Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото, Страница 6

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ли познакомиться, свыкнуться с ним, сжиться с его скрытыми тайнами, понемногу открывавшимися нам; странно - между древним мертвым городом и нами как бы установилась необъяснимая внутренняя духовная связь.
   После некоторого обсуждения я решил предложить А. А. Чернову остаться еще на двое суток в Хара-хото, придав ему в помощь Мадаева, самому же мне нужно было спешить на важное свидание с торгоуг-бэйлэ.
   Накануне отъезда из города, за вечерним общим чаепитием, я попросил балдынцзасакского проводника-ламу погадать нам о завтрашнем дне. Лама немедленно взял баранью лопатку, положил в огонь и, прокоптив ее дочерна, до появления трещин, снял и бережно положил возле себя; затем глубокомысленно, взяв лопатку в левую руку, правой стал водить стебельком вдоль трещин и пророчествовать: "завтра начальнику предстоят две радости: первая - большая, вторая - поменьше; первая будет заключаться в богатой находке при раскопках, а последняя радость исполнится по дороге на главный бивак, когда начальник охотясь застрелит хорошего зверя". Не могу не отметить, что оба предсказания сбылись в точности. П. Я. Напалков и Арья Мадаев в субургане А обнаружили богатое собрание рукописей и чудный образ на полотне "Явление Амитабхи", а я, действительно, на пути к Торой-онцэ убил отличного рогатого хара-курюка...
   По прибытии, на главный бивак, где нас с большим нетерпением ожидали наши спутники, мы поспешили снарядить двух казаков с продовольствием и питьевой водой для наших хара-хотоских отшельников и занялись подготовлением к предстоящему трудному переходу пустыни, по направлению в Алаша-ямунь.
   Ранним утром двадцать третьего марта к нам на бивак пожаловал сановный гость - Хагоучин-торгоут-Даши-бэйлэ, как выражался полностью титул торгоут-бэйлэ... Это был высокий, худощавый и совсем ещё бодрый человек шестидесяти лет, с чисто-китайской манерой обращения; вежливость его граничила с самоунижением, он всё время извинялся за бедность и малонаселённость его владений и объяснял эти недостатки неоднократными магометанскими (дунгане) разгромами. Как бы не осмеливаясь противоречить мне ни в чем, бэйлэ на все мои вопросы старался дать положительный ответ и обещал, по возможности, облегчить следование экспедиции по новому, ещё не изученному пути, через Хара-хото, Гойцзо и Дын-юань-ин к Жёлтой реке.
   По окончании делового разговора мы стали забавлять бэйлэ граммофоном, а потом угостили его завтраком... Торгоут-бэйлэ засиделся у нас довольно долго: покуривая одну сигару за другою, он видимо наслаждался необычайным удовольствием. На прощанье я снял с нашего гостя фотографию, за что, в числе прочих подарков, поднес ему и свою карточку. Уезжая, бэйлэ дал понять, что будет очень польщён нашим ответным визитом... Из подарков он оставил на нашем биваке два - часы и музыкальный ящик - с просьбой обучить пользованию ими его подчиненного...
   Весь следующий день прошёл у нас в разнообразных занятиях - писались отчёты о содеянном, причём особенно подробно мы касались Хара-хото; некоторые рукописи и образа, повторяю, тут же укладывались для отправки в Петербург. Возвратившийся из мёртвого города накануне и привезший ценные дополнения к находкам геолог Чернов также составлял специальный отчёт о своих работах. Слух в Торой-онцэ о какой-то европейской экспедиции, будто бы выступавшей из Урги по направлению Гурбун-сайхана, заставил нас особенно тщательно отнестись ко всем докладам, отправляемым в Географическое общество и Академию наук {"Вести из Монголо-Сычуанской экспедиции под начальством П. К. Козлова". Известия И. Р. Г. О., том XLIV, вып. VII, 1908 г. Стр. 453-466.}.
   На утро двадцать пятого марта мы, наконец, собрались с визитом к торгоут-бэйлэ, ставка которого лежала недалеко от нашего бивака, между Морин-голом и Ихэ-голом, но отделялась от нас четырьмя многоводными рукавами Ихэ-гола. Между этими реками с грязной, мутной водой, там и сям были устроены колодцы, существование которых обусловливалось непостоянством легко перемещающихся русел. Предупредительный хозяин заранее выслал нам лошадей и своего проводника, так как без знающего человека путешествие по долине Эцзин-гола среди бесконечных бугров и всевозможных зарослей было бы крайне затруднительно. Миновав кумиренку Бага-Даши-чойлэн, приютившуюся между средними рукавами Ихэ-гола и благополучно совершив все переправы, кроме последней, где ввиду высокой воды и топкого илистого дна один из нас против воли принял холодную ванну, мы увидели, наконец, вдали княжескую ставку. Наш проводник Бата, как подчинённый, при виде ставки своего господина должен был слезть с лошади и итти пешком; мы же подъехали к самым коновязям и, оставив лошадей на попечение подоспевших слуг, направились к саду, огороженному частоколом, где среди тамариксовой рощицы симпатично стояли большие юрты бэйлэ... Около одной из юрт толпилось много народу; какие-то нарядные женщины суетились, перебираясь из одного помещения в другое, украдкой взглядывая на нас; здесь же стоял сам князь с чиновниками, во всём своём парадном одеянии. Он принял нас очень любезно и всё время видимо волновался: руки его дрожали... голос прерывался {Злые языки шептали: "князь немного покуривает опиум"!..}. Справившись со смущением, бэйлэ очень радушно угостил нас превосходными пельменями и чаем, к которому подали чисто европейские услады: сахар, печенье, мармелад и проч. Мы уже давно так вкусно не ели, и все эти кушанья казались нам самыми изысканными лакомствами...
   За всё время моего визита разговор шёл более или менее шаблонный; бэйлэ старался избегать интересной для нас темы о Хара-хото и сказал только, что подчинённый ему народ представляет из себя некультурную массу степных дикарей, которые ничего не знают и науками не занимаются, "не то что вы, русские"... "Впрочем", - заключил он, - "я никому не мешаю производить раскопки в мёртвом городе, но кажется до сих пор все попытки найти какой-либо "клад" не увенчались успехом". По этому поводу, между прочим, наш проводник заметил, что в юности он слышал от стариков о серебре и золоте, которое в большом количестве находили в развалинах Хара-хото.
   Во время нашего пребывания у бэйлэ у него гостила жена кобуксайрьского вана, с его цзахиракчи, сопровождавшего княгиню на богомолье в Гумбум. Паломница следовала обратно в Чжунгарию. Узнав от цзахиракчи, с которым я довольно много беседовал, что начальник русской экспедиции хорошо знает ее родину и очень симпатично о ней говорит, ванша прислала мне приветственный хадак и сожалела, что этикет не позволяет ей познакомиться со мною на чужой стороне, заочно пожелала мне счастливого пути и всякого успеха в моих начинаниях.
   Из частных разговоров с приближёнными бэйлэ я случайно узнал, каким тяжёлым гнетом ложится на всё торгоутское население "албанная" повинность, которой они обязаны всем проезжим чиновникам - китайцам. Стремясь всегда уклониться от этой повинности, торгоуты не постеснялись частично отказать в животных даже далай-ламе, когда он со своей свитой проезжал через их хошун; но на этот раз они были наказаны. Своенравные тибетские чиновники пришли в неистовство и угрозами заставили торгоутов выполнить "албан", т. е. выставить известное количество подвод, оскорбив словами и действием адъютанта бэйлэ.
   За нанятых животных для экспедиции торгоут-бэйлэ получил хорошие подарки и авансом плату и так был тронут, что прислал мне в благодарность двух отличных лошадей, которых, к сожалению, в виду предстоявшего перехода через пустыню, я не мог принять... Князь некоторое время был в смущении, но осведомившись о моём симпатичном отношении к буддийской религии, сам лично привёз мне на бивак бурхана с хадаком и просил принять его на память...
   Между тем тепло надвигалось с каждым днем; температура воды в Мунунгин-голе в 1 час дня достигала 8,9°С. Вблизи бивака парочка сорок начала уже хлопотать с постройкой гнезда... Попрежнему в порядочном количестве летели на далекий север лебеди, а изредка стайками в девять - двенадцать особей тянулись и большие кроншнепы. У самой реки всё больше и больше пробивалась первая зелень камыша, но в общем растительность показывалась из земли довольно боязливо: её развитию в значительной мере препятствовали западные и восточные бури или крепкие ветры, дувшие почти ежедневно.
   Благодаря такому состоянию атмосферы, трудно было ожидать, чтобы в Алашанской пустыне, у порога которой мы стояли, рано начались изнурительные жары, а потому мы решили особенно не торопиться движением к югу, а лучше посвятить ещё несколько дней дополнительным исследованиям нашего таинственного Хара-хото. В виду этих соображений, я вновь отправил двадцать восьмого марта трёх своих младших спутников в мёртвый город, предоставив им в смысле раскопок полную свободу действий. Сам я с Черновым и Напалковым остался на один день, в Торой-онцэ для того, чтобы не торопясь закончить письма и отчёты в Географическое общество и Академию наук. Отчёт геолога Чернова вместо маленькой заметки вылился в обстоятельную работу, которую он и доканчивал в течение всей последующей ночи.
   Утром двадцать девятого марта мы выступили, держа направление почти строго на юг. Погода стояла хмурая и холодная. Упорный восточный ветер понижал температуру и омрачал воздух тучами песчаной пыли. Вот эти-то ветры в пустыне, дующие преимущественно с восточной или западной части горизонта, надвигают на Хара-хото всё большие и большие массы песку. Песок перегоняется по песчаным откосам через стены мёртвого города и с каждым годом увеличивает свою толщу, скрывая те или другие богатства города - большие или меньшие остатки второстепенных развалин зданий храмов, субурганов и проч.
   Пройдет десяток-другой лет и будущий исследователь древнего города Хара-хото найдёт здесь иную картину - иное расположение песчаного покрова...
   На полпути от Хара-хото мы отметили развалины крепости, с внутренним двором длиною в пятьдесят и шириною в шестьдесят шагов. Здесь, по преданию, ютились жившие вблизи древнего города земледельцы. Чем ближе мы подходили к Хара-хото, тем больше манил и звал к себе наш тихий и сонный друг... Вот показались знакомые шпицы субурганов, венчающих северо-западный угол крепости. Поднявшись на террасу, я указал каравану направление на западные ворота города, а сам поехал более прямой тропинкой к северной бреши, за которой вскоре очутился у бивака наших археологов; сами же они находились в юго-восточном углу крепости, где над тремя усердно работавшими фигурами взвивался высокий столб пыли...
   Арья Мадаев порадовал меня новыми интересными находками тяжёлых металлических предметов, в роде овальной доски, стремени, новых монет и даже новых рукописей... Устроившись лагерем и попив чаю, мы все принялись за работу, причём каждому представлялась широкая инициатива. К вечеру энергия стала заметно ослабевать: предыдущие плодотворные раскопки избаловали нас и каждому невольно хотелось найти что-нибудь особенное, еще невиданное... Ночь быстро спустилась на вечно сонный, отживший город. Бивак скоро затих - все уснули. Мне как-то не спалось; я долго бродил по развалинам и думал о том, какая тайна скрыта в добытых рукописях, что откроют нам неведомые письмена?.. Скоро ли удастся разгадать, кто были древними обитателями покинутого города... Грустно становилось мне при мысли, что назавтра в полдень мне суждено покинуть мое детище - Хара-хото. Сколько радостных восторженных минут я пережил здесь! Сколько новых прекрасных мыслей открыл мне мой молчаливый друг!.. Невольным образом он расширил горизонт моих знаний, указал чуждую мне до тех пор отрасль науки, к которой с этой минуты я должен направить всю пытливость своего ума...
   На следующий день все члены экспедиции вновь разошлись по разным уголкам крепости. Юный казак Содбоев, исследуя южную стену, наткнулся на скрытую в ней комнату с куполообразным верхом. Комната была пуста, только на окне лежала одна единственная монета. Забайкальцы своей компанией усердно рыли в ста шагах к северо-востоку от развалин No 1 и, вскрыв остатки древней постройки, обнаружили в ней несколько предметов - вачир, чётки, чашечку, гирю, молоток и проч. Гренадер Санакоев работал вблизи субургана А, по всей вероятности, обставленного пристройками, заключавшими в себе большие глиняные изображения бурханов. Здесь Санакоеву удалось добыть маленького каменного китайского типа бурханчика, о котором упоминалось выше.
   В то время, как я укладывал последние находки, намереваясь вскоре снять бивак, принимавшие добровольное участие в работах монголы-ламы принесли мне целое собрание однообразных по виду, но различных по размерам китайских ассигнаций, с красной правительственной печатью1. Ассигнации эти общим свёртком найдены были вблизи "Торговой" улицы, вне домов, под слоем сухой песчано-навозной почвы, мощностью до полфута [15 см]. Приобщив и это повторное любопытное приобретение к прочим находкам, мы окончательно запаковали наши ящики, наполненные исключительно хара-хотоскими археологическими ценностями и выступили в дальнейший путь...
  
   1 "Из находок П. К. Козлова в г. Хара-хото". III. "Образцы ассигнаций Юаньской династии в Китае". Вл. Котвича. И. Р. Г. О. XLV 474-477 (1909). "Среди предметов, присланных П. К. Козловым, пишет В. Л. Котвич, оказалось восемь государственных кредитных билетов (бао-чао) Юаньской (монгольской) династии, царствовавшей в Китае с 1280 по 1368 г. Факт широкого распространения при этой династии ассигнаций был общеизвестен, благодаря сказаниям Марко Поло (38) (кн. II, гл. XXIV), исследованиям комментаторов этого путешественника - Vule, Pauthier, арх. Палладия, и ряда других учёных, как Bushell, японец. Shioda Saburo, которые извлекли много интересных сведений из китайских источников. Однако этим учёным не удалось разыскать ни одного экземпляра юаньских ассигнаций, и только Бушеллю привелось слышать, что они имеются в коллекции какого-то китайца в Шаньдуне. Таким образом, находка П. К. Козлова представляет собою большую ценность"...
   ...В заключение своей статьи В. Л. Котвич говорит: "Описанные выше билеты, помимо своего основного значения, как первые образцы неразменных ассигнаций, которыми монголы наводнили подвластные им страны и прежде всего Китай, представляют важность и в другом отношении: находка в Хара-хото даёт основание предполагать, что этот город был ещё в период между 1287 и 1368 гг."
   А. Иванов. "Бумажное обращение в Китае до XV века. С тремя рисунками в тексте". "Материалы по этнографии России". Том второй. Стр. 1 - подстрочно - "Бумажные деньги XIV в. описаны на основании образцов из коллекции П. К. Козлова, найденных в г. Хара-хото".
  

 []

ГЛАВА ПЯТАЯ

ОТ ХАРА-ХОТО ДО ДЫН-ЮАНЬ-ИНА

Общая характеристика впереди лежащей пустыни.- Древний Хан-хай.- Урочище Боро-цончжи.- Долина Гойцзо - своего рода оазис в Монгольской пустыне.- Новый вид дикой кошки (Felis chutuchta [Felis ocreata]) - Местные или попутные монголы.- Священное обо и целительный источник.- Дополнительные мысли о пустыне.- Прилежащие горы.- Пересечение маршрута моей "Монголо-Камской" экспедиции.- Китайские торговцы в пустыне.- Неожиданная встреча с посланцами Алаша-цин-вана.

  
   Пребывание в самом центре Монгольской пустыни с целью изучения Эцзин-гола и весенней жизни при Сого-норе, а главное - открытие развалин Хара-хото мелькнуло как приятный сон. Перед нами встала во всей своей трудной и малопривлекательной форме Алашанская пустыня, простирающаяся на пятьсот шестьдесят верст к юго-востоку - это своего рода сухой песчано-каменистый океан, изборождённый волнами гряд и холмов, напоминающих морские волны... Нашему кораблю пустыни - верблюжьему каравану суждено было переплыть древний "Хан-хай" в двадцать пять дней, считая в том числе и две невольные дневки, устроенные из-за пыльной и снежной бурь и намеренно медленное передвижение, по пятнадцати-восемнадцати и шестнадцати вёрст в течение трёх дней по оазису Гойцзо... Трудность пути вознаграждалась законченностью первой задачи экспедиции и новизною местности, по которой некогда пролегала оживлённая дорога, связывающая тан-гутскую столицу Си-ся (39) с западным Китаем или городом Нин-ся - с одной стороны, и предстоящей стоянкой в Алаша-ямуне и экскурсиями в алашанских горах, о которых мы также мечтали с самого начала путешествия, - с другой.
   Первый наш переход по пустыне лежал исключительно среди хан-хайских осадков. Дорога шла частью по поверхности ровных террас, усыпанных мелкой галькой, частью спускалась в песчаные впадины, "местами с такырными площадками". Интересно отметить, что свита грубозернистых или слюдисто-глинистых ханхайских песчаников дислоцирована: на протяжении нескольких вёрст замечается пологое падение на восток-юго-восток и восток {А. А. Чернов. "Известия" И. Р. Г. О. Т. XLV. 1909. Стр. 132.}.
   За сухим руслом, омывавшим когда-то Хара-хото с юго-востока, мы поднялись на пустынную пёстро-каменистую террасу, с которой, оглянувшись назад, видно сероватую, землистого цвета крепость, почти совершенно потонувшую в пыльной мгле. Оба берега упомянутого русла довольно крутые и обрывистые {В обрывах особенно ясно выделяются серые или красные шанхайские отложения.}, местами поросли тамариксом и саксаулом, вокруг которых образовались порядочные холмы песочной пыли; эти растения имеют способность доставать влагу с значительной глубины и потому встречаются в пустыне всюду, где водный горизонт не слишком далёк. Пройдя два-три лога, имевших меридиальное простирание, мы увидели на юго-восточном горизонте длинные островки ханхайских отложений, на которых местами возвышались большие "цончжи", эффектно игравшие в мираже. "Цончжами" в Южной Монголии называются глинобитные башни, отчасти напоминающие таковые, сооруженные современными китайцами в Восточном Туркестане (40). Эти башни или маяки пустыни служат придорожными знаками, указывающими направление древних торговых путей - продольных от Эцзин-гола к Жёлтой реке или точнее к Алаша-ямуню и поперечных от Гань-чжоу на север, в Халху или Да-курэ.
   Вступив на исторический тракт, ведущий в Алаша, или точнее в Дын-юань-ин, экспедиция поставила себе задачей его разностороннее исследование; местами эта древняя большая дорога ясно намечалась среди пустыни, благодаря своему определённо выраженному хрящеватому грунту, местами же она совершенно терялась, исчезая в сыпучих песках.
   Нашей первой остановкой после Хара-хото было урочище Боро-цончжи, расположенное на характерном острововидном пьедестале красных ханхайских отложений. Приближаясь к нему, мы отметили первую за эту весну змею типа стрела-змея, выползшую погреться на солнце; вспугнутая видом и криком моего верхового верблюда, она довольно быстро исчезла в своём скромном логовище и потому не попала в коллекцию. Тут же в песке нами была поймана маленькая ящерица...
   В долине Боро-цончжи, где водоносный горизонт проходил всего на глубине двух-трех футов [до 1 м] и вода вообще очень чиста и приятна на вкус, залегают довольно хорошие пастбища; местами большие пространства сплошь заняты камышом, среди которого выделяются спорадически разбросанные корявые тограки. В кормных уголках равнины с своими юртами и скотом ютятся монголы, прикочевавшие из разных мест; здесь есть представители северных, северо-западных, восточных и юго-восточных соседних хошунов. По словам наших проводников, в данное время население Боро-цончжи еще очень незначительно, но в лучшую летнюю пору года оно увеличивается в несколько раз.
   В течение всего дня тридцатого марта простояла ясная и приветливая погода; для этих мест воздух был необыкновенно прозрачен и тих. Несмотря на это обстоятельство пернатые совсем не давали о себе знать и только один пустынный чеккан (Saxicola deserti atrigularis), сидя на солнышке на ветке тограка, уныло выводил свою бесхитростную песню. В полдень - точнее в 1 час дня - в тени температура поднялась до 13,1° С, а на следующий день в то же время - до 19,3° С, ночью же было настолько холодно, что вода в ведре основательно замерзла, а в колодце образовалась тонкая ледяная корка; таково свойство континентального климата.
   За кормною долиною Боро-цончжи {Через Боро-цончжи проходит вышеупомянутая древняя дорога из Гань-чжоу в Да-курэ.}, служащею, между прочим, границей владений торгоут-бэйлэ и алаша-цин-вана, снова началась пустыня... Мы вскоре вступили в полосу барханов, преимущественно грядовых, вытянутых в меридиональном направлении. В общем, барханы редко превышали пятнадцать-двадцать футов [5-7 м], но встречались среди них также, в особенности в южном направлении, отдельные гиганты, достигавшие двухсот-трехсот футов [70-100 м]. Западные наветренные склоны песчаных холмов были обыкновенно пологие и плотные, восточные же - крутые и рыхлые. Извиваясь красивыми складками, пески то размыкались в стороны, давая нам широкий простор, то снова сближались, сжимая нас в своих объятиях... Наш караван иногда попадал в длинные узкие лабиринты барханов и некоторое время блуждал по ним, отыскивая еле заметную тропинку, заметенную ветром... Среди песков кое-где виднелись обо, сложённые монголами на выдающихся по высоте местах из ветвей саксаула; в промежутках среди барханов изредка залегали оголённые блестящие площадки с налётами соли или расположенный волнами песок более значительной крупности или, наконец, полулунные углубления, наполненные водой... В подобных местах, называемых "нор", то есть "озеро", туземцы останавливаются на ночлег...
   Преобладающими растительными формами в песках были камыш и саксаул, реже встречались тамарикс и оригинальное пальмообразное растение Cynomorium coccineum... Животная жизнь, которая всегда так радует глаз, была представлена очень бедно: больше всего встречалось мелких грызунов - песчанок и проч., зайцы попадались очень редко. Ящерицы почти все еще спали, змеи только начали просыпаться; одни жуки особенно энергично бегали взад и вперед, оживляя мёртвые, согретые солнцем пески {Тридцать первого марта в 1 час дня пески Гулэр-цаганен-илису накалились до 45,3° С.}.
   Из птиц мы встречали всё ещё пролётных гостей - серых гусей, белых плисок, садившихся иногда вблизи проходящего каравана, чекканов, седого луня и немногих других, стремившихся к северу; а из оседлых - саксаульных соек и пустынников или больдуруков (Syrrhaptes paradoxus).
   Пройдя семьдесят пять верст от Боро-цончжи по дороге, извивающейся то среди кустарниковых бугров, то по барханам, экспедиция пересекла небольшой участок пустыни и с последнего увала увидела широкую долину Гойцзо, убегавшую далеко на восток. Западный край долины отливал желтизной волновавшегося от ветра камыша, а на севере темным валом залегали высоты Хайрхан, их западная, средняя и восточная части, входящие в состав южной окраины горного поднятия Эргу-хара {П. К. Козлов. "Монголия и Кам".}.
   Представляющая собою восточное продолжение известной "Центрально-Гобийской впадины", котловина Гойцзо расположена на высоте 2750 футов [840 м] над уровнем моря и простирается в широтном - с ЗСЗ на ВЮВ - направлении вёрст на восемьдесят, в то же самое время имея ширину от пятнадцати до тридцати вёрст. Вдоль северной и южной окраины котловины тянутся обрывы ханхайских осадков, имеющих интересные затейливые очертания, напоминающие развалины городов, и обдутые, обточенные ветром и песком башни; при этом южные террасы ханхая засыпаны высокими песчаными барханами.
   Центральная часть Гойцзо покрыта кустарниковыми буграми, между которыми расположены голые глинистые площадки или значительные пресноводные бассейны; глинистых площадок больше в западной части котловины, которая здесь является более ровной, так как песчаных бугров мало, а вместо них раскинулась песчаная степь, заросшая камышом. Несмотря на соседство бедной атмосферными осадками Центральной Гоби, долина Гойцзо отличается обилием влаги; здесь встречаются не только отдельные ключи, наполняющие значительные бассейны, но можно также наблюдать целые покатости, по которым непрерывно сочится вода, делая их топкими. Очень интересным является то обстоятельство, что водные источники выходят на поверхность земли большею частью не на самом дне общей котловины, а во второстепенных частных впадинах, расположенных у подошвы южных высот...
   Богатство водою обусловливает в Гойцзо относительное обилие растительности и животной жизни и делает ее в глазах номадов "прекрасным оазисом", притягивающим к себе одинаково как усталого после пустыни путешественника, так и кочевника-монгола.
   Мы решили следовать вдоль южной окраины котловины Гойцзо, делая ежедневно лишь небольшие переходы для того, чтобы без особого утомления возможно подробнее изучить ее. Подъезжая к первому с запада колодцу Оролгэн-худук, мы подняли стайку больших, вероятно, пролетных дроф, которые тотчас улетели в северо-западном направлении... Душа радовалась, глядя на стаи многочисленных пернатых, отдыхавших на воде или вблизи озерок, на изящных одиночек хара-сульт и робких зайцев, часто выскакивавших из зарослей на открытые места...
   День второго апреля был особенно ясный и теплый; мы остановились на берегу озерка, вблизи монгольского стойбища "Хашата". Лебеди, утки-чирки, обыкновенные журавли, серые цапли и другие пролётные странники нередко подлетали к воде и усаживались на берегу, нисколько не стесняясь нашим присутствием, или, прокричав раз-другой, уносились дальше. В тот же день, вблизи бивака мы видели одинокую щеврицу (Anthus spinoletta blackistoni), белую плиску (Моtacilla leueopsis [Motacilla alba leueopsis]) - и другую - ее жёлтую сестрицу (Budytes borealis [Budites citreola]), седого луня (Circus sp.) и постоянного нашего спутника - коршуна черноухого (Milvus melanotis). К вечеру, когда в природе всё приутихло и взошла луна, красиво озарившая спящую долину, на душе стало ещё приятнее и лучше. Несмотря на ночное время, всюду чувствовалась жизнь: на озерке изредка, продолжали раздаваться голоса неугомонных турпанов и пролётных серых гусей; майские жуки с приятным жужжанием носились по воздуху и лягушки по-весеннему налаживали свой оригинальный концерт... Лишь одни комары, которых благодаря влаге развелось множество, слегка нарушали прекрасное вечернее настроение. Температура воздуха днем держалась около 25° С, ночью же, как и раньше, она сильно опускалась и нередко на соседних болотах вода покрывалась тонким стекловидным льдом.
   В общем, я могу сказать, что долина Гойцзо с своими ключами и озерками, с своим высоким камышом, с своими скромными местными обитателями, ютившимися со скотом в камышовых зарослях, в небольшом размере, напомнила мне Цайдам {П. К. Козлов. "Монголия и Кам".}...
   Третьего апреля мы расположились лагерем в урочище "Нор", среди высокого, скрывавшего нас от взоров любопытных, камыша. Это была одна из самых отрадных стоянок. Как днем так и ночью до нас долетали оживленные голоса гусей, уток и лебедей, хлопотавших на близких озерках; по утрам и вечерам нас услаждали пением усатые синицы и черногорлые дрозды, к которым изредка присоединялся отличный, певец - серый сорокопут (Lanius grimmi [Lanitis excubitor]). Здесь мы ловили недавно появившихся жуков - водолюбов и других; здесь же, наконец, мне посчастливилось убить дикую кошку, или поместному "цогонда", которую я искал с самого Эцзин-гола и которая оказалась интересным новым видом (Felis chutuchta {А. Бируля. "О двух новых азиатских кошках". Ежегодник Зоологического Музея Императорской Академии Наук, том XXI, 1916 г. Мелкие известия" (I-II).} [Felis ocreata]).
   Это хищное животное ютилось среди камышей, в сухой части озёрного прибрежья, и занималось, вероятно, охотой за птицами, пользуясь тем, что плавающие пернатые часто выходили на берег посушиться и отдохнуть; кошка держала себя очень доверчиво, не убегала при виде человека, и пустилась на уход лишь тогда, когда мы почти вплотную подошли к тому тамариксовому кусту, под которым она скрылась. Цогонда была очень крепка на рану: пробитая в лопатку, дробью номер второй, она нашла в себе силы пробежать сажень тридцать-сорок, прежде нежели упала мертвой. Помимо отличной шкуры и скелета, эта кошка подарила нашей коллекции три прелестных экземпляра немного недоразвитых детенышей, пестрых словно тигрята, которых мы очень хорошо сохранили в спирту...
   Внимательно осмотрев нашу добычу, проводник заметил: "присутствие около ушей белых пятен, помимо богатой густой шерсти, делает эту шкуру весьма редкостной и ценной"...
   Немного позднее на ближайшем озерке я подстрелил лебедя (Cygnus bewicki), плававшего рядом с серым, таким же, как и он, одиноким гусем; туземцы сообщили мне, что этот "эребень", то-есть лебедь, прилетал к ним из года в год и постоянно держался одиночкой среди других плавающих птиц...
   На следующий день экспедиция перенесла свой лагерь на шестнадцать верст восточнее - в урочище Зуслэн, и расположилась у головы превосходного источника, выбегавшего из под обрыва, где я произвел астрономическое определение для получения географических координат {Географическая широта 41°21'58", долгота от Гринвича 102°32'0".}... Место было сухое, травянистое, привольное. Вблизи тихо струилась серебристо-прозрачная студеная вода, дававшая начало богатому ручью. С вершины обрыва открывалась картина на прилежащие озёра {Озёра и озерки, в среднем, простирались в окружности от одной до трёх верст.}, за которыми в том же восточном и северном направлениях синел силуэт всех трех частей Хайрхана, расположенных от запада к востоку в такой последовательности: Хайрхан, Зуслэн-хайрхан (летний) и третий - Ходжэмыл-хайрхан. На крайнем отдаленном востоке горизонт замыкался более неясными очертаниями отдельных гор, превышавших Хайрхан. Вблизи, у берегов открытого озерка, держались не только знакомые нам птички: плиски, щеврицы, но также и вновь появившиеся и не отмеченные в этом году, как-то: зуйки (Aegialites dubia [Charadrius dubius], какие-то большие кулики, повидимому, типа Limosa, не подпускавшие к себе в меру выстрела, и удод-пустошка (Upupa epops)...
   Пользуясь теплом, прекрасной водой и обилием дров, мы здесь устроили генеральную стрижку и такое же генеральное мытье и стирку белья. Вообще говоря, в путешествии очень трудно уберечься от грязи и пыли, в особенности зимою, а в безводных пустынях и всегда. Тем не менее, нам всё же удавалось держать себя сравнительно опрятно, а летом, при наличии лучших условий и достатке воды, даже чисто.
   Во время движения экспедиции по долине Гойцзо нас постоянно навещали туземцы, от которых мы могли получать и получали разнообразные сведения. Таким образом мы узнали, что наш транспорт, отправленный из Урги прямым путем, под наблюдением Четыркина, благополучно прибыл в Алаша-ямунь и по дороге имел двухдневный отдых в Цзагин-худуке. Местный старшина, или цзангин, сообщил мне кроме того, что из Алаша-ямуня получен строгий наказ немедленно уведомить алашанские власти о прибытии экспедиции в Гойцзо и движении ее к Дын-юань-ину...
   Следуя дальше, в том же восточно-юго-восточном направлении, наш караван гигантской змеей извивался вдоль окраины сухой песчано-глинистой, местами галечной площади. Богатый ключевыми родниками горный скат становился круче; монгольские стойбища, а иногда и следы прежних кочевий чередовались друг с другом довольно часто. Дни делались более теплыми: теперь поверхность южного склона песчаного бархана на солнце в 1 час дня уже накалялась почти до 60° С.
   В полдень пятого апреля незаметным образом мы очутились у исторического обо, отмечавшего собою голову целительного источника. Это древнее сооружение высится на холме и своим уступчатым деревянным срубом напоминает нашу часовню с одной стороны, с другой же - как бы предохраняет истоки священного ручья от загрязнения. Искусственно устроенный посреди течения маленький бассейн служит для купанья туземцев, страдающих ревматизмом, желудочными и проч. недомоганиями и получающих здесь исцеление... Это обо ежегодно посещается окрестными монголами, численностью до пятнадцати юрт или семейств, которые служат живущим около него больным хурулы. Творя приличествующие молитвы, ламы сжигают пучки можжевельниковых веточек; возносящийся к небу дым от этого горения играет роль фимиама христианской церкви. Основание обо, говорят, было положено неким гэгэном в благодарность богу за неожиданную встречу в жаркой пустыне прекрасного оазиса Гойцзо с его настоящим живительным источником, при котором усталый от тяжёлого путешествия буддийский святитель отдыхал несколько дней...
   За историческим обо вскоре экспедиция оставила последнюю родниковую воду и вновь вступила в унылую безжизненную и безлюдную пустыню, заключившую нас в свои сухие горячие объятия до самого Алаша... Действительно, вокруг залегала типичная гобийская пустыня, известная у местных туземцев под названием Бадан-чжарэнг {П. К. Козлов. "Монголия и Кам".}, не отпускавшая нас от себя в течение более нежели двухнедельного срока... По мере того как мы по ней двигались, пустыня эта характеризовалась ясно выраженными обнажениями красных и розовых гранитов и гнейсов; эти коренные породы иногда выступали на поверхность совершенно открыто, иногда бывали засыпаны большими массами темнокоричневого крупнозернистого песку, слагавшего высокие холмы, а в области развития ханхайских осадков - скрывались под песками, перемешанными с гравием и щебнем... Вода здесь встречалась крайне редко и исключительно только колодезная. Из растительности попрежнему наиболее характерными представителями являлись: камыш, саксаул, тамарикс, который, между прочим, начал цвести с четвертого апреля, издавая тонкий аромат, затем - кендырь (Apocynum) и реже тограк, или корявый разнолистный тополь (Populus euphratica), растущий целыми аллеями вдоль галечных сухих русел... Голубое небо даже в безоблачные дни бывало обыкновенно недоступно для глаз, так как в воздухе постоянно стояла пыльная дымка, поднимавшаяся ежедневным ветром, часто переходившим в бурю... По таким пустыням, как настоящая или южномонгольская, следует всегда путешествовать осенью или даже зимою, но ни в каком случае не летом. При этом нужно принять за стротое правило, иметь необходимый запас воды и прекрасного проводника, без которого, среди однообразных барханов, постоянно меняющих форму и расположение в зависимости от направления ветров, очень легко заблудиться... Стоит только вспомнить описание путешествий в пустыне Центральной Азии Н. М. Пржевальского {Н. М. Пржевальский. "Монголия и страна тангутов", трёхлетнее путешествие в Восточной нагорной Азии.}, чтобы ещё более убедиться в справедливости сказанного... Пржевальский пережил немало трудных и ужасных часов в алашанских песках из-за дурного проводника.
   По мере нашего удаления к юго-востоку местность начала повышаться, а грунт переходил в хрящеватый. Любопытно, между прочим, отметить, что по дороге от того же исторического обо к колодцу Цза-мын-худук имеется тограковая роща; с каким великим интересом мы следовали к этой заманчивой издали роще, до которой в течение полутора, даже двух часов не могли дойти, несмотря на кажущуюся из-за прозрачности воздуха близость... и с каким великим разочарованием мы её оставили. В роще и подле рощи не оказалось ни луга, ни мягкой почвы, ни воды, а имелись лишь голый, твёрдый, как камень, солёно-глинистый грунт, напоминающий уродливо вспаханное поле и следы обвалившегося и засыпанного землёю колодца; к тому же, по словам проводника, здешняя вода никогда не была вполне пресной и содержала значительную примесь горечи...
   За этой тограковой рощей нам открылась огромная площадь барханных и грядовых песков, среди которых всё чаще и чаще попадались обточенные и отшлифованные песком и ветром камни.
   На колодце Цзамын-худук, приютившемся у северной окраины высоких барханов, экспедиция вынуждена была простоять целые сутки по случаю сильной западно-юго-западной бури, прекратившейся лишь к вечеру шестого апреля. Пронесшаяся непогода совершенно уничтожила последние намёки на дорогу и сгладила все следы, сильно изменив рельеф крайне неустойчивой песчаной поверхности; температура несколько понизилась, пыль унеслась, и открылись широкие дали...
   При этом колодце урывками мы наблюдали несколько видов птиц: саксаульную сойку, саксаульных воробьев, маленьких и больших сорокопутов (Otomela isabellina [Lanius isabellinus] et Lanius grimmi); из последних нам посчастливилось подстрелить в орнитологическую коллекцию экспедиции три отличных экземпляра. Здесь же была добыта и крупная песчанка (Gerbillus [Rhombomys opimus - большая песчанка]).
   С тех пор, как экспедиция ещё раз вступила в пустынную часть Центральной Монголии, нам вновь пришлось перейти от обычных утренних переходов к послеобеденным, начиная от Гурбун-сайхана и до самого Дын-юань-ина, правда, с некоторыми перерывами; такие тяжёлые безводные переходы преобладали, как всегда сильно утомляя участников экспедиции.
   И раньше, и теперь - всегда я держался и держусь того мнения, что всякую пустыню следует переходить возможно скорее, не растрачивая чересчур драгоценных сил и энергии, необходимых путешественнику в далёких странствованиях. Однообразие и мертвенность дикой пустыни действуют самым удручающим образом на всякого человека и способны породить тоску, апатию и упадок духовной мощи в самых сильных натурах, беззаветно преданных делу изучения природы...
   Итак, выступив с колодца Цзамын-худук, по обыкновению после обеда, мы вскоре достигли небольшого обрыва ханхайских отложений, выдававшихся возвышенным мысом среди низменного песчаного пространства и известных у туземцев под названием "Тэк", что в переводе означает "Задвижка" или "Запор". Отсюда открывался широкий необычайный вид: благодаря высокому стоянию дневного светила - в три-четыре часа дня - расположившиеся гигантскими пышными складками {Песчаные бархдны вытянуты длинными грядами в меридиональном направлении.} на сбегавшей от юга к северу покатости пески особенно красиво пестрели серовато-желтой окраской... И здесь, судя по строению песчаных холмов, преобладающими ветрами оставались западные. На северо-северо-западе темнели мрачные горы Эргу-хара, известные мне по предыдущему путешествию {"Монголия и Кам".}. Из общей горной группы выделялось несколько командующих вершин - Ханас, Куку-морито, Цаган-ула, Ихэ и многие другие. На северо-востоке чуть намечались неясные очертания ещё более мощных горных складок, в нагромождениях которых трудно было разобраться; по крайней мере, наш довольно опытный проводник так и не мог назвать мне отдельных вершин этого расчленённого массива. Постепенно и медленно повышаясь, дорога вступила в слабо холмистую местность, рельеф которой разнообразился большими скоплениями летучих песков. Между бесконечными змееобразными гигантскими грядами, среди которых лавировал наш караван, виднелась тёмная или пёстрая, блестевшая от пустынного загара крупная галька - продукт разрушения горных пород.
   Обнажения красных растрескавшихся гранитов и гнейсов, выделявшиеся на поверхности заметными холмами, стали встречаться всё чаще и чаще.
   Мы остановились на ночёвку в урочище "Хая", где в летние месяцы, обыкновенно, проживают туземцы со своим скотом; воду здесь можно добывать сравнительно легко, так как в котловине, у подножья одного из барханов, она стоит на глубине одного или. двух футов [до 0,5 м]. Поставив палатку для старших членов экспедиции, младшие предпочли улечься под пологом неба, устроившись посередине бивака среди многочисленных вьюков. После пустынных безводных переходов мы, обыкновенно, никогда долго не беседуем между собою, а попив чаю, скоро засыпаем мёртвым сном, вверяясь бдительности часового. Кругом скоро воцаряется полнейшая тишина, и кажется, будто вся жизнь в пустыне замерла... Совершенно неожиданно ночью пронесся вихрь, опрокинувший "офицерскую" палатку; я, конечно, тотчас проснулся, но спавший невдалеке молодой спутник Бадмажапов, которого при своём падении палатка даже слегка накрыла, продолжал почивать мирным, безмятежным сном.
   Весь следующий переход до урочища Элькэн-усунэ-худук мы следовали по маршруту моей "Монголо-Камской" экспедиции {"Монголия и Кам".}. Пески постепенно росли, обнажения розовых гранитов тоже увеличивались. Прекрасный колодезь - место кашей стоянки - был бережно прикрыт гагарой {Шерстяная или волосяная местная, ткань, нз которой монголы шьют мешки.} и придавлен сверху тяжёлыми ветвями саксаула, засыпанными, в свою очередь, толстым слоем песка. Эти меры предосторожности по отношению к колодцам в пустыне Монголии необходимы, иначе живительная влага была бы скоро засыпана мусором... и погребена окончательно все тем же песком...
   На этом колодце нас догнал геолог Чернов, отставший от нас с целью более подробного ознакомления с ханхайскими отложениями окрестностей Цзамын-худука; он был очень доволен результатами своих работ и с присущей ему энергией принялся за изучение песков и выходов коренных пород, залегавших на нашем пути.
   Немного позднее, вслед за А. А. Черновым, в наш лагерь прибыл монгольский чиновник, командированный своим начальством с южной дороги {Как известно, с долины Эцзин-гола к востоку пролегает несколько дорог из которых основных три: северная, средняя - нами следуемая, а южная; речь идёт о последней.} для того, чтобы выяснить точный маршрут экспедиции. От этого алашанского посланца мы узнали более подробно о состоянии нашего ургииского транспорта, благополучно прибывшего в Дын-юань-ин, и о том, что Алаша-ямунь весьма хорошо относится к экспедиции. Обсудив своё положение, я решил следовать на урочище "Табун-алдан" - "Пять (ручных) саженей", где предположено было встретиться с людьми цин-вана, высказывавшего мне большую предупредительность и любезность.

 []

   Зоологическая часть экспедиции пополнилась здесь очень интересными образцами ящериц, среди которых особенно ценными являлись Представители родов Phrynocephalus et Podarces (Eremias), как например, Eremias przewalskii [круглоголовка Пржевальского], которая за свою величину и яркую раскраску известна у туземцев под названием гюрьбюль-могой, что значит ящерица-змея. Из птиц нами впервые были добыта пустынная славка (Sylwia nana), а из грызунов - заяц (Lepus gobicus [Lepus tolai gobicus]).
   За Элькен-худуком мы стали пересекать второстепенные гряды, поднимаясь и опускаясь в лога, богатые гранитными обнажениями. В особенности памятен мне один песчаный холм, лежащий у берега лога, протянувшийся с юго-юго-востока на северо-северо-запад. Весь этот холм, от основания до вершины, представлял из себя в сущности не что иное, как выход массивного гранита, постепенно засыпаемого песком. В настоящее время выступы его еще кое-где сохранились, но не подлежит сомнению, что с годами коренная порода сгладится, отшлифуется и закроется или занесется слоем песка, и тогда гранитный холм превратится в подобие настоящего песчаного бархана.
   В укромных местах, у каменных выступов, нарядно красовался пышный кустарник - хату-хара или желтоцветный шиповник, сплошь унизанный светлорозовыми цветами, на которых любили останавливаться мухи и шмели. Солнце пригревало довольно ощутительно: в 1 час дня в тени термометр показывал 24,7° С, ветер палил и омрачал даль. По песчаной поверхности во множестве бегали большие чёрные жуки (Carabus), за которыми я любил наблюдать. Однажды я видел, как целая компания этих блестящих жесткокрылых, забравшись в тихий уголок, гонялись друг за другом. Заметив в стороне какую-то странную сплочённую группу жуков, я стал ближе всматриваться в неё и вскоре понял, что несколько особей поедали своего собрата и уже изгрызли у него целый бок. Несчастный страдалец всё ещё старался спастись и только мой приход избавил его от смерти, так как я разогнал его алчных соседей. Подошедший ко мне казак тоже заинтересовался этой картиной, но нашёл, что с жуками нужно расправляться иначе: он взял одного из нападавших, убил его и, разорвав на части, бросил остальным; последние с жадностью накинулись на эту подачку и в миг уничтожили её. Эти же самые жуки наносили и нам немалый вред, пока мы не изучили их нрав; посаженные для умерщвления в одну банку с циан-кали, с мухами, они жили гораздо дольше последних и успевали перед смертью наесться этими самыми мухами, среди которых попадались, конечно, ценные экземпляры.
   Постепенно поднимаясь и достигнув 3 750 футов [1140 м] абс. высоты, дорога привела нас к высокому, двойному на вершине холму "Холбо-цаган-тологой", за которым, спустившись по каменистому, засыпанному песком руслу, экспедиция остановилась на ночлег. К югу убегала долина, окаймлённая каменистыми выходами. Северо-западный ветер с пяти-шести часов дня усилился и к вечеру перешёл в настоящую бурю...
   Прохладное, тихое утро десятого апреля застало наш караван обычно мерно шагающим среди почти непрерывных обнажений кристаллических пород. Сначала выступали гнейсы, смятые в крутые складки с меняющимся простиранием; далее, в поперечном направлении тянулись гряды розовых выветрелых гранитов.
   В мелко галечных сухих ущельях, окаймлённых аллеями тограков, кое-где проживали кочевники, довольствуясь водою, добываемою здесь же из колодцев. В одном из таких ущелий мы встретили развалины кумирни, пустовавшей около десяти лет. Новые постройки буддийской молельни из глины уже воздвигались на новом красивом месте, у южной окраины мелкосопочника. Обнесенный высокой глинобитной стеной, храм совершенно сливался с серым тоном горного холма, прикрывавшего приют богомольцев от господствующего северо-западного ветра.
   Эта небольшая кумирня, называемая Шара-тологойнэн-сумэ, вмещает в себе до десяти лам, проживающих в ней преимущественно летом. В настоящее время здесь было тихо, мертво, пустынно...
   Между развалинами и новыми постройками храма стоит священное обо, выстроенное над чудным источником. Воды этого живительного ключа при истоке заключены в особые продолговатые плоские гранитные бассейнчики, называемые туземцами "Чюлун-онгэцу", что в переводе означает "Каменные лодки"...
   Неподалеку от обо мы наблюдали много тип

Другие авторы
  • Аксаков Константин Сергеевич
  • Бутурлин Петр Дмитриевич
  • Крюковской Аркадий Федорович
  • Хомяков Алексей Степанович
  • Поло Марко
  • Клушин Александр Иванович
  • Одоевский Владимир Федорович
  • Вейнберг Андрей Адрианович
  • Крестовская Мария Всеволодовна
  • Лессинг Готхольд Эфраим
  • Другие произведения
  • Лондон Джек - На берегах Сакраменто
  • Короленко Владимир Галактионович - Из дневника
  • Толстой Лев Николаевич - Не могу молчать (1-я редакция)
  • Гольц-Миллер Иван Иванович - И. И. Гольц-Миллер: биографическая справка
  • Меньшиков Михаил Осипович - О любви
  • Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич - 26 мая 1880 года
  • Стивенсон Роберт Льюис - Катриона (Предисловие к русскому переводу)
  • Добролюбов Николай Александрович - Об истинности понятий или достоверности человеческих знаний
  • Айхенвальд Юлий Исаевич - Николай Болдырев. Пьяная мысль
  • Розанов Василий Васильевич - Кое-что новое о Пушкине
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 541 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа