Пржевальский Николай Михайлович - Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг.

роны - эти воры и попрошайки,- тотчас же начнут слетаться со всех сторон, обсядут кругом занятого едой сокола и ждут, пока он, наевшись, улетит, оставя им подачку.

   Осторожный, хитрый лунь тихо и плавно носится над самой землёй, часто бросаясь в траву, чтобы схватить замеченную мышь. Вот он, не подозревая присутствия человека, подлетает всё ближе, пока выстрел не уложит его на месте или в случае промаха не заставит опрометью броситься в сторону.

   Однако такой огромный валовой пролёт уток и гусей продолжался недолго. Он окончился 8 апреля, хотя после того, до начала мая почти ежедневно летели изредка на север небольшие, вероятно, запоздавшие стада.

   Вместе с тем наступавший апрель принёс с собой не особенно много тепла, и хотя уже с последних чисел марта везде показались разливы, но весна подвигалась вперёд вообще довольно туго. Лёд на Ханке еще нисколько не тронулся, так что по нему можно было совершенно безопасно ходить, а на берегу озера, куда зимой надувает огромные сугробы, во многих местах лежали их остатки толщиной в три фута {Зимою на берега озера Ханка навеваются огромные сугробы, которые в обильную снегом зиму 1867/68 года имели 10-12 футов [3-3,7 м] вышины и лежали сплошною стеной. Последние остатки их я видел тогда ещё 25 апреля. Впрочем, и в нынешнем году береговые сугробы были немного разве меньше, и их остатки окончательно растаяли только 22-го числа того же месяца.}.

   Вообще нынешняя весна была не лучше прошлогодней, которая хотя также не отличалась особенным теплом, но зато я видел тогда 1 апреля распускавшийся цветок адониса (Adonis amurensis) и первую порхающую бабочку, тогда как в настоящем году цветы на ивах показались 7 апреля.

   Даже снежные стренатки или, как их называют, подорожники улетели на север с берегов Ханки только 24 марта, а ещё 7 апреля, правда, уже в последний раз, я видел здесь белую сову, эту питомицу холодов и метелей севера.

   Но зато, так же как и в прошедшем году, здешний климат вскоре вполне заявил свой континентальный характер, и после 10 апреля вдруг наступили тёплые, даже очень тёплые дни, хотя по ночам термометр всё-таки продолжал падать на несколько градусов ниже точки замерзания.

   После нескольких тёплых дней на Ханке показались забереги, а по Сунгаче начало нести из озера лёд и шугу, т. е. тот же самый лёд, но только распавшийся от действия солнечных лучей и воды на тонкие длинные палочки, вроде сосулек. То и другое служило знаком, что вскоре на самом озере взломает лёд, который теперь совершенно посинел от просачивающейся в него воды.

   Вместе с тем лишь только выдался первый, более других тёплый день, как уже 11 апреля показались, и в весьма большом количестве, комары - эти мучители, отравляющие здесь летом жизнь не только животных, но даже и человека. С первого же дня своего появления они начали сильно надоедать, в особенности в хорошую тихую погоду, и даже ночные морозы, которые продолжали стоять в течение всего апреля, повидимому, нисколько не действовали на этих дьяволов.

   Кроме того, в лесах появилось такое множество клещей, что стоило только немного пройти по кустам, как они уже ползали по платью целыми десятками и часто даже впивались в тело. Но всего более страдала от них моя собака, в которую клещи впивались целыми сотнями, так что бедное животное видимо худело и не было никакой возможности избавить её от этих мучителей.

   Новые породы птиц продолжали являться попрежнему и в первую половину апреля прилетел двадцать один вид в следующем порядке: утки (Anas marilla, Anas poeciloryneha) [Niroca marila - морская чернеть, Niroca poeeilorhyncha - черная кряква] - последние из тех пятнадцати пород, которые замечены мною на озере Ханка {Пятнадцатый вид: утка полуха (Anas strepera) замечена была мной только в конце апреля, но, без сомнения, прилетела гораздо раньше, хотя во всяком случае в самом небольшом количестве.}. Впрочем, эти два вида были очень немногочисленны, в особенности последний, которого родина далёкая Индия и который, таким образом, умножает собой число южных видов, появляющихся летом в бассейне озера Ханка, в Уссурийском и иногда Амурском крае; плисица жёлтая (Motacilla cinereoeapilla) [Motacilla flava], которая во множестве гнездится по луговым равнинам ханкайского бассейна; лозник прудовой (Totanus stagnatilis) [поручайник - Tringa stangnatilis], шеврица лесная (Anthus arboreus)[Anthus hodgsoni], гнездящаяся в ханкайском бассейне в весьма малом количестве; лысуха (Fulica atra), живущая, как в раю, на здешних многочисленных тенистых, притом же поросших тростником и аиром, озёрах; дрозд (Turdus daulias) [T. dauma?] - весьма редкий здесь даже пролётом; дикий голубь (Columba gelastis) [большая горлица Streptopelia orientalis], который хотя и гнездится в ханкайском бассейне, но всё-таки довольно здесь редок; завирушка горная (Accentor montanellus) [Prunella montanella?], ни разу не замеченная в прошедшую весну, но нынче попадавшаяся довольно часто; славка голубоватая (Sylvia eyanura); бекас барашек (Scolopax gallinago) [Capeila gallinago], старый европейский знакомый, для которго здешние болота, сплошь поросшие высокой густой травой, не представляют удобных мест для, вывода молодых, и который поэтому весьма мало гнездится в ханкайском бассейне, но бывает во множестве весной и осенью; Sylvia superciliosa, крошечная птичка, ростом, пожалуй, меньше европейского королька; стренатка пепельноголовая [с. сероголовая] (Emberiza spodocephala), стренатка красивая [жёлтогорлая] (Е. elegans), из которых первая гнездится здесь в достаточном количестве, а последняя, как кажется, вовсе не гнездится, да и во время весеннего пролёта является в небольшом количестве; крохаль длинноносый (Mergus serrator), появившийся, вероятно, раньше, но по малому числу особей не замеченный тогда среди обилия прочих водяных птиц; дрозд (Turdus fuscatus) [T. naumanni cunomus], который обыкновенно держится по кустам берегового тальника и по горелым местам на лугах вместе со своим собратом дроздом Наумана, но, подобно последнему, не гнездится в ханкайском бассейне; японский бекас (Scolopax heterocerca? Cab.), замечательный своим весенним токованием; взвиваясь подобно обыкновенному европейскому бекасу, высоко кверху, он бросается стремглав в косвенном направлении к земле и при этом производит крыльями особый, громкий звук, очень похожий на свист ракеты, у которой изломался хвост. С приближением летуна к земле такой шум всё более и более усиливается, вероятно, по причине усиливающейся быстроты полёта. Затем, не достигая до земли шагов около ста, а иногда и того менее, бекас прекращает этот звук, но уже голосом производит несколько раз особую трель, и спокойно летит далее. Во второй половине апреля, в мае и даже в июне, не только днём, но часто и ночью, можно было постоянно слышать вышеописанные звуки, которые этот неутомимый летун издаёт по целым часам, описывая в воздухе большие круги над тем местом, где сидит его самка; вместе с этим бекасом прилетает весьма красивый и редкий в коллекциях вид луня (Circus melanoleueus), который живёт в Индии, но летом залетает даже в Забайкалье; этот лунь, хитрый, как и все его собратья, в ханкайском бассейне попадается очень часто на болотистых равнинах и гнездится там.

   11 апреля прилетел, запоздавший сравнительно с другими журавлями, журавль белошейный [чёрный] (Grus monachus), не гнездящийся в бассейне Ханка, но являющийся здесь только пролётом. Наконец, 14-го числа появились: вертиголовка тикун (Jynx torquila) и красивый сибирский соловей красношейка (Lusciola kamtschatkensis) [L. qectoralis], пение которого хотя, конечно, далеко не может сравниться с искусством европейского соловья, но, раздаваясь в полусвете раннего утра вместе с голосами других просыпающихся певцов, много дополняет общую картину весенней жизни природы.

   Вместе с тем с наступлением апреля начался валовой пролёт многих видов пташек, которые появлялись до сих пор только единичными экземплярами или небольшими обществами.

   Кроме того, нырцы, или чомги, и чайки продолжали усердно лететь на север, первые тихомолком ночью, а последние днём, но всегда врассыпную или только небольшими партиями.

   Выпь, голос которой с конца марта слышался беспрестанно целые дни и ночи, потихоньку также пробиралась далее, между, тем как перепел заявлял о своём присутствии монотонным и скучным чирканьем, не имеющим ни малейшего сходства с отчётливым криком европейского вида.

   Но не одними птицами кишат и оживляются сунгачинские равнины. С первых чисел апреля или даже с конца марта начинается здесь ход диких коз, которые ежегодно осенью и весной совершают периодические переселения из бассейна Уссури далее к югу и обратно.

   Возвращаясь весной, часть этих коз идёт по северной стороне озера Ханка и направляется через бассейн Сунгачи к верхней Уссури и Дауби-хэ или остаётся для вывода молодых на сунгачинских равнинах.

   Так как последние по большей части представляют одни сплошные топкие болота, по которым тянутся узкими полосами лесистые рёлки, то все козы, здесь проходящие, волею или неволею должны держать свой путь по этим рёлкам, переправляясь с большими трудностями через попутные болота, которых уже нельзя обойти.

   Самый лучший валовой ход бывает обыкновенно около половины апреля и продолжается с неделю. Тогда-то и наступает здесь время баснословной, оригинальной охоты, когда коз можно бить целыми десятками из засадок, устраиваемых на пути следования этих зверей.

   Такие засадки обыкновенно делаются в виде шалашей из хвороста или из старой травы, но нет никакой особенной надобности устраивать их очень аккуратно, так как коза своим плохим зрением не скоро разглядит даже и открыто стоящего человека. Зато непременным условием должно, быть, чтобы ветер был не от охотника, иначе осторожный зверь почует его за несколько сот шагов и уже ни за что не пойдёт в ту сторону.

   Самое лучшее время для подобной охоты бывает по утрам и вечерам, в особенности же на ранней заре, так что в засадку надо приходить еще в потёмках.

   Как в первую, так и во вторую весну своего пребывания на озере Ханка, я несколько раз искушался такими охотами и забирался для этой цели на лесистый увал, находившийся верстах в 20 от моей бывшей резиденции, т. е. от поста No 4.

   Так как этот увал тянется вёрст на двадцать среди непроходимых болот и притом в направлении от северного берега Ханка к Сунгаче, то большая часть коз идёт именно по нему. Притом же, имея только полверсты или даже менее ширины, он представляет отличное место для устройства засадки, из которой штуцерный выстрел может хватать в обе стороны до самых окраин леса.

   Добравшись сюда с большим трудом и устроив предварительно склад запасов как охотничьих, так и продовольственных, а потом выбрав место для засадки, с следующего же утра я приступал к самой охоте.

   Бывало, еще совершенно темно, а я уже сижу в своей засадке и с нетерпением жду рассвета. Далеко впереди раздаётся изредка глухой, отрывистый голос козла самца или, как в Сибири его называют, гурана, а на ближайшем болоте, неумолкая, гукает выпь; всё ещё спит, и кругом полная тишина. Но лишь только станет заниматься заря и мало-помалу начнут просыпаться лесные и болотные птицы, каждая по-своему приветствуя наступление дня, как показывается первая коза или чаще целое стадо. Шагом или тихой рысью идёт оно, беспрестанно останавливаясь, прислушиваясь и пощипывая траву.

   Вот уже приблизилось шагов на двести... далеко, думаю я, и подпускаю ещё ближе. Наконец, раздаётся выстрел и громким эхом, с различными перекатами, гремит в тишине раннего утра.

   Испуганное такой неожиданностью, не зная притом, откуда опасность, всё стадо делает несколько прыжков, толпится в кучу и стоит неподвижно, так что можно иногда зарядить и выстрелить в другой раз.

   Только после вторичного выстрела или разузнав, наконец, врага, козы пускаются скакать, что есть духу, и вскоре исчезают из глаз охотника. Но это не большая беда. Через полчаса, а иногда и того менее... показывается другое стадо, потом третье, четвёртое, десятое, и с каждым из них, если только оно проходит возле засадки, повторяется та же самая история.

   Часам к девяти или десяти утра ход оканчивается. Тогда встаёшь и отправляешься собирать свои трофеи, т. е. убитых коз. Последних оказывается всегда менее, нежели ожидаешь, потому что сгоряча иногда не рассмотришь хорошо, убил или нет. Кроме того, раненые часто уходят далеко, так что мне случалось находить их через несколько дней уже испортившимися. Наконец, несмотря на такую, повидимому, лёгкую стрельбу, промахов всегда бывает множество, вероятно, от излишней ажитации. По крайней мере, у меня всегда тряслись руки и сильно билось сердце, когда я еще издали замечал коз, которые должны были проходить мимо засадки.

   Однако, несмотря на обилие промахов, мне случалось убивать за утро по три, даже по четыре козы, а один гольд, специально посвятивший себя этой охоте, убил на том же самом увале за всё время хода, т. е. в течение трёх недель, сто восемнадцать штук. Какой страстный охотник в Европе не позавидует такому обилию зверей, такой чудной охоте за ними, о которой ему и не снилось на своей густо населённой родине!

   С половины апреля картина весенней жизни, представленная на предыдущих страницах, много изменилась.

   По выжженным и мокрым местам начала показываться первая зелень, разливов почти совсем уже не стало {Не только весной 1869 года, но даже и в предыдущем году, несмотря на обильную снегом зиму, разливы по сунгачинским равнинам были очень невелики, так что недели через две после их появления вода стояла почти уже на обыкновенном уровне. Причина такого явления заключалась в следующем: 1) в нынешнюю зиму снегу было очень мало, а в прошедшую; хотя он лежал на три фута [90 см], толщины, но был сухой, как песок, поэтому, занимая много места по объёму, давал мало воды растаивая; притом же самое таяние от солнечных лучей происходило долго (весь март) и равномерно; 2) болотистая почва здешних местностей, как только оттаивала, тотчас же впитывала в себя много воды; 3) на совершенно горизонтальных равнинах, каковы сунгачинские, вода не могла скопиться местами в большие массы, но разливалась равномерно по обширной площади, где подвергалась значительному испарению при большой дневной теплоте и постоянных ветрах.}, но в то же время с окончанием валового пролёта водяных и голенастых птиц опустели болотистые равнины, на которых теперь не осталось и двадцатой доли прежнего обилия.

   Притом многие птицы приступили уж к постройке гнёзд, следовательно, были заняты весьма важным делом и, удалившись на избранные места, старались вести уединённую жизнь.

   Так, белые аисты и орланы вместе с коршунами, ястребами и соколами, словом, оо всей разбойничьей братией разместились по лесистым увалам, где вдали от всяких треволнений спокойно предались семейной жизни.

   Действительно, сунгачинские увалы представляют самое обетованное место для подобных жильцов, так как летом они вовсе не посещаются человеком, а на высоких деревьях можно устроить какое угодно гнездо по собственному вкусу. Притом же эти увалы окружены болотами, где гнездится множество всяких птиц; следовательно, не нужно далеко летать за пищей, которая всегда под боком.

   Из года в год различные птицы выводят здесь молодых, так что, кроме занятых гнёзд, тут довольно и старых, владетели которых, вероятно, уже не существуют.

   Гнёзда белохвостых орланов устроены обыкновенно на высоких столетних дубах, всего чаще на их вершинах, иногда же и посередине дерева, в развилине толстого сука.

   Кроме того, мне удавалось несколько раз находить на берегу Ханки гнездо этой птицы, сделанное на невысокой иве, сажени на три от земли, так что достать его было очень легко. Этот факт весьма замечателен, так как в Европе белохвостый орлан весьма осторожная птица и гнездится в самых уединённых местах на высочайших деревьях.

   Как обыкновенно, гнездо у него 5-6 футов [1,5-1,8 м] в поперечнике, и делается из довольно толстых сухих сучьев, которых иногда натаскивается целый воз. Внутреннее пространство, шириной около двух футов, выстилается сухой травой, служащей подстилкой сперва для яиц, а потом для молодых.

   Высиживание начинается обыкновенно около половины апреля, реже в начале этого месяца. Молодые выходят из яиц в начале мая и совершенно оперяются по истечении месяцев двух, т. е. в первых числах июля.

   Как от яиц, так и в особенности от молодых, которых обыкновенно бывает пара, реже один, родители очень смелы.

   Завидев приближающего человека, они вылетают к нему навстречу и с беспрестанным клектаньем кружатся шагах в пятидесяти над головой.

   Впрочем, после выстрела они делаются благоразумнее и уже не налетают так близко, а парят кругами высоко, тщательно следя за всеми действиями своего неприятеля.

   Лишь только вылупятся на свет молодые, как родители очень усердно заботятся об их продовольствии, так что мне случалось находить от пяти до семи довольно больших рыб, лежащих по краям гнезда и уже совершенно испортившихся, потому что детки, несмотря на всё свое обжорство, не успевали поедать приносимой им пищи.

   Эту рыбу белохвостые орланы собирают по берегу Ханки, куда её часто выбрасывает во время сильных ветров, разводящих здесь огромное волнение. Вероятно, ради такого промысла они устраивают свои гнёзда даже на ивах возле самого берега или на близких увалах, между тем как на дальних, т. е. вёрст за двадцать от озера, эти гнёзда попадаются реже.

   Ближайшими соседями орланов во время вывода детей являются белые аисты, с которыми они хотя и не ведут особенной дружбы, но и не находятся во враждебных отношениях, а сохраняют самый строгий нейтралитет.

   Хотя белых аистов вообще немного гнездится в ханкайском бассейне, но всё-таки гнёзда их можно найти по лесистым увалам сунгачинских равнин, а также по долинам Mo и Лэфу, там, где берега этих рек обросли прекрасными и высокими рощами.

   В таких местах аисты делают гнёзда или на вершинах деревьев, или в развалинах толстых сучьев, иногда всего сажени две над землёй, и в первой половине апреля каждая пара кладёт обыкновенно четыре больших грязно-белых яйца.

   Однако характер здешнего аиста весьма отличен от характера его европейского собрата, и насколько последний бывает доверчив к людям, настолько первый хитёр и осторожен, так что в отношении подобных качеств может, пожалуй, поспорить с белым журавлём.

   Не только во время прогулки где-нибудь по болоту, но даже на гнезде, здешний аист не подпускает к себе ближе двухсот шагов. В последнем случае, т. е. когда человек приближается к гнезду, высиживающая пара вылетает к нему навстречу еще за полверсты, начинает описывать круги, поднимаясь всё выше и выше, так что, наконец, едва виднеется в облаках, и уже ни в каком случае не возвратится прежде ухода неприятеля.

   Казалось бы, аисту можно совершенно спокойно и счастливо жить со своим семейством в здешних пустынных местностях, тем паче имея квартиру на дереве, но злая фортуна, как видно идущая наперекор блаженству не одних только людей, послала совершенно неожиданно и ему врага в особе тибетского медведя, которого, повидимому, никоим образом нельзя было подозревать во враждебных отношениях к голенастой птице.

   Правда, этот вертлявый мишка частенько промышляет диких пчёл и очень ловко лазит по деревьям, но что он летом специально посвящает своё время на отыскивание различных гнёзд, иэ которых достаёт и ест молодых, - этому бы я никогда не поверил, если бы не убедился в подобных проделках собственными глазами.

   В июне того же года, весну которого теперь описываю, я делал по служебному поручению промер реки Лэфу, для чего поднимался вверх по ней в небольшой лодке. Миновав болотистые низовья реки, мы вошли в область её среднего течения, где извилистые берега обросли превосходными рощами иэ ясеня, ильма, яблони, чёрной берёзы, грецкого ореха, пробкового дерева, иногда даже абрикоса.

   В них гнездилось множество всяких птиц, в том числе и аисты.

   На первом же гнезде этих последних я увидал следы весьма недавнего разрушения: оно было разломано с одного бока, так что целая куча хвороста лежала внизу на земле, где также валялись желудки трёх молодых аистов, почему-то не понравившиеся завтракавшему здесь зверю.

   По исцарапанной во время влезания и слезания коре дерева, по измятой вокруг траве, наконец, по совершенно свежему следу не было сомнения, что вся эта история сотворена мишкой, которого я отправился следить и, действительно, нашёл верстах в двух отсюда, но не мог стрелять по причине густейших кустарных зарослей. Однако небольшой след, особенно явственный на грязи, ясно указывал, что это был не бурый, а именно тибетский медведь.

   Мало того, плывя далее вверх по Лэфу, я видел ещё около десятка аистовых гнёзд, и ни в одном из них не оставалось молодых, скушанных также медведем, может быть, тем же самым, которого я гонял.

   Одно из разорённых гнёзд было устроено высоко, на вершине совершенно гладкого и прямого дерева с отломленной макушкой, но мишка всё-таки вскарабкался туда и достал молодых. Интересно было бы застать его в подобном положении!

   Старые аисты некоторое время держались возле разорённых гнёзд, часто производя известную трескотню клювом, словно рассуждая о постигшем их несчастьи, но потом улетали из этих мест. Не знаю, каждый ли год медведи совершают здесь такие проделки или это дело случая, но я передаю то, чему сам был свидетелем.

   В то время когда белые аисты размещаются по своим гнездам, их близкие родственники - белые и серые цапли, вместе с колпицами избирают для той же цели одно уединённое место, где, поселившись большим обществом, занимаются высиживанием яиц и воспитанием детей.

   Долго было для меня загадкой, куда деваются с половины апреля все вышеназванные птицы, которых до тех пор бывает в окрестностях Сунгачи очень много, но потом вдруг не станет, так что редко, редко увидишь когда-нибудь единичный экземпляр.

   Сначала я думал, что они удаляются на увалы и рёлки выводить молодых, но по тщательно наведённым справкам на таких увалах не оказалось как ни одной цапли, так равно и ни одной колпицы.

   Эта загадка интересовала меня всё более и более, пока, наконец, не разъяснилась совершенно случайно во время той же поездки на реку Лэфу, о которой я выше упомянул.

   Нужно заметить, что река Лэфу перед самым своим устьем образует большое озеро, пройдя через которое впадает в Ханжу.

   В пространстве между этим последним и озером, образуемым рекой, лежит несколько островов, поросших невысокой, чрезвычайно густой лозою, которая залита водой на глубину 3-4 футов [0,4-1,2 м].

   На двух таких островах, почти совершенно недоступных, несколько сот пар колпиц, белых и серых цапель, вероятно, обитателей всего ханкайского бассейна, избрали место для вывода молодых.

   В половине июня, когда я подъезжал к этим островам, еще издали слышался громкий крик молодых, которые в это время были уже почти на взлёте. Кроме того, старые, сновавшие беспрестанно взад и вперёд или кружившие над лодкой, указывали, что здесь именно находится так долго отыскиваемое мной место гнездования этих птиц.

   Подъехав к одному из занятых островов, я отправился в середину его, чтобы посмотреть, как устроены гнёзда и, может быть, найти ещё яйца у поздних выводов.

   Трудно было лазить по густой лозе, залитой водою, доходившей до пояса, притом же с топким, тинистым дном, но зато, лишь только я отошёл сажени на три от наружного края острова, как уже начали попадаться гнёзда, устроенные на горизонтальных ветвях лозы не выше двух-трёх футов [30-60 см] над уровнем воды. Все эти гнёзда как у цапель, так и у колпиц были сделаны на один образец и одинаково небрежно.

   Несколько десятков прутиков без всякой подстилки составляли и основу и внутренность гнезда, которое было совершенно плоское, так что я удивлялся, каким образом могли уцелеть в такой посудине яйца при сильных ветрах, обыкновенно здесь господствующих. Гнёзда колпиц были несколько поплотнее, но как у них, так и у цапель они имели фута два или несколько более в диаметре.

   Молодые, которых в каждом гнезде находилось два или три, были уже на взлёте. При моём приближении они соскакивали с места и, перебираясь с помощью крыльев с ветки на ветку, старались уйти, Старые же в это время вились невысоко, заботливо посматривая вниз и, видимо, удивляясь такому неожиданному посещению.

   Яиц нигде уже не оказалось, так что я поймал несколько молодых и застрелил двух-трёх старых для своей коллекции.

   Вместе с вышеописанными птицами во второй половине апреля, частью немного раньше или позднее, заводят гнёзда вороны, сороки, коршуны, скворцы, соколы, ястребы, ибисы, гуси, журавли, кулики, чибисы и различные утки; мелкие же пташки, равно как и многие другие, отсрочивают это дело до мая, когда устанавливается совершенно тёплая погода.

   Великим препятствием к успешному высиживанию яиц для всех вообще птиц, гнездящихся на земле по сухим лугам, и в особенности для уток служат здесь травяные пожары, которые, как сказано в V главе, начинаются осенью в октябре, продолжаются иногда даже зимой, но с полной силой появляются вновь около половины апреля, когда уже спадут весенние разливы и прошлогодняя трава совершенно обсохнет.

   Затем эти палы появляются местами в течение всего мая и даже до конца июня, когда молодая трава достигает уже роста человека, но сгорает вместе со старой, лежащей на земле и уцелевшей по какой-либо причине от осенних или весенних пожаров.

   На несколько вёрст в длину растягивается весной по сунгачинским равнинам огненная линия, которая, будучи гонима ветром, движется весьма быстро и по ночам представляет великолепный вид.

   Но зато по нескольку дней сряду воздух бывает наполнен удушливым дымом, а солнце при восходе и закате кажется совершенно красного цвета.

   Вслед за линией огня летят обыкновенно стада ворон и коршунов, чтобы поживиться какой-нибудь обгорелой мышью или гнездом. Последние, т. е. гнёзда, истребляются в страшном количестве, так что наши казаки, живущие на постах, нарочно ходят на горелые места собирать яйца, которые часто совершенно испекаются от жара или, лопнув, образуют в гнезде готовую яичницу.

   Только подобным истреблением утиных гнезд пожарами можно объяснить общее всему Уссурийскому краю позднее появление выводков молодых уток, которое находится в странном, противоречии с ранним весенним прилётом этих птиц.

   Действительно, не только в половине и в конце июня, но даже в начале июля, здесь сплошь да и к ряду можно найти молодых утят еще в пушке, тогда как в средней полосе России, где утки прилетают позднее, чем на озере Ханка, в это время года молодые уже летают или, по крайней мере, близки к взлёту.

   Гнёзда других, высиживающих на земле птиц, как, например, журавлей, куликов, гусей, чибисов, также подвергаются истреблению от весенних палов, но в несравненно меньшей степени, чем утиные, потому что вышеназванные птицы устраивают их на кочках болот, куда огню, конечно, трудно проникнуть, между тем как глупая утка кладёт свои яйца на сухом месте и непременно в прошлогоднюю траву. Исключение составляет только одна мандаринская утка, которая делает своё гнездо в дупле дерева и таким образом сберегает его от пожара.

   Вторая половина апреля, ещё сильнее нежели первая, заявила о континентальном характере здешней весны. Вместе с наступившими днём жарами, которые в полдень доходили до ° Р в тени, по ночам, как и прежде, продолжали стоять морозы иногда в 5°, а 18-го числа утром поднялась даже сильная метель, не перестававшая часа четыре и покрывшая землю, конечно, не надолго, снегом почти на вершок толщины.

   В тот же самый день сильным юго-западным ветром взломало лёд на Ханке, но этот лёд на восточной стороне озера продолжал стоять до начала мая {Вследствие постоянно господствующих весною на Ханке юго-западных ветров западная часть озера неделями двумя ранее, нежели восточная, очищается от льда, который ветром сгоняет к восточному берегу, так что, например, у истока Сунгачи этот лёд держится до начала мая, между тем как у поста Камень-Рыболов Ханка бывает чисто уже в половине апреля.} и уничтожился большей частью от действия солнечных лучей в самом озере, в меньшем же количестве был вынесен через Сунгачу, по которой всю вторую половину апреля шла сильнейшая шуга.

   Между тем влияние холода, наносимого весною со льда озера, весьма велико, так что возле самого берега заметно холоднее, нежели в расстоянии нескольких вёрст от него, и термометр обыкновенно падает на несколько градусов, лишь только хотя немного дунет ветер с этой стороны.

   Вследствие той же самой причины, т. е. влияния холода, приносимого со льда озера юго-западным ветром, растительность на восточной стороне Ханки весной развивается медленнее, нежели в горах западной его части, не подверженных такому неблагоприятному влиянию.

   Даже и на восточном берегу, но верстах в двадцати от него, подобное влияние уже не так ощутительно, и я видел в конце апреля возле поста No 3 ивы почти уже совершенно распустившимися, между тем как на самом берегу Ханка в это время они едва только начинали зеленеть.

   Но во всяком случае, даже не принимая во внимание подобной, чисто местной, случайности, весеннее развитие флоры в бассейне Ханка вследствие постоянных ночных морозов идёт весьма туго, так что к концу апреля едва появляется шесть-семь видов цветов, и хотя по мокрым местам трава достигает уже фута вышины, а некоторые кустарники, как, например, ива, смородина, таволга, леспедеца, уже начинают в это время зеленеть, но ни одно дерево еще не разворачивает своих сильно напухших почек и лес, как бы зимой, стоит совершенно оголённый.

   Пролёт птиц во второй половине апреля происходил в довольно скромных размерах и даже новые виды появлялись в ограниченном числе.

   Эти виды в порядке их прилёта были следующие: пуночка лапландская (Pleatrophanes lapponica), прилетевшая сравнительно очень поздно; эти пгицы держались по выжженным местам до начала мая, после чего улетели на север; зуек галстучник (Charadrius hiaticula); долгохвостая крачка (Sterna longipennis), которая вскоре появилась в большом числе и постоянно занималась рыбной ловлей при истоке Сунгачи, целый день надоедая своим противным криком; щеврица (Anthus japonicus) [A. spinoleta japonicus]; дрозд (Turdus chrysolaus), гнездящийся в ханкайском бассейне в небольшом количестве; деревенская ласточка (Hirundo rustica vart. rufa) [Hirundo ruisi erythrogaster], которая гнездится здесь даже внутри жилых китайских фанз иногда так низко, что можно достать рукой; китайцы считают подобное явление хорошим знаком, берегут гнездо и даже подвешивают доски, чтобы помёт молодых не падал на землю и не пачкал бы фанзы. Со своей стороны ласточка делается до того доверчива к людям, что высиживающая самка позволяет спокойно смотреть на себя в расстоянии какого-нибудь фута и нисколько не заботится о том, что на ночь двери и окна в фанзе наглухо закрываются; улит травник (Totanus ochropus) [Tringa totanus]; земляной дрозд (Turdus varius) [T. dauma] и альпийский жаворонок (Alauda alpestris [Eremophila alpestris] - оба чрезвычайно редкие яа Ханке и только однажды здесь мною замеченные; бекас (Scolopax sp.?) [Capolla sp.?], вместе с другими своими собратиями появившийся в весьма большом количестве; щеврица полевая (Anthus richardii),- в большом числе гнездящаяся на степной полосе ханкайского бассейна; плисица серая (Motacilla melanope) [M. cinerea melanope] - довольно здесь редкая; большой стриж (Acantilis caudacuta) [Chaetura caudacura] - одна из замечательных, хотя и не редких здесь птиц; береговик серый (Acitis hyppoleucus); стренатка чернолицая [дубровник] (Emberiza aureola), которая во множестве гнездится в ханкайском бассейне и приятное пение которой с этого времени слышалось постоянно по лугам; улит большой (Totanus glottis) [Tringa nebularia], бывающий здесь только пролётом, и, наконец, 30 апреля показалось первое стадо ласточек городских (Hirundix urbica) [Chelidon urbica], которые также не гнездятся на Ханке, но являются здесь в большом количестве во время весеннего и осеннего пролёта.

   Из всех вышепоименованных птиц самая замечательная есть, бесспорно, большой стриж, который появляется на Ханке в двадцатых числах апреля и продолжает свой пролёт до конца этого месяца или до начала мая.

   Обыкновенно пролёт совершается врассыпную, невысоко над землёй или по самой её поверхности, но притом эти стрижи беспрестанно то поднимаются кверху, описывая большие круги в воздухе, то опять опускаются до земли и летят в прежнем направлении.

   Для вывода молодых в ханкайском бассейне остаётся хотя не особенно много, но всё-таки довольно этих птиц, которые гнездятся в дуплах высоких старых деревьев, а может быть, даже и в каменистых утёсах по долинам рек.

   Днём они носятся по нескольку вместе или парами, реже в одиночку по окрестным долинам, вероятно, охотясь за насекомыми, но по утрам и вечерам собираются на те места, которые заняты для гнёзд, и здесь, подобно нашим стрижам, гоняются за самками, описывая большие (шагов пятьсот в диаметре) круги возле одного и то же места. При этом они издают особый тихий писк, скорее похожий на голос обыкновенной ласточки, нежели на крик европейского стрижа.

   Всегда с особенным удовольствием смотрел я на чудный полёт этой быстрой птицы, которая как будто не имеет тяжести, чтобы упасть на землю, и несётся по воздуху в буквальном смысле, как стрела. В особенности велика бывает быстрота полёта во время гонки за самками, когда целое общество этих стрижей то вдруг промелькнёт между деревьями над самой головой, так что даже не успеешь и ружья вскинуть к плечу, как они уже вылетели из меры выстрела, то в одно мгновенье очутятся под облаками и также быстро опустятся до земли.

   Присутствие человека и даже выстрелы нисколько не смущают этих птиц, продолжающих попрежнему летать возле одного и того же места, несмотря на несколько пущенных в них зарядов, которые один за другим оказываются промахами. Даже в том случае, если свинцовый дождь спрыснет, наконец, которого-нибудь стрижа, то и тогда, будучи уже убит, он всё ещё пронесётся вперёд на несколько сажен - до того велика скорость первоначального движения.

   Лёт за самками происходит ежедневно в течение всего мая и, начинаясь утром, когда уже порядочно обогреет солнце, продолжается часов до девяти дня; вечером же он тянется с пяти часов пополудни до сумерек. Когда отдыхает этот стриж? Неужели только ночью! Днём я ни разу не видал, чтобы он хотя на минуту прицепился к какому-нибудь предмету. Всегда, как легкий ветер, носится по воздуху, и сколько вёрст пролетает ежедневно при своей быстроте! Как мало значит для этой птицы перелёт с юга на север и обратно!

   Постоянная борьба между холодом и теплом, длившаяся в течение всего апреля и много раз заявлявшая о себе то метелями, то ночными морозами {Морозных ночей в апреле было 23, снежных дней - 7.}, не умолкала даже при наступлении мая - этого лучшего и так много раз воспетого весеннего месяца.

   Однако теперь проявлялась только последняя агония умирающей зимы, и после первых четырёх дней, в которые по ночам термометр minimum падал ниже нуля, наступило совершенное тепло, и погода сделалась в полном смысле майской.

   Одной недели такой погоды было достаточно, чтобы пробудить к жизни всякую растительность и вызвать её из того полудремлющего состояния, в котором она находилась до сих пор. Действительно, деревья начали быстро распускаться, яблоня и черемуха вскоре покрылись душистыми цветами, а трава, в особенности по мокрым местам, поднялась на два фута вышины.

   По болотам везде зацвёл курослепник [калужница] (Caltha palustris), по лесам хохлатка (Corydalis bulbosa) и сухоребрица (Draba lutea), а на лугах стали красоваться: первоцвет (Primula cortusoides), лютик (Ranunculus acris vart {Повидимому, R. japonicus Thun b. - Ред.}), лапчатка (Potentilla sprengeliana), живучка (Ajuga genevensis) [A. multiflora Bgl.], незабудка (Viola prionanthe, V. acuminata) и одуванчик (Leontodon taraxacum) [Taraxakum officinale Web], который здесь, так же как в Европе, является одними из первых весенних цветов. И всё это появилось вдруг, как будто май по праву принёс с собой настоящую весну. Даже вечно бушующее Ханка в тихие вечера иногда совершенно успокаивалось и делалось гладким, как зеркало.

   Водные обитатели также почуяли наступление полной весны, и лишь только Ханка очистилось от льда, по Сунгаче начался сильный ход белой рыбы, осетров и калуг. Хотя эти породы живут в озере Ханка круглый год, но, сверх того, каждую весну они приходят сюда в огромном количестве с Амура и Уссури для метания икры.

   Невольно удивляешься: какой инстинкт побуждает эту рыбу подниматься сначала по Амуру, а потом вверх по Уссури и, отыскав устье Сунгачи, которое среди других рукавов трудно заметить даже человеку, приходить к озеру Ханка в то время, когда его поверхность только что очистится от льда? Какой голос внушает ей, что почти за две тысячи вёрст от устья великого Амура есть место, удобное для метания и развития икры?

   Между тем пролёт и прилёт птиц продолжался, хотя и не особенно сильно, всю первую половину мая, и в это время вновь появились следующие виды: песочник (Tringa Temminckii) [Calidris sp.], зимородок (Alcedo ispida vart. bengalensis) [A. atthis], в большом количестве гнездящийся по рекам, впадающим в Ханку; крачка белокрылая (Sterna leucoptera) [Chedonias leucoptera], во множестве гнездящаяся в ханкайском бассейне, Squatarola helvetica [S. scuatarola] - весьма редкая на Ханке, но в значительном числе встречающаяся на песчаных берегах Японского моря; улит болотный (Totanus glareola) [Tringa glareola], являющийся в большом числе во время пролёта, но, как кажется, здесь не гнездящийся; голубой соловей (Lusciola cyane) [синий соловей - Luscinia cyane] - красивая, но редкая птичка; камышевка дроздовидная (Salicaria turdoides) [Acrocephalus arundinaccus], гнездящаяся в ханкайском бассейне чуть не на каждом шагу и целые дни надоедающая своим усердным, но далеко не благозвучным пением; сорокопут (Lanius phoenicurus) и шрикун (Hataerornis dauricus), оба в большом количестве здесь гнездящиеся; камнешарка северная (Sterpsilas interpres) - очень редкая на Ханке даже во время пролёта; мухоловка (Muscicapa narcissina); кукушка (Cuculus canorus) и здесь, так же как в Европе, тотчас же заявившая о себе громким кукованьем; камышевка Маака (Calamodyta Maaekii); малая выпь (Ardea cinnamomea); японский козодой (Caprymulgus jotaca), голос которого много схож на частые удары молотком по наковальне, за что в Сибири эта птица и получила название кузнец; камышевка (Saliearia sp.?) {Повидимому, камышевка толстоклювая - Phragraaticola aedon. - Ред.} - очень усердный певун, целый день, с утра до поздней ночи, затягивающий свою громкую, но далеко не искусную и монотонную песнь; болотная курочка (Callinula erythorax), голос которой, похожий на барабанную трель, начал беспрерывно раздаваться по утренним и вечерним зорям; наконец, 15 мая появилась красивая китайская иволга (Oriolus chinensis), которая прилетела сюда из далёких стран юга, из пальмовых лесов Индо-Китая и своим громким мелодическим свистом возвестила об окончании весеннего пролёта и о начале летней трудовой жизни всех пернатых гостей ханкайского бассейна.

  

  

   Последним, заключительным актом моего пребывания в Уссурийском крае была экспедиция, совершённая летом 1869 г. в западной и южной части Ханкайского бассейна, для отыскания там новых путей сообщений как водных, так и сухопутных.

   Три месяца странствовал я по лесам, горам и долинам или в лодке по воде и никогда не забуду это время, проведённое среди дикой, нетронутой природы, дышавшей всей прелестью сначала весенней, а потом летней жизни. По целым неделям сряду не знал я иного крова, кроме широкого полога неба, иной обстановки, кроме свежей зелени и цветов, иных звуков, кроме пения птиц, оживлявших собою луга, болота и леса.

   Это была чудная, обаятельная жизнь, полная свободы и наслаждений! Часто, очень часто теперь я вспоминаю её и утвердительно могу сказать, что человеку, раз нюхнувшему этой дикой свободы, нет возможности позабыть о ней даже при самых лучших условиях дальнейшей жизни.

   Но оставим увлечение и начнём по порядку.

   Обождав до наступления совершенно тёплой погоды, а вместе с нею и подножного корма для вьючных лошадей, купленных заранее на Уссури, я оставил 8 мая пост No 4 и по северному берегу озера Ханка направился на западную его сторону - в бассейн реки Сиян-хэ.

   После однообразных сунгачинских болот отрадно было увидеть лесистые горы и сухие долины, одетые в самый пышный майский наряд, так как здесь благодаря более защищенному положению растительность развивается скорее, нежели на восточной стороне озера Ханка.

   Уже не редкими, как бы боязливо выглядывавшими экземплярами, а целыми полосами цветущих ландышей, жёлтых лилий, касатика, первоцвета и других весенних цветов красовалась живописная долина Сиян-хэ, достигающая в средних частях реки от трёх до четырёх вёрст ширины, а далее вверх суживающаяся наполовину и даже на одну треть этого расстояния.

   Сама Сиян-хэ имеет 10-15 сажен [20-30 м] ширины и несёт вполне характер быстрой горной речки, так что решительно не годна для плавания даже на лодках. За исключением болотистых низовьев, весь бассейн её представляет местность гористую, наполненную отрогами пограничного хребта, составляющего, по всему вероятию, отрасль Сихотэ-Алиня и служащего вместе с тем разделом между притоками Ханки с одной стороны, Мурени и Суйфуна - с другой.

   Эти отроги, набросанные то группами, то небольшими кряжами, достигают приблизительно величины гор средней высоты и, продолжаясь далее к югу, наполняют собой бассейн верхнего течения Mo, переходя на западе и юго-западе в волнообразные возвышенности степной полосы.

   Все эти горы покрыты лиственными лесами, состоящими, главным образом, из дуба и чёрной березы с густым подлеском лещины, таволги, леспедецы, калины, бузины и других кустарников. Однако среди этих деревьев, в особенности ближе к вершинам, попадаются довольно часто группы сосен, которые всё более увеличиваются в числе по мере удаления к пограничному хребту, где появляется также ель и пихта, а самые горы делаются выше и рельефнее в своих очертаниях.

   Кроме дуба и чёрной берёзы, как преобладающих пород, в лесах бассейна Сиян-хэ встречаются и другие деревья, как то: ильм, ясень, клён, черемуха, черешня, яблоня, тополь, пробковое дерево, грецкий орех, акация и абрикос.

   Последний растёт обыкновенно единичными экземплярами на южных скатах гор, ближе к опушкам лесов. Кроме того, абрикосовое дерево изредка встречается на южной и восточной стороне озера Ханка по лесистым увалам и достигает здесь северной границы своего распространения.

   Почти весь май пробыл я в бассейне Сиян-хэ и день за днём проходил то в экскурсиях и охотах, то в передвижениях с места на место.

   Хотя здесь довольно тропинок, проложенных китайцами от одной фанзы до другой {}Кроме этих тропинок, от озера Ханка существуют две тропы в ближайшие маньчжурские города Сан-Синь и Нингуту. По этим тропам в прежние, впрочем весьма