Главная » Книги

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань, Страница 27

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань



ми цветами, и др.; по дну ущелья на встречавшихся монгольских пашнях попадались дырисуны, дикая пшеничка (Triticum sp.), луки, калимерис, Malcolmia africana, Atraphaxis, полынки и пр. Мелкие птички перелетали с кустика на кустик во множестве. Молодые пеночки гонялись за матерью, требуя настоятельно пищи. На лёссовых склонах ущелья вверху находятся хорошие альпийские пастбища, служащие кочевками для монголов зимой. Летом ущелье безлюдно; лишь вчера у перевала мы видели лошадей, значит, где-нибудь в скрытом, месте были юрты.
   Перед выходом из ущелья мы остановились в урочище Могын-дыбсын, на речке, которая здесь идет в красноватых глинах, а по выходе из ущелья на долину - в конгломератовой балке, по крупным окатанным валунам, направляясь на северо-северо-запад. В дождливое время в этом урочище, лежащем на абсолютной высоте 8 619 футов, по словам монголов, очень много грибов (могой), съедобных и особенно любимых китайцами в Дун-хуане, куда их привозят монголы. Это-то обилие грибов и послужило основанием к названию урочища Могын-Дыбсын.
   Отсюда нам предстоял довольно большой безводный и бескормный переход. Я решил поэтому выйти на следующий день после обеда, чтобы ночевать в пустыне с запасной водой.
   Вышли в 10 ч. 30 м. Путь был крайне трудный, каменистый, держался на север. Предгорная покатость, сбегавшая к северу, прикрывалась разбросанными редкими кустами, доходившими, впрочем, до 5 футов вышины, состоявшими главным образом из Atraphaxis sp., Calligonum mongolicum, кустарного ломоноса и более мелких: бударганы (Calidium sp.), Sympegma Regeli, Reaumuria sp. и других. Впереди поперек дороги лежала гряда песков, наметенных на разрушенные глины. Эти пески суть восточное узкое продолжение огромного Кум-тага, присыпанного к северной подошве гор Алтын-тага, и служащего, по своей недоступности для человека, прекрасным и надежным становищем для диких верблюдов, которых, по словам лобнорцев, наньшанских (из Анембар-ула) монголов и очевидца П. К. Козлова, там очень много. Перед вечером мы вошли в эту гряду и в 8 часов расположились на ночлег среди барханов на сыпучем мягком песке. Ночью убывающая уже луна освещала соседние барханы, придавая им, лишенным совершенно всякой растительности и всякой жизни, какой-то таинственный вид. Перед вступлением в эти пески на их южной окраине мы видели саксаулы и довольно крупные чернобыльники.
   Утром, чуть свет, мы тронулись в путь, перевалили окрайний северный бархан и вышли на галечную ровную долину, уходящую на север до небольших высот Цаган-обо, отрываемых рекою Дан-хэ с запада от каменной гряды, засыпанной песками, служащими южной оградой Сачжоускому оазису. До 19 версты мы шли по лишенной всякой растительности, глинисто-песчаной довольно мягкой равнине, выстланной мелкой, темной галькой, и подошли к обрывам левого берега р. Дан-хэ, верхний край которого был покрыт полосою песчаных бугров с тамарисками, барбарисами и хармыками. Внизу же у реки мы увидели роскошный заманчивый уголок зелени, куда мы и спустились с караваном. Это - урочище Сацзау-юаньцзы. Несколько тополей росло на небольшой, орошенной ключами террасе, сплошь покрытой густой яркозеленой травой и окруженной кустами белых роз. Мы разбили бивуак у самой реки и под большим развесистым кустом возле самого ключика поставили свою палатку.
   Кругом нас раздавались крики фазанов, воркованье голубей-турлушек, пение сорокопутов и разных мелких непоседливых певунов, перепархивавших ежеминутно с одного куста на другой. Много летало пестрых бабочек, садившихся на кусты белой розы, осыпанные цветами, и другие цветущие формы растительности, между которыми еще красовались Sphaerophyza salza, одуванчики, осоки, татарник, зонтичное, сложноцветное, полевой вьюнок. Здесь же росли ивы, тополя, джигда, абрикос, кара-агач, барбарис, хармык, сугак, облепиха, Sophora sp., касатик, подорожник, дырисун, 2 вида ломоноса, камыш, Gynanchum sp., Xantium sp., розовый василек, 2-3 вида лебеды, 2 вида солянки, верблюжья трава (Alhagi camelorum), девясил, Triglochyn sp., 4 вида злака, несколько осок, кокорник (Polygonum sp.), Oenotera sp., вероника; в ключах: нитчатка (Conferva sp.), хвощ, водяная сосенка, лютик. Наверху балки: хармык (Nitraria sphaerocarpa), хвойник, тограк, тамариск, Calligonum sp., Karelinia и солянки.
   Отсюда я послал В. Ф. Ладыгина вперед в город Дун-хуан, чтобы оповестить власти о нашем прибытии и подыскать место для остановки каравана, если можно, то в урочище Сань-цуй-кур, где стояли весной 1894 г.
   В один переход до Сань-цуй-кура нам нельзя было дойти, а потому мы оставили Сацзау-юаньцзы после обеда в 11 ч. 20 минут и знакомой мне дорогой, вдоль левого берега реки Дан-хэ, прошли по глинистой пустынной местности до окраины оазиса 34 версты и остановились на ночлег. Было очень жарко; раскаленный воздух при малейшем ветре обдавал яас своими жгучими потоками; мы ночевали без палаток. Крики ишаков долго не смолкали и напоминали нам о близости людей. Утром на заре приятно доносилось из ближайших фанз давно неслышанное пение нетухов.
   28 июля, еще до восхода солнца, мы вступали уже в оазис и шли среди роскошных изумрудных полей последнего посева (в оазисе Са-чжоу высеваются различные растения до трех раз в лето) и золотистых колосьев зрелой пшеницы, частью уже убранной или уже подкошенной и лежащей в снопах. На розовом фоне восточного края неба выделялись ивы, тополя, абрикосы, персики и другие деревья. Восходящее солнце прорезывало своими золотыми лучами густую листву. По зарослям ив, обвитых пушистым ломоносом, теснящихся по арыкам, ворковали турлушки (голуби), копошились и звонко перекликались разные мелкие птички, заботившиеся о насущном пропитании после ночного отдыха.
   Жители выходили уже на поля для работ. Слышался скрип телег, понуканье ленивых ишаков, лай собак, и вообще чувствовалось полное пробуждение от ночного сна всего оазиса; приятный свежий, влажный от арыков, воздух легко вбирался полной грудью.
   Мы с удовольствием шли по оазису, наблюдая его утреннее пробуждение, и на 6 версте вышли на реку Дан-хэ. Перешли ее бродом, не рискуя итти через крайне ветхий мост; обошли с запада город Дун-хуац, вышли на наше старое стойбище в урочище Сань-цуй-кур и разбили бивуак на том самом месте, где мы провели весну 1894 года.
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ОТ СА-ЧЖОУ ДО ЛЮКЧЮНА

Опять в Са-чжоу на старом пепелище. - Слухи о восстании дунган. Внимание к нам властей. - Кумирня Юэ-ян-цюань. - Покидаем Са-чжоу. - Река Сулей-хэ. - Колодец Шибендун. - Характер гор Курук-тага. - Горные породы Курук-тага. - Колодец Малянь-чуань. - Колодец Шугу-за. - Горы Чоль-тага. - Станция Куфи. - Станция Ян-дун. - Станция Чан-лю-фи. - Китаец христианин. - Оставляем большую Оорову. - Селение Каратал. - Буря. - Встреча нас в Бугасе. - Урочище Ак-яр. - Отъезд П. К. Козлова. - Наще пребывание в Бугасе. - В гостях у аксакала. - Жители Хамийского оазиса. - Нашествие мышей. - Первые известия о Шестакове. - Возвращение П. К. Козлова. - Погода в Бугасе. - Приближение осени. - Оставляем Бугас. - Мазар Еллик. - Селение Кара-тюбе. - План дальнейшего следования "Долиною бесов". - Ключ Сарык-камыш. - Приезд П. К. Козлова. - Иду пустыней на селение Дыгай. - Характер этой пустыни. - Древняя дорога. - Встреча с Шестаковым. - Селение Дыгай. - Приезд на станцию в Люкчюн. - Прибытие каравана. - Поездка в Турфан. - Город Турфан (магометанский). - Город Гуйнь-ань-чэн (Турфан китайский). - Из Турфана обратно в Люкчюн. Нивелировка котловины. - Укушение скорпионом. - Развалины Идыгот-шари. - Легенда о Юнусе. - Селение Туёк и Туёк-Мазар. - Рассказ чиракчи о мазаре. - На станции в Люкчюне. - Жеребенок дикой лошади. - Прощальный визит вану. Предание об основании Люкчюна. - Киргизы в горах.

  
   Урочище Сань-цуй-кур за время нашего отсутствия обросло кустами и густыми травами, что давало возможность покормить животных перед вступлением в бескормную Хамийскую пустыню.
   Лишь только разбили мы свой бивуак и напились чаю, я тотчас же отправил П. К. Козлова и В. Ф. Ладыгина с людьми и верблюдами в китайский ямынь (управление) за вещами, сданными на хранение уездному начальнику, на время нашего путешествия по Нань-шаню и к стороне Тибета. Вещи все оказались в полном порядке; только войлока, в которые были зашиты вещи, были поедены какими-то мелкими жуками. П. К. Козлов с В. Ф. Ладыгиным заезжали к властям, которые были очень любезны. Они сообщили, что война с Японией у них окончилась, и в этом помог им великий русский царь, который всегда был дружен с китайским богдоханом и своим вмешательством остановил разорение японцами их родины {Имеется в виду война Японии против Китая в 1894-1895 гг, закончившаяся поражением Китая. Китай был вынужден отказаться от своих прав на Корею, уступить Японии о-в Формозу, Пескадоры и уплатить большую контрибуцию. Вмешательство России предупредило передачу Японии Ляодунского полуострова. - Прим. ред.}.
   На следующий день я был в городе и делал визиты властям, чтобы поблагодарить их за прекрасное сохранение без меня оставленных им вещей. Любезность и внимание китайцев превзошли мои ожидания; они уверяли меня в дружбе всех китайцев к русским, говоря, что русские самый великий и добрый в мире народ, который никого сам не обижает и не дает другим обижать.
   Все удручены слухами о восстании дунган в окрестностях Синина и страшно боятся их прибытия в Са-чжоу. Они рассчитывают, что, несмотря на то, что Са-чжоу лежит не на пути, но дунгане его не минуют, потому что он славится обилием хлеба. Плохо вооруженная и ничему не обученная трусливая милиция состоит из 500 человек, которые рассчитывают отсидеться за стенами в городе, куда собирают теперь хлеб, отбираемый от жителей оазиса и запрещенный к вывозу за пределы его. Город снабжен многими колодцами, следовательно, водой он обеспечен. По рассказам, вся южная Гань-су и Шень-си охвачены восстанием, и многие города уже разрушены дунганами, а жители их вырезаны. В городе стены поправляются, подмазываются глиной, и сделано распоряжение не впускать в город ни приезжих дунган, ни кочевых монголов, - для этого у всех ворот города стоит стража. Жалуются на медлительность и нерешительность начальства; распространяются слухи о необходимости сменить манчжурскую династию71 коренною китайскою, и желание видеть управление страною в китайских руках.
   Нас тоже посетили все китайские власти, просидевшие у нас довольно долго; они уверяли нас в своих симпатиях и расположении к нам, особенно новый уездный начальник, родом сычуанец. Его адъютант и старый наш знакомец, купец, уговорили нас посетить вместе с ними озеро и кумирню Юэ-ян-цюань, расположенную в песках, верстах в пяти к югу от города. Уездный начальник сам хотел участвовать в этой поездке, но текущие дела не позволили ему отлучиться, и он послал вместо себя сопровождать нас своего старшего сына, молодого человека лет 25, Я захватил с собой фотографический аппарат и сделал несколько снимков. В этом живописном уголке, отрезанном от мира барханами песков, мы провели почти весь день и вернулись на бивуак только перед закатом солнца.
   В оазисе мы простояли девять дней, в течение которых собирались коллекции и делались всякого рода наблюдения; были повторены астрономические. Пересмотрев и переложив все вещи и коллекции, оставшиеся в Са-чжоу, и получив проводника, 6 августа мы оставили бивуак в урочище Сань-цуй-кур и ночевали на окраине деревни Ши-цауэр, где были произведены последние сборы сачжоуской флоры.
   Тут нам встретились два дунганина, возвращавшихся в Хами. Они приезжали в Дун-хуан с небольшой торговлей; но городские власти, продержав их несколько дней под арестом, выпроводили вон из города, не разрешив торговлю и в оазисе. Потеряв время и потерпев убытки, они возвращались домой. Просились ехать вместе с нами, что было и кстати, потому что наш проводник, как оказалось, дороги не знал.
   Дальше мы шли старой знакомой дорогой и, пройдя верст 25, вследствие уверений нашего проводника, свернули с нее к востоку и окончательно сбились с пути. Тогда, чтоб не бродить с караваном напрасно, мы остановились на 31 версте, и я послал Жаркого поискать реку. В 5-6 верстах севернее он нашел китайскую деревню Лао-цзюань-цзы, стоявшую все же не на реке, а на колодце; к вечеру мы перекочевали к ней и напоили своих лошадей.
   До реки Сулей-хэ, как оказалось на следующий день, было еще восемь верст, которые мы шли без проводника и без дороги по солончакам и зарослям тамарисков и камышей, обходя топкие места болот. Подошли к реке, но перейти ее не могли, потому что переход через нее был очень топок. На возвышенном бугре мы разбили свой бивуак и решили искать брода. Проезжавший на ишаке мимо бивуака старик китаец показал нам переправу. Но мы не воспользовались ею сейчас же, а решили одолеть ее завтра утром, чтобы здесь на прекрасном корму дать хорошенько покормиться нашим животным, которые не увидят такого корма до сел. Бугаса, уже перейдя Хамийскую пустыню. Впереди нашего пути была довольно ясно видна острая вершина горы, а западнее ее - ущелье, по которому пролегал наш путь мимо колодца Шибендун.
   Утром, по указанному накануне китайцем направлению, мы благополучно перешли реку, густо поросшую у берегов широкой полосою огромных камышей, вышли на глинисто-галечную, совершенно лишенную растительности пустыню и ею направились на северо-запад, придерживаясь направления замеченной вчера острой горы.
   Мы шли без дороги, и только верст через 30 вышли на дорогу, ведущую в ущелье, и на 39, войдя в него, остановились у колодца Шибендун; здесь находятся небольшие развалины жилого помещения, а наверху на горе стоит сложенная когда-то из камня башня. Вероятно прежде, когда эта дорога часто посещалась проезжими, здесь была станция. Теперь же ею редко кто ездит по причине ее маловодия и пустынности. Главной дорогой считается идущая из города Ань-си на станцию Куфи и Хами; из Са-чжоу на нее выводит дорога, идущая на северо-восток к станции Хулуян-цзы. Около Шибендуна растительность бедная, состоящая почти исключительно из верблюжьей травы (Alhagi camelorum), Galligonum sp., чернобыльника и хармыков. Животных поили понемногу, насколько хватило воды в колодце. Шибендун лежит на абсолютной высоте 5 088 футов.
   Отсюда мы пошли вверх по ущелью Курук-тага, скоро достигли его начала и незаметным перевалом, впрочем достигающим 6 000 футов абсолютной высоты, вышли на площадь, обставленную горами, которые, направляясь то на юго-запад, то на юго-восток, пересекали лежащие между ними глинисто-галечные долинки с слабой растительностью. Горные кряжики темного блестящего цвета, выжженные солнцем, с резким пильчатым очертанием гребней, состоят главным образом из сланцев и гранитов и отдельными своими пиками возвышаются, относительно долинок, примерно на 1000 футов, не думаю, чтобы более. Они большею частью засыпаны продуктами разложения пород, составляющих их. Дорогой нам попадались следующие виды растений, очень редко сидящих на далеких друг от друга расстояниях и сближающихся только по пазухам гор или по сухим руслам: хармыки, Calligonum sp., хвойники, 2 ломоноса, бударгана (Kalidium gracile), Sympegma Regeli, белолозник, полынь, лук, верблюжья трава, солодка, камыш, сугак, Karelinia, солянки, Zygophyllum mucronatum et xantoxylon, Reaumuria и др.
   Через 44 версты от Шибендуна мы вышли из полосы гор Курук-тага на обширную долину, убегающую за горизонт на запад и восток; на севере за долиной виднелся зубчатый гребень невысоких гор.
   В пройденных горах были встречены следующие породы, начиная от колодца Шибендуна: амфиболит крупнозернистый; гранитосиенит мелкозернистый; далее диорит биотитовый, темносерый, мелкозернистый; кварцево-известково-глинистый сланец, зеленовато-серый кварцевый сланец и белый кварц выходили на вершинах холмов.
   У северного подножия пройденных гор мы остановились на колодце Ма-лянь-чуань [Малентинза], лежащем на абсолютной высоте 5 587 футов, с пресной водой и хорошим дырисуновым кормом на значительном пространстве.
   Дорогой мы видели трех диких верблюдов, прогнанных собаками, и множество свежих следов этих интересных зверей, попадались и антилопы (Antilope subgutturosa) и зайцы. Из птиц заметили стадо бульдуруков, быстро пронесшееся над нашими головами, чеккана (Saxicola sp.), монгольского пустынного вьюрка (Bucanetes mongolicus Swinh.) и маленькую славку (Sylwia sp.). По раскаленному песку быстро мелькали и зарывались в него разноцветные ящерицы (Phrynocephalus sp.) с красными и фиолетовыми пахами передних ног. Часто вылетали с треском из-под ног верблюдов кобылки (Ephippigera vacca), чрезвычайно красивые красные на полете и весьма скромные темно-серые в покое.
   С колодца Ма-лянь-чуань мы шли на север по глинисто-песчаной, местами галечной почве, пересекая небольшие холмы, протягивавшиеся поперек нашей дороги. На их вершинах попадались разрушившиеся выходы кварцев и сланцев. По долине виднелись сухие русла, направлявшиеся к западу. По пути встречались саксаулы, изредка тамариски по буграм, идущим полосою в западном направлении; на песчано-солонцеватой почве - жалкие камыши, сугаки (Lycium ruthenicum).
   Такою однообразной, скучной местностью мы шли 31 версту до колодца Шугуза (лесистое ущелье по-китайски). Этот колодец и урочище того же имени расположены на дне сухого русла, идущего к западу, и лежат на абсолютной высоте 5 246 футов. Близ дороги стоят 2 тополевых дерева (Populus euphratica); много бугров с тамарисками тянулись полосой вдоль русла на запад, а по соседним солончакам рассеялись сугаки и жалкие полусухие камыши. Наши животные нашли для себя кое-какой корм, а потому мы на Шугузе передневали, и я воспользовался удачной погодой, чтобы определить положение этого колодца астрономически.
   Оставив за собою колодец Шугуза, мы держались северного направления и вскоре вошли в лабиринт невысоких хребтиков, состоящих из кристаллических и сланцевых пород, направляющихся к северо-востоку-востоку, а иногда к юго-востоку-востоку, и незаметным перевалом вышли на северный склон в песчаное ущелье, выведшее нас в междугорную долинку, где мы думали встретить колодец Хун-му-чюаньцзы и переночевать на нем. Но оказалось, что мы на него не вышли; он, вероятно, остался западнее. Чтобы не тратить даром время на его поиски, и имея с собой, как и всегда, запасную воду в двух резиновых мешках, я решил итти далее до вечера. Мы вошли в довольно широкое ущелье, прорезающее окрайние к северу горы Чоль-тага и почти незаметно перевалили их на абсолютной высоте 6 000 фут. Дно этого ущелья мягкое, песчаное; попадались кусты хармыка, Calligonum, хвойника, чернобыльника и полынки. На 48 версте своего, пути вышли из гор и через десять верст остановились на ночлег среди дикой безжизненной пустыни, на абсолютно голой гальке вблизи наезженной дороги. Переход этот был тяжелый и большой, но зато следующий до станции Куфи - очень небольшой. После чая из запасной, привезенной с собой воды, все, кроме дежурного, улеглись спать, утомленные большим переходом.
   Еще до восхода солнца мы успели напиться чаю и завьючить верблюдов; показавшийся на горизонте с востока за пылью красный шар солнца застал нас уже в пути, идущими на северо-северо-запад. Мы двигались по хорошо наезженной среди галек твердой дороге и на 12 версте пришли на станцию Куфи {В другом произношении приходилось слышать "Кущи".}, расположенную в серо-желтых известково-глинистых (ханхайских) песчаниках, выходы коих, из светлокрасного глинистого песка со щебнем и хрящем, всюду видны в значительных массах. Возле станции росли камыши и верблюжья трава (Alhagi camelorum), которые наши голодные животные с жадностью поедали. Станция Куфи значительно обстроилась за 16 1/2 лет, что я ее не видел. Кроме бывшего одного плохого колодца, который теперь углублен и расчищен, вырыт еще другой большой, тоже обильный водой. Китайцы, живущие здесь постоянно, держат для приезжающих несколько гостиниц. Эти китайцы встретили нас очень дружелюбно, хотя никаких доходов мы им своим приходом не принесли, ибо имели свое продовольствие. На Куфи приходит большая дорога из Ань-си, и по ней телеграф, направляющийся из Су-чжоу в Хами, Турфан, Токсун; из последнего он разделяется на две ветви, - одна - южная идет на Кашгар, а северная на Урумчи и Кульджу. В Куфи абсолютная высота падает до 3 747 футов.
   С Куфи мы направились на северо-запад по песчано-глинистой почве, выстланной хрящом и галькою из различных горных пород. Дорога пролегала вдоль телеграфной линии, столбы которой местами были опрокинуты, вероятно, бурей и лежали на земле. По пути нам попадались широкие лога, идущие к западу. Много сухих трупов и выжженных солнцем белых костей лошадей и верблюдов, погибших от трудностей пути, были единственными предметами, нарушавшими однообразие серой почвы. Эта одноцветная необозримая равнина как-то, гипнотизировала и располагала ко сну, - внимание утомлялось и притуплялось.
   На второй половине пути, немного в стороне от дороги, мы видели в двух местах какие-то развалины, вероятно, покинутые пикеты или почтовые станции. Наконец, на дне широкого лога показались глиняные строения станции Ян-дун, окруженные порослями солянок, хармыка, тамариска и камыша.
   Здесь замечены мною ящерицы Stelio sp., более фута длиною, и ночные ящерицы с чешуей на хвосте, которою они производят небольшой шорох, привлекающий насекомых, служащих им добычей. На Ян-дуне колодцы тоже приведены китайцами в возможный порядок: они расчищены, углублены и довольно многоводны; живут китайцы, содержатели-гостиниц. От Куфи до Ян-дуна, где уже 2 582 фута абсолютной высоты, мы прошли 46 верст.
   Окрестности Ян-дуна выстланы галькою и щебнем по мягкой глинисто-песчаной почве. Большой лог, на дне которого расположена яндунская станция, идет издалека с востока и, направляясь на запад-северо-запад, впадает в большой лог Ха минской реки Курук-гол близ селения Бугас.
   С Ян-дуна переходом в 24 версты, дорогою того же характера, ми достигли станции Чан-лю-фи. Дорога, не изменяя своего северо-западного направления, семнадцать верст шла по пустынной местности знакомого нам характера, а потом спустилась в широкий лог, в котором заметны влажные места и бросавшаяся в глаза после пустыни растительность: группами и отдельными деревьями росли тограки, камыши, тамариски, солянки; слышались голоса куликов и других водяных птиц. Перейдя лог среди зелени на его другой берег, мы поднялись к станции Чан-лю-фи. Здесь находится почтовый двор и несколько фанз; имеется гостиница. Живут китайцы, занимающиеся садоводством и огородничеством; произведения свои продают проезжим и даже возят в Хами. Густые деревья ив придают чрезвычайно приятный вид этому месту на окраине мертвой пустыни. Сильный ключ образует хороший обделанный деревом пруд.
   Выше над селением стоит разрушенная дунганами кумирня. Вскоре после нашей остановки пришел к нам хозяин гостиницы, старичок-китаец, оказавшийся христианином-католиком, по имени Степан. Он крайне рад был видеть своих единоверцев-христиан. Его соседи-китайцы не знают, что он христианин. Крещен молодым человеком еще у себя на родине в Сычуани, более 50 лет тому назад, был на исповеди только два раза, крайне сокрушался, что ему не приходится присутствовать на христианском богослужении. У него есть несколько внучат, но они не крещены, хотя к китайскому хэшену он их не допускает. Недавно один из них умер, старик сам похоронил его и молился по-христиански, а хэшена не звал. Он хранит несколько латинских священных книг, но читать их не умеет, молитвы же записаны у него по-китайски. Креста не носит, чтобы китайцы не узнали, что он христианин. Наш проводник из Са-чжоу оказался тоже сычуанцем-христианином. По их показаниям третья часть населения Сычуани тайные христиане, скрывающие свою религию, чтобы избежать преследования толпы и начальства, хотя храмы католические в городах Сычуани никто не трогает, они всеми терпимы. С Чан-лю-фи мы должны были оставить дорогу на Хами и свернуть на запад, чтобы выйти на Бугас; наш сачжоуский проводник дороги этой не знал, и старичок-христианин дал нам в проводники своего родственника.
   Вышли на другой день после обеда; путь держали на северо-запад по большой наезженной дороге, но вскоре свернули с нее к западу на малую дорогу, чтобы сократить путь до Бугаса. Почва солончаковая, песчаная; всюду хармыки, камыши и небольшие тограки (крупные деревья уже все порублены и вывезены на дрова в Хами). До вечера прошли 23 версты и ночевали с запасной водой, близ небольшой тограковой поросли, давшей нам хорошие дрова для чаю. Для ночлега палаток не ставили и переночевали под открытым небом.
   К утру нас разбудил небольшой дождь и понудил скорее собираться в дорогу. Мы спешно напились чаю и завьючили верблюдов еще в темноте, а на рассвете выступили в путь в том же западо-северо-западном направлении и вскоре повернули прямо на запад; дождь к семи часам утра совершенно прекратился, стало проглядывать голубое небо среди слоисто-кучевых облаков, к 8 часам небо было уже на 2/3 свободно от облаков, и солнце осушило землю, смоченную утренним дождем. Мы шли солончаково-песчаной почвой, поросшей невысокими пожелтевшими камышами; справа оставили дорогу, отошедшую в северо-западном направлении, потянувшуюся к Хами. С полдороги мы увидали на севере и западе окрайние деревья Хамийского оазиса, растущие вокруг таранчинских поселений.
   Наконец на 22 версте, перейдя Хамийскую реку, вступили в селение Кара-тал (черная ива), где нас сначала страшно испугались, приняв за дунган, и попрятались в кукурузу. Но дело вскоре разъяснилось, к нам навстречу выехал аксакал и другие почетные поселяне с хлебом-солью-(дастарханом). Уступая настоятельным просьбам аксакала, мы зашли в его дом напиться чаю. Это заняло несколько минут времени; затем мы направились правым берегом реки к Бугасу.
   С запада налетел страшный буран, гнавший тучи пыли и песку и мелкую гальку; мы были принуждены спуститься к реке в лог, в котором расположен Бугас, и предполагали остановиться на месте нашего бивуака в 1893 году, но воды в рукаве реки, здесь протекавшем тогда, теперь не оказалось, и мы прошли на реку; в последней вода тоже еле струилась. Не успели мы еще разбить свой бивуак, как появились дыни, арбузы, которые приносили добродушные и гостеприимные уже знакомые нам поселяне; еще дорогой к реке, когда караван проходил мимо одной усадьбы, из нее вышла женщина с хлебом-солью, т. е. с жареными лепешками и арбузами. За все эти приношения мы платили бедным людям с лихвою, не желая пользоваться даром их любезностью; многие отказывались брать деньги, и стоило больших трудов уговорить их принять, плату.
   Крутом было довольно голодно для наших животных, а так как мы предполагали прожить здесь недели две, то решили перекочевать завтра же в лучшее место. После чая я с В. Ф. Ладыгиным пошли вверх по реке и верстах в трех от бивуака нашли прекрасное место в урочище Ак-яр, среди еще нетравленных этот год камышей и кустов тограка и ив, на берегу речки, пробивавшейся в густых зарослях. Речка в этом месте называется по имени урочища Ак-яр-гол. Немного отступя от реки, попадались-бугры тамарисков, поросли молодых тограков (Populus diversifolia), камыши (Phragmites communis), верблюжья трава (Alhagi camelorum), Carelinia sp. Почва мягкая, песчаная. Ширина растительной полосы доходит здесь до 3 верст; выше, к Кара-талу она суживается до версты и менее. Река узкая, в настоящее время маловодная, потому что выше она разводится по арыкам на пашни. В ней я заметил пескарей (Cobitidae). На воде встречались кулики и разные утки; в кустах щебетало много мелких птичек, а на соседних обрывах постоянно садились белохвостые орлы. Густые заросли прибрежных ив и камышей дают убежище кабанам, которые по ночам отправляются на покормку на пашни местных бугасских и караталских жителей и сильно портят посевы, поедая арбузы, дыни и просо.
   На другой день рано утром приехали из Хами присланные местным начальством китайцы, чтобы узнать, кто мы такие, откуда, куда и зачем идем, и все ли в дороге было у нас благополучно. После них приезжали и сарты от хамийского вана за тем же. Получив удовлетворительные ответы, они поспешно отправились обратно в Хами.
   К вечеру мы перекочевали в урочище Ак-яр. Здесь устроились основательно, рассчитывая прожить более полумесяца. Отсюда я решил командировать П. К. Козлова в восточную оконечность хребта Тянь-шаня, чтобы ознакомиться с этой, почти неизвестной его частью. Тут же и я мечтал снарядиться в Дыгай (к Люкчюнской котловине) через пустыню и проложить съемку в этой неисследованной и крайне интересной местности, чтобы выяснить, не есть ли Шонанорская впадина восточное продолжение Люкчюнской.
   На следующий день нашей остановки в урочище Ак-яре, 21 августа, рано утром П. К. Козлов выступил в разъезд. С ним отправился урядник Баинов с двумя вьючными верблюдами. Проводником должен был служить один из дунган, шедших с нами через Хамийскую пустыню из Са-чжоу, который должен встретить П. К. Козлова в Хами. С Козловым поехали В. Ф. Ладыгин и Жаркой, чтобы предъявить хамийскому начальству наши паспорта и проводить П. К. Козлова в путь из Хами.
   В. Ф. Ладыгин возвратился на третий день. Он сообщил мне, что П. К. Козлов благополучно выступил в горы из Хами, любезно снабженный местными властями, отнесшимися к нему крайне предупредительно, всем необходимым, т. е. проводником, различными предписаниями властям горных жителей и пр. В Хами В. Ф. Ладыгин видел нескольких немцев-инструкторов, обучающих солдат. Там ждут несколько лянз из Урумчи и сильно побаиваются прихода из Гань-су мятежных дунган. Около вана образован отряд телохранителей из лучших местных охотников в 300 человек.
   В Бугасе теперь идет усиленная работа по сбору дров и кошеного сена для вана; более половины всех мужчин из Каратала и других селений заняты этим делом.
   Погода здесь днем не особенно жаркая, благодаря частым ветрам и облакам, закрывающим постоянно небо; ночи прохладные. Словом, мы благодушествуем; едим в изобилии дыни, арбузы, яблоки, и персики, ходим в самых легких костюмах и купаемся в омутах речки. Людей пускаю на охоту на кабанов, которых мы видели несколько раз, но убить не удавалось. Наши животные объедаются травами до отвала и, думаю, должны хорошо отдохнуть за это время.
   Сборы мух идут быстро, но жуков и бабочек значительно тише. Гербарий здесь перешел за четвертую сотню. Коллекция птиц подвигается медленно, о млекопитающих и говорить нечего. Ящериц много. Рыбы в реке много, но одного только рода (Cobitidae). Курилович нашел ежа, которых в окрестностях Бугаса водится довольно много. Попадаются антилопы (Antilope subgutturosa), зайцы (Lepus sp.), лисицы (Canis vulpes) и волки (Canis lupus).
   К нам приезжал караталский аксакал и неотступно приглашал к себе в гости; я обещал, и в один из подходящих дней поехал к нему с В. Ф. Ладыгиным. Прием был самый сердечный и радушный. Нас нисколько не стеснялись, и женщины и девушки участвовали в угощении нас; подавали фрукты, чай, лепещки, плов, и вообще хозяйничали совершенно свободно, как бы мы были люди их среды, а не иностранцы.
   Здешние жители зовут себя чанту, они магометане, потомки живших здесь когда-то монголов, принявших магометанскую религию, и приходивших в большом количестве сартов из различных магометанских земель: Туркестана, Хивы, Бухары, Кашгара, Бадахшана и пр. В типе нынешних жителей сохранилось мало монгольских черт, и лица более или менее правильные. В языке, однако, монгольские слова встречаются. Одеждою чанту не отличаются от других сартов, кроме головных уборов, уже исчезающих и встречающихся теперь редко, в виде больших тюрбанов. Их заменяют обыкновенные аракчины {Маленькие островершинные шапочки, носимые и всеми нашими магометанами Туркестана.}, которые носят и женщины. Нрава, как и все сарты, очень веселого, беззаботного; любят музыку, танцы и всякого рода веселия и зрелища (тамаши) и крайне гостеприимны. Все - хлебопашцы; торговцев немного. Чрезвычайно любят цветы, которыми украшаются и дети, и женщины, и мужчины, и даже совсем старые, укрепляя их под аракчином на висках. У каждого на огороде есть грядка, насаженная бархатцами, астрами, цинниями, петушьими гребешками и пр. Решительно все любят сады: около каждой фанзы найдутся яблони, грушевые, абрикосовые и персиковые деревья, а на полях непременно дыни и арбузы. Из домашних животных держат: овец, коров, лошадей и ишаков. Из птиц: кур, голубей и немного уток. Мастерства не процветают, хотя для своих нужд есть портные, сапожники, кузнецы, слесари, столяры и пр.
   Хотя религия и разрешает многоженство, но имеющие по несколько жен встречаются у чанту, среди поселян, как исключение, оно случается чаще среди купцов или чиновников, вообще среди более зажиточного класса. Отношение полов крайне сдержанное на глазах и вольное за углом. Женщины очень ветрены. Почти ни одна из них не сохраняет верности своему мужу и имеет любовника или нескольких на стороне. Разумеется, и муж в долгу не остается. Сами матери, особенно престарелые (ак-чач - беловолосые, т. е. седые) поощряют к неверности мужу своих замужних дочерей. Девушки выходят замуж даже на 11 году и на 14, а иногда на 13 году бывают матерями и, занимаясь ребенком, одновременно не оставляют и кукол в первые годы замужества.
   Родители крайне ласковы и чадолюбивы, в чем отцы не уступают матерям. Большинство мужчин не курит, а нюхает табак, то же делают и многие пожилые женщины. Уличенные в разврате мужчины и женщины строго наказываются ваном и отправляются в ссылку в горы на север.
   После нескольких дней нашего здесь пребывания корм для животных заметно уменьшился, и их пришлось гонять на пастьбу дальше от бивуака. Появилась масса мышей, сильно нас беспокоивших и днем и ночью: они с жадностью поедали все, - арбузы, дыни, фрукты, хлеб, - все грызли и портили: карандаши, дневники, книги и совсем изгрызли пробку у барометра, которой заложена была трубка со ртутью, чтобы не шатался в деревянной коробке; они грызли ремни и все, что им ни попадалось, а ночью забирались под одеяло и под подушки, прячась от ночной прохлады.
   Наш козел Максимка и баран Яшка во время перехода через каменную Хамийскую пустыню подбили себе ноги и все еще хромают. Будут ли они в состоянии итти далее? А мы должны по расчету покинуть Бугас 12 сентября.
   К нам приехал из Хами присланный ваном проводник до Люкчюна, Муса, с сыном, приехавший в Хами из Люкчюна с мелкой торговлей и возвращающийся обратно. От него мы узнали, что у нас на станции в Люкчюне все благополучно; Шестаков здоров и пользуется уважением всех соседних жителей, которые совершенно привыкли к нему и считают его как бы своим человеком. Проводник на Дыгай - Ходжемет-полван, с которым я ходил в 1893 г. на Шона-нор, тоже заявился и был готов итти с нами.

 []

   10 сентября возвратился П. К. Козлов с Баиновым. В эту поездку он сделал около 600 верст очень интересного пути: посетил и обогнул восточную оконечность Тянь-шаня (Эмир-таг) и видел идущие на восток от Тянь-шаня высоты. Он остался крайне доволен внимательностью вана и амбаня хамийских, содействовавших его поездке; благодаря их распоряжениям сгладились многие трудности, и она совершилась вполне удачно. Чтобы благодарить вана и амбаня за их предусмотрительную любезность и хлопоты, я отправил в Хами В. Ф. Ладыгина, которому поручил передать вану с моей глубокой благодарностью прекрасный микроскоп, а китайскому амбаню ружье монте-кристо с 800 патронов.
   Затем мы стали снаряжаться и готовить свой караван к переходу из Бугаса "Долиною бесов" в Люкчюн. Животные наши отдохнули хорошо, и можно было надеяться, что мы благополучно перемахнем эту ужасную местность.
   Для наших проводов из Хами были присланы ваном старший бек, а амбанем 2 солдата; мы их отнустили обратно в город.
   В Бугасе мы простояли двадцать пять дней, и за это время имеем следующие метеорологические данные, заимствованные мною из дневника.
   Совершенно тихих суток было четыре, кроме них тишина [отмечена] в часы наблюдения: чаще всего вечером - до четырнадцати раз; утром пять, и в полдень - три раза.
   Ночей совершенно тихих наблюдалось пятнадцать.
   Полных ветреных суток было 5; с ветром - 19. В часы наблюдения замечалась следующие ветры: северные только один раз вечером; северозападный тоже только один раз вечером; северо-восточные утром 10 раз, днем 6 и вечером 4 раза; южные не наблюдались вовсе; юго-западные только днем три раза; юго-восточные только днем пять раз; западные только днем два раза; восточные утром четыре раза, днем и вечером по одному разу; ветер переменный три раза замечался днем и один раз вечером.
   По ночам чаще других дул ветер северо-восточный, затем восточный, юго-западный и переменный.
   Ветры достигли при буране силы в 5 баллов; буран пронесся с запада в полдень, на непродолжительное время, один только раз 18 августа.
   Совершенно ясных безоблачных суток было шесть, и кроме того в часы наблюдений ясность отмечалась утром 8 раз, днем 2 раза и вечером 9 раз.
   Ясность преобладала ночами; таких ночей было семнадцать.
   Сплошных облачных суток было семь. В часы наблюдений различные разряды облаков наблюдались следующим числом раз: слоистые облака вечером и утром по одному только разу; днем же не наблюдались вовсе; сложно-слоистые - утром шесть раз, днем четыре и вечером два раза; кучевые днем четыре раза; сложно-кучевые утром четыре раза, днем три и вечером один; перистые утром пять раз, днем и вечером по семи раз и сложно-перистые утром три, днем четыре и вечером один раз. Прочих же разрядов облаков наблюдаемо не было.
   Температура в течение суток была следующая: средняя во время утренних наблюдений равнялась ,4°Ц; утренняя наибольшая = ,9°Ц; утренняя наименьшая = ,6°Ц. Дневная средняя была = ,8°; наибольщая = ,6°и наименьшая = ,9°. Вечерняя средняя = ,6°; наибольшая = ,2°; наименьшая = ,3°Ц. Ночи были вообще прохладные.
   25 августа измерена мною температура воды в речке в 3 ч. и 6 ч. после полудня; первое наблюдение показало температуру воды в ,9°Ц, а второе в ,0°, и в те же часы температуру поверхности песка на солнце при первом наблюдении термометр показал ,80 Ц и при втором ,7°Ц,
   Замечалось уже и приближение осени: 19 августа летели на юг утка и турпаны; 20 на полях поселяне жали хлеб; 21 косили камыши; 25 перед вечером замечено много пролетных стрижей; 26 созревают семена кендыря (Apocynum sp.). Сильно летели кулики (Tringa sp. и Totanus sp.), плисицы [трясогузка] (Motacilla et Budytes sp.sp.), полунощники (Gaprimulgus sp.) [козодой], скворцы (Sturnus sp.), дрозды (Merula sp.), чекканы (Saxicola sp.), луни (Circus sp.) и весьма многие другие.
   Утром 12 сентября мы были уже совсем готовы покинуть Бугас и тронуться в дальний путь, но так как нам предстояло провести ночь без воды, то мы решили выступить после обеда с запасной водой и дровами. Выйдя из Бугаса и поднявшись из лога реки Сарык-су на плоскую галечную степь с необильной растительностью, мы по знакомой уже дороге сделали 19 верст и расположились на ночлег к закату солнца.
   На утро после чая продолжали наш путь в том же северо-западно-западном направлении и на 20 версте подошли к мазару Еллику, вблизи которого остановились. При мазаре находится шесть дворов жителей, которые занимаются разведением замечательного качества дынь и лука, продаваемых в Хами, что, кроме незначительного скотоводства, служит главным занятием жителей. Вскоре после остановки к нам пришли живущие при мазаре шейх и имам, чтобы познакомиться с нами и просить к себе на чашку чая. Мы их посетили, чем доставили им, повидимому, большое удовольствие; любезностям их не было конца. Имам оказался страстным охотником и с большим интересом расспрашивал о странах, нами посещенных, и о зверях, водящихся там. Оба они очень интересовались Россией и русскими людьми, о которых слышали много хорошего, и выражали свое полное удовольствие наконец видеть русских.
   От Еллика мы снова поднялись наверх, и в том же северо-западно-западном направлении шли по галечной степи к селению Кара-тюбе, пройдя которое остановились и разбили свой бивуак на западной его окраине. Селение Кара-тюбе (черный бугор), названное по имени темной возвышенности, находящейся на юго-западной его окраине, состоит из сотни с небольшим дворов. В нем славятся фрукты - яблоки, персики, абрикосы, виноград и особенно дыни, посылаемые ко двору в Пекин.
   В селении этом нас, как уже старых знакомых, радушно встретили и власти, и поселяне, и духовные лица - муллы. Казия не было дома, он был в Хами по делам. За него оставался старший ахун. Он устроил для нас вечеринку, на которой мы присутствовали; нас угощали пельменями, чаем, фруктами; играли местные музыканты, были песни и танцы. На другой день многие обыватели зазывали нас к себе, когда мы ходили по селению, осматривая его.
   Здесь было решено, что П. К. Козлов поедет отсюда на Шона-нор для выяснения вопроса о шонанорской котловине, и оттуда выйдет на ключ Сарык-камыш в "Долине бесов" для соединения с караваном. Далее он поведет караван до Люкчюна, а я с Сарык-камыша пройду южной окраиной песков Кум-тага в селение Дыгай и Люкчюн. П. К. Козлов должен был ехать на верблюде, имея в собою еще другого, вьючного, для мешков с чаем, продовольствием и постелью, а Ходжемет-полван, шедший с ним, имел верхового ишака.
   После обеда 16 сентября мы тронулись в путь, простившись с Петром Кузьмичем, который остался с Ходжеметом в Кара-тюбе дожидаться еще неоконченного для его поездки снаряжения по продовольствию. Перейдя речку, мы пошли по галечной степи на северо-запад и через 13 1/2 верст вышли на ключ Атмахчин, находящийся в двух верстах к юго-западу от ключа Чокагу. Здесь мы нашли прекрасный корм для животных и, придя довольно рано, успели их покормить. С Атмахчина на юг были видны выдутые и размытые балки, которыми изрыта вся видимая в тумане местность, падающая к оз. Шона-нору. День был жаркий, и вечером в 9 часов было еще ,2°Ц. Ночь была тоже теплая: раскаленная за день южная пустыня лучеиспускала теплоту в атмосферу. С Атмахчина прошли на ключ Тес через ключ Джигдыян 48 верст. На Тесе собрали прекрасные семена какого-то касатика (Iris sp.), растущего в изобилии и не истребляемого животными; нетронутые никем его золотистые заросли были нами замечены еще издалека. Воды в ключе нехватило для животных; мы расчищали его и дожидались, пока наберется вода в яме.
   На другой день прошли 46 верст в Отра-кема. Здесь в двух пресных ключах воды было достаточно. В стоящих тут развалинах удобно укрываться во время свирепствующих постоянно бурь. Наша Кутька (собака) не выдержала этого перехода и чуть было не околела, но ее отпоили запасной водой и привезли сюда на верблюде. По приезде Кутьку положили на край ключа в воду, в котором она пролежала недвижимой полчаса, после чего пришла в себя, но все-таки имела какой-то жалкий вид. От пыли у всех нас, а также и у всех наших животных гноились глаза, которые пришлось всем промывать свинцовой водой.
   Перед вечером с шумом пришла с севера сильная буря. Привязали палатку к тяжелым вьюкам, чтобы не унесло ее в пустыню. Буря эта с страшной силой бушевала всю ночь. В 4 ч. 50 минут мы оставили свою ночевку и хотя в темноте потеряли было направление, потому что нестихавшею бурею заметало все признаки дороги, но с рассветом мы опять взяли правильное направление. Страшный ветер, порывами сдувавший в сторону наших животных, и сильная неровность выдутой местности затрудняли наше движение. Но, несмотря на это, мы дошли до ключа Сарык-камыша, сделав 55 верст. Остановились на прежнем месте в нескольких шагах от колодца в 7 ч. вечера при совершенной темноте, так что не ставили и палаток. Кутьку опять привезли на верблюде. Максимка же, наш караванный козел, едва добрел, подбив себе ноги об гальку, устилавшую нашу дорогу.
   Здесь мы будем дневать и поджидать П. К. Козлова. Тихую и ясную ночь провели под открытым небом.
   На другое утро мы поставили палатки. Мне удалось повторить здесь астрономическое наблюдение, сделанное мною здесь почти два года тому назад при движении эспедиции вперед. Мимо нас проезжал дунганин из Люкчюна в Хами и сообщил кое-какие сведения о Шестакове; мы его покормили и напоили чаем; он остался с нами переночевать.
   На второе утро, встречаемое нами на Сарык-камыше, в 7 ч. утра приехал П. К. Козлов; он счастливо угадал положение Сарык-камыша и не блуждал понапрасну. Накануне он не дошел до нас всего верст 7-8 и принужден был остановиться на ночлег из-за наступившей темноты. Поездка его прошла очень удачно и выяснила, что Шонанорская впадина сообщения с Люкчюнской не имеет и разобщается возвышенностью, тянущеюся от ключа Отра-кема на юг к Чоль-тагу, свыше 900 футов абсолютной высоты. Разрушения почвы атмосферными деятелями, главным образом ветрами, П. К. Козлов встретил ужасные. Прошел около 180 верст.
   На следующее утро, еще затемно, в 4 ч. 40 мин. мы выступили; каравае, ведомый П. К. Козловым, направился на сел. Шота и далее в Люкчюн, а я с Ходжеметом пошел пустыней в обход песков Кум-таг на сел. Дыгай и в Люкчкш. Ходжемет оставил своего ишака при караване, ему был дан верблюд, на другом верблюде помещался в двух резиновых мешках заблаговременно сваренный чай, немного дров, дзамбы и сушеного мяса, взятого на случай, если бы представилась возможность сварить его, и постель, т. е. небольшая подушка, войлок и одеяло. Я поехал на лошади, для которой было взято немного зерна.
   Мы шли в нев

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 474 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа