Тимофей Федорович Осиповский
РУССКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ (От Радищева до декабристов). Собрание произведений в двух томах. Т. 2.
М., "Мысль", 1966. (философ. наследие).
Речь, произнесенная в торжественном собрании Харьковского университета
...Намерен я с позволения почтеннейшего собрания предложить мысли мои о пространстве и времени.
Во-первых, представляю я в коротких словах умствования о сем новейших философов Германии, и в особенности Канта, основателя наиболее приемлемой там философской системы. Он в своей "Критике чистого рассудка" рассуждает о сем так: 1-е. Понятие о всем, вне нас находящемся, приобретаем мы чрез опытность, но в произведении понятия как о пространстве, так и о времени опытность не участвует. 2-е. Сие понятие получается не от вещей, вне нас находящихся, но оно каждому понятию о вещах предшествует. 3-е. Как пространство, так и время можно вообразить отдельно от вещей, но никакой вещи без понятия вместе о пространстве и времени представить себе не можно. Посему 4-е. Пространство и время не суть принадлежности и условия существования вещей, но имеют бытие свое в нас одних, и мы оное по образу только нашего чувствования к вещам прилагаем, подобно тому как нам, вращающимся с Землею нашею около ее оси, кажется, что вместо того вертится около нас целое небо со всеми находящимися в нем телами.
Сколько ни рассуждал я об оных основаниях, из коих выведено им сие заключение, но, допустив даже, что они совершенно верны, никоим образом в них увидеть того не мог, чтоб оное заключение было необходимое их следствие. Даже не мог усмотреть в них и того, чтобы они приличествовали более к существованию пространства и времени только в нас по образу нашего чувствования, нежели к действительному их существованию в природе как необходимостей для возможности существования вещей. И действительно, положим пространство существующим независимо от нас, но так, что мы необходимо в нем существуем и притом имеем чувства, устроенные к принятию от него впечатлений, то вместе с сим положением необходимо сопряжено будет, что оно, будучи от нас неотъемлемо, не преминет произвесть на оные наши чувства такие впечатления, которые будут (Соответствовать и его сущности, и образованию тех чувств наших, кои устроены на принятие от него впечатлений. Следовательно, сии впечатления независимы будут от нашей опытности, ибо те понятия, кои мы, собственно, называем приобретенными чрез опытность, происходят в нас не от таких предметов, кои безотлучно при нас находятся и на наши чувства невольным образом действуют и не действовать не могут, но от таких, коих действие на оные бывает случайно или по нашей предварительной на то воле. Таким же образом, естьли в природе бытие всего в ней существующего есть последовательное и естьли имеем внутренние чувства, к понятию сего бытия устроенные, то они невольным образом, а почему независимо от нашей опытности откроют его в нас самих, ибо естьли бытие есть и есть общее всему в природе существующему, то оно от нас неотделимо и на внутренние наши чувства, для понятия его устроенные, не подействовать не может. Итак, из того, что понятия о пространстве и времени независимы от нашей опытности, не проистекает необходимого заключения к несуществованию их в природе, кроме нас самих, но сия независимость от опытности равно приличествует как к существованию их в нас только, так и к существованию в природе. Что же принадлежит до других двух оснований, то приличие их и к существованию как пространства, так и времени в природе очевидно, только бы говорилось в них о самых вещах, а не о качестве их.
Как из вышепредставленного суждения открывается, что оные основания, из коих выведено заключение о существовании пространства и времени только в нас одних, равномерно приличествуют и к существованию их в целой природе, то для определения, которое из сих двух противуположностей действительно имеет место, необходимо прибегнуть должно к следствиям того и другого положения и из событности или несобытности их заключить о возможности или невозможности которого-либо из оных положений.
Возьмем сперва в рассмотрение пространство и положим, что оно существует только в нас одних по образу нашего чувствования. Когда оно существует только в нас, но в природе его нет, то оно существует без всякого на нас впечатления извне, понятие об нем причиняющего, ибо тогда уже и самое понятие о внешности исчезает по причине той, что с сим понятием необходимо сопряжено существование пространства. Вместе с сим исчезает тоща и понятие о внешности, равно как и о внутренности наших чувств, и останется только, что мы имеем некоторые чувства, кои мы по образу нашего чувствования называем одни внешними, другие внутренними. Где ж теперь будут вещи, кои чувства наши представляют нам в пространстве вне нас? Самое слово где не будет тогда иметь никакого вещественного значения, ибо сие слово относится к месту как к части видимого нами пространства, но с несуществованием пространства исчезает вместе и вещественность понятия о местоположении вещей. Далее, что такое будут видимые нами положения вещей одной в рассуждении другой? Что значит, что одна вещь кажется нам далее или ближе, нежели другая, так что расстояние одной несколькократно содержится в расстоянии другой от нас? Что значит, когда мы усматриваем, что некоторые вещи положение свое одна в рассуждении другой изменяют? По системе несуществования пространства в природе всем сим явлениям, внутри нас только происходящим, ничего вещественного в ней не соответствует. Теперь спрашивается: как же сии явления в нас происходят, зависимо ли от вещей, на нас действующих, или независимо? Легко рассудить можно, что вещи ни о чем таком понятия в в нас родить не могут, чего в них нет и к ним не принадлежит, ибо естьли они могут родить в нас какое-либо понятие, то необходимо быть должно, чтоб сему понятию, в нас от них происходящему, соответствовало что-либо к ним принадлежащее, иначе могло бы статься, чтобы ничто производило что-либо. Посему при несуществовании пространства как принадлежности всех вещей оные явления как относящиеся к пространству происходят в нас без всякого в том участия со стороны вещей.
Но все сии явления усматриваем мы невольным образом, ибо не в нашей воле состоит родить или не родить в нас понятие о месте какой-либо действующей на наши чувства вещи или распорядить, чтоб усматриваемые нами вещи представлялись нам в таком одна в рассуждении другой положении, как нам заблагорассудится. Притом сии явления усматриваем так, что ежели которое-либо из них усматривает один из нас, то усматривает его и другой совершенно соответственным образом и порядком. Каким же образом сие произойти может, когда в природе лет ничего сим явлениям соответствующего? Один остается способ, а именно надлежит быть предрасположению, чтоб в душе нашей вместе с действием на нее со стороны каких-либо вещей рождались независимо от нее понятия относительно к пространству, усматриваемые нами как сопровождающие сии действия и причиняющие в нас понятия об оных явлениях, т. е. при несуществовании пространства вне нас должно существовать относительно к душе каждого и ко всем вообще Лейбницево предустроенное согласие. Положим, что сие пред устроенное согласие существует, и вообразим потом, что мы не всегда по непременному какому-либо закону приводимся к усматриванию того или другого явления, но весьма часто приводимся к тому по собственной нашей воле или по воле других, нередко управляемой своенравием, то воображение устрашится необъятностью соображений и соглашений всех воль и случаев, дабы предусмроенное согласие могло иметь место.
Но скажут, может быть, почему оное предустроенное согласие для истолкования возможности оных явлений без существования пространства необходимо? Скажут, что вещи имеют взаимные отношения, не по образу только нашего чувствования к ним прилагаемые, но действительно к ним принадлежащие; и сии-то отношения, отпечетливаясь в наших чувствах, рождают в нас оные явления относительно к пространству. Положим, что сии явления суть отношения вещей, но дабы иметь о сем чистое понятие, для сего одного слова, выражающего их, недовольно, надлежит сказать еще, что такое те отношения вещей: в сущности ли вещей они положены или от их сущности независимы? Видя беспрестанно, что оные отношения вещей изменяются, между тем как самые вещи остаются одни и те же, нельзя оказать, чтоб оные отношения положены были в сущности вещей или из нее происходили. Каким же образом сии отношения к вещам принадлежат? Они принадлежат к вещам так, что естьли бы при каком-либо отношении вещей сии вещи и уничтожились, то бы оные отношения остались. Следовательно, есть нечто особенное от вещей, что производит в нас понятие об оных отношениях, и сие особенное, что бы оно ни было, будет пространство.
Что принадлежит до времени, то вместе с положением существования его только в нас одних отнимется у вещей последовательное бытие их, ибо чрез одно только внутреннее чувствуемое нами последовательное бытие нас самих и сопребывание вместе с нами других вещей мы получаем понятие о времени как о принадлежности всех вещей. Но можно ли представить себе бытие вещей непоследовательным? В доказательство возможности сего понятия приводят то, что когда мы рассматриваем какую-либо вещь, состоящую из многих частей, коих вдруг обозреть не можно, то получаем понятия о частях ее одно после другого, между тем как части сии существуют вдруг, а не одна после другой. Но по моему мнению, сие доказательство не есть доказательство: мы с совершенным внутренним сознанием различаем тот случай, когда многоразличное в каком-либо предмете существует вместе, от того случая, когда оное многоразличное существует последовательным образом, ибо в первом случае можем порядок явления для нас оных многоразличных частей одной после другой изменять по произволению, и притом в то же время разные люди могут сии явления рассматривать разным порядком, во втором же случае мы порядка последствия явлений изменить не можем и оный представляется нам невольным образом, притом совершенно одинаково как одному из нас, так и другому. Отчего же происходит сей невольный и для всех единообразный порядок последствия явлений, естьли нет порядка в явлениях, а посему и времени - в природе? Сего опять иначе изъяснить не можно, как через предопределенное согласие.
Итак, когда нет ни пространства, ни времени в природе, то должно быть как относительно к тому, так и относительно к другому предопределенное согласие, и притом таким образом, чтобы предопределенное согласие в рассуждении времени согласовало было с предопределенным согласием в рассуждении пространства. Такая система невольным образом извлечет слова, оказанные Альфонсом X, королем Кастильским, по случаю рассуждения его о системе мира, изложенной Птоломеем, которая тогда вообще была принимаема1.
Довольно, кажется, и сих необходимо проистекающих последствий из положения существования пространства и времени только в нас, дабы взять сомнение о сей системе. Но рассмотрим еще противности, кои основатель критической философии выставляет как сопряженные с положением существования пространства и времени кроме нас. Он говорит, что естьли бы пространство и время не в нас только существовали, то бы понятие о них приобреталось нами чрез опытность, и тогда бы они не могли доставить (никаких относительно к ним общих и несомненных синтетических заключений; но известно, что сии заключения возможны и истины, ими доставляемые, составили целую науку - математику. Я согласен с основателем критической философии, что нельзя вывесть неоспоримых синтетических заключений из понятий, приобретаемых опытностью, когда сие приобретение понимаемо будет в том точно смысле, в каком он его предполагает, то есть когда приобретаются понятия о некоторых частных случаях, к одному целому принадлежащих, но не несущих на себе печати всеобщности. Но понятие о пространстве совсем иначе приобретается: оно начинается от целого и части в сем уже целом содержатся, ибо всякий знает, да и сам г. Кант говорит, что понятие о пространстве предшествует понятию о всех вещах, кои занимают части сего целого. Возможность получить понятие о делом пространстве вместе с его частями положена, во-первых, в самом способе приобретения нами сего понятия, то есть в нашем чувстве зрения, так устроенном, чтоб в нем целое напечатлевалось вдруг со всеми его частями; во-вторых, в том, что сие целое единообразно во всей своей объятности и непрерывно. Когда ж понятие о пространстве начинается от целого, а притом оно единообразно во всех своих частях, то сие и доставляет возможность и удобство приложения к частям его как аналитических, так и синтетических исследований. Что ж принадлежит до времени, то хотя понятие о нем начинается и не от целого, но единообразие его и непрерывность налагают на него печать всеобщности, а потому и способности как к аналитическим, так и к синтетическим о нем суждениям.
Далее, говорит г-н Кант, естьли бы пространство было условие существования самых вещей и потому находилось бы оно в них, а не в нас только по образу нашего чувствования, то каким образом могли мы быть уверены, что то относящееся к пространству, что в нашем чувствовании принадлежит к какому-либо предмету, действительно принадлежит к нему? Но никто и не возьмет на себя доказывать, чтобы пространство, усматриваемое нами в вещах, было в них совершенно таково, каково нами усматривается; довольно, чтоб в них было усматриваемо нами нечто соответствующее, и соответствующее по постоянному закону зависимости между тем, что в них находится, и тем, как оно в чувствовании нашем напечатлевается. Напротив, естьли в вещи нет ничего соответствующего тому понятию, относящемуся к пространству, какое в нас при чувствовании ее рождается, и, следовательно, между сею вещию и оным нашим понятием нет никакой взаимной зависимости, то почему тогда сие понятие относиться будет к оной вещи? Так, когда округлости, усматриваемой нами при смотрении на шар, не будет ничего соответствовать в шаре, почему тоща можем мы соединять понятие округлости с понятием шара, ибо тогда сии идеи не будут иметь никакой одна к другой принадлежности. В сем случае все синтетические сопряжения идей относительно к пространству, в математике предлагаемые и доказываемые, были бы чистые химеры, внутри только нашей головы невольным, но бессвязным образом происходящие и никакого отношения к вещам не имеющие, а посему и ни к какому приложению к оным неспособные; но всем известно, что никто, никогда и ничего не говорил вернее говоренного Эвклидом в "Элементах" его и нет ни в чем точнее того соответствия, как истины, в оных "Элементах" предлагаемые, согласны с тем, что действительно в вещах усматривается2.
Все вышесказанное убеждает думать, что пространство и время суть условия бытия вещей, в самой природе и в них самих, а не в нашем только образе чувствования существующие. Что принадлежит до пространства, то мое суждение о нем таково: понятие об нем производится по впечатлениям, происходящим от него посредством наружных наших чувств на наши внутренние чувства. Впечатление же и тот предмет, который оное производит, не суть одно и то же, но чрезвычайно разнятся между собой подобно как цветы, солнцем производимые, разнятся от самого солнца. Может даже статься, и вероятно, что сие впечатление в разных людях по различному образованию чувств, для принятия его устроенных, бывает различно или по крайней мере имеет чувствительные оттенки. Посему, что такое есть пространство в своей сущности, нам неизвестно и мы не имеем способа узнать его сущность, но оно находится в самой природе и сущность его имеет постоянное отношение к тому впечатлению, которое оно в наших чувствах производит; а потому сравнение впечатлений, частями пространства производимых, выходит таково же, как и сравнение самых сих частей пространства. В подтверждение внешнего происхождения в нас понятия о пространстве привести можно описание того, что бывает с слепорожденными, когда они но доставлении им зрения в первый раз усматривают пространство и находящиеся в нем предметы. Как они всему удивляются! Как не различают дальнего от ближнего, великого от малого и руководствуются осязанием к приобретению сего различия! Ибо сие не доказывает ли, что естьли они до открытия их зрения имели какое-либо понятие о пространстве, то его имели не по внутреннему его созерцанию, но по одним идеям, доставляемым чувством осязания.
Что же касается до времени, то я понимаю его не так, как нечто существующее в природе само по себе, но как необходимое произведение последовательного бытия вещей, бытия, которое представить не в последовательном виде не положено в нашей способности. Окажут, может быть, как и г-н Кант говорит, что время от вещей отвлечь можно и что, между тем как все вещи исчезают в воображении, оно остается. Но когда я ни принимался делать сие отвлечение, то, отвлекши его от всех прочих вещей, не мог никоим образом отвлечь его от себя самого. Из сего заключаю я, что понятие о времени приобретаем мы посредством чувствования бытия нас самих и относим оное к прочим вещам по понятию их сопребывания с нами.
Тимофей Федорович Осиповский родился 22 января (2 февраля) 1765 г. в с. Осипове, Ковровского уезда, Владимирской губерний, в семье сельского священника. Начальное образование получил во Владимирской духовной семинарии. Как один из лучших и одаренных слушателей, Осиповский в 1783 г. был направлен в Петербургскую учительскую гимназию, где готовились преподаватели для открывшихся тогда народных училищ. После окончания гимназии в 1786 г. Остиповский получил назначение в Москву в Главное народное училище, в котором он проработал 14 лет, преподавая математику, физику, а также латинский язык и русскую грамматику. В 1800 г. Осиповский переехал в Петербург, где заведовал кафедрой математики в учительской гимназии (вскоре преобразованной в педагогический институт). С 1802 г. Осиповский - профессор открывшегося в Харькове университета, в котором он преподавал почти два десятилетия. Осиповский несколько раз избирался (с 1813 г.) ректором университета. Материалист, враг мистики и идеализма, Осиповский выступал против кантианцев и шеллингианцев как в своих лекциях, так и в ряде специальных речей, приуроченных к традиционным университетским торжествам. Две такие речи Осиповского помещены в настоящем издании.
Материалистические идеи Осиповского, его борьба против мистиков и идеалистов вызвала недовольство реакционного руководства министерства народного просвещения и попечителя Харьковского университета и учебного округа, масона, вице-президента пресловутого мистического Библейского общества З. Я. Карнеева, который требовал, чтобы "все предметы учености были проникнуты "духом религии"". Клеветой и интригами он добился того, что Осиповский был в 1820 г. удален из университета. Осиповский переехал снова в Москву, где продолжал свою научную деятельность. Обремененный многочисленной семьей, живя в очень стесненных материальных условиях, он столкнулся также с различными препятствиями, которые мешали ему публиковать свои научные труды.
Скончался Осиповский 12(24) июня 1832 г.
За время своей педагогической деятельности Осиповский воспитал ряд учеников, ставших впоследствии выдающимися учеными, как, например, М. В. Остроградский, А. Ф. Паловский, Н. М. Архангельский, М. А. Банков и др.
Осиповский является автором большого числа оригинальных трудов и переводов. Им написан целый ряд работ по математике, астрономии: многотомный "Курс математики"; "О движении тел, бросаемых на поверхность земли" (1817); "Об астрономических преломлениях" (1817); "Об излияниях солнца" (1819); "Рассуждение о том, что астрономические наблюдения над телами солнечной системы, когда их употребить хотим в выкладки, требующие большой точности, надлежит поправлять еще по времени прохождения от них к нам света с присовокуплением объяснения некоторых оптических явлений, бывающих при закрытии одного небесного тела другим" (М., 1825); "Исследование светлых явлений, видимых иногда на небе в определенном положении, в рассуждении солнца или луны" (М., 1827). В 1795 г. Осиповский выступил на торжественном акте в Главном народном училище с "Рассуждением о пользе наук". Ряд исследований Осиповского остался в рукописи и не увидел света.
Осиповским была переведена с французского языка многотомная "Небесная механика" Лапласа (перевод не издан), с немецкого - труд академика X. Г. Краценштейна "Попытка разрешить задачу географико-магнитную, предложенную Петербургскою Академиею наук на 1791 год". В 1805 г. Осиповский перевел с французского языка и издал трактат Кондильяка "Логика, или Умственная наука, руководствуемая к достижению истины". В 1793 г. им переведена с немецкого языка и издана книга Т. Адамса "Электрические опыты...".
Впервые напечатано в сборнике "Речи, говоренные в торжественных собраниях Харьковского университета" (Харьков, 1807, стр. 3-15). Перепечатано в сборнике "Историко-математические исследования" (М., Гостехиздат, 1952, вып. V) и в "Избранных произведениях русских естествоиспытателей первой половины XIX века" (М., Соцэкгиз, 1959).
Рассуждение печатается с незначительными сокращениями: опущены традиционные хвалебные вступление и заключение.
1 В 1252 г. в царствование испанского короля Альфонса X (1221-1284) было осуществлено исправление неточностей "Планетных таблиц" греческого астронома и математика Птолемея.
2 Имеется в виду знаменитый труд греческого философа и математика Евклида "Элементы геометрии".