Головнин Василий Михайлович - Путешествие шлюпа "Диана" из Кронштадта в Камчатку...

ений помогло нам и его выразуметъ: он нам сказал, что на другой день поутру сигналом с крепости дано будет знать в город Nostra Senora del Desterro{89} (губернаторское пребывание) о нашем прибытии, и по получении оттуда ответа мы сами можем ехать в город и закупать все, что нам надобно.

   Мы от него узнали, что он здесь находился во время посещения сей гавани кораблями "Надежда" и "Нева"; помнит капитанов Крузенштерна и Лисянского и показал нам место, где они стояли на якоре.

   Расстались мы, будучи совершенно довольны один другим, и более потому, что хорошо друг друга поняли; а за всю такую выгоду мы обязаны лексикону.

   На другой день (10 января) поутру мы переменили место, подошли ближе к берегу. Приехавший из крепости адъютант уведомил: меня, что повеление губернаторское последовало позволить нам приступить к исправлению наших надобностей на берегу, также ехать в город и закупать нужные нам провизии и вещи. В 10-м часу я ездил с адъютантом к коменданту здешних крепостей. По приказанию коменданта адъютант его показал место, где мы можем поставить палатки для обсерватории, и недалеко от оного ручей пресной воды.

   После полудня мы успели свезти на берег пустые водяные бочки, поставить палатки для караула и для астрономических инструментов, которые со шлюпа перевезли на берег.

   Сегодня, кроме привезенных на лодке к борту арбузов, мы ничего свежего для команды на берегу купить не могли, невзирая на все наши старания сыскать что-нибудь.

   Ночью на 11-е число по горам и прямо над нами был сильный гром и молния с проливным дождем, в продолжение коего нашел жестокий шквал и продолжался около четверти часа; потом опять стало тихо, а к рассвету и гроза прошла. В 9-м часу поутру поехал я на своей шлюпке в город. Комендант послал со мною унтер-офицера показать мне дорогу и пристань. Расстояние от места, где шлюп стоял, до города было от 9 до 10 миль.

   По прибытии к губернатору, он меня тотчас принял. Как он сам, так и адъютанты его или не знали, или не хотели говорить ни по-французски, ни по-английски (первое, однакож, вероятнее) и потому призвали одного молодого португальца, изрядно знающего английский язык, быть переводчиком между нами.

   После ответов на обыкновенные вопросы, относящиеся к нашей экспедиции и к европейским политическим новостям, я стал просить позволения купить в городе нужных для нас провизии и вещей. Губернатор тотчас, призвав одного из богатейших здешних купцов, приказал ему при мне пособить нам сыскать все те вещи, в которых мы имели нужду.

   Рекомендательное письмо, данное мне португальским министром в Лондоне к графу Дез-Аркос, рио-жанейрскому вицерою{90}, для доставления к нему я вручил губернатору. По просьбе моей, он также обещался верно препроводить в Рио-Жанейро мои депеши для отправления в Лиссабон, откуда посредством нашего министра или консула они могут быть отосланы в Петербург.

   В обхождении, в разговорах и в поступках со мною губернатор показывал отменную учтивость и приветливость, кои были верными знаками хорошего его воспитания. Он приглашал меня к обеденному своему столу; но беспокойство, чтобы не потерять ни одной минуты в приготовлении шлюпа к походу, заставило меня извиниться, что обстоятельства препятствуют мне воспользоваться предлагаемой честью. Губернатор человек молодой, между 25 и 30 годами, мал ростом и нестатен собой, но в лице имеет много приятного.

   Любопытство заставило меня пройти по всем главным улицам.

   Полчаса совершенно довольно, чтобы видеть весь город; повидимому, в нем от 400 до 500 домов; все каменные, выбелены, двух - и одноэтажные, с большими окнами без стекол; примечательного, заслуживающего внимания путешественника в нем нет ничего.

   Условясь о приготовлении нужных для нас вещей и сделав по сему делу все распоряжения, чтобы оные как можно скорее были отсюда отправлены, я оставил город и возвратился на шлюп в 9-м часу вечера. С большим удовольствием увидел я, что работы наши как на берегу, так и на шлюпе отправлялись очень поспешно. Одно лишь неудобство, какое мы встретили в доставлении команде свежей пищи, было для меня чрезвычайно неприятно. Рогатого скота по берегам довольно, и он недорог; но жители не били скотины и не продавали мяса по частям; надобно было купить живого быка, которого довольно было бы на суточную порцию для всей команды трехдечного корабля. Но для нас одной ноги его было много, а жар среди лета, под 28-м градусом широты, натурально делал невозможным сохранить мясо даже в продолжение только 24 часов, и потому нужно было нарочно им заказывать пригонять телят и свиней, которые хотя, сравнивая цены по весу, и дороже приходились говяжьего мяса, но для нас было выгоднее несравненно покупать их, нежели быков, которых самую большую часть мы принуждены бы были бросать. Сегодня мы могли только выдать команде по 1/4 фунта свиного мяса и по стольку же свежей рыбы, купленной у жителей.

   В покупке свежей провизии нам много помогали два поселившиеся здесь иностранца: один из них немец, а другой ирландец. Каждый из них рассказал нам историю своей жизни и о нынешнем своем состоянии. Но рассказы таких людей обыкновенно бывают не что иное, как вымышленные басни, наполненные странными приключениями; предмет их - склонить пришельцев в свою пользу. Все такие бродяги, оставившие свое отечество, чтобы сыскать пропитание обманом, хитростью или нанявшись в службу чужой земли, обыкновенно рассказывают чудные, так сказать, свои похождения, которые могли бы обратить внимание и привлечь сожаление слушателей к их состоянию. Что они ни говорили, я с моей стороны ни одному слову не поверил. По знанию их португальского языка, они нам были полезны, за услуги их я им исправно платил и притом старался не допускать их обмануть себя, не показывая, впрочем, ни малейшего сомнения или недоверенности к их честности.

   Несмотря на чрезвычайные жары, мы работали от рассвета до сумерек.

   Самое трудное дело из всех, какие только нам повстречались, было вытащить из лесу дерево, срубленное нами на стеньгу, и притащить его к берегу. 15-го числа наш плотничий десятник выбрал, срубил и очистил дерево. Годных деревьев для нашей стеньги близко берега не было; а то, которое мы нашли, находилось на горах в густом лесу, от берега в расстоянии не менее 3 верст. Через все сие расстояние его надлежало тащить сквозь лес и кустарники, по негладкой, гористой земле. Часто нужно было срубать деревья или высокие пни, чтобы очистить место для поворота дерева, иногда спускать и поднимать его в крутых оврагах и перетаскивать через каменья в лощинах. Ночью сего сделать невозможно, и потому мы принуждены были днем его тащить.

   16-го числа целый день был употреблен для сей работы, которую чрезвычайный жар и зной делали несносной. Люди, употребленные к оной, должны были находиться в густом лесу, где царствовала совершенная тишина, ни малейшего дуновения ветра нельзя было чувствовать; а солнце, будучи почти над самой головой, проницало своими лучами по всему лесу; не было места, где бы можно было укрыться от действия оных. Жар был более несносен, нежели в банях. Но наши люди работали с начала до конца сего трудного дела, можно сказать, не отдыхая и во все время с веселым духом, без всякой приметной усталости.

   18 января мы перевезли с берега астрономические инструменты, палатку и все свои вещи и были в настоящей готовности итти в море.

   Продолжение повествования о нашем плавании по выходе из Бразилии я отношу к следующей главе, а здесь помещу сделанные нами замечания о гавани острова Св. Екатерины {*10}{91}.

   Местное положение, гидрография и укрепление гавани

   Остров Св. Екатерины лежит между 27° 19' и 27°50' южной широты; самая же большая ширина его около 6 миль. Два мыса, выдавшиеся от сего острова и материка Бразилии прямо по направлению О и W, сближаются на расстоянии один к другому около четверти мили. Сей канал составляет южный вход, в гавань, годный только для малых судов. Самая северная оконечность острова находится от матерого берега в расстоянии 6 1/4 миль по параллели.

   От сей черты, можно сказать, начинается вход в гавань. Северный ее предел заключается между крепостью Св. Антония, находящейся на острове Св. Екатерины, и другой крепостью, называемой Санта-Крус, построенной на небольшом островке, отделенном от матерого берега каналом, в ширину не более 150 сажен. Расстояние между сими двумя крепостями 3 3/4 мили. Оные составляют всю оборону северного входа в гавань, главного и обыкновенного для всех судов.

   Длина гавани от северного входа до южного 9 3/4 мили, и самая большая ее ширина около 6 1/2 миль; но не все пространство оной способно для принятия больших судов.

   Сей порт есть один из самых безопаснейших в целом свете; он способен вместить величайший военный или торговый флот. По всему пространству оного дно состоит из ила; нет никаких подводных каменьев или скрытых мелей, и глубина к берегам уменьшается постепенно. Гавань закрыта от всех ветров, кроме NO, но из сей четверти горизонта крепких ветров здесь никогда не бывает. В зимние же месяцы южного полушария южные ветры нередко дуют с большой жестокостью, но продолжаются недолго и опасны быть не могут, потому что гавань от S совершенно закрыта и глубина в ней мала, следовательно и большого волнения ветер в ней развести не в состоянии.

   Рек в гавань никаких не впадает, а с гор текут многие ручьи, как на материке, так и на острове. В некоторых из них вода отменно прозрачна и приятна для вкуса.

   Город de Nostra Senora del Desterro лежит на самом берегу южной стороны выдавшегося мыса от острова Св. Екатерины, на оконечности коего стоит крепость С.-Жуан; расстояние между городом и крепостью около полумили. Небольшой залив, перед городом находящийся, слишком мелководен для больших судов; но на рейде против него при нас стояли на якоре два или три португальских судна, производящие прибрежный торг. Впрочем, это только летом бывает, а зимой тут опасно стоять судам, потому что рейд совсем открыт южным ветрам.

   Кроме города, на берегах гавани есть два других селения: одно лежит на матером берегу, а другое на берегу острова. Впрочем, по всем берегам рассеяны маленькие домики в некотором расстоянии один от другого; внутри же земли, по словам жителей, нет вблизи никаких селений. Горы и обширные непроходимые леса, наполненные ядовитыми змеями и хищными животными, препятствуют иметь сообщение с внутренними местами, и для того жители строятся при берегах морских заливов или при устьях и на берегах судоходных рек и всякое сообщение между селениями, близко или далеко, производится водой. Даже соседи, на берегах сей гавани живущие, может быть не далее полуверсты, ездят друг к другу в своих кану (так называются маленькие лодки, из одного дерева выдолбленные). Такого рода езду они почитают не столь затруднительной, как итти сквозь лес или кустарник, где едва ли и тропинка есть; даже почты отправляются морем.

   Сия провинция принадлежит вицеройству Рио-Жанейрскому и имеет лишь сухопутное сообщение с Рио-Гранде{92} - рекой, которая лежит южнее Св. Екатерины, в расстоянии около 240 миль. Долины в соседстве оной усеяны рогатым скотом, который сюда пригоняют дорогой, идущей подле самого морского берега. В городе я видел, однакож, много лошадей; мне сказывали, что их держат жители более для верховой езды, нежели для путешествий и работы. Из селения Св. Антония дорога хороша, и есть повозки для езды.

   Крепостные строения гавани, будучи оставлены в небрежении, находятся в очень дурном состоянии. К сему надобно присовокупить, что они не снабжены и достаточным числом орудий; даже и те пушки, которые стоят на некоторых батареях, я не думаю, чтобы были годны к службе. Все они литы, по крайней мере, в XVII веке, если не прежде, и, будучи оставлены без всякого присмотра, от времени, погоды и ржавчины должны притти в негодность; сверх того и лафеты все сгнили.

   Что принадлежит до гарнизона, то он во всем совершенно соответствует укреплениям: в крепостце С.-Крус, где живет комендант, мы видели, я думаю, всю его силу. Мне показалось, что солдаты вышли нарочно, чтобы нас увидеть, когда мы вошли в ворота. Они смотрели на нас с некоторым любопытством. Если половина их была только так любопытна, то нельзя всему числу гарнизона превосходить 50 человек.

   Мундиры, или одежда их, нищенские; солдаты почти босые; ружья у часовых покрыты ржавчиной. Бледные, голодные лица явно показывали, что это были португальские войска. Нельзя бы язвительнее и сильнее написать сатиры на воинское звание, как только изобразить на картине такую фигуру с надписью "солдат".

   Но в городе у губернатора караул меня удивил: рост людей, вид их, платье и оружие были в таком состоянии, что не только в португальских колониях на островах, где мне случалось быть, но даже в самом Лиссабоне я не видывал гвардейских солдат в такой исправности. Правда, что их было очень мало, и легко случиться могло, что губернатор содержит своих телохранителей в лучшем порядке за счет прочих подчиненных ему воинских команд.

   Выгоды и невыгоды, какие гавань Св. Екатерины представляет заходящим в нее судам

   Суда, идущие из Европы в Тихое море, переходя Атлантический океан, непременно должны, по крайней мере один раз, зайти в какой-нибудь порт для получения пресной воды, свежих провизии и отдыха служителям. Обыкновенные в таких случаях пристани четыре: острова Зеленого мыса, мыс Доброй Надежды, Рио-Жанейро и остров Св. Екатерины. Плывущие восточным путем, то есть около мыса Доброй Надежды, по большей части избирают первые две; а те, кои намерены войти в Тихий океан западным путем, или около мыса Горна, заходят в одну из последних двух. Я буду говорить только здесь о гавани Св. Екатерины и единственно о том, что я сам действительно видел и опытом узнал.

   Географическое положение сей гавани есть одно из главных ее преимуществ: восточным ли путем суда идут в Тихий океан или западным, - в обоих сих случаях она лежит на дороге{*11}. Соседственные ей берега чисты, нет при них ни мелей, ни подводных каменьев; подходить к ним легко и безопасно при всяком ветре и во всякое время; лот всегда верно покажет расстояние от них. Вход в гавань совершенно свободен, в нем нет никаких опасностей и приметить его с моря очень нетрудно.

   Другое преимущество сей гавани состоит в безопасности от бурь, которою пользуются стоящие в ней суда. К сему надобно присовокупить и ту еще выгоду, что выход из нее никогда не может быть нисколько затруднителен.

   Самая же главная выгода, какую мореплаватели здесь иметь могут и которую они не должны терять из виду, есть великое изобилие разного рода свежих провизии и умеренная цена оных.

   Законы Португалии не только что запрещают бразильским своим подданным торговать с иностранцами, но даже и с португальцами не иначе позволяют производить торг, как только в двух главных портах: в С.-Сальвадоре и в Рио-Жанейро. Все продукты отвозятся в помянутые два порта на мелких прибрежных судах, а оттуда отправляются большими конвоями в Европу, отчего другие пристани Бразилии не имеют собственного своего торга. В них нет богатых купцов и никаких коммерческих заведений, и они очень малолюдны; а потому все природные их произведения чрезвычайно дешевы. Главные из них в сей провинции суть: сарачинское пшено{93}, кофе и китовая ловля {*12}.

   Здешний кофе, сказывают, есть самый лучший во всей Бразилии. Впрочем, земля производит много сахару; зелень и фрукты родятся в большом изобилии. При нас были совсем созревши арбузы, ананасы и бананы; лимоны же и апельсины еще были зелены и малы. Тыквы чрезвычайно много, она очень велика и вкусна.

   Рогатого скота и свиней довольно; баранов я не видал. Скот пригоняют с берегов Рио-Гранде; там он в таком множестве водится, что его бьют только для одних кож. Из дворовых птиц индеек, кур и уток очень много. Дичины, по словам жителей, иногда бывает чрезвычайно много на озерах низменных мест.

   Жители сказывают, что по временам года рыба заходит в гавань великими стаями и ловится в удивительном изобилии. Лаперуз был здесь в ноябре и пишет, что при нем стоило только закинуть невод, чтобы вытащить его полон рыбы. Но мы не были так счастливы: удами нам почти ничего не удалось поймать, а неводом подле берега часа в три мы не более сорока рыб поймали. Они были величиной с плотву, лишь немного толще, и очень вкусны. Да и жители, ловившие рыбу удами на своих лодках подле нас, не лучший успех имели. Они обыкновенно начинали ловить поутру, а в полдень привозили пойманную рыбу к нам продавать, и мы никогда много рыбы у них не видали.

   Гавань Св. Екатерины имеет еще одно преимущество, а именно: добросердечный и смирный нрав жителей, обитающих по берегам ее. Они суеверны, ленивы и бедны, но честны, ласковы и услужливы. Они ничего у нас не украли и не покушались украсть, хотя и имели разные к тому случаи на берегу. Если за некоторые ими продаваемые нам вещи они иногда и просили дороже того, за что бы они уступили их своим соотечественникам, то разность была очень невелика. Впрочем, это весьма натурально: где же и в какой земле жители при продаже не употребляют в свою пользу неведения и неопытности чужеземцев? Притом, к чести их надобно сказать, что, получая от нас плату за доставленную ими на шлюп свежую провизию, зелень и фрукты в первые дни нашего прибытия почти без всякого торга с нашей стороны, они нимало цены вещам не увеличили, что им легко можно было бы сделать под разными предлогами. Надобно знать, что я не приписываю такой простоты поселившимся здесь немцам и англичанам.

   Теперь остается сказать о невыгодах, какие могут встретиться судам в сей гавани. Их, по мнению моему, только две: одна постоянная, а другая временная. Здесь нет ни казенного морского арсенала, ни партикулярных верфей, словом сказать, никакое судостроение не производится; а потому и нельзя сыскать ни морских снарядов, ни мастеровых. Следовательно, судно, потерпевшее какие-нибудь важные повреждения, не может от порта получить никакого пособия и всю починку и все исправления должно производить своими материалами и своими людьми, что не всегда можно и делать, ибо повреждения часто могут быть таковы, что без помощи устроенной верфи исправить их невозможно; притом и лес доставать здесь очень трудно. Я выше говорил, каких трудов нам стоило доставить дерево для фор-стеньги, длиною только в 34 фута. Впрочем, на горах растет много прекрасного леса, годного на всякое строение; я не знаю, какое название дают сего рода дереву ботаники, а у мореплавателей оно известно под именем бразильского дерева{94}. Оно несколько красновато, чрезвычайно твердо, а когда сырое, то так тяжело, что на воде тонет.

   Временной же невыгоде бывают суда подвержены только в исходе февраля, в марте и в апреле, после чрезвычайных летних жаров. Тогда начинаются здесь эпидемические болезни, часто сопровождаемые пагубными следствиями, а особливо для людей, не привыкших к климату. Надобно, однакож, знать, что это не так, как в некоторых других жарких местах Америки или в Западной Индии, где заразительная смертоносная горячка всякий год периодически опустошает целые селения; здесь же, по словам жителей, не всякий год такие болезни бывают опасны.

  

  

   Поутру в 5 часов 19-го числа мы снялись с якоря и пошли в путь.

   В инструкции Государственной Адмиралтейств-коллегий мне предоставлено было избрать путь для перехода в Камчатку и для возвратного плавания оттуда в Европу, в чем я должен был руководствоваться временами года, состоянием погод и господствующих ветров в разных морях, коими нам плыть надлежало.

   Время нашего отправления из Бразилии и весьма дурной ход "Дианы" не позволяли мне иметь ни малейшей надежды обойти мыс Горн{95} прежде марта месяца, который почитается самым бурным и опасным для мореплавателей в сих широтах, и не без причины. Опыты показали, каким бедственным случаям подвержены были многие суда, покушавшиеся обходить мыс Горн в осенние месяцы южного полушария. Но из сего надобно сделать исключения: Маршанд{96} обходил сей мыс в апреле, не встретив ни штормов, ни продолжительных противных ветров. Корабли "Надежда" и "Нева" обошли его в марте с таким же счастием. То почему же оно и нам не могло благоприятствовать? Я так же на него мог надеяться, как и другие, а в случае неудачи всегда можно было спуститься, скоро и безопасно достичь мыса Доброй Надежды по причине господствующих в больших южных широтах западных ветров. Потому я принял намерение покуситься итти около мыса Горна.

   Мое намерение было пройти между Фалкландскими островами{97} и Патагонским берегом {98}, а обойдя мыс Горн, итти прямо к островам Маркиза Мендозы{99}, не заходя никуда. И потому сей переход был бы самый продолжительный из всех прочих, заключавшихся в плане нашего вояжа. Следовательно, запас провизии и пресной воды должен быть соразмерно велик. Сухих и соленых провизии, а также и крепких напитков мы имели большое количество; но живым скотом и птицами теснота шлюпа не позволяла нам запастись, и мы принуждены были сей недостаток вознаградить зеленью и фруктами - луком, тыквами, арбузами, ананасами и лимонами. Пресной воды у нас было 1707 ведер; количества сего могло быть нам достаточно на пять месяцев.

   Многие из нижних чинов весьма хорошим поведением, знанием и усердием к должности и всегдашней готовностью подвергать себя всякой опасности, когда нужда того требовала, заслуживали награждение. Желая сколько возможно приметным образом отличить достойных людей от дурных, я собрал в 1 час пополудни всех офицеров и служителей на шканцы и в присутствии их выдал достойным награждение.

   Во всю сию ночь ветер дул крепко и развел немалое волнение; блеск от волн был чрезвычайный, так что пена от носу шлюпа, при скором ходе отбиваемая, разливала свет на передние паруса, подобно как от большого огня, и в две следующие ночи море так же блестело.

   25-го и 26-го чисел мы проходили направление устья реки Платы{100}, в расстоянии от оного 150 миль. Проходя помянутую реку, мы видели еще несколько летучих рыб и черепаху чрезвычайной величины, хотя широта была почти 15 градусами южнее тропика. Сего числа (27-го) начали показываться разные морские птицы большими стаями. 31 января начало показываться морское растение, отрываемое от каменьев, которое у нас некоторые называют морским поростом, а другие - морской капустой {101}; это было в широте 43°. В сие время холод начал быть очень для нас чувствителен и заставил прибегнуть к теплому платью, а особливо по ночам.

   Погода была ясная; поутру 2 февраля увидели мы под ветром пять судов и скоро приметили, что они находятся тут на китовом промысле{*13}. В полдень, подойдя к одному из них, мы узнали, что все они из соединенных областей североамериканской республики.

   Мы видели несколько их лодок в погоне за двумя китами, из коих одного им удалось ранить. Когда мы подошли к одному из их судов (не поднимая своего флага), на сем судне оставалось только два или три негра, а прочие все находились на ловле. Такая сцена была еще для всех нас новой, и мы с большим любопытством смотрели на проворство и неустрашимость этих людей, преследовавших китов. Надобно думать, что сия часть океана весьма изобильна китами: мы видели здесь кругом себя множество фонтанов, бросаемых сими животными, а притом пять судов не стали бы заниматься ловлей вместе там, где добыча редко попадается. Это было в широте 45°41', долготе 60°43'.

   Февраля 9-го, в 5-м часу поутру, при умеренном ветре, в мрачную погоду, идучи к S под всеми парусами, увидели мы недалеко впереди высокую землю. Земли впереди у нас никакой быть не могло. Но призрак был столько обманчив, что чем более мы его рассматривали, тем явственнее и приметнее казался он землею; горы, холмы, разлоги между ними и отрубы так чисто изображали настоящий берег, что я начал сомневаться, не снесло ли нас к западу весьма сильным течением и что видимая нами земля есть Статенландия{102} и часть Огненной Земли.

   Мы легли в дрейф и бросили лот, но линем в 80 сажен дна не достали; после сего, поставя все паруса, опять пошли прямо к берегу, который скоро начал изменяться в своем виде, а туман стал подниматься вверх. Я во всю мою службу на море не видывал прежде такого обманчивого призрака от туманов, показывающихся вдали берегов; таковые явления англичане называют туманными банками (Fog-Bank).

   Сего числа прошли мы параллель мыса Горна в долготе 63°20'W; тут нас встретила весьма большая зыбь и продолжалась два дня, но крепкого ветра не было. До сего времени мы почти всякий день видели китов: пройдя параллель 45°, а особливо против Магелланова пролива, их было очень много. Но здесь они нас оставили, а показались пестрые касатки {103}; в воде они казались шахматными; пестрины были белые и черные; иногда они по двое и по трое суток следовали за судном. Альбатросы и разного рода петрели не переставали нам сопутствовать.

   Пройдя параллель мыса Горна, мы имели до 6 часов утра 12-го числа тихий, а иногда умеренный ветер, почти беспрестанно переменявшийся.

   В 7-м часу поутру 12-го числа ветер сделался от NO и продолжал умеренно дуть до 6 часов вечера, а потом перешел к SO и стал несравненно сильнее; погода была пасмурная, дождливая и холодная. Пользуясь благополучным ветром, мы несли все паруса и сего числа прошли меридиан мыса Горна в широте 58°12'.

   В полдень 14-го числа ветер сделался от W и стал вдруг крепчать, а в 4 часа пополудни начался жестокий шторм, с сильными шквалами, с пасмурностью и дождем; волнение было чрезвычайно велико, буря продолжалась 12 часов, а в 4 часа утра 15-го числа стала гораздо тише; но к ночи ветер опять сделался весьма крепкий и в ночь дул ужасными шквалами, которые находили почти беспрестанно с дождем, и погода вообще была чрезвычайно пасмурна.

   К полудню 16-го числа ветер утих и начал быть умеренный, но не переставал дуть нам противный из NW четверти до утра 18-го числа.

   В 8 часов утра 18-го числа сделался умеренный ветер из NO четверти; тогда мы поставили все паруса и стали править на WtN по компасу. В сие время мы находились в широте 59°48'33''; это была самая большая широта, какой мы достигали.

   После полудня 22 февраля начался шторм, который дул частыми шквалами, приносившими с собою всегда дождь, снег или град, и горизонт был беспрестанно покрыт мрачностию и туманом. При начале сей бури мы были в широте 59°11', в долготе 82°20'. Первые двое суток (22 и 23-го) крепкий ветер дул шквалами от SW, не переходил далее W и иногда, на самое короткое время, смягчался. Но это было не надолго. Часто случалось, что едва успели мы поставить парус, как в то же время и убирать его надобно было от жестоких порывов.

   Поутру 24-го числа начался самый ужасный шторм; не было средств нести никаких парусов, кроме штормовых стакселей {104}. Жестокое волнение, бывшее натуральным следствием продолжительности бури в таком великом пространстве вод, как Южный океан, совсем лишало шлюп хода вперед; нас несло боком по направлению волн и ветра.

   Несмотря, однакож, на бурю и страшное волнение, мы раза два или три поворачивали, смотря по перемене ветра, только без всякой выгоды. Волнение от переменных ветров было с разных сторон и, так сказать, толчеею, следовательно вредное для всякого рода судов. Поворотя при перемене ветра, мы должны были лежать почти против волнения, разведенного прежним ветром. В таком случае и с большими парусами невозможно было бы иметь порядочного хода, а под штормовыми стакселями судно совсем ничего вперед не подавалось, а только было подвержено чрезвычайной боковой и килевой качке. Кроме того, при всяком повороте мы по необходимости должны были очень много спускаться под ветер{*14}{105}.

   Между тем шторм нимало не смягчался, а продолжал дуть с прежней жестокостью шквалами, со снегом, градом или дождем. Долгота наша нам показала, что мы западнее мыса Пилляра {106} только на 1°57', что в здешней широте сделает немного более 60 миль; а потому я счел, что в таком море и в такое время года, когда по многим опытам известно, что бури продолжаются непрерывно по целому месяцу и более, неблагоразумно было продолжать на левый галс, который час от часу приближал нас к берегам Огненной Земли, и для того около полудня (27 февраля) мы поворотили на правый галс, с тем, чтобы в случае продолжения бури быть безопасным от берегов.

   К 8 часам вечера ветер чувствительно утих, а в 7-м часу шторм опять поднялся с прежней жестокостью; пасмурность, град, снег и дождь по обыкновению сопровождали его; ход наш почти совсем уничтожился, и нас опять потащило боком.

   Во всякий крепкий ветер положение наше было чрезвычайно неприятно, а в продолжительные бури оно было очень вредно и даже опасно для здоровья служителей. В Бразилии я велел законопатить пушечные порты и залить смолой, оставя только по два на стороне для проветривания дека в ясные, тихие погоды. Несмотря, однакож, на сию предосторожность, многие из них чрезвычайным образом текли, и так как они были низки, то, находясь в качку беспрестанно под водой, впускали большое количество воды.

   Мы принуждены были часто с дека, где жила команда, и из офицерских кают воду ведрами выносить. Замазывая текущие места портов салом с золой, мы могли уменьшить течь; но мокроты и сырости в палубе избежать было невозможно; люков открыть средств не было. Даже в один небольшой люк, коего только половина не закрывалась для прохода людей, часто попадала вода от всплесков волн, дождя и снега, которые также беспрестанно мочили платье вахтенных служителей, а ненастное время не давало ни одного случая просушить оное. Офицеры имели более платья, нежели нижние чины, но и они принуждены были иногда в мокром верхнем платье выходить на вахту.

   Невзирая на такое наше положение, я имел намерение держаться у мыса Горна в ожидании благополучного ветра, пока есть возможность и количество пресной воды позволит. Но лекарь меня уведомил, что он заметил у некоторых служителей признаки морской цынги, и советовал в выдаваемую им водку класть хину. Совет его тотчас был принят.

   Сие известие заставило меня обратить все мое внимание на наше состояние. Счастливо и скоро обойдя мыс Горн, путь к Камчатке более не представлял никаких затруднений и препятствий, и мог быть совершен в короткое время; но мы находились в сем море в осеннее равноденствие здешнего климата, а сие время есть самое бурное и опасное в больших широтах. Несчастные примеры многих прежних мореплавателей, которые, упорствуя обойти мыс Гори в то же время года, принуждены были оставить свое предприятие и спуститься с экипажем, зараженным цынготной болезнью, с потерею многих людей и с повреждениями и течью в судне, были верными доказательствами, что здесь крепкие ветры по месяцу и более сряду дуют с западной стороны.

   Не говоря о несчастиях, постигших Ансонову{107} эскадру, которая состояла из линейных кораблей и других больших судов, кои, будучи наполнены людьми, отправившимися из самой Англии с разными болезнями, могли бы потерпеть подобные несчастья и в менее неблагоприятном климате, - следующие случаи показывают, сколь должен быть осторожен мореплаватель, покушающийся обойти сей мыс в зимние месяцы.

   В 1767 году испанский галион{108} "Св. Михаил", шедший в Лиму{109}, у мыса Горна 45 дней боролся с противными крепкими ветрами и, потеряв цынготной болезнию 39 человек из своего экипажа, пришел в реку Плату в таком состоянии, что только офицеры да три матроса были в состоянии отправлять корабельную работу.

   Английский капитан Бляй, бывший в вояже с капитаном Куком и после ставший известным в Европе по удивительному своему спасению на небольшом гребном судне, на коем он переплыл в 41 день около 4000 миль, в 1788 году был послан английским правительством в Тихий океан на судне "Bounty"{110}, нарочно для сего вояжа приготовленном в королевском доке. В продолжение 30 дней, кои он находился у мыса Горна, почти беспрестанно дули противные крепкие ветры, которые вместе с ужасным волнением причинили судну его такую течь, что они каждый час принуждены были помпами выливать воду; а напоследок сей случай и показавшаяся в команде болезнь заставили его спуститься к мысу Доброй Надежды и итти в Тихий океан около Новой Голландии.

   Надежда была весьма слаба с успехом совершить мое предприятие. Ни малейших признаков к перемене ветра не было; ртуть в барометре стояла весьма низко, что по большей части во всех широтах выше тропиков означает продолжение западного ветра. Облака и тучи с дождем, снегом или градом неслись быстро по ветру, который, нимало не утихая, дул сильными шквалами.

   С другой стороны, владычествующие в больших широтах западные ветры обещали нам скорый переход к мысу Доброй Надежды, где, исправя судно, дав время людям отдохнуть и запастись свежими провизиями и зеленью, я мог продолжать путь или Китайским морем, с попутным муссоном, или около Новой Голландии{111}, если бы скоро могли мы оставить мыс Доброй Надежды, смотря по времени нашего от него отправления. На обеих сих дорогах есть дружеские порты{*15}{112}, и которым бы путем я ни пошел, в обоих случаях мог достигнуть Камчатки прежде осени, хотя и гораздо позднее, нежели когда бы нам благополучно удалось обойти мыс Горн.

   Рассматривая со вниманием все вышеозначенные обстоятельства, я принял намерение не полагаться на подверженную сомнению удачу и, не теряя напрасно времени у мыса Горна, спуститься к мысу Доброй Надежды, стараясь достигнуть Камчатки, хотя дальнейшим, но зато вернейшим путем; а потому 29 февраля в 10 часов утра, будучи в широте 56°40', долготе 78°, мы спустились от ветра и стали держать к О; ветер тогда был W, облака иногда неслись почти прямо к N, поднимаясь на горизонте, но после переменяли свое направление и шли по ветру.

   10, 11, 12-го и до полудня 13-го числа ветер дул крепкий, по большей части шквалами, с западной стороны, и точно таким же образом, как у мыса Горна, переходя в NW и SW четверти, из одной в другую, причиняя тем чрезвычайное волнение. Во все сие время погода вообще была облачная и пасмурная и часто шел дождь. За две недели перед сим такой ветер был бы для нас чрезмерно несносен. Но здесь мы с удовольствием смотрели на его возобновление, как потому, что он был нам попутный, так и для того, что мы более уверились в наступлении периодических продолжительных бурь у мыса Горна, между которым и нами не было никакого берега, следовательно вероятно, что дующие на здешнем меридиане западные штормы приходят оттуда. С полудня 13-го числа ветер стал утихать, а с захождением солнца наступил штиль; ночью шел проливной дождь, блистала молния и слышен был гром; мы тогда находились в широте 50°41'.

   На рассвете в 6-м часу 27-го числа открылся нам прямо впереди западный из островов Тристан-д'-Кунья {113}, названный на английских картах Неприступным (Inaccessible), в расстоянии по глазомеру 25 или 30 миль, а скоро после и остров Тристан показался. Он сверху более половины вышины покрыт был облаками.

   В 11-м часу прошли мы линию створа островов Неприступного и Найтенгеля в расстоянии от первого 12 или 15 миль. Если южный его берег столько же высок и так же утесист, как и северный, то имя неприступного не без причины ему дано: с северной стороны нет никаких средств к нему пристать - утесистые, перпендикулярные скалы означают большую глубину подле самого берега, который, встречая океанские воды, производит ужасный прибой. До полудня остров Тристан был почти весь скрыт в облаках, а после атмосфера над ним прочистилась, и мы увидели до самой ночи вершину его, покрытую снегом. Он чрезвычайно высок. Видом он очень похож на купол или на обращенный вверх дном котел. Другие два острова, говоря о них сравнительно с Тристаном, очень низки.

   Три острова, из коих самый большой в окружности не более 20 миль, помещенные природой среди океана, в превеликом расстоянии от обоих материков и в поясе, подверженном частым бурям и даже, можно сказать, судя по здешнему полушарию, в суровом климате, конечно несвойственны для обитания людей и не могут ничего производить, что бы привлекало купцов и промышленников; но для мореплавателей они не бесполезны. У Тристана и Найтенгеля есть хорошие якорные места и безопасные пристани. Все те, которым случилось приставать к ним, уверяют, что пресную воду очень легко можно получить, также и дрова из больших кустарников, а сверх того и рыбы много ловится.

   На пути нашем от мыса Горна до островов Тристан-да-Кунья всякий день, когда не было чрезвычайно жестокого ветра, мы были окружены альбатросами, разного рода петрелями и некоторыми другими морскими птицами, в крепкие же ветры они скрывались, а лишь одни штормовые петрели летали около нас. Но накануне того дня, как мы увидели помянутые острова и когда проходили их, ни одной птицы не видали. Я о сем случае здесь упоминаю для того, что не надобно считать себя далеко от берегов, когда птицы не являются. Также и когда они покажутся в большом числе, это не есть признак близости земли. Я разумею здесь океанских птиц, как-то: альбатросы, пинтады {114}, петрели и др. Впрочем, есть водяные птицы, которые никогда далеко от берегов не отделяются, например бакланы, пингвины и другие; появление их всегда означает, что берег должен быть очень близко.

   От островов Тристан-да-Кунья мы держали к востоку. Погода стояла облачная и иногда шел дождь, а потом наступили ясные дни и тихие ветры, которые дули с западной стороны. 1 апреля, около полудня, мы прошли гринвичский меридиан в широте 35°, с которого пошли 1 ноября прошлого года, ровно за пять месяцев перед сим. Погода стояла по большей части ясная, иногда была облачная, но сухая, без дождя.

   5-го числа был день светлого Христова воскресенья, который мы праздновали так, как обстоятельства наши позволяли нам. Стол наш, как и у всей команды, состоял из казенной солонины и супу. Один лишь альбатрос, которого мы за несколько дней перед сим застрелили, составлял разность между офицерским столом и служительским обедом. Будучи изжарен, видом он очень много походил на самого большого гуся, а в цвете совсем не было никакой разности; но для вкуса даже голодного человека неприятен, а после делался противен: запах морских растений очень чувствителен, коль скоро кусок положишь в рот. Капитан Бляй в своем вояже упоминает, что они ловили альбатросов и пинтад на уду и после держали их несколько времени в курятнике, кормя мукой; мясо их теряло тот неприятный и отвратительный вкус и запах, который оно получает от употребления сими птицами натуральной своей пищи, собираемой ими на поверхности океана, так что пинтады равнялись с лучшими утками, а альбатросы с гусями; нам не удалось сделать подобного опыта.

   Тихие ветры дули до 8-го числа, а тогда во все почти сутки был совершенный штиль. Вода была светла и гладка, как зеркало, зыбь лишь, как то обыкновенно в океане бывает, приводила ее в движение. Надобно сказать, однакож, что зыбь как сегодня, так и во все время с наступления таких ветров была очень невелика.

   Сегодня убили мы двух альбатросов, которых согласились замочить в уксусе; лекарь наш думал, что сим способом мясо их потеряет тот противный вкус и запах, который все морские птицы более или менее имеют; однакож опыт сей не удался. Вчерашнего числа (7-го), будучи в 35° южной широты, мы видели стадо летучих рыб и в то же время несколько альбатросов. Известно, что природа для обитания первых определила жаркий пояс и они редко видны бывают так далеко вне тропиков. Напротив, альбатросам сырой и холодный климат свойственен, где они показываются в большом числе; итак, можно сказать, что сия широта была границей, разделяющей сии два рода воздушных и морских животных.

   16-го числа мы видели морское животное (из рода малых китов), англичанами называемое грампус{115}, а 17-го числа мы прошли береговой тростник, носимый по морю.

   На рассвете 18-го числа, в 6 часов, вдруг открылся нам, прямо впереди у нас, берег мыса Доброй Надежды, простирающийся от Столового залива{116} до самой оконечности мыса. Едва ли можно вообразить великолепнее картину, как вид сего берега, в каком он нам представился. Небо над ним было совершенно чисто, и ни на высокой Столовой горе, ни на других ее окружающих ни одного облака не было видно. Лучи восходящего из-за гор солнца, разливая красноватый цвет в воздухе, изображали, или, лучше сказать, отливали, отменно все покаты, крутизны и небольшие возвышенности и неровности, находящиеся на вершинах гор. Столовая гора, названная так по фигуре своей, коей плоская и горизонтальная вершина изображает вид стола, редко, я думаю, открывается в таком величественном виде приходящим к мысу Доброй Надежды мореплавателям.

   Когда мы увидели берег, ветер был свежий StW. Столовый залив тогда находился от нас на О по компасу, в расстоянии 32 миль, следовательно, мы могли бы скоро в него войти. Но после апреля ни одно судно без большой и необходимой надобности в нем не стоит, потому что с мая по октябрь здесь часто дуют жестокие ветры от NW, которым залив совсем открыт, и ужасное океанское поднимаемое ими волнение прямо идет в него, не встречая никакого препятствия, и потому редко проходит, чтобы суда, остающиеся в заливе по какому-нибудь случаю на зиму, не претерпели кораблекрушения. Сии причины заставили меня не входить в него, а итти прямо в Симанскую губу{117}, в которую, однакож, ветры препятствовали нам войти ровно трое суток, ибо самую оконечность мыса Доброй Надежды мы не прежде увидели, как на рассвете 21-го числа, и стали держать под всеми парусами в Фалс-Бай {118} при ветре от SW; тогда туда же шел с нами небольшой катер.

   При входе в залив ветер сделался очень тихий и иногда, утихая совсем, принуждал нас итти буксиром.

   Я послал лейтенанта Рикорда к начальнику английской эскадры снестись, будет ли он отвечать равным числом выстрелов на наш салют. Почти в то же время подъехал к шлюпу капитан Корбет, командир фрегата "Нереида". Я его знал, будучи на фрегате "Сигорс" под его командой в службу мою в английском, флоте. Узнавши, что мы принадлежим к императорскому российскому флоту (тихая погода не позволила им рассмотреть наш флаг прежде), он тотчас поехал на командорский корабль, не входя на шлюп и не спрашивая, откуда и куда мы идем; такой его поступок я причел к тому, что он не хотел нарушить карантинных постановлений английских портов.

   Через минуту после него приехал к нам с командорского корабля лейтенант и, узнав, откуда и куда мы идем, нас оставил. Между тем мы подошли к якорному месту, будучи между батареями рейда и не далее ружейного выстрела от командорского корабля. Тогда фрегат, выпустив канаты, поставил паруса и подошел к нам, и в то же время со всех военных судов, бывших на рейде, приехали на шлюп вооруженные гребные суда. Лейтенант с командорского корабля мне объявил, что по случаю войны между Россией и Англией фрегат снялся с якоря, и он прислан овладеть шлюпом, как законным призом.

   Узнавши от меня о предмете нашего вояжа и о паспорте, данном нам от английского правительства, он тотчас велел своим людям войти опять на свои суда и отправил с сим известием офицера на фрегат к капитану Корбету (капитан Роулей, начальник здешней эскадры и имевший на своем корабле командорский вымпел, находился к Капштате, главном городе сей колонии {119}, в расстоянии отсюда около 35 верст), который тотчас приказал всем английским шлюпкам нас оставить, и освободил лейтенанта Рикорда, приказав ему уведомить меня, что он в ту же минуту отправит курьера к командору с донесением о нашем деле и будет ожидать его решения. Притом дал ему знать, что хотя караула на шлюп он не посылает, но будет с фрегатом во всю ночь готов вступить под паруса на случай, если мы покусимся уйти, и сверх того велел мастеру-атенданту{*16} поставить шлюп фертоинг{120} между их военными судами и берегом, что он и исполнил.

   Итак, будучи 93 дня под парусами, мы пришли наконец в порт благополучно, но не могу сказать счастливо. Если бы, подходя к мысу Доброй Надежды встретили мы какое-нибудь нейтральное судно и могли бы от него известиться о войне у нас с англичанами, то я ни под каким видом не решился бы зайти в здешние порты, потому что состояние наше позволяло нам без большого риска и без всякой опасности пуститься к заливу Адвентюра, лежащему на юго-восточном берегу Вандименовой Земли, где удобно можно получить пресную воду, дрова, несколько дикой зелени и изобильное количество рыбы; в заливе Антрекасто те же пособия могли бы мы найти.

   В продолжение трехмесячного нашего плавания команда только пять дней имела в пищу свежее мясо, однакож более двух человек больных у нас никогда не было, да и те нетрудно и не опасно. Показавшиеся знаки цынготной болезни от необыкновенно морских и сырых погод у мыса Горна по наступлении ясных теплых дней и от употребления хины и спрюсового пива скоро прошли.

   Шлюп не имел никаких повреждений. При всех вышесказанных обстоятельствах нашего положения нам ничего не было более нужно для избежания препон нашему вояжу от войны с англичанами, как только знать об объявлении оной; но судьбе угодно было, чтобы сего не случилось до самого прибытия нашего в неприятельский порт,