Козлов Петр Кузьмич - Житомирский С. В. Исследователь Монголии и Тибета П. К. Козлов.

влял к экспедиции большой интерес.

   К началу июля программа исследований Алашаньского края была выполнена. Экспедиция разделилась - Напалков с двумя помощниками (Санакоевым и Мадаевым-младшим) отправился по правому берегу Хуанхэ через Ордос на юг и должен был пройти через Ланьчжоу в Синин, где намечалась его встреча с основным отрядом; Чернов с Мадаевым-старшим и Демиденко отправлялся через пустыню на запад, чтобы выйти к Лянчжоу и совершить пересечение Наньшаня в неизученном месте с выходом на озеро Кукунор. Козлов с основным караваном направлялся к Кукунору через Синин.

   5 июля главный караван выступил на юго-запад не раз пройденным путем к восточной оконечности Наньшаньских гор и через две недели вышел к долине Тэтунга. "Тэтунг известен мне в нескольких местах своего течения,- пишет Козлов.- Я знаком с его истоками, знаю его в среднем течении в окрестностях Чертынтона, где он мечется среди хмурых скал, теряясь на дне узкой расщелины... Теперь я вижу моего непокорного друга в другой обстановке: с прибрежных возвышенностей открывается его извилистое течение, местами разбитое на рукава. Тэтунг по-прежнему стремится с удивительной быстротою, образуя волны и перекаты и создавая особенный приятный рокот". Террасы долины Тэтунга были заняты хлебными полями, орошаемыми сложной системой каналов. На реке действовал паром, и экспедиция без хлопот переправилась через нее.

   Следующей на пути отряда рекой был правый приток Тэтунга Синин-Гол. По дну речной долины проходил оживленный тракт Ланьчжоу - Синин. Этой дорогой отряд направился вверх и 30 июля расположился лагерем недалеко от города. В тот же день Полютов разнес визитные карточки Козлова главным чиновникам провинции Цинхай и города. На следующее утро начальник экспедиции, облачившись в парадную форму, в нанятой закрытой тележке отправился на встречу с членами сининской администрации.

   Сначала путешественник посетил наместника - цин-цая. Наместник - высокий энергичный старик расспрашивал о планах работы экспедиции и отговаривал Козлова от поездки на Кукунор. Он сообщил, что за последние годы среди тангутов широко распространилось европейское оружие и они нередко совершают дерзкие нападения на караваны. Когда же наместник узнал о планах плавания по озеру, он даже вскочил от удивления с места и заметил, что вода в Кукуноре особая и в ней тонут не только камни, но и дерево. На прощание цин-цай обещал дать экспедиции охрану.

   Дальше следовал визит к старику-губернатору - дао-таю, начальнику гарнизона - чжень-таю, молодому полковнику дунганину. Наконец очередь дошла до более скромного чиновника - фу-тая, ведавшего городом, который принял Козлова с необыкновенным радушием. Он расспрашивал путешественника о его приключениях в Каме, рассказывал о планах благоустройства Синина, водил по дому и саду, показывал своих лошадей и ручного марала, разгуливавшего в загороженной части сада.

   Отправив караван через Донкыр к Кукунору, Козлов с одним из казаков направился туда же кружным путем через монастырь Гумбум. Этот процветающий буддийский монастырь с тремя с половиной тысячами лам был основан недалеко от места рождения Цзонкабы. Он уже посещался русскими путешественниками: зиму 1885 года в Гумбуме провел Г. Н. Потанин, пятью годами позже здесь побывал M. E. Грум-Гржимайло, посещали его и российские буддисты-паломники Г. Ц. Цибиков и Б. Б. Барайдин. Козлов осмотрел монастырь, приобрел для Академии "Историю монастыря Гумбум" на тибетском языке и отправился вслед каравану, который нагнал в Донкыре, находящемся выше Синина в той же долине. Под городом на берегу реки экспедиция простояла несколько дней. Провели испытания разборной брезентовой лодки, переформировали багаж и оставили часть его на хранение. Погода стояла неровная, частыми стали дожди. 11 августа отряд, к которому присоединились четыре китайских кавалериста и переводчик, присланные из Синина, двинулся вверх по долине, увязая в грязи, мима сплошного пояса хлебных полей. Через четыре дня палатки экспедиции уже стояли на берегу озера.

   Два дня отряд шел вдоль южного берега Кукунорэ к мысу, откуда ближе всего было до каменистого острова Куйсу, синевшего на горизонте и похожего по очертаниям на громадный военный корабль. В планы экспедиции входило посещение этого острова с первыми в истории промерами глубины озера и взятием донных осадков. Начались более основательные испытания лодки, на ней плавали вдоль берега в тихую погоду и во время волнения, которое на озере было почти постоянным. При этом в конструкции лодки обнаружились недостатки. Пришлось усилить раму, улучшить крепление уключин.

   Тем временем из своего маршрута, составившего 850 километров, вернулся Чернов, которому удалось изучить еще не исследованный район Наньшаня. Но пройти через эти горы к озеру он не смог. Проводники, опасаясь нападения тангутов, не соглашались идти дальше, и геологу пришлось сделать солидный крюк и пройти к Кукунору следом за экспедицией через Донкыр.

   Было решено, что на остров отправятся Чернов и Четыркин, что они поселятся на мысу и будут терпеливо дожидаться подходящей для плавания погоды. Для более надежного ее предсказания исследователи имели барометр-анероид.

   В ночь накануне отплытия шел дождь, но ветер был несильный. Заметив, что волны средней величины как будто не собираются усиливаться, отважные путешественники 1 сентября около часа дня сели в тесную лодку, в которой грести мог только один человек, и поплыли к маячившему впереди острову. Через час анероид показал резкое падение давления, но путешественники решили продолжать путь, надеясь достичь острова до перемены погоды. Через семь часов плавания небо заволокли тучи, подул крепкий ветер, большие волны, украшенные пенными гребешками, обрушились на лодку. Полил дождь, путников окутала мгла и около часа они плыли, борясь с волнами, почти вслепую, пока не приблизились к галечному берегу острова, к которому не приставало ни одно судно.

   На острове исследователи встретили троих отшельников, которые пришли туда по льду и жили поодиночке в пещерках скалистого берега. Монахи были потрясены прибытием гостей, посчитав, что те появились сверх-естественным образом, но когда им показали лодку, успокоились. Общение приезжих с островитянами происходило в основном с помощью жестов, но все же монахи показали, что относятся к приезжим с дружелюбием и интересом, угощали простоквашей из овечьего молока. Сами монахи питались в основном молочными продуктами, получаемыми от нескольких овец. Путешественники пробыли на острове пять дней, провели его съемку, познакомились с пещерками отшельников и крошечными кумирнями. Пустив накануне вечером в условленный час сигнальную ракету, утром 5 сентября Чернов и Четыркин отправились в обратный путь. На середине дороги опять разыгралась непогода, и только к вечеру отважным путешественникам удалось достичь берега. В лагере их радостно встретили не только члены отряда, но и сопровождавшие экспедицию монголы и китайцы.

   Озеро оказалось довольно глубоким, уже в нескольких километрах от берега его глубина составляла около 30 метров. Наибольшая глубина - 37 метров - была отмечена вблизи острова. Вскоре отряд переместился вдоль берега на восток к мысу с длинной песчаной косой. Оттуда были предприняты еще две лодочные экскурсии для изучения озерного дна.

   Выполнив программу изучения Кукунора, путешественники в середине сентября двинулись обратно через Донкыр в Синин. В Синине отряд встретил Напалков, который охватил своим маршрутом значительный район провинции Ганьсу и хорошо справился с поставленными задачами. Там же путешественников ждала почта. Из письма Чернов узнал, что семейные дела требуют его немедленного возвращения на родину. Козлов не стал удерживать геолога и отправил его вместе с частью багажа на север.

   Известие о плавании по Кукунору произвело большое впечатление на сининцев. Цин-цай и другие чиновники восхищались мужеством путешественников, с интересом разглядывали лодку и даже залезали в нее. Еще больше их удивляло, что экспедиции удалось наладить добрые отношения с кукунорскими тангутами.

   30 сентября главный караван экспедиции, на этот раз составленный из мулов, направился из Синина в оазис Гуйдуй, где было намечено провести зимние месяцы. Дорога туда заняла всего четыре дня.

  

  

   Гуйдуй лежит в долине Хуанхэ на краю Амдоского нагорья. Здесь отряд провел три месяца. Первоначально Козлов планировал зимовать значительно южнее - в провинции Сычуань. Но он не хотел удаляться от Гумбума, где собирался встретиться с далай-ламой. Однако время проходило, а правитель Тибета не торопился. В ноябре Козлов совершил двухнедельную поездку в Чейбсен и встретился наконец с настоятелем этого монастыря "в его доме", как было договорено 15 лет назад во время встречи с ним в долине Большой Юлдус. Заодно Козлов пополнил этнографическую коллекцию.

   На обратном пути, в Синине, он узнал о событии, встревожившем весь Китай,- почти одновременно скончались богдыхан и вдовствующая императрица, его мать. Ходили слухи, что их смерть была насильственной. "Футай, к которому я отправился с визитом,- рассказывает Козлов,- долго не мог говорить от рыданий, сжимавших ему грудь; расстроенный он делился со мною опасениями о предстоявших, по его мнению, гибельных для страны последствиях злодеяния". Сининский градоначальник оказался прав. Регентом был провозглашен принц Чунь, отец малолетнего наследника престола, и к власти в Китае пришли реакционные круги, противники намечавшихся буржуазно-демократических реформ. Эти политические перемены впоследствии отрицательным образом отразились и на научных планах Козлова.

   Зима в Гуйдуе была мягкой, местные жители и администрация относились к экспедиции хорошо. Пребывание в населенном месте недалеко от крупных монастырей способствовало приобретению интересных вещей для этнографической коллекции. Было и другое приобретение - за пять рублей серебром Козлов купил ручного бурого грифа - монаха. Огромная птица вскоре привыкла к новым хозяевам и освоилась со всеми членами отряда.

   В начале декабря в экспедиционный лагерь неожиданно приехали с грузом корреспонденции братья Бадмажаповы. Младший - Бадмажап - вернулся, проводив Чернова до Динъюаньина, а Цокто приехал просто повидаться. Среди писем было и официальное, от одного из руководителей Географического общества Александра Васильевича Григорьева. Григорьев сообщал, что находки из Хара-Хото высоко оценены Академией наук и рядом специалистов, что, по-видимому, открытый город принадлежал тангутскому государству Сися, существовавшему с X по XII век. "Ввиду важности совершенного открытия, - писал Григорьев, - Совет Географического общества уполномочил меня предложить Вам не углубляться в Сычуань, а вместо этого возвратиться в пустыню Гоби и дополнить исследование мертвого города. Не жалейте ни сил, ни времени, ни средств".

   Предложение об изменении программы экспедиции в общем соответствовало внутренним желаниям путешественника, увлеченного мыслями о продолжении исследования Хара-Хото. Тем временем стало известно, что в Гумбум прибыл караван с частью двора далай-ламы и что сам глава Тибета наконец-то двинулся в путь. Следовало подождать его; кроме того, выступать в Гоби было еще рано. Козлов решил использовать оставшееся время для изучения Амдоского нагорья.

   Выйдя из озера Орин-Нор (Русского), Хуанхэ последовательно течет на восток, север, запад, снова на север и опять на восток, описывая что-то вроде исполинской буквы "s". В нижней извилине этой "буквы" заключены горы Амнэ-Мачин, в верхней, более широкой - горная область Амдо. На северном краю этой области расположен Гуйдуй, на восточном - знаменитый монастырь Лабран, на западе, где Амдо граничит с Амнэ-Мачином, - монастырь Раджа-гомба, которого не удалось достичь Козлову и Роборовскому в 1895 году. Пятнадцатью годами раньше на Амдоском нагорье в окрестностях Гуй-дуя побывал Пржевальский. Но в центральные районы Амдо, населенные воинственными горцами, где власть Китая была лишь номинальной, еще не проникал ни один путешественник. Козлов планировал пройти из Гуйдуя на юго-запад в монастырь Раджа-гомба, а оттуда на северо-восток в Лабран. При этом отряд разделялся - тяжелый багаж под присмотром Напалкова отправлялся прямо в Лабран. Оттуда, оставив груз на хранение, топограф должен был ехать в Вэйюаньсянь для пополнения зоологических коллекций. Козлов выступал в исследовательский маршрут, имея при себе только самое необходимое.

   Это трехнедельное путешествие оказалось для отряда чрезвычайно тяжелым и опасным. На пятый день пути в ставке князя Лу-Хомбо отряд подвергся коварному ночному нападению. К счастью, обошлось без жертв, но всю остальную дорогу путешественники вынуждены были находиться в постоянном напряжении и держать ночные караулы. Измученные холодами и "гостепреимством" амдосцев, исследователи 28 января наконец достигли Лабрана.

   Так с карты Центральной Азии было стерто еще одно "белое пятно". Вряд ли полученные в ходе амдоской экскурсии научные результаты окупают чудовищный риск, которому подвергалась экспедиция. Но, планируя ее, Козлов, конечно, не мог предполагать, что в 150 километрах от Синина отряд попадет в ловушку, устроенную князем Лу-Хомбо и его сообщниками. И все же Козлов не растерялся в сложившейся ситуации, проявил такт и выдержку, сумел сплотить своих спутников и с честью выйти из тяжелого испытания. Он сам, Четыркин, Полютов и пятеро членов конвоя проявили незаурядное мужество, которое только и позволило спасти отряд.

  

  

   Монастырь Лабран, основанный в начале XVII века, представлял собой небольшой город - постоянно в нем проживали 3000 лам, а во время праздников туда сходилось несколько десятков тысяч паломников. Монастырь был не только религиозным, но и торговым центром, экспедиция как раз и разместилась в торговом подворье, находившемся недалеко от храмов монастыря. Администрация Лабрана отнеслась к путешественникам приветливо, им разрешили осматривать храмы и охотиться в окрестных горах. Путешественники прожили в Лабране две недели и смогли отдохнуть после амдоской "экскурсии". В монастыре знали, что далай-лама уже прибыл в Гумбум, задуманная встреча становилась осуществимой. Козлов решил отправить главный караван под руководством Четыркина по направлению к Динъюаньину с остановкой в Ланьчжоу, и тем временем налегке съездить в Гумбум, чтобы вторично встретиться с далай-ламой.

   16 февраля Козлов, Полютов и два проводника с вьючными лошадьми вышли из Лабрана и отправились в Гумбум. Через четыре дня маленький караван вышел к Желтой реке, а еще через два достиг цели, пройдя от Лабрана около 250 километров.

   В Гумбуме путешественники поселились у гэгэна по имени Чжаяк, с которым Козлов познакомился в июне 1908 года во время первого посещения монастыря. Козлов сразу сообщил о своем приезде в канцелярию главы Тибета и на следующий же день был приглашен к святителю.

   Далай-лама жил в доме богатого тибетца на высоком склоне долины, откуда как на ладони был виден весь монастырь. Двое часовых охраняли дверь в глинобитной ограде сада. Пришедших путешественников провели сперва в комнату для отдыха и угостили чаем, потом проводили в кабинет далай-ламы, по убранству напоминавший молельню. После традиционного обмена хадаками далай-лама по-европейски пожал Козлову руку. Козлов пишет об этой встрече:

   "Теперь мы уже с вами встречаемся второй раз,- заметил далай-лама,- наше первое свидание было в Урге около четырех лет тому назад. Когда же и где мы встретимся вновь?.. Я надеюсь, что вы приедете ко мне в Лхасу, где для вас, путешественника-исследователя, найдется много интересного и поучительного. Приезжайте, я вас прошу, надеюсь не будете жалеть потерянного времени на такое большое путешествие. Вы объездили много стран, много видели и много написали. Но самое главное еще впереди - я буду ждать вас в Лхасу... а потом - вы сделаете не одну, а несколько экскурсий по радиусам от столицы Тибета, где имеются дикие девственные уголки как в отношении природы, так равно и населения. Мне самому,- продолжает далай-лама,- будет весьма приятно и интересно видеть вас после таких поездок и лично выслушать ваш доклад о путешествии".

   Козлов провел в Гумбуме две недели и каждый день подолгу беседовал с далай-ламой. В их отношениях вскоре исчезла всякая официальность. Правитель Тибета много расспрашивал Козлова о его экспедиции, о находках в Хара-Хото, о России и Европе. Правитель Тибета живо интересовался достижениями европейской техники, по его просьбе Козлов обучил одного из секретарей, молодого тибетца Намгана, тонкостям фотографии. "При расставании,- пишет Козлов,- далай-лама произнес следующее: "Спасибо вам за ваш приезд ко мне - вы дали мне возможность послушать вас и получить много ответов на мои вопросы... Передайте России чувства моего восхищения и признательности к этой великой и богатой стране... Надеюсь, что Россия будет поддерживать с Тибетом лучшие дружеские отношения и впредь также будет присылать ко мне своих путешественников-исследователей".- Последнее прощание, - продолжает Козлов, - было самое трогательное: сам собою этикет отошел в сторону. Я понял душу далай-ламы и поверил в искренность его приглашения в Лхасу!.."

   Дружеское отношение далай-ламы XIII к Козлову было действительно искренним, правитель Тибета доказал это позже. Но попасть в Лхасу Козлову так и не удалось - этому помешали исторические бури, потрясшие в начале столетия Азию и весь мир.

  

  

   Из Гумбума через Синин путешественники направились в Ланьчжоу - крупный город на Хуанхэ, центр провинции Ганьсу, где в начале марта присоединились к остальным членам отряда. Через две недели экспедиционный караван двинулся на север к Динъюаньину. С отрядом путешествовал и купленный в Гуйдуе гриф. "Гриф, отдохнув в Лабране и Ланьчжоу,- пишет Козлов,- теперь легче переносил езду и качку на вьючном верблюде. В дороге мы его пеленали, как младенца и клали в корзину с отверстием для головы птицы. По приходе на стоянку гриф получал свободу и изрядную порцию мяса". Погода стояла прекрасная, и уже 7 апреля экспедиционный караван пришел в столицу Алашаня. На складе и метеостанции все было в образцовом порядке, наблюдатель Давыденков отлично справился со своей задачей.

   Вскоре в Динъюаньин прибыл и Напалков, завершивший длительную экскурсию. Топограф жаловался на усталость, и Козлов решил поручить ему доставку части экспедиционного багажа и коллекции в Кяхту. Сам начальник экспедиции с Четыркиным и семью членами конвоя снова направлялся в Хара-Хото. Много времени ушло на подготовку к отправке коллекций и на снаряжение "археологического" отряда.

   Наконец 4 мая караван Козлова, состоявший из 21 верблюда, направился на северо-запад и 22-го подошел к Хара-Хото. Козлов вспоминает: "...следуя по песчаному плато Куку-илису, то поднимаясь на столовидные возвышения, то опускаясь на дно впадин, мы стали замечать следы древней культуры. По сторонам дороги попадались полуразвалившиеся башни, кое-где намечались осыпавшиеся от времени канавы, когда-то орошавшие хлебные поля. Вот и высокая башня, а вот на северо-западе, сквозь пыльную дымку еле проглядывают и серые стены Мертвого города..."

   Козлов договорился с Торгоут-бэйлэ о найме рабочих из его подчиненных и о ежедневной доставке в Хара-Хото воды и продовольствия. Снова, как год с небольшим назад, начались раскопки покинутого города. Работы продолжались около месяца и были утомительны из-за жары и пыли. Сперва новые раскопки не приносили богатого материала. Не прекращая исследования территории внутри стен, Козлов проводил разведку вне города. Было решено вскрыть крупный (высотой около 10 м) субурган с полуразрушенным верхом, стоявший в четверти километра от западной стены крепости. Этот субурган Козлов впоследствии называл Знаменитым или Великим.

   Находку Знаменитого субургана можно считать выдающимся археологическим открытием нового времени. Это сооружение первоначально было гробницей - в нем нашли скелет похороненного человека, вероятно, важного священнослужителя. По оси субургана, пронизывая его насквозь, проходил деревянный шест. В центре постройки вокруг шеста лицом к нему располагались два десятка больших, в рост человека, сидящих глиняных фигур. Перед ними, как перед ламами при богослужении, лежали огромные книги из толстых листов серой бумаги с напечатанными знаками неведомой письменности. Дальше, поверх первоначального захоронения лежали груды наспех сложенных вещей - книги, доски-клише для их печатания, статуэтки буддийских божеств, нарисованные на ткани иконы и снова книги в виде свитков или пачек листов, запакованных в папки. Видимо, перед подходом к городу неприятеля ламы какой-то пригородной кумирни в спешке замуровали здесь храмовые ценности. 2000 книг - целая библиотека была найдена в "знаменитом" субургане!

   Описывая его раскопки, Козлов вспоминает: "Сколько интереса и своеобразной радости вызывалось при взгляде на тот или другой образ, только что извлеченный из субургана, на ту или иную книгу. Таких счастливых минут я никогда не забуду, как не забуду сильного впечатления, произведенного на меня и моих спутников двумя образами китайского письма на сетчатой материи. Когда мы раскрыли эти образа, перед нами предстали дивные изображения сидящих фигур, утопавших в нежно-голубом и нежно-розовом сиянии. От буддийских святынь веяло чем-то живым, выразительным, целым; мы долго не могли оторваться от созерцания их - так хороши они были... Но стоило только поднять одну из сторон полотна, как большая часть краски тотчас отделилась, а вместе с нею, как легкий призрак, исчезло все обаяние..."

   Клад "знаменитого" субургана был огромен и составил львиную долю материала, найденного при раскопках. В письме к академику Ольденбургу Козлов сообщал, что находки везлись в Ургу "на семи верблюдах или в 14 больших ящиках или тюках".

   16 июня утомленные жарой, пылью и тяжелой работой путешественники покинули "свой" город и ушли к Эдзин-Голу. Несколько дней было потрачено на отдых, мытье и стирку. Потом с пастбищ привели верблюдов. Козлов расплатился с Торгоут-бэйлэ, искренне поблагодарил его за помощь, и уже 20-го тяжело нагруженный караван двинулся через Гоби домой.

  

  

   Так была открыта неведомая прежде недолговечная, но блестящая цивилизация, и тангутам, давно забывшим свой древний язык и письменность, была возвращена яркая страница их исторического прошлого. Но чтобы вещи, в том числе и книги, "заговорили", потребовались огромные усилия многих ученых, причем работа над хара-хотскими коллекциями еще далеко не завершена.

   Доставленные экспедицией находки поставили множество вопросов перед целым рядом научных дисциплин. Общая история, которая располагала лишь отрывочными упоминаниями о государстве Сися в китайских летописях, обогатилась документами и вещественными свидетельствами. Искусствоведение получило уникальный материал о сложном взаимодействии индийских, тибетских, непальских художественных традиций с древними местными и китайскими. Кроме того, в Хара-Хото были найдены и чисто китайские произведения графического искусства эпохи, от которой в Китае они не сохранились. История ремесел приобрела образцы сельскохозяйственных орудий и различные приспособления городских промыслов - для выделки тканей, набивки узоров, обработки металла, печатания книг. История письменности получила образцы наиболее древних печатных монгольских текстов и оригинальную, весьма сложную систему иероглифического письма, изобретенную тангутами. Наиболее трудная и ключевая задача встала перед филологами - тысячи найденных тангутских текстов молчали, традиция письменности была прервана, тангуты не помнили ее, как греки-ахейцы после нашествия дорийцев утратили тайну поздней крито-микенской письменности (так называемого линейного письма "Б"). Вышел из употребления и язык, которым пользовались тангуты государства Сися. К счастью, среди найденных книг был обнаружен китайско-тангутский словарь, который давал надежду на расшифровку текстов.

   В начале XX века тангутоведение как отрасль филологии уже существовала, хотя и в зачаточном состоянии: было известно несколько старых тангутских текстов - переводов буддийских молитв с санскрита и китайского. Но до открытия Козлова удалось только определить язык этих текстов как тангутский и наметить его грамматическую схему. Первый из филологов, исследовавший книги Хара-Хото, профессор А. И. Иванов сумел расшифровать ряд иероглифов и составить небольшой словарь.

   Огромный вклад в тангутскую филологию внес советский ученый Н. А. Невский. Исследователь начал заниматься тангутскими текстами в 20-х годах. Десять лет напряженной работы, знание четырех восточных языков и сорока их диалектов позволили ученому составить обширный, в 6000 знаков, словарь языка Сися. Среди найденных Козловым книг Н. А. Невский обнаружил 20 томов "Свода законов Тангутского государства", имеющих огромное значение для изучения структуры средневекового тангутского общества. Работы Н. А. Невского, изданные после смерти ученого в 1960 году, были удостоены Ленинской премии.

   Что же удалось узнать о прошлом "Черного города"? Историки тщательно изучили упоминания о поселениях в этом районе, имеющиеся в китайских летописях. Самые ранние из них относятся к первым векам нашей эры. Но найденная Козловым в Хара-Хото монета, сделанная в виде топорика, говорит о большей древности земледельческого оазиса в низовьях Эдзин-Гола. Такие топоровидные монеты выпускались в одном из китайских государств в эпоху с V по III в до н. э. В более позднее время - II-I века до н. э. - оазис становится форпостом Китая в длительных столкновениях с гуннами. (О гуннах той эпохи Козлову-археологу еще предстоит сказать свое слово.) Тогда вдоль Эдзин-Гола шла оборонительная полоса, защищающая Китай от набегов кочевников.

   С III века в летописях упоминается стоящий в оазисе торговый город Сихай. Но в VI веке во время упадка Ханьской империи город, по-видимому, исчез. Однако в следующем столетии, в танскую эпоху на месте Хара-Хото строится крепость Тунчэн. Раскопками установлено, что она занимала около трети нынешней площади города и помещалась в его северо-восточной части. С VIII века область нынешней провинции Ганьсу перешла к тибетцам, затем к тюркским княжествам, во второй половине IX века управлялась уйгурами.

   В это время на исторической сцене появляются тангуты, которые в конце X века создают мощное государство Сися (что по-китайски значит Западное Ся). В тангутских летописях Хара-Хото именуется Эдзина (Черная река). Он основывается на месте старой китайской крепости, значительно расширяется и перестраивается. Государство тангутов простиралось от Дуньхуана (Сачжоу) на западе до Хуанхэ на востоке на 1200 километров, а с юга на север от Синина доЭдзины на 600 километров. Эдзина тангутов просуществовала 250 лет - в 982 по 1227 год. Находки экспедиции Козлова дали возможность оценить высокий уровень тангутской цивилизации, которая, несмотря на сильное влияние со стороны Тибета и Китая, сохраняла самобытность. В войнах с Китаем тангутам Сися удалось сохранить независимость, но они не выдержали удара с севера. В 1226 году монгольские войска во главе с Чингис-ханом двинулись в поход на Китай. Государство Сися находилось на пути армии великого завоевателя и в 1227 году перестало существовать. Вероятно, именно в этом году был помещен в "знаменитом" субургане бесценный для историков клад.

   Государство Сися было уничтожено и растворилось в огромной, основанной монголами Юаньской империи, существовавшей с 1280 по 1361 год и раскинувшейся от Малой Азии до Тихого океана. Эдзина, или по-монгольски Ицзинай, сохранился и стал важным торговым городом на пути из Китая в столицу империи Каракорум. Венецианец Марко Поло, состоявший на службе хана Хубилая, в своих записках упоминает об Эдзине. Он пишет: "От Канпичу (Ганьчжоу) на двенадцатый день пути город Эдзина. Стоит он в начале песчаной степи на севере Тангут-ской области. Народ - идолопоклонники (буддисты), много у них верблюдов и всякого скота... Народ здешний не торговый, занимается хлебопашеством и скотоводством".

   Как видно из рассказа Марко Поло, монгольское завоевание не разрушило тангутской цивилизации. Тангуты не потеряли своей религии и по-прежнему жили на Эдзин-Голе. Находки Козлова установили, что кроме тангутов в городе жили представители многих народов. Помимо тангутских, китайских и монгольских текстов там найдены рукописи на персидском и арабском языках, причем часть из них принадлежит мусульманам, часть христианам-несторианам. Рядом с крепостью среди буддийских субурганов Козлов нашел развалины мечети. Ицзинай юаньской эпохи предстает перед ним как центр транзитной торговли с пестрым смешанным населением.

   В 1368 году монгольскую династию Юань сменила китайская династия Мин. Через четыре года, в войне за подчинение окраин, китайский полководец Фэн Шэн подошел к Ицзинаю и захватил его. Китайские летописи называют и имя военачальника, защищавшего город, - Буяньтемур. Возможно, именно Фэн Шэн решил использовать против защитников искусственное стихийное бедствие, перекрыв рукав Эдзин-Гола. Но, выиграв сражение, он вместе с тем убил огромный цветущий оазис, оживить который уже не удалось. Сегодня эта история звучит как предупреждение.

  

  

   Через месяц, перейдя раскаленную летним солнцем пустыню Гоби, отряд подошел к монгольской столице. Путешественники решили заночевать, не доходя до города, чтобы не переходить в темноте многоводную в это время Толу. "Что касается лично меня, - вспоминает путешественник, - то я долго-долго не мог сомкнуть глаз. Воображение рисовало Амдо, Лабран, Кукунор, Хара-Хото... Минуты расставания с далай-ламой бодрили дух, крепили тело и вливали струю сознания о возможности нового, последнего путешествия - путешествия, в котором я должен выполнить последний из заветов моего великого и дорогого учителя..." Последнее путешествие, о котором мечтал Козлов,- это, конечно, путешествие в Центральный Тибет, в Лхасу.

   Осенью 1909 года коллекции прибыли в Петербург, и в начале 1910 года в помещении Географического общества была устроена выставка материалов Монголо-Сычуанской экспедиции. Были показаны зоологические и ботанические экспонаты, большое этнографическое собрание и, конечно, наиболее яркие из хара-хотоских находок. Труды Козлова были высоко оценены научной общественностью. 9 апреля 1910 года Русское географическое общество избрало путешественника своим почетным членом.

   Монголо-Сычуанская экспедиция, по своим географическим результатам более скромная, чем предыдущая, благодаря сенсационному археологическому открытию сделала имя Козлова всемирно известным. В 1910 году по приглашению Английского географического общества он ездил в Лондон с лекциями о своих путешествиях. Широкое признание заслуг путешественника выразилось в присуждении ему ряда наград географическими обществами зарубежных стран - в 1911 году он получил большую золотую медаль Итальянского географического общества и медаль основателя Английского географического общества. Венгерское географическое общество избрало его своим почетным членом. Наконец, в 1913 году он получил премию Чихачева Французской Академии наук.

   Краткое описание Монголо-Сычуанского путешествия Козлов опубликовал в 1911 году в книге "Русский путешественник в Центральной Азии и мертвый город Хара-Хото". Следуя примеру Пржевальского, сразу же после возвращения из путешествия Козлов начал работу над основной отчетной книгой. Желая быстрее познакомить научный мир с открытиями Хара-Хото, путешественник включил в нее отрывки из статей ученых, обрабатывавших доставленный экспедицией материал, - В. Л. Котовича, А. М. Иванова, С. Ф. Ольденбурга, десятки фотографий наиболее интересных находок. Война и революционные события задержали выход книги, она появилась уже в советское время, в 1923 году.

  

  

   Когда Козлов вернулся из Монголо-Сычуанской экспедиции, ему было 46 лет - возраст немалый для человека, стремящегося к походам, требующим предельного напряжения сил. И все же исследователь собирался совершить новое путешествие, чтобы достичь района Лхасы. Казалось бы, мечта об исследовании этой области, увлекавшая еще Пржевальского, теперь наконец могла быть осуществлена. Огромный опыт, полученный во время экспедиции в Кам, позволял Козлову хорошо подготовиться, а приглашение далай-ламы обещало дружеский прием со стороны тибетской администрации.

   Однако неожиданные политические события нарушили планы путешественника. Правительство принца Чуня, недовольное политикой тринадцатого далай-ламы, нанесло по Тибету внезапный удар. В 1910 году туда были посланы войска, которые двинулись к Лхасе с севера и востока. Далай-ламе, который не ждал от китайских карателей ничего хорошего, снова пришлось спасаться бегством. Но на этот раз путь в Монголию оказался закрытым, и Тубдань Чжамцо вынужден был отправиться в Индию и искать защиты у англичан. Правда, всего через год в Китае произошла революция, и далай-лама смог вернуться в свою столицу. Но с этого времени положение на тибетско-китайской границе стало напряженным.

   В 1912 году в личной жизни путешественника произошла перемена. Он женился на Елизавете Владимировне Пушкаревой (1892-1975). При этом П. К. Козлов сохранил хорошие отношения с Надеждой Степановной Козловой и детьми {У П. К. Козлова было двое детей. Сын Владимир (1897-1971) стал ученым-почвоведом, участником многих экспедиций. Большое внимание уделял работе над наследием отца, был редактором изданий трудов П. К. Козлова, опубликовал о нем ряд статей, немало сделал для увековечения памяти путешественника. Дочь Ольга (1903-1982) стала научным художником, работала со знаменитым хирургом С. С. Юдиным, проиллюстрировала много книг по медицине и биологии.}. Тогда же он переехал из Москвы в Петербург. Е. В. Козлова участвовала в последней экспедиции путешественника.

   Наконец в 1913 году Козлов был утвержден начальником новой экспедиции, направлявшейся в Тибет. Экспедиция была уже снаряжена, когда началась первая мировая война, ставшая препятствием к осуществлению этого путешествия. В книге "Тибет и далай-лама" Козлов с горечью писал: "До сего времени я не могу понять, каким доводом мотивировало мою задержку бывшее старое правительство? Что я мог представлять собою здесь или даже на войне с своими спутниками в количестве двадцати с небольшим человек. Я верил только в один исход: отправиться в Тибет, использовать время, отпущенные средства, превосходное снаряжение и новое доверие Географического общества". Можно думать, что экспедиция Козлова стала жертвой дипломатической игры, что ее отмена была демонстрацией уважения к интересам союзной Британии.

   Полковник П. К. Козлов не участвовал в военных действиях, но ему поручали ответственные административные посты. Осенью 1914 года он был комендантом города Тарнова (Тарнува), потом его назначили начальником, экспедиции по закупке скота в Монголии, в 1916 году Козлов снова становится комендантом, сперва в Яссах, позже в Тернополе. Путешественник успешно справлялся с порученным делом и в 1916 году был произведен в генерал-майоры.

   После революции Козлов оставил военную службу, чтобы целиком посвятить себя науке. Начался недолгий, но важный период в его биографии. По инициативе природоохранительной комиссии при Географическом обществе и Академии наук Козлов в 1918 году был назначен комиссаром зоопарка-заповедника Аскания-Нова. Заповедник, расположенный всего в 35 километрах от Перекопа, мог оказаться (и оказался) в районе сражений гражданской войны, и судьба этого уникального учреждения была под угрозой. Несмотря на это, путешественник взял на себя благородную и опасную миссию. Козлов вместе с Елизаветой Владимировной уехал в Асканию и провел там полтора года.

   Козлов хорошо знал Асканию-Нова и посещал ее еще до войны. В асканийском зоопарке нашел приют гриф-монах, купленный Козловым в Гуйдуе в 1908 году. В статье об Аскании-Нова, напечатанной в 1928 году, Козлов сообщает, что этот крылатый гигант в то время был еще жив.

   Знаменитый акклиматизационный зоопарк-заповедник в таврических степях был создан талантливым натуралистом Фридрихом Эдуардовичем Фальц-Фейном (1863-1920). Биолог по образованию, воспитанник Юрьевского (Тартуского) университета, владелец обширного имения недалеко от Каховки, он направил все свои силы и средства на сохранение природы, в том числе редких и вымирающих видов животных. Получив в наследство большое имение с хорошо поставленным овцеводческим хозяйством, Фальц-Фейн превратил его в сложный комплекс разумно сочетающихся между собой частей. Здесь хозяйство - зерновое, овцеводческое и конный завод - было основой охраны, поддержания и питания ботанического сада, искусственных водоемов - места обитания разнообразных водоплавающих птиц, зоопарков "лесного" и "степного", где на обширном участке огороженной степи вместе паслись зебры, антилопы, бизоны и зубры. Между прочим, именно Фальц-Фейну впервые удалось получить, акклиматизировать и тем самым сохранить лошадь Пржевальского, которая в настоящее время в природе уже не встречается. Главным помощником Фальц-Фейна по зоопарку был Клементий Евдокимович Сиянко, выходец из крестьян, талантливый биолог-практик, который еще в 1880-х годах решил проблему выведения африканских страусов в инкубаторах. Создатель зоопарка поставил себе в то время новаторскую цель акклиматизации и приручения животных в условиях, близких к природным. При этом большое внимание уделялось таким видам, которые в будущем могли бы принести пользу для выведения новых пород домашних животных.

   Зоопарк-заповедник был открыт для посещений экскурсантов, здесь велась и научная работа по биологии. В 1910 году в Аскании-Нова была организована государственная зоотехническая станция, которой руководил профессор Илья Иванович Иванов. При усадьбе имелись музей, лаборатория, библиотека. Очень важным было начинание Фальц-Фейна по заповедованию естественных ландшафтов. В Аскании в 1898 году был изъят из какого бы то ни было хозяйственного использования участок степи, не знавший плуга, размером 500 десятин.

   В 1928 году в проникнутой любовью к природе статье "Государственный заповедник Аскания-Нова" Козлов писал: "Девственная степь полна живой гармонии: она дышит днем, дышит и ночью. Волны серебристого ковыля вечером - это поэтическое восхищение, в особенности при разгоревшихся лучах заходящего солнца, когда по сторонам от него играет синяя дымка. Куда ни посмотришь - безграничный простор, лишь изредка курганы с каменными бабами нарушают равнинное однообразие степи...

   Лесной зоологический парк граничит со степным; между парками с одной стороны имеется открытый чистый пруд с пустынной отмелью, обычно занятой краснокрылыми фламинго, с другой - пруд болотный, с большими, заросшими тростником, ответвлениями, забегающими далеко на север.

   Приближаясь к степному парку, вы уже слышите всевозможные голоса плавающих пернатых, а вот и сами они картинно скользят по поверхности вод. Впереди величаво выступают лебеди, за лебедями, мешаясь с различными утками, плывут группы диких гусей, обитателей всех частей света".

   Защитить замечательный парк-заповедник среди перипетий гражданской войны было нелегко, тем более что единственным оружием защитников природы и науки была только сила убеждения. Козлов разъяснял, требовал, настаивал. Известный генетик M. M. Завадовский сообщает, что однажды путешественник едва избежал расстрела.

   Козлов рассказывает: "Почти в течение всего проведенного нами времени через Асканию-Нову проходили части враждебных лагерей. Около сорока снарядов трехдюймового орудия легло в области зоопарка, оставив на память о себе воронки или поломанные деревья и уничтожив шесть зубробизонов и яков, находившихся в загонах". M. M. Завадовский, работавший в Аскании в 1919-1920 годах, пишет: "Спасению немало помогала преданность своему делу служебного персонала, подвергавшегося недвусмысленным угрозам, и устройство организованных экскурсий по зоопарку". Разумеется, слова о преданности делу относятся в немалой степени и к П. К. Козлову.

   Осенью 1921 года был издан декрет о превращении Аскании-Нова в государственный заповедник. Территория заповедника была увеличена, начались работы по его восстановлению и развитию. Козлов, уехавший из заповедника в 1919 году, не прерывал связи с этим учреждением до конца жизни.

   После возвращения из Аскании, в 1920 году, Козлову снова пришлось стать на защиту культурных ценностей. На этот раз речь шла о защите дома Пржевальского в Слободе, который оказался в районе эсеровского мятежа. Тогда Козлов вывез и передал Смоленскому губернскому музею наиболее ценные книги и бумаги великого путешественника.

   В Петрограде Козлов взялся за написание книги "Тибет и далай-лама", вышедшей в 1920 году, хлопотал об издании своего давно написанного капитального труда "Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото". Эта книга была набрана и частично отпечатана еще в 1914 году, но начавшаяся война остановила издание. Когда Козлов в 1920 году поднял вопрос о выпуске книги, возникло новое препятствие - она была набрана по старой орфографии и книгоиздательские организации потребовали перенабора. Несмотря на трудности, в 1923 году книга все же вышла, набранная по новой орфографии, с массой иллюстраций. Разумеется, задержавшееся издание потребовало от автора книги новой основательной работы.

   В то же время Козлов не оставлял мысли об осуществлении своей "последней" экспедиции в Монголию и Тибет. И его усилия в этом направлении увенчались успехом: представленный Козловым план получил поддержку Географического общества и Академии наук. В феврале 1922 года в Совнаркоме был выслушан доклад П. К. Козлова о планируемом путешествии. Правительство молодой Советской республики, заботясь о развитии науки, выделило необходимые средства, и задуманная экспедиция стала реальностью.

  

  

  

   12 июля 1923 года Козлов, которому было без малого шестьдесят, записал в дневнике: "Итак, путешествие решено! Я вновь во главе экспедиции Географического общества в Центральную Азию. Конечно, годы мои уже не те, но я еще здоров, бодр и физически крепок, а главное, как говорил мой незабвенный учитель H. M. Пржевальский, - "опытности много".

   Эта экспедиция Козлова получила название Монголо-Тибетской, но мечта исследователя о новом посещении Тибета не сбылась. Под давлением Великобритании Китай не разрешил экспедиции переход по своей территории, хотя со стороны Тибета препятствий не было. Ботаник экспедиции Николай Васильевич Павлов, в будущем академик АН КазССР, писал: "Кроме участников экспедиции мало кому известно, что ей было обеспечено достижение Лхасы, ибо когда далай-лама Тибета узнал о готовящемся путешествии, то он, выполняя обещание, данное Козлову, выслал навстречу в Ургу важного ламу Галсана, долженствовавшего служить проводником экспедиции в Лхасу. Лама был снабжен так называемой "пилой" - собственноручно написанной далай-ламой пропускной шелковой карточкой, причудливо, в виде пилы, разрезанной на две половинки. Одну из них Галсан привез П. К. Козлову в Ургу, другую же половину должна была иметь стража горных перевалов на подступах к Лхасе". Следует заметить, что Тибет в это время отнюдь не был открытой страной. Художественно-этнографическую экспедицию Николая Рериха, которая под американским флагом пыталась пройти из Цайдама в Лхасу в 1926 году, несколько месяцев зимой продержали под перевалом Тангла, а потом пропустили в Индию обходным путем, минуя столицу.

   Как бы то ни было, Козлову пришлось ограничиться изучением Монголии. Правда, ему удалось добиться разрешения на дополнительные раскопки Хара-Хото, расположенные на китайской территории недалеко от монгольской границы. Конечно, путешественник сожалел о таком ограничении района работ экспедиции, но уже через полгода после приезда в Монголию (в марте 1924 года) писал известному ботанику академику Владимиру Леонтьевичу Комарову: "Может случиться так, что и этой Тибетской экспедиции не суждено будет уйти далеко из-за нахождения интересных мест так близко в Монголии, на которую обращалось всеми нами так мало научного внимания. "Нет худа без добра" - может быть, вынужденная остановка, задержка экспедиции принесет Р. Г. О. (Географическому обществу), а с ним и вообще науке большую пользу, нежели та, на которую рассчитывали вначале..."

   Очень скоро это предположение Козлова подтвердилось.

  

  

   15 августа 1923 года экспедиционный отряд прибыл по железной дороге в Верхнеудинск. Отсюда путешественники на пароходе поплыли вверх по Селенге и через несколько дней были уже в Кяхте. Там Козлова встретили двое из его бывших спутников - житель Кяхты А. Бохин, фельдшер Монголо-Камской экспедиции, и специально приехавший из своей станицы ветеран экспедиций Пржевальского и Козлова семидесятилетний Пантелей Телешов. Встреча с Телешовым, который попросился в экспедицию и небольшое время пробыл в ней, была трогательной и много дала экспедиционной молодежи. Мечтал присоединиться к отр