Описание камчатского народа о Камчатке, откуда она звание получила, и о живущих на ней народах
Академия наук СССР. Институт географии. Географическое общество Союза ССР. Институт этнографии
С. П. Крашенинников. Описание земли Камчатки. С приложением рапортов, донесений и других неопубликованных материалов
Издательство Главсевморпути, М.,-Л. 1949
Ответственные редакторы академик Л. С. Берг, Академик А. А. Григорьев и проф. И. Н. Степанов
Камчатская землица есть мыс или полуостров, которой от NO на SW тысячи на четыре верст вытянулся, ширина его от двух до пяти сот верст. Перешеек оного полуострова шириною верст на 70. С одну сторону его прилегло Олюторское море, а с другую Пенжинская губа, впрочем окружается весь юной полуостров Восточным морем и Пенжинскою губою.
Сей полуостров на иноземческом языке никакого звания не имеет, а русские назвали его Камчаткою с коряцкого языка, ибо коряки, живущих на впадающей в Камчатку реку Еловке речке иноземцов называют своим языком ханчал, которое слово с самого начала там бывшие русские люди переворотили в камчадал. Итак от людей имя ее и к полуострову пристало, которой прямее Ханчаткою называться может.
На нем живут разные народы, а имянно: близ матерой земли коряки оленные и сидячие, олюторы близ моря Олюторского, а в средине его, по рекам в Восточное море и в Пенжинскую губу впадающим, камчадалы четырех языков, а в Лопатке курилы, которые народы все нравы и поведения, также и веру, по объявлению бывалых у тех иноземцов, почти одинаковую имеют, а понеже мне мало случая было с ними иноземцами, кроме камчадалов большерецкого присуду, разговаривать, того ради об одном только камчатском народе собранные от них же известия предлагаю.
Камчадалы, от русских так называемые, на своем языке общего звания не имеют, ко по рекам, на которых живут, называются, как например ханчал-ай от Ханчала, то есть Еловки реки, большерецкие кыкша-ай от Кыкши, то есть Большой реки, авачинские суаачю-ай от Суаачю, то есть Авачи реки и прочая. Они не все говорят одним языком, но разными, которые по их следующие названия имеют.
Кшаагжи или кыхчерен, чюпагжу или бурин, лигнурин и кулес, которой всех языков слова смешанные в себе имеет. Кшаагжи употребляется у иноземцов, живущих между впадающею в Восточное море Жупановой и впадающею в Пенжинскую губу Немтиком реками; чюпагжу или бурин, от Верхнего Камчатского острога по реку Жупанову, лигнурин от Немтика по реку Белоголовую; кулес от Белоголовой до коряк и олюторов.
Камчадалы ростом от большей части малые, лица у них, как и у других сибирских народов, широкие, волосы черные, которые, как мущины так и женщины, плетут по две косы, только тем разнствуют, что женщины пришивают к своим волосам волосы умерших женщин, которых они иногда остригают, также, что их косы из маленьких бесчисленных кос состоят, а мущины волосов чужих к своим косам не приплетают и на мелкие косы не росплетают. Волосов своих никогда не чешут, а смотрят того, чтоб всегда гладки были, а особливо женщины, которые вместо гребней употребляют иглы, ибо которые волосы из кос выбьются, те к ним пришивают, женские косы ежели б взвесить, то б все конечно более 10 фунтов потянули.
Платье носят из звериных кож, а больше из собачьих зделанное, по их куклянками называемое. У них сзади к воротнику пришиваются будто мешки, которые во время вьюги сверх малахая на голову надевают, а спереди на вороту козыри из лап собачьих зделанные, на спине и вкруг подола окладывают их шерстяными красными махрами, а особливо женские, у которых кроме помянутых махров на спине рядами пришиваются шерстяные ж красные снурки и ремешки длиною в 1/4 аршина.
Мущины и женщины носят штаны, но женщины иные мужичьи штаны носят, а иные хоньбы. Хоньбы состоят из (чюлков) штанов и душагрейки вместе сшитых, а надеваются они с ног воротом. От ворота до пояса делаются они против толщины тела, а от пояса до коленей или ниже гораздо шире.
На ногах носят торбасы, из кож нерпичьих крашеных зделанные.
Камчадалы, так как якуты или братские мужики, чистоты не любят, ни рук, ни лица, ни посуды никогда не моют, кроме тех, которые у русских живали.
В войне они не крепки, и с лица на лицо редко бьются, но к измене весьма склонны и русских, от большей части сонных, ничего неприятельского не чающих убивают, а малым числом пойманных немилостиво и бесчеловечно мучат, брюхи роспарывают и кишки из живых мотают, и, утомивши такими и прочими сим подобными муками, убивают.
Живут в юртах землею осыпанных, у которых делаются по двои двери. Одни на самом верху юрты, а другие с стороны. Верхние двери и вместо дверей служат и вместо дымовова окошка, ибо как в юрте огонь роскладут, дым в него идет. Оные двери никогда не закрываются, понеже в юрте окон нет и оной вместо окна служат. Сторонные двери называются жупанами, а делаются для того, чтоб входящим в них ветром дым из юрты вверх подымало.
Прежде завоевания от русских были они свободные и дани никому не плачивали, также торгов и обхождения ни с кем не имели, но своим довольны были, платья от звериных кож имели. Питались рыбою и кореньем, как и ныне. Вместо железа употребляли камень и кость, из чего делали они топоры, копья, стрелы и прочая.
Границ не имели и ныне не имеют, но где кому понравится, тут и живет и промышляет.
Войны между ними частые были, река на реку или острожек на острожек, не для иной какой причины, только, чтоб побив мужиков, девок в полок взять, ибо они девок только за богатство почитали, а прочее ни во что вменяли. У них и поныне тот богатым называться может, которой жену хорошую и собак имеет, да сыт и одет.
Закона никакого не имеют, но как кому любо, так и живет. За великой грех ставят возбранить кому с намеренном его деле, также грех есть отцу сына с младенчества учить, но чтоб сын ни делал, тому отец не препятствует. И оттого помянутой народ так глуп, что он и десяти перечесть без пальцев не может, а ежели дватцать, то пальцы ручные и ножные вместе складывает, буде же тритцать то глазам, ушам и губам достается, а как все перечтет, то и спутается. Редкие из них могут щитать до 50, хотя в их языке щет и до 100 имеется. Годов от рождения себе ни один не знает.
Будучи на Аваче, случилось мне спросить у тойона, сколько в его острожке ясачных людей, то он по тех пор ответа дать не мог, покамест на пальцах всех не выложил, а всех их было 12 человек.
О БОГЕ ИХ И О ПРАЗДНОВАНИИ
Бога сказывают быть одного, которой землю сотворил, а имя ему Кутху. О сотворении богом земли от них повествуетца тако.
Прежде сотворения земли было небо да море, на небе жил Кутху с женою, Илькхум называемою.
Как некогда Кутху с женою сошел с неба на море, то жена его не могла стоять поверх вод, но по груди в море погрязла, и тогда родила она сына, Сымскалин называемого, которой всплыл поверх вод головою на запад, а ногами на восток, а мать его Илькхум стала ему на шею, сам же Кутху на ноги и сказал, чтоб сын его землею претворился. И зделалось.
По сотворении земли родила Илькхум другова сына Тыжил-Кутху да дочь Сидуку, которую Тыжил-Кутху и в жены себе взял.
Кухту сыну и дочери сшил платье из листья, и, зделав им бат, оставил их здесь на Камчатке, а сам пошел с женою своею с Камчатки на лыжах.
Прежде отшествия Кутху с Камчатки, земля была ровная, ни гор, ни долов на ней не было, но как Кутху пошел на лыжах, то земля под ним гнулась, и где он шел, тут пади стали, а по сторонам горы.
По отшествии Кутху с Камчатки у сына его Тыжыл-Кутху родился сын Амлея да дочь Сидукамшичь, от которых все прочие народы, по сказыванию их, росплодились.
Тыжил-Кутху при отце своем и после отца до рождения сына Амлея питался березовою и таловою коркою, а по рождении сына стал он вымышлять (и выдумывать) чем бы потомкам его питаться, и выдумал из кропивы делать сети, которыми сына своего Амлея научил ловить рыбу. Также сотворил он и зверей и зделал из кож их шубы себе и сыну с дочерью, а прежде как выше упомянуто, носили они платье из листья. И понеже не сам Кутху сотворил зверей, но сын его Тыжил-Кутху, то они ему не празднуют и не молятца, но только сыну его Тыжил-Кутху, а празднуют ему осенью в ноябре месяце следующим образом.
Припасши по обычаю своему разных еств, призывают к себе шамана или шаманку, которые ворожа просят у Тыжил-Кутхи, чтоб им дал здравие и в промыслах щастие. Потом спрашивают, щасливо ли их праздник окончается.
Во время шаманства посылаются к шаманам от Тыжил-Кутху маленькие бесы, в подобно человека величиною в полвершка, видом черные, плешивые, в россомачье платье одеты, которые влазят в рот шаманам иногда 15, иногда 10, а иногда и меньше. Ежели придут пятнатцать, то они праздник за щастливо почитают, а ежели мало, то признавают, что или в празднестве какая помеха будет, или после тому острожку, в котором празднуют, какая беда прилучится.
Оные бесы, вшедши к шаману в рот, устами его призывают сшедшимся на праздник людям: 1) чтоб вначале каждой из них пук прутья связал и принес бы в юрту, 2) чтоб наделали камылаев (маленьких болванчиков из дощечек вырезанных) и, навязав бы на шеи их сладкой травы, в огонь бросили им на жертву, 3) чтоб толченой сараны несколько в огонь бросили им же на жертву, 4) чтоб ажушаку рожу сараною вымазали; ажушак есть кол на стороне юрты против жупана вколоченной, у которого верх обделан на подобие шара, а оттуда на низ немного стесан вместо шеи, о котором сказывают, что оной зделан по приказу бесовскому чрез шамана, того ради, что де бесы, рассудя не всегда свое с ними пребывание, но только во время праздника и шаманства, и ведая приключающиеся им в промыслах нещастия и что помощи в небытность их подать некому, помянутого ажушака сделать приказали и ежели кому в промыслу щастия не будет, ему жертву приносить велели; жертва состоит только в обвязании сладкой травы около его шеи, а ежели кто по жертве убьет птицу или зверя, то сверх означенной жертвы привязывают к нему на шею кишки птичьи и мажут рожу его птичьею или звериною кровью, 5) чтоб кымылаям, которых из них всяк по 4 имеет, мятой травы, тоншичь по их называемой, в жимолоснике выкрашенной, на шеи привязали.
По совершении всего вышеписанного связанное пучками прутье, о котором выше помянуто, выносят они из юрты вон и близ острога втыкают, на которых потом первых промышленных птиц в жертву Тыжил-Кутху вешают, а потом начинают они обедать и от всякой ествы по малому числу в огонь бросают.
После обеда бесы чрез шамана людям приказывают, чтоб тот день, как хотят, веселились. И то сказав отходят, а они по своему обычаю весь день и ночь до свету пляшут и песни поют. Также едят они для пьянства мухомор гриб, которого и в России находится великое множество. По сказыванию тех людей, которые сами мухомор едали, от него не одинакие действа бывают, ибо иные в пьянстве от него только безмерную легкость имеют, чего ради один служивой камчатской всегда его едал, когда случалось ему далеко пешком идти, и он одним днем так далеко переходил, чтоб ему, не евши мухомора, и в два дни не перейти. Иные так бредят и пужаются, как в огневой, только тем разнствуют, что те, которые в огневой лежат, после ничего или очень мало помнят, что бредили, а иные все, что ни делали, помнят, только в то время образумиться не могут. Иные на одной ноге вертятся по тех пор, покамест хмель из них выйдет, что делалось над подъячим господина маеора Павлуцкого, иным все больше кажется, так что в щель маленькую лезть пытаются, которая им в то время дверьми кажется.
Все, что пьяные от мухомора делают, здравию своему весьма вредительно делают, и ежели бы их не сберегали, то б многие от того умирали, а как проспятся, то сказывают они, что все делали по повелению мухомора, которой невидимо с ними говорит, и хотя они знают, что повелеваемое от него не безвредно, однакож опасаяся являющихся разных мук пропасти огненной, огня и прочего, что может в страх человека привесть, которыми он грозит за ослушание, и поневоле делают.
Из повелеваемых им дел от мухомора некоторые здесь предлагаю. Денщику господина подполковника Мерлина пьяному от мухомора приказывал мухомор, чтоб он удавился, объявляя ему, что де за утро и господа тебе дивиться будут, буде ты меня послушаешь и оной бы без сумнения удавился, ежели бы людей на ту пору не прилучилось. Служивому Василью Пашкову, которой часто в Верхнем Камчатском и в Большерецком на заказе бывал, велел мухомор у себя яйца роздавить, которой, послушав его дни в три и умер. Обретающемуся при мне толмачю Михаилу Лепнхину, которого не в знатье мухомором напоили, велел он брюхо у себя перерезать, но как того ему зделать не допустили, то приказывал он, чтоб из дому скрался и ушел бы в лес, от чего его также удержали из избы вышедшего.
Свадьбы у камчадалов бывают следующим образом. Жених, присмотря по себе девку, приходит к отцу ее и объявляет ему, что он хочет дочь его хватать, и буде отцу жених не поглянется, то отказывает, буде же понравится, то велит ему хватать. Жених у тестя в юрте живет, покамест невесту схватает, а между тем на всех в юрте живущих, как холоп, работает. Он дрова и воду в юрту носит, он юрту топит и опану собакам варит, он и собак кормит, а невеста тогда от колен и по мышки опутана бывает частою сеткою, а сверх сетки увита ремнями. Сверх того, надевают на нее хоньбы или двои, котовые или нерпичьи, а наверх надевают на нее собачью куклянку. При невесте же всегда бывают несколько девок и баб для обережи. Как жених улучит к хватанию свободное время, то бросается он на невесту и хоньбы и сетки роздирает, чтобы ему руку меж ее ног запустить можно было, а она сколько обороняется, а больше кричит, которой крик услыша сбираются девки и бабы и оттаскивают жениха без милости за волосы и по всему телу терзая. И ежели он хоньбы и сетки изодрав, руку меж ног запустит, то он прочь отбегает от невесты, а невеста плачем знак дает, что поймана. И так ему от отца в жену отдается. Но и в сем у них не без лукавства, ибо которой невесте и сродственникам ее полюбится, тому очень легко хватать невесту, ибо девки и бабы со время хватанья только вид делают, что его оттаскивают, а самою вещию хоньбы драть, пособляют, а хотя и хоньбы не роздерет, то невеста заплачет, будто по обычаю схватана.
Прежде хватанья обычай есть невестам женихов дарить поясом, махва по их называемом, которым подпоясываются они, когда для великого в юрте жару нагие ходят. У оного пояса спереди сделан шубной мешочек, в которой тайной уд кладется, а сзади махры ременные, которыми зад закрывается.
Многие из камчадалов года по два и по три работав у тестя ни с чем отходят.
Камчадалы держат у себя жены по две и по три, а буде не понравится которая, хотя б у него и одна была, отбрасывает и на иной женится, также и жены мужей покидают и за иных выходят.
В женитьбе у них разбору нет, сродственнику на сродственнице и брату на двоюродной сестре жениться можно, а есть и такие, которые матерей вместо жен имеют, также и того не розбирают, чтоб жених с невестою летами равны были, но и малых робят на старых девках и малых девок за стариков отдают.
Вдовы никто не возьмет за себя покамест с нее кто греха не снимет, то есть покамест кто посторонней человек по умертвии мужа ее с нею не перебудет, а понеже по их обычаю грех снимать очень бесчестно, то вдовы, которые замуж выдти желают, грехоснимателей нанимают немалою ценою, а по пребытии с ним, уже никогда ему не покажется, но сие ныне почти выходит из их обычая.
Прежде сего во всяком острожке бывали жупаны, то есть мужики женскую должность отправляющие, из которых иные собственных мужей имели, а иные переменных. Платье они носили женское и с женщинами вместе сидели, и в трудах женских упражнялись. Оные жупаны и ныне между ними находятся, только редко, а платье все носят муское.
Жупанов признавали камчадалы за великих волхвов, так что их повеления ни тойоны не преступали и им пришед с промыслов лутчего зверя в подарок приносили.
Камчадалы в деторождении не очень плодородны. Редкие находятся, у которых от младости до старости от одной жены по пяти робенков бывает.
Родины у женщин их не очень тяжелы, так что они за свои обыкновенные труды на другой день без нужды приниматься могут.
При родинах бывают у них и бабки повивальные, которые у младенцев пупки обрезывают. Имена младенцам от матерей даются.
Двойники у них очень редко родятся, а при рождении имена им волченками даются, для того что мужья думают, что жены не от них, но от волка двойни понесли. А прежде сего у них обычай бывал одного из двойников убивать, потому что они сие за нещастие признавали. Младенцов грудью кормят лет до четырех. Зубы у них в год появляются. Ходить и говорить начинают в два года.
Между камчадалами обыкновенные болезни: французская, чесотка, цынга и желтуха.
Французская болезнь по их показанию появилась у них по завоевании Камчатки от русских. Пользуются от нее листьем пажаняну, княженицы ягоды, также листьем кутажи травы и кедровником, которые они порознь парят и декокт их пьют для того, чтоб болезнь изнутри наверх вышла.
К ранам прикладывают они княженицы же листья и мох, плавающей поверх озерной воды. Также присыпают они и пылью старых дожжевников, питьта их языком называемых.
Цынга, костышхан по их, издревле у них обыкновенная скорбь, пользуются от нее листьем травы мыткажун, которое к деснам прикладывают. Также варят и пьют они ягоду брусницу и шикшу.
Желтуха (нукшуну) появилась у них, также как и французская, по завоевании их землицы от русских, пользуются от нее кореньем травы кейлюд и рябинною коркою, которые парят порознь и пьют декокт их. От чесотки они ничем не лечатся.
Воспы, горячки, водяной болезни, подагры, кровавого поносу и чахотки по объявлению камчадалов у них не бывает, а хотя которая из вышеписанных болезней и случится, то, может быть, что назвать ее своим языком не умеют и того ради говорят, что не бывает.
Кровь пускают в тех местах, в которых человек лом слышит или опухоль имеет. И в тех местах оттягивают они кожу и протыкают ее обвостренным камнем, которой цветом подобен черному стеклу. А жил они не прокалывают.
Кровь унимают травяным трудом.
Ядна ставят на опухлых местах, а жгут то место березовым трудом, которого пепел и к учинившимся от сжения ранам присыпают.
Лом в составах старики или старухи у них заговаривают, а в заговорах призывают на помощь Тыжил-Кутху и просят его, чтоб невидимо послал паука внутрь тела, которой бы суставы на свое место поставил.
Камчадалы умерших загребают в землю одетых в платье, которое они носили, а сверх обшитых в чирел, то есть в травяную рогожу.
Умерших от такой скорби, от которой тело их сгнило, бросают поверх земли собакам на съедение, понеже за грех признавают от такой скорби погибшего в землю класть.
Младенцов умерших в землю не загребают, но в дуплеватое дерево кладут.
Они не все естественною смертию умирают, но и самохотною, ибо которому человеку долго в скорби лежать не захочется, тот или сам удавится, ежели сможет, или велит сродственнику себя удавить, что отцы над детьми и дети над отцами делают, а которой сродственников не имеет и удавить его некому, тот велить себя вынести из юрты, а особливо в зимнее время и прикажет над собою шалашик травяной зделать, в котором сидя от стужи умирает. А иные и здоровые, не захотя больше жить, в шалашике летом и зимою ложатся и с голоду самохотно умирают.
Многие також де и от беды или осердясь на кого удавятся. Это у них любимая смерть.
Сей народ так смерти не боится, что прежде, как с русскими вомну имели, некоторые из них сами на копья метались, как убежать им невозможно была. Также при розыске в 1732 году: за измену учинившемся, как некоторые на повешенье осуждены были, жаловались стоя у виселицы, что им в повешеньи щастья нет, ибо не их сперва вешали.
Но и к терпенью наказанью или пытки так жестоки, что они ни кричат, ни плачут и ничего не говорят, но молчат язык закуся, о чем сказывали присланные для следствия и розыску господа штап офицеры Мерлин и Павлуцкой. Сие описание сочинил Степан Крашенинников.
(Архив АН СССР, ф. 21, оп. 8, No 34, лл. 284-292 об.).