Иванов-Разумник Р. В. - Переписка Горького с Р. В. Ивановым-Разумником

   Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка

   Литературное наследство. Том девяносто пятый

   М., "Наука" 1988

   Ответственные редакторы И. С. Зильберштейн, Н. И. Дикушина

   Том подготовлен совместно с Архивом А. М. Горького

   OCR Ловецкая Т.Ю.

  

   В 1930 г. по инициативе Горького стал выходить журнал "Литературная учеба", которому писатель придавал большое значение в деле подготовки творческой молодежи, обучения "начинающих писателей литературной грамоте". Внося коррективы в "планы-проспекты" основных отделов "Литературной учебы", Горький отмечал упущения в проекте, ставившем своей задачей освещение истории русской литературно-критической мысли: "Среди критиков назван даже Ляцкий, но нет Валериана Майкова, Волынского - реставратора "идеализма", Ю. Айхенвальда - крайне типичного эстета, нет Иванова-Разумника, который,- на мой взгляд,- весьма основательно заразил своею мизантропией Переверзева"¹. Параллель с В. Ф. Переверзевым, лидером социологического литературоведения 1920-х годов, неожиданна и парадоксальна (в особенности если учитывать, что Иванов-Разумник подверг в свое время метод Переверзева сокрушительной критике)². Тем не менее ту же мысль высказал Горький и в письме к А. К. Виноградову: "...мне показалось, что Переверзев духовно сроден Иванову-Разумнику"³. Приведенные слова Горького косвенно свидетельствуют о том, что он считал Иванова-Разумника одним из характерных представителей русской критики начала XX в., без учета деятельности которого невозможно достаточно полное и отчетливое представление о литературном процессе этого времени.

   Отношение Горького к идеологу неонародничества Иванову-Разумнику было сложным⁴. Первую крупную работу Иванова-Разумника - "Историю русской общественной мысли" (Т. 1-2. СПб., 1907), задуманную автором как история русской интеллигенции, Горький встретил критически. Это исследование основывалось на понимании интеллигенции как некой "внеклассовой, внесословной, преемственной группы"⁵. Внесословность и внеклассовость Иванов-Разумник выводил из способности интеллигенции бороться за цели и идеалы, выходящие за рамки ее собственных интересов, а преемственность - из единства той задачи, которая стояла перед разными поколениями русской интеллигенции и которую критик вслед за П. Лавровым формулировал как "творчество новых форм и идеалов и активное проведение их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности"⁶. По мысли Иванова-Разумника, противником интеллигенции выступало мещанство, группа также внесословная, внеклассовая и преемственная, объединяющая людей "по их этическому уровню, по отсутствию в них яркой индивидуальности, по узости и плоскости их мировоззрения"⁷. Роль интеллигенции сводилась Ивановым-Разумником к вечной борьбе с мещанством.

   Другая сторона мировоззрения Иванова-Разумника - защита прав индивидуума, личности, в чем он продолжал идеи "субъективной социологии" Н. К. Михайловского. Определяющей чертой интеллигенции критик считал развитое чувство личности. Эту черту он называл индивидуализмом, вкладывая в этот термин свой, особый смысл. В его системе этических представлений индивидуализм противостоял, с одной стороны, антииндивидуализму, т. е. социальному детерминизму, а с другой - ультраиндивидуализму, т. е. индивидуализму антиобщественному, декадентскому. "Индивидуализм есть примат личности,- писал Иванов-Разумник,- вот самое широкое, общее определение; индивидуализм есть признание человеческой личности первой и главной ценностью"⁸. Этот "общественный индивидуализм", целью которого являлась борьба за "индивидуалистический социализм", и был символом веры Иванова-Разумника.

   Такое понимание "индивидуализма" представлялось Горькому попыткой влить новое вино в старые мехи. Свои надежды на осуществление революционных идеалов Горький связывал с идеей социалистического коллективизма. В статье "Разрушение личности" (1908) он писал: "Сама по себе, вне связи с коллективом, вне круга какой-либо широкой, объединяющей людей идеи, индивидуальность - инертна, консервативна и враждебна развитию жизни"⁹. Задачу данного исторического момента Горький усматривал в "создании классовых, групповых и партийных коллективов" ¹⁰. Именно поэтому он выступал против индивидуализма в любых модификациях, даже если он, как у Иванова-Разумника, сочетался с политическим радикализмом. В той же статье Горький указывал на два возможных отношения индивидуализма к классовой борьбе пролетариата. Первое из них открыто враждебно к ней: "...демократия, идущая обновить жизнь мира, не хочет подать сим "аристократам духа" милостыню внимания своего; они это знают и потому искренно ненавидят ее"¹¹. Но не менее неприемлемым представлялось Горькому и то отношение к классовой борьбе пролетариата, возможность которого заключалась в позиции таких идеологов интеллигенции, как Иванов-Разумник. "Некоторые из них,- писал Горький,- будучи хитрее и понимая великое значение грядущего, желали бы встать в ряды социалистов как законодатели, пророки, командиры, но демос должен понять, и неминуемо поймет, что эта готовность мещан идти в ногу с ним скрывает под собою все то же стремление мещанина к "самоутверждению своей личности"" ¹². В данном случае Горький вполне мог подразумевать, в числе прочих, и Иванова-Разумника, и именно так трактовал задачи его "общественного индивидуализма". Употребляя термин "мещанство" в "Заметках о мещанстве" и в статье "Разрушение личности", Горький вкладывал в него иной, нежели Иванов-Разумник, смысл. Для Горького мещанство - это индивидуализм, "который навсегда лишен способности ощущать в мире что-либо иное, кроме себя и смерти пред собою. Если он иногда говорит о страданиях всего мира, то он не вспоминает о стремлении мира уничтожить страдания, если же вспоминает об этом, то лишь для того, чтобы заявить: страдание непобедимо. Непобедимо,- ибо опустошенная одиночеством душа слепа, она не видит стихийной активности коллектива, и мысль о победе не существует для нее" ¹³. Один из основных пороков буржуазной интеллигенции Горький видел в том, что она "после каждой встречи с народом" стремится "возвратиться на круги своя" - от разрешения проблемы социальной к разрешению индивидуальной проблемы ¹⁴.

   Стремление возвысить "вечные" вопросы человеческого и личного бытия над вопросами социальными было в определенной мере присуще и Иванову-Разумнику. Именно эта черта позволяла Горькому сближать критика с кругом лиц, весьма далеких от него и по политическим, и по идейным устремлениям. Например, в апреле 1908 г. в письме к К. П. Пятницкому Горький, давая резко негативную оценку многим литераторам, называет Иванова-Разумника, наряду с Д. Мережковским, П. Струве, Ф. Сологубом, в составе той "шайки дряни", против которой должно выступить "Знание" (XXIX, 59). "Разумники и Мережковские способны отравить здорового и сильного",- пишет он в марте того же года Е. П. Пешковой¹⁵. Несмотря на то что общественные взгляды Иванова-Разумника никогда не были антиреволюционными, его имя ставится Горьким рядом с теми, кто в этот период совершал "эволюцию от Герцена к Каткову", в один ряд с авторами сборника "Вехи". В сходном окружении имя Иванова-Разумника промелькнет и на страницах романа "Жизнь Клима Самгина", где неоднократно цитируются его работы. Дронов говорит Самгину: "Теперь дело ставится так: истинная и вечная мудрость дана проклятыми вопросами Ивана Карамазова. Иванов-Разумник утверждает, что решение этих вопросов не может быть сведено к нормам логическим или этическим и, значит, к счастью, невозможно. Заметь: к счастью! "Проблемы идеализма" - читал? Там Булгаков спрашивает: чем отличается человечество от человека? И отвечает: если жизнь личности - бессмысленна, то также бессмысленны и судьбы человечества, - здорово?" (24, 198). Горький в данном случае подразумевает книгу Иванова-Разумника "О смысле жизни" (СПб., 1908). И хотя Иванов-Разумник полемизировал с С. Н. Булгаковым, отвергая его представление о трансцендентности цели человеческой жизни, Горький и здесь объединяет Иванова-Разумника с теми литераторами, которые в период реакции звали отрешиться от политической борьбы и заняться решением мировых вопросов. Задачи, которые стояли тогда перед русской литературой, Горький понимал иначе. В статье "О "карамазовщине"" он писал: "Температура нашего отношения к действительности, к запросам жизни - сильно понижена. Среди условий, понижающих ее, немалую роль сыграла пропаганда социального пессимизма и возвращение к так называемым "высшим запросам духа", которые у нас, на Руси, ничего не внося в этику, не улучшая наших отношений друг к другу, являются только красноречием, отвлекающим от живого дела"¹⁶.

   Укажем и еще на одно полемическое высказывание Горького в адрес Иванова-Разумника, хотя имя его при этом не названо. В статье "О современности" (1912) Горький перечисляет те упреки, которые могли произнести нынешние "дети" в адрес "отцов": "Вчера вы, считая социализм универсальной идеей, горячо доказывали нам и заставляли верить нас, что лишь эта идея может объединить всю энергию человечества и, создав новые формы жизни, освободить всем людям дальнейший путь к победе над силами природы,- сегодня вы вспоминаете неудачную и нетактичную обмолвку Герцена о "потенциальном мещанстве социализма" и восхваляете индивидуализм, разрывая и отменяя все попытки лучших умов России найти живую связь между интересами личности и общества"¹⁷. Эту же цитату Горький повторяет и в письме к Чернову от 13/26 января 1912 г. (Г-Ч, п. 13). "Обмолвка" Герцена, подхваченная Ивановым-Разумником¹⁸ и ставшая одним из основных тезисов книги "Литература и общественность", в новой политической ситуации звучала для Горького точно так же, как и заявления о том, что "прошло время идеологий", как горькие парадоксы М. Гершензона о том, что власть "штыками охраняет нас от ярости народной"¹⁹, с признаниями, что "разум бессилен и слеп, существование добра сомнительно, жизнь - занятие бессмысленное, а красивый подвиг, в лучшем случае, - мальчишеская выходка"²⁰. Не мог сочувствовать Горький и отношению Иванова-Разумника к марксизму. Последний считал, что положительная роль марксизма была сыграна в 1890-е годы, в период полемики с Н. К. Михайловским и его единомышленниками, чья концепция народничества представлялась устаревшей и самому Иванову-Разумнику. В новой общественной ситуации начала XX в. марксизм в его представлении не отвечал требованиям времени. Таким образом, к началу переписки Горький и Иванов-Разумник занимали разные идейные позиции, и деятельность критика оценивалась Горьким отрицательно.

   Публикуемая переписка Иванова-Разумника с Горьким освещает сравнительно небогатую историю их личных взаимоотношений, складывавшихся на фоне отношений чисто литературных. Наиболее важная часть этой переписки относится ко времени организации Черновым и Миролюбивым журнала "Заветы", среди сотрудников которого предполагался и Иванов-Разумник. В связи с этим Горький писал Е. П. Пешковой 3/16 января 1912 г.: "Зачинаем новый журнал с Черновым. Коцубинским, Ивановым-Разумником,- что выйдет - не знаю. Чернов - парень легкомысленный, Разумник - не талантлив и очень путаная голова"²¹. Очевидно, Горький с самого начала скептически относился к возникавшему союзу. В это же время Иванов-Разумник вынашивал проект совместного с издательством "Шиповник" журнала, к участию в котором и рассчитывал привлечь Горького, начав переписку с ним. Как следует из публикуемых ниже писем, обращение Иванова-Разумника к Горькому дало толчок к конфликту, в ходе которого обнаружилась ненадежность предполагавшегося союза, принимавшегося Горьким со значительными оговорками. Но последующие письма показывают, что участие Иванова-Разумника в "Заветах" не было главной причиной ухода Горького из журнала - и это важно для понимания отношения Горького к этому изданию. Между тем такое именно впечатление осталось у самого Иванова-Разумника, писавшего в своих комментариях: "...А. М. Пешков в результате приведенной выше переписки с Ивановым-Разумником ограничил свое участие в "Заветах" помещением рассказа в первом номере и вышел из журнала" (см. п. 8, комментарии Иванова-Разумника). Секретарь редакции журнала "Заветы" С. П. Постников излагает в воспоминаниях сходную версию. Рассказав о помощи Горького в организации "Заветов", Постников заключает: "Прекратил он свое сотрудничество в "Заветах" после того, как в нашу редакцию на правах заведующего литературно-художественным отделом вступил Р. В. Иванов-Разумник"²². Публикуемая переписка с Ивановым-Разумником и предваряющая ее переписка с Черновым показывают, что в основе расхождений Горького с журналом были причины гораздо более общего характера. Непосредственным же поводом для расторжения союза стала публикация романа В. Ропшина "То, чего не было". Вместе с тем Горький уже после выхода из "Заветов" советовал Чернову и Миролюбову привлечь в литературно-критический отдел Иванова-Разумника. 5 мая 1912 г. он писал Миролюбову: "Мне кажется, что Разумник Васильевич в "Заветах" - выигрыш делу"²³. Сходный смысл вкладывал Горький и в неотправленное письмо (п. 6). Но для самого себя союз с Ивановым-Разумником на страницах одного издания Горького считал неприемлемым: "имманентный субъективизм" Иванова-Разумника он характеризовал как "типичный русский индивидуализм" (п. 2). В письме к Чернову Горький повторяет ту же мысль: "...индивидуализм И[ванова]-Р[азумника] замешан слишком круто, и я боюсь, что он способен внушить многим и многим подозрительное отношение к социалистическим симпатиям и настроениям автора" (Г-Ч, п. 15).

   После эпизода с "Заветами" личные контакты Горького и Иванова-Разумника поддерживались довольно слабо, и возникавший обмен мнениями сводился в основном к полемике, что не исключало ровного и дружелюбного тона переписки. После Октябрьской революции Иванов-Разумник по инициативе Блока был привлечен к разработке издательских проектов З. И. Гржебина, в которых деятельное участие принимал и Горький. 29 ноября 1919 г. К. И. Чуковский записал в дневнике: "Было у нас заседание по программе для Гржебина. Горький говорил, что все нужно расширить - не сто книг, а двести пятьдесят. Впервые на заседании присутствовал Иванов-Разумник <...> молчаливый, чужой. Блок очень хлопотал привлечь его на наши заседания. Я научил Блока - как это сделать: послать Горькому письмо. Он так и поступил. Теперь они явились на заседание вдвоем,- я отодвинулся и дал им возможность сесть рядом" ²⁴. 28 ноября 1919 г. Блок отметил в записной книжке: "Горький, Иванов-Разумник. Наконец, я их пробую опять соединить, оба топорщатся" ²⁵.

   Тон переписки в это время становится сугубо деловым, лишенным какого бы то пи было стремления к обмену мыслями или мнениями. На последние четыре письма Иванова-Разумника 1917, 1919 и 1921 гг. Горький, по-видимому, вообще не отвечал, но немедленно откликнулся на просьбу, содержавшуюся в его письме 1921 г. (п. 16).

   Прекращение личных контактов не мешало Горькому сочувственно относиться к судьбе Иванова-Разумника. Узнав о его причастности к переводу романа А. Арманди "Остров Пасхи", который Горькому не понравился, последний писал в этой связи Чуковскому: "Я заинтересовался "Островом Пасхи" потому, Корней Иванович, что полагал: это отчет археологической экспедиции, работавшей там, кажется в 22-23 годах. Оказалось, что это роман, да еще и плохой. Разумник Васильевич перевел? "Нужда пляшет...""²⁶ Прилагая известную пословицу "нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет" к судьбе критика, Горький выразил тем самым понимание ее внутреннего драматизма.

   В послереволюционные годы Иванов-Разумник занимает позицию, близкую к левоэсеровской (хотя от вступления в партию эсеров отказывается); отойдя от критико-публицистической деятельности, активно занимается историко-литературным трудом.

   В 1934 г. друг Иванова-Разумника М. М. Пришвин обратился к Горькому с письмом, в котором просил принять участие в судьбе литератора, лишившегося в этот момент возможности продолжать работу над Собранием сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина и А. А. Блока: "...Необходимо вернуть Иванова-Разумника из его ссылки в Саратов в Ленинград, в Пушкинский дом, к его замечательной работе над Салтыковым²⁷, во-первых, и над Блоком²⁸, во-вторых <...> Я с Разумником в дружбе лет 20 и понимаю его как самого упрямого интеллигента: других интеллигентов не любил, но он, правда, очень хороший человек. При всем его упрямстве он только писатель и хождение его в политику в 17-18 гг., как лев[ого] эсера, было, по-моему, своего рода донкихотством²⁹. Его арестовали не за практику (нет этого), а чтобы разрушить окончательно идейные центры народничества. Семь месяцев он отсидел и год уже в ссылке - остается половина³⁰: видно даже из такой легкости наказания, что ничего серьезного не было; а теперь, может быть, и все обвинения далеко позади, как вот был РАПП и как далеко он теперь позади³¹. Между тем я Вас уверяю (хотя, может быть, и Вы лучше меня знаете), что другого такого работника по Салтыкову сейчас у нас нет, а с утратой Разумника, собравшего громадные материалы за 20 лет упорной работы, будет утрачено какое-то звено культуры. Алексей Максимович, Раз[умник] Вас[ильевич] пишет мне, что ему нужно для окончания работы всего два года, подумайте, быть может, вовсе и не так теперь трудно ему в этом помочь.

   Я уверен в нем со стороны политической, что хотел было взять его па поруки, но оказалось, для такого изнеженного человека я этим устрою ад: при всяком случайном вызове он будет бояться за мое спокойствие"³². Хотя к моменту написания письма пути Горького и Иванова-Разумника окончательно разошлись, просьба Пришвина нашла немедленный отклик: уже в начале августа 1934 г. Горький писал П. П. Крючкову: "Нельзя ли сократить Иванову-Разумнику срок высылки из Ленинграда? и возвратить его. Он - в Саратове, срок его ссылки еще год и 8 м[еся]цев" ³³. По существу, это последнее упоминание имени Иванова-Разумника в переписке Горького.

   Публикуемая переписка с Ивановым-Разумником охватывает период с 1912 по 1921 г. и включает 6 писем Горького (одно из них осталось неотправленным) и 10 писем Иванова-Разумника, а также пояснения к письмам, сделанные самим Ивановым-Разумником (ИРЛИ, ф. 79, оп. 1, ед. хр. 100). Из этих пояснений следует, что утрачены 2 письма 1914 г.- письмо Горького о деятельности издательства "Сирин" и письмо Иванова-Разумника, на которое Горький отвечает 20 декабря 1914 г. В приложении к переписке публикуется реферат Иванова-Разумника "Отношение Максима Горького к современной культуре и интеллигенции" (1900).

   ¹ Письмо редколлегии журн. "Литературная учеба" (Сорренто, 1930, 13 февр.) // Арх. Г. Т. X. Кн. 2. С. 275.

   ² Иванов-Разумник. Русская литература в 1912 году//Заветы. 1913. No 1. Отд. II. С. 55.

   ³ Письмо от 17 февраля 1930//3намя. 1968. No 3. С. 183.

   ⁴ Подробную характеристику неонароднических воззрений Иванова-Разумника см.: Петрова М. Г. Эстетика позднего народничества//Литературно-эстетические концепции в России конца XIX - начала XX в. М., 1975. С. 156-169; см. также вступ. ст. А. В. Лаврова к переписке А. А. Блока и Иванова-Разумника в кн.: ЛН. Т. 92. Кн. 2. С. 366-369; о судьбе Иванова-Разумника см.: Максимов Д. Е. Спасенный архив//Огонек. 1982. No 49. С. 19.

   ⁵ Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. СПб., 1907. Т. 1. С. 5.

   ⁶ Там же. С. 10.

   ⁷ Там же. С. 5.

   ⁸ Там же. С. 16-17.

   ⁹ Горький М. Статьи 1905-1916. 2-е изд. Пг.: Парус. 1918. С. 16.

   ¹⁰ Там же. С. 60.

   ¹¹ Там же. С. 19.

   ¹² Там же.

   ¹³ Там же. С. 18.

   ¹⁴ Там же. С. 37.

   ¹⁵ Арх. Г. Т. IX. С. 47.

   ¹⁶ Горький М. Статьи 1905-1916. С. 152.

   ¹⁷ Там же. С. 79.

   ¹⁸ См.: Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Т. 1. С. 369. На экземпляре кн. Иванова-Разумника "Литература и общественность" в ЛБГ, где критик вновь возвращается к этой мысли Герцена, Горький отчеркнул цитату: мысль Герцена "о потенциальном мещанстве социализма является поистине гениальным прозрением - в этом нас, задолго до победы социализма, достаточно ясно убеждает современный насквозь догматический и некритический ортодоксальный марксизм" (Иванов-Разумник. Литература и общественность. СПб.: Прометей, б. г. С. 127).

   ^!9 Приводимая Горьким в ст. "О современности" цитата о власти, "штыками охраняющей нас от ярости народной", взята из ст. М. Гершензона "Творческое самосознание", опубликованной в сб. "Вехи" (М., 1909). На экземпляре "Вех" в ЛБГ отчеркнуты строки: "видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно, вероятно, с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои. Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной" (Указ. соч. С. 89).

   ²⁰ Горький М. Статьи 1905-1916. С. 79.

   ²¹ Арх. Г. Т. IX. С. 132.

   ²² АГ.

   ²³ МИ. Т. III. С. 98.

   ²⁴ ЛН. Т. 92. Кн. И. С. 250.

   ²⁵ Блок А. Записные книжки. М., 1965. С. 481.

   ²⁶ АГ. П. от 2 ноября 1926 г. Речь идет об издании: Арманди А. Остров Пасхи/ Пер. под ред. Р. В. Иванова. Л.: Кубуч, 1925.

   ²⁷ В 1926-1927 гг. Иванов-Разумник редактировал шеститомное Собрание сочинений Салтыкова-Щедрина, в 1929 г. вышла его книга "Неизданный Щедрин", в 1930 г. - монография "М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество. Ч. 1".

   ²⁸ В 1929-1933 г. Иванов-Разумник работал над подготовкой и редактированием Собрания сочинений Блока.

   ²⁹ Пришвин приложил к своему письму письмо жены Иванова-Разумника к нему, где по этому поводу сказано: "На шестом десятке лет он уже не может изменить своего миросозерцания, ни к каким бы то ни было партиям никогда он не принадлежал,- все оставалось у него всегда лишь в области мысли и духа. Видимо, и официально это отсутствие той или иной конкретной вины было признано, т. к. в конце концов высылка в Саратов относится к разряду нетяжелых кар" (АГ, приложено к п. Пришвина от 25 июля 1934 г.).

   ³⁰ В цитированном выше письме жена Иванова-Разумника писала о сроках ссылки: "...срок высылки Раз[умника] Вас[ильевича] остается еще 1 г. 8 м. ..." (Там же).

   ³¹ РАПП прекратила свое существование в 1932 г.

   ³² АГ. П. от 25 июля 1934 г.

   ³³ Там же.

  

  

  

  Алексей Максимович,

   Вы, вероятно, знаете меня хоть немного по моим книгам,- хотя бы по трем последним, которые я поручил своему издателю ("Прометей") выслать Вам немедленно после их появления, месяц тому назад¹.

   Обращаюсь к Вам теперь по делу журнальному. Еще минувшим летом писал мне В. С. Миролюбов относительно работы в "Современнике"; осенью писал мне об этом уж В. М. Чернов². Но сотрудничать в журнале, заполненном во всех отделах г. Амфитеатровым, я не имел ни желания, ни возможности. Теперь, судя по объявлениям, весь "Современник" будет состоять из одного Амфитеатрова, и, насколько мне известно, Вы ушли из этого журнала.

   Если это действительно так, то обращаюсь теперь к Вам со следующим: не захотите ли Вы образовать новый журнал? Первые шаги в этом направлении уже сделаны мною в Петербурге и Москве. Написал бы об этом Чернову и Миролюбову, но не знаю пока их адресов, а летние едва ли годятся. Главный вопрос: приемлемо ли для Вас близкое участие в журнале, литературно-критическая часть которого будет продолжением и развитием взглядов моих последних книг - особенно "Литературы и общественности" и "Творчества и критики".

   Хотелось бы узнать Ваше отношение ко всему этому делу; если оно не отрицательное, то буду очень рад.

   Комментарий Иванова-Разумника

   (Здесь и далее в комментариях Иванов-Разумник пишет о себе в третьем лице.)

   В конце 1911 и начале 1912 года шли переговоры между издательством "Шиповник", с одной стороны, и Ивановым-Разумником и Ал. Н. Бенуа, с другой, - об издании в Петербурге ежемесячного художественного, литературного и критического журнала. Ближайшее участие в литературном отделе должны были принимать Леонид Андреев, А. А. Блок, А. М. Ремизов, в отделе художественном - К. С. Петров-Водкин и группа "левых мирискусников", имея "теоретиком" Конст. Эрберга. Политического и общественного отделов не было,- литературно-художественная "левизна", вплоть до нарождавшегося тогда футуризма, определяла собою лицо и направление предполагавшегося журнала.

   В это самое время - в начале декабря 1911 года - А. М. Пешков, В. С. Миролюбов и В. М. Чернов заявили о своем выходе из журнала "Современник". В начале января 1912 года Иванов-Разумник обратился к А. М. Пешкову с предложением принять участие в организации журнала, о котором переговоры с издательством "Шиповник" продолжались. В ответ на это А. М. Пешков прислал письмо от 13/26 января 1912 г., на которое Иванов-Разумник в свою очередь ответил письмом (от 18/31 янв. <...>). Ответом на этот ответ является второе письмо А. М. Пешкова от 9 февраля (н. ст.). Заключает эту переписку письмо Иванова-Разумника от 9/22 февраля.

  

   ¹ В ноябре 1911 г. в петербургском изд-ве "Прометей" вышли три тома сочинений Иванова-Разумника: "Литература и общественность", "Творчество и критика", "Великие искания", заключавшие в себе соответственно избранную публицистику, литературную критику и исследование о Белинском. Все три книги хранятся в ЛБГ (Описание).

   ² П. Миролюбова Иванову-Разумнику за этот период и упоминаемое п. Чернова в архиве Иванова-Разумника не сохранились.

  

  

   Разумник Васильевич,

   весьма смущен письмом Вашим, ибо не понимаю, о каком журнале говорите Вы?

   Дело в том, что тотчас после выхода нашего из "Современника"¹ Чернов, Миролюбов и я решили организовать новый журнал, а недели две тому назад Чернов и Миролюбов, приехав на Капри², сообщили мне, что издание - налажено, прошло уже несколько дней, как я отправил свою и других авторов рукописи³ для первых книжек журнала, и я извещен, что одна из рукописей отправлена в типографию.

   На днях В[иктор] М[ихайлович] писал мне: "Надеюсь, что, несмотря на спешку, в первом же номере удастся составить и сносный обзор явлений текущей жизни" ⁴.

   Таким образом, очевидно, что журнал уже образовался, и Ваш вопрос "не хочу ли я образовать новый журнал?" - естественно, повергает меня в недоумение.

   Оно тем более велико, что в бытность у меня последний раз Чернов и Миролюбов говорили - предположительно - о возможности Вашего участия в этом, организованном ими журнале, но о том, что они с лета вели переговоры с Вами и что организатором журнала в России являетесь Вы,- я не был ими извещен. Я лично смотрел на этот журнал как на попытку объединения всех культурных сил нашей разноплеменной страны⁵, а не как на издание партийное, но, если литературно-критическая часть его "будет продолжением и развитием Ваших взглядов", - он будет партиен, и мое сотрудничество в нем является неуместным, с чем и Вы, я думаю, легко согласитесь.

   Вопрос - "зачем жить" - мною решен, он, очевидно, решен и всеми живущими, ибо, не решив - зачем делать то или другое - нельзя ничего делать, в этом случае всякое деяние было бы бессмысленно, а жизнь человечества, как это известно, полна глубочайшего смысла.

   Вопроса - "зачем смерть"⁶ - для меня не существует: "благословен закон бренности, вечно обновляющий дни жизни"! ⁷

   Ваш "имманентный субъективизм" мне кажется типичным русским индивидуализмом⁸, а он, на мой взгляд, тем у нас на Руси отвратителен, что лишен внутренней свободы: он никогда не есть результат высокой самооценки своих сил, ясного сознания социальных задач и уважения к себе, как личности,- он всегда вынужденное, воспитанное в нас тяжкой историей нашей пассивное желание убежать из общества, в недрах которого русский человек чувствует себя бессильным. Иногда это бессилие заменяется аффектацией, и тогда она восходит до проповеди социального фанатизма, совершенно устраняющего личность и столь же противного, так же пагубного для личности, как наш индивидуализм, восходящий всегда до нигилизма и отрицания общества.

   Что интеллигенция есть "группа внеклассовая и внесословная" ⁹, в это я никогда не верил, особенно трудно принять это теперь, после того, как эта интеллигенция, в целом ряде поколений воспитывавшаяся социалистами, ныне столь легко отбрасывает прочь от себя не только идею социализма, но и обнаруживает крайнюю неустойчивость своих демократических чувств.

   Вы скажете - марксизм! Да, но марксизм не по Марксу¹⁰, а потому, что так выдублена кожа. Меня марксизму обучали лучше и больше всяких книг казанский булочник Семенов¹¹ и русская интеллигенция, которая наиболее поучительна со стороны своей духовной шаткости. Видите, как мы с Вами расходимся. В литературных оценках и вкусах тоже непримиримо разойдемся.

   Копию этого письма я посылаю Чернову и Миролюбову¹² вместе с просьбой возвратить мне мою рукопись и сотрудником в журнале не считать меня ¹³.

   Надеюсь, мой отказ работать вместе с Вами понятен Вам и не обидит Вас.

   Адрес Миролюбова и Чернова - к сведению Вашему - таков: Специя, Феццано. Spezia. Fezzano, ferma-posta.

   Надеюсь, Вам понятен мой отказ и Вы не обижены им.

   Всего доброго

   Датируется по почт. шт. На конверте помета рукой Иванова-Разумника: "Получено 18 января 1912 года". При публикации и многочисленных цитациях этого письма используется текст его чернового автографа (АГ) (XXIX, 217-218). Нами воспроизводится текст авторизованной машинописи, отправленной Иванову-Разумнику (АГ), имеющий разночтение с черновиком. См. прим. 10.

  

   ¹ О конфликте с Амфитеатровым и выходе Горького, Миролюбова и Чернова из "Современника" см. переписку с Амфитеатровым и Черновым за ноябрь-декабрь 1911 г., см. также п. Горького к В. С. Миролюбову этого периода в кн.: МИ. Т. III и предисл. к переписке Горького с Амфитеатровым.

   ² Чернов и Миролюбов приехали на Капри 23 декабря 1911/5 января 1912 г. См.: Г-Ч. п. 10, прим. к нему.

   ³ 11/24 или 12/25 января 1912 г. Горький отправил Миролюбову для будущих "Заветов" рассказ "Три дня", вскоре объявленный в числе произведений, включенных в первый номер журнала (Одесские новости. 1912. No 8625. 20 янв.). См. прим. 13.

   ⁴ Горький цитирует п. Чернова к нему (ок. 20 янв. 1912 г.)

   ⁵ Сходным образом Горький объяснял свою связь с "новым с.-р. журналом" в п. к Е. П. Пешковой от 12/25 января 1912 г. "Мне самому участие это не очень по душе, но - м[ожжет] б[ыть], удастся, хоть отчасти, осуществить мою мечту о создании общероссийского журнала, который ознакомил бы общеимперскую интеллигенцию друг с другом и культурной деятельностью всех племен государства" (Арх. Г. Т. IX. С. 133).

   ⁶ Повторяя вопросы "зачем жить" и "зачем смерть", Горький возражает на ст. Иванова-Разумника "Марксистская критика" в кн. "Литература и общественность" (СПб., 1911. С. 117). На экземпляре этой книги в ЛБГ отчеркнута цитата: "...никакими сложнейшими социально-экономическими формулами не передать и не объяснить простейшего вопроса философии: зачем жизнь? зачем смерть?"

   ⁷ Фраза из романа Б. Келлермана "Море" в пер. А. Даманской.

   ⁸ См. вступ. ст. к переписке.

   ⁹ Основной тезис Иванова-Разумника, подробно развитый им в работе "История русской общественной мысли" (Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. СПб., 1907. Т. 1. С. 7). Этот тезис вызвал резкое несогласие Горького. В п. к К. П. Пятницкому он писал: "Русская революция, видимо, была экзаменом мозга и нервов для русской интеллигенции. Эта "внеклассовая группа" становится все более органически враждебной мне, она вызывает презрение, насыщает меня злобой. Ее духовный облик совершенно неуловим для меня, ибо ее психическая неустойчивость - вне всяких сомнений" (XXIX, 76; письмо предположительно датировано сент. - окт. 1908 г.). Когда этот тезис Иванов-Разумник повторил в книге "Литература и общественность", Горький отчеркнул его на экземпляре своей книги и пометил знаком "NB" следующую цитату: "Ошибка Горького была в том, что антимещанство он искал в классовой и сословной группе, между тем как сословие и класс - всегда толпа, масса серого цвета, с серединными идеалами, стремлениями, взглядами; отдельные более или менее ярко окрашенные индивидуальности из всех классов и сословий составляют внеклассовую и внесословную группу интеллигенции, основным свойством которой является антимещанство" (Иванов-Разумник. Литература и общественность. С. 137).

   ¹⁰ В черновом автографе письма вместо этого: "Вы скажете - марксист! Да, но марксист не по Марксу" и т. д. (АГ). Тот же текст повторен и в копии этого письма, отосланной В. М. Чернову. В таком же виде письмо было опубликовано (XXIX. С. 217-218).

   ¹¹ О казанском булочнике В. С. Семенове Горький рассказывает в автобиографической повести "Хозяин" (1913).

   ¹² См.: Г-Ч, п. 13.

   ¹³ После выяснения недоразумения с Ивановым-Разумником Горький послал Миролюбову телеграмму с разрешением сдать рассказ "Три дня" в набор. В феврале 1912 г. Горький изменил свое решение и отдал рассказ в "Вестник Европы". См.: Г-Ч, п. 13, прим. 4. Вместо "Трех дней" Горький дал в первый номер "Заветов" рассказ "Рождение человека", которым открывался журнал.

  

  Алексей Максимович,

   письмо Ваше удивило меня гораздо больше, чем Вас - мое письмо.

   Вы, вероятно, уже знаете теперь, в чем дело,- знаете, что я писал Вам совсем о другом журнале, еще ничего не зная о Вашем; это простое недоразумение, вероятно, теперь для Вас уже выяснилось. Но зато совершенно не выяснилось (для меня по крайней мере) другое обстоятельство, связанное с Вашим журналом. А именно: летом я получил предложение работать в "Современнике". Это предложение мне передал от лица редакции Н. С. Русанов в письме от 4 июля 1911 г. Он писал мне следующее¹: "Р. В., позвольте сотворить волю пославшего меня: меня просят товарищи, в том числе В[иктор] М[ихайлович] Ч[ернов], к которому присоединяется Горький, передать Вам об их крайнем желании Вашего участия в возрождающемся Современнике... Напишите, согласны ли Вы в принципе на то, чтобы заняться литературно-критической деятельностью в этом журнале?" - Предложение "постоянного сотрудничества" было повторено тем же посредником в письме от 7-го июля. Месяцем позднее, 14 авг[уста] (нов. ст.), я получил письмо от В. С. Миролюбова, который, повторяя слова о сотрудничестве, прибавлял: "напишите мне, как Вы к этому относитесь и в какой форме Вы себе это представляете, как более желательное".- На все эти письма и предложения я отвечал отказом близкого сотрудничества,- а о причинах отказа я сообщал Вам в первом своем письме. Осенью я получил письмо от В. М. Чернова (от 13 сент. нов. ст.) с повторной просьбой - "дебютировать" в октябрьском "Современнике" статьей о Добролюбове и с надеждой, что этот "дебют" перейдет в "ближайшее участие" ².

   Как видите, я имел все основания предполагать, что мое близкое участие в одном журнале с Вами не только возможно, но даже желательно редакции "Современника",- а в редакции этой были и Вы. Когда я узнал в середине декабря, что Вы, Чернов и Миролюбов вышли из "Современника", и когда в то же время у нас в Петербурге стал организовываться новый журнал, то согласитесь, что после изложенного выше я имел все основания обратиться к Вам с предложением войти в организацию этого нового дела. Судите же, как меня должно было удивить Ваше письмо!

   Оно меня еще более удивило потому, что за неделю до него я получил новое письмо от В. М. (после того, как я отправил Вам свое письмо). Из письма В. М. я узнал, что Вы, Чернов и Миролюбов уже организуете (или даже организовали) новый журнал; и в этом письме, написанном из Капри, В. М. предлагал мне не только близкое сотрудничество, но и "литературное представительство" нового журнала! ³ Я ответил встречным предложением - слить оба предполагаемых журнала в один на известных условиях⁴. Тем более было для меня неожиданным Ваше письмо, в котором с очевидностью выражена полная невозможность какой бы то ни было близкой работы Вашей и моей в одном и том же издании.

   Письмо Ваше не только не могло "обидеть" меня,- наоборот, я Вам очень за него благодарен: оно сразу выяснило положение дел. Сегодня же пишу Чернову (копию письма к нему прилагаю здесь), и надо думать, что и для Вас и для меня все недоразумения должны скоро выясниться.

   По существу отвечать на Ваше письмо мне, конечно, нечего: мне очень интересно было узнать Ваше отношение к моим взглядам, оценкам и суждениям, но, разумеется, что от того или иного Вашего отношения эти оценки и взгляды измениться не могут. Отвечу только на одно очень крупное Ваше заблуждение: Вы предполагаете, что если я буду вести литературно-критический отдел журнала, то последний будет "партиен". Это показывает, что Вы недостаточно хорошо знаете меня как писателя. Если бы я был партиен, я давно работал бы или б "Русском богатстве", или в "Современнике", или в других журналах; но в том-то и дело, что никто так не далек от партийности, как я⁵. Знаете сказку Киплинга- "Кот, который ходит сам по себе"? Я тоже "хожу сам по себе",- и вот почему особенно я думал, что на этой почве с Вами теперь можно будет взаимно понять друг друга.

   Во всяком случае - искреннее спасибо Вам за письмо, откровенное и прямое. Позвольте пожелать всего лучшего и остаться по-прежнему глубоко уважающим Вас

   ¹ Николай Сергеевич Русанов (Кудрин) (1859-1939) - публицист, революционер-народник, в 1910-е годы - эсер. Его письма в архиве Иванова-Разумника не сохранились. В. В. Водовозов 29 мая 1911 г. писал Амфитеатрову о нем как о потенциальном сотруднике: "На этих днях ко мне зашел Русанов и сообщил, что уже довольно давно он получил письмо от Чернова, в котором Чернов предлагал ему принять участие в редактировании "Современника", и о том, что Русанов отказался от этого предложения" (ЦГАЛИ, ср. 34). В том же письме приводится выписка из п. Чернова Н. С. Русанову 6 мая 1911 г.: "Русский отдел редакции состоит пока из В. В. Водовозова, которому скоро придется засесть. К нему нужно сейчас соправителя, который вскоре останется единым правителем" (Там же).

   ² Цитируемые п. Миролюбова и Чернова в архиве Иванова-Разумника не сохранились. В ноябре 1911 г. исполнилось 50 лет со дня смерти Н. А. Добролюбова.

   ³ В п. от 6/19 января 1912 г. (датируемом по сопоставлению с письмами Иванова-Разумника) Чернов писал Иванову-Разумнику:

   "Вы, вероятно, уже знаете, что я, Горький и Миролюбов ушли из редакции "Современника". Вместе с Амфитеатровым работать оказалось невозможно. Его "реализм" - не наш, его отношение к литературе и литераторам, его, наконец, самодержавные привычки сделали разрыв неизбежным. Редакционный кризис захватил нас врасплох, ибо дело уже шло к концу года. Тем не менее мы энергично принялись за дело организации нового журнала, поиски денег и т. п. Несколько дней назад нас известили из России телеграммой, что материальный вопрос разрешен.

   Наши русские друзья, однако, остановились, было, в нерешительности - начинать ли теперь же, с января, или пока ограничиться несколькими сборниками журнального типа, а в правильный периодический журнал обратить их только с осени. Мы настаиваем, чтобы взяться за журнал теперь же. Этот вопрос, однако, вероятно, уже будет окончательно решен, когда Вы получите это письмо. Я только не хотел откладывать его отправки, потому что время не терпит. Прежде всего я хотел повторить Вам свое приглашение - о постоянном сотрудничестве. В частности, было бы очень хорошо, если бы Вы могли что-нибудь дать для январской книжки, например нечто вроде обзора журнальных откликов на добролюбовский юбилей - это дало бы возможность нам наверстать упущенное. Юбилейная статья о Д[обролюбове], конечно, теперь запоздала; но в форме обзора журналов она могла бы отлично пройти. Не правда ли, жаль, что этот юбилей прошел так серо, и жаль упустить случай - подать свой голос об этой теме. Впрочем, выбрать тему - это, конечно, Ваше дело, тем более что времени мало и что, может быть, лучше взять что-нибудь уже готовое или почти готовое.

   Это первое мое дело к Вам. Второе закл