аалейху (хвала Богу, а послѣ Бога - пророку!!!).

   На эту длинную рѣчь я отвѣчалъ всѣми, извѣстными мнѣ, арабскими вѣжливостями и приглашалъ именемъ пророка - вах³атъ-эль-расуль - весь караванъ расположиться рядомъ съ нашею стоянкою, прибавивъ еще нѣсколько разъ - мархаабкумъ! (добро пожаловать).

   Шейхъ, а затѣмъ Юза, громогласно передали еще разъ мое приглашен³е, что было совсѣмъ напрасно, потому что караванъ и безъ того уже остановился вполнѣ въ нашихъ владѣн³яхъ. Послѣ вторичнаго приглашен³я однако, хаджи начали ставить свои походныя палатки изъ войлока, грубо скатаннаго изъ темной верблюжьей шерсти при постоянныхъ восклицан³яхъ:

   - Аллахъ-селлэмакъ (Господи, благослови)! - и - бэ-биссмилиллахи (во имя Бож³е),- обращенныхъ къ Богу или его пророку.

   Теперь вокругъ нашей, еще недавно мирной, стоянки образовалось нѣчто въ родѣ базара; люди толклись, путались и копошились, хотя и не безъ дѣла; только одни верблюды были спокойны; разгруженные со спутанными ногами, они бродили вокругъ становища, отыскивая свою незатѣйливую пищу на полувыжженной пустынѣ и изрѣдка только пофыркивая, какъ бы отъ наслажден³я отдыхомъ послѣ труднаго перехода. Изъ разгруженныхъ пожитковъ образовались небольш³я кучи, около которыхъ темнолицые ихъ обладатели разбивали свои незатѣйливые шатры такимъ первобытнымъ способомъ, что казалось, будто передъ нами семья древнихъ евреевъ или блуждающихъ номадовъ - семитовъ - дѣтей пустыни, разбиваетъ свои палатки во времена, которыя знаетъ Библ³я.

   Да они и не измѣнились почти съ тѣхъ поръ - истые сыны пустыни... Какими были они во времена Моисея, такими остались и понынѣ. Какъ однообразна и неизмѣнчива пустыня, такъ неизмѣнчивы и обитатели ея - пожалуй, счастливыя дѣти пустыни и свободы... Да и тѣ, которые не могутъ назвать своею матерью пустыню, ея временные гости въ родѣ насъ, или этихъ хаджей, хлопочущихъ около нашей стоянки, не далеко стояли отъ истыхъ дѣтей пустыни въ отношен³и жизненнаго комфорта. Пустыня представляетъ свои услов³я, она требуетъ, чтобы всяк³й кто ни придетъ сюда,- гость или постоянный житель ея, жилъ такъ, какъ слѣдуетъ жить въ пустынѣ - этомъ безграничномъ просторѣ, морѣ песковъ, царствѣ свободы, которое, однако, не создано для жизни... только насильно врывается жизнь въ эту безжизненно-мертвую часть природы и, благодаря своей живучести и могучимъ силамъ приспособляемости, она еще можетъ не только существовать съ боя, но и развиваться въ пустынѣ...

  

  

   Разбиты шатры, угомонились понемногу верблюды и люди... Солнце уже закатилось, и ночь какъ-то незамѣтно, неслышно подкралась и опустилась надъ пустыней... Есть зори и въ пустынѣ, и онѣ такъ прекрасны, что ихъ не опишетъ никакое перо, ихъ надо видѣть, чтобы имѣть понят³е... Но того сумрака, который бываетъ у насъ на сѣверѣ передъ наступлен³емъ ночи, не бываетъ въ пустынѣ. День смѣняется ночью прямо, какъ только дневное свѣтило утонетъ въ золотѣ, пурпурѣ, лазури и огнѣ за песчаною каемкою, за которую уходитъ горизонтъ пустыни. Ночи и зори въ пустынѣ - это гордость ея; лучшаго она дать не можетъ, да и трудно себѣ представить что-нибудь лучшее на землѣ...

   Суетня и бѣготня въ нашемъ становищѣ уже прекратились... человѣкъ и животное отдыхаютъ въ ночной тиши. Кое-гдѣ вспыхнули огоньки, зажженные изъ сучьевъ тарфъ (манновыхъ деревьевъ), бурьяну и навозу, отчасти привезенныхъ издалека, отчасти собранныхъ по берегамъ привѣтливо журчащаго ручейка. Какъ отрадно, тихо и спокойно все вокругъ! Какъ все дышетъ нѣгою, покоемъ и южною ночью! Не могу успокоиться только я, потому что вниман³е мое развлечено разнообразными сценами усыпающагося каравана. Наконецъ вниман³е мое остановилось на группѣ, которую я замѣтилъ уже давно. Не видъ мирно отдыхающаго каравана, не прелесть ночи, къ которымъ я успѣлъ уже присмотрѣться впродолжен³е многихъ дней, прожитыхъ въ пустынѣ - привлекли мое вниман³е, а тѣ бѣлыя странныя фигуры, которыя я замѣтилъ еще издалека полулежащими на бокахъ верблюдовъ... Я видѣлъ, какъ ихъ бережно снимали, какъ ихъ укладывали на пескѣ, предварительно устроивъ нѣчто въ родѣ постели, какъ ихъ накрывали шатромъ; видѣлъ даже, что эти фигуры двигались, но подходить къ нимъ не рѣшался, думая, что это похищенныя, выкраденныя гдѣ-нибудб по дорогѣ... Зная же ревность мусульманъ по отношен³ю въ женщинамъ и свое положен³е одного среди десятковъ правовѣрныхъ, я не могъ и думать поближе разсмотрѣть предметъ, привлекш³й мое вниман³е.

   Недавняя встрѣча съ торговцами невольницъ на берегу Краснаго моря такъ врѣзалась въ мою память, что я и теперь чуть не въ каждомъ арабѣ пустыни видѣлъ продавцовъ живого товара. Въ данномъ случаѣ подобное подозрѣн³е было вовсе неосновательно, потому что воровать для продажи женщинъ каравану паломниковъ, возвращающихся изъ Мекки, едва ли было прилично, хотя и случались подобные грѣхи. Юза говорилъ, что иногда хаджи привозятъ съ собою въ Каиръ хорошенькихъ рабынь изъ Счастливой Арав³и и выгодно перепродаютъ ихъ въ Египтѣ сластолюбивымъ пашамъ, что, разумѣется, дѣлается секретно, потому что торговля человѣческимъ мясомъ запрещена теперь въ Египтѣ. Почтенная личность шейха, обходившаго весь караванъ, и напутствовавшаго его привѣтливыми пожелан³ями - Аллахъ-архакумъ (Богъ съ нами),- прогоняли это подозрѣн³е. Я терялся въ догадкахъ насчетъ значен³я этихъ таинственныхъ бѣлыхъ фигуръ и внимательно наблюдалъ за ними; ихъ было всего три; около нихъ стояло нѣсколько человѣкъ, которые по временамъ что-то бормотали надъ лежащими, призывали громко имя Аллаха, но меня не подпускали подойти поближе. Около четверти часа я наблюдалъ за этою любопытною группою, пока громк³й, словно предсмертный, стонъ не вырвался изъ груди одной изъ бѣлыхъ фигуръ, которая вдругъ начала шевелиться и развертываться. - Аллахъ-архамкумъ (да помилуетъ тебя Господь!)- воскликнули арабы въ одинъ голосъ и принялись начитывать цѣлые зурэ (стихи) изъ корана... Тогда я понялъ, что странныя бѣлыя фигуры были больные паломники, которыхъ добрые товарищи не хотѣли бросить въ пустынѣ на пути, гдѣ ихъ ожидала вѣрная смерть, а везли съ собою, несмотря на то, что они были лишнимъ, тяжелымъ балластомъ. Я командировалъ Юзу къ старому шейху распросить подробнѣе объ этихъ больныхъ, потому что во мнѣ заговорило тогда чувство сострадан³я въ ближнимъ. Теперь я уже удивлялся тому, что не могъ догадаться сразу, что передо мною были больные, и терялся напрасно въ догадкахъ... Стоны, однако, начали вырываться изъ груди несчастнаго все сильнѣе и сильнѣе. онъ началъ вдругъ изо всѣхъ силъ корчиться, а потомъ кричать раздирающимъ образомъ, какъ бы стараясь освободиться отъ савана, крѣпко окутывающаго его члены. Несмотря на всѣ препятств³я со стороны окружавшихъ, я пробился въ несчастному страдальцу и сорвалъ покровы съ его головы...

   Передо мною предстало тогда не человѣческое лицо, а образъ воплощенной смерти... Обтянутый посинѣлою морщинистою кожею черепъ съ глубоко ввалившимися потускнѣвшими глазами и черною, окаймлявшею обводъ лицевыхъ костей, бородою въ видѣ узкой ленты, которая придавала еще болѣе смертной блѣдности и синевы этому ужасному лицу,- вотъ что явилось передъ моими глазами, когда я снялъ покрывало. Всѣ мускулы его лица - подоб³я смерти, были передернуты; страшныя муки изображались на немъ; углы рта были оттянуты, ротъ полуоткрытъ; холодное дыхан³е, казалось, вырывалось изъ этихъ посинѣвшихъ, покрытыхъ коркою губъ; растрескавш³йся языкъ, огромные темно-зеленые круги вокругъ глазъ, глубоко запавшихъ въ орбиты, заостренный носъ - все это придавало лицу больного такой потрясающ³й видъ, что, разъ увидѣвъ его, нельзя было забыть во всю жизнь. Я понялъ тогда, почему арабы такъ бережно закрывали это ужасное лицо умирающаго: они сами не могли видѣть безъ ужаса страдан³й своего товарища; не будучи въ состоян³и помочь ему, они могли только читать надъ нимъ зурэ и фэтвы (молитвы) изъ корана, да молиться пророку, чтобы онъ помиловалъ правовѣрнаго и прекратилъ его невозможныя страдан³я; я понялъ тогда, почему друг³е отступили отъ этого несчастнаго подоб³я смерти.

   Отступилъ невольно и я, отступилъ не оттого, что испугался вида смерти... Я отступилъ потому, что узналъ ее - тотъ ужасающ³й бичъ, отъ котораго нѣтъ спасен³я, который, какъ гнѣвъ бож³й, какъ страшная кара провидѣн³я, и когда обрушивается на погрязшее въ житейской суетѣ человѣчество, словно для того, чтобы искоренить грѣхъ, искупить его огромною гекатомбою - десятками и сотнями тысячъ смертей... Я узналъ ее, - она шла тогда черезъ пустыни отъ священныхъ городовъ Геджаса въ Египетъ, и призналъ въ лицо ту ужасную эпидем³ю, которой одно имя наводитъ смертельный ужасъ и теперь на всю Европу. Это была - аз³атсвая холера... Передъ страшнымъ призракомъ невидимой, но жестокой гостьи, я отступилъ въ ужасѣ, потому что сердце невольно дрогнуло при одной мысли о томъ, что я долженъ произнести ея настоящее имя.

   Я слыхалъ уже давно объ этой ужасной эпидем³и, но никогда не чаялъ встрѣтить ее лицомъ къ лицу... И вотъ, она внезапно предстала передо мною во всемъ своемъ ужасающемъ велич³и, окруженная жертвами своего смертоноснаго дыхан³я. Еще вскорѣ послѣ выѣзда изъ Суеца по караванной дорогѣ къ Синаю при встрѣчѣ съ бедуинами Каменистой Арав³и я началъ слышать, что на Востокѣ у "святыхъ городовъ", какъ называютъ арабы Мекку и Медину, появилось снова "джино-туси", дыхан³е злого духа, о которомъ не слышно было уже нѣсколько лѣтъ. Я зналъ, что подъ этимъ именемъ бедуины разумѣютъ какую-то эпидем³ю въ родѣ чумы или холеры. Болѣзнью этою, по словамъ арабовъ пустыни, хвораютъ по преимуществу хаджи, идущ³е отъ поклонен³я священной Каабѣ. Бедуины, Феранской долины (недалеко отъ Синая), только что пр³ѣхавш³е изъ Акаби, города стоящаго на границѣ Собственной и Каменистой Арав³и, описывали болѣзнь, поражающую паломниковъ по гнѣву пророка, такъ ясно, что уже и тогда для насъ не оставалось никакого сомнѣн³я, что дѣло идетъ о холерѣ, хотя въ Египтѣ о ней еще не говорили вовсе. Отдыхая въ синайскомъ монастырѣ, мы получили отъ одного путешественника такое обстоятельное описан³е болѣзни, встрѣченной имъ среди каравановъ паломниковъ у развалинъ Петри, что сомнѣваться было нельзя, что джино-туси арабовъ не что иное, какъ cholera asiatica. Теперь же, пройдя Акабу и столкнувшись на пути хаджей со страшною эпидем³ею, я тотчасъ созналъ свое полное безсил³е въ борьбѣ съ такимъ ужаснымъ врагомъ, тѣмъ болѣе, что, вѣроятно, я первый изъ европейцевъ увидѣлъ вооч³ю и окрестилъ ея собственнымъ именемъ ту эпидем³ю, которой въ 1881 году было суждено напугать всю Европу, всполошить весь образованный м³ръ... Страшный бичъ человѣчества почему-то остановился въ этомъ году; онъ не проникъ даже черезъ пустыни Каменистой Арав³и въ Египетъ, а остановился гдѣ-то, на границахъ ли пустыни съ Египтомъ, или въ самой дельтѣ благословеннаго Нила, чтобы черезъ два года выступить снова на борьбу съ человѣкомъ съ удесятерившеюся силою. Тысячи, а, можетъ быть, и десятки тысячъ жертвъ, нажатыхъ уже холерою въ Египтѣ въ послѣднее время, служатъ ужаснымъ memento more человѣчеству, за ту неряшливость и пренебрежен³е къ гиг³еническимъ мѣропр³ят³ямъ, которыхъ оно не хочетъ и знать, ослѣпленное житейскою суетою...

   Новые стоны и страшныя ворчи страдальца перервали мои размшылен³я; я поборолъ свои колебан³я и бросился въ больному... Быстро совлекъ я съ него излишн³е, спутывающ³е покровы и далъ волю судорожнымъ сгибан³ямъ конечностей... Я прикоснулся къ рукѣ умирающаго - она была холодна, какъ ледъ; посинѣлая, сморщенная, въ мелк³я складки отлупливающаяся кожа едва обтягивала кости, которыя были видны такъ же хорошо, какъ на скелетѣ; пульса не было слышно, жизнь бѣжала уже отъ "дыхан³я злого духа", и приближалась роковая развязка...

   - Хауэнъ-ааллайна-я-рабба! (Помилуй насъ, Господи), - вопили вокругъ стоявш³е арабы, подымая руки въ небу. А небо было такъ высоко и чисто, и облито такимъ прекраснымъ мерцан³емъ звѣздъ, какъ будто на землѣ не было мучен³й...

   Я влилъ согрѣтой води и вина въ запекш³йся ротъ страдальца, что мнѣ едва позволили сдѣлать арабы. Слабый крикъ "А-я-рабба" (о, Боже мой)! - раздался изъ изсохшей груди умирающаго.

   Арабы - "народъ молитвы", какъ ихъ справедливо называютъ. Имя бож³е у нихъ всегда на устахъ - и въ минуту торжества, и въ минуты страдан³я, и при послѣднемъ предсмертномъ воздыхан³и. Около часу еще я провозился съ умирающимъ, а потомъ онъ заснулъ на вѣки, обернувъ свое лицо въ той сторонѣ, гдѣ находится Кааба. Его полузасохш³е уста еще силились произнести имя пророка, но изъ его груди вырывались одни хриплые звуки; губы шептали еще что-то, и только одно отрывочное - лилляхи - показывало, что страдалецъ шепталъ ту заповѣдь, на которой зиждется Магометовъ законъ... Страшно тяжело мнѣ было въ эти минуты, и я вздохнулъ свободнѣе, когда мученикъ пересталъ дышать. Онъ не долго боролся съ страшною смертью, потому что отъ него оставался одинъ скелетъ, обтянутый пергаментообразною кожею. Возясь съ однимъ, я забылъ о двухъ другихъ; но когда отходилъ я отъ свѣжаго трупа, на который мы набросили его бурнусъ, двое другихъ боролись съ тою же ужасною болѣзнью... Старый Абдъ-Алла стоялъ уже надъ ними и читалъ длинную зурэ изъ корана, гдѣ описывались страдан³я человѣческ³я, и гдѣ велик³й пророкъ обѣщаетъ за то много наградъ правовѣрному, когда онъ перейдетъ въ загробную жизнь. "Страшно мучен³е земное, но презрѣнно,- говорилось тамъ,- огонь, кажется, попалаетъ твои внутренности, червь точитъ твое тѣло, и скорп³онъ разитъ твое сердце; но ты борись со смерт³ю, правовѣрный, жди и надѣйся... Исповѣдуй, что Богъ единъ, сынъ мой!.."

   Но не до исповѣдан³я имени Аллаха и пророка было несчастному страдальцу; онъ стоналъ отъ нестерпимой боли и корчился отъ судорогъ; обѣщан³е райскихъ радостей и жаркихъ объят³й хорошенькихъ черноокихъ гур³й не услаждало "земныхъ, презрѣнныхъ мучен³й".

   Когда я подошелъ въ Абдъ-Аддѣ, онъ пересталъ читать и привѣтствовалъ мой приходъ. Старый шейхъ уже зналъ отъ Юзы, что я принадлежу въ "благородному роду хукама" (врачей), а потому, указывая на больныхъ, сказалъ:

   - Ты врачуй тѣло, благородный хакимъ, а я буду врачевать душу. "Аллахъ-ху-акбаръ" (Богъ великъ!) онъ поможетъ намъ. Страшное джино-туси - гнѣвъ великаго пророка; онъ ниспосылаетъ его въ м³ръ, чтобы наказать его за беззакон³я...

   Теплое вино, горяч³е компрессы, обтиран³е и друг³я посильныя средства, бывш³я у васъ подъ руками, сдѣлали свое дѣло. Больнымъ стало немного легче... Они смолкли и, повидимому, спокойно заснули. Тогда-то и началось настоящее врачеван³е души. Десятка полтора арабовъ съ Абдъ-Алдою во главѣ затянули такую длинную молитву, что, казалось, ей не будетъ и конца. По временамъ чтен³е за распѣвъ прерывалось громогласнымъ исповѣдан³емъ вѣры: - Ляль-иль-лаха-иль-Аллахъ, ву-Махометъ-расуль-Аллахъ (нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и Магометъ пророкъ его!) которое повторяется десятки разъ на день мусульманами и способно разстроить самые крѣпк³е нервы. Несмотря за всѣ мои просьбы, врачеватели души не замолкали и за мое заявлен³е, что подобное средство можетъ повредить больнымъ, мнѣ отвѣчали единогласно:

   - Мафишь, фаида, минъ-шанъ-эль-мухтъ-аббаттенна (смерти не избѣжишь!)

   Уже совсѣмъ стемнѣло, когда окончилось врачеван³е души. Ночь чудная, звѣздная, как³я бываютъ только въ пустынѣ, царила вокругъ... Я еще разъ влилъ немного теплаго вина въ ротъ своихъ пац³ентовъ и обложилъ ихъ конечности тряпками, согрѣтыми у костра, который приказалъ поддерживать всю ночь. Затѣмъ я могъ вздохнуть свободнѣе, какъ человѣкъ, исполнивш³й свой долгъ. Мои, Ахмедъ и Рашидъ, тоже развели небольшой костеръ невдалекѣ отъ нашего шатра и самымъ невиннѣйшимъ образомъ варили похлебку и чай, какъ будто до нихъ ничего и не касалось, не вѣдая и не догадываясь, что около насъ рѣетъ невидимая ужасная смерть, которой дыхан³е, быть можетъ, мы уже вдохнули въ себя. Прилегъ было у костра и я, чтобы отдохнуть отъ треволнен³й, какъ къ нашему огоньку подошелъ Абдъ-Алла и привѣтствовалъ васъ пожелан³емъ спокойной ночи - лейльвумъ!

   Мы пригласили почтеннаго старца присѣсть и раздѣлить нашъ скудный ужинъ. Абдъ-Алла отвѣчалъ самыми изысканными арабскими выражен³ями и сталъ размѣщаться за подложенномъ для него кускѣ войлока. Мы и не замѣтили, что съ нимъ пришелъ и другой гость въ вашему костру. То былъ высок³й мужчина съ красивымъ, немного загорѣвшимъ лицомъ не арабскаго типа, небольшими подстриженными усами и бородою, и въ костюмѣ, отличавшемъ его сразу среди другихъ богомольцевъ. Мы изъ вѣжливости пригласили и этого незнакомца къ своему огоньку, на что онъ тотчасъ согласился. Нѣсколько минутъ мы сидѣли молча, не зная о чемъ говорить. Лицо Абдъ-Аллы, озаренное багровымъ пламенемъ костра, было торжественно-спокойно; поджавъ ноги подъ себя, онъ сидѣлъ, уставивъ глаза свои въ огонь, и перебиралъ четками, когда какъ его спутникъ долго осматривалъ меня своими черными, живыми глазами, которые какъ будто говорили что-то, но не могли остановиться на одной точкѣ. Я нарочно старался не смотрѣть на любопытнаго незнакомца, какъ вдругъ онъ произнесъ довольно чисто по-русски.

   - Вѣдь вы, кажется, русск³й? Не правда ли?

   Я встрепенулся и вздрогнулъ невольно при звукахъ родного языка. Громъ среди яснаго неба меня не могъ бы поразить сильнѣе, чѣмъ русская рѣчь, которую я услышалъ въ дикой пустынѣ недалеко отъ Чермнаго моря, на границахъ Собственной Арав³и. Первую минуту я не могъ придти въ себя и только внимательно уставилъ оба свои глава въ эту красивую физ³оном³ю. Она, правда, была не похожа за арабскую, но и русскаго, даже европейскаго, ничего не было въ ней.

   - Да,- машинально отвѣчалъ я, не сводя глазъ съ таинственнаго незнакомца, слегка улыбнувшагося при этомъ отвѣтѣ.

   - Вы, кажется, удивляетесь, что я говорю по-русски,- продолжалъ онъ:- правда, я не русск³й, но я живу въ Росс³и; мое семейство и теперь тамъ. Я русск³й татаринъ, купецъ изъ Ташкента - Букч³евъ, - прибавилъ онъ, видя мое возрастающее смущен³е; я былъ въ Меккѣ, а теперь пробираюсь въ Каиръ, а оттуда черезъ Стамбулъ въ Росс³ю.

   Мнѣ оставалось только пожать руку своему соотечественнику, хотя мое изумлен³е не могло пройти такъ скоро.

   - Я удивился еще болѣе,- продолжалъ мой новый знакомый, - встрѣтивъ одинокаго русскаго среди пустынь Арав³и, а вамъ, кажется, удивляться нечего. Вѣдь не мало насъ, магометанъ, ежегодно уходитъ изъ Росс³и помолиться въ Мекку ко гробу Магометову... Я такъ радъ былъ увидѣть русскаго, послѣ того, какъ восемь мѣсяцевъ не слыхалъ слова по-русски, что не могъ скрываться болѣе, и пришелъ прямо къ вамъ, хотя это не совсѣмъ-то удобно для меня... Вы не говорите только шейху, что я вашъ соотечественникъ, иначе они подумаютъ, что я переодѣтый гяуръ, и тогда горе мнѣ!..

   Несмотря на всѣ эти объяснен³я, очень понятныя и правдивыя, несмотря на то, что въ этомъ, собственно говоря, ничего не было удивительнаго, я все-таки не могъ оправиться вполнѣ - теперь уже отъ пр³ятнаго изумлен³я. Вѣдь встрѣчалъ же я на берегахъ Нила феллаховъ, болтающихъ русск³я слова, вынесенныя изъ плѣна; вѣдь говорилъ же я съ природнымъ египтяниномъ по-русски въ вагонѣ Каиро-Александр³йской дороги; встрѣчалъ я и русскихъ богомольцевъ въ Синайской пустынѣ и слышалъ самое лестное мнѣн³е о русскихъ отъ араба пустыни, шейха племени терабиновъ на берегу Акабинскаго залива,- и думалось мнѣ: такъ нечего послѣ того удивляться тому, что русск³й мусульманинъ встрѣтился на пути въ Мекку и Медину. Не прошло и десяти минутъ, какъ мы съ Букч³евымъ были, какъ старинные знакомые. Какъ-то отрадно стадо на душѣ, когда я услышалъ хорошую русскую рѣчь, послѣ того, какъ нѣсколько недѣль не слыхалъ ни одного родного слова... Въ Росс³и я равнодушно посмотрѣлъ-бы на этого татарина, но здѣсь,- среди пустынь, среди полудикихъ арабовъ, египтянъ, суданцевъ и др. выходцевъ всего мусульманскаго м³ра,- онъ былъ для меня совсѣмъ роднымъ человѣкомъ, котораго я отличалъ отъ всѣхъ, какъ земляка. Даже мои проводники, съ которыми я такъ сроднился во время пути и лишен³й, стали въ эти минуты не такъ дороги и близки моему сердцу, какъ этотъ ташкентск³й татаринъ купецъ. А когда поспѣлъ нашъ русск³й чай и кружки съ душистымъ напиткомъ, такъ необходимымъ въ пустынѣ, были поднесены нашимъ обоимъ гостямъ, мы уже сплотились въ одинъ тѣсный кружокъ, около небольшого ярко вспыхивавшаго костра, нѣсколько поодаль отъ остальныхъ членовъ нашего каравана. Даже суровый Абдъ-Алла оживился, потому что бойк³й ташкентецъ, говоривш³й хорошо по-арабски и еще лучше по-русски, былъ гораздо лучшимъ переводчикомъ, чѣмъ много уже послуживш³й нашъ Юза, переводивш³й съ арабскаго за ломанный французско-итальянск³й языкъ. Абдъ-Алла сперва съ нѣкоторымъ смущен³емъ, которое старался не показывать, попробовалъ первый глотокъ чаю, причемъ на своемъ лицѣ изобразилъ такую гримасу, какъ будто онъ вкушалъ ужасную кислоту; но послѣ нѣсколькихъ глотковъ нашъ напитокъ такъ ему понравился, что онъ, забывъ свое достоинство, воскликнулъ отъ души: "Аа-джайбэ-таибъ-валлахи!" (клянусь Богомъ, удивительно хорошо). Про Букч³ева и говорить нечего. Земляку чашка чаю показалась такимъ угощен³емъ, о которомъ онъ никогда и не мечталъ.

   - Много мѣсяцевъ,- говорилъ онъ,- я вспоминалъ только о чаѣ, къ которому такъ привыкъ въ Росс³и, и часто готовъ былъ за чашку чаю заплатить сколько угодно денегъ, и вотъ Богъ мнѣ судилъ пить его въ арав³йской пустынѣ у русскаго въ гостяхъ.

   За чаемъ оживился еще болѣе нашъ, сперва безмолвный кружокъ. Былъ веселъ больше всѣхъ я, обрадовавшись отчасти встрѣчѣ земляка, отчасти возможности разузнать кое-что о паломничествѣ мусульманъ, о чемъ такъ мало еще извѣстно; забыта была даже за время страшная холера, которой жертвы лежали въ нѣсколькихъ десяткахъ шаговъ отъ насъ, забыты и труды, и лишен³я, и неопредѣленная будущность,- все было забыто пока, въ дружеской бесѣдѣ за кружкой чаю, казавшагося божественнымъ нектаромъ въ арав³йской пустынѣ.

   Рашидъ и Ахмедъ, молча, только вслушивались въ нашъ разговоръ, который я велъ съ почтеннымъ шейхомъ при посредствѣ Букч³ева и Юзы, и, повидимому, тоже чувствовали особенное уважен³е какъ въ сѣдовласому старцу, уже много разъ побывавшему въ Каабѣ, такъ и въ моему соотечественнику, котораго они уважали, какъ "москова". О многомъ я выспросилъ обоихъ хаджей въ эту тихую ночь. Живой разсказъ паломниковъ, только что возвращавшихся послѣ труднаго богомолья, живое описан³е всего видѣннаго и претерпѣннаго, украшенное еще арабскою фигурностью слова и чисто восточными предан³ями,- какъ-то особенно слушалось ночью, среди песковъ, около ярко вспыхивавшаго костра, подъ легкое журчан³е недалеко катившагося ручейка, мертваго безмолв³я пустыни - и тишины, царствовавшей во всемъ нашемъ караванѣ, затерявшемся и пескахъ.

  

  

   Оживился старикъ Абдъ-Алла, черныя его глаза сверкали не разъ огонькомъ юности, когда онъ вспоминалъ старое, говорилъ о своихъ походахъ, о тѣхъ сражен³яхъ; гдѣ участвовалъ подъ знаменами основателя современнаго Египта Махмета-Али и его побѣдоноснаго сына Ибрагима. Абдъ-Алла былъ въ то время беемъ, начальникомъ бедуинской кавалер³и. Онъ участвовалъ и въ походахъ въ Суданъ, и въ Абиссин³ю, и въ Малую Аз³ю, когда отъ меча Ибрагима затрепетала вся оттоманская импер³я. Въ битвѣ при Кон³и, когда Ибрагимъ сокрушилъ окончательно силы Порты, Абдъ-Алла былъ раненъ и былъ близокъ въ смерти. На смертномъ одрѣ, умирая, онъ далъ обѣтъ, если поправится, посвятить всю жизнь свою Богу и Магомету, и Аллахъ сохранилъ его жизнь, чтобы въ новомъ Абдъ-Аллѣ умеръ старый воинъ, неукротимый человѣкъ. Абдъ-Алла сдержалъ свое слово; онъ стать вѣчнымъ хаджею - вѣчнымъ паломникомъ къ священной Каабѣ и ко гробу Магометову. Много разъ онъ побывалъ уже тамъ, много каравановъ сводилъ онъ къ святымъ городамъ; и много хаджей погибаетъ въ пустынѣ въ тѣ полтора или два мѣсяца, которые они употребляютъ на переходъ, но никогда еще не погибалъ караванъ, предводительствуемый Абдъ-Аллою. - Аллахъ-архамту (Господь ихъ помиловалъ)! - говорилъ сѣдовласый старецъ, возводя глаза свои къ небу и благодаря Бога и великаго пророка. Только мерцающ³я звѣзды и темно-лазурное небо слышали молитву стараго хаджи. - Нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и Магометъ пророкъ его!- вотъ вся суть исламизма, его первая заповѣдь, основан³е его учен³я. Эгу заповѣдь готовъ денно и нощно исповѣдывать Абдъ-Алла и среди песковъ, и среди морей, и среди многочисленной толпы гяуровъ; за это онъ пойдетъ и въ огонь, и въ воду, не попобоится принять самую смерть. Онъ знаетъ весь коранъ, ниспосланный Богомъ великому пророку чрезъ архангела Гавр³ила; всѣ стодвадцать зурэ этой божественной книги знаетъ наизусть старый Абдъ-Алла. Не десятую часть имущества, какъ повелѣваетъ коранъ, а девять-десятыхъ раздалъ нищимъ Абдъ-Алла и не жалѣетъ о томъ. Къ чему ему всѣ прелести м³ра сего, когда его страстное ожидан³е - пророкъ! Ради его, онъ сталъ и хаджею, и шейхомъ. Всѣ семь членовъ тѣла своего бережетъ отъ грѣха Абдъ-Алла, чтобы достигнуть благочест³я, безъ котораго, говоритъ Магометъ, лучшими дѣлами нельзя угодить Богу. Уши, глаза, языкъ, руки, ноги, животъ - сдѣлаются вратами ада, если не смотришь за ними. И вотъ Абдъ-Алла, храбрый воинъ, мужъ десяти женъ, упивавш³йся въ крови и сладостраст³и уже сорокъ лѣтъ, больше не преклонитъ уха своего ко лжи или непристойнымъ рѣчамъ и не посмотритъ на то, на что запрещено смотрѣть доброму мусульманину. Не только на женск³я прелести не засмотрится старый шейхъ, но онъ отворачивается даже отъ тѣла голаго мужчины. Выше колѣна не добро смотрѣть истому муммэаину (правовѣрному), и Абдъ-Алла всегда отвернется, когда Ахмедъ обнажается въ глазахъ мусульманина до неприлич³я, хотя мой проводникъ грѣетъ только свой жввотъ. Тридцать лѣтъ уже отказался старый хаджа отъ жены и не смотритъ вовсе на женщину, хотя к