Кони Федор Алексеевич - Письма

align="justify">  

   Отвечаю, милый друг, на последнее письмо твое, полученное мною вечером. Во-первых, о присланных тобою статьях. Я их рассортировал, привел в порядок и приписал начало по статье о "Тетисе", напечатанной в "Голосе".¹ Затем отнес все это в "Бирж<евые> вед<омости>".² Напечатает ли джентльмен все это или нет - ведает Аллах. Он много обещает и мало сдерживает, как истинный плутократ, по определению Суворина, т. е. плут многократный. Ты, Карлуша, не обижайся, но это так. При этих статьях были два листочка под страницами 10 и 11 без начала, и я не знал, к чему они относятся, их оставил у себя. Также не нашел я тех мест, в которые ты желала сделать вставки. Надо полагать, что часть пакета, назначенного к отсылке ко мне, осталась у тебя. И вставки и листочки я сохранил до дальнейшего разъяснения.

   Сегодня я был в редакции "Гол<оса>", видел Краев<ского> и Бильб<асова>. Оба тобой чрезвычайно довольны и благодарят за умное распоряжение насчет Сербии,³ вполне доверяя твоему выбору. Бильб<асов> ропщет, что его письма до тебя не доходят. С твоего отъезда он послал их тебе три, а по ответам твоим выходит, что ты из них получила только одно. Майору Войткевичу высланы деньги; они желают, чтобы он немедля отправлялся и притом вслед за армиею, писал бы все, что узнает и увидит, не подвергая себя, разумеется, опасности.⁴ Он может оттуда писать в Вену, но только не на твое имя и не на имя твоего "мальчика", вас в Сербии знают и могут возникнуть подозрения, а на имя кого-нибудь из твоих близких знакомых для передачи тебе. Так они думают. Но ты это лучше знаешь и, вероятно, сама придумаешь, как удобнее устроить. Деньги, 800 р., переведены тебе, и из твоей телеграммы я видел, что ты их уже получила. Что касается до ненапечатанных твоих корреспонденций, то таковых не имеется: все до одной вполне напечатаны. Одна, об монсиньере нунции, - в фельетоне и произвела большую сенсацию.⁵ Военному министру я передал твой поклон: он шлет тебе душевный привет и спасибо за память об нем. Что касается твоих ламентаций насчет направления "Гол<оса>", то я приписываю их отчасти раздраженным нервам, отчасти же влиянию окружающей среды и заграничных газет, для которых закон о "запрещениях", "предостережениях" и о "доме у Цепного моста"⁶ не писан. Мы здесь живем под другим режимом и, если хотим сохранить свою шкуру, должны протягивать ножки по одежке, но только не своей, а какую нам навяжут. Люди не так переменчивы и подлы, как ты думаешь, да плясать-то часто приходится под чужую дудку, а взялся за гуж, не говори, что не дюж, сказался груздем - полезай в кузов, о внутреннем же убеждении тебя не спрашивают. Там ты, у источника, смотришь на "Гол<ос>" с отвращением за его ласкательства, а здесь все убеждены и кричат, что это чересчур либеральная газета и что ее следовало бы запретить. Что прикажешь делать, все мы холопы до мозга костей, и что было в нас славянского при татарских ханах, то осталось и теперь - низость и подъяремность. Я полагаю, что с тех пор как ты участвуешь в прессе, ты убедилась, что печать никогда не выражает того, что чувствуешь и что мыслишь. Она подчиняется направлению ветров, как парус, которому надо надуваться, чтобы судно плыло. У всех газет редакции выходят на сцену якобы с принципами, но это только наряд, сообразный времени, а у всех есть закулисная часть, где они без румян и костюмов. Напрасно думаешь ты, что Катков,⁷ Суворин, Мещерский⁸ ошибающиеся, но честно убежденные люди. Все они настолько умны, чтобы различать сапог от шапки, чтобы понять, что пыл молодежи вовсе не обдуманный заговор о ниспровержении государства, что Черняев⁹ вовсе не стратег славянства, а просто ловкий chevalier d'industrie, {Проходимец (франц.).} что освобождение крестьян вовсе не подрыв государственного благосостояния и что крепостное право вовсе не отеческая опека над народом, но все кричат караул и пропагандируют свои идеи, отнюдь не по внутреннему сознанию, а для того, чтобы выскочить на голову повыше легковерной толпы и тем зашибить себе лишнюю копейку. Но у них есть по крайней мере ловкость и в частных сношениях выдерживать свою роль и показывать вид глубокого убеждения в том, чему они не верят и в душе не поклоняются. Аскоченский¹⁰ надувает бога и людей, стуча лбом о помосты соборов и ставя свечи преподобному Акакию и св. Епистимии, и в то же время пьянствует с попами на деньги, выманенные ими у легковерной толпы своим кувырканьем и козлогласием. Поверь мне, все на один покрой, и нам их не переделать, пока судьба сама не переделает много и многого на свете. Другие по крайней мере сбрасывают рабский костюм за кулисами, и за это я их почитаю.

   Но тебе убиваться и крушиться о мнениях других какая же стать? Ты делай свое дело честно, добросовестно и не обращай внимание на то, как это делают другие. Не они дадут отчет твоей совести, и честь твоя за них не в ответе. Отрешись на время от мнений и веяний, которые вокруг тебя поднимаются, и ты сама, своим практическим умом постигнешь, насколько ты ошибаешься в оценке явления данной минуты, а газета не что иное, как эфемерное обыденное явление, бабочка, сегодня вылетела из безобразного кокона, а завтра превратилась в ползуна-червяка. Да иначе и быть не может, если только руководители их одарены истинным умом. Убеждение - это китайская стена, непоколебимая, но оно ведет и к китайской неподвижности. А публицистика, как и сама публика, требует жизни, движения, минутного интереса, бега без оглядки, забегания вперед, фимиама для своих кумиров, плетей для врагов. Да ну их!

   Дети в восторге от твоих писем. Они здоровы, только немножко кашляют, да теперь весь Петербург кашляет хором. Вчера я получил от Евгения и от жены его¹¹ письмо: зовут крестить внука или внучку; она еще не родила, но по расчету по его должна родить! Что за комиссия, создатель, быть отцом женатых сыновей! Служба идет хорошо; одно дурно - дополнительных денег все еще не выдают. Завтра к тебе пишут также Зотов и мать. Когда ты привыкнешь на письмах выставлять месяц и число? У тебя никогда не узнаешь, откуда и когда отправлено письмо. В будущем месяце придется ехать в Варшаву.¹² Если хватит пороху, проберусь в Вену, чтобы лично обнять и расцеловать тебя, что теперь делаю заочно от всего сердца.

  

   ¹ Имеется в виду статья Каировой "Прощание с Афинами. Пароход "Тетис", 8-го июля" (Голос, 1877, No 153, 14 июля) за подписью "А. В.". Под этими инициалами помещались все ее корреспонденции, получаемые редакцией из Вены.

   ² Статьи Каировой в "Биржевых ведомостях" напечатаны не были.

   ³ Вероятно, речь идет о корреспонденции Каировой, в которой сообщалось о скором вступлении Сербии в войну: "Добрый путь; пора, если она хочет принять участие в нынешней войне" (Голос, 1877, No 206, 5 сентября).

   ⁴ Войткевич стал военным корреспондентом газеты, в обязанность которого входила посылка "свежей" информации через посредника-"мальчика" к Каировой. Засекреченность, о которой пишет Копи, объяснялась условиями военного времени и опасностью перлюстрации писем.

   ⁶ Корреспонденция о приезде папского нунция монсиньера Якобини в Вену по случаю тысячелетнего юбилея бенедиктинского монастыря в Кремсмюнстере и состоящего при нем "училища высших наук" носила ярко выраженный антикатолический характер (Голос, 1877, No 188, 18 августа).

   ⁶ Намек на III отделение е. и. в. собственной канцелярии, которое помещалось в доме 16 по набережной реки Фонтанки.

   ⁷ Катков Михаил Никифорович (1818-1887) - журналист и публицист, редактор реакционных "Московских ведомостей".

   ⁸ Мещерский Владимир Петрович, кн. (1839-1914) - писатель и публицист, издатель реакционной газеты-журнала "Гражданин" (1872-1914).

   ⁹ Черняев Михаил Григорьевич (1828-1898) - генерал. В 1876 г., не заручившись согласием русского правительства, стремившегося разрешить балканский кризис мирным путем, уехал на Балканы и был назначен главнокомандующим сербской армией, но потерпел ряд крупных поражений в сражениях с турками.

   ¹⁰ Аскоченский Виктор Ипатьевич (1820-1879) - журналист, писатель, известный своими реакционными и обскурантистскими взглядами. Издавал журнал "Домашняя беседа" (СПб., 1858-1877).

   ¹¹ Кони Евгений Федорович (псевд. Евг. Южин, Юша, 1843-1892) - сын Ф. А. Кони, писатель. Печатал стихи и рассказы в "Новом времени" и "Будильнике". Жена его - Любовь Федоровна. Далее в письме перефразы из "Горе от ума" Грибоедова.

   ¹² Речь идет о служебных поездках Кони.

  

  

  

   Письмо твое со вложенными письмами к детям, милейший друг, я получил. Не могу это письмо иначе обозначить потому, что по неизменной твоей привычке оно не помечено ни местом, ни месяцем, ни числом. Если все, что ты мне пишешь об этих господах, вполне справедливо, то поведение их ничем оправдано быть не может, и ты в чувстве твоем совершенно права.¹ Но могло случиться, что и действительно то или другое письмо затерялось. Я тоже некоторых, о которых ты говорила, не получал. У нас идет политический процесс, изобличающий русскую коммуну, навеянную извне.² Не мудрено, что в корреспонденциях отыскивают нити преступления. При этом подчас письмецо может исчезнуть не потому, чтоб его считали опасным, а просто по нашей всероссийской бесцеремонности отношений к частным лицам и бесшабашной чиновничьей лени и небрежности. Бильб<асов> по крайней мере мне показывал только что полученное письмо с продолжением статьи, начала которой не было. Какая цель подобных проделок, вот что меня занимает? Неужели из одной любви к искусству люди эти притворствуют даже в таких простых случаях, как и пр<очих> их отношениях к тебе? Теперь вот уже неделю редкий No обходится без твоей корреспонденции: значит печатают и хотят печатать. Впрочем - да ну их!

   Если бы видела, что произвело здесь известие о взятии Плевны,³ то, вероятно, перестала бы смеяться над моей фразой "о пробуждении духа русской народной жизни". Да, он сказал и громко заявил себя и едва ли замолкнет и после войны. Прежде чем успели напечатать и распространить телеграмму, в 10 часов вечера весь Петербург проснулся, запылал огнями и высыпал на улицы. Везде бенгальские огни, крики "ура"; на дворцовой площади, залитой народом, - требование императрицы и громкое "Боже, царя храни", в десять тысяч голосов; разве это не проявление народного и притом чисто русского чувства. Полиция, не предуведомленная и желавшая восстановить так называемый порядок, попряталась - и до белого дня народ гулял, гудел и пел по улицам без дядек, и в первый раз без помочей. Да чего! Девчонки в пансионе и те повскакали в классах, затянули ура! и настоятельно потребовали, чтобы этот день был посвящен торжеству, а не учению. Положим, я привожу тебе комический факт, но и в нем чуется что-то самостоятельное и настойчивое. Следующий за тем день был торжеством официальным, но тут уже не было того неподдельного, что высказалось в ночь напрямоту, без прикрас, от души. Офицер вбегает в Мариинский театр во время представления "Фауста"⁴ в кресла, громко шикает певцам и оркестру и кричит: "Господа! Плевна взята!". Тотчас же вся масса публики вскакивает с криком ура! на сцене и в оркестре раздается гимн, и вся публика шесть раз поет его вместе с артистами и хором. Что было во всех других театрах и публичных местах, того и передать нельзя... Одним словом, полиция попряталась. Дальнейших комментариев не нужно. Впервые петербургцы распорядились своими чувствами без приглашения г. Трепова.⁵

   Дети сидят у меня и читают. Оля тянется вверх страшно и потому часто хворает, и хворает точно так, как ты бывало в то время, когда считала себя необыкновенно здоровой. Озноб часто, летучие или, вернее, мимолетные боли то тут, то там, а, впрочем, весела, ест аппетитно, беснуется и шалит страсть. Что же лечить? Природа делает свою работу и к известному сроку ее окончит. Девочке скоро 13 лет: начинает формироваться. Ну, прощай, милый друг, не забывай нас и знай, что здесь о тебе думают и часто тебя поминают те, которые целуют тебя мильон раз.

   Твой Ф. Кони.

  

   ¹ Письмо Каировой, на которое отвечает Кони, не сохранилось в архиве.

   ² Имеется в виду "Процесс 193-х" ("Большой процесс") в Особом присутствии Правительствующего Сената, проходивший в Петербурге с 18 октября 1877 по 23 января 1878 г.

   ³ Плевна была взята 28 ноября (10 декабря) 1877 г.

   ⁴ 29 ноября в Большом театре выступала труппа итальянской оперы, шла опера Ш. Гуно "Фауст".

   ⁵ Трепов Федор Федорович (1812-1889) - петербургский градоначальник.