Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото, Страница 14

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ивающегося узкой песчаной косой, далеко вдавшейся в озеро. С одной стороны простирался глубокий залив Куку-нора, с другой - залегали пресные бассейны, носившие характер болотистых озерок; на них держалось много гусей, уток, турпанов и небольшие стайки куликов. В первую ночь стоянки в урочище Чоно-шахалур нас долго развлекал филин. Его глухой и зловещий голос в соединении с однообразным рокотом волн создавал оригинальное впечатление.
   На утро восьмого сентября в компании с своими старыми сотрудниками я отправился верхом знакомиться с мысом и его продолжением - песчаной косой. Высокий песчано-глинистый мыс Чоно-шахалур по мере удаления в область озера постепенно суживался и, дойдя до пятисаженной ширины, довольно круто обрывался, превращаясь в песчано-галечную отмель, протянувшуюся дугой еще на целую версту.

 []

   С северо-запада, со стороны открытых вод, отливавших зеленоватым оттенком, гремела высокая волна, сбиваясь в жемчужную пену; с другой стороны темноголубая поверхность лишь слегка колыхалась. Песчаная отмель была унизана птицами: чайками, гусями, утками, бакланами. Поодаль настороже плавала пара лебедей с своими взрослыми птенцами... На всём видимом пространстве озёрного залива, качаясь на волнах, темнели птицы - осенний пролёт плавающих был в полном разгаре. Занятые рыбным промыслом орланы-долгохвосты попрежнему или проносились вдоль берега, или темнели точками на его возвышениях.
   Проходя по песчаной косе с одним из своих спутников, мы неожиданно наткнулись на тёмный предмет, обмываемый волнами и выброшенный, очевидно, прибоем. Приблизившись к находке, мы обнаружили, что это лисица, по всей вероятности утонувшая лишь недавно, так как ее мех был в хорошем состоянии. Осмотрев зверя со всех сторон, мы нашли его очень интересным и включили в общую маммологическую коллекцию. В течение двух дней стоянки экспедиции в "Волчьем загоне" Четыркин с переводчиком Полютовым произвели два плавания с измерением глубин, приняв исходным пунктом песчаную косу. Первое плавание - к северу на семь верст, в области открытых вод Куку-нора обошлась вполне благополучно; второе плавание к юго-востоку - по заливу, образуемому с одной стороны мысом, с другой - прилежащим берегом Куку-нора, закончилось аварией: железная поперечная скрепа лодки лопнула, что вызвало расхождение бортов, отказ уключин и быстрый поворот лодки в сторону. Борясь с порядочной волной, наши путники едва справились с "судёнышком" и поспешили выброситься на берег... Таким образом наша лодка, отслужив свою службу и сделавшись вполне достойной "спутницей" экспедиции, закончила свое существование.
   Между прочим, считаю своим долгом заметить, что для плавания по Куку-нору необходимо иметь порядочную лодку, а еще лучше - катерок морского типа. Пускаться же в путь с такими примитивными средствами, как это делали мы, я не советую никому...
   Исследованием Чоно-шахалур наши работы на Куку-норе закончились1: я счёл вторую задачу экспедиции посильно выполненной и отдал распоряжение к выступлению в обратный путь, к Синину.
  
   1 Промеры глубин (девятого сентября):
   Между лагерем экспедиции и косой произведено два промера, на расстоянии двух и четырёх вёрст, давшие глубину, в обоих случаях, в одиннадцать метров. Дно илистое.
   С косы на север (11 ч. 45 м. утра t воздуха 7,0° С, t поверхности воды озера 9,5° С).
   В расстоянии одной версты - 7,5 метров; на дне песок
   " двух " - 14,5 " " песок и ил.
   " трех " - 17,5 " " ил.
   " четырех " - 17,5 " " ил с водорослями.
   " пяти " - 20,5 " " ил.
   " шести " - 25,0 "
   " семи " " 26,0 " " "
   Десятого сентября:
   С косы на юго-восток, вдоль берега (9 ч. 30 м. утра t воздуха 6,5° С, t поверхности воды озера 7,5° С).
   В расстоянии двух верст - 22,5 метр.; на дне ил.
   " четырех " - 27,0 " " "
   " шести " - 29,0 " " "
   " восьми " - 29,5 " " "
   " десяти " - 27,5 " " "
   " двенадцати " - 24,5 " " "
  
   Жалко и грустно было покидать дикое своенравное альпийское озеро; оно дало нам столько прекрасных, незабываемых по своей прелести и новизне минут... Это вечно живое лазурное "море" ласкало и баюкало нас своим мягким несмолкаемым шопотом и чаровало своей безграничной далью... Прощай, гордый красавец! Если бы ты умел говорить,- много тайн поведал бы ты нам о своем интересном прошлом... Десятки, сотни веков назад ты, так же как и сейчас, сторожил дикие, первобытные народы. На твоих берегах происходили жестокие битвы, твои воды окрашивались кровью, одни племена сменялись другими и только твое сердце - Куйсу оставалось чуждым борьбы.
   Провожая нас, Куку-нор был спокоен, великолепно отражая тёмную синеву глубокого неба.
  

 []

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Обратное следование в Синин.- День в Донгэре.- Встреча с П. Я. Напалковым.- Получение почты.- Впечатление китайцев о нашем плавании по Куку-нору.- Отъезд геолога экспедиции на родину.- Движение экспедиции на юг - в Гуй-дуй. -- Перевал Лачжи-лин.- Ущелье речки Га-жа.- Долина Хуан-хэ и переправа через эту реку.- Оазис Гуй-дуй; его обитатели.

  
   Итак, наш караван, вытянувшись длинной вереницей, двинулся к востоку. Теперь кочевники встречали экспедицию с особым уважением и любопытством, расспрашивая подробно о нашем плавании на остров Куйсу, и внимательно прислушивались к рассказу об отшельниках-ламах, живущих в одиночестве среди бушующего "моря"; тангуты улыбались, с изумлением кивали головами и поднимали кверху большие пальцы рук в виде особой похвалы нашему мужеству...
   Приближалась осень... Тихими прозрачными ночами мороз достигал уже -6° С, так что к утру земная поверхность серебрилась инеем, а полотно палатки покрывалось ледяной коркой. Температура воды в озере оставалась еще сравнительно высокой: в 1 час дня отсчёты термометра давали около двенадцати градусов тепла.
   Зачуяв приближение холодной поры, пернатые странники потянули к югу. Мы ежедневно видели в пролётном порядке большие стаи серых журавлей, гусей и уток. Показывались также и высокодолинные черно-шейные журавли (Grus nigricollis), равно Gallinago gallinago, Totanus calidris и другие более мелкие кулички и некоторые нежные формы из прочих отрядов; все одинаково стремились в далекие теплые края.
   Утром, в восемь с четвертью часов десятого сентября, мы наблюдали довольно оригинальное явление: над северо-восточными горами, ниспадавшими к Куку-нору и убелёнными в верхнем поясе снежным покровом, стояла густая туча; от неё обрывалась однообразно-серая дымчатая завеса, по фону которой спускалась лента более густой и темной окраски, резко выделяясь на сером небе; временами эта лента видоизменяла свой очертания, а минуты через три исчезла совершенно.
   В урочище Цунгу-джэра {Первая и последняя стоянки экспедиции при оз. Куку-норе.}, как и в предыдущий путь, экспедиция остановилась биваком, но в прозрачной речонке мы уже не нашли никакой жизни. Напрасно мои спутники забрасывали сети - рыбы не было, она ушла в глубь озера... Надвигавшаяся суровая пора незаметным образом накладывала на окружающую природу свою тяжёлую угрюмую печать.
   Проходя по тем местам, где летом росли буйные травы, склонявшие свои головки под дыханием ветерка, мы не узнали степи. Корма были основательно вытравлены: везде пестрели стада баранов, яков, табуны лошадей и тёмные "банаги" туземцев, довершавшие картину большого тангутского стойбища.
   Поднимаясь к перевалу Шара-хотул, экспедиция вскоре оставила за собою речки Ргмыд-чю, правый приток Куку-рачю и развалины китайских ямуней и ямпаней - управлений и цитаделей, некогда служивших средоточием представительства китайской власти. В одной из горных "падей", над которой вились грифы и бородачи-ягнятники, я неожиданно заглядел лисицу. После выстрела из винтовки зверь свернулся в клубок, однако, заслышав топот копыт скакавшего казака, он собрал последние силы, дополз до ближайшей норы и бесследно скрылся в ее глубине.
   С вершины Шара-хотул мы последний раз с большою грустью оглянулись на далёкий голубой Куку-нор и седовласый Сэр-чим... Впереди простирался знакомый горный ландшафт, а дальше залегали аккуратные прямоугольные участки хлебных полей. Узнав от туземцев, что в вершине ближайшего бокового ущелья находятся залежи каменного угля, я предложил геологу экспедиции заняться исследованием означенного места, с тем чтобы вновь присоединиться к главному каравану в Синине. А. А. Чернов так и сделал.
   По мере спуска в долину Донгэра температура воздуха ощутительно повышалась, дожди прекратились и наступила сухая, ясная осенняя пора. Листва на деревьях пожелтела и осыпалась. Пролётные птицы попрежнему развлекали нас: вверх по долине, навстречу нам, неслись одна за другою необыкновенно многочисленные стаи журавлей; их оригинальные голоса доносились до нашего слуха со страшной высоты, в виде странного мелодичного свиста, характер и причину которого сразу трудно было определить. В солнечные дни на припеке всё чаще показывались различные насекомые, воздух иногда был полон их жужжанием, а однажды вблизи Синина на кустах тальника я нашёл даже целый рой ос, державших себя, правда, крайне апатично.
   В Донгэре мы пробыли всего один день и шестнадцатого сентября уже вступили в Синин {Следует упомянуть, что почти на середине пути между Донгэром и Синином - там, где гумбумская дорога в Донгэр вступает в долину Синин-хэ, лежит маленький китайский городишко Джэн-хэй-буа.}, где нас встретил капитан Напалков, успешно совершивший экскурсию в провинцию Гань-су.
   Разъезд П. Я. Напалкова охватил своим маршрутом больший район, нежели тот, который предполагался вначале; кроме того, самый маршрут удачно расположен по отношению к местам, исследованным нашими предшественниками. Таким образом моему помощнику удалось посетить совершенно неведомый угол Гань-су и впервые поставить на карту названия девяти новых городов {"Известия Императорского Русского Географического Общества", том XLV, вып. 1, 1910 г., стр. 174-195.}.
   Получив два пакета почты, мы прежде всего занялись чтением писем; как всегда, дорогие вести с родины принесли одним радостные новости, другим печальные. Наш А. А. Чернов был крайне удручён сообщениями из дома и настолько расстроился, что счёл своё дальнейшее пребывание в экспедиции невозможным и официально заявил мне о необходимости вернуться в Россию... Я, конечно, не счёл себя вправе удерживать сотрудника в экспедиции против его воли и тотчас приступил к снаряжению обстоятельного транспорта в Алаша; решено было, что геолог возьмёт с собою часть коллекций и весь лишний груз, в количестве семи вьюков.
   Сининские власти приняли экспедицию отменно ласково и любезно; нам отвели отличный дом, расположенный в самом центре города. Молва о нашем плавании по Куку-нору и работах на этом озере, сведения о миролюбивом отношении туземцев, быстро облетели Синин и породили много толков и рассуждений. Всех особенно изумляло, что из нас никто не утонул. Цин-цай и прочие чиновники Синина при встрече с нами исключительно говорили о нашем плавании по Куку-нору, о посещении острова, и все они с большим интересом рассматривали лодку в собранном и разобранном видах, даже пробовали садиться в нее и просили показать Чернова и Четыркина их руки, на которых всё еще сохранялись основательные мозоли. В конце концов, цин-цай сказал: "Вы, русские, первые плавали по Куку-нору, первые сказали нам о глубине Цин-хая и первые иностранцы, посетившие остров Куйсу или Хай-синь-шень; обо всём этом я непременно сообщу в Пекин".
   Чтобы не ослаблять прекрасных отношений и того хорошего впечатления, которое я получал после каждого нового свидания с сининскими властями, я счёл излишним напоминать прежние уверения цин-цая о том, что в Куку-норе тонут не только камни, но и дерево, это было само собою очевидно...
   Дни пребывания в Синине проходили незаметно: снаряжение каравана геолога экспедиции, с одной стороны, сортировка и упаковка коллекций - с другой, постоянные визиты сановных китайцев и посещение торговцев - всё это делало жизнь крайне разнообразной и утомительной. Услужливые коммерсанты приносили на бивак бурханы, различные этнографические предметы и однажды предложили нам даже живую дикую кошку, приобщённую впоследствии к нашему естественнонаучному собранию. Среди всех этих занятий мало приходилось быть наедине с своими мыслями, мало оставалось времени для вдумчивой планировки последнего заключительного периода экспедиции. Далёкая богатая Сычуань сильно манила, тянула к себе душу исследователя живой роскошной природой, но вместе с тем желание повидаться с далай-ламой, приезда которого ожидали в Гумбуме, задерживало меня в районе этого монастыря...
   Двадцать седьмого сентября из Синина выступил алашанский верблюжий караван во главе с геологом Черновым; в помощь моему сотруднику были даны двое казаков - Бадмажапов и Содбоев; первому вменялось в обязанность возвратиться в экспедицию из Алаша-ямуня, второму приказано проводить Чернова до Урги, а затем находиться при складе в Алаша...
   Главный же караван, состоявший из мулов {Мул требует хорошего ухода и обильной хлебной кормёжки; хорошее, сильное животное везёт без особого напряжения до шести с лишком пудов, причём безусловно необходимо, чтобы вьюк с обеих сторон был строго уравновешен.}, отлично приспособленных для движения в горах, покинул резиденцию цин-цая тридцатого сентября и успешно зашагал в юго-юго-западном направлении.
   Дорога постепенно поднималась, следуя среди хлебеых полей и селений; переночевав в разорённой дунганами деревне Шин-джун, начавшей заселяться дунгано-далдами, мы выступили с первыми лучами солнца, красиво позолотившего высокие, укрытые снегом вершины протянувшегося на юге хребта.
   Этот альпийский хребет, поперечно лежавший на пути экспедиции, вздымался ровной зубчатой пилообразной стеною, обнажая скалистые утёсы, богато развитые как в верхнем, так и в среднем и нижнем поясах. Оба склона горного массива одинаково труднодоступны, только с северной стороны движение затрудняется, кроме крутизны, еще обледенением и глубоким снеговым покровом, тогда как на южном склоне тропинки каменисты и сухи; на южном склоне снег совершенно отсутствовал.
   Вскоре местность заволновалась луговыми складками, сбегавшими от подножья гор. Прежде чем вступить в русло речки, катившей свои воды по ущелью прямо с перевала Лачжи-лин, мы сделали остановку в месте соединения трех дорог - гумбумской, гуйдуйской и сининской... {Горячие ключи, о которых мы слышали еще в Синине, оказались не на пути экспедиции, а несколько в стороне, к юго-западу, среди сложных разветвлений холмов.} По мере приближения к перевалу ущелье суживалось, становилось круче и каменистее; рокот речки усиливался.
   Впереди и позади нас, змееобразно извиваясь, двигались почти сплошной лентой паломники-буддисты, спешившие в Гумбум на праздник. Молодые тангуты собирались весёлыми пестрыми группами и оживлённо болтали, перегоняя степенных, хмурых стариков, угрюмо перебиравших чётки с неизменной молитвой "ом-ма-ни-па-дмэ-хум" на устах. Все эти лихие туземные всадники с любопытством и завистью взглядывали на нас, провожая хищным взором отличное вооружение участников экспедиции.
   Перевал Лачжи-лин расположен на высоте 11550 футов [3 520 м] над уровнем моря. К северу и югу сбегают крутые ущелья и лога, укрытые ковром луговых пастбищ; еще ниже - на дне долин темнеют густые заросли облепихи (Hippophäe rharnnoides) и других кустарников, дающих приют многочисленному пернатому населению; там обитают фазаны Штрауха, сифанские куропатки, крикливые Pterorrhinus davidi, Trochalopteron ellioti, рыжегорлые дрозды, большие и маленькие - изяшные синички (Leptopoecile sophiae), краснохвостки рыжебрюхие, дятлы, водяные оляпки и немногие другие. В верхнем поясе гор высоко в синеве неба можно почти постоянно видеть грифов, бородатых ягнятников и изредка царственного хищника - орла-беркута, гордо проносящегося вдоль самых главных вершин. Из зверей в горах наблюдались лишь лисицы, зайцы и самые мелкие грызуны.
   По обе стороны хребта мы встретили особые пикеты, состоявшие из десяти человек милиционеров, обязанных сопровождать проезжих чиновников, казённые транспорты и корреспонденцию, при случае эти же разъезды преследуют воров и разбойников, промышляющих кое-где в наиболее диких участках гор.
   С вершины перевала Лачжи-лин, благодаря прозрачности воздуха, открывалась далекая панорама к югу... В этом направлении залегал сплошной лабиринт гор, изборождённых ущельями и долинами рек и речек. Самые отдаленные горные цепи синели и сливались с небесным сводом... Приблизительно на половинном расстоянии охваченного взором пространства горы понижались и словно проваливались в пропасть, образуя поперечную трещину, там и сям зиявшую тёмной синевой - это гигантское углубление Жёлтой реки, проложившей себе в лёссовых толщах извилистое ложе. Лёссовые толщи проникают языками в глубь горных ущелий и часто стоят в виде глубоких мрачных коридоров, по которым в период летних дождей стремительно бурлят мутные потоки. Несмотря на страшную крутизну полуденного склона, в особенности в самом верхнем поясе гор, мы всё же довольно успешно подвигались вниз. По мере спуска в средний пояс хребта местность все более и более оживлялась тангутским земледельческим населением. Следуя вдоль по течению прозрачной звонкой речки Га-жа, впадающей непосредственно слева в Хуан-хэ, мы отметили довольно большое количество мельниц, теснившихся по дну ущелья, тогда как по высоким террасам справа и слева красовались буддийские монастыри, блестя яркой белизною стен и золочёными украшениями кровель.
   Неподалеку от селения Чан-ху, где мы ночевали, отрадно зеленеют участки елового леса, лепящегося по страшной крутизне. Судя по расспросным сведениям, в этих лесах водятся лисицы, волки, зайцы и кабарга, а из промысловых птиц - красные и голубые фазаны.
   2 октября наш караван оставил окрестности Чан-ху еще в темноте, не дожидаясь восхода солнца; всем нам одинаково хотелось в один переход осилить оставшиеся 40 верст до Гуй-дуя.
   Желанный оазис, зимний приют экспедиции, долгое время не открывался нашим нетерпеливым взорам, скрываясь за обступившими его высотами. Только выйдя в долину Жёлтой реки, мы увидели протянувшийся по правому берегу к западу-юго-западу сплошной золотистый тополевый лес, прятавший под своей сенью серо-жёлтые глинобитные жилища гуйдуйских обитателей.
   Усталые, мы поспешили расположиться биваком на укромной и кажется единственной свободной луговой площадке, по соседству с холмом, его пещерно-лёссовым жилищем бедняков китайцев.
   Вблизи Гуй-дуя Хуан-хэ имеет довольно быстрое течение и, не вмещаясь в главном глубоком песчано-галечном {Будет более правильным, если скажем: песчано-илисто-галечное русло Хуанхэ.} змееобразном русле, разбивается на несколько северных рукавов, поверхность воды у которых в местах бродов касалась живота лошади. Прозрачная осенняя вода в реке сохраняла сравнительно высокую температуру: 13° C, да и в согретом ярким солнцем воздухе всё еще попадались на глаза бабочки, мухи и жуки; лишь опавшая пожелтелая листва с деревьев да пролетные птицы - коршуны, дрозды и другие, говорили о надвигающихся холодах... Утром следующего дня мы наблюдали плоскоголовую ящерицу, лягушек, а несколько позднее отметили белую цаплю. Чепура почти беззвучно, украдкою пронеслась над лагерем, отливая яркой белизной на угрюмом фоне помертвевших горных скатов.
   Переправа через Хуан-хэ совершается на довольно больших плоскодонных ладьях.
   Вблизи переправы теснилась оживлённая толпа народа: едва приставшая к берегу, ладья быстро опоражнивалась - из неё наперегонки выскакивали кони, мулы, люди; раздавались веселые крики, визг, ругательства. Тут же среди толкотни неизменно сновали торговцы грушами и разным хламом.
   Тин-гуань озаботился предоставлением экспедиции всех удобств при переправе. Наш многочисленный багаж без особого труда был погружен на самую вместительную ладью и в два приёма переправлен на правый берег.
   В месте переправы Хуан-хэ имеет широкое, до полуверсты, галечное русло, хотя основной фарватер реки едва ли превышает сто пятьдесят сажен {300 м]. Общее направление долины, как уже и указывалось выше, восточно-западное с большим или меньшим уклонением к северу или югу. Освободившись от причала, ладья обыкновенно отдавалась воле течения и быстро неслась вниз по реке, но, следуя излучине, в то же самое время постепенно приближалась к противоположному берегу; перевозчики при этом усиленно работали гигантскими вёслами, заменяющими руль и, несмотря на смех, шутки и песни, всегда успевали в нужный момент пристать к твёрдой земле и ловко закрепить ладью к устоям солидными канатами.
   На правом берегу экспедицию встретили чиновники города, проводившие нас до предназначенного путешественникам места стоянки - храма Вю-цзы-мяо {Или, иначе, "Нань-хай-дьянь" - "Южная морская гостиница".}. Вначале нам предложили остановиться внутри города, но я уклонился от такого рода расквартирования экспедиции и предпочёл избрать изолированный китайский храм, красиво расположенный на высотах, окаймляющих оазис с юга. Отсюда можно было любоваться Гуй-дуем, прелестным осенним расцветом листвы его садов и прилежащими горами, разорванными могучей рекою Хуан-хэ. Листопад значительно усилился, и светлая лента реки выделялась особенно резко.
   По утрам и вечерам по дорогам оазиса и в окрестных лощинах мы замечали движение каких-то фигур, бродивших из стороны в сторону. В бинокль хорошо было видно, что это женщины {Женщины вообще исполняют здесь самые трудные и кропотливые работы.} согнувшись аккуратно подбирали в особые мешки опавшие листья и навоз животных, служившие им топливом.
   Длинная нить тангутских караванов, проходящих через оазис, почти не прекращалась, так как здесь скрещивались пути в Лавран, Рачжагомба и Синин...
   Оазис Гуй-дуй лежит на высоте 7 440 футов [2 268 м] над уровнем моря и состоит из маленького уездного города Гуй-дэ-тина, обнесенного крепостною стеною, и нескольких сот фанз с лугами, пашнями и садами, рассыпанными по берегам двух речек: западной - Дун-че-гоу {По-тангутски - Дун-че-лун.} и восточной - Лан-дю-гоу {По-тангутски - Лан-дю-лун.}, впадающих в Хуан-хэ справа {Вместе с городом оазис занимает площадь, приблизительно равную двум квадратным верстам.}. Между речками, разделяющими оазис на три части - восточную, среднюю и западную, причём первая и последняя узкими длинными лентами убегают в глубь ущелий - залегает горная гряда, протянувшаяся с юга на север и увенчанная на своей оконечности, в двух верстах от города, большим храмом и пагодой, расположенной на соседней с храмом командующей вершине {По словам Потанина, местность вокруг Гуй-дуя носит название Сань-коу или "Трехречье", или Сань-тунь - "Трехградие" - или, наконец, Си-ши-ла-ху, что значит "Сорок деревень". Название Гуй-дуй (в этом отношении мы с Потаниным совершенно солидарны) - китайское; среди тангутов оазис известен под именем "Чика", то-есть "Собака".}.
   Построенные около трёхсот лет тому назад город Гуй-дуй и его крепостные стены со стороны дунган подверглись разрушению и были в своё время отделаны заново. К сожалению, о первоначальном Гуй-дуе, интересном в историческом отношении, не сохранилось даже достоверного письменного источника, так как, по словам китайцев, все имеющиеся описания сильно прикрашены.
   В настоящее время общее число жителей в Гуй-дуе достигает девяти с половиной - десяти тысяч душ, из них три четверти приходится на коренное китайское население и только одна четверть - на хара-тангутов. После своего восстания дунгане здесь не селятся; только две дунганские семьи остались жить в городе попрежнему.
   За крепостными стенами, вблизи ямуня, скрываются лишь немногие китайские купцы и ремесленники, главный же базар сосредоточен вне города и составляет несколько улиц, заполненных китайскими глинобитными фанзами-лавками. За право торговли купцы вносят в ямунь семь-восемь лан серебра ежегодно; торговцы средней руки платят лишь один-три лана, а за "лотки" не взимается никакой платы; в лавках держат преимущественно хлеб, чай, материи и прочие предметы первой необходимости. Все перечисленные товары обмениваются на сырьё (шерсть, кожи, овчины, масло, скот), доставляемое номадами, с коих тоже взимается за право пребывания в городе семьдесят чох с головы животного.
   В некотором расстоянии от города, ближе к горам, живут китайцы и оседлые тангуты, занимающиеся огородничеством, хлебопашеством и скотоводством. На огородах разводят преимущественно лук, редьку, морковь, капусту, горох, бобы, картофель, а также огурцы, дыни и арбузы. На полях возделываются: ячмень (двух сортов), пшеница, крупный и мелкий горох, просо, мак и пр. В Гуй-дуе земля расценивается очень дорого: так называемая "му" или одна шестнадцатая часть десятины стоит около десяти-двадцати лан серебра; кроме того, с каждой "му" полагается еще вносить в ямунь меру {У китайцев нашей мере, до некоторой степени, соответствует "шин".} зерна или точнее: с двух "му" - десять-одиннадцать фунтов зерна.
   Богатые китайцы располагают участками в сто двадцать "му", землевладельцы средней руки довольствуются восемьюдесятью "му" {Хотя чаше сорока или шестьюдесятью "му".}, а бедняки - восьмью или десятью "му". Китайцы вообще любят землю {Безземельные китайцы не в почёте.} и возделывают её с заботой и усердием, собирая средний урожай сам-восемь и больше. Первый пахарь на "сухих" полях в Гуй-дуе появляется седьмого - девятого февраля, а недели через две он уже обрабатывает землю, с осени "напоенную влагою". Система оросительных каналов у китайцев доведена до совершенства. Вдоль этих каналов красуются тополи (Populus Przewalskil и Р. Simoni), реже встречаются заросли хармыка, тальника или ивы (Salix babilonica) и облепихи, к которым в долине Хуан-хэ, выше оазиса, примешиваются кусты барбариса (Berberis caroli), а ниже - порядочные деревца тамарикса (Tamarix Pallasi). В самом оазисе, по садам, нередка сирень Syringa pubescens var. tibetica и шиповник или дикая роза (Rosa) {Из травянистой растительности за поздним осенним временем собраны лишь марьин корень или пион (Paeonia rautari) и Sorbaria Kirilovi.}.
   По берегам быстрых прозрачных речек, омывающих оазис, всюду виднеются ряды мельниц, образцово работающих.
   Из фруктовых деревьев в Гуй-дуе больше всего славятся груши (трех сортов), приносящие отличные плоды, в свою очередь также подразделяющиеся на сорта, а именно: тьян-ли - крепкие, сахаристые, несколько тяжёлые для желудка груши; дунго-ли - идущие больше в мороженом виде, и, наконец, самые сладкие и сочные груши, известные под названием вуар-ли. Грушевые деревья имеются почти около каждой фанзы; состоятельные китайцы исчисляют свой доход в тридцать пять лан {Цена груш, в зависимости от качества и времени, колеблется между пятьюдесятью - восемьюдесятью копейками за сотню, считая на наши деньги. См. прим. (72).}, средние обыватели - на половину меньше, а бедняки получают лишь одну четверть или даже одну пятую того, что имеют крестьяне средней руки.
   Груши так же, как и прочие фрукты - абрикосы и черешни, сбываются в Синине, Гумбуме и даже в Лань-чжоу-фу, где они, как говорят, в цене.
   Та часть населения Гуй-дуя, которая занимается скотоводством, разводит, главным образом, рогатый скот, баранов, яманов, ослов, мулов и лошадей; в городе многие обитатели имеют свиней, а куры составляют необходимое достояние каждого поселянина.
   Гуйдуйские китайцы - народ скорее угрюмый, нежели веселый; пение можно услышать лишь изредка, да и то на устах молодёжи, распевающей иногда по вечерам только для того, чтобы нарушить жуткую окружающую их тишину и заглушить собственный малодушный страх; так, по крайней мере, мне поясняли старые китайцы.
   Мужчины большею частью крайне ленивы, медлительны и апатичны, а женщины, наоборот, чрезвычайно трудолюбивы и успешно исполняют все домашние и полевые работы; осеннею порою нам пришлось наблюдать женщин, сотнями занятых, помимо сбора сухих листьев, еще и кропотливым трудом по орошению пашен. Походка представительниц прекрасного пола легкая и грациозная; при встрече они держат себя очень приветливо и непрочь поболтать с посторонними... Китаянки не лишены известной доли гордости; среди них довольно обыкновенны случаи самоубийств {Чаще всего они брооаются в Хуан-хэ.}, являющихся следствием стыда или какой-нибудь горькой обиды. Так, например, однажды в Гуй-дуе произошел следующий случай: молоденькая женщина, только недавно вышедшая замуж, проходила как-то летом вдоль поля, засеянного бобами; искусившись аппетитными овощами и не видя кругом ни одной живой души, она набрала их целую корзиночку и отправилась домой. В этот момент за её спиной раздался грозный окрик мужчины, который, выбранив несчастную за воровство, ударил ее по- лицу. Вернувшись к мужу, бедная женщина выбросила злосчастные бобы и, не показываясь никому на глаза, бесследно исчезла. Говорят, что с горькой печали она окончила жизнь в водах быстрой Хуан-хэ.
   Одежда местных китайцев очень скромна и в ней преобладает национальный синий цвет. Китаянки носят обычные тёмные штаны (щеголихи делают их фиолетовыми) и короткую красную курму, шитую на вате и отороченную пестрой тесьмой. Поверх красной курмы нередко одевается еще тонкий длинный синий халат, а в холодное время года - и чёрные широкие невыразимые. Женская обувь почти ничем не отличается от мужской, так как в Гуй-дуе китаянки не уродуют своих ног; лишь некоторые, особенно кокетливые дамы, подбивают к обыкновенной туфле еще второстепенную маленькую подошву, которая оставляет на земле еле заметный, словно детский, изящный след... Это делается с целью создать эмблему прежней маленькой ножки или так называемой "золотой лилии" (67)...
   Живя в непосредственной близости с тангутами, гуйдуйские китайцы часто вступают с ними в кровное родство и с детства изучают тангутский язык; кроме того, в большинстве случаев они исповедуют буддийскую религию: Во время нашего пребывания в Вю-цзы-мяо я лично имел случай не один раз убедиться в том, с каким благоговением китайцы подходят к буддийским святыням.
   Своих покойников местные обитатели хоронят на полях по углам, где впоследствии произрастает колючий кустарник - хармык.
   Тангуты, с своей стороны, знают почти исключительно только свой родной язык; они управляются особым гуйдуйским старшиною-тангутом чан-ху, имеющим четырех помощников - бэй-ху. Кроме земледелия и скотоводства тангуты занимаются еще извозом, считающимся у них особой повинностью {По первому требованию китайских чиновников тангуты должны явиться с указанным количеством подвод и доставить важных персон к желаемому месту. Эта повинность заменяет китайцам налог на землю натурою - зерном.}.
  

 []

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ТРИ МЕСЯЦА В ОАЗИСЕ ГУЙ-ДУЕ.

Хорошие отношения с местным населением.- Предсказание гэгэна в пользу экспедиции.- Симпатичная китайская администрация.- Птицы оазиса.- Театр.- Периодические почты.- Моя поездка в Чойбзэн-хит.- Гостеприимство чойбзэн-хутухты.- Попутное посещение Синина.- Гриф-монах.- Приезд Ц. Г. Бадмажапова, отрадная весть Географического общества.- Новые перспективы.- Горячие ключи Чи-гу.- Новый год.- Сборы в зимний путь.

  
   Обосновавшись в тихом и теплом оазисе Гуй-дуе, в лучшем и изолированном его китайском храме Вю-цзы-мяо, где мы рассчитывали провести мягкую гуйдуйскую зиму целиком, члены экспедиции очень скоро приобрели доверие местного населения. Не только китайцы, но и тангуты ближайших окрестностей часто со скуки наведывались к нам послушать граммофон {В противовес монголам, туземцам Гуй-луя нравилась более возвышенная, сложная музыка и вообще по сравнению с монголами они производили впечатление более развитого и культурного народа. Граммофон все же возбуждал в них чувство необыкновенного почтения, и смешно бывало смотреть, как серьёзные женщины, держа на руках детей, по окончании игры низко кланялись инструменту и при этом складывали руки, как для молитвы.}, посмотреть на образ жизни русских путешественников, и даже попросить медицинский совет. Из болезней чаще всего туземцы страдали всякими накожными лишаями, экземами, равно воспалением глаз, зобом и проч.
   Поводом к особенному дружелюбию, проявленному гуйдуйцами к русским, послужило некое предсказание, сделанное весьма почитаемым в крае гэгэном. Старец поведал всем буддистам, что 1909 год будет благополучен и даст хороший урожай лишь в том случае, если с севера приедет в оазис "большой человек". По случайному совпадению, приход экспедиции вполне соответствовал данным пророчества и, естественно, вызвал единодушный радостный подъём среди населения...
   Начальство Гуй-дуя - тин-гуань (68) и сэ-тай (военный) охотно посещали наш приют, где неизменно получали угощение: коньяк, доморощенную водку и папиросы. В разговоре тин-гуань сообщил мне, что все местные старшины выразили своё удовольствие по поводу пребывания в оазисе русской экспедиции, приносящей обитателям, по их словам, не вред, а истинную пользу. Сэ-тай отметил с своей стороны, что русские путешественники должно быть все прекрасные люди, так как он уже и раньше имел счастье встречаться с исследователями Азии - братьями Грумм-Гржимайло, или "Голо-Моло", как выговаривал китаец, снискавшими себе среди аборигенов всеобщее уважение (См. Г. Е. Грумм-Гржимайло. "Путешествие в Западный Китай").
   Жизнь членов экспедиции скоро вошла в свою обычную колею; я производил астрономические, метеорологические наблюдения, занимался фотографией, писал дневник и готовил отчёт за второй, кукунорский период путешествия. Препараторы ежедневно экскурсировали в окрестностях, но, несмотря на сравнительное обилие птиц, новых или незнакомых нам родов и видов пока не встречалось.
   Попрежнему в прозрачной ясной синеве неба гордо парили: бородатый ягнятник (Gypaёtus barbatus), гриф-монах (Vultur monachus [Aegipius monachus]), а иногда и гриф гималайский (Gyps himalayensis); только сильный голод заставлял этих царственных пернатых спускаться к жилищам человека и искать каких-либо мясных отбросов. К вечеру величественные хищники всегда удалялись в скалы, с которыми почти никогда не расставался более изящный и более благородный по натуре орел-беркут. По окраине оазиса изредка проносился стрелою сокол (Gennaia milvipes milvipes [Falco cherrug milvipes]), в садах держались тетеревятники (Astur palumbarius [A. gentilis]), сторожившие фазанов, и перепелятники (Astur nisus [Accipiter nisus]), охотившиеся за более мелкими пташками. По вечерам или даже поздно ночью подле обрывов или высоких стен часто раздавалось унылое гуканье филина, которому вторил серый сычик (Athene). Около нашего жилища постоянными гостями считались чёрный ворон (Corvus corax), чёрная ворона, галочка (Coloeus neglectus, Coloeus dauricus) и сорока (Pica bactriana [Pica pica]). С ближайших гор в наш уголок залетали и клушицы-грион (Graculus graculus [Pyrrhocorax pyrrhocorax]), звонко перекликавшиеся своими мелодичными голосами.
   По деревьям оазиса держались удоды, овсянки (Cia godlewskii [Emberiza с. godlevskii]) и непременно дятел (Dendrocopus cabanisi cabanisi [Dryobates cabanisi]); в гущине береговых зарослей Хуан-хэ много раз наблюдались голубые сороки (Cyanopolius cyanus [Cyanopica cyanea], камышевые стренатки (Cynchramus cshoeniclus [Emberiza shoeniclus]), С pallasl [Emberiza pallasi]), фруктоеды [чечевичник] (Carpodacus rubicilloides, С puleherrimus, С. stoiiczkae {Carpodacus stoiiczkae [C. sinoicus] предпочитает держаться в лёссовых обрывах или в глинисто-каменистых холмах, неподалеку от воды.} [С. synoicus], Pterorrhinus davidi, синицы (Leptopoecile sophiae, Poecile affinis [Parus atricapillus affinis]), Acredula calva (Aegithalos caudatus vinacea] и вертлявая кустарница (Rhopophilus pekinensis pekinensis); в густой листве, сцепившейся по верхушкам деревьев, нередко шелестели, деятельно отыскивая пищу, синицы малые (Parus minor) и розокрылые вьюрки (Bucanetes obsoletus), тогда как вьюрок пустынный (Bucanetes mongolicus) ютился в серо-желтых холмах, на окраине оазиса. Кроме того, оазису Гуй-дую свойственны завирушки (Spermolegus fulvescens [Prunella fulvescens]), поползни (Certhia familiaris Bianchii), рыжебрюхие краснохвостки (Ruticilla erythrogastra [Phoenicurus erythrogastra]), рыжегорлые дрозды (Turdus ruficollis). По соседству с человеком живет полевой воробей (Passer montantis), а его собрат - каменный воробей (Petronia petronia) населяет более уединенные холмы и обрывы, где также изредка встречается краснокрылый стенолаз (Tichodrorna muraria). По лугам и вблизи речек или даже по самым речкам нами отмечены три вида жаворонков - рогатый (Otocorys elwesi elwesi [Eremofila alpestris elwesi]), хохлатый (Galerida cristata leautungensis) и жаворонок-великан (Melanocoriphoides maxima [Melanocorypha maxima]), водяная оляпка (Cinclus cachmeriensis [Cinclus c. cashmeriensis]), щеврица (Anthus spinoletta blaekistoni), дупель отшельник (Gallinago solitaria [Capella solitaria japonica]), водяной пастушок (Rallus aquaticus), а по галечному сухому руслу серый кулик-серпоклюв (Ibidorrhynchus struthersi). Из плавающих вместе с нами зимовали стайки серых гусей (Anser anser), турпаны (Casarca casarca [Casarca ferruginea]), пеганки (Tadorna tadorna), большой крохаль - любитель быстрых незамерзающих вод (Mergus merganser) и утки-кряквы (Anas boscas [Anas platyrhyncha]), а из крупных голенастых: цапля белая (Herodias alba [Ardea alba]). В заключение следует упомянуть также о многочисленных фазанах (Phasianus decollatus strauchi [Phasianus strauchi]), населяющих сады или заросли кустарников, а также куропатках (Perdix daurica, Р. sifanica) и больших кэкэликах (Caccabis magna [Alectoris graeca magna]); последние, впрочем, ютятся по серым предгорьям, откуда часто залетают на окраину оазиса каменные или горные голуби (Columba rupestris).
   Такому сравнительно длинному перечню птиц совсем не соответствует весьма скудное животное население Гуй-дуя или точнее его равнинных и горных окраин, где наблюдались лишь волки, лисицы, зайки, горная пищуха (Lagomys erythrotis [Ochotona erythrotis]) и наконец - домовая мышь (Mus).
   Для более успешного пополнения зоологической коллекции, помимо обычных ежедневных экскурсий, производимых в самом оазисе и его ближайших окрестностях, мною снаряжались и более отдалённые разъезды в горы. Одна из охот в крутых склонах горы Джахар была очень удачной: мои спутники привезли пару рысей и несколько экземпляров интересных птичек: горную завирушку (Accentor collaris tibetanus), Carpodacus dubius и Cinclus przewalskii.
   Местные обитатели ко всем нам всегда относились с предупредительной любезностью, а один тангутский тин, повстречав моих сотрудников в горах, даже пригласил их к себе в гости.
   На западной окраине оазиса Гуй-дуй, в версте от города, красуется большой субурган-храм, история которого представляет некоторый интерес. По преданию, много лет назад Гуй-дуй ежегодно подвергался сильному бедствию: бурная Хуан-хэ выходила из берегов, затопляла город и тем самым приносила громадный убыток населению... Но вот однажды из Монголии приехал гэгэн Минегэ-тютян-гэлун и заявил всему народу, что прислан сюда богом для спасения Гуй-дуя.
   Выстроив субурган-храм, таинственный гэгэн положил под его фундамент великие приношения - чудесные драгоценности, уничтожающие огонь и воду, то-есть пожар и потоп... С тех пор Гуй-дуй процветает, разрастается и не знает горя.
   В течение двух первых третей октября в Гуй-дуе погода стояла большею частью пасмурная, тоскливая: с каждым днём листья осыпались обильнее, тополи и ивы стояли оголённые и лишь плодовые деревья сменили свою зелёную окраску на золотисто-красную. Преобладающий холодный северо-восточный ветер все чаще заполнял атмосферу тонкой лёссовой пылью. Мрачные тучи обыкновенно разряжались обильным дождём, а в горах выпадал снег; осадки очищали воздух и открывали приветливые дали. Температура в семь часов утра в тени опускалась до 0,4° и даже - 0,2° С, но зато днём нередко достигала 6°, а иногда и 10,0° С тепла, когда лед на ручьях таял и снова показывались мухи, стрекозы и бабочки.
   В такие ясные проблески все двери домов туземцев открывались настежь и обитатели, как жуки из своих нор, выползали на солнцепёк, где проводили время в мирных беседах за несложным ручным трудом.
   Последняя треть октября отличалась удивительной прозрачностью, тишиной и приятным, согретым солнцем воздухом {Действительно, дни стояли тёплые и только по ночам температура падала до - 3,0°С.}, так что традиционный буддийский осенний праздник в нынешнем году вышел особенно удачным.
   Из Синина приехала странствующая труппа артистов, дававших представление несколько дней кряду без перерыва. По предложению властей, экспедиции отвели одну из лучших лож большого театра, помещавшегося во дворе главного гуйдуйского китайского храма.
   Зрители, среди которых было особенно много женщин и детей, занимали всю внутреннюю часть двора и все соседние плоские кровли; во время действия публика свободно ходила взад и вперёд; здесь же сновали продавцы с оладьями, грушами и арбузными семечками. Музыка тем временем гудела и скрипела, в общем нисколько не препятствуя дремоте, которой поддавалась часть присутствующих. Среди местных щеголих невольно обращали на себя внимание несколько нарядных, слегка нарумяненных китаянок, принадлежавших к культурному, богатому классу {С "золотыми лилиями" вместо ног.}, и семья - мать и три красавицы-дочери - тангутского князя. Мне особенно нравились оригинальные, пестрые одежды тантуток и их украшение - длинные, убранные серебром и кораллами ленты, спускавшиеся по спине.
   Закусив во время представления, мы отправились вниз осмотреть храм и внести нашу лепту - в виде нескольких лан серебра. Здесь нас встретил тин-гуань и всё начальство, пригласившее членов экспедиции откушать вместе с ними прекрасного китайского обеда, при этом китайцы заметили, что если мы будем стоять в толпе, что достоинству русских совершенно не подобает, то и они - чиновники не посмеют сесть за стол. Обед был сервирован так аппетитно, что мы не заставили себя долго ждать и с удовольствием отведали китайских деликатесов.
   Через несколько дней перед самым моим отъездом из Гуй-дуя в Синин и далее в Чойбзэн я имел случай вторично отобедать у приветливого тин-гуаня, державшего себя на этот раз еще более просто и ласково, чем обыкновенно.
   В общей сложности месяц, проведенный в Гуй-дуе, тянулся довольно долго; не было той кипучей увлекательной деятельности, к которой мы так привыкли за время путешествия; сравнительно бедная и жалкая зимняя природа не давала пищи наблюдателю, этнографические и зоологические коллекции пополнялись медленно и вяло. Приходилось неоднократно сетовать на то, что "известный" далай-ламский вопрос (69) задержал экспедицию в северо-западной Гань-су, не позволив ей провести зиму на далёком прекрасном юге {Важно и интересно было свидеться с далай-ламой здесь, в Амдо, закрепить моё с ним ургинское знакомство и выяснить имевшее быть в будущем новое свидание с выдающимся главою Тибета.}...
   Единственной отрадой путешественников оставалась почта, служившая целыми неделями темой для разговоров. Письма родных и близких друзей бодрили, вливали большую энергию и поднимали на новый успех.
   К концу октября отчёты и письма были готовы, и я приступил к снаряжению в лёгкую поездку по буддийским монастырям: Гумбум и Чойбзэн. Несмотря на все старания, багаж вышел довольно громоздкий, так как пришлось захватить далай-ламские подарки, которые я намеревался передать чиновникам тибетского первосвященника в Гумбуме, и почту, предназначенную для отправки через любезное посредство сининского цин-цая.
   Местные власти держали себя всё время крайне учтиво и предупредительно помогли мне в найме животных и проводника.
   2 ноября в 9 часов утра я с своим маленьким транспо

Другие авторы
  • Щиглев Владимир Романович
  • Жданов В.
  • Буринский Захар Александрович
  • Сенковский Осип Иванович
  • Соловьев Юрий Яковлевич
  • Осиповский Тимофей Федорович
  • Гагарин Павел Сергеевич
  • Шапир Ольга Андреевна
  • Глинка Федор Николаевич
  • Дикинсон Эмили
  • Другие произведения
  • Лесков Николай Семенович - Русские общественные заметки
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Сочинения Зенеиды Р-вой
  • Тэффи - Счастливая любовь
  • Хомяков Алексей Степанович - Мнение русских об иностранцах
  • Островский Николай Алексеевич - Письма (1924-1936)
  • Писарев Александр Иванович - Против замечаний неизвестного Y.Y. на суждения о комедии "Горе от ума"
  • Лихтенштадт Марина Львовна - Краткая библиография переводов
  • Гончаров Иван Александрович - Е. Е. Барышов
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Ицка и Давыдка
  • Аксаков Константин Сергеевич - Сочинения К. С. Аксакова
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 465 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа