Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Житомирский С. В. Исследователь Монголии и Тибета П. К. Козлов.

Козлов Петр Кузьмич - Житомирский С. В. Исследователь Монголии и Тибета П. К. Козлов.


1 2 3 4 5 6 7 8 9


Житомирский С. В.

Исследователь Монголии и Тибета П. К. Козлов.

  
   Житомирский С. В. Исследователь
   Монголии и Тибета П. К. Козлов. -
   М.: Знание, 1989. (Творцы науки и техники).
   OCR Ловецкая Т. Ю.
  

Оглавление

  
   Предисловие
  
   От автора
  
   Глава 1. Начало и предыстория
   Глава 2. Первое путешествие Козлова
   Глава 3. Кончина учителя
   Глава 4. В экспедиции Певцова
   Глава 5. Экспедиция спутников Пржевальского
   Глава 6. Монголия и Кам
   Глава 7. Миссия
   Глава 8. Амдо и Хара-Хото
   Глава 9. Трудное время
   Глава 10. Монголия
   Глава 11. Последние годы
   Глава 12. Выдающийся исследователь Центральной Азии
  
   Рекомендуемая литература
  

Предисловие

  
   Представляемая на суд читателя книга С. В. Житомирского посвящена жизни и деятельности Петра Кузьмича Козлова (1863-1935). Этот выдающийся путешественник и естествоиспытатель вписал ярчайшие страницы в поистине героическую историю изучения отечественной наукой почти неведомых до второй половины XIX в. обширных территорий Центральной Азии. Георгиевский кавалер и генерал-майор царской армии, он, будучи после Октября комиссаром зоопарка-заповедника Аскания-Нова (в 35 км от Перекопа), с риском для жизни спасал природу и животный мир этого замечательного уголка во время проходивших на юге Украины военных действий. А в 1923 г. при активной поддержке Русского Географического общества и Советского правительства он организовал и возглавил новую многолетнюю экспедицию в Центральную Азию. Семнадцать из 53 лет своей сознательной жизни П. К. Козлов провел в поле, верхом и пешком пройдя свыше 40 тысяч километров по степям, горам и пустыням Монголии, Тибета, Западного и Северного Китая.
   Сын малограмотного гуртовщика, перегонявшего скот с Украины в центральные губернии, будущий путешественник рано потянулся к знаниям и, к счастью, в юности встретился c H. M. Пржевальским, ставшим для него воспитателем и руководителем. Официальное образование П. К. Козлова ограничивалось шестью классами начального училища и двумя годами военной школы. Но вся его жизнь - образец постоянной учебы и самосовершенствования. Воспитанник H. M. Пржевальского и участник его четвертой (1883-1885 гг.) и незавершенной пятой (1888 г.) экспедиций, П. К. Козлов многому научился у своего великого наставника, успешно применяя и в дальнейшем его методы экспедиционного исследования неизвестных науке земель. Однако, не ограничившись этим, он расширял круг своих знаний и интересов и тогда, когда участвовал в экспедиции М. В. Певцова (1889-1890 гг.), и тогда, когда вместе в В. И. Роборовским возглавил экспедицию 1893-1895 гг.
   За десять лет, прошедших со времени его первого участия в полевых работах, П. К. Козлов освоил и топографическую съемку местности, и умение вести метеорологический дневник, наблюдать за животным и растительным миром, и сбор зоологических и ботанических коллекций. По примеру другого известного исследователя Центральной Азии Г. Н. Потанина он проявлял интерес не только к физической географии, но и к жизни населения изучаемых им земель.
   Во время самостоятельных экспедиций 1899-1901, 1907-1909 гг. П. К. Козлов вел также изучение озер и археологические исследования, а в 1923-1926 гг. к ним добавились палеонтологические. На шестьдесят третьем году жизни уже прославленный на весь мир путешественник и ученый считал не зазорным учиться новому для него делу! К этому следует добавить, что он не стеснялся также при случае пользоваться помощью и советом высококвалифицированных специалистов. Так, для участия в исследовании курганов в горах Ноин-Ула во время экспедиции П. К. Козлова в Монголию на несколько месяцев из Ленинграда приезжали археологи С. А. Теплоухов и Г. И. Боровка, почвовед-геохимик Б. Б. Полынов и минералог В. И. Крыжановский. Таким, всегда устремленным вперед к новым знаниям, трудолюбивым и скромным, предстает П. К. Козлов в его дневниках, публикациях, книгах.
   Как и его великий учитель, П. К. Козлов прославил нашу отечественную науку, утвердил ее приоритет в изучении Центральной Азии, нанеся на карту мира не имевшие ранее обозначений горные хребты, озера, водопады. Подлинный патриот России, он при этом наряду с русскими названиями присваивал открытым им местам также имена иностранных исследователей, например, индийца Кришны Сингха, известного под псевдонимом "Пандит А-к", француза Дютрейля де Ренса, американца Вудвиля Рокхила. Доброжелательный, лишенный высокомерия путешественник завоевывал доверие местных жителей (будь то простой кочевник, князь, настоятель буддийского монастыря или же верховный правитель Тибета - далай-лама) и десятилетиями поддерживал с ними дружеские отношения.
   Из путешествий П. К. Козлов привез богатейшие, уникальные коллекции, изучением которых занимались многие специалисты. Широко известны исследования его зоологических, ботанических и других естественнонаучных материалов. Громкую известность приобрели находки в древнем тангутском городе XI-XIII вв. Эдзина (Хара-Хото), откуда наряду с предметами быта и произведениями искусства П. К. Козлов доставил поистине бесценные сокровища культуры - целую библиотеку книг и рукописей; эти материалы позволили выдающемуся советскому тибетологу Н. А. Невскому впервые изучить язык древних тангутов, за что он был удостоен Ленинской премии. Внимание советских и зарубежных ученых привлекли к себе также замечательные по их историко-культурной значимости (и по сохранности) находки из могильника хуннов (гуннов) начала новой эры в Ноин-Уле. Изучение материалов из Хара-Хото и Ноин-Улы продолжается и по сей день.
   Менее известна роль, которую сыграли привезенные экспедицией 1893-1895 гг. из Турфанского оазиса обрывки индийских, уйгурских и китайских рукописей. Крупнейшие востоковеды тогдашней России В. В. Радлов, К. Г. Залеман и В. Р. Розен, ознакомившись с этими находками, предложили Академии наук организовать специальную экспедицию по исследованию древностей Турфана. Экспедиция во главе с Д. А. Клеменцем при участии М. С. Андреева (в будущем член-корреспондент АН СССР и действительный член АН Узбекской ССР) состоялась в 1898 г. и увенчалась успехом. Доклад о ней на XII Международном конгрессе востоковедов в Риме (1899 г.) произвел столь сильное впечатление, что явился толчком к созданию Международной ассоциации для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях, причем центральным в Ассоциации, объединявшей ряд национальных комитетов, стал Русский комитет. Экспедиция Д. А. Клеменца также положила начало целой серии археологических экспедиций европейских ученых в Синьцзян и Центральную Азию, в том числе двух экспедиций крупнейшего русского индолога и буддолога академика С. Ф. Ольденбурга (1863-1934).
   Заслуги П. К. Козлова и других первооткрывателей Центральной Азии перед современной наукой со временем становятся все более ясными. И несомненно, что и сейчас, когда на карте нашей планеты стерты, казалось бы, все или почти все "белые пятна", когда космические аппараты и новейшая оптика позволяют изучать географию огромных регионов и отдельных мелких участков Земли за относительно короткое время, широкие круги читателей, и прежде всего молодежь, будут с интересом следить за ходом караванов первых исследователей Центральной Азии, в том числе и П. К. Козлова. Жизнь этого замечательного человека и его походы сквозь жару и песчаные бури, морозы и вьюги, по горячим пескам и заоблачным высям, через опасности, поджидавшие его малочисленные экспедиционные отряды, его открытия в самых различных областях знаний, безусловно, достойны того, чтобы их знали новые поколения советских людей.

Б. Я. Ставиский,

член Советского Комитета

по изучению цивилизаций

Центральной Азии,

доктор исторических наук

  

От автора

  
   В 1988 году исполнилось 123 лет со дня рождения выдающегося путешественника и ученого Петра Кузьмича Козлова. В двадцать лет он ушел в свое первое путешествие под началом H. М. Пржевальского, в шестьдесят - в шестое, последнее, когда возглавил комплексную советскую экспедицию в Монголию.
   Во времена Козлова исследователь Центральной Азии оказывался на годы оторванным от родины, иногда многие месяцы не имея возможности дать о себе весть. Начальнику экспедиции требовалось быть не только ученым, готовым переносить тяготы пути по горам и пустыням. Он должен был считать деньги, заботиться о пище и пресной воде для отряда, о перевозке и сохранности научных инструментов и собранных коллекций. В силу обстоятельств ему приходилось порой становиться торговцем, дипломатом или воином. Но помимо этого и прежде всего он оставался ученым чрезвычайно широкого профиля.
   П. К. Козлов был прекрасным геодезистом, метеорологом, зоологом, ботаником, энтомологом, этнографом. Впервые в Центральной Азии он начал проводить лимнологические исследования - изучение озер. Он стер немало "белых пятен" с карты Центральной Азии, изучил животный и растительный мир обширных территорий.
   Собранные ученым богатейшие коллекции (зоологические, ботанические, этнографические, археологические) заняли видное место в фондах крупнейших музеев страны - Зоологического музея АН СССР, Государственного Эрмитажа, Музея антропологии и этнографии АН СССР и других. Они изучались и продолжают изучаться ведущими специалистами соответствующих научных учреждений.
   Немало сделал ученый для развития международных культурных связей. Дважды, в 1905 и 1909 годах, он встречался с главой Тибета - далай-ламой XIII и содействовал намечавшемуся в то время сближению Тибета с Россией. В 1923 году П. К. Козлов возглавил первую советскую научную экспедицию в Монголию. Он установил прочный контакт советских ученых с Ученым комитетом Монголии и положил начало систематическому исследованию территории и производительных сил Монгольской Народной Республики.
   П. К. Козлов обладал блестящим лекторским талантом и много сил отдал пропаганде научных знаний. Его сообщения об итогах экспедиций вызывали огромный интерес, особенно среди молодежи, которая видела в путешественнике пример для подражания.
   Книга рассказывает о жизни и трудах П. К. Козлова, о его трех первых путешествиях под руководством H. M. Пржевальского, М. В. Певцова, В, И. Роборовского и о трех последних, которыми он руководил сам.
   Автор выражает глубокую благодарность за помощь Борису Яковлевичу Ставискому, Таисии Николаевне Овчинниковой, автору научной биографии П. К. Козлова, [Ирине Александровне Четыркиной], хранительнице квартиры путешественника в Ленинграде, а также его внучкам Ольге Владимировне Козловой и Ольге Николаевне Обольсиной. О. В. Козлова, О. Н. Обольсина и И. А. Четыркина ознакомили автора с интересными материалами о жизни ученого и взяли на себя труд прочитать рукопись.
  

Глава 1

Начало и предыстория

  

Встреча, ставшая судьбой

  
   Будущий исследователь Центральной Азии Петр Кузьмич Козлов родился 15 октября 1863 года в городке Духовщина Смоленской губернии. Его отец Кузьма Егорович был гуртовщиком и занимался дальними перегонами скота с Украины в центральные губернии.
   Дочь путешественника Ольга Петровна Козлова пишет: "Отец не любил вспоминать свои ранние годы. Знаю только, что мальчиком он нередко совершал со своим отцом большие переходы, гоняя на продажу скот. Уже в это время он проявлял большой интерес к природе, замечая все любопытное, что попадалось на пути. Возникало много вопросов, на которые окружающие не всегда могли ответить. И нередко ночью, лежа в поле или на лугу, мальчик долго не мог заснуть. "Кругом тишина, лишь коровы и овцы, лежа возле меня, жевали свою жвачку, - вспоминал отец. - Над головой - небесный свод, и откуда-то приходят мысли: а почему светит месяц, мерцают звезды или вдруг одна, срываясь, летит вниз?.." Лишь под утро он засыпал. Но сон всегда был коротким: чуть свет будил его отец, и они снова шли по полям, лугам, дорогам..." Вероятно, эти детские впечатления сыграли свою роль в последующем увлечении Петра Козлова путешествиями.
   В 1872 году девятилетнего мальчика отдали в единственное в городе трехклассное приходское училище. 40-50 разновозрастных учеников обучались там грамоте и счету у единственного немолодого учителя Афанасия Макаровича Фадеева. Старик плохо справлялся со школой, с ребятами из младшего отделения обычно занимались старшие ученики. За мелкие провинности Фадеев бил ребят линейкой по рукам, в более серьезных случаях применялись и розги.
   К счастью, через полгода Фадеева сменил молодой, более образованный преподаватель Петр Николаевич Скуратов. С приходом Скуратова жизнь в школе оживилась, появились новые книги для чтения - знаменитое "Родное слово" К. Д. Ушинского. Козлов учился хорошо. Правда, программа училища была скромной - выпускники должны были уметь читать, писать, знать четыре действия арифметики и бегло считать на счетах.
   В 1875 году, когда Козлов заканчивал приходское училище, оно было преобразовано в шестиклассное городское, и подросток получил возможность продолжать образование. Из Москвы приехали новые преподаватели - Василий Порфирьевич Вахтеров {В. П. Вахтеров (1838-1924) впоследствии стал известным методистом-словесником, крупным деятелем просвещения, одним их авторов проекта реформы правописания, принятого в 1918 г.} и Алексей Иванович Соколов. Сначала Козлов учился у А. И. Соколова, о котором впоследствии вспоминал: "Он сразу привлек всех нас интересным преподаванием новых предметов: грамматики, арифметики с дробями, геометрии, физической географии, истории, ботаники, зоологии, черчением и рисованием, но главным образом выдачей книг из только что созданной училищной библиотеки. Помню, как впервые я был очарован книжкой "Робинзон Крузо" и повестями Майн Рида".
   На следующий год школа переехала в новое, хорошо оборудованное здание. "Перед зданием, - пишет Козлов, - была устроена внешняя гимнастическая площадка, а внизу, под актовым залом - внутренняя, с массою приборов. Между прочим, гимнастику преподавал, и преподавал прекрасно, А. И. Соколов, которого я очень любил и которому симпатизировал в той же мере, что и В. П. Вахтерову, считая их обоих за полное совершенство". В этом учебном году Козлов занимался в пятом классе, который вел В. П. Вахтеров. Появились новые предметы - физика и анатомия человека. "Более прочих предметов, - вспоминает Козлов, - мы любили географию и физику, в особенности интересовались опытами, производимыми с физическими приборами". Весной ученики проходили землемерную практику и отправлялись на ботанические экскурсии, которые проводил Соколов.
   Шестой класс, в котором преподавал В. И. Данилов, не оставил у учеников яркого впечатления. Первый выпуск училища состоялся в 1878 году, когда Козлову еще не исполнилось пятнадцати. Козлов по предложению В. П. Вахтерова был оставлен в училище со стипендией для подготовки к поступлению в учительский институт.
   Козлов всегда с благодарностью вспоминал свою школу и, уже став известным ученым, посылал туда собственные книги. С В. П. Вахтеровым Козлов в течение всей жизни поддерживал постоянную связь.
   Любимым чтением будущего путешественника были книги по естествознанию и географии, особенно он увлекался книгой H. M. Пржевальского "Монголия и страна тангутов", вышедшей в 1875 году. В конце 70-х годов имя Пржевальского знала вся Россия. В 1879-1880 годах исследователь совершил свое знаменитое третье центрально-азиатское путешествие в глубину Тибета. Козлов вспоминал: "Чем-то сильным, захватывающим веяло от этой экспедиции, ее доблестного вождя, энергичных, закаленных спутников, но главным образом самого вождя, картинно описавшего эпопею словно сказочных странствий по пустыням и нагорью Тибета. Как сейчас помню высокий подъем чувств и горячее стремление к Центральной Азии и ее отважному исследователю - Пржевальскому... Но в то же время я был далек от реальной мысли когда-либо встретиться с этим замечательным человеком".
   Неожиданно такая встреча состоялась, и очень скоро. Летом 1881 года Козлов работал в селе Слобода (ныне Пржевальское), в полусотне верст от Духовщины, в конторе винокуренного завода. Тогда же Пржевальский приобрел в Слободе имение. Путешественника привлекла холмистая местность с живописным озером Сопша, окруженным нетронутыми лесами. В имении были старый дом и "хатка", которую Пржевальский облюбовал для работы и где собирался писать отчет о путешествии. Хатка впоследствии стала его личным кабинетом, заповедным местом, куда допускались только самые близкие друзья.
   Вышло так, что Пржевальский обратил внимание на юного Козлова и сам заговорил с ним. "Однажды вечером,- писал об этой встрече Козлов,- вскоре после приезда Пржевальского я вышел в сад и как всегда перенесся мыслью в Центральную Азию, сознавая при этом с затаенной радостью, что так близко от меня находится тот великий и чудесный, кого я уже всей душой любил. Меня оторвал от моих мыслей чей-то голос, спросивший меня: "Что вы здесь делаете, молодой человек?" - Я оглянулся. Передо мной в своем широком свободном экспедиционном костюме стоял Николай Михайлович. Получив ответ, что я здесь служу, а сейчас вышел подышать вечерней прохладой, Николай Михайлович вдруг спросил: "А о чем вы сейчас так глубоко задумались, что даже не слышали, как я подошел к вам?" С едва сдерживаемым волнением я проговорил, не находя нужных слов: "Я думал о том, что в далеком Тибете эти звезды должны казаться гораздо ярче, чем здесь, и что мне никогда-никогда не придется любоваться ими с тех далеких пустынных хребтов". Николай Михайлович помолчал, а потом тихо промолвил: "Так вот о чем вы думали, юноша... Зайдите ко мне, я хочу поговорить с вами".
   Пржевальский в это время подбирал еще одного помощника для планируемой экспедиции. Задача была нелегкой.
   В письме к своему другу И. Л. Фатееву с просьбой подыскать помощника для второго путешествия из старшеклассников Варшавского юнкерского училища Пржевальский подробно разъяснял свои суровые требования: "Надо втолковать желающему со мной путешествовать, что он ошибется, если будет смотреть на путешествие, как на средство отличиться и попасть в знаменитости. Напротив, ему придется столкнуться со всеми трудностями и лишениями, которые явятся непрерывною чередою на целые годы; при этом его личная инициатива будет подавлена целями экспедиции; он должен будет превратиться в бессловесного исполнителя и препаратора по деланию чучел, собирателя топлива, караульного по ночам и нести прочие обязанности; человек бедный и притом страстный охотник был бы всего более подходящим спутником и скорее бы мог понять, что путешествие не легкая приятная прогулка, а долгий, непрерывный и тяжелый труд, предпринятый во имя великой цели".
   Желающих идти с Пржевальским было много, но в конце концов путешественник остановил свой выбор на Козлове. Летом следующего года Пржевальский поселил юношу у себя и стал ускоренным темпом готовить его к путешествию, в основном обучать искусству препаратора, которым владел в совершенстве. Для Козлова это были дни величайшего напряжения душевных сил и ощущения счастья. Он вспоминает: "От Николая Михайловича неслась какая-то особая струя, особенный запах, который опьянял человека и отдавал во власть его несравненной силе воли, энергии и того высокого обаяния, которое составляло отличительную черту характера Пржевальского... В его неимоверной жизненной энергии мое личное "я" растворилось и стало частицею его общего собирательного имени". И дальше: "Пржевальский явился моим великим отцом: он воспитывал, учил и руководил общей и частной подготовкой к путешествию. В течение первых дней, даже недель, под обаянием новой, светлой жизни и постоянного общения с Николаем Михайловичем мне казалось, что я переживаю несбыточный сон..."
   Но для приема Козлова в состав экспедиции оставалось одно препятствие. Пржевальский комплектовал свои экспедиционные отряды, за немногими исключениями, из военнослужащих. На то было несколько причин. Прежде всего походная дисциплина отряда дополнялась военной дисциплиной, что было чрезвычайно важным в многолетних тяжелых странствиях вдали от родины. И вот что можно отметить - ни в одном из путешествий Пржевальского и Козлова никто из членов отряда не попал в серьезную аварию, не погиб. Суровая дисциплина и высокая ответственность руководителя были залогом безопасности всех членов отряда. Важную роль играла и необходимость в самозащите - экспедиционный караван, затерянный в безлюдных местах, мог служить приманкой для разбойников. И случалось, путешественникам приходилось защищаться с оружием в руках. Наконец, последнее немаловажное обстоятельство. Отпуская военнослужащих в долгие путешествия, военное министерство продолжало платить им жалованье и брало на себя расходы за переезды по территории России. Оно же отчасти снабжало экспедиции снаряжением.
   Пржевальский предложил Козлову сдать экзамены за курс реального училища и поступать вольноопределяющимся в армию. О возражениях не могло быть и речи. В январе 1883 года Козлов успешно выдержал испытания в Смоленском реальном училище и три месяца прослужил в Москве. Весной Пржевальский вытребовал его для участия в экспедиции, и Козлов вернулся в Слободу. К этому времени выяснилось, что верный спутник Пржевальского Федор Леопольдович Эклон, собираясь жениться, отказался от участия в экспедиции; таким образом, у Пржевальского остались два помощника - Всеволод Иванович Роборовский и Козлов.
  

УЧИТЕЛЬ

  
   Козлов по праву считал себя учеником Пржевальского и до конца дней был предан его делу. Первое для Козлова путешествие оказалось для Пржевальского последним, Козлов как бы принял из рук великого путешественника эстафету и продолжил его исследования.
   Николай Михайлович Пржевальский был почти на четверть века старше Козлова. Он родился 31 марта 1839 года среди смоленских лесов в селе Отрадное в небогатой дворянской семье. С детства он горячо полюбил природу. Закончив в 1855 году Смоленскую гимназию, юноша поступил на военную службу, которая быстро разочаровала его.
   Пржевальский поставил перед собой цель стать путешественником. Он поступил в Академию генерального штаба и, учась там, одновременно усваивал знания, нужные исследователю природы. После академии Пржевальский три года прослужил в Варшаве преподавателем географии в юнкерском училище. Наконец, при содействии Географического общества, он получил длительную командировку в Приуссурье, где провел три года. За это время он сделал массу ценных наблюдений о природе края и собрал богатые зоологические и ботанические коллекции. Отчетом о командировке стала первая книга Пржевальского "Путешествия в Уссурийском крае", в которой проявился его писательский талант.
   Так в тридцатитрехлетнем возрасте Пржевальский наконец "сдал экзамен на путешественника". Он, ни у кого не стажировавшийся, не ходивший ни под чьим началом, почувствовал силы взяться за более сложное, опасное и ответственное дело. Целью жизни для него стало изучение Центральной Азии.
   И здесь путешественник поставил перед собой наиболее трудную в географической науке того времени задачу - исследование Тибета. Эту задачу воспринял от своего учителя и Козлов. Правда, дойти до сердца Тибета - Лхасы не удалось ни Пржевальскому, ни Козлову. Их остановили не трудности пути, а интриги китайских и английских политиков, опасавшихся сближения Тибета с Россией. Но на пути к Тибету и на самом Тибетском нагорье путешественники изучили огромные малодоступные области, совершив подлинный научный подвиг.
   Пржевальский выработал свои принципы экспедиционной работы. Главный из них состоял в требовании непрерывного ведения научных наблюдений в любых, самых тяжелых условиях пути. В маршруте по новым местам всегда проводилась съемка, обязательно трижды в день делались метеорологические наблюдения, активно пополнялись зоологические и ботанические коллекции и все наблюдения в тот же день заносились в дневник. Важнейшим принципом было приближение быта экспедиционного отряда к быту кочевников-монголов. Это касалось и еды: основной пищей путешественников была дзамба - употребляемый кочевниками "пищевой концентрат" - мука из предварительно прожаренных зерен ячменя или пшеницы. Помещенная в горячую воду или чай, она почти сразу превращается в зависимости от количества в суп-болтушку, подобие манной каши или лепешку. В качестве топлива в безлесных местах использовался употребляемый для этого и кочевниками сухой навоз, по-монгольски "аргал". Наконец, путешественник всегда стремился к автономности отряда, к уменьшению его зависимости от возможностей закупки продовольствия или от капризов местной администрации. Эти суровые принципы обеспечили огромную результативность экспедиций Пржевальского, их полностью восприняли ученики путешественника Роборовский и Козлов.
   Пржевальский открыл целую эпоху в исследованиях Центральной Азии. Его путешествия выдвинули русскую географическую науку на первое место в этой области, сделали имя исследователя всемирно известным. До знакомства с Козловым их было три.
   Первое путешествие, в котором участвовали всего четыре человека - Пржевальский, его помощник Михаил Пыльцов и два казака, проходило в 1870-1873 годах, когда западные районы Китая были охвачены восстанием дунган (китайцев, исповедующих ислам). В ходе экспедиции путешественники совершили, казалось бы, невозможное. Они прошли через Алашаньскую пустыню в Нань-шань, установили дружеские отношения с буддийскими монастырями Чертынтон и Чейбсен, оттуда через области, занятые мятежными дунганами, пришли на озеро Кукунор. Их слава была так велика, что застрявший на Кукуноре по пути из Лхасы в Пекин тибетский чиновник пригласил Пржевальского в Лхасу. Но на путь до Лхасы экспедиция не имела средств, и Пржевальский, приняв приглашение, решил пройти по неведомому науке району хотя бы полпути. Перейдя высокогорную котловину Цайдам, путешественники поднялись на Тибетское нагорье. За два с половиной месяца в условиях жестокой зимы на высоте около четырех километров над уровнем моря они прошли около полутора тысяч километров и достигли верховьев Янцзы, которая называется там Муруй-Ус.
   Это путешествие принесло Пржевальскому заслуженную славу. Отчетом о нем стала прекрасная книга "Монголия и страна тангутов", которой позже зачитывался Козлов.
   Второе путешествие Пржевальского началось в августе 1876 года из Кульджи. Экспедиционный отряд состоял на этот раз из восьми человек, помощником ученого был вольноопределяющийся Федор Эклон, бывший препаратор Зоологического музея Академии наук. Путешественники изучили часть восточного Тянь-Шаня, низовья Яркенда (Тарима) и вышли к неизвестному географам хребту Алтынтаг, выяснив, что он принадлежит к системе Куньлуня.
   В феврале 1877 года экспедиция перешла на озеро Лобнор, в которое впадает Тарим. Там в селении Абдал путешественники провели два месяца, наблюдая весенний пролет птиц.
   Из-за болезни Пржевальский был вынужден вернуться в Россию, но уже весной 1879 года, выздоровевший, он вернулся в Зайсан, где оставались верблюды и снаряжение экспедиции. Кроме Эклона в этом, третьем, путешествии помощником ученого стал Всеволод Роборовский. Экспедиционный отряд увеличился до 13 человек. Путешественники прошли больше тысячи километров на юго-восток через пояс пустынь к оазису Сачжоу (Дунь-хуану), лежащему у подножия западной части Наньшаньских гор. По дороге Пржевальский открыл дикую лошадь, названную впоследствии его именем.
   Из Сачжоу, открыв по дороге хребты Гумбольдта и Риттера, Пржевальский пришел в Цайдам и оттуда в середине сентября выступил по направлению к Лхасе.
   Отряд преодолел два хребта и вышел в долину Муруй-Ус, по которой шла дорога монгольских паломников в Лхасу. Перевалив через хребет Тангла, экспедиция подошла к селению Нагчу. Отсюда путешественники вынуждены были вернуться назад, не дойдя до Лхасы всего 250 километров, - тибетские власти не пустили экспедицию дальше.
   За три путешествия Пржевальский прошел больше 22 тысяч километров, из них половину по неисследованным местам. Его приезд в Петербург стал настоящим триумфом географической науки. Дальше была покупка имения в Слободе, знакомство с Козловым и прием его в число участников подготовлявшегося четвертого путешествия в Центральную Азию.
  

Глава 2

Первое путешествие Козлова

  

От Петербурга до Урги

  
   Как было сказано, в апреле 1883 года вытребованный Пржевальским для участия в экспедиции Козлов приехал в Слободу, где его учитель, а теперь и начальник, отдыхал перед сборами в дорогу. Здесь Козлов познакомился и с его первым помощником Всеволодом Ивановичем Роборовским, с которым впоследствии сдружился.
   Роборовский был на семь лет старше Козлова. Он родился в Петербурге, учился в гимназии вместе с Эклоном. После гимназии Роборовский поступил в Гельсингфорское юнкерское училище, которое закончил в 1878 году. Во время отпуска перед отправкой на службу он случайно встретил Эклона, только что вернувшегося из Лобнорской экспедиции Пржевальского. Узнав, что Пржевальский нуждается в помощнике, Роборовский попросил Эклона поговорить о своей кандидатуре. Пржевальского в Роборовском привлекло прежде всего умение хорошо рисовать, но, ближе узнав юношу, он оценил его разнообразные способности, приличное знание естественных наук, опыт зоолога-любителя и легкий, веселый характер. Во время путешествия в Роборовском открылся еще талант страстного коллекционера-ботаника. Двухлетняя экспедиция сделала из него опытного "полевика".
   Отдых был недолгим. Пржевальский с помощниками отправился в Петербург, где начались хлопоты по организации и оснащению экспедиции, которые заняли все лето. Нужно было получить геодезические инструменты: ртутный барометр конструкции академика Паррота (прибор не боялся тряски и даже опрокидывания), буссоли, астрономическую трубу, хронометры. Дальше шли охотничьи принадлежности, все необходимое для консервации коллекций млекопитающих, пресмыкающихся, рыб, насекомых, специальная бумага для гербариев и многое другое. Новинкой были фотоаппараты и походная фотолаборатория, которыми ведал Роборовский. Багажа набралось 150 пудов (2,5 тонны). Появились четыре гренадера, изъявившие желание войти в "конвой" экспедиции, точнее, стать экспедиционными рабочими, и переводчик Юсупов. Наконец, в начале августа участники экспедиции поездом выехали в Москву, а оттуда в Нижний Новгород (Горький).
   Великой Восточно-Сибирской магистрали в то время еще не существовало. Ехать до пограничного города Кяхты пришлось со множеством пересадок. Это было еще не путешествие, а что-то вроде гонки с препятствиями длиной в шесть тысяч верст и продолжительностью в полтора месяца.
   В Кяхте сделали почти месячную остановку. Здесь проходил самый важный из предварительных этапов экспедиции - ее формирование. Козлов понял, что начальнику дальней экспедиции мало быть ученым, охотником, дипломатом, писателем. Он должен стать еще интендантом и бухгалтером. С жадностью юноша постигал, на первый взгляд, нудную и отупляющую, но на деле во многом определяющую успех путешествия работу, с восторгом выполнял многочисленные поручения.
   В распоряжение Пржевальского придали рабочих военных мастерских, по его указаниям шьют 3 палатки, изготовляют 24 вьючных ящика для коллекций, кожаные сумы, холщовые мешки. Идут закупки крупы, муки, сахара, войлоков (подстилки для спанья), спирта (для консервирования мелких коллекционных животных). Наконец, приобретается около 200 килограммов китайского серебра - в стране, где были изобретены бумажные деньги, финансы настолько расстроены, что путешественникам можно пользоваться только увесистыми серебряными "ямбами".
   Всего экспедиционный отряд состоял из 23 человек: шестеро - начальник, два помощника - Роборовский и Козлов, препаратор - урядник Пантелей Телешов, вольнонаемный житель Кяхты любитель-энтомолог Михаил Протопопов, назначенный, кроме того, лаборантом фотолаборатории, и переводчик Юсупов - были "научной" частью отряда, остальные - забайкальские казаки и солдаты и четверо гренадеров из Москвы - составляли "конвой". Среди казаков были спутник Пржевальского во всех его путешествиях уже немолодой Дондок Иринчинов и Семен Жаркой, в будущем неоднократный спутник Козлова.
   Наконец Иринчинов был послан в Ургу {Урга - современный Улан-Батор.} для закупки верблюдов. Багаж, которого набралось уже 5 тонн, должен был доставить монгольский караван, привезший в Кяхту чай. Нанимая караван, Пржевальский кроме прочих выгод хотел, чтобы казаки и гренадеры, незнакомые с верблюдами, за время дороги привыкли к этим животным и переняли от монголов приемы обращения с ними.
   Два дня было потрачено на окончательную укладку и сортировку багажа. 21 октября 1883 года весь экспедиционный багаж, разложенный по вьюкам, разместили на широком дворе дома кяхтинского купца Л. М. Лушникова. (Дом Лушникова служил "штаб-квартирой" для многих русских экспедиций в Центральную Азию.) Монголы по очереди вводят верблюдов во двор и вьючат их. Ровно в три часа караван выстроен на улице. Собралась толпа провожающих - родственников казаков и просто любопытных. Звучат слова прощания, пожелания, караван трогается и через несколько минут покидает родную землю.
  

- - -

  
   Переход до Урги занял девять дней. Местность мало отличалась от Забайкалья - луга на пологих склонах гор, кое-где поросших лесом. Погода стояла безветренная и ясная. Незаметно поднимаясь, караван всходил на Гобийское плоскогорье и в Урге оказался на высоте около 1200 метров над уровнем моря.
   Раскинувшийся в широкой долине реки Толы город Урга, по-монгольски Богдо-Курень (Священное стойбище), поразил Козлова: так мало он соответствовал привычному понятию "город". Два поселения - монгольское (собственно "Курень") и китайское Маймачен (торговый город), расположенные на расстоянии нескольких километров друг от друга. Между ними на высоком берегу Толы - двухэтажный дом русского консульства, которое ненадолго стало базой экспедиции. В монгольском городе буддийские храмы с загнутыми углами крыш и позолоченными украшениями соседствовали с частоколами двориков, где стояли юрты с деревянными ярко раскрашенными дверями. Рядом с ними ютились китайские мазанки - фанзы. Иногда дворы вытягивались вдоль немыслимо грязных улиц, иногда располагались беспорядочными кучами.
  

Из Урги в Цайдам

   Через неделю после прибытия экспедиционный отряд покинул Ургу и двинулся на юг, к Алашаню, тем самым путем, которым уже дважды прошел Пржевальский, возвращаясь из первого и третьего путешествий. Остался позади последний островок леса, покрывающего заповедную гору Богдо-ула - украшение Урги, и длинный караван углубился в бесконечную однообразную степь.
   Впереди едут трое всадников - Пржевальский, Телешов и монгол-проводник. В этом однообразном краю, лишенном заметных ориентиров, двигаться без проводника затруднительно. На некотором расстоянии от "авангарда" Дондок Иринчинов, назначенный вахмистром экспедиционного отряда, предводительствует первым "эшелоном"- семеркой навьюченных верблюдов. Козлов на коне едет в середине каравана вместе с несколькими казаками, сидящими на верблюдах, позади каравана с остальными казаками следует Роборовский, шествие замыкает небольшое стадо баранов, подгоняемое конным казаком. Всего в караване 56 верблюдов и 7 верховых лошадей.
   Короткие зимние дни вынуждали двигаться от восхода до заката. Вскоре экспедиционный быт наладился. Каждый знал свои обязанности, лагерь устраивался и сворачивался быстро, без суеты. Переход по уже неоднократно пройденной местности не требовал большого объема научной работы. Выполнялись метеорологические наблюдения да одновременно барометрическое определение высоты местности. Пржевальский упоминает, что эту работу делал Козлов.
   Только одно явление, которого прежде не видел и Пржевальский, удивляло и восхищало путешественников - великолепные, тянувшиеся по полтора часа зори. Едва заходило солнце, проступала мелкая рябь перистых облаков, потом вся западная часть неба озарялась золотисто-розовым сиянием, которое медленно приобретало фиолетовый оттенок. Но вот небо на западе снова розовело, и над горизонтом появлялась ярко-оранжевая полоса, постепенно становившаяся багровой или алой. Во время этой феерии в ее центре горела Венера, заходившая вместе с угасанием зари. Утренние зори были такими же необычными, но смена цветов шла в обратном порядке. Путешественники не знали, что причиной этих зорь было происшедшее несколько месяцев назад грандиозное извержение вулкана Кракатау, во время которого в атмосферу на высоту до 80 километров было выброшено около 19 кубических километров пепла.
  

- - -

  
   Здесь уместно привести рассказ Пржевальского об обычных сутках экспедиционной жизни, который он включил в книгу о предыдущем путешествии. В рассказе путешественника, который дается в немного сокращенном виде, описывается установленный им порядок движения, работы и отдыха членов отряда. Этого порядка впоследствии во многом придерживался и Козлов. Примерно так же проходило и движение каравана в первом для Козлова путешествии. Надо только заметить, что дело происходило зимой и кроме палаток ставились две купленные в Урге юрты, что народу в отряде четвертой экспедиции было почти вдвое больше, чем в третьей. Пржевальский пишет: "Как ни разнообразна, по-видимому, почти ежедневно изменяющаяся обстановка путешественника во время его движения с караваном, но все-таки общее течение жизни принимает однообразный характер. Почти одинаково проводили мы свои дни, как в Джунгарской пустыне, так и близ ледников Наньшаня, на высоком плоскогорье Тибета и в песках Алашаня.
   Перенеситесь теперь, читатель, мысленно в Центрально-азиатскую пустыню к нашему бивуаку и проведите с нами сутки. Ночь. Караван наш приютился возле небольшого ключа в пустыне. Две палатки стоят невдалеке друг от друга; между ними помещается вьючный багаж, возле которого попарно спят казаки. Впереди уложены верблюды и привязана куча баранов; несколько в стороне заарканены верховые лошади. Утомившись днем, все отдыхают...
   В сухой, прозрачной атмосфере, словно алмазы, мерцают бесчисленные созвездья. А кругом дикая, необъятная пустыня. Ни один звук не нарушает там ночной тишины, словно в этих безграничных равнинах нет ни одного живого существа.
   Но вот забрезжила заря. Встает дежурный казак и прежде всего вешает в стороне на железном треножнике термометр, затем разводит огонь и варит чай. Когда последний готов, поднимаются остальные казаки; встаем и мы. В прохладной утренней атмосфере сначала немного пробирает дрожь, но чашка горячего чая хорошо и быстро согревает. Завтрак же, обыкновенно в виде оставшегося с вечера куска вареной баранины или уцелевшей лепешки, тщательно прячется в карман на дорогу; но казаки теперь наедаются дзамбы с чаем, зная, что следующая еда будет на следующем бивуаке. Затем начинается седлание верховых лошадей и вьючение верблюдов; на кухне и у нас в палатке в это время идет уборка разбросанных вещей. Наконец наши ящики уложены, постель собрана; тогда эта палатка снимается и укладывается в войлочный футляр. Казаки давно сняли свою палатку. Половина верблюдов уже завьючена; остальные завьючиваются еще быстрее, так как теперь и мы, то есть я и офицеры, принимаем участие в этой работе. "Готово!" - наконец восклицает один из казаков. Все они... отправляются к непотухшему огню и закуривают трубки. Тем временем мы... садимся на верховых лошадей; казаки с трубками во рту спешат садиться на своих верблюдов. Караван выстраивается и трогается в путь.
   Выходим мы с места ночлега обыкновенно на восходе солнца. Средний переход занимает около 25 верст, от шести до семи часов. Весь этот путь едешь шагом вперемежку с пешим хождением. Нередко приходится также слезать с лошади для засечек главного пути и более важных боковых предметов буссолью, которая для простоты и удобства держится при этой работе прямо в руках без штатива. Результаты таких засечек заносятся сейчас же в небольшую записную книжечку, которая всегда имеется в кармане и в которой отмечается наиболее важное. По приходе на бивуак из таких заметок составляется дневник, записывается что нужно в отделах исследований, а съемка переносится на чистый планшет. Дорогою мы также собираем для коллекций растения, ловим ящериц, а иногда и змей, стреляем попадающихся зверей и птиц. Впрочем, все это делается мимоходом, так как долго медлить нельзя.
   Но вот наконец показывается вдали желанное место - колодец или ключ, возле которого иногда бродит монгольское стадо, ожидая водопоя. Оживляются тогда силы всего каравана: быстрее пойдут верблюды, вскачь побегут собаки к воде, рысью еду и я туда выбирать место для бивуака.
   Через несколько минут является к колодцу весь караван. В три ряда укладываются три эшелона вьючных верблюдов. Их быстро развьючивают; затем отводят в сторону и связывают попарно, чтобы перед покормкою дать выстояться часа полтора или два. Затем устанавливаются палатки: одна для нас, другая для казаков.
   В нашу палатку приносятся наши ружья, револьверы, постель, а также два ящика с дневниками, инструментами и другими необходимыми вещами. Все это раскладывается известным, раз определенным образом.
   Пока совершается вся вышеописанная процедура, казак, заведывающий кухней, наскоро разводит огонь и варит чай. Едва ли какой-либо гастроном ест с таким аппетитом разные тонкости европейской кухни, с каким мы принимаемся теперь за питье кирпичного чая и за еду дзамбы с маслом, а за неимением его - с бараньим салом. Во время чаепития, заменяющего завтрак, обыкновенно являются к нам ближайшие монголы, которые тотчас же заводят знакомство, а иногда и дружбу с нашими казаками. Эти последние, живя в Забайкалье, почти все говорят по-монгольски и до тонкости знают обычаи монголов.
   Окончив чаепитие и утолив голод, все принимаются за работы. Одни казаки идут собирать аргал, другие возятся около верблюдов, третьи обдирают зарезанного на обед барана. В нашей палатке также все заняты: я переношу на чистый планшет сегодняшнюю съемку и пишу на свежую память дневник, Роборовский рисует, Эклон и Коломейцев препарируют убитых дорогою птиц. В час пополудни делается третье метеорологическое наблюдение, а затем можно в ожидании обеда отдохнуть. Тем временем казаки расседлывают, поят и пускают на покормку верблюдов и лошадей...
   Наконец обед готов. Он всегда один и тот же: суп из баранины с рисом или просом. Когда велено подавать обед, тогда один из прислуживающих при нас казаков приносит нам часть мяса и супа. Мы обедаем отдельно вчетвером в своей палатке; казаки же, переводчик и проводник едят обыкновенно возле огня на кухне. Там у них свое общество и свои беседы. Завершив всегда чаем свою обеденную трапезу, мы отправляемся на экскурсии или на охоту...
   Возвратясь перед заходом солнца к своему стойбищу, мы укладывали в листы пропускной бумаги собранные растения, клали в спирт пойманных ящериц или змей и наскоро обдирали убитых птиц, если случалось добыть более редкие экземпляры.
   Между тем наступают сумерки, и караванные животные пригоняются к бивуаку. Здесь их снова поят; затем лошадей привязывают на длинных арканах (для покормки) немного в стороне от бивуака; верблюдов же, расседланных днем, опять седлают и, уложив в два ряда, мордами друг к другу, привязывают к общей веревке. На кухне разводится потухший огонь и снова варится чай. Этим чаем с приложением дзамбы и изжаренной дичины мы ужинаем. Потом вывешивается для вечерних наблюдений термометр, и в ожидании его показаний мы болтаем с казаками у огня. Након

Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
Просмотров: 1477 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа