Полянский Валериан - Из переписки А.В. Луначарского и П.И. Лебедева-Полянского

  

  

   Публикуемая переписка хранится в личном фонде Павла Ивановича Лебедева-Полянскего (1881-1948) в Архиве Российской Академии наук (до недавнего времени засекреченные описи 3 и 6, в которых содержатся дела по Главлиту). Старый большевик, ортодоксальный марксистский критик и историк литературы, он в 1918-1920 гг. возглавлял Пролеткульт, затем, после образования Политотдела Госиздата РСФСР, ведавшего в "доглавлитовекий" период предварительной цензурой (и не только для книг, готовившихся Госиздатом, но для всех бег исключения издательств), стал его заведующим. Вполне логично, что именно он был "брошен" на Главлит, образованный 6 июня 1922 г., и возглавлял его до 1932 г. Затем П.И. Лебедев-Полянский перешел на спокойную "академическую" работу, возглавлял Институт русской литературы (Пушкинский Дом), хотя жил не в Ленинграде, а в Москве, и занимался благословленными сверху "ревдемократами". За два года до смерти, очевидно, по совокупности заслуг перед отечественной словесностью, был сделан полным академиком.

   В письмах к Луначарскому, связанных с деятельностью Лебедева-Полянского в Главлите, по стилистике скорее напоминающих отповеди, чувствуется оттенок запугивания и даже легкого шантажа. Ирония ситуация заключается здесь в том, что это - служебные письма подчиненного своему непосредственному начальнику, ибо А.В. Луначарскому как наркому просвещения подчинялся и Госиздат РСФСР и Главлит, входивший до 1936 г, в систему наркомата. В 1920-е гг. Коллегия Наркомпроса во главе с Луначарским выступала в роли "третейского судьи" в тяжбах между авторами и Главлитом. Решения последнего тогда еще можно было обжаловать в Коллегии, и порой, хотя и не очень часто, она пыталась немного утихомирить цензуру в ее запретительном рвении. Как правило. Коллегия все же старалась найти "разумный компромисс", например, освобождала книгу из-под цензурного запрета, но зато резко снижала тираж, чтобы книга не получила массового распространения. Положение Наркомпроса и его главы во взаимоотношениях с Главлитом в те относительно "вегетарианские", по словам А.А. Ахматовой, годы было весьма двусмысленным: все прекрасно знали, что последнее, окончательное слово остается все же за Главлитом, а вернее - за Агитпропом ЦК и органами ОГПУ, надежным и послушным инструментом которых и были, в сущности, цензурные инстанции. Чувствуя такую мощную поддержку и защиту, главный цензор страны "ставил на место" "прекраснодушного" и "либерального наркома".

   По природе своей Луначарский был человеком добрым, об этом часто вспоминали ученые и писатели, оказавшиеся позднее в эмиграции (В.Ф. Ходасевич, Н.А. Бердяев и др.): он охотно и не глядя подписывал их заявления, ходатайства и т.д., иногда заступался за них. К нему часто обращались писатели - как к "собрату по перу" - с просьбами о защите от цензурного произвола. Но положение Луначарского было крайне межеумочное. Когда заигрывание с интеллигенцией кончилось, Луначарский был отставлен от своей высокой должности (1929).

   Первое столкновение Луначарского с Лебедевым-Полянским произошло в январе 1922 г. - в связи с протестом Правления Всероссийского Союза Писателей против цензурного произвола, посланным на имя Луначарского и подписанным, в частности, высланными осенью того же года Н.А. Бердяевым и Ю.И. Айхенвальдом. Апеллируя к наркому, они приводили его же собственные слова из статьи "Свобода книги и революция", опубликованной в журнале "Печать и революция" (1921. No1):

   "Человек <...>, который скажет "долой все эти предрассудки о свободе слова, нашему коммунистическому строю соответствует государственное руководство литературой, цензура есть не ужасная черта переходного времени, а нечто, присущее социализированной социалистической жизни <...>, тот покажет только, что под коммунистом у него, если немного потереть, в сущности, сидит держиморда <...>".

   Протестующие писатели и ученые, умышленно и, может быть, не без тайной издевки, оборвали цитирование, а между прочим, в той же статье они, конечно, прочитали и такое:

   "Цензура? Какое ужасное слово! Но для нас не менее ужасные слова: пушка, штык, тюрьма, даже государство. Все... Но мы считаем священными штыки и пушки, самые тюрьмы и наше государство как средство к разрушению и уничтожению всего этого. То же самое с цензурой. Да, мы нисколько не испугались необходимости цензуровать изящную литературу, ибо под ее флагом, под ее изящной внешностью может быть внедряем яд еще наивной и темной душе огромной массы, ежедневно готовой пошатнуться и отбросить ведущую ее среди пустыни к земле обетованной руку из-за слишком больших испытаний пути".

   К тому же "доглавитовскому" периоду относится и второе из публикуемых нами писем; конкретные поводы, ставшие причиной написания других писем, ясны из самих текстов.

   Письма печатаются по рукописям из фонда П. Лебедева-Полянского (Архив РАН, ф. 597, оп. З, д. 9, л. 3-5; д. 11, л. 1, 4, 26-28; oп. 6, д. З, л.1-4, 11, 14-15).

   Народному комиссару просвещения А.В. Луначарскому

   В порядке служебном на присланные жалобы Всероссийского Союза Писателей * мы могли бы ответить весьма кратко, <поскольку> они носят заведомо вздорный характер со значительной долей сознательной лжи. Но так как они все-таки имеют "исторический" характер и, вероятно, распространяются среди литературного мира, а может быть, уже сданы в зарубежную печать, мы считаем своим долгом осветить все существо вопроса и выявить политическую сторону дела.

   * Идея создания профессионального писательского союза принадлежала, согласно некоторым данным, М.О. Гершензону и была высказана им в марте 1917 г. (см.: Лидин В.Г. Воспоминания // Россия. 1925. No5. С.261-262). Создан Профессиональный союз писателей был в начале 1918 г., перерегистрирован в 1920 г. под названием Всероссийский союз писателей. В течение всех 1920-х гг. его руководство не раз подчеркивало и отстаивало его автономию. В 1932 г. Союз был ликвидирован.

   Первый протест Союза против цензурных притеснений был послан Луначарскому за год до публикуемого письма, в начале 1921 г.; он был напечатан в качестве приложения к брошюре П. Витязева (Ф.И. Седенко) "Частные издательства в Советской России" (Пг., 1921), вышедшей микроскопическим тиражом и, в сущности, нелегальной. Второй протест, на который как раз и отвечает Лебедев-Полянский, сохранился в его фонде (Архив РАН, ф. 597, оп. З, д. 9, л. 1-15) и готовится нами к публикации.

   Заявление Всероссийского Союза Писателей имеет несомненный характер политического выступления, определенной декларации на тему о свободе слова с добавлением истории их борьбы с Советской Властью и даже увенчавшейся победой, как они пишут. Их самовозбужденные вопли, что писатели еще не испытывали такой тяжести цензуры, как сейчас, умело подкрепленные цитатой из Вашей статьи, рассчитаны на определенный эффект в обывательской среде у нас и за границей. Ясно, что такие строки писаны не для того, кто знает, что такое пролетарская революция и диктатура пролетариата, какую бы наивную позу авторы ни принимали. Это выступление организовать было тем легче, что в Правлении, а кажется, и во всем Союзе, нет ни одного коммуниста.

   Стремление их с невинным видом представить дело, что "зло" в "низших агентах", которые насаждают "полицейщину" и "аракчеевщину", скрывает в себе попытку одних работников Политотдела заменить другими, дискредитировать Советскую Власть и писать декларации о дальнейших победах. По существу, все декларации являются сознательной и злостной клеветой. Все сотрудники Отдела являются коммунистами, людьми образованными, политически воспитанными, несомненно больше жалобщиков, и к тому же, литераторами; в затруднительных случаях мы обращаемся к коммунистам-специалистам и обсуждаем вопрос коллективно, давая читать рукопись нескольким товарищам.

   В своей деятельности мы руководствуемся директивами Политбюро ЦК РКП. Они определенно таковы:

   а) не допускать издания явно реакционных направлений, к каковым причисляются книги идеалистические, мистические, религиозные, антинаучные, политически враждебные Советской власти; 

   б) газеты разрешать только информационно-справочного характера; 

   в) журналы разрешать только по вопросам литературы, искусства, техники, земледелия и специально-научные.

   Естественно, и иначе быть не может, что наша коммунистическая цензура не носит механического характера, а вникает в существо дела, смотря насколько книга не вредит строительству Советской Власти. Если нас и можно в чем упрекнуть, то в том, что мы в сомнительных случаях всегда решаем в пользу автора, а не душим его творчество, как хотят представить дело. Мы, например, разрешили сборник "Закат Европы" *, книгу Франка "Методология общественных наук" ** и несколько других рукописей, которые совершенно спокойно могли запретить.

   * В 1922 г. в переводе на русский язык вышел первый том труда Освальда Шпенглера "Закат Европы" и тогда же в московском издательстве "Берег" вышел сборник "Освальд Шпенглер и "Закат Европы"", в котором приняли участие Н.А. Бердяев, Ф.А. Степун, С.Л. Франк и Я.М. Букшпан; этот сборник В.И. Ленин расценил как "литературное прикрытие белогвардейской организации" (ПСС. Т. 54. С. 198).

   ** Полное название книги Семена Людвиговича Франка (1877-1950) - "Очерки методологии общественных наук" (М.: Берег, 1922).

   Заявления о аполитичности творчества, о нашем внедрении в их свободу творчества и другие старые теории давно потеряли цену и у самих жалобщиков. Пролетариат же не может примириться с той ролью, которую ему отводят. Пролетариат - хозяин жизни, а поэтому он будет не сторожем у ворот буржуазной литературы, чтобы охранять реакционные вакханалии, а заглянет внутрь дома, чтобы посмотреть, что там делается и, в случае надобности, прекратить безобразие. Рассказ Лидина "Апрель", по единогласному мнению отдела, печатать не следует, так как рассказ озлобленный против революции *. Рассказ Зайцева и стихи Петровского могли быть разрешены с соотвествующими изменениями, но так как стали распускаться злостные анекдоты и чтобы прекратить жалобы на "вторжение в творчество", мы их не разрешили **. Рукописи Бердяева "Миросозерцание Достоевского" и "Конец Ренессанса" не пропущены *** как вещи идеалистически-мистические, согласно директивам ЦК РКП.

   * Запрещенный цензурой рассказ Владимира Германовича Лидина (1894-1979) "Апрель" появился в 1923 г. в "Московском альманахе", изданном в Берлине.

   ** Из текста не ясно, о каком рассказе Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972) идет речь. Поэтический сборник Петра Николаевича Петровского (1864-?) "Последние песни" все-таки вышел в свет в Москве в 1922 г. с предисловием Ю.И. Айхенвальда.

   *** Первая из упомянутых книг Николая Александровича Бердяева (1874-1948) вышла уже после высылки автора, в Праге в 1923 г.

   Вообще, надо сказать, что мы держим курс либеральный, но в данный момент целый ряд писателей не может печатать своих произведений. Причина эта кроется не в действиях Политотдела, а в общей нашей политике, диктуемой ЦК РКП, что прекрасно понимают и сами жалобщики. Наша ошибка заключается в том, что на запрос авторов - в каком направлении и как исправить, - мы в первые дни своей деятельности давали советы. Некоторые из авторов и издательств пользовались ими весьма охотно, не сочиняя анекдотов.

   Не раз цензура касалась книг, издаваемых коммунистами и советскими учреждениями. И не было ни одного случая, чтобы кто из товарищей не соглашался с нами. Наоборот, некоторые из них при вторичном просмотре были строже нас. Писатели же, вроде Лидина, распускали анекдоты, искажая суть дела. Теперь мы, наученные опытом, при всех "ласковых и дружеских" просьбах указать приемлемую редакцию, упорно отвечаем: "Это ваше дело, а не наше, в свободу творчества мы не вмешиваемся".

   В заключение Политотдел просит Вас дать надлежащую оценку выступлениям тех, которые засыпают Вас своими жалобами и будут засыпать впредь, потому что их может удовлетворить один момент - падение Советской Власти. Политотдел также надеется, что Ваш ответ будет решителен и тверд.

   Москва, 16 января 1923 г.

   Политотдел Главного управления Госиздата.

  

    

   Дорогой Анатолий Васильевич!

   Узнав о вашем письме к т. Мещерякову и т. Рыкову *, я написал было ответ довольно решительный и не менее красочный, чем Ваше письмо; слишком бесцеремонно Вы обошлись с честью человека, и это может взорвать каждого. <...> Вы с легкостью даете рекомендации людям малоприятным и малодостойным. Вы не раз посылали в Политотдел отношения с Вашими неудовольствиями. "Слава богу" мною не вычеркивается **. <...>

   С ком. приветом

   Лебедев-Полянский.

   * Мещеряков Николай Леонидович (1895-1942) - старый большевик (с 1901 г.), публицист, член редколлегии "Правды", в 1920-е гг. - заведующий Госиздатом. Рыков Алексей Иванович (1881-1938) в то время - зам. пред. СНК и СТО. О каком письме Луначарского к ним идет речь, нам не известно.

   ** Имеются в виду жалобы издателей и писателей на постоянные вычеркивания цензурой "божественных" слов и обращений в их книгах. Такая цензура приводила к настоящим курьезам.

  

    

   РСФСР Главлит

   Народный комиссариат просвещения

   Тов. Лебедеву-Полянскому

   13 января 1923 г.

   Я бы со своей стороны наставил не требовать непременного печатания по новой орфографии книг, вышедших после 1923 г. По-моему, надо не только делать исключения для книг, вообще желательных в России *. Можно идти на то, что при взвешивании ценности книги для русской публики была в некотороей степени принята во внимание и орфография. Прямое принуждение вряд ли принудит их перейти к новой орфографии, но лишит русскую публику некоторого количества полезных книг, в орфографическом отношении, в конце концов, равных тем бесчисленным книгам, которые в наших библиотеках в обиходе еще преобладают.

   А.Луначарский.

   * В соответствии с циркулярными распоряжениями Главлита начала 1920-х гг., в РСФСР был запрещен ввоз эмигрантских изданий, напечатанных по старой орфографии. В дальнейшем, в 1927-1928 гг. были запрещены к ввозу уже любые издания такого рода - независимо от орфографии.

    

    

   Народный комиссар просвещения

   Главлит

   3 декабря 1923 г.

   Лебедеву-Полянскому

   По моему, таким писателям, как Пильняк *, надо давать говорить целиком все, что они думают . Если он ляпнет что-нибудь неприемлемое, проберем его через критику. Надо стараться о том, чтобы дать писателям возможно большую свободу слова, ограничивая их только в самых крайних случаях, когда становится совершенно ясно, что та или иная фраза, слово или произведение, являются чуть-чуть прикрытой контрреволюционной прокламацией или наглой порнографией. Во всех остальных случаях цензура не должна быть пускаема в ход по отношению к художникам. Я имею основание думать, что так смотрят на это руководящие умы нашей партии, а не только один я.

   Нарком просвещения

   А. Луначарский.

   * Борис Андреевич Пильняк (Вогау, 1894-1938) неоднократно попадал в поле зрения Главлита. Наиболее громкий резонанс, как известно, вызвала публикация его "Повести непогашеной луны" (1926) и "Красного дерева" (1929). В связи с появлением в печати первой, например, по всем инстанциям был разослан секретный циркуляр Главлита от 27 мая 1926 г. за подписью Лебедева-Полянского: "Предлагается вам впредь до особого распоряжения не допускать помещения произведений Пильняка в толстых партийно-советских журналах и сборниках и вычеркивать фамилию названного писателя из списка сотрудников этих журналов" (ЦГАЛИ г. Санкт-Петербурга, ф. 31, оп. 2, д. 31, л. 97).

  

    

  

   Народный комиссар просвещения В Главлит 18 декабря 1923 г. Лебедеву-Полянскому

   Мы говорили с Вами о повести Пильняка "Иван-да-Марья", но я не знал, что эта повесть уже выходила отдельным изданием *. Теперь опять получается величайшая неувязка. Повесть вышла со всеми соответствующими словечками, затем словечки эти, по крайней мере, самые острые, были выброшены, и, несмотря на такую чистку. Вы не выпускаете ее повторным изданием. Это вызывает нарекания. Так, например, т. Троцкий в официальном письме ко мне за No 3144 от 15.XII пишет: "Что же это творит наша милая, но слишком богомольная цензура?.." **

   Я думаю, что к повторным изданиям невозможно относиться с такой строгостью. Мне самому претит пильняковская и никитинская *** манера выражаться, но все же надо быть очень осторожным с применением выражения "порнография" к писателям, заведомо обладающим художественным талантом.

   Нарком просвещения

   А. Луначарский.

   * Рассказ Пильняка впервые вышел отдельным изданием в 1923 г.

   ** Известно, что Л.Д. Троцкий приветствовал ранние произведения писателя и посвятил ему главу в книге "Литература и революция": "Талантлив Пильняк, но и трудности велики. Надо ему пожелать успеха" (Троцкий Л.Д. Литература и революция. [3-е изд.]. М., 1991. С. 78).

   *** Имеется в виду писатель Николай Николаевич Никитин (1895-1963), о творческой зависимости которого от Пильняка много писала в 1920-е гг. критика.

  

    

   19.XII.1923

   Дорогой Анатолий Васильевич,

   должен сказать, что Главлит разрешить вторым изданием рассказ Пильняка "Иван-да-Марья" не может. Это единодушное и твердое мнение всей Коллегии, куда входит и представитель Агитпропа ЦК. Если то или иное произведение однажды было разрещено к печатанию в ограниченном количестве, то это не обязывает Главлит разрешать повторное издание, так как это привело бы к уничтожению приема сокращения тиража.

   В свое время книга Пильняка с рассказом "Иван-да-Марья" была конфискована ГПУ, несмотря на разрешение. Вопрос дошел до Политбюро и не был разрешен в положительном смысле для Пильняка.

   Лебедев-Полянский.

    

   20.XII.1923

   Дорогой Анатолий Васильевич.

   В дополнение ко вчерашнему своему ответу сообщаю Вам следующее:

   Раздраженный тон Вашего письма заставил меня во избежание каких-либо недоразумений, не дожидаясь официального ответа Агитпропа ЦК РКП, обратиться лично к тов.Бубнову *. От него я получил следующий ответ: "Рассказ Пильняка "Иван-да-Марья" издавать не следует" **.

   С ком. приветом

   Лебедев-Полянский.

   *  Бубнов Андрей Сергеевич (1884-1938) - партийный и государственный деятель, в 1923 г. зав. Отделом агитации и пропаганды ЦК. В 1929 г. сменил Луначарского на посту наркома просвещения.

   ** Позднее рассказ "Иван-да-Марья" входил в состав Собраний сочинений Пильняка, выходивших в конце 1920-х - начале 1930-х гг.

  

    

   18.XII.1924 г.

   Дорогой Анатолий Васильевич.

   От взора партии мы не ускользаем даже и иногда *: представитель Отдела печати ЦК РКП принимает весьма деятельное участие в делах Главлита - всякий сомнительный принципиальный вопрос всегда согласуется с Отделом печати, отчеты в ЦК РКП посылаются ежедневно; подавляющее большинство переписки по идеологическим вопросам падает на партийные органы. Есть в статье и косвенное осуждение нашей деятельности, неоднократно проскальзывающее и ранее в Ваших статьях. К сожалению, в данный момент мы лишены возможности на нападки в прессе защищать себя в ней же.

   С ком. приветом

   Лебедев-Полянский.

   * Письмо написано по поводу статьи Луначарского "Не пора ли организовывать Главискусство?", опубликованной в No3 журнала "Искусство трудящимся" за 1924 г. В статье Луначарский, в частности, писал о слишком большом числе учреждений, надзирающих за искусством, - Агитпроп, Отдел культуры ЦК и др.: "<...> правят искусством органы цензуры - Главлит и Главрепертком, которые, как советские, ускользают иногда от взора партии, а, как полупартийные, оказываются забронированными от руководства советского. В самом Наркомпросе, при таком правлении искусством, множество всяких органов, вернее, органчиков".

  

    

   Народный комиссариат просвещения

   Спешно

   9 июля 1925 г.

   Главлит.

   Тов. Полянскому

   Дорогой Павел Иванович.

   Главлит вернул издательству "Никитинские субботники" роман Жана Жироду "Зигфрид и Лимузен", который должей был выйти под моей редакцией, с надписью "Не печатать". Обращаю Ваше внимание на следующее. Жироду самый блестящий стилист современной Франции, писатель нервный, импрессионистический, очень характерный для нынешней французской литературы. Роман его во многом очень типичен, хотя носит на себе некоторые отталкивающие черты, например, немцеедство. Я собираюсь дать к нему предисловие, приблизительно в 1 печатный лист. Думаю, что в этом виде он будет чрезвычайно характерен и поучителен. Я не полагаю, чтобы мы должны были отказываться от всякого издания хотя бы очень талантливых вещей, если в них заметна враждебная тенденция. Таким образом мы можем создать иллюзию, будто заграничная литература вся для нас неприемлема.

   Как же может развиваться культура нашей страны, если мы вовсе не будем знать отрицательные стороны буржуазии, даже в самых блестящих ее произведениях? Я думаю, что эта политика вообще была бы неправильной и идет вразрез с нашей тенденцией, преподанной ЦК. Мне кажется, польза будет большая, если роман Жироду пойдет с хорошим предисловием и, может быть, и примечаниями.

   Нарком просвещения

   А. В.Луначарский.

  

    

   РСФСР Главлит 10.VII.1925

   Дорогой Анатолий Васильевич!

   Роман Жироду "Зигфрид и Лимузен", конечно, можно печатать, особенно с Вашим предисловием и примечаниями. Странно и удивительно, почему издательство не указало Вам истинной причины невыпуска книги. А причина в следующем: издательство "Никитинские субботники" создано для изданий, обслуживающих своих членов, издание иностранной беллетристики в программу издательства не входит. Первая книга из "Библиотеки иностранной литературы" была разрешена, как я выяснил, по недосмотру *, а данный роман задержан как выходящий за пределы издательской программы, представленной в Главлит. А теперь курс на типизацию, как гласит последняя резолюция Оргбюро ЦК РКП **.

   Поскольку "Никитинские субботники" частное издательство, а не советско-партийное, Вы, согласно постановлению МК, можете работать в нем только с разрешения МК. У Вас могут быть неприятности ***.

   С ком. приветом

   Лебедев-Полянский.

   * Первая книга из серии "Библиотека иностранной литературы" вышла в 1924 г.

   ** Роман Жироду все-таки вышел на русском языке  (М., 1927) "при поддержке Луначарского, который собирался написать к нему предисловие", но "этого своего намерения... не выполнил" - как сообщают комментаторы тома "А.В. Луначарский: Неизданные материалы" (Литературное наследство. Т.82. М., 1970. С.344).

   *** Как видно из публикуемого документа, Луначарский отказался от своего намерения не по своей воле, а подчинившись "партийной дисциплине".

  

    

   Анатолий Васильевич Луначарский

   Дорогой Павел Иванович.

   У меня были соредакторы по изданию Чехова и рассказывали мне вещи, которым я отказался верить. Они говорят, будто во всех инстанциях "Огоньку" дано количество бумаги, необходимое для выполнения взятых на себя обязательств по Чехову, но Вы будто не допускаете полное издание Чехова, урезываете его на целую треть и ставите издательство даже юридически в невыносимое положение, никаких объяснений такому Вашему разрешительному действию не даете и ссылаетесь на то, что у Вас есть для этого особые "идеологические причины".

   Я слишком Вас знаю, чтобы поверить в возможность подобного факта. Я просил поэтому тт. Сандомирского, Зозулю и Кольцова * сообщить мне эти факты в письменной форме, чтобы дать мне возможность точно запросить Вас, в чем тут дело.

   Это, конечно, не запрос служебный, так как Народным Комиссаром я больше не состою, а запрос в товарищеском порядке. Как главному редактору по изданию Чехова - в том невероятном случае, если б дело обстояло действительно так - мне бы предстояло обжаловать Ваши действия в соответственные инстанции. Но это мне вовсе не хочется, так как я уверен, что нам с Вами легче договориться.

   10.Х.1929.

   С коммунистическим приветом А.Луначарский.

  

   Приложение

   Анатолию Васильевичу Луначарскому

   Главлитом прислано распоряжение, согласно которому оказываются запрещенными к выходу более 1/3 сочинений Чехова: рассказы, повести, все пьесы, очерки, статьи, весь "Остров Сахалин", "Записные книжки" и неоконченные произведения.

   Запрещение совпало с объявленной общественными организациями "Чеховской неделей". Издательство, исходя из этого запрещения, должно немедленно опубликовать в газетах, что издание сочинений Чехова обрывается на половине 17-го тома и что разница будет выплачена деньгами. Конечно, такое объявление, помимо своего общественного скандального характера, вызовет еще десятки денежных исков к государственному издательскому предприятию, ибо подписчики, доверяя советскому издательству и высылая деньги, рассчитывали получить все собрание сочинений, и теперь остаются с 16-ю томами, не имеющими никакой ценности, так как важнейшие произведения Чехова не даны.

   Запрещение докончить сочинения Чехова не связано с бумажным затруднением. Оно исходит исключительно от одного Главлита и устно мотивируется его работниками "исключительно идеологическими соображениями начальника Главлита", полагающего, что на Чехова можно дать только 200, а никак не 288 листов. Выпуская Чехова в заранее намеченном размере - 288 листов - редколлегия, Госиздат и издательство "Огонек" руководствовались постановлением комиссии т. Шмидта **, разрешившей издательству "Огонек" самому распределить свою бумагу в 93 миллиона листов-оттисков. Не получая этой нормы, издательство обеспечило бумагу на сочинения Чехова рядом внутренних урезок, главным образом, сокращением тиража самого Чехова с 95 до 75000 экземпляров. Еще недавно Комитет по делам печати подтвердил свое соглашение на подобное внутреннее распределение, не нарушающее общей бумажной нормы "Огонька".

   5 октября 1929 г.

   Члены Редколлегии Г. Сандомирский, Мих. Кольцов, Еф. Зозуля.

    

   * Сандомирский Герман Борисович - издательский деятель. Зозуля Ефим Давыдович (1891-1941) - писатель, член редколлегии "Огонька". Кольцов (Фридлянд) Михаил Ефимович (1898-1940) в то время - главный редактор "Огонька".

   ** Шмидт Отто Юльевич (1891-1956) в то время был заведующим Госиздатом РСФСР; в дальнейшем также принимал активное участие в руководстве советским издательским делом.

   Дорогой Анатолий Васильевич!

   Жалобы Ваших соредакторов о моей агрессивности в отношении издания собрания сочинений Чехова абсолютно не верны. Объем издания Чехова в 200 печатных листов был установлен зам. зав. АППО ЦК ВКП(б) тов. Керженцевым *..

   На специальном совещании тов. Керженцев стоял и продолжает стоять на той точке зрения, что Чехов должен быть издан только в части социально значимых произведений, а не полностью, в связи с чем был установлен общий объем бумаги в 200 печатных листов. В отношении приложения к "Огоньку" эта установка верна.

   Инициатива издательства "Огонек" была вызвана его желанием повысить сдерживаемый регулирующими органами тираж "Огонька". Издательство почему-то игнорировало данное решение, бумагу использовало, выпустило 15 томов и заявляет, что Главлит ставит его в невыносимое положение. Я полагаю, что издательство сознательно создало данные условия в целях обойти имеющееся решение, чтобы все же издать Чехова полностью. Таковы действительные факты.

   Я не имею возможности в течение этих дней переговорить с тов. Керженцевым, постараюсь сделать это в ближайшие дни, изложив историю и ход вопроса **.

   К Чехову я отрицательно не относился, это видно хотя бы из моих статей о Чехове.

   14.Х.1929 г.

   С коммунистическим приветом Лебедев-Полянский.

   * Керженцев (Лебедев) Платон Михайлович (1881-1940) - партийный деятель, историк, публицист. В 1930-х гг. заведовал Комитетом по делам искусств.

   ** "Огоньковское" Собрание сочинений Чехова выходило "под общей редакцией А.В. Луначарского и при ближайшем участии М.Горького". Возможно, последнее обстоятельство и помогло отстоять "полного" Чехова: его Сочинения вышли в 1929 г. в неурезанном виде (во всяком случае, упоминавшиеся в письме членов редколлегии "Огонька" произведения в него вошли). Луначарский тогда же выступил в "Огоньке" со статьей "А.П. Чехов в наши дни", в которой, в частности, защищал писателя от вульгарно-социологической критики и, как нам кажется, метил и в советскую цензуру: "Враги Чехова еще живы. К сожалению, с ними приходится бороться, а потому жив Чехов не только как большой писатель, но и как борец" (Луначарский А.В. Собр. соч. В 8 т. М., 1963. T. I. C. 370).