Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову

ссажирка нашего парохода? О! черт возьми...

   И он крутит свои усики.

   - У нее муж есть,- говорю я.

   - Молодой? Старый?

   - Немолодой.

   - Отобью!

   - У него сто миллионов,- говорит В. И.

   - Сто миллионов? Ах, черт его возьми! Это нехорошо, потому что у меня...

   Он вынимает из кармана золото и говорит:

   - Долларов двести наберется. При готовом билете доеду до Сан-Франциско?

   - Как поедете,- отвечает В. И.

   - Господа, удерживайте, пожалуйста, меня: мое положение ведь совсем особенное, я ведь жених, через месяц свадьба, понимаете.

   Но через полчаса он уже уславливается с В. И. побывать с ним во всех интересных местах в Иокогаме.

   - А невеста?- спрашиваю я,

   - При чем тут невеста,- говорит В. И. и двумя руками энергично вытягивает свои мягкие красивые усы.- Здесь, на Востоке, лучше не употреблять этих слов: невеста, жена, если для кого-нибудь они еще сохраняют какой-нибудь аромат; здесь все это так просто... И кто жил на Востоке, тот навсегда потерял вкус ко всему этому. Здесь женщина потеряла всякую цену и интерес,- неделя-две и прочь.

   И, обращаясь к Б., он с покровительством Мефистофеля говорит:

   - Пойдем, пойдем, молодой человек, все покажу.

   - Пойдем, конечно,- задорно отвечает Б.,- о чем еще там думать?.. А вот что, господа, как здесь обедают: во фраках или смокингах?

   Вечер охватил бухту и берега, и, кажется, выше поднялись горы, и горят где-то там, в недосягаемой высоте, крупные, яркие звезды, горят огни города; множество их, ярких, разноцветных, освещающих игрушечные домики, и от света их темнее кажется вода бухты. Кажется, что провалился пароход наш, и только видны там высоко-высоко края темно-синей бездны. Ночь теплая, мягкая, как где-нибудь в Италии, но тех песен нет здесь: никаких песен.

  

   Сегодня мы плывем в Японском Архипелаге. Немного напоминает езду по Адриатическому морю - такое же воздушно-синее море, такие же скалистые серые острова, так же спят они в прозрачном золотистом воздухе, так же нежны краски и моря, и неба, и дали. А может быть, здесь еще нежнее в какой-то, точно действительно розоватой дымке здешнего воздуха. Только пароход мерно шумит, все же остальное: и те паруса лодок и те далекие жилища на берегах - все точно сковано дремой и негой прекрасного дня, и, кажется, спишь и сам видишь во сне эту прекрасную идиллию. Синей пеленой стелется пред глазами море, горы Японии поднялись до неба и застыли там в неподвижной красе. Мягкий теплый ветерок ласкает лицо, трогает волосы - и опять тихо, и солнце опять заливает своими горячими лучами палубу.

   Б. сегодня плохо настроен, жалуется, что нет интересных дам и даже про нашу говорит, что в ней ничего в сущности интересного нет. Может быть, он немного сердится на нее, что она не кивнула ему головой за завтраком, как кивает она нам, всем остальным, после чего мы приподнимаемся и почтительно кланяемся ей: таков, обычай и здесь и в Америке, и только после такого кивка дамы мужчина имеет право снять свою шляпу и поклониться ей.

   В. И. утешает Б.:

   - Ну, ничего, завтра она вам тоже поклонится.

   Но Б. обижен вконец.

  

   Сегодня утром мы проснулись в Иокогаме. Большая бухта с незапертым горами горизонтом. Горы там, где-то далеко, и выше их всех вулкан Фузияма, рельефный и неподвижный в своем белом одеянии на фоне голубого неба.

   Город весь в долине, и передовые здания закрывают остальные.

   Уже толпятся лодки, катера вокруг нашего парохода. Мы переезжаем на эти три дня в город.

   Так как в Иокогаме таможня, то, пристав к берегу, ведут и нас и несут наши чемоданы в красивое остроконечное здание таможни.

   Очень вежливо, конфузясь, маленький ростом японец, в европейском платье, задает нам несколько вопросов и, не осматривая чемоданов, пропускает нас. Довольны мы, довольны наши дженерики, доволен и сам японец чиновник.

   Мы едем по красивой набережной, встречая много экипажей в таких же, как в Шанхае, запряжках, только вместо китайцев кучера здесь японцы. А вот и наша гостиница - светло-серое двухэтажное легкое здание, с зелеными жалюзи.

   Японская прислуга деловито, приветливо и быстро берет наши вещи, на ходу сообщает цены номеров, и вот мы во втором этаже, в красивой комфортабельной комнате с камином, по два доллара в сутки.

   Б., уже опять раздумавший следовать за В. И. в его похождениях, поселяется в моем номере, а В. И. устраивается совершенно отдельно от нас.

  

   По новому стилю - декабрь, самое бурное время в Тихом океане, но пока в большой Иокогамской бухте, защищенной к тому же и брекватером, тихо и спокойно. Наш громадный пароход неподвижно высит в небо свои мачты и трубы. Так же неподвижно стоит множество других пароходов, наполняющих бухту. Тут английские, американские пароходы, а больше японские - военные и торговые. Нарушают покой бухты только лодки да катера, беспрерывно снующие от пароходов к пристани.

   Ясное утро отражается в голубой глади залива, отражается в ней город, горы, все еще зеленые, несмотря на декабрь; только там дальше, на самом горизонте, в опаловом тумане нежно вырисовывается гигантский усеченный конус вулкана, весь покрытый молочным снегом.

   Быстро промчались три дня, проведенных в Иокогаме и Токио, и опять сижу на палубе, разбираясь в сложных впечатлениях.

   Я видел Японию, страну хризантем, страну черепаховых изделий, статуэток из слоновой кости, ваз клуазоне, цветных фотографий, страну игрушечных деревянных домиков.

   Я ездил по их железной дороге, такой же игрушечной (узкоколейной, дешевой), с которой, однако, они делают прекрасные дела.

   Из окна вагона я видел их поля с игрушечными участками, с поразительной обработкой этих участков. Ни одной четверти земли, за исключением откосов скал, не осталось невозделанной. И на всем протяжении, куда ни кинешь взгляд, везде из-за густой зелени апельсиновых и лимонных деревьев, из-за пальм кокетливо выглядывают маленькие двухэтажные, с крышами причудливой китайской архитектуры домики. Хотя вблизи иллюзия пропадает: вследствие постоянных землетрясений домики выстроены очень легко, чуть не из апельсиновых ящиков, но издали это красиво.

   И надо отдать справедливость японцам, они, не хуже французов, умеют бить на эффект. Посмотрите на их раскрашенные фотографии, которые снимают они в момент цветения персикового дерева,- самый воздух кажется розовым. Или все эти красивые, эффектные безделушки: разные веера, черепаховые и слоновые вещи, шелковые материи и шитье по шелку. Электрическое освещение, прекрасно шоссированные дороги, прекрасный коммерческий и военный порт, множество фабричных труб, торчащих на горизонте.

   В сравнении с безнадежно замотанным опекой своего правительства, всей старины корейцем, в сравнении с хотя и жизнеспособным, но пока в таких же тисках китайцем, японец - вырвавшаяся на свободу сила, поражающая вас своею стремительностью, энергией, размахом.

   Но в то же время в нем что-то если не отталкивающее, то во всяком случае - с чем надо свыкнуться, сжиться. Худая, изможденная, темно-желтая фигурка, открытый рот, торчащие зубы, кожа лица, как будто ее стягивают на затылок, отчего выше поднимаются углы глаз и сильнее торчат скулы плоского лица,- все вместе делающее это лицо поразительно похожим на великолепный экземпляр орангутанга, который я видел в зоологическом саду в Токио: такой же маленький лоб, весь в складках, и движущаяся, из жестких густых волос, растительность на голове.

   В сравнении с иконописной смуглой фигурой корейца, в сравнении с богатыми и разнообразными красивыми типами китайцев, японец жалкий поскребок, выродок по телу между своими братьями, что-то в то же время холодное, если не злобное, в этом некрасивом лице, что-то таинственное и даже страшное. Хочешь верить, когда говорят:

   - Бойтесь японца, не верьте его низким поклонам, улыбке, сюсюканью с захватываньем воздуха, с потиранием рук; так же улыбаясь, он всадит вам кинжал и будет сюсюкать и улыбаться.

   Я закрываю глаза и вижу такую же, как в Шанхае, улицу ночи в Иокогаме, такая же голубая, прозрачная от света огней ночь. Но тихо, неподвижно, безмолвно все в японской улице. По обеим сторонам тянутся ряды деревянных клеток, ярко освещенных; в этих клетках вдоль столов сидят безмолвными неподвижными рядами набеленные японки в своих национальных костюмах. Разница только в цветах - в этой клетке цвет красный, дальше голубой, там черный. Они неподвижны, как статуи.

   Для кого же выставлены все эти тела в этих нероновских клетках? Кого ждут все они в этой мертвой тишине пустой улицы?

   И с жутким чувством тоски торопишься пройти эту бесконечную, страшную, как вход в ад, улицу. Да, это ад, и какой-то холодный, мефистофелевский расчет в нем.

   Там, в Шанхае, отвратителен его открытый цинизм, но в нем и бесшабашный размах, и удаль, и, главное, жизнь. Добродушное толстое лицо китайца смотрит на вас задорно и беспечно, как ребенок, который сам не знает, что творит. Здесь, в Иокогаме, нет жизни, нет японского лица в складках, этого стриженого, гладко обритого старика сатира в этой улице: расставив для кого-то сети, он сам ушел, Мефистофель, одинаково холодный и к ядовитой приманке, выставленной им, и к жертвам ее.

   И страшная мысль забирается в голову: может быть, этот орангутанг-старик, который тридцать шесть лет тому назад толкал с своей Тарпейской скалы европейцев в воду, а теперь в халате, надетом на голое тело, и в шляпе котелком, являющийся во всеоружии технического прогресса, все тот же смеющийся над всем и вся, как тогда, так и теперь торговавший своими женщинами, дикарь-сатир.

   И невольно я вспоминаю опять все другие неблагоприятные отзывы об японцах: японец скрытен, холоден, фальшив, расчетлив.

   И так трудно мне, мельком видевшему эту страну, проверить эти "говорят".

   Вот толпа, в своем одеянии действительно странная толпа, торопливая, судорожная. Лицо какого-нибудь старика, холодное, в складках, с неприятным выражением, хорошо запечатлевается, но продолжайте всматриваться - и рядом с таким лицом вы увидите удовлетворенное, спокойное лицо рабочего человека.

   Этот дженерик, который так усердно вез меня и теперь вытирает пот с своего лица,- пять, через силу десять лет, и самый сильный из людей этого ремесла умирает от чахотки,- в лице этого человека нет злобы, кусочками своей жизни он заплатил за сегодняшний свой тяжелый кусок хлеба, и лицо его дышит спокойствием и благородством сознательно обреченного.

   Вот из телеграфного окошечка смотрит на вас маленькая козявка - японский чиновник и педантично считает слова моей телеграммы, внимательно, несколько раз перечитывает каждое слово, исправляет, записывает ваш адрес на случай телеграмм и здешний и тот, куда вы едете. Я благодарю его, говорю, что в этом нет надобности, он настаивает, говорит: на всякий случай. И благодаря только этому я успеваю получить одну запоздавшую, но очень важную для меня телеграмму. Любезность, за которую я даже не успел поблагодарить рассыльного, так как телеграмму получил уже на пароходе.

   Поступили ли бы так же вежливо и деловито с вами на нашем русском телеграфе? Принял ли бы русский телеграфист ваши интересы ближе к сердцу, чем вы сами?

   Я вспоминаю любезную администрацию зоологического сада, куда попали мы в неурочное время, и достаточно было заявить, что мы туристы, как один из распорядителей сада сам повел нас. И при этом туристы - русские, туристы той нации, к которой японцы не могут питать добрых чувств.

   Вот еще факт. В книжном японском магазине меня заинтересовали английские издания на оригинальной японской бумаге с прекрасными японскими рисунками. Я пожелал узнать стоимость их, где они издаются, можно ли издавать и русские произведения таким образом. Объяснения мне давала одна из хризантем - по внешнему по крайней мере облику своему. На прекрасном английском языке эта маленькая козявка-хризантема в своем национальном костюме и прическе, водя миниатюрным пальчиком по книге, давала мне такие толковые и обстоятельные ответы, каких в русском книжном магазине я не получил бы.

   Я слушал ее и думал: уверяют, что японские женщины продажны. Но зачем такой, например, девушке торговать своим телом, когда у нее и без того есть ремесло, которое кормит ее. И, конечно, ее положение более гарантирует ее от торговли телом, чем любую из наших барышень из тех, ремесло которых только и заключается в том, чтобы путем законного брака обеспечить за собою и впредь сытое прозябание.

   Девушка в книжной лавке говорит, и чем больше я ее слушаю, чем больше всматриваюсь в нее, тем сильнее действуют на меня ее полная достоинства манера, ее увлечение возможностью задуманного мною издания именно в Японии: говорит в ней только ее патриотическое чувство, и как всякое альтруистическое чувство, высшее во всяком случае, чем личное, оно еще более облагораживает девушку и далеко не дает впечатления хризантемы.

   Я видел молодых японок и в европейском костюме, скромных, интеллигентных, в обществе таких же молодых людей - таких же, как наши студенты, студентки.

   Я был, наконец, на заводах и в мастерских железных дорог и уже как специалист мог убедиться в поразительной настойчивости и самобытной талантливости японских техников, мастеровых. Как рационально приспособились они ко всему своему железнодорожному делу, на какую коммерческую ногу поставили его. Без обиды для всех наших техников-инженеров, с чистой совестью скажу, что в сравнении с японскими техниками, мы плохо обученные техники и притом без всякой самобытной инициативы. И не техники даже, а до сих пор еще все те же трусливые и забитые ученики, которые все свое спасение видят в том, чтобы ни на шаг не отступать от всякого хлама рутины, осложняющего и удорожающего простое коммерческое дело.

   В этом частном деле особенно виден и прогресс японцев, и гениальная нерутинность их, и хотя я завидую им от всей души в этом, но и признаю их полное превосходство над нами, утешаясь при этом тем, что хоть этим не хочу походить на тех из наших, с противным апломбом невежества высокомерно третирующих тех, до которых им очень далеко.

   Мы уже снимаемся с якоря, лодки, катера и провожающие уже там, внизу, мы, пассажиры, сбившись у борта, смотрим туда, вниз. Наш гигант, среди целого ряда таких же гигантов, медленно поворачивается и пробирается к выходу.

   Вот мы проходим мимо нашего четырехтрубного гиганта броненосца "Россия"; страшные пушки его скрыты, как скрыты в таинственных недрах его и все остальные ужасы разрушения: ядра, порох, динамит.

   Одного такого страшилища довольно, чтобы весь этот цветущий мирный уголок земли превратить в развалины. Но и одной маленькой вертлявой миноноски больше чем достаточно, чтобы уничтожить такое чудовище. И как бы в ответ на эту мою мысль четыре японских миноноски несутся к нашему крейсеру, на мгновение останавливаются у самого его борта и снова скрываются в бухте.

   Не дай бог ни того, ни другого.

   Мы уже идем полным ходом. Вся даль лазурного моря покрыта белыми парусами; это лодки рыбаков. Голые, они ловят свою рыбу, там на берегу у каждого из них посеяна полоска рису, и все несложные потребности жизни удовлетворены этим. Всю жизнь будут они так работать, а когда умрут, их сожгут в этой стране панорам туманных гор, синего безмятежного моря, дремлющих на нем белых парусов. Негой, грезой, лаской дышит все здесь, и берет окончательно верх доброе чувство, и от всего сердца шлешь этим людям труда, этим чудным берегам свое последнее прости.

   Прости, Япония, скоро опять станешь для меня ты далекой и чужой стороной, но память о тебе, прекрасной, о твоем мощном, как в сказке, пробуждении и возрождении будет для меня одним из лучших воспоминаний моей жизни, будет большим, будет вновь забившим источником веры в чудеса на земле.

   Подготовка текстов "По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову", "Вокруг света" и "Корейских сказок" - А. И. Кучмнной; примечания - В. Т. Зайчнкова. Подготовка текстов остальных произведений и примечания к ним И. М. Юдиной.

  

   Дневниковые записи "По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову", так же как и очерки "Вокруг света", написаны Гариным во время кругосветного путешествия, совершенного им в 1898 году; тогда же записаны им и "Корейские сказки". Желая отдохнуть после окончания строительства железной дороги в Поволжье, писатель решает предпринять путешествие и намечает маршрут: Сибирь, Дальний Восток, через Тихий океан в Америку и через Европу обратно в Петербург. Перед отъездом им было получено предложение принять участие в работах возглавлявшейся А. И. Звегинцевым крупной исследовательской экспедиции, отправлявшейся в Северную Корею и Маньчжурию. Это предложение, хотя несколько и нарушало планы Гарина, было принято им весьма охотно, поскольку представлялась возможность посетить один из интереснейших районов зарубежного Дальнего Востока.

   И действительно, поездка по Северной Корее и Маньчжурии явилась для Гарина самой увлекательной частью его путешествия вокруг света. Отчасти это объясняется тем, что Гарин был одним из первых европейских путешественников, побывавших в стране, которая вследствие изоляционистской политики корейского правительства долгое время была недоступной для иностранцев. Достаточно сказать, что систематическое изучение Северной Кореи было начато русскими исследователями лишь в 1890-х годах, а экспедиция, возглавлявшаяся А. И. Звегинцевым, была наиболее крупной и по составу участников и по объему намечавшихся исследований.

   Относящиеся к этой части путешествия записи Гарина отличаются и наибольшей полнотой, и большей систематичностью, и, наконец, наибольшей содержательностью и колоритностью.

   Очерки Гарина написаны в распространенной в литературе о путешествиях форме дневниковых записей. Однако среди множества книг этого типа они выделяются присущей их автору исключительной остротой восприятия описываемого материала и яркостью социально-политических, бытовых и ландшафтных зарисовок, наконец живостью и эмоциональностью языка.

   Эти качества тем более удивительны, если учесть совершенно необычные условия творческой работы Гарина. Он писал "наскоро", в железнодорожном вагоне, в каюте парохода, где-нибудь на ночлеге в корейской или китайской фанзе, примостившись к краешку походного ящика, или просто в поле, в мороз, под дождем. Не имея времени обработать записи, он передавал рукопись в редакцию и уже принимался за другие неотложные дела. С другой стороны, эта "телеграфная" быстрота его работы придала изложению исключительную динамичность.

   Для автора очерков характерно стремление делать выводы на основе своих собственных впечатлений, стремление отрешиться от ходячих в то время представлений, в частности, от глубоко ложного представления о "дикости", интеллектуальной и моральной неполноценности корейского народа.

   Корею Гарин посетил в период, когда она находилась в состоянии глубокого кризиса. Феодальная эксплуатация и царивший чиновничий произвол довели страну до крайних пределов разорения. Длительное время совершенно не развивалось сельское хозяйство, служившее основой корейской экономики, пали некогда процветавшие в Корее ремесла и искусство. Огромных размеров достигла экспроприация земель, в результате которой основная масса крестьян была обращена в безземельных арендаторов.

   Политическая жизнь страны характеризовалась постоянной борьбой между феодальными группировками за влияние и власть. Экономическую слабость Кореи и ее неустойчивое политическое положение использовали в экспансионистских целях империалистические державы, особенно Япония, которая, стремясь захватить Корею, применяла все средства как экономического и политического давления, так и прямого вооруженного вмешательства. Незадолго до посещения Кореи Гариным Япония, ловко используя крестьянское восстание "тонхаков", вспыхнувшее в Корее в 1894 году, ввела в страну свои войска и, опираясь на военную силу, начала проводить широкую подготовку к захвату всей страны. Изменялась система управления государства, были реорганизованы корейская полиция и армия, поставленные под начало японских офицеров. Японскими агентами в 1895 году была убита корейская королева Мин, которая стояла во главе оппозиции Японии.

   Корея очаровала Гарина своими необъятными просторами, прекрасными пейзажами, природными богатствами, высоким интеллектом и поэтичностью ее жителей,- наконец, тем сердечным приемом, который повсюду, встречали русские.

   Но писатель с грустью наблюдает здесь ту же картину, что и у себя на родине,- огромные природные богатства, могущие обеспечить довольство и счастье народа и бесправное, нищенское существование миллионов тружеников.

   Понимая, что для процветания корейского народа нужны "безопасные, обеспечивающие его жизнь и потребности условия существования", Гарин, однако, основной предпосылкой для этого считает приобретение "технических знаний", без которых "в наше время нельзя быть богатым", учебу у более культурных народов. В этом сказалась ограниченность мировоззрения писателя, полагавшего, что возрождение страны возможно без коренных социальных преобразований.

   Ошибочны и некоторые другие высказывания Гарина, например, о "детскости" корейцев, их неспособности к войне, но такие высказывания редки, да и в них сквозит в первую очередь уважение к миролюбию корейского народа.

   Дневники Гарина дают многочисленные яркие примеры крепнувшей русско-корейской дружбы. Корейский народ, вынесший многовековую неравную борьбу с китайскими феодалами и японскими захватчиками за свою национальную независимость и оказавшийся в конце прошлого столетия перед угрозой империалистического закабаления Японией, понимал великое значение русского народа для освобождения своей страны. "Имя русского в Корее священно,- говорит Гарину кунжу города И-чжоу.- Слишком много для нас сделала Россия и слишком великодушна она, чтобы мы не ценили этого. Русский - самый дорогой наш гость".

   Надо отметить, что братское отношение к корейскому народу и высокая оценка его моральных качеств были характерны для большинства русских путешественников в Корее. И это тем более важно подчеркнуть, что для многих западноевропейских и американских путешественников в Корее, так же как и для японских экспансионистов, было характерно пренебрежительное отношение к этому народу, взгляд на корейскую нацию как на неполноценную, не способную к прогрессу и к самостоятельному существованию. Клевета американских расистов на корейский народ у отдельных писателей доходила до изображения его как "гнилого продукта разложившейся восточной цивилизации". (G. Kennan, Korea: Degenerate state. "Out look", oct. 7, 1905, p. 409.)

   Во время путешествия по Корее писателем был также собран и обработан фольклорный материал. Всего Гариным было записано до ста корейских сказок, легенд и мифов; из них сохранилось шестьдесят четыре, так как одна тетрадь с записями была потеряна в пути.

   В этих простых рассказах, мифах, легендах, создававшихся самим народом, ярко отразились быт, мировоззрение и чаяния трудового народа Кореи. В них воспевается любовь к человеку, труду, уважение к женщине.

   До Гарина корейский фольклор был издан в ничтожном количестве: две сказки на русском языке в русских изданиях, семь сказок - в английских изданиях. И после Гарина, насколько нам известно, так полно он не издавался еще никем.

   Собранный Гариным в Корее фольклорный материал, являющийся самым значительным вкладом в корейскую фольклористику, представляет огромную ценность для изучения истории и литературы корейского народа.

   После Кореи путь Гарина лежал через Китай, где он пробыл недолго: два дня в порту Чифу на Шаньдунском полуострове и пять дней в Шанхае.

   Для Гарина неприемлемы некоторые "гнусные" законы, шанхайская Чайная улица и многое другое. Но основное в его отношении к китайскому народу - уважение к нации, которая, будучи "задавленной произволом экономическим, религиозным уродством, живет и обнаруживает изумительную жизнерадостность и энергию".

   Как бы полемизируя с ходячими представлениями своего времени, Гарин "энергично протестует против обвинения китайцев в нечестности", сообщает, что в коммерческом мире китайцам "верят на слово очень крупные суммы", свидетельствует, что тип китайца, "которого считают долгом изображать на своих этикетках торговцы чанных и других китайских товаров",- не более как карикатура.

   Через неделю пароход, на котором Гарин отправился из Шанхая, пришел в Нагасакскую бухту. Следующая остановка в Японии - порт Иокогама на восточном побережье Хансю. Гарин пробыл здесь три дня; он ездит по японским железным дорогам, интересуется крестьянскими полями, благоустроенными плантациями и садами, посещает заводы и железнодорожные мастерские.

   Первое же впечатление от Японии рассеивает у Гарина навеянные произведениями французского романиста Пьера Лота идиллические образы прежней, феодальной Японии. Гарин видит новую Японию, вступившую на путь быстрого капиталистического развития и империалистических захватов. Здесь он наблюдает совершенно иную, по сравнению с Кореей и Китаем, картину - стремительный подъем экономики, политическую активность, технический прогресс, оживление городской жизни, торговли. Словно "весь народ в каком-то бессознательном порыве торопится сбросить с себя всю ту рутину, которая сковывала его до сих пор".

   Гарина восхитили прекрасно обработанные поля, "гениальная нерутинность" японских техников, интеллигентность служащих - почтового чиновника, продавщицы книжного магазина,- высокий художественный вкус, проявляющийся в ремесленных изделиях, повседневном быте.

   Но и здесь Гарина возмущают отвратительные картины жестокой эксплуатации, безграничного унижения человеческого достоинства,- сотни дженерикш, из которых самый сильный не выдерживает этой работы более пяти-десяти лет, целые улицы с выставленными в клетках женщинами - живым товаром.

   Америка, куда направился Гарин после Японии, многим привлекла его. Гарина, талантливого инженера, она захватила могучим размахом техники, относительно высоким жизненным уровнем, деловитостью - всем своим ритмом напряженной полнокровной жизни. Всюду видел он огромные результаты труда, не связанного пережитками феодально-крепостнических отношений.

   Гарин правильно подметил и ряд отрицательных черт американской жизни - отсутствие высоких духовных интересов, поэтичности, иссушающий душу практицизм.

   Однако относительная прогрессивность капиталистического строя заслонила от Гарина многое органически сопутствующее развитию капитализма.

   Для писателя остались незамеченными наиболее глубокие процессы экономической и политической жизни США того времени. В 90-х годах США по экономическому развитию обогнали старые капиталистические страны. Вместе с ростом монополий и расширением их деятельности огромных размеров достигло расхищение природных и людских ресурсов, спекуляция, коррупция. Быстрыми темпами шло разорение фермерства и образование в городах армии безработных. В целях борьбы против массового движения господствующие классы добились создания национальной гвардии, разжигали расовую и национальную рознь, начали проводить экспансионистскую политику.

   В известной мере ограниченность суждений Гарина объясняется тем, что он не сталкивался, по сути дела, с жизнью страны, наблюдал ее, как турист, в течение очень непродолжительного времени. Однако была и другая причина, кроющаяся в мировоззрении писателя. В те годы Гарин возлагал большие надежды на интеллигенцию, на технический прогресс, верил в возможность преобразовать действительность в условиях существующего строя. Ему казалось, что в Америке, где каждый хотя и работает, преследуя "исключительно эгоистическую цель накопления",- благодаря общему более высокому культурному уровню среднего рабочего, фермера,- в значительной мере разрешена проблема социального равенства. "Громадные филантропические учреждения достаточны, чтобы дать место у себя слабым, неспособным, отработавшимся,- пишет Гарин,- ...нищеты почти нет здесь".

   Правильно констатируя экспансионистские тенденции американского капитализма,- завоевание новых рынков сбыта для растущей массы продукции, Гарин не увидел, что наряду с этим происходит систематическое сужение внутреннего рынка за счет разорения массы мелких фермеров и образования в городах армии безработных,

   Путевые записи Гарин заканчивает описанием своих европейских встреч. На английском пароходе, который вез его через Атлантический океан в Европу, пассажирами были преимущественно англичане. Впечатление от этого общества, отмечает Гарин, тяжелое, гнетущее. Все их разговоры только о необходимости войны, о захвате чужих территорий.

   Под тяжелым впечатлением от этих встреч, не желая слышать "диких воплей этих пожелавших крови и смерти людей", Гарин изменяет свой первоначальный план посетить Лондон. Однако и Париж, очаг старой буржуазной культуры, разочаровал Гарина. "Старый буржуазный строй отживает, и нигде это умирание, разложение заживо не чувствуется так, как в Париже". Но писателю привелось познакомиться и с другой стороной жизни Парижа, увидеть людей, борющихся за будущее человечества. "Я увидел, каким ключом бьет эта будущая жизнь там, видел свежесть, силу и веру этих людей". Этими словами о социалистах, борющихся за будущее человечества, думы о котором в творческих исканиях самого Гарина всегда занимали большое место, он заканчивает записи о путешествии.

   В своих дневниках Гарин касается широкого круга тем из области географии, истории, этнографии, литературы, искусства, политики. Поэтому, естественно, было бы трудно ожидать одинаковой компетентности писателя во всех рассматриваемых им вопросах. Многое из того, что пишет в своих дневниках Гарин, не до конца продумано, иногда звучит наивно, а отдельные его высказывания просто ошибочны. Советскому читателю сейчас нетрудно заметить всю несостоятельность рассуждений писателя, например, о том, что "китаец пережил и умер навсегда для политической жизни" или что уделом китайского народа стали только "экономическое поприще и личная выгода". Однако подобных ошибочных высказываний в гаринских дневниках сравнительно немного, и скорее приходится удивляться, что при такой исключительной широте охвата материала допускавшиеся им неточности и ошибки не столь велики.

   Дневники Гарина сыграли важную роль в развитии дружеских связей русского народа с соседними дальневосточными странами. Независимо от того, ошибался или не ошибался в отдельных случаях Гарин, он всегда оставался правдивым, искренним и дружески расположенным к простому человеку, к любому труженику независимо от его национальности.

   Научные результаты своих наблюдений и исследований в Корее и Маньчжурии, давшие ценные географические сведения о малоизведанных территориях, в особенности о районе Пектусана, публиковались Гариным в специальных изданиях - "Отчетах членов экспедиции 1898 года в Северной Корее" и в "Трудах осенней экспедиции 1898 года" (изданных в 1898 и 1901 гг.).

   Свои впечатления, заносившиеся писателем почти ежедневно в полевую книжку, Гарин опубликовал вскоре по возвращении из путешествия, под общим названием "Карандашом с натуры", в журнале "Мир божий" за 1899 год NoNo 2-7, 10-12. Позднее, стилистически исправленные, под заглавием "По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову", вместе с очерками "Вокруг света" дневники Гарина были выпущены отдельной книгой в издательстве "Знание", Спб. 1904.

   Известна публикация дневниковых записей Гарина в Полном собрании сочинений изд. "Освобождение" (тт. 6 и 7, 1914) под названием "В стране Желтого дьявола". Текст этой публикации содержит ряд разночтений с текстом "Знания". Очевидно, редакции этих изданий располагали разными источниками для публикации.

   Известна также публикация "Вокруг света" в Полном собрании сочинений изд. т-ва Маркса (т. 7, 1916) в виде двух самостоятельных очерков. Один из них, под названием "Вокруг света", включает главы: "Сан-Франциско", "Американец об Америке", "На американской ферме", "Из конца в конец Америки", "В Атлантическом океане", "В Европе и дома". В другой, под названием "В Тихом океане", входят главы: "На пароходе", "Ми-хо-то", "Гонолулу".

   Оба очерка в этом издании датированы 1902 годом; возможно, это дата не выявленной до настоящего времени публикации; не исключено также, что это дата написания.

   В публикации "Знания" глава "В Европе и дома" значительно сокращена.

   В настоящем томе очерки печатаются по тексту изд. "Знание".

  

   Стр. 9. Ваши, так почему же... казенные полесовщики? - Колонизация Башкирии царской Россией, начавшаяся в XVI веке, сопровождалась систематическими захватами башкирских земель и лесов. С 1830-х годов царское правительство стало проводить политику "организованной" колонизации этого края русским крестьянством, в связи с чем огромные площади пахотных и других угодий перешли к переселенцам и в казну.

   Стр. 11. Помню эти места...- В 1891 году Гарин работал на изысканиях трассы этой дороги.

   Стр. 15. Эта земля да киргизы...- Здесь и ниже говорится о казахах, которых во времена Гарина ошибочно называли киргизами.

   Стр. 16. ...и учителя их - сарты...- Сарты - так пренебрежительно называли узбеков и таджиков в царской России. Эти народы действительно оказали большое влияние на формирование культур других народов Средней Азии и Казахстана, однако утверждение Гарина, что вся казахская культура заимствована от узбеков, ошибочно. Казахи имеют собственную культуру, формировавшуюся с древнейших эпох.

   Это - кабинетские земли...- то есть земли, составлявшие собственность царской семьи и находившиеся в ведении так называемого "Кабинета его величества".

   Стр. 20. ...поселок, называвшийся Новой Деревней - основан в начале 90-х годов прошлого века; положил основание современному городу Новосибирску.

   Стр. 21. ...государственная земля и общественники-крестьяне.- Очевидно, имеются в виду сельские общины с коллективным землевладением, которые в Восточной Сибири существовали наряду с государственными крестьянами, работавшими на земле, принадлежавшей казне.

   Стр. 22. ...наша первая Николаевская железная дорога.- Октябрьская железная дорога (бывшая Николаевская), соединявшая Москву с Санкт-Петербургом, построена в 1851 году; до нее в России существовала лишь Царскосельская железная дорога (С.-Петербург - Царское село - Павловск), сооруженная в 1837 году.

   Стр. 24. ..."lasciate ogni speranza" - см. прим. к стр. 483 тома 3 наст. издания.

   Стр. 25. ...уже не окраинного положения генерал-губернаторства...- Иркутское генерал-губернаторство занимало окраинное положение до того, как в 1884 году было образовано Приамурское генерал-губернаторство с резиденцией в Хабаровске, охватившее восточные окраинные территории. В царской России власть генерал-губернатора на окраинах имела характер военной диктатуры.

   Стр. 26. ...объясняя их вулканическими или иными подземными причинами...- Гарин ошибается относительно происхождения этих волн; характерные для Байкала сейши - стоячие волны, во время которых приходит в колебание вся водная масса озера, происходят от быстрых изменений атмосферного давления в одной части озера (внезапные удары ветра с гор и т. п.), вызывающих понижение уровня воды и повышение его в другой части озера.

   Стр. 31. Тартарен - см. прим. к стр. 246 тома 3 наст. издания.

   ...орды монголов, которые надолго затормозили жизнь востока Европы.- Речь идет о татаро-монгольском нашествии XIII-XIV веков.

   Чингисхан (род. ок. 1155.- ум. 1227) - монгольский хан и полководец, основатель Монгольской империи. Его армия, состоявшая в основном из конницы, в первой четверти XIII века достигала двухсот тридцати тысяч человек.

   ...бурята [правильно: буряты] - остаток того же монгола...- Происхождение этого народа связано с длительным процессом взаимодействия различных по происхождению этнических групп, населявших в прошлом Приамурье и районы Центральной Азии. Предполагают, что в период монгольского господства чингисханидов (XIII-XVI вв.) в этом взаимодействии преобладали северо-монгольские элементы.

   Стр. 32. Корф А. Н. (1831-1893) -барон, генерал. С 1884 года - приамурский генерал-губернатор.

   Стр. 35. Со включением Маньчжурии в круг нашего влияния...- В 1896 году между Китаем и царской Россией был заключен тайный оборонительный союз против японской агрессии, имевшей целью территориальные захваты в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии). По условиям этого союза Россия получила право участия в строительстве железной дороги в Северной Маньчжурии; по договору с Китаем в 1898 году России была передана в аренду на двадцать пять лет территория Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и бухтой Далян. Заключенные соглашения и проводившееся крупное железнодорожное и городское строительство способствовали экономическому оживлению на Дальнем Востоке и расширению связей между русской и китайской его частями.

   ...напоминающие героев "Хижины дяди Тома".- Имеется в виду роман американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу (1811-1896) "Хижина дяди Тома" (1852), изображающий рабскую жизнь негров в США.

   Стр. 39. ...(Стрельбицкий и другие)...- Стрельбицкий - топограф, полковник Генерального штаба, возглавивший научную экспедицию по Маньчжурии и Корее в 1895-1896 годах. До него в Корее были экспедиции Анерта и Комарова.

   Стр. 40. Встают фигуры декабристов.- Сосланные в Сибирь участники восстания 14 декабря 1825 года отбывали каторжные работы в Нерчинских рудниках с лета 1826 года. В 1827 году каторжную колонию декабристов перевели в Читу, а осенью 1830 года - в Петровский завод (на территории нынешней Читинской области).

   Стр. 42. Н. А.- Здесь и ниже Гарин говорит об участниках экспедиции, в составе которой он путешествовал по Корее: А. И.- А. И. Звегинцев, начальник экспедиции. Н. А.- Н. А. Корф (барон, подполковник), являлся помощником начальника этой экспедиции. Р. Е.- H. E. Борминский, техник, участник партии Гарина. Андрей Платонович - А. П. Сафонов, инженер путей сообщения, помощник Гарина по экспедиции. С. П.- С. П. Кишенский, возглавлял геологическую партию экспедиции. В. А.- В. А. Тихов, возглавлял партию по изучению лесов Кореи.

   "Паяцы" - опера итальянского композитора Р. Леонковалло (1858-1919).

   Стр. 44. Та самая Усть-Стрелка...- см. "Фрегат "Паллада", гл. "Через двадцать лет", VII.

   Стр. 46. ...как было во время Желтухинской республики...-- Желтугинская золотопромышленная "республика" (или "Амурская Калифорния") - небольшое приисковое поселение, существовавшее с 1883 по 1886 год на китайской территории, на берегу речки Желтуги (правый приток Амура), где были обнаружены богатейшие золотоносные площади. Китайское и русское население этой "республики", общим числом около двадцати тысяч человек, управлялось на основе собственного законодательства, не подчиняясь китайским властям. В начале 1886 года китайское правительство направило на Желтугу специальный военный отряд, ликвидировавший поселение золотоискателей. Значительная часть их перешла на русскую территорию, часть же была перебита китайскими войсками.

   Стд. 47. Кому вольготно, весело живется на Руси? - неточная цитата из поэмы Н. А. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" (1863-1877).

   Стр. 54. Гинцбург Г. О. (1833-1909) - барон, финансист. Владелец одного из крупнейших банков в Петербурге, крупный золотопромышленник, Гинцбург проявлял большую активность также на Дальнем Востоке, являясь одним из проводников авантюристической политики русского царизма в Корее и Маньчжурии.

   Стр. 59. Во главе предприятия Ли Хун-чан - Ли Хун-чжан (1823-1901), государственный деятель второй половины прошлого столетия в Китае, являлся крупным капиталистом, владевшим предприятиями в разных районах Китая, в том числе и в Маньчжурии.

   Весь китайский берег золотой, а на нашем ничего нет.- Золотоносность маньчжурской территории во времена Гарина сильно преувеличивалась. Это отчасти объясняется деятельностью Желтугинской "республики" и связанной с ней "золотой лихорадкой" в Маньчжурии в тот период.

   Стр. 60. "Проклятый мир..." - из арии Демона в одноименной опере А. Г. Рубинштейна (1829-1894).

   Стр. 70. Но их теперь... так же мало...- Маньчжуры, коренные жители Маньчжурии, вскоре после установления в Китае власти маньчжурских императоров (1644) в большом количестве переселились со своей родины в Китай. Вместе с тем из внутренних районов Китая в Маньчжурию шел все увеличивавшийся поток китайских переселенцев, в массе которых со временем растворилось оставшееся в Маньчжурии коренное население этой страны. От китайцев они переняли их язык, культуру, обычаи. Маньчжур, до некоторой степени еще сохранивших свои национальные черты, в Маньчжурии в настоящее время насчитывается несколько десятков тысяч.

   Стр. 71. У вас ввели мировых? - Институт мировых судей был введен во второй половине XIX века; мировыми судами рассматривались преимущественно мелкие уголовные и гражданские дела.

   Стр. 73. ...квиетист.- Квиетизм - мистическое учение (особенно развитое в XVII в.), проповедовавшее смирение и духовное самоуглубление, якобы ведущее к абсолютному душевному покою. Здесь: человек относящийся безучастно к окружающей жизни.

   Стр. 75. Вторая - бестужевка.- Бестужевками назывались слушательницы Бестужевских курсов - женского высшего учебного заведения, учрежденного в Петербурге в 1878 году, по окончании которых давалось право преподавать в женских средних учебных заведениях. Во главе их стоял профессор русской истории К. Н. Бестужев-Рюмин (1829-1897), по фамилии которого курсы и получили свое наименование.

   Стр. 78. Они уже однажды владели этим краем...- Размежевание территории Дальнего Востока и установление государственной границы между Россией и Китаем первоначально были произведены Айгунским договором (1858), который определил государственную границу по Амуру, причем Уссурийский край от впадения реки Уссури в Амур до моря считался находящимся в общем владении. Окончательная граница между Китаем и Россией была установлена Пекинским договором (1860), который закрепил за Россией Уссурийский и Амурский края.

   Стр. 81. ...они стадами выходили на берег и паслись там.- Морская корова - вымершее водное млекопитающее