Литке Федор Петрович - Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге "Новая Земля"

бот подштурмана Головина, отправился лейтенант Скуратов из реки Сосвы 30 июня 1738 года, а 7 июля вышел из устья реки Оби. В Обской губе встретил он множество льда, против которого боролся с великим затруднением и опасностью, потерял якорь и едва к 31 июля достиг до Белого острова. 3 августа вступил в Карское море и поплыл к югу, встречая на каждом шагу страшные от льдов препятствия, и, наконец, в конце августа затерт был ими совершенно на южном берегу Карского моря, между реками Карою и Байдарицею. В сентябре наступили бури и морозы; суда стало сильно бить льдами и волнением; поэтому не было другого средства спасти их, как затащить по возможности далее на берег и оставить там на зиму. Около того же времени раздавило льдами одно промышленное судно около реки Кары; люди с него, лишась всего, явились к Скуратову с просьбой о спасении их от голодной смерти. В ноябре месяце, когда зима совсем установилась, отправился лейтенант Скуратов со всею своею командою на самоедских оленях в Обдорск, оставив при ботах подштурмана Великопольского с кормщиками и некоторым числом людей.

   В мае 1739 года возвратился он опять к судам; когда льды отстали от берегов, спустил их на воду, а 4 июля, вооружась совершенно, поплыл к западу между берегом и стоящим льдом, который образовал канал не более 1¹/₂ мили шириною. У реки Кары льды заградили ему путь почти совершенно; в течение двух недель подвигался он вперед не более как по одной и по две мили в сутки, держась всегда вплоть к берегу, иногда не далее нескольких сажен. С 19 июля плаванье стало несколько успешнее; 25-го миновал он Мясной остров, а 29-го стал на якорь в Югорском Шаре. Запасшись тут водою и дровами и догрузив боты, отправился он на другой день далее. У острова Долгого и Матвеева встретил много льда, сквозь который пробравшись, плыл уже беспрепятственно, и 4 августа стал на якорь у острова Колгуева для ожидания второго бота, с которым разлучился во льдах 2 августа. Прождав его тщетно два дня, продолжал он путь; 9-го числа обогнул Канин Нос, а 11-го прибыл благополучно к реке Двине. Второй бот пришел туда двумя неделями позже.

   Нет сомнения, что экспедиция, продолжавшаяся сряду пять лет, могла бы совершить более, чем было сделано лейтенантами Муравьевым, Малыгиным и прочими. Берега, исследованиям их подлежащие, осмотрены ими были очень поверхностно, за исключением немногих мест, описанных подробно; астрономические наблюдения их были сколь малочисленны, столь же и недостоверны; наблюдения физические были как бы совершенно чуждым для них предметом. Но несправедливо было бы отнести это на счет управляющих экспедицией: они исполнили все, что им было возможно; из них особенно Малыгин и Скуратов отличались всеми достоинствами, которым мы удивляемся в первейших и прославляемых мореходцах: решительностью, осторожностью, неутомимостью. Но препятствия физические были столь велики, а средства, им данные, столь недостаточны, что более должно удивляться тому, что совершено ими, нежели тому, что не сделано. При всем том желательно, чтобы извлечения из журналов их выходили в свет с гораздо большею подробностью, чем с той, какой они доселе были удостоены и какую допустили тесные пределы листов этих. Правда, что некоторая часть берегов, ими осмотренных, описана теперь уже гораздо точнее. Продолжение береговой экспедиции штурмана Иванова доставит нам точное сведение и об остальной части, но зато многие подробности собственно морские, как-то: о глубинах, грунтах, течениях моря и т. п., можем мы почерпнуть единственно из их журналов, без которых, следственно, невозможно составить обстоятельного гидрографического описания той страны.

   1757. Юшков. Новоземельский кормщик Юшков, служивший лоцманом в последнеописанную экспедицию, был, по-видимому, один из тех, которые наиболее верили, или, по крайней мере, уверяли в изобилии серебра на Новой Земле; по его словам, выходило оно там на поверхность земли, как некоторая накипь^(*108). Такое богатство воспламенило воображение директора шуваловской сальной конторы Кина, который в 1757 году решился отправить Юшкова на Новую Землю и за отыскание этой накипи обещал ему, сверх особенных выгод по промыслам, еще 250 рублей денежного награждения. Но как тот, так и другой в надеждах своих обманулись, ибо Юшков на пути к Новой Земле умер.

   1760. Лошкин. Около 1760 года, предприимчивейший из других, новоземельский кормщик Савва Лошкин, олончанин, думая, что на восточном берегу Новой Земли, куда ни один промышленник никогда не заходил, должно быть зверей гораздо более, чем по другим местам, решился испытать в той стороне счастье свое, и от Карских ворот пустился вдоль этого берега к северу. К сожалению, подробности этого путешествия не дошли до нас; мы знаем только, что Лошкин, встречая страшные препятствия от льдов, должен был две зимы провести на восточном берегу и три лета употребить на то, чтобы около мыса Доходы перейти на западную сторону Новой Земли. Весь восточный берег нашел он низменным и не имеющим никаких гаваней; выкинутого леса на нем много, большею частью лиственичного^(*109).

   1768 и 1769. Розмыслов. Проект об отыскании на Новой Земле дорогих металлов возобновлялся по временам между архангельскими капиталистами. В 1768 году один из богатейших тамошних купцов Бармин решился снарядить для этого кочмару^(*110). Начальство над нею поручено было штурману в ранге поручика Розмыслову, которому было предписано произвести опись берегов Новой Земли и Карского моря. Итак, цель экспедиции этой была двоякая. Правительство имело в виду географические открытия, а Бармин серебряную руду^(*111). Инструкцию, данную Розмыслову архангельским губернатором генерал-майором Головцыным, должны мы, к сожалению, считать потерянною безвозвратно, поскольку в журнале судовом ее нет; а Архангельский Губернский Архив, где бы ее, конечно, можно было найти, сгорел в 1779 году.

   В команду Розмыслова назначены были от правительства подштурман Губин и два матроса, а от купца Бармина кормщик Чиракин и девять человек работников. Они отправились из реки Двины в полночь 10 июля, 12-го миновали остров Сосновец, а 13-го от крепкого северного ветра укрылись в Девятом становище, находящемся к югу от реки Паноя в 10 милях. В этом месте открыта была в подводной части их судна течь в разных местах, которые кое-как исправили. 16-го числа вышли они из Девятого становища, а на другой день стали на якорь в трех островах. Розмыслов определил широту этого места 66®43' и склонение компаса 4® О. В определении первой погрешил он, так как она приблизительно равняется 67®05'. Из-за противных ветров только 24 июля смог он сняться с якоря и на другой день достиг Св. Носа. Ветер был с WSW, следственно для плавания к Новой Земле самый благоприятный; но, по обычаю новоземельских мореходов того времени, надлежало им взять отшестие непременно от Семи островов, почему и стали они лавировать; а так как ветер скрепчал, то принуждены были укрыться в губу Кашкаренцы, в 17 милях к SO от Св. Носа лежащую. 27-го числа снялись они отсюда и, миновав в тот же день Святой Нос, легли с ветром с SO к семи островам, куда и прибыли 28 июля вечером. Отправив рапорт на имя Е.А. Головцына, запасшись водою, дровами и рыбой, взяли они, наконец, 2 августа отшествие к Новой Земле.

   Свежие, между SW и NW, ветры ускорили плавание их так, что 6-го числа поутру увидели они уже Новую Землю, и именно Гусиный Нос, от которого находились на NW 50® в восьми итальянских милях. Отсюда пошли с тихими, переменными ветрами и 7-го в полдень, заштилев, встали под Бритвиным мысом на якорь. 9 августа ветер сделался вдруг от NW крепкий; они поспешили встать под паруса и, по совету кормщика Чиракина, зашли в губу Бритвину. Вход в губу эту лежит между юго-восточным берегом Бритвина острова и отделившимися от берега Новой Земли наружными камнями, сначала на юго-восток, потом на северо-северо-восток; этот вход широк и имеет глубины 7-10 сажен. По северо-западную же сторону ходить нельзя по причине многих банок. Розмыслов стоял на якоре между островом Бритвиным и Отрубистым мысом (Базаром) Новой Земли на глубине пяти сажен, грунт - мелкий песок. Он описывает стоянку эту для промышленных судов удобною, потому что в случае крепкого с моря ветра могут они уходить далее в губу за Утиный Нос. Берега, Бритвину губу окружающие, гористы, но у самой воды оставляют песчаные низменности, покрытые плоским камнем. Растений по берегам, кроме моха и изредка травы, никаких нет.

   12 августа, вытянувшись завозами с якорного места в море, продолжал Розмыслов путь к северу вместе с трехмачтовым судном промышленников, которое он застал в Бритвиной губе. Двое суток продолжались маловетрия от разных румбов, отчего плавание их было весьма медленно. Несколько раз должны они были вставать на якорь, и не ранее 14-го числа пришли к Панькову острову, перед устьем Маточкина Шара лежащему. Берег продолжался невысокий, к морю отрубистый; покрытые снегом и туманом горы лежат от него в отдалении; "таким образом, между горами и морем находится обширная равнина, ничем, кроме растущего моха, не испещренная". В Маточкином Шаре встретил их шторм с востока, в продолжение которого должны они были оставаться на якорях. 16-го числа поутру пошли по проливу к востоку, но когда миновали мыс Бараний, то кормщик Чиракин объявил, что он далее того места не бывал и потому судно вести не может. Это заставило Розмыслова встать на якорь. На другой день отправился он на гребном судне для промера пролива, к 19-му числу промерил его до мыса Моржового и нашел везде глубину от девяти до 15 сажен, грунт - камень.

   Противные ветер и течение заставили его отсюда возвратиться к судну. 21 августа отправил он подштурмана Губина к речке Медвянке для того, чтобы начать оттуда описание южного берега Маточкина Шара; сам же, в ожидании возвращения его, промерял пролив от своего судна по разным румбам, брал пеленги³⁷ с разных пунктов берега, и прочее. Губин возвратился к судну 30 августа, и тотчас после этого отправился Розмыслов для окончательного обозрения Маточкина Шара. Прибыв в тот день к восточному его устью, взошел он на высокую гору и увидел, что Карское море от льдов совершенно свободно. Это открытие его, конечно, обрадовало, но худые качества кочмары не оставляли ему надежды воспользоваться безледностью моря. "Наше судно, - говорит он, - противными ветрами ходить весьма не обыкло; неспособность оного известна, и ничего доброго надеяться не можно; сложение оного не дозволяло ни на парусах ходить против ветра, ниже лавировать, ниже дрейфовать; когда оное имеет ветр с кормы, то большой парус нарочито способствует, но если ветр переменился и стал противен, то должно подымать другой, малый парус и возвращаться назад". На обратном пути осмотрел Розмыслов губу Белужью, находящуюся в северном берегу пролива в 13 итальянских милях от восточного устья, которую он нашел для зимовки судов удобною. 2 сентября прибыл к своему судну; в ожидании, когда ветер позволит им идти далее по проливу, продолжал он описание южного берега, начатое подштурманом Губиным. Между тем, предвидя, что ему придется зимовать в Маточкином Шаре, разобрал он стоявшую около того места избу и взял на судно, чтобы зимою иметь более простора. 6 сентября поднялся, наконец, ветер с юго-запада; они подняли паруса и на другой день прибыли в губу Белужью.

   Приближение зимы было в это время уже весьма приметно; морозы со дня на день становились сильнее, ветры большею частью дули бурные, погоды ненастные. Уверясь из этого, что в этом году невозможно уже ничего более предпринять, решился Розмыслов остановиться на зимовку и для этого избрал небольшую бухту Тюленью, в восточном берегу Белужьей губы. Избу, найденную в Маточкином Шаре, поставил в этом месте, а привезенную с собою сложил на южном берегу у Дровяного мыса для того, чтобы иметь зимою выгоднейшие промыслы. В каждую из изб поместилось по семи человек. Кормщик Чиракин был тогда уже болен.

   20 сентября покрылся льдом Маточкин Шар; 25-го посетили Розмыслова жившие на Дровяном мысу сопутники его и сказывали, что и по Карскому морю весь горизонт также покрыт льдом. В этом месяце дули большею частью тихие восточные ветры при пасмурной погоде. Снег шел почти каждый день.

   Октябрь. Ветры частью крепкие, частью тихие, чаще с востока; пасмурные и туманные погоды, иногда вьюги.

   Ноябрь. Крепкие ветры с разных сторон, морозы и вьюги, пасмурная погода. 1-го числа законопатили избяные окна "от нестерпимости больших снегов и крепких ветров, и притом солнце, скрывши свои лучи под горизонт, и не делает уже дневного света". 17-го кормщик Чиракин окончил долговременные страдания свои. Кроме него, больных было обыкновенно два и три человека.

   Декабрь. Бурный месяц; ветры преимущественно северо-восточные и северо-западные; облачно, жестокие морозы и вьюги. 12-го числа пополудни в восемь часов было затмение луны на румбах ONO; больных один и два человека.

   1769 год, январь. Бурный месяц. Ветры северо-западные; облачные погоды. 24-го числа увидели мы солнце на горизонте "при склонении южном 16®20'".

   Мы знаем теперь достоверно, что Розмыслов зимовал на широте 73®18'. В этой широте, при обыкновенной горизонтальной рефракции, верхний край солнца должен показаться на горизонте при южном склонении около 17¹/₂®, следовательно 19 января. Пятидневное опоздание его в этом случае весьма легко объясняется тем, что южный горизонт места зимовки Розмыслова пересечен высокими горами, заслоняющими солнце, когда оно в самом деле уже сверх горизонта находится. В журнале Розмыслова не сказано, когда именно оно скрылось под горизонт; но если это случилось в тот день, когда они законопатили свои окна, то скрытие его совершенно согласно с исчислением математическим.

   26 января работающих с трудом два человека; да и "прочие имеют немалую тесноту в грудях, ибо крепость ветра и вьюга снежная не допускают сделать прогулки за десять сажен".

   31-го числа "один из работников, живших на Дровяном мысу, увидя на северном берегу стадо оленей, вознамерился идти, дабы получить, сколько из оных всевышний определить изволит; и по отбытии его, чрез малое время, сделался вдруг жестокий ветр и курева (вьюга), который закрыл своей темнотой глаза, дабы видеть человека за 10 сажен; от чего наш определенной к смерти промышленник чрез сутки уже назад не возвратился, от чего и положили считать его в числе мертвых без погребения".

   Февраль. Северо-восточные и северо-западные ветры, частью крепкие, частью посредственные; туманы, вьюги и жестокие морозы.

   Март. Бурный месяц. Ветры северо-восточные, северо-западные, западные; туманы и вьюги; тяжело больных три человека.

   Апрель. В первую половину месяца сильные ветры с севера и северо-запада и сырые погоды. 17-го числа "с полудни шторм от SW, слякоть и временно дождь; напоследок сильный град, величиною в половину фузейной пули, и продолжался до полуночи". Необыкновенное явление в такой широте и в такое время года. В последнюю половину месяца ветры умеренные и погоды ясные. 23-го числа умер один работник на Дровяном мысу.

   Май. Переменные ветры и погоды. "22-го числа с NW жестокий ветер, которым с высоких гор наносило тяжелый горький воздух, наподобие от дыму". Умерло два работника, а двое были тяжело больны. Розмыслов, проведя всю зиму в принужденной праздности, приступил в конце этого месяца к геодезическим работам.

   Июнь. Весьма переменные ветры и наиболее пасмурные погоды. Умер один работник. 16-го числа лед в Шару был еще толщиною в два аршина. 30-го "по Шару видно, что от дождей и с гор сильно шумящими ручьями воды толстоту снега весьма убавило", а лед еще довольно крепок; решился Розмыслов окончить по льду описание южного берега пролива и для того отправился к реке Шумиловой, "оставя на милость сына бога вышнего" двух своих больных.

   Июль. Первая половина месяца тихая, последняя бурная; ветры с северо-запада и юго-запада; погоды пасмурные и дождливые. 6-го умер один из матросов Розмыслова. 9-го исчез лед в Белужьей губе, но в проливе стоял он до 18-го числа. Когда лед в судне растаял, открылась в нем большая течь, сквозь многие гнилые места, так что они дважды в сутки должны были отливать из него воду. Вырубая гнилые места, наполняли они пустоты густою глиною, смешанною со ржаными отрубями; "везде, где нужно было, конопатили, токмо течь не успокаивалась".

   К 1 августа приготовил Розмыслов судно свое совершенно к походу; но Маточкин Шар очистился от льда не ранее 2 августа. Розмыслов немедленно оставил зимовье свое, в котором был заперт льдом в течение 316 дней, и направил курс в Карское море, будучи сам болен, и имея, кроме подштурмана, только четырех человек здоровых.

   Широту места зимовки определял он пять раз, измеряя меридиональные высоты солнца астролябией. Выводы наблюдений его между собою довольно сходны, а средний из них есть 73®39'. Погрешность этого вывода, по известной нам ныне достоверно широте Маточкина Шара, есть 21' севернее истинной, и потому должно полагать, что астролябия его имела постоянную погрешность около 1/3®. Склонение компаса определил он 3¹/₂® О. Подъем воды в проливе - два фута в сизигии³⁸; длина Маточкина Шара по его измерению содержит 42 итальянских мили.

   Сколько здоровье его позволило, осматривал он не только берега, но и горы, Маточкину Шару прилежащие; они состоят "из мелких и крупных плитных камней, имеется на многих и трухлой слоями аспид". Он не нашел нигде "никаких отменностей и курьезных вещей, например как руд, минералов, отличных и неординарных камней и соленых озер, и тому подобных, а особливо ключей вод и жемчужных раковин". Кормщик Чиракин рассказывал Розмыслову, что где-то на южном берегу лежит небольшой камень "такой красоты, когда в ясной при солнце день, оной глазам представляет разных цветов искры; и почитал его весьма примечания достойным; но ныне (весною 1796 года) я с бывшими при мне людьми старанье прилагал найти тот удивительной красоты камень; но множество их обошед, и ни один, кроме своего дикого цвета, никакой отмены не показал, и так его оболганье явно видится, ибо как, по его объявлению, почти за алмаз почитаемой камень мог бы скорее и легче себе в пользу получить, нежели свои трудные промыслы употреблять". По горам есть много пресных озер, где водится мелкая рыба, "которую нам ловить, за неимением к тому сетей, было не можно". "Растущих дерев весьма не имеется" потому, говорит Розмыслов, что лето продолжается один только август месяц и несколько дней сентября, а потом вдруг наступает зима; "да и травам да беспрерывною зимою никаким расти не можно; но хотя изредка и отходили выходящую из-под снега траву, называемую зверобой, и салат, но какую оные имеют силу, неизвестно". Из царства животных водятся большими стадами дикие олени, также песцы, волки и белые медведи. Весною прилетают дикие гуси, чайки и галки. Морские животные - белухи, разных родов тюлени и моржи.

   Розмыслову предписано было переплыть Карское море для измерения расстояния между Новою Землею и противолежащим матерым берегом. По этой причине, выйдя 2 августа в 11 часов вечера из Маточкина Шара, лег он прямо на восток. Проплыв около шести итальянских миль, он стал встречать мелкие носящиеся льды, которые час от часу становились гуще, и, наконец, 3 августа в восемь часов вечера, в 33 итальянских милях от Новой Земли, совершенно преградили ему путь. Они составляли непрерывную сплошную цепь, "между которою с верху мачты водяного проспекта, также и берега не видно. Между тем судно льдами повредило, и сделалась в нем немалая течь; чего для согласно положили, дабы с худым судном не привесть всех к напрасной смерти, поворотить по способности ветра к проливу Маточкину Шару". 4-го числа около полудня увидели они опять берег Новой Земли и в нем отверстие, которое сочли за устье Маточкина Шара; войдя в него, увидели они свою ошибку: это была какая-то неизвестная им губа, берега которой окружены были рифами. Штиль не допустил их выйти из нее в то же время, и они должны были бросить якорь. 6 августа в полдень поднялся ветер с северо-востока, помог им освободиться из этого места, замечательного для них еще потому, что должны были в нем предать морской бездне одного из своих сотоварищей; это был восьмой и последний человек, умерший на Новой Земле.

   Губа эта, которую Розмыслов нанес на своей карте под именем Залива Незнаемого, находится в 20 итальянских милях к северу от восточного устья Маточкина Шара; она лежит по румбам S и N. Предела ее в этом последнем направлении Розмыслов не видел, и потому может статься, что это пролив, отделяющий от берега Новой Земли остров или несколько островов. Розмыслов не имел никакой возможности исследовать это место, так как он сам и помощник его Губин были больны, работников оставалось только четверо, провизия была на исходе, а судно текло по дюйму в час на якоре. В этом плохом состоянии помышляли они только о том, как бы возвратиться в отечество.

   Розмыслов не говорит, что побудило его, выйдя из губы Незнаемой, плыть к югу; но по догадке ли это было, или по расчету, только, проплыв к юго-юго-западу 27 итальянских миль, усмотрел он настоящее устье Маточкина Шара и, войдя в него, продолжал путь к западу. 8 августа ночью стал он на якорь пред устьем реки Маточки. Первою заботою его было открыть место течи. Выгрузя судно, нашел он по обе стороны форштевня несколько сквозных дыр. Он велел их законопатить, замазать глиною и обшить досками. Но когда опять снялся с якоря, то увидел, "что наши глиняные пластыри водою размывает и течь делалась прежняя, от чего пришли в немалое починки оной отчаяние". К счастью их, пришла в это время в Шар ладья крестьянина Водохлебова. Кормщики ее Лодыгин и Ермолин уговорили его пересесть с командою к ним на судно, "ибо уже на утлом судне чрез обширность моря пускаться не можно, которое и по закону приговорено, что можно получить самовольную смерть и назваться убийцами". "Для вышеписанных резонов", выгрузив судно свое совершенно и оставив на нем одни мачты, отвел его Розмыслов в реку Чиракину, а сам с товарищами перебрался к человеколюбивым Лодыгину и Ермолину. Они простояли в Маточкином Шаре до 25 августа, грузя в судно оставленный тут промысел, а потом отправились в море. 27 августа на рассвете, отплыв 25 итальянских миль к SWtW, встретили густые льды, сквозь которые пробирались разными курсами до вечера следующего дня, а потом более их уже не встречали. 31 августа увидели они семь островов, а на другой день за противным ветром остановились на якоре в губе Порчнихе, что за большим Оленьим островом. 2 сентября, при попутном ветре, поплыли опять под парусами и 8-го того же месяца прибыли благополучно к городу Архангельску^(*112).

   Экспедиция Розмыслова не удовлетворила, по-видимому, ни одной из сторон, в снаряжении ее участвовавших. Хозяин судна в расчетах своих обманулся; в гидрографическом отношении сделано было также не весьма много, хотя, впрочем, Розмыслов первый измерил длину Маточкина Шара, и столь тщательно, что описание его и по сей день остается точнейшим; измерение, которое мы сделали в 1823 году, не может с ним сравниться. Но путешествие это заслуживает внимание наше с другой стороны: оно живо напоминает нам мореходцев XV и XVI веков; мы находим в нем те же малые средства, употребленные на трудное и опасное предприятие; ту же непоколебимость в опасностях; то же упование на благость промысла; ту же решительность, которая исключает все мысли, кроме одной - как вернее достигнуть до поставленной цели. Если мы рассмотрим, с какою твердостью Розмыслов, изнемогая от болезни, потеряв почти две трети своего экипажа, с никуда негодным судном, без помощника и почти без всяких средств, старался исполнить предписанное ему, то почувствуем невольное к нему уважение.

   В продолжение почти полувека после путешествия Розмыслова не заботился о Новой Земле никто, кроме промышленников, плававших туда ежегодно из разных мест Архангелогородской губернии. Темные предания о металлическом богатстве страны этой находили веру только между любителями необыкновенного, и архангельские судохозяева не помышляли более о непосредственном добывании золота на Новой Земле, довольствуясь тем, которое им доставляли звериные промыслы. Предания эти были однако же достаточны к возбуждению патриотического духа знаменитого соотечественника нашего, графа Н.П. Румянцева, с именем которого соединяется воспоминание о непрерывном ряде предприятий, проведенных в пользу наук и отечества, и побудили его (1806 год) снарядить на собственные средства экспедицию, которая бы исследованиями, на месте произведенными, объяснила это любопытства заслуживающее обстоятельство. По рекомендации д.с.с. Дерябина возложил государственный канцлер дело это на горного чиновника Лудлова, служившего при Гороблагодатских заводах, предоставя Беломорской компании снарядить судно, которое должно будет перевезти его на Новую Землю^(*113). Беломорская компания избрала для этого одномачтовый тендер "Пчелу", в 35 тонн, который она прежде употребляла для промыслов и который с 1806-го на 1807-й год зимовал в Екатерининской гавани. Для управления им наняла штурмана 9 класса Поспелова, только за год до того взявшего отставку из флота. Поспелов отправился из Архангельска 7 марта 1807 года и прибыл 21-го в Колу, а 29-го того же месяца присоединился к нему и Лудлов, который еще в конце июля 1806 года приехал в Архангельск; но так как компания не имела заблаговременно сведения о его назначении, то и не могла отправить его в то же время, и он должен был провести зиму в Архангельске. Поспелов нашел тендер "Пчелу" хотя и удобным для предстоящего плавания, но в величайшем беспорядке; он лежал под берегом на боку, затертый льдом, занесенный снегом; многие важные члены были сломаны или повреждены; многих необходимых вещей не было вовсе. Приведение всего этого в порядок, при весьма ограниченных средствах, стоило ему много труда. Недостающие вещи были к нему доставлены из Архангельска на шняке в начале июня, а к исходу того же месяца успел он неутомимостью своею привести судно в совершенную готовность к походу. 23 июня Лудлов, живший во все время в Коле, перебрался на "Пчелу", а 29-го отправились они в море. Экипаж тендера составляли: мезенский мещанин Мясников за кормщика, восемь матросов и два верных работника. Крепкий северный ветер заставил их на другой демь укрыться за островом Кильдиным, где они простояли только несколько часов. Выйдя опять в море, встретили они противные крепкие ветры. Морская болезнь, в сильной степени которою страдал Лудлов, принудила Поспелова 3 июля зайти в Кемское становище, что за Семью островами. Целую неделю продолжались крепкие ветры от NO и NW, так что они не ранее 11 июля могли опять выйти под парусами. Пять дней плыли они к северо-востоку с ветрами более или менее благоприятными и имея по большей части пасмурные погоды; льдов на этом переходе не встречали они ни разу; но холодный воздух заставлял их иногда подозревать близость их на ветре. 17 июля поутру увидели они берег Новой Земли около южного устья Костина Шара; ветер подул с севера и заставил их стать на якорь в этом проливе. Лудлов съезжал на берег Междушарского острова, состоящий из сланца, покрытого тундрою без малейших признаков каких-либо руд^(*114).

   19 июля снялись они с якоря и поплыли, к северу вдоль пролива. Ветер вскоре сделался опять противный, но они продолжали лавировать до вечера по глубине 5-15 сажен, грунт синий ил. Продолжая лавировку в следующие дни, подошли они 23-го числа к островкам Белым^(*115), на которые Лудлов съезжал и нашел, что они состоят из гипса, совершенно обнаженного. На одном из островков находится соленое озеро. Ветры еще два дня продолжались неблагоприятные, но 25-го числа подул ветер от SO, с которым они в один день пришли в северное устье Костина Шара и остановились на якоре между островами Вальковым и Ярцовым, на север от пролива, отделяющего последний остров от Междушарского и известного под названием: Железные Ворота. Глубина в этом месте 23 сажени, грунт синий ил; вообще по Костину Шару не нашли они нигде менее пяти сажен, грунт по большей части синий ил. Лудлов съезжал на острова Вальков и Ярцов; но об исследованиях его мы ничего не знаем. В Вальковом становище находилось в это время судно Беломорской компании, на Новой Земле зимовавшее.

   В Костином Шаре Поспелов обсервовал широту места 71®05', которая весьма мало различается от новейших определений. Наловив птиц и запасшись яйцами их, вышли они 28 июля поутру из Костина Шара в море и поплыли вдоль берега к северу. Ветры стояли тихие и переменные, отчего плавание их было довольно медленно^(*116). На четвертый день подошли они к устью Маточкина Шара. Лудлов желал остановиться в губе Серебрянке, где ему надлежало производить минералогические исследования свои, но так как губа это совершенно открыта с моря, то и должны они были идти в самый пролив и остановились в тот же день в губе Староверской, находящейся в южном береге, в 2¹/₂ милях от устья Шара.

   Они нашли тут становую избу, с банею, в довольно хорошем состоянии, которую и заняли. Вокруг лежало несколько карбасов, оставляемых обыкновенно промышленниками на местах их промыслов; один из них надлежало исправить и вооружить для перевозки Лудлова в губу Серебрянку, отстоящую от Староверской в девяти итальянских милях. Дело это кончили к 4 августу, и Лудлов тогда же отправился в свой путь; но на другой день возвратился, не в состоянии будучи выгрести против довольно большого от NW волнения. 6 августа к вечеру отправился Лудлов вторично и 7-го к полдню уже возвратился, исполнив возложенное на него дело. В столь краткое время успел он "обойти в разных высотах до снежной границы весь берег, окружающий губу Серебрянку; он не нашел ни малейшего признака, чтобы там когда-нибудь производилась горная работа, и ни малейшего вида серебряных руд; только нечаянно увидел он на поверхности кусок свинцового блеска, "во ста центнерах которого находился может быть золотник серебра"^(*117). Лудлов замечает весьма справедливо, что название этой губы вовсе не доказывает, чтобы окрестности ее действительно содержали серебро, поскольку оно может быть обязано своим происхождением обманчивому виду берега, состоящего из талькового сланца, слюды и "кошечьего серебра". По возвращении своем в Староверское становище продолжал Лудлов осматривать окольные берега. На северной стороне пролива нашел он серу и медный колчедан. По его мнению, "в случае возвышения цены на медь, можно камни, ее содержащие, перевозить в Лапландию, где при изобилии лесов переплавка их не будет стоить значительных издержек". Лудлов, вероятно, подразумевал южнейшие округа Архангельской губернии, поскольку Лапландия в этом отношении есть одна из беднейших стран в свете. Он оспаривает также мнение, будто бы горы Новой Земли есть продолжение Уральского хребта; потому, что южная половина Новой Земли совершенно ровна и что горы начинаются с 75® широты; что направление их с О к W, между тем как Уральский хребет идет от SW к NO^(*118). Лудлов думает, невзирая на собственный его малый успех, что Новая Земля заслуживает точнейших исследований минералогических³⁹; он полагает, что на берегах Маточкина Шара есть малахит, потому что промышленники наши, по словам кормщика Мясникова находили там зеленую краску^(*119). Между тем Поспелов, страдавший во все это время простудою, приготовлял судно к походу и, по обычаю Новоземельских мореходов, срубил из выкинутого леса крест около восьми футов вышиною, который с приличною надписью поставил близ избы. 12 августа донес он Лудлову о готовности судна. Лудлов, объявив, что не имеет надобности оставаться далее на Новой Земле, приказал ему сняться с якоря и плыть ближайшим путем в Архангельск. Первые двое суток плаванье их было успешно и покойно; но с 17 августа начались крепкие ветры, частью им противные. 20-го, миновав Святой Нос, вступили они в Белое море. 22-го, встретив у острова Сосновца сильную бурю с запада, должны были спуститься в Трехостровское становище, где простояли до 30 августа. В это время Лудлов ездил берегом в Панойское селение. Выйдя снова в море, дошли они благополучно до реки Золотицы; но оттуда буря заставила их опять возвратиться и лечь на якорь за островом Сосновцем. 2 сентября с северо-восточным ветром вышли опять под парусами, но в тот же день встретили крепкий противный ветер. Не будучи в состоянии переносить более жестокой морской болезни, приказал Лудлов высадить себя на берег в деревне Ручьях (на половине расстояния между Зимними Горами и Вороновым Носом), решаясь ехать в Архангельск берегом, а Поспелову предоставил следовать туда же морем. Последний в тот же день вышел в путь при попутном ветре, с которым 5 сентября прибыл в реку Двину.

   Поспелов плавание свое заносил подробно в журнал. Не имея ни одного помощника, не имел он и возможности сделать точной описи берегов Новой Земли, им виденных; но, заметив с самого начала несходство карт, ему данных, с истиной, брал он часто пеленги, замечал положение берегов и по этим данным составил неплохую карту Новоземельского берега от Костина Шара до Маточкина, с видами, изображавшими весьма хорошо общую окрестность горных хребтов этого пространства берега. Все эти документы представил он в Правление Беломорской компании. Были ли они представлены куда-нибудь далее, мне неизвестно; но знаю то, что труды Поспелова, жившего с того времени и по сегодняшний день безвыездно у города Архангельска, остались без всякого внимания, а Лудлов, возвратившись в С.-Петербург, удостоился счастья быть представленным государю императору и всемилостивейше награжден был чином маркшейдера. Ни тот, ни другой путешествия своего в свет не издавали. Оно сделалось впервые известным через Берха, поместившего в журнале "Сын Отечества" (1818 года, 45) краткое его описание, составленное со слов Лудлова. Статья эта, сверх некоторых пристрастных суждений на счет Поспелова, содержит многие погрешности в числах, именах и происшествиях, доказывающие, что Лудлов журнала не вел, а говорил только с памяти. Поспелов доставил мне в 1822 году в оригинале журнал свой, карту и виды, копия с которыф представлены мною в Государственный Адмиралтейский Департамент.

   Из этого обозрения всех путешествий, совершенных к Новой Земле по 1807 год включительно, явствует, что карты ее могли быть основаны на плаваниях трех только мореходцев: Баренца, Розмыслова и Поспелова. Баренц один из всех оплыл весь северный и весь западный берег, от самой северо-восточной оконечности до островов, под южным берегом лежащих, не достигнув однако же южнейшего ее мыса; Розмыслов, один же из всех, измерил пролив, поперек Новой Земли протекающий, и определил широту его, описав, как будто для исправления ошибки Баренца, часть берега, этим мореплавателем неосмотренную; наконец, Поспелов один из всех проплыл Костиным Шаром и определил широту его. Но так как плавание последнего оставалось по сей день неизвестным, то основанием карт Новой Земли должны были служить только соединенные описи Баренца и Розмыслова. Правда, что в совершенной точности обеих позволительно было всякому сомневаться, взирая на несовершенство мореходной науки в их времена; но не было никакой основательной причины изменять описанный ими вид берега Новой Земли, ни одного обстоятельства, по которому следовало поместить ее западнее или восточнее, или увеличить протяжение Маточкина Шара хотя бы на одну милю. При всем том появились карты на разных языках, которые во всех важнейших частях отличались от карт этих мореходцев. Маточкину Шару, помещенному на широту 74¹/₂ и 75®, дана была длина до 160 итальянских миль, т. е. вчетверо большая найденной Розмысловым; Баренцев мыс Желания полагался в долготе 66® вместо 77®, а на других в широте 78® вместо 77® и т. д. Словом, новейшие карты эти с первоначальными не имели уже ничего общего, кроме некоторых названий, и то весьма часто искаженных^(*120). Трудно решить, кому обязана была география за подобные исправления карт; вероятнее всего, что они вкрались мало-помалу. Для ясного показа неосновательности этих исправлений и того, сколь мало удалены были от истины старинные карты Баренца и Розмыслова, напротив того, сколь много погрешили новейшие, прилагается при этом сравнительная карта, на которую положение берегов Новой Земли нанесено по описаниям Баренца и Розмыслова с карт, впоследствии исправленных, и, наконец, по нашему описанию.

   Восточная часть южного берега Новой Земли, равно как и весь восточный берег, оставались совершенно неизвестными. Ни один из перечисленных мореплавателей не видел южной ее оконечности, ни северной острова Вайгача. На голландских картах берега обеих земель показывались почти соединяющимися, так что надлежало догадываться о существовании между ними пролива; а некоторые из путешественников этой нации смешивали даже в повествованиях своих Новую Землю с Вайгачем. На русские карты часть эта наносилась, как кажется, по рассказам промышленников, но и в этом случае страсть исправлять послужила ко вреду истины: пролив, отделяющий Новую Землю от Вайгача, сужен был до четырех или пяти миль вместо 26, чего не случилось бы, если б прозорливые географы имели большую веру к грубым картам наших мореходов, на которых взаимное положение мысов Кусова и Воронова показано было довольно верно.

   Объяснение столь соблазнительного противоречия, с одной стороны, и совершенной неизвестности - с другой, было предметом последнего путешествия, о котором нам остается еще упомянуть и которое было как бы введением к четырехкратному путешествию, в этой книге описываемому.

   1819. Лазарев. В 1819 году, в то самое время, когда приготовлялись известные экспедиции к северу и к югу, под начальством капитанов Беллинсгаузена и Васильева41, последовало высочайшее повеление о снаряжении у города Архангельска еще третьей экспедиции для описи Новой Земли. Управление ею поручено было лейтенанту Лазареву 1-му^(*121). Содержание инструкции, от Государственной Адмиралтейств-Коллегий ему данной, было следующее: при первом открытии мореплавания выступить в море и плыть к Новой Земле; проходя остров Колгуев, определить долготу его; если можно будет придти к Новой Земле в исходе июня или в начале июля, то остановиться на якоре где-нибудь у южного берега и послать два гребных судна описывать восточный и западный берега, а третье - остров Вайгач; в исходе июля идти к северу по западную сторону Новой Земли; пройти сквозь Маточкин Шар и через Карское море к острову Белому; попытаться обойти северо-восточный мыс Новой Земли; и, наконец, соединиться с отряженными гребными судами в Маточкином Шаре или другом каком месте; если ж по каким-нибудь причинам нельзя будет отправиться из Архангельска прежде половины июля, то плыть уже прямо к Маточкину Шару и оттуда отправить гребные суда к югу, одно по восточную, другое по западную сторону Новой Земли и, приложив старание, исполнить все предписанное, при первом случае - соединиться с ними на южном берегу. По наступлении сентября месяца возвратиться к городу Архангельску.

   Лейтенант Лазарев прибыл в Архангельск 19 апреля с лейтенантом Корсаковым и Барановым. Ему дан был конфискованный английский бриг "Кетти", обращенный в транспорт, который, по назначении в эту экспедицию, назван был "Новая Земля". Приведение этого довольно старого судна в состояние выдержать предстоящую ему тяжкую службу стоило многих трудов. По вскрытии реки Двины приведено оно было из Лапоминской гавани, для окончательного вооружения, к Адмиралтейству. 19 мая прибыл из С.-Петербурга мичман Кюхельбекер, с инструментами, которые при отъезде Лазарева еще не были готовы, а к 9 июня бриг "Новая Земля" был совершенно готов к отправлению в море. Он был снабжен всеми нужными астрономическими и математическими инструментами, провизией на год, разными противоцинготными средствами, теплою одеждой и обувью и всякого рода орудиями для ловли зверей, птиц и рыб. На случай зимовки были приготовлены две разборные избы, но теснота судна не позволила Лазареву взять с собой более одной. Сверх упомянутых уже офицеров, находились на его бриге штурман Харлов 1-й, штаб-лекарь Братановский, и нижних чинов служителей 44 человека. Назначены были еще горный чиновник и рисовальщик, но они не застали уже в Архангельске брига "Новая Земля", отправившегося в море 10 июня.

   14-го числа лейтенант Лазарев подошел к острову Моржовцу и от него взял курс прямо к Канину Носу, который миновал 16-го, не встретив на пути ничего, кроме нескольких гряд берегового льда. По особенно счастливому случаю избег он всех опасностей, которыми эта часть моря усеяна, и, как кажется, не попал даже ни на одну из малых глубин, поскольку о них не упоминает. Это побудило его рекомендовать путь восточною половиной моря всем судам, из Архангельска в Северный океан плывущим. Однако же, преопасные Северные кошки и жестокие, неправильные течения, конечно, навсегда удержат их при вернейшем и нисколько не более продолжительном западном пути, на котором и льдов менее встречается, чем на восточном. В 1821 году последовали мы совету Лазарева и едва избегли совершенного кораблекрушения.

   При первом вступлении в Северный океан встретили Лазарева льды. Намерение его было плыть прямо к Маточкину Шару, так как он полагал, что продолжавшиеся всю весну северные ветры должны были очистить от льдов севернейшие берега Новой Земли; но, видя, что по мере удаления к северу возрастает количество и плотность льдов, решился он идти к южной оконечности Новой Земли, но и с этой стороны поставили ему льды необоримые препятствия. 1 июля, убедившись, что весь южный берег до мыса Бритвина окружен непроходимым льдом, решился он спуститься к острову Колгуеву, который и увидел в тот же день. Около этого времени стала появляться в экипаже брига болезнь, бывшая впоследствии одною из главных причин худого успеха экспедиции.

   Прокрейсеровав на высоте острова Колгуева пять дней и определив северо-западной его оконечности широту - 69®28'30" и долготу - 48®31' О, спустился он к востоку, но вскоре опять встретил лед. Продолжая с ним бороться без успеха 11 дней, увидел он 19 июля берег, который считал "юго-восточной частью Майгол Шара", и пошел к северу, чтобы осмотреть Костин Шар. 21-го определил наблюдениями один, неизвестно, впрочем, какой, пункт берега и заключил, что на прежних картах положен он был восточнее почти на 90 миль. Окруженного густыми льдами, застиг его 25 июля шторм; по окончании его подошел он к берегу около Майгол Шара и, найдя его от льдов очистившимся, поспешил воспользоваться попутным ветром с запада, чтобы осмотреть южную оконечность Новой Земли. Следуя вдоль берега, видел он несколько крестов, а к юго-востоку с саленга⁴² вершины гор, "кои полагать должно на острове Вайгатском"^(*122). Лазарев думал стать на якоре в Марсулином Шаре, положение которого было для этого во всех отношениях выгодно; но льды принудили его в тот же день (27 июля) возвратиться и искать по-прежнему прохода в Костин Шар. Против Майгол Шара сделался штиль, и течением стало приближать судно к берегу, почему лейтенант Лазарев должен был бросить якорь, который он, однако же, при первой возможности опять поднял и поспешил удалиться в море. "Поспешный мой уход из сего довольно знаемого места, - говорит Лазарев, - ускорен неверною надеждою в доставлении свежей воды, ибо хотя по приближении нашем к сей бухте приметная перемена пресности воды явно доказывала течение в оную рек, но дальность и трудность в доставлении оной от находящегося тамо льда, опасность в повреждении судна носящимися льдинами при течениях и безызвестность скорого отвращения сих наскучивших нам препятствий вынудили нас искать другого удобного места". Счислимая широта⁴³ якорного места 71®, долгота 52®41', прикладной час 12^Ч28'. Вода при северных течениях увеличивалась от 10 футов до 7¹/₂ сажен, "а на отмели, найденной гребными судами у северо-западной оконечности Майгол Шара, от 10 до 8 футов до 4¹/₂ сажен". Такой подъем воды, равняющийся почти тому, который бывает в С. Мало и Бристоле, совершенно невероятен, поскольку как из прежних, так и из новейших наблюдений известно, что на Новой Земле не поднимается прилив нигде более, как на два или на три фута.

   Оставив это место, решился лейтенант Лазарев идти к Маточкину Шару. Он плыл к северу вдоль берега, от льда уже очистившегося, до 3 августа, когда на широте 73 1/4® встретил опять густой лед. Всегдашняя пасмурность, на этом переходе его сопровождавшая, не позволила ему обозреть берега с надлежащей подробностью; он успел, однако же, определить положение мыса Кармисульского (вероятно, Кармакульского), которого широта оказалась 71®41', долгота 50®49'. Шесть дней продолжал лейтенант Лазарев бороться против льда, встреченного на параллели Маточкина Шара, но без всякого успеха. С каждым днем уменьшалась надежда достигнуть вскорости до Маточкина Шара, поскольку препятствия оставались те же, а число больных беспрестанно возрастало, так что едва, наконец, можно было управлять судном.

   На собранном в этих затруднительных обстоятельствах совете решено было прекратить дальнейшие попытки и отправиться в обратный путь к городу Архангельску. Они спустились от Новой Земли 9 августа, а 12-го были уже у Канина Носа. Наблюдения, на высоте этого мыса произведенные, показали долготу его на 2¹/₂® меньшую той, на которой положен он на карте Белого моря. Всю эту разность приписал Лазарев неверности своего хронометра. Но в самом деле погрешность его была только около 1®; остальные же 1¹/₂® принадлежали карте, как определено было в последующие экспедиции. Закончив наблюдения на долготе Канина Носа, продолжал Лазарев путь свой к западу. Три дня продолжались противные ветры с S и SW; на четвертый подул NNW ветер, и Лазарев взял куре SSW, по счислению на средину Белого моря; но ночью увидел себя внезапно окруженным берегами и должен был стать на якорь. На рассвете оказалось, что они зашли в Святоносскую губу, чему, по указанной погрешности долготы пункта их отшествия, непременно и должно было случиться. 18-го числа снялись опять с якоря, но, войдя в Белое море, встретили противный ветер, продолжавшийся почти две недели. При наступлении сентября месяца самая малая уже только часть экипажа оставалась незараженною скорбутом, так что офицеры должны были иногда сами выполнять матросские работы. С великим трудом могли они 3 сентября дойти до Архангельска, где 19 человек нижних чинов немедленно надлежало свезти в госпиталь; трое окончили жизнь до прибытия к порту.

   Экспедиция эта, столь худо кончившаяся, не могла разъяснить сомнений и неизвестности, в отношении к Новой Земле существовавших. Она оставила берега ее неисследованными, определив только вообще, что они на новейшей карте (которая, по словам Лазарева, составлена была Адмиралтейств-Коллегией) положены приблизительно на 90 миль восточнее, чем должно.

   Причинами этого малого успеха были, во-первых, особенная ледовитость моря и дурные погоды, не допустившие обозреть берегов в первую половину лета, а потом болезнь, распространившаяся между экипажем брига и принудившая лейтенанта Лазарева оставить берега Новой Земли в начале августа, когда, по всей вероятности, можно было ожидать и лучших погод и свободнейшего ото льдов моря. Но в описании этого путешествия выставлены причины эти не в настоящем и