Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото

приписывает озеру сверхъестественное происхождение.

   Когда-то, в весьма отдалённые времена, в Лхасе строился храм в честь будды. Несмотря на всё своё старание, в течение долгих лет рабочие не могли докончить постройку, так как по неизвестным причинам кумирня периодически разрушалась до самого основания...

   Наконец, один из лам-прорицателей пояснил, что на дальнем востоке обитает святой, ведающий таинственную причину этого явления; чтобы воздвигнуть храм, надо узнать его тайну...

   Отправленный на поиски святого лама путешествовал безрезультатно целый год, посещая поочерёдно все буддийские монастыри и священные города. Наконец, на границе Тибета с Китаем, в степи, он встретил скромного слепого старца, упомянувшего случайно в разговоре о знаменитом храме в Лхасе... "В том месте, где строится храм, - сказал старец, - глубоко под землёю простирается обширное озеро. Этот водный бассейн, мешающий постройке храма, исчезнет, а местность, где я живу, будет затоплена водою, - закончил убогий святой, - но это случится только тогда, когда кто-либо из тибетских лам узнает о существовании озера"... Услыхав такое откровение, тибетский лама тотчас поспешил в родные края. В ту же ночь на границе Китая с Тибетом случилось землетрясение, послышался гул и из-под земли ринулась потоком вода, заполнившая всю высокогорную долину... Увидя наводнение, бог послал на землю большую чудесную птицу, которая при помощи Нань-шаньской скалы закрыла отверстие, образованное водой, и прекратила бедствие. Эта скала в виде горного острова видна еще и сейчас по середине озера Куку-нор (Futter er. "Durch Asien". Kapitel VIII, Seite 277).}. Прошло более тридцати пяти лет с тех пор, как Н. М. Пржевальский впервые увидел Куку-нор и сказал: "Мечта моей жизни исполнилась! Заветная цель экспедиции была достигнута! То, о чём недавно ещё только мечталось, теперь превратилось уже в осуществлённый факт! Правда, такой успех был куплен ценою многих тяжких испытаний, но теперь все пережитые невзгоды были забыты и в полном восторге стояли мы с товарищем на берегу великого озера, любуясь на его чудные темноголубые волны" {"Монголия и страна тангутов".}.

   Красивое альпийское озеро Куку-нор покоит свои воды в обширной степной котловине, окаймлённой с севера и юга горными цепями, несущими дикий величавый характер, с двух же прочих сторон его замыкают горы или отроги второстепенного порядка - тем не менее озеро лежит на высоте трёх вёрст над уровнем океана и представляет большой - до трёхсот пятидесяти вёрст в окружности, довольно глубокий резервуар солёной влаги {Куку-нор покоит свои тёмноголубые воды на 10 600 [3 230 м] футах над морем, будучи расположен под 36°39'11" географической северной широты и 100°13'0" восточной долготы от меридиана Гринвича.}. Берега его по большей части низкие, песчано-галечные. изредка перерезаны мысами или обрывами, хорошо сохранившими прежний, более высокий уровень озера. Остров Куйсу условно делит Куку-нор на две части: северную и южную, наиболее обследованную, а его меридиан - на западную и восточную. В южной части бассейна дно озера песчаное, в середине переходящее в илистое, пологое, постепенно понижается к центру, образуя котловину с углубленным желобом, проходящим у южного подножья Куйсу, от которого дно озера падает гораздо круче, нежели от полуденного берега озера. Западная, более широкая, половина озера, по мнению Н. М. Пржевальского, в то же время и наиболее глубокая, тогда как восточная - гораздо мельче; вблизи восточного берега, изобилующего сыпучим песком, возвышаются три песчаных острова; кроме того, в этом же районе лежит небольшое озерко Хара-нор, некогда составлявшее с Куку-нором одно целое и отделенное от него лишь песчаной грядой. Эти обстоятельства дают повод предполагать, что господствующий западный ветер, принося с собою пыль и песок, способствует обмелению озера. Процесс обмеления тесно связан с постепенным уменьшением бассейна в размерах и выражается с достаточною ясностью при исследовании береговой озёрной полосы и островов, которых на Куку-норе всего пять {А именно: "Куйсу" или "Пуп", "Цаган-хада" или "Белоскалистый" и три песчаных.}.

   "Современное усыхание озера,- говорит В. А. Обручев {"Центральная Азия, Северный Китай и Нань-шань", том II, стр. 106.}, - доказывается существованием нижней террасы, не покрытой лёссом, и образованием кос и озерков, вытянутых вдоль береговой линии". Острова больше и больше выступают из воды, как увеличиваются или разрастаются прибрежные кочковатые болота...

   Причины такого обмеления альпийского озера заключаются в постоянном или почти постоянном засыпании песком и пылью и в малом количестве приточной воды, как справедливо заметил Н. М. Пржевальский {"Третье путешествие в Центральной Азии", стр. 317.}, "не возмещающей вполне убыль, производимую летним испарением на обширной площади всего бассейна". Замкнутый водоём принимает в себя около семидесяти {Это количество определяют туземцы; Н. М. Пржевальский отмечает лишь двадцать три, заслуживающих внимания притока.} данников, но из них только два - Бухайн-гол на западе и Харгэн-гол или Балема на севере можно считать значительными, остальные часто пересыхают и несут воды лишь в период дождей {Пржевальский. "Четвёртое путешествие в Центральной Азии", стр. 125.}.

   Северо-Кукунорский хребет или Ама-сургу расположен в значительном расстоянии от берега и даёт место широкой степной равнине; с юга близко подходит Южно-Кукунорский хребет, оставляя лишь узкую покатую луговую полосу, среди которой, при устье речки Ара-гол, залегают три пресных озерка.

   Солончаковая почва кукунорских степей в связи с сухостью атмосферы и упорными западными бурями {Озёрная котловина вообще благоприятствует развитию ветров, падающих то с северного, то с южного хребта или сильно дующих от западной части горизонта.} мало способствует развитию лесной и кустарниковой растительности.

   Только по Бухайн-голу встречаются поросли балга-мото (Myricaria), да в песках восточного побережья можно видеть ель (Abies Schrenkiana) и тополь (Populus Przewalskii); в болотистых местах преобладает осока - обыкновенная (Carex) и тибетская (Kobresia thibetica), кроме того, лютик (Ranunculus), подорожник (Plantago); красиво пестрят на изумрудной зелени: розовый первоцвет (Primula sibirica), белый касатик (Iris ensata), малиновый Orchis salina, белый и желтый мытники (Pedicularis cheilantifolia. P. chinensis); на более же топких местах, по озерам, растут: водяная сосенка (Hippuris vulgaris), водяной лютик (Ranunculus aquaticus) и пузырчатка (Utricularia vulgaris); а во влажных впадинах - известная по всей тангутской и отчасти тибетской стране джума или гусиная лапка (Potentilla anserina), корни которой, как известно, служат лакомым блюдом номадов. На самом озере, по дну его, нет почти никакой зелени, кроме водоросли - Conferva. Всё остальное пространство привольной равнины покрыто степной травою; здесь, в зависимости от почвы, то лёссовой, глинистой, то песчаной, пышно произрастают дэрэсун (Lasiagrostis splendens), ковыль (Stipa orientalis), лук (Allium), мышьяк (Thermopsis lanceolata) и пр. На старых стойбищных местах прекрасно привились лебеда (Ghenopodium botrys) и шампиньоны, составлявшие наше постоянное лакомство.

   Прозрачные чистые воды Куку-нора, совершенно непригодные для питья, вследствие присутствия в них минеральных солей, ютят в своих недрах большое количество рыбы, принадлежащей, однако, только к одному роду - Schizopygopsis, подразделяющемуся на три вида: Schizopygopsis przewalskii, Seh. leptocephalus, Seh. gracilis.

   В свободные часы члены экспедиции с увлечением занимались рыбной ловлей, добывая иногда небольшим неводом, при устьях речек, сразу до ста пятидесяти экземпляров весом в три - пять фунтов [1,2-2 кг] каждый.

   Такое обилие рыбы привлекает к озеру орланов (Haliaetus albicilla, Н. leueoryphus), чаек (Larus ichthyaetus) и бакланов (Phalacrocorax carbo). Орланы обыкновенно подолгу просиживают по обрывам берегов в наблюдательных позах. Заметив добычу, старый долгохвост, которых особенно много по Куку-нору, тотчас бросается и схватывает ее, издавая своеобразный клёкот, призывающий молодых на пир. Слетевшись вместе, пернатая семья с удивительной быстротой съедает любую рыбу. Чайки так же, как и крачки мартышки (Sterna hirundo), никогда не упускают случая во время ссоры орланов {При ссорах орлана белохвоста с орланом долгохвостом победителем почти всегда остается первый.} стянуть что-нибудь с их вкусного стола.

   По берегам Куку-нора в птичьем мире наблюдалось вообще большое оживление; по долине часто проносились орлы (Aquila clanga), сарычи (Archibuteo aquilinus [Buteo hemilasius]), сокола (Gennaia milvipes [Falco cherrug milvipes]), Tinnunculus tinnunculus [Cerchneis tinnunculus], коршуны и чёрные вороны. Высоко в синем небе кружились царственные грифы. Над водою, вдоль берега, часто сновали серые или индийские гуси (Anser anser, Eulabeia indica), утки разных видов, турпаны (Casarca casarca [Casarca ferruginea]), пеганки (Tadorna tadorna) и крохали. По прибрежным равнинам держались рогатые и полевые жаворонки (Otocorys elwesi elwesi [Eremophila alpestris elwesi], Alauda arvensis arvensis [Alauda arvensis], Calandrella braehydaetyla dukhunensis), земляные вьюрки (Onychospiza taczanowskii, Pyrgilauda ruficollis, P. branfordi, P. clavidiana); по дэрэсуну можно изредка вспугнуть Pterocorus mongolica, а по влажным кочкам - большого тибетского жаворонка (Melanocoryphoides maxima [Melanocorypha maxima]), ютящегося здесь парами или даже целыми компаниями...

   Кое-где, в большем или меньшем отдалении от берегов озера, можно встретить чёрношейного журавля (Grus nigricollis) и больдуруков (Syrrhaptes paradoxus, S. thibetanus), выдающих себя своими оригинальными голосами. Около нашего бивака доверчиво пробегали соечки (Pseudopodoces humilis), а к ближайшему ручью, помимо мелких куличков, прилетали варакушки, соловьи-красношейки, плиски и немногие другие...

   Привольные кукунорские степи имеют довольно многочисленное дикое население; здесь водятся волки, лисицы, корсаки (Canis eckloni [Vulpes eckloni, возможно подвид V. corsac eckloni]), хорьки и рыжие Mustella, охотно уничтожающие во множестве водящихся на Куку-норе пищух (Lagomys melanostomus [Ochotona tibetica]). Местами берега озера и прилежащие к ним поляны сплошь изрыты норами тарабаганов (Arctomys robustus [Martoma himalayana robusta]), а из наименее крупных грызунов - зайцы (Lepus oiostolus [вряд ли определение верно, этот вид встречается в Непале и Сиккиме]). По болотам и старым стойбищам бродят кабаны, приходящие сюда с юга... Но самыми симпатичными обитателями приозёрных равнин все-таки остаются антилопы - Gazella przewalskii, пасущиеся на просторе большими стадами - от двухсот до трёхсот и более особей и антилопы - ада (Gazella picticauda), кочующие преимущественно по окрестным холмам. За антилопами Пржевальского мы охотились неоднократно, к сожалению безуспешно. Эти животные слишком напуганы местными охотниками, а потому держатся чрезвычайно строго. Кроме антилоп, на кукунорских равнинах периодически появляются табуны хуланов (Asinus kiang) [Equus hemionus].

   Сбор насекомых на Куку-норе был сравнительно беден. На богатых лугах юго-восточного прибрежья озера найдены шмели (Bombus waltoni, var. kozloviellus nov., В. difficillimus, sp. n.), а из клопов - Stenocephala sp., Alydus calcaratus, и только.

   Представляя значительные удобства для диких животных и птиц, степи Куку-нора являют собою немало привлекательного и для человека. Нетребовательный номад ценит в описываемых степях главным образом прекрасные пастбища, высокое положение их над морем, обусловливающее отсутствие летних жаров и докучливых насекомых и, наконец, здешнюю бесснежную зиму. Таким образом, приветливый Куку-нор издавна служит предметом раздора кочевников - монголов с севера и тангутов с юга... Слабые духом монголы должны были уступить энергичным тангутам - и уступили.

   Тангуты, вообще говоря, весьма воинственное племя, склонное к грабежам, насилиям и разбоям. Китайцы смотрят на гордых тибетцев свысока и недружелюбно.

   Однако за последние годы китайцы и тангуты стали гораздо терпимее относиться друг к другу. Живя по соседству, китайцы понемногу научились тангутскому языку и некоторым обычаям: теперь уже нередки случаи брачных союзов между молодёжью обеих народностей, но на такие браки сами китайцы смотрят неодобрительно, говоря, что подобный союз не может дать честной хозяйственной семьи. Нельзя не признать, что обыкновенно так и бывает: от отца-китайца и матери-тангутки ребенок преимущественно наследует воровские и разбойничьи наклонности последней и почти совсем не способен к спокойной трудолюбивой жизни.

   Говоря вообще, девочки-тангутки воспитываются очень свободно и рано начинают жить своей личной жизнью. В одиннадцать-двенадцать лет дочери еще не принимают участия в заботах матери по хозяйству; они встают довольно поздно, садятся за готовый уже чай и потом уходят на целый день в степь пасти баранов. Там они вполне предоставлены самим себе и вместе с другими детьми могут вдоволь резвиться и проводить время самым беззаботным образом. В четырнадцать-пятнадцать лет девочки становятся уже настоящими помощницами матери, на обязанности которой лежит вся домашняя работа, за исключением шитья, которым занимаются мужчины; женщины встают на рассвете, разводят огонь, на огне разогревают масло, которым вытирают себе лицо и руки, так как мыться дочиста водою считается зазорным, и женщину, позволившую такую роскошь, осмеивают, говоря, что она своим белым лицом приманивает мужчин. Затем девушка - си-ма заваривает чай, доит коров и наконец отправляется со стадом в поле, где обычно и происходят все несложные романы этих детей природы.

   Первый период любви происходит, конечно, в тайне, незаметно для всего аймака.

   Молодой парень - си-ли, если он хороший стрелок, лихой наездник, энергичный умелый оратор и, наконец, ловкий вор-грабитель, но при этом даже очень бедный человек, имеет все шансы на то, чтобы понравиться любой тангутке. Знакомство начинается с того, что юноша, подойдя к приглянувшейся ему девушке, бросает в нее как бы невзначай бараньим аргалом {Аргал - сухой помёт, служащий у кочевников Центральной Азии топливом.} - ры-мо. Если девушка не отвечает взаимной симпатией, она делает вид, что не замечает ничего происшедшего; если же, наоборот, она хочет поощрить заигрывание, она поднимает аргал и в свою очередь бросает им в парня. Этот знак благосклонного внимания восторженно принимается молодым тангутом, который тотчас подбегает к своей возлюбленной и целует ее.

   Первым подарком со стороны жениха является кольцо, а со стороны невесты - вышитый шелком кисет для табака.

   Через несколько дней после первой встречи о новом знакомстве узнают родители молодых людей, и тогда начинается сватовство.

   Отец жениха - су-ма-му-ха, с согласия последнего, посылает в дом невесты - на-ма-су-ма двух стариков, на обязанности которых лежит подготовить почву для свадьбы и узнать размер выкупа за невесту. Иногда посланные возвращаются назад ни с чем, и тогда их командируют всё с той же целью по два и по три раза.

   Приём сватов обставлен довольно торжественно: в назначенное время родственники невесты выходят встречать желанных гостей и, пригласив их в палатку, просят садиться на самое почётное место - справа от очага. Остальные приглашенные распределяются по обычаю - женщины налево, мужчины направо. Гостям предлагается угощение, состоящее из целого бараньего задка {Самой мясистой и наиболее вкусной части бараньей туши.}. Вынув собственные ножи, носимые всегда при себе, все без дальнейших церемоний приступают к трапезе, и тут же за обедом решается вопрос о выкупе, или калыме.

   После отъезда сватов невеста, которая на время торжества удалялась из дому, возвращается к себе и с помощью своих родителей мастерит себе особую высокую лисью шапку, с верхом, украшенным шелковыми кистями.

   Теперь она уже официально считается помолвленной и, надев свой головной убор, едет со своими подругами прощаться с родными и друзьями. Эти визиты продолжаются три дня, в течение которых в доме жениха и невесты ламы почти непрерывно читают молитвы.

   В условленный день отец, мать жениха и несколько соседей приезжают за невестой, которую в свою очередь идут провожать свахи и подружки.

   В палатке жениха девушку ждет угощение, после которого сваха начинает заплетать ей косы, незаметно вплетая в волосы, кроме девичьих маленьких белых раковинок, еще четыре женских больших раковины. После этого обряда, на котором присутствуют только подружки невесты, девушки разъезжаются по домам, а всем прочим гостям, приехавшим с подарками поздравлять молодых, предлагается обед, где главную роль, как всегда, играет мясо барана, его лучшая задняя часть. Один из почётных гостей обходит всех присутствующих с угощением и даёт каждому по бутылке - фляжке особого напитка - "асан-шины" {Асан-шины - нечто вроде водки.}, который все тотчас принимаются уничтожать, прикладывая горлышко прямо ко рту.

   После обеда гости обеих сторон садятся на коней и устраивают примерные скачки, хвастаясь резвостью своих степных бегунов.

   Так незаметно проходит день и наступает вечер; прибывшие издалека гости остаются ночевать у жениха, а близкие соседи уходят к себе. Молодая ложится спать в общей палатке, вблизи входа, а жених ночует на открытом воздухе и стережёт лошадей.

   Глубокой ночью, когда всё в окрестности затихнет, жених осторожно подкрадывается к заветной палатке и, постучав несколько раз, приподымает полог; невеста, ждавшая условного знака, ползком, не вставая, пробирается среди спящих и выходит на двор... На рассвете молодые расходятся и девушка так же незаметно возвращается в палатку. Утром жених и невеста идут в кумирню и, взявшись за руки, становятся на колени перед ламой, который благословляет их священной книгой и, сказав несколько напутственных слов, отпускает мужа и жену с миром {О свадьбе у кукунорских тангутов см. также в моей [книге] "Монголия и Кам".}.

   Во время беременности к молодой женщине все относятся очень внимательно. Старший в семье, авторитет которого она признает, не позволяет ей ездить верхом, а за несколько недель до рождения ребенка предостерегает её от всякой опасности и, между прочим, просит не подходить близко к озеру или реке. По тангутским приметам от воды может легко приключиться какое-нибудь несчастье: женщина может увидеть в глубине воды что-либо страшное, а испуг в такое время влечёт за собою болезнь.

   Во время родов всегда присутствует старуха-повитуха - галму, а если роды очень тяжелы, то приглашается еще лама, который, глядя на воду, творит приличествующие, в данном случае, молитвы и обмывает больной ладони рук и ноги. Галму принимает новорожденного в свои руки, обмывает его теплой водой и в зимнее время завертывают в овчину. Если у матери нет молока, младенца - ся-ги вскармливают на кислом коровьем молоке; вечером ребенка заворачивают в овчину и подкладывают под ножки маленький кожаный чехол с пеплом, куда он и отправляет свои нужды.

   На пятый, пятнадцатый, а иногда и двадцатый день новорожденному дают имя. При этом старые почётные родственники со стороны отца или матери дают ему одно имя, присутствующий здесь лама дает другое, и наконец третье имя даётся малютке отцом и матерью. Знакомые и соседи приходят поздравлять счастливую семью и приносят различные подарки - кто баранье мясо, кто кусок материи, так как с пустыми руками приходить не полагается.

   Если родился мальчик, то его уже на пятом или шестом году учат верховой езде и посылают в степь пасти скот. В четырнадцать-пятнадцать лет отец дарит сыну шашку - шанлон, пику - нын-дун и ружье - бу.

   Как у бедных, так и у богатых тангутов часто случается, что ребенок рождается до свадьбы; тогда родители молодой берут младенца к себе, нисколько не гнушаются им, а наоборот, с радостью оповещают о таком событии весь аймак, говоря: "мы разбогатели - ву-цу-рэ, бог дал нам внука - нор-дю-ша-чи или внучку"... Если девушка впоследствии выходит замуж за отца ребенка, то она, естественно, берет малютку к себе, если же она сходится с кем-нибудь другим, дедушка с бабушкой не расстаются с внуком, а воспитывают его, как свое дитя.

   Кукунорские тангуты не очень долговечны - редкий из них доживает до семидесяти пяти - восьмидесяти лет. Предчувствуя скорую кончину - ши-сун, старый глава дома заблаговременно приступает к дележу своего имущества между оставшимися детьми, причём наделяет всех поровну. Затем он выбирает из стада самого хорошего, любимого быка и завещает, чтобы именно это животное несло его прах после смерти,

   Тангуты связывают труп покойника ремнями: продевают один из ремней под шею, а другой под колени, и притягивают ноги к голове, сгибая их насколько возможно; вслед за этим близкие оповещают соседей о случившемся, и вот к праху усопшего сбегается почти весь аймак. Каждый тангут несёт в руках небольшой кусок белой ткани - цан-да-га, которую он бережно кладёт на труп. Мёртвое тело понемногу совершенно утопает в белых покровах и тогда родные ликуют, потому что подобное явление считается хорошим предзнаменованием. По окончании своеобразного обряда тангуты продевают сквозь ремни покойника палку и выносят его на двор, где труп завьючивается на быка и везется в горы, на съедение хищным птицам.

   При всей этой церемонии неизменно присутствуют ламы, которые, помолясь и справившись по книгам, указывают, в какой день и в каком месте следует бросить покойника; сами же священнослужители не провожают его к месту последнего упокоения, а получив известную мзду - смотря по достатку семьи умершего: одного или несколько баранов - удаляются во-свояси...

   После похорон устраиваются поминки - чу-дой-гок, которые повторяются ежегодно, в течение первых двух-трех лет, в день смерти покойного.

   После некоторого отступления, вернемся к прерванному рассказу о самом путешествии.

   В течение двух-трех дней экспедиция следовала вдоль берегов Куку-нора, наслаждаясь красотою этого озера, 15 августа был, помнится, один из немногих очаровательных вечеров. Солнце, совершив свой дневной путь, склонилось к горизонту, отдавая одну часть лучей горам, другую же разливая по видимому нам небосклону, картинно отражавшемуся в зеркальном лоне вод. Прозрачные тонко-перистые облачка, словно золотистые кружева, тихо-стройно неслись к югу. Там, в горах, стояла полная тишина, успокоившая и Куку-нор: он уже больше не бушевал, не стучал грозно о берег, а лишь только тихо шептался с ним... Грандиозный масштаб озера, его убегающая за горизонт поверхность, окраска и солёность воды, глубина, высокие волны и по временам могучий прибой скорее дают понятие о море, нежели об озере.

   Купанье в Куку-норе превосходное: мы купались ежедневно по нескольку раз; температура обычно держалась пятнадцать-шестнадцать градусов. Легкость держаться на воде давала возможность отдаляться на порядочное расстояние в открытое море, а затем, отдавшись воле волн, вновь приблизиться к берегу. Прозрачность воды так велика, что песчаное дно и плавающие над ним рыбы отлично видны на значительной, двух-трехсаженной глубине озера.

   На следующий день, чуть забрежила на востоке заря, наш лагерь пробудился. Гора Сэр-чим еще спала, окутанная ночными сумерками; на ней в виде покрывала лежала слоисто-кучевая тучка, вытянувшаяся вдоль гребня. Со стороны озера гоготали гуси, кричали и свистели на разные лады кулики, издавали клёкот орланы; на мокрых лугах проснулись жаворонки и начали с песней подниматься ввысь. Караван уже шагал по мягкой проторенной дороге. Через час пронёсся первый резкий порыв ветра, вскоре второй, третий... Куку-нор нахмурил брови.

   Мы следовали южным берегом. С лугового откоса открывалось ещё большее пространство лазоревой поверхности, попрежнему скрывавшейся за горизонт. Наконец показался остров Куйсу {Или "Цхо-ртигэ-же", как его называют тангуты.} - предмет наших самых заветных мечтаний и многих глубоких дум. Словно гигантский военный корабль, он гордо выступал из тёмносиних волн Куку-нора и манил к себе своею неизвестностью. В ясное прозрачное состояние воздуха в астрономическую трубу легко различались детали острова: видны были гребень высоты, обо и кумирня монахов-отшельников.

   17 августа караван экспедиции расположился лагерем в ближайшем со стороны южного берега к Куйсу урочище Урто, где пробыл около трех недель, пользуясь привольем и простором кочевников, отстоявших от нас вёрст на пять и более. Небольшая группа чёрных тангутских шатров обращала на себя внимание изолированностью и зловещим молчанием. Соседей не было на много вёрст кругом. По расспросным сведениям удалось выяснить, что это маленькое, как бы покинутое стойбище ютило больных скарлатиною номадов. Смертность среди несчастных была большая, и помощи ждать неоткуда. Родные и знакомые не нашли ничего лучшего, как бросить больных на произвол судьбы, а самим откочевать подальше, спасаясь от заразы.

   Общая картина стоянки на Куку-норе была такова: к северу, в трех четвертях версты, залегал самый Куку-нор, к югу, в шести-семи верстах, тянулись горы - западное крыло Сэр-чима. От гор стремилась речка, пересекавшая слегка покатую к озеру долину, образуя вблизи берегового, предпоследнего к Куку-нору вала второстепенный или частный замкнутый озеровидный бассейн до двух верст в окружности. На этой речке на возвышении третьего берегового вала, сливающегося с материковой равниной, мы и имели свой лагерь, откуда открывались широкие виды во все стороны. Быстрая прозрачная речонка оживляла наш бивак, капризно опоясывая его с трёх сторон. В маленьких омуточках мы с успехом ловили удочками и сачками рыбёшку... {Принадлежащую к роду Diplophysa.} На речку, а еще более на соседнее озерко, постоянно прилетали гуси, утки, турпаны, крачки; по песчаному берегу самого озера большими или меньшими обществами усаживались бакланы, чайки и одиночками, в виде темных точек, прежние орланы.

   Обитатели Чамруского хошуна всё больше и больше осваивались с нами. Я всё время поджидал к себе самого Чамру - начальника аймака, но по-видимому напрасно. Он был занят приемом цин-цая, а кроме того предстоял еще судебный процесс двух хошунов - Чамру и Гоми, требовавший его обязательного присутствия.

   Недоразумение соседей заключалось в следующем.

   Аймак Гоми, простираясь своими границами за монастырь Гумбум, имеет превосходные пастбища вдоль "сининских альп"; тангуты этого хошуна полуоседлые и в годы хорошего урожая на хлеба и травы не всегда имеют возможность целиком использовать принадлежащие им корма. В начале летнего сезона 1908 года чамрусцы вторглись в соседние владения с своими банагами-жилищами и скотом, и стали довольствовать последний на чужих пастбищах. Проведав о случившемся, гомисцы собрались сотенным вооруженным отрядом, атаковали непрошенных гостей и вскоре оттеснили их к берегам Куку-нора. Однако оправившись и пополнив ряды, чамрусцы дружно ринулись вперёд; завязалось настоящее сражение, длившееся несколько дней с переменным успехом. Тогда предводитель Чамру придумал военную хитрость - решил обмануть противника и демонстративно выставил у северо-западного предгорья Сэр-чима палатки своих подчиненных. Гомисцы поддались обману: направили в сторону пустых палаток своих воинов, а чамрусцы тем временем неожиданным ударом с фланга разбили противника...

   Теперь, с приездом цин-цая на Куку-нор, предстояло разбирательство всего дела.

   Вторая неприятность, постигшая гордого Чамру, была болезнь его сына. Молодой человек обвинил своего родственника в краже отцовской лошади, при всех пристыдил его за неблаговидный поступок. Рассерженный вор в порыве злобы схватил ружьё и ранил собеседника в ногу... По словам окружающих, больной сильно страдал, нуждаясь в медицинской помощи.

   ...С приходом на Куку-нор мы достали из вьюков свою складную брезентную лодку и, бережно собрав ее, начали производить пробные плавания, отдаляясь от берега до двух-пяти вёрст и более. Плавание производилось во всякую погоду: в бурное и тихое состояние Куку-нора. В общем, пробные плавания дали удовлетворительный результат. Лодка качалась на волнах, словно поплавок, слушаясь вёсел, и довольно ходко подвигалась в желаемом направлении - это ее положительные качества; к отрицательным же, в частности, можно было отнести следующее: непрочность вёсел, которые в местах уключин с первых дней плавания начали мочалиться, сами уключины сидели неустойчиво, борты широко расходились, отчего высокая волна постоянно хлестала и заливала на дно лодки; словом, пришлось порядочно поработать прежде, нежели наше судёнышко стало внушать к себе хоть маленькое доверие при мысли о попытке сплавать на Куйсу... Деревянный ромбовидный пояс, наложенный по бортам, основательно скрепил всю лодку и крепко зажал уключины; вёсла же были снабжены кожаными накладками.

   Испытав лодку, надо было позаботиться о продовольственном снаряжении - еде и питье, о приспособлении измерительных и других инструментов, а также выяснить вопрос и о составе участников плавания. Точкой отправления предполагалось назначить безымянное урочище, отстоящее от уртоского лагеря в семи верстах к западу и в четырех верстах от берегового обо, служащего указателем пути для паломников-номадов, имеющих сообщение с Куйсу зимою, по льду. Таким образом среди интересных занятий незаметно промелькнула первая неделя пребывания на Куку-норе.

   Возвращаясь однажды с небольшой экскурсии вдоль западного берега озера, я заметил на биваке большое оживление... оказывается, возвратился из западного бокового разъезда геолог экспедиции А. А. Чернов, прошедший около восьмисот пятидесяти верст... Из Дын-юань-ина Чернов вначале взял западно-северо-западный курс, вскоре изменив его на юго-западный, коим и достиг оазиса Сого-хото; далее геолог экспедиции двигался в полуденном направлений, вверх но речке, пока не достиг Лянь-чжоу, где имел недельную остановку в целях приискания новых подвод и проводников на дальнейший путь поперёк Нань-шаня. От Лянь-чжоу до Датунга А. А. Чернов исследовал новый, никем из европейцев не посещенный район, в котором ему удалось открыть несколько ледников, защемлённых ущельями северного склона на высшей цепи Нань-шаня. Далее Датунга интересную юго-западную диагональ, с выходом в долину Куку-нора, геологу проложить не удалось, главным образом из-за подводчиков, сильно трусивших куконорских тангутов. А. А. Чернов свернул на Му-бай-шин, Донгэр, а затем по караванной дороге проследовал на соединение с экспедицией.

   Первые дни по возвращении на главный бивак геолог приводил в порядок свои наблюдения и сборы. Нас же попрежнему занимал Куку-нор, его капризный нрав и переменчивое состояние его поверхности, которая не всегда и не везде была одинакова. Так, например, юго-восточный залив Куку-нора тих, спокоен, отливает прелестным лазурным оттенком небес, тогда как северный район озера уже порядком колышется изумрудными волнами; в то же самое время с северо-запада бегут тёмные высокие валы, украшенные барашками. Из тихого в бурное состояние Куку-нор переходит сравнительно скоро и, наоборот, долгое время не успокаивается после более или менее серьёзного шторма.

   Тих ли, взволнован ли Куку-нор,-всегда он величественно прекрасен. Часами я просиживал на его берегу или далеко уходил вверх или вниз от бивака, никогда не уставая смотреть на его бесконечный водный горизонт, как одинаково не уставал и слушать его монотонный прибой, напоминавший мне южный берег Крыма.

   В первую очередь плавания на Куйсу я назначил самого себя и урядника Полютова. Каждый из нас понимал, что предстояло не мало трудностей и тяжких испытаний, а может быть и жестокой борьбы за жизнь... Нужно было приготовиться ко всему. Первый раз в жизни я составил завещание, причём труднее всего мне было мыслить о будущем, о судьбе моего самого дорогого сокровища - экспедиции...

   ...К вечеру 28 августа всё было готово, и мы с Полютовым перекочевали к точке отправления. Куку-нор успокаивался, солнце скрылось за чистый, прозрачный горизонт; барометр стоял хорошо. Сумерки легли на землю. Едва потухла солнечная заря на западе, как на востоке всплыла луна, чудно озарившая всю видимую поверхность Куку-нора. Досадовал я на себя, что не приготовился к отплытию на Куйсу днём раньше, чтобы воспользоваться сегодняшним состоянием погоды.

   Вдоволь нагулявшись по берегу и надышавшись "морской" прохладой, я отправился в палатку, чтобы уснуть... Море также дремало. Моряки, кажется, справедливо не любят подобного затишья, замечая, что оно часто бывает зловеще...

   В два часа ночи меня разбудил Куку-нор, со страшной силой ударявший о берег тяжелыми волнами... К рассвету, ко времени нашего предполагавшегося отплытия, он рассвирепел еще больше. Пришлось смириться и ждать у моря погоды. К полудню начало было стихать, и мы несколько раз пытались отчалить от берега, но напрасно - девятый или двенадцатый вал сердито выбрасывал нас обратно на берег.

   Возвратившись на главный бивак, я предложил моим сотрудникам Чернову и Четыркину перебраться к точке отправления и терпеливо выжидать лучшего состояния Куку-нора. Они были счастливее меня.. Им удалось осуществить нашу общую заветную мечту - проникнуть взором исследователя в самое сердце альпийского озера...

   Расставаясь с А. А. Черновым, я прочел на его озабоченном лице ясное выражение того, что на ходу прошептал его голос: "в случае... полагаюсь на вас"...

   Предоставляю моему товарищу рассказать о его интересном плавании на Куйсу.

   "Лишь только лодка была предоставлена в наше распоряжение, - говорит А. А. Чернов {"Землеведение". 1910 г. Кн. I, стр. 28-44; кн. II, стр. 18-34.}, - мы, в сопровождении гренадера Демиденко и китайца-солдата, перебрались к тому пункту берега, где она находилась, - верстах в семи от стоянки экспедиции. Здесь вечером 30 августа были сделаны последние приготовления к поездке. Мы совершили пробное плаванье для испытания лодки и взятого с собой глубомера Беллок, малого размера. Лодка оказалась лёгкой и подвижной, но вместимость её была столь мала, что при езде мы мешали друг другу, нельзя было помогать кормовым веслом. Пришлось строго обдумать своё снаряжение. К сожалению, мы не могли определённо узнать, есть ли на острове люди. Местные тангуты говорили, что минувшей зимой, по слухам, на Куйсу жили два монаха, но остались ли отшельники на лето, они не знали.

   Наше снаряжение могло быть более лёгким, если бы мы были уверены, что найдем на острове монахов. В этом случае можно было бы не брать с собой съестных припасов.

   После солнечного заката совместными усилиями были напечены лепёшки и сварено мясо в дорогу. Лепёшки вышли неудачными: масло было горькое, аргал сырой, и мы не могли пропечь их. Впрочем, нас занимал более серьёзный вопрос - определение времени отплытия. Хотелось выбрать для этого наиболее благоприятный момент.

   Наблюдая изо дня в день за озером, можно было убедиться в его непрестанном волнении. Только двадцать восьмого августа простоял относительно тихий день и к вечеру установилась мелкая рябь. Погода изменялась обыкновенно после полудня, иногда с полуночи. Громадная котловина, вмещавшая в себе озеро, благоприятствовала развитию ветров, падавших то с северного, то с южного хребтов, ограничивающих котловину. С налетевшим ветром одновременно появлялось и волнение. Быстрому развитию последнего, повидимому, способствовало незначительное давление воздушного столба, находившегося над высоко расположенным озером. Кроме того, дождливое время года посылало облака за облаками. Приходилось более всего остерегаться внезапно появлявшихся тучек, приносивших с собою обыкновенно более или менее сильный ветер.

   Мы решили ехать или с полуночи, или с полудня, сообразуясь с анероидом (⁶³). Если бы в начале поездки погода изменилась к худшему, то мы могли еще повернуть обратно и ждать более благоприятного момента.

   В день нашего приезда к берегу вечер стоял тихий. Анероид, упав днём, повышался. Шум прибоя едва доносился до бивака, отделенного от озера лагуной. Казалось, ночью можно будет пуститься в путь.

   Но вот на севере стали вспыхивать молнии, далеко за Куку-нором. Они первые смутили нас. Взошла луна, на которую мы возлагали отчасти наши надежды, так как было полнолуние и короткий день благодаря ее свету значительно удлинился.

   Вскоре из-за Южно-Кукунорского хребта выбежали барашки и закрыли луну. С гор потянул ветер. Наша надежда на ночное плавание стала бледнеть.

   Мы прилегли, но сон был чуток: мы постоянно вскакивали, прислушиваясь к малейшей перемене погоды и состоянию озера. С полуночи шум усилился. Можно было различить прибой мелкой волны, приближавшейся с востока. Мы упали духом и решили отложить поездку.

   С двух-трех часов ночи до восьми-девяти утра шел дождь с небольшими промежутками. Утром озеро сильно волновалось, но белых гребней почти не было. На востоке одно время на его краю выделялась изумрудно-зеленая полоса.

   К полудню перемены в волнении не было и мы решили выехать. Наскоро собрали свой богаж и уселись в лодку. В ней оказалось так тесно, что пришлось отказаться от морской буссоли, которую хотели было взять с собой на всякий случай. Мы мешали друг другу своими ногами, между которыми был помещен узкий и длинный деревянный ящичек с припасами. Глубомер был поставлен на ящик, а сбоку положили резиновый мешок с ведерным запасом чаю. Этот мешок мешал нам более всего, особенно гребцу, и кренил лодку. Однако оставить его не решились, из боязни, что не найдем воды на острове. Из верхней одежды мы взяли только по тёплой куртке. По настоянию товарища, захватили также брезент, чтобы несколько защитить носовую часть лодки от большой волны.

   В час пятнадцать минут мы оставили берег при легком северо-северо-восточном ветре. Небо было покрыто на три четверти облаками. Быстро удалялся от нас берег и уменьшалась фигура стоящего на нем Демиденко.

   Через час анероид упал уже на полтора деления, но мы решили продолжать путь, в надежде добраться до острова еще до перемены погоды.

   Сначала остров имел вид трапеции и только через полтора-два часа езды он принял тот вид, какой имел и с берега: на трапеции довольно ясно выступил бугор конической формы.

   В четыре с половиною часа мы сделали первый промер глубины, показавший тридцать один метр. Лот принес со дна ил светлопепельного цвета. Из торопливости мы не стали измерять температуры воды на дне, хотя и имели с собой термометр. Несмотря на продолжающееся падение анероида, мы решили плыть вперёд: пришлось в последний раз обдумать своё положение, так как по нашим расчётам мы были уже около середины пути. Островок как будто еще не вырос в своих размерах, но выступил яснее. Он принял коричневый цвет с белым пятном в одном месте. У берегов обрисовывались крутые скалы.

   Между тем с левой стороны от нас по западному горизонту протянулась туча, за которой и стало скрываться солнце. В пять часов среди этой тучи видно было четырёхцветное радужное пятно. Невольно наши взоры постоянно обращались в эту сторону, тогда как, в действительности, испытание готовилось с другой стороны.

   В пять с половиною часов глубина и состав дна оказались прежними. На вершине острова ясно обрисовывался целый ряд обо. Однообразие нашего плавания нарушалось изредка плеском крупной рыбы: она долго держалась вблизи поверхности воды, так что её можно было видеть. Один раз кругом нас облетел баклан, другой - села на воду чайка.

   Солнце совершенно скрылось в туче, стали быстро надвигаться сумерки. Вдоль восточного берега Куку-нора протянулась другая туча, в форме узкой и длинной ленты. Но в то время как первая проходила далеко стороной, эта двигалась прямо на нас, мы видели её приближение и чувствовали её по поднявшемуся норд-осту. Остров превратился в неясное пятно.

   В семь часов двадцать минут ветер внезапно усилился и тотчас появились "барашки". Мы в последний раз переменились местами. Начиналась борьба с разбушевавшейся стихией. У одного из путников появилась на сцену резиновая надувающаяся подушка.

   Восстали широкие валы, увенчанные пенящимися белыми гребнями. Они надвигались на нас почти сбоку, и наша лодка то скользила вдоль гребня, то проваливалась в широкий жолоб между двумя соседними валами. Нас постоянно обдавало пеной, хотя была некоторая возможность избегать особенно крутых рядовых бойцов.

   Но вот полил дождь, и нас окутала тьма. Был момент, - трудно сказать, насколько продолжительный, - когда остров исчез из виду. Однако на тревожный вопрос гребца товарищ его отвечал успокоительно.

   Волн уже не было видно, и только по характерному шуму приходилось угадывать приближение грозных врагов. Часто около самой лодки внезапно вырастал белый гребень и обдавал нас своей пеной. Попытка защищаться от волн брезентом не имела успеха, и мы давно уже сидели в воде.

   В этом положении некоторую отраду принес нам писк куликов, долетевший до нашего слуха.

   Наконец, как-то инстинктивно, почувствовалось, что остров близок, хотя он едва выступал среди тьмы расплывшимся пятном. Дождь прошёл. Мы услыхали отдалённый шум прибоя и, удачно попав в полосу относительного затишья, в восемь с половиною часов пристали к берегу.

   С понятным волнением вступили мы на приютивший нас клочок земли. Всё из лодки было вынуто и сложено на берегу, а самая лодка вытянута из воды и перевернута над нашим имуществом. Мы тотчас же пошли осмотреть ближайшие окрестности.

   Берег начинался галечником, переходившим в полого повышающуюся задернованную поляну. Последняя вскоре упиралась в крутой склон. Очевидно, мы пристали к южному концу острова. К востоку берег вскоре кончался галечной косой, на западе крутой склон подходил непосредственно к озеру, обрываясь в него скалами. Подойдя к крутому склону, мы тотчас наткнулись на пещеру, обнесенную стеной. Осторожно, один за другим, стараясь не производить шуму, мы протискивались в узкий вход. Вдруг экзальтированный товарищ, шедший впереди со свечкой в одной руке и с револьвером в другой, воскликнул: "человеческий скелет!"

   Последний оказался, однако, туловищем барана, приставленным к стене. Кожа с него была содрана, и мясо высохло до твердости камня. На полках лежало еще два отдельных куска. За особой загородкой, в углу около входа, был сложен сухой конский аргал, а рядом с ним устроен и род камина. Всё это говорило о предусмотрительности хозяйка жилища, но самого его не было. Только мухи нарушали тишину, да при нашем входе в пещеру из нее выпорхнула птичка.

   Выйдя из пещеры и пройдя несколько шагов дальше вдоль подножья крутого склона, мы заметили загородку. Внутри неё плотно прижавшись одна к другой, лежали овцы.

   Вне загородки вновь виднелась постройка, прислонённая к скалистому обрыву, более значительных размеров, чем осмотренная. Очевидно, она была обитаема.

   Осторожно ступая, мы вернулись к лодке и решили закусить. Однако наши припасы размокли и были в мало привлекательном состоянии. Лепёшки расползлись, соль и сахар распустились. Все вещи, лежавшие в ящике, стали липкими. Сами мы, из-за мокрой одежды, были тоже в плачевном состоянии. Тщательнее всего был упрятан анероид, лежавший во внутреннем кармане. Но и его футляр размок и расклеился.

   Съев по яйцу и куску мяса, подкрепив свои силы холодным чаем с коньяком, мы залезли под лодку в надежде уснуть под своим кровом, но появившийся озноб невольно заставлял наши мысли возвращаться к осмотренной пещере, как бы приготовленной для посетителей. Правда, не совсем удобно было занять её без ведома хозяина, но другого исхода из нашего положения не было.

   Мы решили воспользоваться всеми удобствами открытого пристанища. Однако развести огонь оказалось делом далеко не легким: мехом должны были служить собственные легкие. Пока товарищ возился около очага, ему все глаза выело дымом. Зато когда дело увенчалось успехом и очаг разгорелся, он первый получил право на пользование огнём для просушки мокрой одежды.

   При свете свечи мы произвели более тщательный осмотр помещения. От входа приходилось несколько спускаться. Основанием всей постройки служили глыбы камня, образовавшие естественное углубление, над которым и был уже возведен потолок и некоторые дополнительные стенки. Кладка состояла из необожжённой глины, иногда с примесью камня, блестевшего крупными зернами белой слюды. Против очага у задней стенки пещеры был выложен приступок для сиденья. В стороне было особое углубление, отделённое невысокой стенкой. В стенках были сделаны небольшие ниши.

   Мы весело шутили над своим положением, сравнивая его с судьбой Робинзона Крузо после кораблекрушения.

   Восточный и юго-западный горизонт был затянут тучами. Их прорезывали молнии. В нашем подземном пристанище гром отдавался своеобразным гулом.

   К полуночи мы привели свой костюм в некоторый порядок и вышли еще раз осмотреть окрестности.

  

---