Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото, Страница 15

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ртом, в сопровождении урядника Полютова и китайца-переводчика, выступил из Гуй-дуя и ходко направился старой дорогой по направлению к Гумбуму. На переправе через Хуан-хэ, где нас ожидала лодка, мы застали довольно неприятную сцену: какой-то местный блюститель порядка безжалостно наносил побои несчастной женщине - продавщице груш. Не зная причины такого жестокого обращения с бедной, слабой тангуткой, я нашел нужным вступиться за жертву и несколько обуздать "ревнителя благочиния". Мое вмешательство вызвало громкое одобрение со стороны присутствовавших зрителей - и ретивый полицейский незаметно исчез...
   Путь до Гумбума мы выполнили хорошо. Лишь некоторое неизбежное затруднение представил перевал Лачжи-лин, в особенности его северный обледенелый склон, на котором одни из животных разбились в кровь, так что некоторые вьюки мы принуждены были тащить на себе {На южном склоне дорога была каменистая, сухая, пыльная.}. Дорога, как и прежде, от времени до времени оживлялась прохожими и проезжими; отсутствовали только многочисленные раньше паломники... На этот раз на перевале мы отметили белоспинного голубя (Colurnba leuconota), горную завирушку (Accentor collaris tibetanus [Laiscopus collaris tibetanus]) и трех родов прежних царственных хищников.
   Пройдя захудалый городок Нань-чан-ин, расположенный у подножья холмов, закрывающих Гумбум с востока, мы четвёртого ноября, под вечер, вступили в монастырь. Здесь царило небывалое оживление; осенний праздник в память Цзонхавы был в полном разгаре: улицы кишели празднично-настроенной толпой... По торговым рядам, на площадях и по горным скатам, вблизи большого субургана раскинулся сплошной базар. Ламы и миряне бесцельно бродили из стороны в сторону, развлекаясь редкими и оригинальными зрелищами: там и сям гастролировали, ловко проскакивая серединой обруча, унизанного массивными ножами, жонглеры, прибывшие в далёкий край из-под Пекина; рядом стоял какой-то громоздкий экипаж - нечто в роде локомобиля, - который, будучи пущен в ход, производил своей внутренней машиной невероятно дикую, громкую музыку. Тут же, наконец, демонстрировали и ручного медведя.

 []

   Самым торжественным моментом праздника считался день перехода души реформатора буддизма от земной жизни к состоянию вечного бессмертия... Вечером 5 ноября по знаку сигнальной трубы Гумбум весь наполнился звуками труб и раковин; в соединении с голосами тысячи лам, выстроившихся на возвышениях храмов и певших молитвы в полголоса, эта музыка создала своеобразную, мягкую гармонию. Вдоль порталов кумирен, как по волшебству, загорелись сотни плошек, и раскинувшийся амфитеатром по горному скату монастырь засверкал огнями. Картина получилась очень эффектная...
   К восьми-девяти часам вечера всё смолкло и обитель погрузилась в полную тишину.
   Два дня, проведенные мною в Гумбуме, прошли крайне разнообразно; я жил, как и прежде, в монастырском подворье Чжаяк-ламы.
   Между прочим, в Гумбуме мне посчастливилось встретить старых знакомых - монголов курлык-бэйсэ и монголов цайдамских; среди последних оказались даже некоторые, служившие нам в прежние экспедиции проводниками и погонщиками; все эти люди относились к русским удивительно приветливо и говорили, что у них на родине помнят путешественников и с нетерпением ожидают их нового прихода, для чего самым тщательным образом охраняется старая экспедиционная метеорологическая будка {См. "Монголия и Кам".}...
   6 ноября ранним утром наш маленький разъезд был уже на пути к Синину, следуя по долине речки, называющейся в своём верхнем течении Моша-гоу-ся, а в нижнем, у сининского моста, - Нань-чан-гоу. Около десяти часов утра вдали начал обрисовываться силуэт сининских построек, а через полчаса меня уже встретил любезный M-r Ridley, давший путникам приют под своей гостеприимной кровлей.
   На следующий день пришлось делать визиты китайским властям. Цин-цай предупредительно принял от меня почту и в разговоре сообщил, что получил из Пекина бумагу, касающуюся русской экспедиции. К моему удивлению, этот документ заключал в себе сообщение русского посольства в Пекине, извещавшего китайское министерство иностранных дел о том, что "путешественник Козлов не будет стремиться на юг, в Сычуань, если китайцы найдут этот маршрут почему-либо неудобным и небезопасным..."
   8 ноября в ясное морозное утро мы уже покинули Синин и двинулись к северо-северо-востоку, по направлению к монастырю Чойбзэн-хит. В долине Синин-хэ чувствовалась глубокая осень, по реке шла шуга, льдины шурша сталкивались между собою, дул сильный пронизывающий ветер, донимавший нас до самого вступления в защищенную холмами второстепенную долину речки Шин-чен, названную так по имени города {Н. М. Пржевальский называет эту речку по-монгольски Бугук-гол.}.
   По пыльной правобережной дороге тащились обозы с каменным углем, добываемым в окрестных горах; над вереницей телег стояло целое облако лёссовой пыли, падавшей на проезжающих и вызывавшей раздражение слизистой оболочки носа и глазных век.
   Переночевав в городке Шин-чене, мы переправились через речку того же названия по мосту и вступили в область Лоэшаньских гор; весь северо-западный скат Лоэ-шаня был убран древесной растительностью, и только местами из густых зарослей выступали отдельные дикие скалы; по гребню гор, на недосягаемой высоте, картинно раскинулся целый ряд лёгких китайских пагод... Наше прохладное, затенённое крутыми склонами ущелье стремилось к востоку. Мы немного мерзли, но зато животные по холодку шли бодрее и успешнее. В воздухе не смолкали голоса мелких птиц; там и сям табунами кормились фазаны (Phasianus decollatus Strauchi), блестя на солнце своим красивым оперением. Каменные голуби большими стаями толпились по скалам вблизи селений. Вверху, на фоне прозрачного голубого неба то и дело проносились грифы и гордый красавец - орел-беркут.
   Мы поднялись на самую вершину перевала, откуда открылись холмы с еловым лесом, обступающие Чойбзэн со всех сторон. Внизу, в долине, нас приветствовали ламы с хадаками от моего старого друга - гэгэна. При въезде в монастырский двор ламы были выстроены длинной шеренгой, изображая почётную встречу. Мы чинно проследовали в уютное помещение, где, угостившись расставленными на столах яствами и напитками, тотчас расположились по-домашнему.
   Чойбзэн-хутухту принял меня, как близкого друга. Отдохнув немного после дороги и подкрепившись ламайским угощением, я направился во внутренние покои настоятеля, куда посторонние обычно не допускались. Ловзэн-тобдэн с приветливой улыбкой поднялся мне навстречу и по русскому обычаю протянул руку; я же по-буддийски поднес ему хадак. Лама постарел и пополнел; одни лишь глаза попрежнему горели умом и энергией; голос при смехе звучал молодо и звонко. Мой старый приятель с гордостью демонстрировал мне свое новенькое, по-европейски отделанное помещение; в окнах, обрамлённых занавесками, виднелись двойные рамы с прослойкой ваты. По стенам висели всевозможные часы, до часов с кукушкой включительно, картины. Подарки Русского Географического общества и подношения Н. М. Пржевальского содержались в трогательном порядке. Всюду стояли бурханы, хурдэ, га-у и роскошные золотые и красные тибетские книги. Из всех комнат открывались красивые виды на храмы и окрестные горы и холмы, а с одной стороны дома примыкал тенистый садик, украшенный искусственной горкой, куртинами цветов и даже европейской легкой беседкой... Разговоров у нас было много, так как мы оба чувствовали себя друг с другом крайне непринужденно.
   В ответ на подарки от Русского Географического общества, хутухта поднес мне художественной работы бронзовое изображение Манчжушри, венценосного будду на алмазном престоле, тибетскую книгу и великолепное "хурдэ". Российской Академии наук, между прочим, он просил передать листик с дерева "Бод", произрастающего в Индии, под которым по преданию предавался созерцанию Гаутама; на листике отчетливо виднелись золочённые очертания сидящего будды.
   Четырнадцатого ноября наш разъезд уже приближался к Синину, унося с собою самое тёплое, отрадное воспоминание о нескольких днях, проведенных в Чойбзэне, а через три дня мы прибыли в Гуй-дуй, где нашли всё в отличном состоянии. Погода продолжала стоять сравнительно теплая; иногда солнце пригревало ощутительно {В 1 час дня 22 ноября в тени термометр показал 4,5° С, тогда как в тиши, на солнце, уже было около 15°, что уже жарко, в особенности по отношению к лицу, да еще в разрежённом воздухе.}; воздух почти ежедневно омрачался тонкой пылью, вздымаемой сильным вихрем; пыльная завеса мешала производству научных астрономических наблюдений... Только с началом декабря установилась мягкая зима с небольшими ночными (до -13,0° С) морозами и холодными северо-восточными ветрами. Оазис принял унылый серо-желтый оттенок и как будто замер. Все люди спрятались по своим жилищам, животная жизнь также затихла...
   Наша экспедиционная семья с некоторых пор увеличилась еще одним довольно оригинальным членом... Мы приобрели здесь же в оазисе за пять рублей серебра ручного бурого грифа (Vultur monachus [Aegypius monachus]). Пернатый великан скоро освоился со всем отрядом, охотно кушал баранье лёгкое, а с голоду набрасывался и на кости, из которых одни только обгладывал, другие же глотал целиком. Забавно бывало смотреть, как во время обеда нашего любимца со всех сторон собиралось большое общество воронов, ворон и сорок, подскакивавших боком и жаждавших стянуть лакомый кусочек. Однако довольно бывало и гневного взгляда могучей птицы в сторону мелких вороватых гостей, чтобы все они разлетелись без оглядки. По ночам грифа уводили в закрытое помещение, днём же он обыкновенно сидел на воздухе, на обрыве, и с завистью провожал глазами своих вольных братьев, паривших в ясной лазури... Иногда и пленник оживлялся какой-то внутренней радостью и волнуясь взлётывал на месте, широко расправляя огромные, свыше сажени в размахе, крылья... Раза два-три гриф втихомолку от нас пешком взбирался на вершину соседнего холма, в соседство китайской пагоды, откуда по слегка наклонной линии улетал за версту и далее. Наши собаки иногда недоумевали, глядя на Vultur monachus'a, и пробовали нападать на него, но, получив должный отпор, смирялись и на почтительном расстоянии проходили при встрече с птицей. Впоследствии - в походе, собаки жили с "монахом" в большой дружбе...
   Утром седьмого декабря совершенно неожиданно прибыли на бивак экспедиции оба брата Бадмажаповы и привезли нам обильную почту... Сразу всё всколыхнулось и зажило с удвоенной энергией.
   Из писем самым интересным оказалась ценная весточка Географического общества. Заместитель вице-председателя Общества П. П. Семенова-Тян-Шанского - А. В. Григорьев извещал меня, что Академия наук и все учёные специалисты Петербурга весьма высоко оценили труды экспедиции по отношению открытий в Хара-хото; "поскольку можно судить по имеющимся раскопочным материалам, развалины открытого вами древнего города представляют, по их заключению, остатки столицы тангутского племени Си-ся, процветавшей от XI по XIV век. Ввиду важности совершённого открытия, Совет Географического общества уполномочил меня предложить вам не углубляться в Сычуань, а вместо этого возвратиться в пустыню Гоби и дополнить исследование недр мертвого города. Не жалейте ни сил, ни времени, ни средств, - пишет в заключение своего письма {От девятого сентября 1908 г. Куоккала.} А. В. Григорьев, - на дальнейшие раскопки"...
   Тяжело подумать, что спустя полтора месяца дорогого Александра Васильевича Григорьева - этого замечательного по своим высоко-нравственным и сердечным качествам человека - не стало... Вечный покой тебе, великий друг путешественников.
   Взвешивая общее состояние и настроение экспедиции, я не мог не порадоваться сокращению предполагавшегося раньше маршрута в глубину нголокских владений. Письмо А. В. Григорьева обрадовало меня во всех отношениях и, кроме того, вполне совпадало с желанием цин-цая, тяготившегося предстоявшей, по его внутреннему убеждению, ответственностью за нашу судьбу в опасных странствованиях среди разбойничьих племён.
   Проводив Ц. Г. Бадмажапова, направившего невольным образом нашу жизнь в новое русло, я воспользовался первым же ясным вечером для наблюдения покрытий звёзд луною, равно пропустил через нити универсального инструмента Polaris и пару блестящих звёзд на востоке и западе небесного свода, а затем, семнадцатого декабря, поехал в небольшую экскурсию, к горным ключам Чи-гу.
   Эти целебные источники находятся в пятнадцати верстах от Гуй-дуя по дороге в монастырь Рарчжа-гомба. Следуя к западу, на пересечение долины Муджик, мы скоро склонились к юго-западу, миновали селение Ранэн-жяццон и, вступив в ущелье Луан-цон-гоу, увидели тёмноголубую ленту горячего ручья, над которым поднимался пар. Ключ с шумом выбегает на поверхность земли из под глинисто-галечного наноса вблизи обо и, постепенно охлаждаясь, бежит к северу, издавая ритмически странные глухие звуки, похожие на тяжёлые вздохи, слышные за пятьдесят-семьдесят сажен [100-140 м]. На протяжении трёх-четырёх верст от истока, где температура воды достигает 85° С, горный ручей открыто струится среди изумрудной зелени. Здесь ютился дупель-отшельник.
   Рядом с основным, самым горячим источником берут начало второстепенные ключи, привлекающие к себе в совокупности довольно много курортной публики. У подножья обрывистого берега из грубых каменных плит сложено до двенадцати примитивных ванн. Страдающие ревматизмом и разными простудными заболеваниями, туземцы располагаются здесь же по соседству, на береговой террасе, где и проживают в палатках от двух до трех недель, принимая ежедневно часовую ванну и употребляя ту же горячую воду вместо пищи и питья. Ввиду прохладной температуры окружающего воздуха, купающиеся, обыкновенно, накрываются с головой какой-либо одеждой, свободно спускающейся по бортам ванны до самой земли 1.
   2 Н. М. Пржевальский наблюдал горячие минеральные ключи в Тибете, на южном склоне Тан-ла, на абсолютной высоте 15 600 футов [4 750 м]; верхний минеральный ключ имел температуру ,0° С; нижний ,0° С. (См. Третье путешествие в Центральной Азии, стр. 244-245).
   Интересно также привести выдержку "о горячих ключах Тибета" из книги Sandberg'a "Tibet and tbe tibetans", 1906, page 68, и сопоставить её с нашим наблюдением.
   Как это ни странно, но области Тибета, лежащие на большой абсолютной высоте и подверженные самым интенсивным холодам, насчитывают на своей территории наибольшее количество горячих ключей, отличающихся весьма высокой температурой. Так, например, к востоку от 92° восточной долготы, в равнинах и горных долинах, не поднимающихся выше 14 000 футов [более 4 250 м] тёплые источники встречаются лишь изредка и температура их довольно низка. Наоборот, в районе к западу от вышеозначенного меридиана вплоть до Lingzhi tang и Каракорума приходится поражаться количеству горячих ключей, выбивающихся на поверхность земли.
   Кроме того, следует заметить, что севернее 34-й параллели с. ш. ключи также почти не встречаются, хотя бы абсолютная высота оставалась прежней.
   Границы площади, занятой обильными горячими водами, определяются: меридианами 78°30' на западе, 92° на востоке, Гималаями на юге и параллелью 34°30' на севере.
   Очень интересным в научном отношении является то обстоятельство, что район горячих ключей вполне совпадает с районом солёных озёр. Вообще, горячие источники в Тибете располагаются исключительно вблизи озёр или больших рек. Многие мелкие озёра имеют, кроме того, в своем соседстве небольшие гейзеры. Реки также нередко порождают порядочные фонтаны тёплой воды, вырывающейся зачастую прямо из середины русла и имеющей вид струи, выпущенной изо рта неведомого чудовища.
   По сравнению с Исландскими, Тибетские гейзеры весьма незначительны и не поднимаются выше пятидесяти-шестидесяти футов [15-18 м]) над поверхностью земли (в Peting chhutsen, на берегу Lahu-chu, - притока Shang-chu, - на расстоянии восьмидесяти ярдов, расположено одиннадцать гейзеров, выделяющих густые облака пара и создающих невероятный шум).
   Теперь необходимо упомянуть еще об одной характерной особенности гейзеров Тибетского нагорья: горячая, почти кипящая струя воды, вырываясь из недр земли, приходит в соприкосновение с наружным воздухом, температура которого в течение долгих зимних месяцев колеблется между 30-40° ниже нуля. Частицы воды тотчас охлаждаются и замерзают, образуя огромные ледяные колонны, испещрённые мелкими отверстиями. Действующий внутри такого прозрачного чехла гейзер представляет очень оригинальное и поучительное зрелище.
  
   ...Жизнь на главном биваке продолжала протекать однообразно. Наши чойбзэнские друзья навестили экспедицию только один раз и, пробыв в Гуй-дуе два дня, возвратились к себе с новыми подарками для гэгэна {На этот раз я послал моему приятелю в виде дополнения стереоскоп, кусок золотой парчи, изящный ножичек Завьялова и серию фотографий - видов и типов его монастыря.}.
   Между тем, декабрь месяц близился к концу; в начале января мы предполагали распрощаться с зимовкой и направиться для дальнейших исследований в область амдоских монастырей - Рарчжа-гомба и Лаврана.
   В связи со скорым отъездом экспедиции невольно возникал вопрос о том, как поступить с подарками для далай-ламы; восьмого декабря стало официально известно, что правитель Тибета покинул Пекин и держит путь на провинцию Гань-су. Вскоре из У-тая прибыл далайламский транспорт из двухсот верблюдов, появились и тибетские чиновники - чувствовалось приближение какого-то большого события.
   Население без всякого одушевления поджидало главу буддийской церкви, так как подобные посещения важных особ всегда влекут за собою порядочные расходы. Ганьсуйский вице-король старался даже всеми силами отклонить маршрут высокого путешественника к северу или югу, но, повидимому, безуспешно.
   Обсудив положение дел, мы решили послать нашего представителя в Гумбум взять подарки, обещая ламам лично передать их по назначению при первом же удобном случае {Чиновники далай-ламы с грустью выдали Полютову принятый ящик "интересных драгоценностей" и тщательно записали предполагаемый маршрут экспедиции.}.
   Последние дни старого 1908-го года всецело ушли на снаряжение в дорогу и на подготовку последней из Гуй-дуя почты.
   Погода стояла удручающая: холодная, пронизывающие северо-восточные ветры не прекращались; дали омрачались пыльной завесой. Снежный покров, который у нас на родине накладывает на окружающую природу свой особенный поэтический оттенок тишины и сна, - здесь отсутствовал...
   Ночь на первое января выдалась яркозвездная... Чтобы чем-нибудь отметить наступление Нового года, с вершины прилежащего холма вблизи пагоды было пущено две ракеты; высоко к небу взвились золотисто-огненные струи, пронизавшие тьму своим ослепительным светом. Внизу и в ближайших горах это эффектное зрелище вызвало звонкие крики удивления и радости со стороны зорких номадов.
   На утро мы проснулись рано; вершины гор позолотились бледными лучами солнца, было морозно и ясно. В тихом спокойном воздухе особенно отчетливо раздавались голоса пернатых, хлопотавших по соседству с биваком. Настроение у всех было торжественное, в особенности после того, как был прочитан приказ по отряду экспедиции о производстве трех казаков в приказные и объявлении всем прочим чинам глубокой благодарности. Сборы в Рарчжа-гомба затягивались. Работать с тангутами оказалось довольно трудно; несмотря на заверение, они привели плохих, изнурённых животных, да и тех в сокращённом количестве. Невольно закрадывались опасения за успех нашей экскурсии в горном лабиринте, окружающем Хуан-хэ.
   Было над чем призадуматься и в конце концов разделить экспедицию на две части. Транспорт тяжелого багажа под руководством капитана Напалкова я направил непосредственно на Лавран, по большой гуйдуйско-лавранской дороге. Моему сотруднику поручалось по доставке багажа в Лавран и по сдаче его на хранение отправиться в Вей-сянь для пополнения зоологических коллекций. Животных, нагруженных более легко, преимущественно предметами первой необходимости, я взял в мою экскурсию, ставившею себе задачей изучение района, прилежащего к монастырю Лавран с северо-запада, запада и юго-запада. С началом нового года началась и новая деятельность экспедиции..
  

 []

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ЗИМНЯЯ ЭКСКУРСИЯ ВГЛУБЬ АМДОСКОГО НАГОРЬЯ.

Изменение дальнейшего плана путешествия: вместо Сычуани - Амдо.- Общая характеристика этой горной страны и её обитателей.- Любовь амдосцев к оружию и страсть к грабежам.- Оставление Гуй-дуя.- Горячие ключи Чи-чю.- Движение по Амдоскому нагорью.- Пески Магэтан.- Встреча с тангутским разъездом.- Княжество Луцца и его вождь Лу-хомбо.- Наше знакомство с этим предводителем разбойников.- Обострение отношений.- Ночное нападение на экспедицию.

  
   С получением предложения Географического общества - "всё внимание сосредоточить на исследовании мертвого города Хара-хото" - экспедиция должна была изменить свой план... Вначале предполагалось провести всю зиму в Гуй-дуе, лишь с развитием полной весны отправиться в Сычуань, манившую к себе богатой, роскошной природой еще моего учителя, в особенности в его "четвертое" центральноазиатское путешествие. Придя тогда на Голубую реку, при устье Бы-чю, Н. М. Пржевальский убедился в невозможности переправиться с верблюдами через Ян-цзы-цзян или следовать вниз по его течению, стесненному дикими угрюмыми скалами подножий прилежащих гор {"Четвёртое путешествие в Центральной Азии", стр. 178.}. Первый исследователь природы Центральной Азии должен был ограничиться посещением долины озёр верхней Хуан-хэ и возвратиться в Цайдам, служивший ему базой при изучении северной окраины Тибетского нагорья. После Н. М. Пржевальского, как известно, в Сычуань стремилась экспедиция его последователя - В. И. Роборовского, тяжело заболевшего в области гор Амнэ-мачин и долженствовавшего отступить к тому же Цайдаму {"Труды экспедиции императорского русского Географического общества по Центральной Азии, совершённой в 1893-1895 гг. под начальством В. И. Роборовского", часть 1, стр. 385-390.}. Мое Монголо-Камское путешествие, давшее много нового географического естественно-исторического материала и выяснившее еще большие богатства в этом отношении в стране, прилежащей к ее маршруту с востока {То-есть в районе, ограниченном на востоке маршрутом экспедиции Г. Н. Потанина, а на западе - маршрутом моего путешествия "Монголия и Кам".}, конечно, побуждало меня стремиться также в Сычуань, к ее границе с Камом, чтобы таким образом связать наши работы с работами Г. Н. Потанина и тем самым исполнить ещё один из заветов своего учителя...
   Однако никому из нас не удалось туда проникнуть: что-то необъяснимое, властное, сильное не пускало нас в заветную Сычуань... Опять наши мечты: увидеть бамбуковые заросли и встретить в них такина (Budorcas taxicolor) и медведя (Ailuropus melanoleucus) или в соседних им высоких лугах поохотиться за красавцами лофофорами (Lophophorus lhuysii), исчезали или продолжали оставаться мечтами.
   Отложив намерение следовать в Сычуань, мы всё же должны были выступить в обратный путь, или в Хара-хото, только весною, имея в своем распоряжении свыше двух месяцев времени, не использовать которое, хотя бы проникновением к югу в Амдо, было бы непростительно, а раз так - откладывать подобную поездку не представлялось возможным, и мы в самое короткое время, как и сказано выше, приготовились к отъезду.
   Амдо - горная страна, северо-восточный угол Тибетского нагорья, привольно раскинулась к югу от альпийского бассейна Куку-нора до границ Сычуани с одной стороны и Гань-су - с другой. Общая характеристика Амдоского нагорья может быть приложима к рельефу наиболее мягких частей Тибета, расположенных на востоке или юге этой обширной страны, где абсолютная высота местности от 16 000 футов [4 880 м] спускается до 12 000 или даже 14 000 футов [4 350 м], а в долинах с земледельческой культурой и ещё значительно ниже. Главные цепи гор ориентированы в широтном направлении с неодинаковым уклоном к северу или югу. Снеговая линия поднята около 15 000 футов [4 570 м] над морем. Как и в Тибете, здесь в верховьях долин залегают характерные луга твёрдой тибетской осоки (Kobresia thiberica), по которым из диких животных чаще других можно встретить горную антилопу ада (Gazella picticauda), а из птиц - больших тибетских жаворонков (Melanocorypha maxima), в ясные проблески дня оживляющих мелодичным пением монотонность страны. В низовьях долин, наоборот, произрастают пышные кустарники, прорезаемые бурливыми прозрачными ручьями, в соседстве с которыми держатся мелкие певчие птички... Горы вообще богаты тибетскими формами растений, начиная с карликовых кустарников до альпийских лугов включительно; животная жизнь также однообразна с тибетской: здесь только путешественник не встречает диких яков и антилоп оронго, вытесненных обилием кочевников.
   Приблизительная цифра общего населения Амдо, его воинственных тибетских племен, выражается в пятистах тысячах душ обоего пола.
   Амдосцы делятся на оседлых, располагающих своими селениями и пашнями в низовьях долин до 8 000-9 000 футов [2 440-2 740 м] над уровнем моря, и кочевников, переносящих свои банаги в области альпийских пастбищ.
   Как и восточно-тибетцы, амдосцы в политическом отношении представляют независимые племена, которые подчиняются Китаю лишь номинально. Китайцы совершенно не вмешиваются во внутреннюю жизнь амдосцев и ограничиваются редкой посылкой своих чиновников с военным отрядом для взимания дани, а также и для разрешения тех или иных тяжб между амдосцами или между последними и китайцами...
   В своих разбойничьих набегах, которые являются одним из главных занятий кочевых амдосцев, они подчиняются своим предводителям. Не имея никаких писаных законов, они в своей общественной жизни руководствуются обычным правом...
   Виденные нами амдосцы по наружности ничем существенным не отличаются от описанных нами на страницах моей книги "Монголия и Кам" восточных тибетцев. Они имеют тот же средний рост, реже большой, то же плотное, коренастое сложение, те же большие чёрные глаза, тот же не приплюснутый, иногда даже орлиный нос и те же средней величины уши.
   Одежда и жилище у кочевых амдосцев одинаковы с таковыми восточных тибетцев. Нравы и обычаи также очень близки; разница может быть наблюдаема только при детальном изучении тех и других обитателей.
   И у амдосцев мужской элемент при каждом удобном и неудобном случаях норовит составить компанию для праздных разговоров. В лучшем случае амдосцы едут на охоту или, как то и замечено выше, на грабёж. Домашние же работы, как, например, уход за скотом, сбор топлива, водоношение и многое другое, короче - всё ложится на женщину. В то время, как женщина в течение дня трудится, что называется не покладая рук, мужчина скучает от бездействия и идёт к ней на помощь только тогда, когда женщина физически не в состоянии с чем-либо справиться. Верхом на лошади амдоска так же ловка, как и амдосец; поймать из табуна любую лошадь, ухватясь за гриву и быстро вспрыгнув на спину "неоседланного животного, лихо нестись в желаемом направлении - в привычке каждой молодой амдоски. Последние вообще весьма самостоятельны и свободны и могут по своему выбору иметь одного или даже несколько мужей одновременно.
   "У окрестных лавранских тангутов, говюрит Б. Б. Барадийн {"Путешествие в Лавран". Отдельный оттиск из "Известий императорского русского Географического общества", том XLIV, вып. IV, 1908, стр. 19-20.}, - наблюдается факт, что женитьба совершается посредством побега молодого человека навсегда из родительского дома в дом родителей невесты. Если молодому человеку понравилась девушка и он желает жениться на ней, то он оставляет у неё какую-нибудь свою одежду. Если девушка принимает предложение молодого человека, то должна убирать его одежды наравне со своими, а если отвергает предложение, она выносит его одежду на улицу. При этом родители не имеют никакого влияния на решение своей дочери. Таким образом, молодой человек увидит в чём дело - вынесена ли его одежда, которую нужно со срамом унести обратно домой, или же его одежда тщательно убрана в числе одежд девушки. В последнем случае молодой человек убегает от своих родителей, прервав с ними всякую имущественную связь. При этом он может, самое большое, захватить с собой боевого коня, но, в крайнем случае, он должен являться к своей невесте непременно с ружьём и саблей.
   Таким образом муж является как постоянный гость для жены и её родителей и основа семейной жизни тангутов и вообще всех тибетских племен та, что муж и жена в имущественном отношении весьма мало связаны друг с другом. Жена должна заведывать всем хозяйством, как исключительно ей принадлежащим, а муж в своём распоряжении имеет лишь своего боевого коня, ружье, саблю и пику, с которыми он может итти на разбой"...
   Как женщины гордятся своими бусами и серебром, так одинаково, если не больше, гордятся мужчины своими воинскими доспехами, в особенности ружьём и саблей, на украшение которых серебром и цветными камнями тратится не мало денег. Боевым видом, молодечеством, удалью в Амдо, как и вообще в Центральной Азии, главным образом и оцениваются достоинства людей, способных быть начальниками или предводителями. Резвые кони с хорошим убранством уже издали привлекают внимание придорожного населения или каравана.
   Пёстрый, тёмносиний, красный, жёлтый наряд, иногда с леопардовой оторочкой у груди, очень красит гордых амдоских всадников, в особенности чиновников, перед которыми местные простолюдины смиренно и низко склоняют головы.
   В позднейшее время нельзя не отметить особенного, резко бросающегося в глаза явления европейского оружия, все больше и больше проникающего в среду амдосцев. Те многие обитатели Амдо, которых мы встречали или в дороге, или у себя на биваке, именно часто бывали вооружены магазинными винтовками, содержащимися в образцовом порядке, с приделанными к ним сошками для более меткой стрельбы, в особенности в долинах по зверям, как это всегда устраивают центрально-азиатцы у своих примитивных фитильных самопалов. Амдосцы с гордостью показывали нам их магазинки, в свою очередь, прося и нас показать им русскую винтовку. Разборку и сборку европейских ружей амдосцы усвоили прекрасно и всякого рода манипуляции с ними они проделывают с замечательною ловкостью и уменьем. Сидя дома, от скуки, амдосец берёт ружье, холит, нежит и ласкает его, словно мать своё любимое детище... Патроны или заряды туземцы берегут с замечательною выдержанностью.
   Не трудно допустить, с какою завистью амдосцы посматривали на наш караван, на наши вьюки, на наше однообразное вооружение. Я положительно убеждён, что ничто другое не соблазнило, не толкнуло амдосцев решительно броситься на нас {О чём будет сказано ниже.}, как только наши винтовки, прелесть и превосходное качество которых они уже успели оценить по своим ружьям европейских образцов. Не даром же китайцы так сильно протестовали против моего намерения двинуться в Амдо: им хорошо была известна страсть этих кочевых обитателей убивать и грабить; они согласились со мною лишь тогда, когда я выдал им новую подписку, что могущие встретиться в Амдо неприятности и беды я беру на свою ответственность...
   Амдо справедливо занимает выдающееся место в истории буддизма: оно дало великих проповедников и учёных. Имя Цзонхавы как реформатора буддизма, основателя господствующей секты "гэлуг-на", известно не одним только буддистам, которые для совершенствования в познаниях из Амдо направляются в Тибет, Лхасу или Таши-люмбо.
   Везде в Амдо, где только имеются красивые и приветливые и вместе с тем уютные уголки, устроены кумирни или монастыри, а при этих последних - нередко и управления начальников и дома их приближённых. При монастырях же очень часто имеют квартиры и торговцы-китайцы, которые, впрочем, при таких больших центрах группируются в отдельные колонии.
   Главнейшие монастыри в Амдо - Гумбум и Лавран, насчитывающие в своих обширных храмах и многочисленных постройках тысячи лам, исповедывающих, главным образом, учение Цзонхавы, или так называемого жёлтого толка.
   После некоторого отступления, перейдём к прерванному рассказу о самом путешествии.
   Прежде всего мы поставили себе задачей посетить тангутское княжество Луцца, познакомиться с его воинственным предводителем Лу-хомбо.
   ...Мой облегчённый караван {Состоявший из двенадцати вьючных и стольких же верховых лошадей.} распростился с зимовкою шестого января и ходко направился на пересечение оазиса, прямо к ущелью речки Ранэн-жаццон. Здесь нас обступили знакомые серо-жёлтые высокие горные скаты, сжимавшие узкое ущелье. Горячие ключи Чи-чю были на этот раз безлюдны, хотя температура их попрежнему оставалась очень высокой (° С). Первую ночь мы провели под прикрытием летней палатки в приветливом местечке между селением Ранэн-жаццон и кумирней Рнэн-гомба, среди зарослей высокого, достигавшего человеческого роста, дэрэсуна (Lasiagrostis splendens).
   Крайне сухой прозрачный воздух делал ночное небо особеннно глубоким, звезды искрились ярко, а красавец Сатурн заметно выделялся на тёмном фоне своим необыкновенным сиянием... Соседний монастырь, казалось, уже погрузился в дремоту, но наш лагерь долго оживлялся голосами русских, китайцев и тангутов-подводчиков; яркий костёр привлекал компанию обогреться [на воздухе было -17° С] и побеседовать об окружающей местности.
   С зарёю следующего дня караван снялся и пошёл в прежнем южном направлении с целью выбраться из глубокой впадины общей долины Хуан-хэ на прилежащее плато. Так как верховья речек и ручьев, впадающих в Жёлтую реку справа, образовали много ледяных каскадов, то мы принуждены были итти в обход этих неудобств и цепляться по страшной крутизне глинистых или лёссовых обрывов, прежде нежели поднялись на перевал Нара или "Риала", что значит перевалить. Отсюда ясно обрисовывалась в тумане глубокая горная падь - брешь, сделанная в массиве, ниже Гуй-дуя, могучей Жёлтой рекой. В отдалении виднелся северный альпийский хребет, словно восточное {Западная часть хребта, по словам тангутов, называется "Цорго". Горы, тянувшиеся тёмным валом ближе и западнее Цорго, известны под названием "Амнэ-воен".} продолжение Южно-Кукунорских гор, а на юге вздымался величественный Джахар.
   Вершины гор белели снежным покровом; кое-где, по террасам прилежащих высот, рядом с жалким подобием хлебных полей темнели банаги кочевых тангутов, а высоко, в увядших, мерзлых альпах паслись табуны лошадей и стада баранов и чёрных домашних яков.
   Грязные ветхие палатки тангутов обычно внутри делятся на две половины: правую - мужскую, и левую - женскую; в центре располагается очаг. По краям, вдоль полотняных стен, складываются кожаные мешки с чюрой или сухим творогом, зерном и прочими припасами; там же лежат и вьючные сёдла. Прямо на земляном полу расстилаются засаленные войлоки и овчины, заменяющие туземцам постели. Подле богатых палаток нередко устраивается загородка - загон для баранов, бдительно охраняемых свирепыми собаками...
   Следуя постепенно вверх по речке Чин-чю, мы вскоре вступили на луговое плато, носящее характер кукунорских степей. Волны увалов, отливая волнистым оттенком превосходных кормовых трав, тянулись бесконечными грядами с северо-запада на юго-восток. Местами они встречались и переплетались с целой системой песчаных барханов, надвигавшихся с северо-запада, из пустыни Магэтан, начинающейся почти от самого хребта Джупар. Барханы имели преимущественно северовосточное - юго-западное простирание, круто обрываясь рыхлыми склонами к юго-востоку и представляя твердые пологие скаты с наветренной стороны. Соприкасаясь с горами, пески незаметным образом сглаживали холмистый рельеф плато и иногда достигали сотни футов высоты [до 30 м].
   Из оазиса Гуй-дуя в княжество Луцца ведут три дороги. Восточная следует по высоким горам, западная тянется через унылые пески Магэтан, а средняя, которую избрала экспедиция, извивается среди мягких холмов и долин, минуя многочисленные речки {Правые притоки Хуан-хэ, стоявшие в это время почти без воды.} с ледяными накипями в горах и захватывая лишь незначительный рукав песков, шириною около шестидесяти верст. По словам тантутов, в летнее время этот пустынный переход крайне тяжёл и утомителен, так как присутствие раскалённых песков сильно повышает общую температуру окружающего воздуха.
   Чем дальше мы подвигались на юго-юго-запад, тем казалось, что горы теснее обступали наш караван; вершины попутных холмов открывали новые долины, речки и новые горизонты. Оставив позади речку Ца-нага, откуда мы любовались тёмной высотой Чачан-кэ на западе, караван вскоре поднялся на перевал Ртыга-нига. Серебристо-белые вершины Джахар на юго-востоке и грандиозный хребет Джупар на юге обрисовывались всё с большей ясностью... Спускаясь с перевала, мы обогнули щелевые выступы и пошли на пересечение волнистого лугового пространства, к речке Гомын-гзюн, убегавшей в сторону впадины Хуан-хэ по узкой глубокой балке.
   Экспедиция держалась юго-западного направления, обычно пристраиваясь на ночлег в соседстве тангутских стойбищ. Во время пути караван сопровождался кавалькадой всадников, подгонявших упрямых яков - наших новых вьючных животных, заменивших усталых лошадей и мулов.
   По мере углубления внутрь неведомой дикой страны, туземное население становилось всё более и более своенравным и дерзким. Чувствовалась повышенная атмосфера... Накануне буддийского нового года, подводчики, отправленные с нами по приказанию гуйдуйского тин-гуаня и получившие деньги вперед, заявили мне, что они хотят возвратиться домой и просили отпустить их животных. Не успели мои спутники с помощью китайца-переводчика нанять новых яков у ближайших тангутов, чинивших по этому поводу нам всевозможные препятствия, как подводчики, бросив нас на произвол судьбы, скрылись...
   Ночь под Новый год была облачная и тихая; лишь изредка разносился громкий лай свирепых тангутских псов, стороживших покой своих хозяев. Мы спали чутко, не раздеваясь, с оружием в руках, вверяя бивак бдительности двух часовых.
   На утро девятого января со стороны стойбищ кочевников слышались звуки раковин и прочих молитвенных атрибутов; подле банагов зажигались костры и совершались молебствия, причём мужчины и женщины делали земные поклоны, обернувшись лицом к востоку, к трём священным девственным вершинам: Амнэ-джагыр, Гига-амнэ-консым и Джахар.
   Наш путь за рекою Мдурци-чю пролегал по ущелью, обставленному крутыми склонами; справа густо поросла карагана, будучи основательно засыпана песком, а слева расстилались отличные кормовые луга, орошаемые тремя ручьями. Пески, проникавшие также и на дорогу, нагревались солнцем до 15,2° С, несмотря на полуясное небо и температуру воздуха в тени, не превышавшую -1,6° С. Перевал Дорци-нига, поднятый так же высоко, как Ладин-лин {Альпийский хребет, т. е. восточное продолжение гор Южно-Кукунорских с перевалом (на нашем пути от Синина в Гуй-дуй) Ладин-лин, или Лачжи-лин, поднимающимся свыше 12 000 футов [3 600 м] над морем.} и увенчанный красивым обо, встретил нас неприветливо - крепким южным ветром, с силою бившим в лицо. Горизонт долгое время оставался закрытым нагроможденными в беспорядке высотами, и, только перейдя на второстепенную по сравнению с Дорци-нига вершину, мы увидели широкую долину Монра {Замыкавшуюся на юге горами Сергюль или Xapa-гол, как их называют монголы.} и вышеописанные пески Магэтан.
   В окрестностях перевала экспедиция столкнулась с туземным разъездом, следовавшим куда-то с заводными конями. Тангуты с важным деловым видом осведомились о том, кто мы такие, а затем, ретировавшись в сторону, пропустили наш караван мимо себя, тщательно рассматривая каждое животное...
   Становилось уже темно, когда мы разбили палатки, устроившись снова рядом с кочевьем тангутов в урочище Тун-нчи между речкою Лончен-чю, выбегающей из гор Юла, и песками. Обитатели банагов, кажется, все перебывали на биваке под предлогом продажи аргала, молока и проч. Не желая итти против местного обычая, мы принимали без всякого удовольствия угрюмых неопрятных гостей, неизменно угощая их традиционным чаем...
   Погода между тем установилась довольно благоприятная; днём было тепло и тихо, воздух оставался прозрачным, а ночью, при морозе в 20° С, наблюдался лишь слабый ветерок, тянувший с гор. Караван подвигался успешно и надеялся в самом скором времени достичь тангутского княжества Луцца, где предполагалась первая от оазиса Гуй-дуя днёвка.
   Состоящая приблизительно из сотни банагов, ставка луццаского управителя лежит в урочище Шаныг {Интересно отметить, что в данной местности встречается миого монгольских названий, приуроченных к различным холмам, рекам, долинам и пр. Так, на своем пути я встретил холм "Цаган-тологой", горы "Xapa-гол" и урочище "Шаныг". Однако монголы уже лет сто шестьдесят назад были изгнаны из этого края свирепыми нголоками и другими разбойниками Тибетского нагорья.}, в превосходной пастбищной долине [южнее сухого русла речки Мон-чю], поперек которой экспедиция шла целый день, держа направление на известную группу чёрных палаток.
   Тангутский князь делит свои владения на четыре хошуна, причём каждый хошун, насчитывающий до двухсот пятидесяти человек населения, управляется бэйсе.
   Подъезжая к вышеупомянутому урочищу мы повстречали немногочисленную, но весьма нарядную группу туземцев, одетых в праздничные костюмы и вооружённых саблями и даже винтовками.
   Вблизи княжеской ставки нас встретили сначала сын князя - молодой красивый амдосец, выехавший вперед с княжеской дворней и почтительно взявший за повод мою лошадь, и сам Лу-хомбо или "Рачжа", как его называют окрестные обитатели. Он появился в сопровождении нескольких женщин, одетых в цветные, разукрашенные лентами, бирюзою и раковинами шубы. Несмотря на семидесятитрёхлетний возраст, крепкий мускулистый с несколькими глубокими шрамами на голове и теле, которое старик иногда обнажал, спуская шубу с правой руки, Лу-хомбо производил впечатление сильного, закалённого в боях воина, а может быть, и просто разбойника... После обычных приветствий, мы вошли в обширную, сравнительно чистую палатку, где уже было готово обычное угощение - чай со свежим, только что поджаренным на бараньем сале, печеньем. В мужской половине банага, аккуратно застланной ковриками, мы разместились по старшинству: я сел у самой печи vis а vis с главою дома. Хозяин приветливо предложил мне отведать местного напитка, прося не стесняться и закусить как следует. Молодой князь то и дело брал с печи котелок и подливал мне чаю, прибавляя к нему кусочки хлеба.
   Приняв угощение, я пожелал выбрать место для лагеря экспедиции; старик вместе с сыном тоже направились со мною и помогли разрешить этот вопрос. Мы остановились на открытой площадке, залегавшей саженях в ста от княжеской ставки и отделявшейся от нее длинным невысоким увалом, протянувшимся поперёк долины. Тем временем подошёл и караван. По окончании первых необходимых работ по развьючке животных и установке бивака оба князя попросили меня отпустить всех моих спутников на чашку чая после дороги. Всё, казалось, шло самым лучшим образом, тем более, что при экспедиции следовал официальный китайский переводчик из Сининского управления, снабженный всякого рода бумагами для оказания нам содействия со стороны амдосцев.
   Угостив русских молодцов, сановные тангуты направились в наш лагерь и положительно его осадили. Все наши гости оказались большими любителями выпить и без всякого стеснения заставили меня наполнять ежеминутно опоражнивавшиеся чарки крепчайшим спиртом, взятым для этой цели из запасов экспедиции {Спирт всегда имеется для коллекционирования рыб, змей, ящериц, а равно и мелких грызунов и даже птичек.}. Этот напиток очень понравился князьям, и они в знак одобрения поднимали кверху большие пальцы рук... Вначале я было попробовал предложить дикарям-номадам коньяку, - напрасно, коньяк, по их отзывам, "напиток женский"!.. В своих деловых беседах Лу-хомбо оказался, к сожалению, очень несговорчивым. Несмотря на все мои доводы, он требовал от экспедиции одну из лучших винтовок, как дань за право следования каравана через его владения; за вьючных животных и проводников князь просил особую и тоже очень высокую плату... Предложенным мною револьвером он пренебрег и даже назвал оружие "детским".
   Наугощавшись спиртом всласть, тангуты стали пьянеть, и я уже предвидел некоторые могущие возникнуть осложнения, неизбежные при всяком нервном возбуждении, как совершенно неожиданно меня выручила старушка-княгиня. Эта маленькая тщедушная женщина пришла как раз во-время и без труда увела захмелевшего супруга, проронившего мне невнятно по дороге - "завтра будем говорить о делах, о вашем дальнейшем пути, а сегодня я жду подарков". Подарки, действительно, князь частью уже получил, а частью они были направлены вслед за ним.
   Два дня шли бесплодные переговоры, не приведшие ни к какому положительному результату. Для Лу-хомбо всего предлагаемого нами - и новых по

Другие авторы
  • Соррилья Хосе
  • Писарев Александр Александрович
  • Осиповский Тимофей Федорович
  • Берви-Флеровский Василий Васильевич
  • Джунковский Владимир Фёдорович
  • Помяловский Николай Герасимович
  • Чехова Мария Павловна
  • Якубович Петр Филиппович
  • Каменский Андрей Васильевич
  • Сапожников Василий Васильевич
  • Другие произведения
  • Баратынский Евгений Абрамович - Эда
  • Алданов Марк Александрович - Пуншевая водка
  • Державин Гавриил Романович - Объяснения на сочинения Державина
  • Шепелевич Лев Юлианович - Генрик Сенкевич
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Семейство, или Домашние радости и огорчения. Роман шведской писательницы Фредерики Бремер...
  • Страхов Николай Николаевич - Поминки по И. С. Аксакову
  • Карамзин Николай Михайлович - Отчего в России мало авторских талантов?
  • Савинков Борис Викторович - То, чего не было
  • Хаггард Генри Райдер - Лейденская красавица
  • Кармен Лазарь Осипович - Сын мой
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 508 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа