Главная » Книги

Кондурушкин Степан Семенович - Переписка М. Горького с С. С. Кондурушкиным, Страница 2

Кондурушкин Степан Семенович - Переписка М. Горького с С. С. Кондурушкиным


1 2 3 4 5

bsp; 
   Датируется по почт. шт.
   На письме пометка адресата: "Получ[ено] 12 марта 1908 г."
  
   1 25 февраля / 9 марта 1908 г. Пятницкий писал Горькому: "Кондурушкин спрашивает, принимаете ли Вы для сборника его "Моисея"" (АГ). "Вопрос Кондурушкина - не понимаю,- ответил Горький Пятницкому 4-5/17-18 марта 1908 г.,- написав ему длинное письмо, я указал на необходимость поправок в стиле рассказа,- он обиделся, что ли? Напишу ему сейчас же письмо. Рассказ его считайте принятым" (Арх. Г. Т. IV. С. 235). Кондурушкин в свою очередь, получив письмо от Горького, поторопился ознакомить с его содержанием Пятницкого. 12/25 марта 1908 г. Кондурушкин писал ему: "Прилагаю при этом письмо Алексея Максимовича. М[ожет] б[ыть], Вы еще не получили от него ответа на вопрос об моем "Моисее". Письма, как то, так и это, прошу сохранить. В субботу я, вероятно, буду у Вас, чтобы переговорить" (АГ).
   2 Габриэль Тард (1843-1904) - французский социолог и психолог, уделявший главное внимание изучению вопросов коллективной психологии. Некоторые его работы переведены на русский язык: "Законы подражания" (СПб., 1892), "Социальная логика" (1901), "Социальные этюды. Социальные законы. Толпа и публика. Преступность толпы. Трансформация власти" (СПб., б. г.), "Личность и толпа. Очерки по социальной психологии" (СПб., 1903) и др.
  

8. Горький - Кондурушкину

  

[Капри. 15 или 16/28 или 29 мая 1908 г.]

  
  С. Кондурушкину
   Спасибо за книжку1, рад ее видеть, - и спасибо за надпись. Доверяя, помогая друг другу, мы можем много сделать, верю! Хотел бы я, чтоб вы познакомились с Гусевым-Оренбургским, а также написали бы мне о его рассказе "Один", когда оный рассказ выйдет2.
   Скоро ли "Моисея" буду читать?
   А Лансере - подвел вас: рисунки плоховаты. Колонна на первом - просто-таки безграмотна, хотя нижняя часть ее и засыпана песком,- как надо думать,- но все ж таки она не гармонична. И во всех рисунках - нечто ленивое, ремесленное. Обложка - недурна еще3.
   Что делаете? Вам надо писать. Больше. Как встречают книгу? Где у вас рассказ об "Афоне", напечатанный в "Р[усском] богатстве)"?4 Нет ли оттиска? Пришлите. Я его читал, но позабыл одно место и хотел бы восстановить в памяти.
   А засим - крепко жму руку вашу. Силы ей!
   А вам - бодрости духа.
   Привет.

А. Пешков

  
   Датируется по п. Горького Пятницкому от 15-16/28-29 мая 1908 г.: "Передайте прилагаемую записочку Кондурушкину" (Арх. Г. Т. IV. С. 250), а также по ответному п. Кондурушкина Горькому от 17/30 июля 1908 г.: "Получил от него Вашу записку на мое имя еще с мая месяца".
  
   1 Кондурушкин С. С. Сирийские рассказы / Рис. Е. Лансере. СПб.: Знание. Книга вышла в свет 2/15 мая 1908 г. Содержание книги составили следующие произведения: "Хараба", "Единственная неприятность", "Англичанка", "Шагин-Хадля", "Баядерка", "Акулина в Триполи", "Абу-Масуд", "Могильник", "Узнал, узнал!", "Горе Халиля", "Ко-ко-ко", "Два минарета", "На рубеже пустыни". В ЛБГ этого издания нет. См. также п. 3, прим. 1.
   2 Речь идет о повести Гусева-Оренбургского "Сказки земли", опубликованной в XXIII сб. "Знания" (вышел 21 июня/4 июля 1908 г.). В марте, после 23/апреле, после 5, 1908 г. Горький, сообщив Е. П. Пешковой о приезде Гусева-Оренбургского на Капри, писал: "Его рассказ - хорош как тема, а исполнение могло бы быть не так вычурно. Все попадают в этот приподнятый стиль, мне кажется, что это нечто вроде детской болезни, право! Но - Гусев, полагаю, пройдет сквозь эта не без пользы для себя, тогда как другие на этом свихнут себе мозги" (Арх. Г. Т. IX. С. 49).
   3 Лансере для "Сирийских рассказов" выполнил рисунок обложки и заставки и два оригинальных рисунка, помещенных на вкладных листах. На одном ("В пустыне") изображены развалины полузасыпанного песком античного храма. На другом ("Гермон") - группа сирийцев на лошадях на фоне гор.
   4 Имеется в виду рассказ Кондурушкина "В сетях дьявола", впервые напечатанный в "Русском богатстве" (1907, No 1). Оттиск рассказа Кондурушкин выслал Горькому с п. от 17/30 июля 1908 г.
  

9. Горький - Кондурушкину

  

[Капри. 4/17 июня 1908 г.]

   Жду на Капри. Оба с женой 1 будем сердечно вам рады.

Pechkoff

   Датируется по телеграфному бланку. Адрес написан по-французски: Monsieur Kondourouchkin Montreux poste restante Suisse.
   Русский текст латинскими буквами.
   Ответ на неразысканные письмо или телеграмму Кондурушкина.
  
   1 Мария Федоровна Андреева.
   Во время своего пребывания на Капри с 12/25 по 17/30 июня 1908 г. Кондурушкин делал записи в записной книжке. См. приложение.
  

10. Кондурушкин - Горькому

Арона. [20 июня] 3 июля 1908 г.

  
  Дорогой Алексей Максимович!
   Собираясь переступить границу милой Италии, шлю всем Вам привет. Долго я думал, чего-то у Вас на Капри не хватает. Теперь догадался. Пью чай в Ароне и понял, что у Вас не хватает самовара. Буду уговаривать Пятницкого, чтобы он ехал к Вам с самоваром. Поверьте патриоту, нельзя Вам без самовара. А летать по воздуху будет много лучше, чем теперь по железной дороге: неграм оно ничего, а белым - неприятно.
   Ну, будьте здоровы. Всего, всего лучшего.

Ваш С. Кондурушкин

11. Кондурушкин - Горькому

Рапти.

17 [30] июля 1908

  
  Дорогой Алексей Максимович!
   Если бы я был публицистом, то написал бы теперь великолепную статью о Горьком. Я бы ему доказал с текстами в руках, что он - все тот же самый Горький с начала и до настоящего момента своих писаний, и это только ему кажется, что он раньше был индивидуалистом, а теперь стал коллектив[истом]; раньше пессимистом, а теперь - оптимистом и т. д. Вся разница лишь в том, что Горький настоящий сменил форму художественного мышления. А формой худ[ожественного] мышления в качестве публициста я назвал бы тот человеческий быт (в шир[оком] смысле), который художнику хорошо известен. Например: Тургенев весь вокруг помещичьей усадьбы; Толстой - в великосветских салонах, даже тогда, когда пишет (и хорошо пишет) о солдатах, мужиках; Достоевский - около разночинца, а Горький - на "дне" челов[еческой] жизни, с "босяками". И для каждого художника есть своя наиболее удачная, наиболее выразительная форма художественного мышления. И т. д., и т. д.
   Но так как я не публицист, не Кранихфельд1 (как индусы ежедн[евно] молятся: благодарю тебя, боже, что я не женщина!..2), это между прочим, то "порхать по садам российской словесности"3 с легкостью мотылька не могу. И теперь уже чувствую, что вместе с той правдой своей, которую хотел сказать, я сказал и какую-то ложь.
   Был я на днях у Чулкова4. Разговор был о Вас в связи со статьей Чулкова в "Речи": "Правда о Горьком". На мой взгляд, в его статье "есть несомненные достоинства. Напр[имер]: справедливо отметил он, что Горький - один из самых верующих современных писателей. Но втроем мы (я, Блок и В. В. Розанов) осуждали у Чулкова некоторые места фельетона. Между прочим, и Блоку и Розанову, как и мне, глубоко трогательной кажется сцена с монахиней. Чулков этого не понимает, как, по-видимому, трудно понять ему и многое другое в жизни и литературе. Уж очень он весь выдуманный: и слова его, и мысли его, и поэзия его, и все миросозерцание его. Единственное, что у него не выдумано, это жена его: пухлая, красивая, даже с усами.
   Жил я в П[етербур]ге десять дней, менял квартиру и устраивал всякие хозяйственные дела. Собственно, это не дела, а зубная боль. Теперь успокоился и могу месяц жить на даче. Это - деревня Рапти, 10 верст от Луги. Кругом леса и высокая рожь. Поют петухи, и лают собаки. Хочу пописать.
   Был у К. П. Пятницкого. Передал Вашу записку5. Он был болен, однако собирался с Новорусским6 лететь на воздушном шаре за 3 рубля. Летал ли, не знаю.
   Получил от него Вашу записку на мое имя еще с мая месяца. Одновременно с сим посылаю оттиск "В сетях дьявола". Отвечаю и на вопрос Ваш об "Один" Гусева-Оренбургского. Весьма красиво и сильно написано все до перелома в душе священника. Остальное неубедительно, т. е. нехудожественно. С этого момента в рассказе "Один" нет жизни и человека, а есть риторика на тему о новой морали. Одно слово человека никогда не может перелицевать человеческую душу. Одно слово может только закончить длинный процесс духовного развития. Значит, в этот-то процесс и надо ввести так или иначе читателя. А Гусев этого не сделал. Вон и у Толстого тоже Левин все умирать собирался. А сказал ему мужик одно слово, и запрыгал Левин, как молодой козленок. С одного-то слова?! Стыдно! Слово по евангельской притче, чтобы произрасти и принести плод, должно упасть на добрую почву'. Так почву нам и покажите, Гусев, почву.
   Кроме того, у Гусева в этом рассказе особая манера письма. Кажется, что образы вырисовываются за какой-то сеткой, вуалью, проступают сквозь красивую паутину слов неясно. Конечно, это уменьшает их цену. Некрасивые мусульманки всегда охотно носят покрывало. Из-под него они кажутся красивее. Так же поступают и многие из бесталанных "декадентов" и по той же самой причине, как и мусульманки. Нужно ли это Гусеву? Нет. Он и без вуали красив.
   Павла Алеппского в П[етербур]ге не нашел8. Заказал выписать, из Москвы. Если будет - в конце августа пришлю Вам.
   Жена моя очень тронута подарком Вашим9. Очень благодарит. Когда она увидела меня по приезде, то одним из первых ее вопросов; был: "Это ты таким лохматым и у Горького был?" Осуждает. Известно - женщина. Хотя, правду сказать, я был излишне и необычно волосат.
   Чувствую, что ленива моя летняя мысль и пусты праздные слова. А потому кончаю письмо. Жду фотограф[ических] снимков. Слышал я, что умер у Луначарского ребенок10. Очень пожалел.
   С "Моисеем" здесь неопределенно. Он еще не набирается, а я очень рассчитывал его усердно прокорректировать летом под шум леса.
   Закончу письмо просьбой: напишите что-нибудь из Капри, моря и гротов. Непременно же напишите, к осени в печать.
   Будьте здоровы. Привет Марии Федоровне и всем.
   Мне все кажется, что Зина схватил свою судьбу за глотку и посадил ее в карман своих штанов11.

Ваш С. Кондурушкин

   Мой адрес в П[етербур]ге: Вас[ильевский] Остр[ов], 6 л[иния], 27, кв[артира] 24.
   А здесь: СПБ-я губ[ерния]. г. Луга, дер[евня] Рапти
  
   1 Кондурушкин, по-видимому, имеет в виду ст. Кранихфельда о Горьком: "М. Горький и его американские очерки" (Современный мир. 1906. No 11), "Современные искания в области критики, театра и драмы" (Там же. 1907. No 2), ""Мать" Горького" (Там же. 1907. No 11), "Литературные отклики" (Там же. 1908. No 7).
   2 Из утренней молитвы верующего еврея.
   3 Ироническое переименование известной ст. Д. И. Писарева "Прогулка по садам российской словесности", впервые опубликованной в журн. "Русское слово" (1865, кн. 3).
   4 Кондурушкин имеет в виду ст. Чулкова "Правда Максима Горького", напечатанную в газ. "Речь" (1908, No 162, 9 июня). В статье положительно оценивается повесть Горького "Исповедь".
   5 См. п. 8.
   6 Михаил Васильевич Новорусский (1861-1925) - народоволец, участник покушения 1 марта 1887 г. на Александра III. Был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением в Шлиссельбургской крепости, где находился с 1887 до освобождения в 1903 г. Воспоминания Новорусского "В Шлиссельбурге" помещены в XII сб. "Знания" (1906).
   7 Евангелие от Матфея. Гл. 13, ст. 9.
   8 Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским / Пер. с араб. Г. Муркоса. Вып. 1-5. М.: Изд. имп. О-ва истории и древностей российских при Моск. ун-те, 1896-1900 (ЛБГ, Описание).
   9 О чем идет речь, установить не удалось.
   10 О смерти на Капри сына Луначарского - "крестника" Горького см. п. Горького около 24 июня / 7 июля 1908 г. Пятницкому (Арх. Г. Т. IV. С. 257) и Е. П. Пешковой (Арх. Г. Т. IX. С. 51). См. также п. Луначарского Горькому после 16/29 мая 1908 г. (Арх. Г. Т. XIV. С. 40). Анатолий Луначарский родился 9/22 декабря 1907 г. и скончался в июне 1908 г.
   11 С З. А. Пешковым Кондурушкин познакомился у Горького на Капри.
  

12. Горький - Кондурушкину

  

[Капри. 27 июля/9 августа 1908 г.]

   Мой дорогой Семен Степанович,- поистине - я рад, что вы не публицист,- будь так - вы написали бы статью плохую, клянусь именем бога Кукуруздама, бога, о к[ото]ром сам Бальмонт ничего не знает, хотя - как это видно из "Зовов древности"1 - он знает всех богов - по именам. Вы, утверждаю, написали бы статью плохую, ибо - нечто не понято вами в моих словах о коллективизме и индивидуализме. Поверьте - знаю: негр не может превратиться в белого, хотя бы он и умывался трижды в день лучшим мылом,- индивидуалист останется таковым до конца дней, хотя бы и понимал творческую силу коллективного начала. Понять - еще не значит - почувствовать, между миросозерцанием и мироощущением есть некая преграда, разность - и нам, индивидуалистам до последней клетки мозга, преграду эту трудно уничтожить. Мы чувствуем мир своим, но - не ощущаем его в себе самих цельно и во всем изумительном многообразии и - жалкая публика! - сокращая, сжимая мир до тех ничтожных размеров, в каких он может помещаться в узком, не глубоком чувствилище нашем - грабим и обедняем мы самих себя, искажая чудесную действительность. А она - все быстрее развертывается, и она становится все чудесней, значительней. Конечно, я не о младотурках думаю, говоря так, но - если хотите - и младотурки любопытнейшая частность общего процесса, недурное доказательство общего ускорения темпа жизни2.
   Пишете вы о Чулкове - вот индивидуальность. И даже - символически, так сказать. Крошка, обломок человека, убийственно бездарное, угловатое существо. Я его давно знаю, он начинал свои посягательства на изнасилование литературы русской на моих глазах, несчастный импотент. Не выношу таких! Понимаю, конечно, что это воистину несчастные люди, способные искренно визжать от боли одиночества и навсегда лишенные способности любить жизнь, людей, мир - всё!
   А вот Розанов - это умница3. Философии его не принимаю, но ум, талант - ценю высоко.
   И мое письмо, как водится,- летнее, так что напрасно каялись в этом по поводу вашего, милейшего послания. А с Гусевым вы познакомьтесь - это глубокое существо. Как некий омут.
   Супруге вашей - привет4. Надо бы ей однажды поколотить вас усердно, дабы позабыли вы разные индусские и иные молитвословия, неуместные в семейном быту православного христианина. Кстати: разве "благодарю тебя, Боже, за то, что ты не создал меня женщиной" - индусская молитва? Она имеется и у евреев. Вам не известно - кто у кого позаимствовался. Неужто - самостоятельно пришли.
   А Пятницкому бы - сюда лететь. Да не на воздушном шаре, а более привычным способом. Жду его лет шестьсот.
   Крепко жму руку. Всего доброго.
   Желаю вам хорошо пописать.

А. Пешков

  
   Датируется по почт. шт.
  
   1 Книга К. Д. Бальмонта "Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних" (СПб., 1908). О желании иметь эту книгу Горький писал Пятницкому 15-16/28- 29 мая 1908 г. (Арх. Г. Т. IV. С. 251).
   2 Младотурки - члены турецкой буржуазно-националистической организации "Единение и прогресс", основанной в 1889 г. В ночь на 23 июля 1908 г. руководимые офицерами-младотурками турецкие воинские части, дислоцированные в Македонии, предъявили ультиматум султану Абдул-Хамиду II, в котором требовали созыва парламента и восстановления действия конституции 1876 г. 24 июля 1908 г. султан удовлетворил требования ультиматума. Младотурецкая революция свергла тиранический режим Абдул-Хамида II и установила конституционную монархию, не изменившую феодального строя Османской империи.
   3 Причину своего пристального внимания к сочинениям Розанова Горький объяснил в п. к М. М. Пришвину от 15 мая 1927 г.: "Интереснейший и почти гениальный человек был он. Я с ним не встречался, но переписывался одно время и очень любил читать его противопожарную литературу <...> Он, у нас, был первым предвозвестником кризиса гуманизма..." (ЛН. Т. 70. С. 346).
   4 Елизавета Васильевна Кондурушкина.
  

13. Кондурушкин - Горькому

СПб.

22 августа [4 сентября] 1908 г.

  
  Милый Алексей Максимыч!
   Послал я Вам книжки Павла Алеппского1. И очень рад, что мог это сделать.
   Посылаю Вам вместе с этим письмом рукопись статьи "У дороги", где я старался изобразить напряжение человеческого духа в борьбе c разъединенностью людей. Напишите скорее, как Вам понравится. Больше ни о чем писать не в состоянии. Будьте здоровы. Привет всем.

Ваш С. Кондурушкин

   Живу в П[етербур]ге. Адрес мой Вас[ильевский] Остр[ов]. 6 л[иния], д. 27, кв. 24
  
   1 См. п. 11, прим. 8.
  

14. Горький - Кондурушкину

  

[Капри. Около 30 августа/12 сентября 1908 г.]

  
  Дорогой мой друг -
   рассказ ваш, на мой взгляд, очень плох - когда я его прочитал, мне стало грустно и неприятно.
   Зачем вам, демократу по крови, здоровому человеку, зачем вам нужно ставить себя в один ряд с нищими духом, жалкими и больными страхом жизни людьми? Не понимаю этого. Откуда у вас этот мизантропизм - извините меня! - затасканный, скучный и смешной? Неужели вы полагаете, вместе с современными модернистами, что литература - место свалки мусора случайных настроений личности, - капризного и нервного человека наших постыдных дней?
   Вы пишете: "хотел изобразить напряжение человеческого духа в борьбе с разъединенностью людей". Это у вас не вышло, и получилась скучная дидактика, да еще и дурно сказанная. Простите меня - рано вам ставить себя над людьми. Лучше же никогда не делать этого. Вы - простой, хороший, русский человек. Нам, русским, рановато да и смешно жаловаться на наш народ - а жизнь иных народов - мало нам ведома. Для нас пессимизм, скептицизм, мизантропия и прочие болезни духа - преждевременны, и когда я их встречаю в литературе, я говорю себе: это плохое подражание европейцу, это выдумано.
   И ваши "Видения жизни" - выдуманы на скорую руку. В этом рассказе вы стоите мужичком, впервые надевшим перчатки и цилиндр, но - еще в лаптях.
   Еще раз - извините за отзыв. Я очень люблю вас, я не хочу вас задеть, но - литературу я люблю более, чем вас, и, видя что вы встаете на дорогу шаблона,- горюю.
   Всего доброго!

А. Пешков

   Рассказ - при сем.
  
   Датируется по ответному п. Кондурушкина от 4/17 сентября 1908 г.
  

15. Кондурушкин - Горькому

СПб.

4<17> сентября 1908 г.

  
  Дорогой Алексей Максимович!
   Получил ваше письмо - отзыв о рассказе "У дороги".
   Рассказ художественно плох - так тому и быть. Конечно, мне тяжела эта неудача. Душа моя страждет смертельно. Валится из рук перо, и скверно жить. Сплю (как в рассказе моем), точно проваливаюсь в черную могилу, полную тяжелых, смутных видений и кошмаров.
   Но все-таки хочу с вами спорить. Конечно, не для того, чтобы защищать рассказ, а самому защититься. Да и на душе полегче будет.
   Вы говорите, что я поставил себя над людьми, надел перчатки и цилиндр...
   Это не вытекает из рассказа. В себе я чувствую рабьего больше, чем в ком-либо другом. И свою шею вытянутой и мозолистой больше, чем рабочего и мужика. Над людьми стою не я, а их же собственные идеалы, искания и влечения. И горько, и обидно корят они нашу обыденную жизнь.
   Вы спрашиваете: откуда у меня этот "мизантропизм"? (Опять-таки этого не вытекает из рассказа. Трижды там человек болеет от неудач, радуется и негодует, ищет способов, дороги к человеческой душе. Разве это - человеконенавистничество?) Мизантропизма нет. Но посмотрите кругом. Разве произведения искусства не употребляют для целей низменных? Разве ими не щекочут себе половые органы свиноподобные люди? Разве нет художников (как в рассказе моем "пригрел художник"), которые учат тому же народ? {Возьмем хотя бы и русскую литературу.} Разве "Не убий" евангельской проповеди - это ясное и светлое слово - "не убий", преломляясь в человеческих сознаниях, не превращается в "убей"? Разве мужик и рабочий, поп и кузнец не скажет вам - японца убить можно?! Не мизантропизм водил моим пером, когда я писал свой этот несчастный рассказ, а ужас от сознания разлада между идеалами и действительной жизнью. Стоял я в Лувре перед старыми мраморами. И вдруг особенно остро и больно почувствовал этот разлад между идеалами и действительностью. Огненная, не выразимая словами мысль пронизала мое существо, осветила бездну человеческого прошлого и темноту будущего на одно только острое мгновение. И мне стало страшно, воистину страшно. Вероятно, это чувство, эта мысль уже более не повторятся, даже если я снова пойду к Милосской Венере, но в этот раз ужас разлада я почувствовал. Я знал о нем и раньше. Много слов читал и сам произносил, но почувствовал во всю глубину однажды. И вот этот ужас я и хотел изобразить. Повторяю, вероятно, я изобразил плохо, ибо вас не ужаснул, но ни к чему здесь разговор о мизантропизме и о том, что я поставил себя над людьми. Человечество само своими идеалами плюет в глаза своей обыденной жизни. Не имел ли на это права мой молчальник, испугавшийся слова человеческого?
   Вы говорите, что "русским рано да и смешно жаловаться на наш народ".
   Моя тема проходит мимо национальных различий. Она в сфере общечеловеческого. Но уж если о русских речь, то ведь я тоже русский. И никак себя от этого тела отделить не могу. А знаете ли вы, что иногда в жизни народа наступает период самооплевания, самоуничижения, самоистязания? Толстой разве не плюнул себе в лицо, сказав: "и я виноват в казнях"? Поездите по России. Мужик, задумчиво теребя бороду, говорит вам: "Знамо дело, свиньи мы, бараны!" Рабочий надтреснутым голосом, стуча кулаком по вагонному столику, скрипит мне в лицо: "Рабы мы, рабы!" И боишься, что он вот-вот заплачет от стыда и злобы... И если в газетах и журналах изредка и слышишь прежний барабанный бой: "народ, народ, о, народ!", так опять это по инерции. Это люди, которые "стоят на страже", "на посту", поддерживают настроение, но сами с грустью сознают, что все это слова, слова. Уж если сами себя люди не щадят, так заботы других об их достоинстве - выдумка.
   Но верю я, не бесплодно это самоуничижение, самооплевание. В ярой тоске и злобе сгорает старый мир. Кто говорит: "я раб", тот уже не совсем раб.
   И это настроение не случайно, как говорите вы. Нет, к сожалению, тут нет случая личности, "капризного и нервного человека наших дней". В истории каждого народа мы знаем периоды такой тоски. И, на мой взгляд, свята эта тоска и лучше она самодовольного спокойствия, уверенности, что всё образуется и наладится к лучшему. Свята именно потому, что через нее то всё и должно "образоваться" и "наладиться" к лучшему. В ней-то и очищают свой гений целые народы.
   Но эти все рассуждения от ума. А непосредственно одно воспринимаю я из русской жизни как истину: тоскует русский народ до верху. И в лицо себе плюет, и бьет себя не жалея. В нашем художественном творчестве тоже много этой тоски. Например, "Исповедь". И плевок есть всё в рыло тому же русскому да и всякому другому христианскому народу. За человечеством тысячелетия этой рабской жизни: страхи перед небом и землей, привычка к палочным ударам и ярму, привычка до того, что палка и ярмо считаются благом. Ведь все эти ваши молчальники, затворники, пьяницы и прелюбодеи, лжецы и воры-святоши - все они ужасны. Это рабство тела и духа. Но оно не только в монастырях. Оно и в деревнях, и в городах. Разница в степени есть, конечно, но все же удар по монахам должен почувствовать на себе и мужик и рабочий, ибо этот удар по старому смыслу жизни, по язвинам всего человечества. Но тогда почему же я слышу от вас категорическое: "Для нас пессимизм и прочие болезни духа преждевременны"? Какой пессимизм! Кто не хочет жить, тот перестает жить. Кто кричит - скверно живем!, тот хочет жить лучше.
   И еще буду спорить о подражательности. Вы называете этот самый "пессимизм" подражанием европейцу, выдумкой. Из всего предыдущего, по-моему, явствует, что тут не может быть речи ни о каком подражании. Явление это - общерусское, а в некоторых чертах и общечеловеческое. Мне кажется, все человечество переживает эпоху знаменательную, о которой потом будут говорить, как теперь говорят о первых веках христианства: "Древний языческий мир умирал". Умирает христианский мир, умирают миросозерцания христианское, буддийское, магометанское и иные, разные по названиям, единые по сущности. А в такие эпохи острее чувствуются недостатки человеческого строя жизни и сильнее охватывает тоска по новым берегам. Что касается лично меня, то скажу лишь, что от подражаний не болит душа. Подражание и шаблон спокоен, а мне тяжело, страшно тяжело. В старых богов не верю, нового нет. Не оставляйте меня в эти трудные... говорят обыкновенно - минуты, но это не минуты: недели, месяцы, мо[жжет] б[ыть], годы. Будьте здоровы. Пришлите, пожалуйста, обещанную фотографию свою и напишите на ней что-нибудь. Пришлите, если можно, снимки "ноева позорища"1 и другие того дня, когда мы так хорошо спали на теплых камнях около прекрасного моря. Хорошими вспоминаю я эти шесть дней на Капри. И спокоен за дело.

С. Кондурушкин

(Степан Семенович для конвертов)

   Новое жительство мое: В[асилъевский] О[стров], 6 л[иния], 27, кв. 24
  
   1 См. наст. изд. С. 991.
  

16. Горький - Кондурушкину

  

[Капри. 22 сентября/5 октября 1908 г.]

   <...> {Дефект текста (ред.).} Вы отвечаете: "Это не вытекает из рассказа. В себе я чувствую больше рабочего, чем в ком-либо другом, и шею свою вытянутой и мозолистой больше, чем шеи рабочего и мужика".
   В это "больше" - я не верю, не могу верить. И - это "больше" - позволяет мне остаться при моем убеждении. Вы индивидуальность, вот почему вам "страшно тяжело". Современный индивидуализм для меня источник всех психических заболеваний, всех вывихов души.
   Вы пишете: "Мне кажется - все человечество переживает эпоху знаменательную..." Так, я в этом уверен. Сравнивая прошлое с настоящим, я не вижу в прошлом такого времени, которое имело бы такое количество активной психической энергии, какое мы видим в наши дни, и никогда еще эта энергия не росла, не развивалась в таком быстром темпе, с такою силою.
   "В старых богов не верю, нового нет", - говорите вы. Бог скрыт в вихре мировой жизни - где-то в центре вихря - место вполне достойное и человека, и бога - сына духа человеческого. В этом вихре жизни, все ускоряющем, творческое вращение свое, в этой буре нового миростроительства вы - и всякий другой - должны бы найти свое место. Если вы ищете "счастья" - оно возможно лишь в гармоническом слиянии своего бытия с бытием мировым, оно - в бесконечном расширении запросов духа вашего, в мужественной борьбе за осуществление вашей веры, вашего плана жизни.
   Разумеется - я не поучаю, а лишь говорю, как думаю о вопрос <...> {Дефект текста (ред.).}
   Мне, видите ли, писатель, а особенно русский, - кажется всегда большим человеком. Это - мужественный свидетель, строгий судия - в нем, в его душе, звучат тысячи жалоб, кипит огонь ненависти и гнева, живет великая любовь к миру и - всегда! - вера, необоримая вера в победу его дорогой мечты. У него нет времени жаловаться на тяготу личной своей жизни, он целомудренно сдержан, когда выражает свою личную боль, тоску, недоумения свои. Он сходит с ума от тоски, но - молча. А пока он может говорить связно и разумно, говорит все только о ней, о "святой Ефросинье" - "всей России1", о своей удивительной, славной, неуклюжей, юной и насилуемой варварами стране. Ему, как вы знаете, вырывают язык, рубят пальцы, он - мычит, но - о ней. Всегда о ней! Он в нее верит, он ее любит. Русский писатель - милый и дорогой мне человек, которого я могу изругать сквернейше и ни на миг не потеряю уважения к нему, лучшему писателю мира, русскому писателю, который в дальней родне своей, думаю, имел и старого правдивого Илью2 и Ваську Буслаева - того Ваську, что, не сняв рубахи, во святом Иордане купался, вопреки обычаю, бесстрашный 3. Хороший человек русский писатель! А вы, дорогой, "мировые проблемы" Георгию Чулкову предоставьте решить, он их не оставит, он постарается! Сами же, отклонясь от этого дела, пойте Господеви-народу - славу и правду его, пойте просто, дабы он понял и полюбил Вас, чего заслуживаете. Жму руку.

А. Пешков

  
   Датируется по помете Кондурушкина о получении письма: "22 сент[ября] 1908 г.". Верхняя часть листа обрезана, в результате утрачено несколько строк в начале и на обороте листа. В АГ сохранился черновой вариант этого письма:
  
  Дорогой мой Степан Семенович!
   Несомненно, вы правы, говоря, что ныне "все человечество переживает эпоху знаменательную", несомненно!
   Чем дальше - тем более активной становится жизнь его, ибо растет количественно, развивается качественно психическая энергия человечества. За примерами ходить недалеко: Персия, Турция, Египет, Индия и Китай представляются мне новыми волнами психофизической силы в океане человеческого творчества. Волны эти новой силой и свежестью своей должны оживить, возбудить энергию усталой, пожившей Европы - скверной Европы, а все же дорогой нам, совершившей бесконечное число подвигов изумительных.
   Великолепное время переживаем мы и не чувствуем этого лишь потому, что чрезмерно субъективны, сиречь - нищи духом.
   "В старых богов - не верю, нового - нет",- пишете вы. И раньше: "В такие моменты острее чувствуются недостатки человеческого строя жизни, сильнее охватывает тоска по новым берегам". В этих мыслях чувствуется противоречие. Ибо - если имеете тоску по новым берегам - имеете и нового бога. Без того, что вы зовете тоской - был бы квиетизм, нигилизм и иные состояния органического безбожия - т. е. неспособности личной психики к росту, к развитию. Отсюда заключаю - бога нового вы чуете, но еще не видите лица его.
   Полагаю, что бог - в ощущении человеком жизни вселенской как гармонии и единства, в ощущении себя средоточием мирового процесса, который пронизывает непрестанно вашу психею тысячами молний и огней. Иного места не вижу ни для бога, ни для человека - это одно, достойное обоих.
  
   1 Речь идет о Г. И. Успенском, страдавшем в последние годы жизни тяжелым психическим заболеванием и с 1892 г. находившемся в психиатрических больницах. В сознании больного Успенского Россия ассоциировалась с образом христианской подвижницы, православной святой Ефросиний. См.: В. Т-ва [В. В. Тимофеева]. Глеб Иванович и Александра Васильевна Успенские: Воспоминания и впечатления // Минувшие годы. 1908. No 1,2. "Наиболее ярким примером разрушения личности, - писал Горький в ст. "Разрушение личности", - стоит передо мной драма русской интеллигенции. Андреевич-Соловьев назвал эту драму романом, в которой Россия - "Святая Ефросинья", как именовал ее Глеб Успенский, возлюбленная, а интеллигент - возлюбленный" (XXIV, с. 49).
   2 Один из главных героев-богатырей русского былинного эпоса Илья Муромец (киевский цикл). В ЛБГ хранится с пометками Горького книга Ореста Миллера "Илья Муромец и богатырство киевское. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса" (СПб., 1869. Описание).
   3 Вероятно, описка Горького. Согласно былинам, Василий Буслаев купался в священной реке Иордан нагим, что считалось греховным. См.: Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. СПб., 1873. С. 726.
  

17. Кондурушкин - Горькому

СПб. 12 [25] ноября 1908 г.

   Дорогой Алексей Максимыч.
   Давно не писал Вам. Много раз начинал, и деловой разговор давно на языке вертелся, да как-то настроение не складывалось. Пусто в этом году в Петербурге... Но начну с дел.
   Прежде всего имею просьбу: не откладывайте, пожалуйста, "Моисея" дальше 25 сборника. И деньги нужны, да и нравственная нужда,- заждался я его.
   Второе дело отчасти вытекает из первой просьбы. После выхода "Моисея" в начале 1909 г. я хотел бы издать второй том рассказов. Таковой могли бы составить: В сетях дьявола, Огарок, Сначала, Забастовка, Наяву, Отъезд, Звонарь, Шутка и Моисей. Всё это в оттисках я посылаю вслед за письмом.
   Конечно, если появление "Моисея" в сборнике моих рассказов через 2-3 месяца после выхода в сборнике "Знания" нарушит интересы издательства, значит, просьбу мою отставить. Но тогда есть еще комбинация для издания сборника рассказов все-таки в этом сезоне и без "Моисея". В течение ноября и декабря месяцев я напечатаю в журналах два рассказа, вместе с которыми и без "Моисея" материал для обычного тома - сборника "Знания" будет достаточный! Рассказы разобьются на два отдела. Одни из них, начиная с "Отъезда", касаются жизни русской деревни и города, а вторые - из Сибири и с Афона. Пишу же об этом заранее потому, что не торопясь всякое дело выходит лучше. Конечно, мне придется еще усиленно прокорректировать все рассказы, даже кое-что изменить и переделать.
   К. П. Пятницкому я о сем написал1. Написал потому, что увидеть его за последнее время дома трудно. Он собирается к Вам со дня на день с июля. В сентябре говорил мне, что едет на днях, и я передал с ним для Вас свою фотографию.
   А Вы до сих пор фотографии своей мне не прислали. Конечно, обещанного три года ждут, но я все-таки рассчитываю, что Вы пришлете скорее обещанного обычаями срока.
   А за сим расскажу Вам свои мечты. Мечтаю я летом поехать на Новую Землю2. Хочу посмотреть, каковы там небеса и земля, люди и звери. Напишу Вам оттуда лучший подарок - прозрачную бирюзу полярных морей, птичий след у скалистых утесов, томление невечернего света и могучие вздохи океана. А Вы взамен того уважьте, напишите про Капри.
   И еще мечтаю написать последнюю неделю жизни Христа и Иерусалим. Одной из центральных фигур около Христа будет Иуда, но не тот туманный андреевский Иуда3, а Иуда - иудей того времени, борец за народную свободу, по нынешнему - революционер. Как он, так и лучшие из фарисеев предали и убили Христа за то, что он своей проповедью о непротивлении, о воздаянии кесарево - кесареви, всем своим учением понижал народное настроение борьбы за еврейскую самостоятельность и т. д.
   Конечно, эти картины ярче восстали в моем воображении, зашевелились под влиянием андреевского Иуды. Но роль последнего была отрицательная. Там много досадно выдуманного.
   Думается мне, что и после Андреева я мог бы написать интересно. Как Вам кажется, напишите, пожалуйста. Не самообольщаюсь ли я? Пока обдумываю.
   Никак не могу себе представить, что Вам понравился амфитеатровский "роман для сцены" - "Княгиня Настя"4. Все это так плоско и... так ненужно. Ни одного живого слова, ресторанное остроумие и вырезанные из картона люди. М[ожет] б[ыть], одна княгиня Настя рельефится на сантиметр выше картонной поверхности, но сколько раз появлялась она в русской литературе многократно ярче, в штанах и в юбке... Таково не только мое личное мнение, но и поголовно всех, с кем мне пришлось до сих пор встречаться.
   Ваша "Жизнь ненужного человека" мне нравится очень до смерти Раисы. Это - от художника Горького. Остальное - от сыщика (сообщившего Вам свою историю).
   Тускло начинается литературный сезон. Настроение литературной революции падает. Литературный октябрист побеждает. Много было в литературной революции хулиганства (как и в политической), но, видимо, без этого не обойтись. Увы, никогда не слушались хорошего совета притчи Христовой о пшенице и плевелах: "Оставьте их расти обоя купно до жатвы"5. Нет, дерут, варвары, с плевелами и пшеницу.
   Приехал в П[етербур]г В. Г. Короленко. Недавно с ним виделись. Он интересовался здоровьем Вашим, расспрашивал о Ваших настроениях. Насколько мог, я удовлетворил его любопытство. Он стал седой. Стареет. Ах, зачем Вас нет в России!
   Сегодня в религиозно-философском обществе доклад о богоискании по поводу Вашей "Исповеди" 6. Постараюсь попасть, хотя повестки не получил.
   Ну, до свидания, дорогой Алексей Максимыч. Передайте привет Вашей супруге и будьте здоровы. Жду письма от Вас, как Вы живете, что работаете и все, что найдете про себя написать. Все сие весьма интересно.

Ваш С. Кондурушкин

   В[асильевский] О[стров], 6 л[иния] 27, кв. 24
  
   1 8/21 ноября 1908 г. Кондурушкин писал Пятницкому: "Хотел поговорить с Вами насчет издания 2-го тома рассказов моих. После выхода в сборнике "Моисея", в январе или феврале 1909 г., я хотел бы издать второй том. Объемом он будет немного больше "Сирийских рассказов" <...> Выяснили ли относит[ельно] "Моисея". Убедительно прошу не откладывать его позднее 25 сборника" (АГ). "Моисей" был напечатан в XXV сб. "Знания" (вышел в свет 12/25 дек. 1908 г.). Второй том "Рассказов" Кондурушкина выпущен "Знанием" 11/24 ноября 1909 г. (на титульном листе: 1910 г.). Во второй том вошли произведения: "Моисей", "Без берегов", "В сетях дьявола", "Огарок", "Забастовка", "Во мраке ночи", "Звонарь", "Шутка" и "Наяву".
   2 Кондурушкин предпринял поездки на Новую Землю в 1909 и 1913 гг. См. п. 23.
   3 Речь идет о повести Л. Н. Андреева "Иуда Искариот", законченной им на Капри 24 февраля 1907 г. и впервые напечатанной в XVI сб. "Знания" (1907). В повести отразились пессимистические настроения Андреева после поражения революции 1905 г. У Андреева Иуда единственный верный ученик Христа среди апостолов. Иуда предает Христа потому, что темная, нищая духом народная масса способна воспринять воплощенную в Христе "истину", не иначе как став очевидцем "чуда воскресения". Произведение Кондурушкина об Иуде нам не известно. Возможно, это неосуществленный замысел. Отрицательное отношение Кондурушкина к учению Христа о "непротивлении" позже нашло отражение в его повести "Монах". См. п. 33, прим. 8.
   4 "Княгиня Настя. Роман для театра в 4-х действиях и 5-ти картинах" Амфитеатрова и повесть Горького "Жизнь ненужного человека" впервые опубликованы в XXIV сб. "Знания", (вышел в свет 3/16 нояб. 1908 г.).
   5 Евангелие от Матфея. Гл. 12, ст. 30.
   6 Собрание Религиозно-философского общества в Петербурге было перенесено на 13/26 ноября 1908 г. На этом заседании с докладом "Народ и интеллигенция" (первоначальное заглавие в рукописи: "М. Горький и народ (по поводу "Исповеди" М. Горького)" выступил А. Блок и студент-филолог Г. А. Баронов, представивший доклад "Обожествление народа (по поводу "Исповеди" М. Горького)". Предполагавшиеся прения по докладам Блока и Баронова были запрещены полицией, но состоялись на следующем закрытом заседании Общества 25 ноября / 8 декабря 1908 г. Под заглавием "Россия и интеллигенция" доклад Блока был впервые напечатан в журн. "Золотое руно" (1909, No 1). По мнению Баронова, Горький в "Исповеди", якобы сознавая недостаточность "реальных" оснований своего социализма, стремился утвердить его "мистически" (Слово. 1908. No 622. 16 нояб.). Возражая Баронову, Блок подчеркивает, что в "Исповеди" "ценно то, что роднит Горького не с Луначарским, а с Гоголем; не с духом современной "интеллигенции", но с духом "народа". Это и есть любовь к России в целом, которую, может быть, и "обожествляет" разум Горького, попавший в тенета интеллигентских противоречий и высокопарных "боевых" фраз, свойственных Луначарскому..." (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 321). Споры вокруг "Исповеди" в Религиозно-философском обществе вызвали у Горького чувство раздражения. В конце декабря 1908 г. (первой половине янв. 1909 г.) он писал Е. П. Пешковой: "Идут беседы об

Другие авторы
  • Козловский Лев Станиславович
  • Жиркевич Александр Владимирович
  • Писарев Дмитрий Иванович
  • Коринфский Аполлон Аполлонович
  • Якубовский Георгий Васильевич
  • Рожалин Николай Матвеевич
  • Сатин Николай Михайлович
  • Каченовский Михаил Трофимович
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич
  • Якубович Лукьян Андреевич
  • Другие произведения
  • Муратов Павел Павлович - Византийская живопись
  • Диковский Сергей Владимирович - Операция
  • Мельников-Печерский Павел Иванович - На горах. Книга 2-я
  • Зозуля Ефим Давидович - Гибель Главного города
  • Ободовский Платон Григорьевич - Стихотворения
  • Андерсен Ганс Христиан - Стихотворения
  • Вейнберг Петр Исаевич - Генрих Гейне. Его жизнь и литературная деятельность
  • Богданов Василий Иванович - Богданов В. И.: Биографическая справка
  • Лухманова Надежда Александровна - Н. А. Лухманова: биографическая информация
  • Виноградов Анатолий Корнелиевич - Марина Цветаева. Жених
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 554 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа