Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань

остоинства и стремление к свободе. Ныне в Монгольской Народной Республике монгольский народ, сбросив власть чужеземных эксплоататоров и местных князей и духовенства, успешно идет по пути строительства новой жизни в своей независимой, свободной от эксплоатации стране.

   Несмотря на отдельные недостатки в этнографических наблюдениях Роборовского, они все же интересны. Портреты жителей Центральной Азии, данные путешественником, ярки, выразительны, а описания их быта, несомненно, очень ценны.

   Заканчивая нашу краткую характеристику научных заслуг путешественника, мы приведем заключительные слова А. В. Григорьева, ученого секретаря Географического общества, который воспользовался для доклада "Комиссии по присуждению медалей Отделения статистики" отзывами А. А. Тилло и других виднейших специалистов о работах экспедиции В. И. Роборовского. Он закончил свой доклад следующими словами "...Эта экспедиция - одна из замечательнейших и плодотворнейших экспедиций новейшего времени... результаты ее поистине велики" {Доклад А. В. Григорьева "Комиссии по присуждению медалей Отделения статистики". Отзыв действ. члена ИРГО А. В. Григорьева о трудах В. И. Роборовского и П. К. Козлова по исследованию Центральной Азии, на присуждение Константиновской медали. Отчет ИРГО за 1897 г. Приложения.}.

  

  

   В ряду путешественников, которыми гордится наш народ, В. И. Роборовский занимает видное место. Его научные достижения заслужили прекрасную оценку ученых обществ. За великолепные и богатые ботанические сборы Всеволод Иванович был избран почетным членом Ботанического сада. Около десятка растений, названных его именем, будут хранить память славного путешественника.

   За плодотворное участие в экспедиции Н. М. Пржевальского в 1879-1880 гг. Всеволоду Ивановичу была присуждена Географическим обществом Малая золотая медаль. В 1892 г. после путешествия с М. В. Певцовым его наградили большой серебряной медалью им. Н. М. Пржевальского. В 1897 году за экспедицию 1893-1895 гг. Географическое общество дало Всеволоду Ивановичу высшую свою награду - Константиновскую медаль.

   Говоря о научных заслугах В. И. Роборовского в экспедиции 1893-1895 гг., необходимо сказать, что успехом в своей научной деятельности он в огромной мере обязан товарищам и спутникам по экспедициям, и в первую очередь Петру Кузьмичу Козлову, опытному путешественнику, преданному делу исследования Центральной Азии, который превосходно провел значительную долю научных наблюдений и успешно руководил экспедицией в отсутствие Всеволода Ивановича в разъездах и во время его болезни; В. Ф. Ладыгину, усердно помогавшему в сборе научных материалов, оказавшему экспедиции большую помощь знанием китайского и тюркского языков; Шестакову, который с большим чувством ответственности провел двухгодичные наблюдения на метеорологической станции в Люкчюне; Иванову, значительно облегчившему своей опытностью экспедиционные трудности, и другим членам отряда, которые всемерно способствовали успеху дела.

   Роборовский и сам это прекрасно понимал и не даром он, заканчивая свои "Труды", с тяжелым чувством вспоминает о минутах прощания со своими спутниками после расформирования отряда: "мы с грустью провожали своих товарищей - солдат и казаков к их служебным частям и, может быть, чтобы не встретиться со многими никогда более. Не легко было следить за уносившимися тройками, увозившими от нас людей, с которыми в течение почти трех лет мы делили все труды, лишения и все радости нашей счастливой страннической жизни, направляемой всеми единодушно для этой общей задачи - выполнения целей экспедиции!"

   На экспедиции 1893-1895 гг. деятельность В. И. Роборовского как путешественника была закончена. Тяжелый недуг не позволил ему больше принимать участие в экспедициях, и он занялся составлением отчета о своем путешествии и подготовкой его к изданию. Но и-это тяжело больному, измученному болезнью страдальцу, давалось с большим трудом.

   С 1900 года болезненные припадки стали следовать один за другим, оильыый организм Всеволода Ивановича не успевал справиться с одним припадком, как наступал новый. Больной уже с трудом говорил, это заставило его удалиться в Тараки и там проводить свои печальные годы в борьбе с жестокой болезнью. Только богатырский организм путешественника смог так долго сопротивляться тяжелому недугу.

   Умер Всеволод Иванович 23 июля 1910 года в Тараках.

   По воспоминаниям очевидца, видевшего Всеволода Ивановича в последние годы жизни в Петербурге в 1898-1899 гг., Роборовский, несмотря на свою болезнь, был тогда еще строен; его высокий рост и пропорциональное сложение говорили о природной силе и крепости организма. Лицо с русыми волосами и русой бородкой было болезненно, но мужественно и красиво.

   Простой, негордый, от природы веселый и остроумный характер Всеволода Ивановича сразу располагал к нему. Всегда вокруг него создавались кружки зачарованных его словами слушателей, которых он заражал своей энергией и страстью к путешествиям, большой любовью к природе. Его мысли и слова всегда были проникнуты чувством восхищения перед своим учителем Н. М. Пржевальским, заветам которого он был предан до бесконечности {Этими сведениями я обязан Дмитрию Константиновичу Иванову, сотруднику Центральной картографической фабрики им. Дунаева, который в 1898-1899 гг. был учеником картографического заведения Руднева в Петербурге, где В. И. Роборовский готовил к изданию карты своего путешествия.}.

   В Известиях Русского Географического общества {ИРГО, том XLVI, выпуск VIII-X, стр. 367, 1910 г.} имеются проникнутые сердечным чувством строки, посвященные В. И. Роборовскому: "Его любовь к природе, к человеку, его редкий по своей скромности характер, внушали к нему уважение и искреннюю любовь не только его родственников, благоговевших перед его именем, не только близко его знавших и приходивших с ним в общение людей, но и среди крестьян, которые на всю округу, от мала до велика, сохраняют о нем самую нежную почтительную память".

   В селе Овсище, в 5 верстах от Тараков, где похоронен В. И. Роборовский, стоит скромный памятник славному путешественнику, о котором с уважением всегда будет помнить наш народ.

  

  

   "Труды экспедиции по Центральной Азии" написаны Роборовский под влиянием превосходных книг Н. М. Пржевальского. Это сказывается как на отборе и расположении материала, так и на самой литературной форме.

   Изложение "Трудов" имеет повествовательный характер - все описано так, как происходило в действительности в течение тридцати месяцев изо дня в день

   Нет ничего лишнего, что рисовало бы идиллически картину его путешествий по далеким странам, и, наоборот, ничего нет, что выставляло бы автора в роли героя, преодолевающего сказочно трудные препятствия. Автор не приукрашает, не усугубляет.

   Повествование иногда прерывается главами, содержащими полное географическое описание отдельных районов и их населения, или поэтическими страницами, посвященными особенно тронувшим путешественника картинам природы или события... Эти как бы нарушения повествовательного характера книги только увеличивают ее ценность, так как первые - главы с полным географическим описанием районов - преподносят читателю материал в обобщенном виде, облегчая его понимание, а вторые - поэтически написанные страницы - придают книге большую художественность.

   Язык автора красочен, прост, не загроможден трудными оборотами с ненужными "учеными" словами.

   Это делает книгу легко доступной и интересной большому кругу советских читателей.

   Книга В. И. Роборовского вышла в 1900-1901 годах под названием "Труды экспедиции Императорского Русского географического общества по Центральной Азии, совершенной в 1893-1895 гг. под начальством В. И. Роборовского". Вышла она в трех частях:

   Часть I (в трех выпусках) - представляет отчет начальника экспедиции В. И. Роборовского;

   Часть II - Отчет помощника начальника экспедиции - П. К. Козлова;

   Часть III - Специальный сборник "Научные результаты экспедиции В. И. Роборовского".

   Настоящим изданием в свет выходит только первая часть "Трудов" под заглавием, для удобства издания, "Путешествие в Восточный Тянь-шань и в Нань-шань". Эта часть, обобщающая работу экспедиции, изложена в широко доступной интересной форме, удачно сочетающейся с богатым научным содержанием.

   Текст издания почти полностью сохранен, за исключением малых сокращений в первой главе, касающихся распределения обязанностей в отряде, работы повара, дежурного, и некоторых легенд и сказок.

   Исключены и списки цен на товары, приводимые в некоторых главах.

   Географические названия, мало отличающиеся по написанию от современных, оставлены без изменения. Там, где они изменились и их современное написание выглядит иначе, - рядом в квадратных скобках проставлены современные названия.

   В книге помещены две карты:

   1. - "Центральноазиатские экспедиции Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, в которых участвовал В. И. Роборовский".

   2. - "Маршруты экспедиции В И. Роборовского по Центральной Азии в 1893-1895 гг.", выполненная по карте, приложенной к первому изданию "Трудов", но с некоторой генерализацией географических элементов и изменением условного знака "болото" на знак "солончак" в таких типичных солончаках, как Цайдам, Сыртын.

   На карту "Центральноазиатские экспедиции Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, в которых участвовал В. И. Роборовский", не нанесены маршруты пяти самостоятельных разъездов В. И. Робовского, что объясняется мелким масштабом карты, не позволившим нанести линии коротких маршрутов.

   При пользовании картой "Маршруты В. И. Роборовского по Центральной Азии в 1S93-1895 гг." необходимо помнить, что градусная сеть имеет начальный меридиан от Пулкова, так, как это было в первом издании карты.

   Для иллюстрации книги использованы девять иллюстраций из первого издания "Трудов" и две, представляющие собственные рисунки В. И. Роборовского, взяты из книги Н. М. Пржевальского "Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки".

   В конце книги редактором помещены списки проверенных специалистами латинских названий растений и животных, имеющихся в тексте книги, соответствующие современные их латинские и русские названия.

   Приложена также таблица перевода старых мер, применявшихся Роборовским, в современные.

   Даты, проставленные в книге по старому стилю, оставлены без изменения.

   Редактор приносит глубокую благодарность зоологу А. Г. Банникову и ботанику Л. Е. Родину, взявшим на себя труд проверки латинских названий животных и растений, и Д. К. Иванову, поделившемуся с редактором впечатлениями от встреч с автором издаваемой книги; Следует также отметить работу редактора Картографического отдела Издательства А. В. Голицына, много потрудившегося над улучшением цветной карты.

  

  

   Настоящая книга представляет первую часть Трудов экспедиции Русского Географического общества по Центральной Азии, совершенной в 1893-1895 гг. под моим начальством.

   Появление в свет этого труда замедлилось и вылилось не в том виде, как я бы того желал, вследствие постигшей меня во время путешествия болезни, потрясшей мою нервную систему. С самого возвращения из путешествия я, по настоянию врачей, около года не мог приступить к работам, а затем должен был работать с большой осторожностью. Но и при этом условии работа очень часто прерывалась болезненными припадками, отнимавшими у меня время.

   Эта первая часть содержит в себе историю путешествия и моих отдельных поездок в стороны от каравана, составленную по моим личным записям в дневники и частью по материалам, полученным от моих товарищей - участников экспедиции. Кроме данных, собранных П. К. Козловым и В. Ф. Ладыгиным, весьма полезны были мне сведения, доставленные наблюдателем на метеорологической станции в Люкчюнской котловине, старшим урядником Николаем Шестаковым и старшим урядником Бадьмой Баиновым.

   Я пользовался также работами и определениями добытых экспедицией коллекций и материалов ученых специалистов, коим приношу мою глубокую благодарность за их крайне любезно оказанную мне помощь. Упоминая о флоре, я мог пользоваться, однако, лишь моими скромными ботаническими познаниями, ибо сданная в С.-Петербургский Ботанический сад коллекция моя до сих пор еще не обработана, и мною получены из Ботанического сада определения одних только родов, помещенные в III части "Трудов".

   К настоящему изданию приложено пять карт: 1 отчетная 100-верстного масштаба {На ней разъезд П. К. Козлова из урочища Яматын-умру к северу, на реке Сулей-хэ, ошибочно отмечен сплошной линией, следует же отметить прерывистой.} и 4 обзорных в масштабе 40 верст в дюйме, составленные из соответствующих листов изданной военно-топографическим отделом Главного штаба "карты Азиатской России и сопредельных стран" и "южного пограничного пространства". На эти листы нанесены мои маршрутные съемки, астрономические и гипсометрические определения, а равно съемки П. К. Козлова, согласно чему и сделаны и в них перемены. Карты составлены под благосклонным наблюдением нашего известного картографа генерал-майора А. А. Большева, начальника картографического заведения Главного штаба, где они и печатались. Для наглядности моего маршрута, не сходящегося с приложенной картой в окрестностях города Манаса, приложена в соответствующем месте издания между страницами 590-591 маленькая карточка этой местности, снятая с моего маршрута в масштабе 20 верст в дюйме. Из нее видно, что положение Манаса находится значительно южнее показанного на картах. Новое положение Манаса получено на основании произведенного мною астрономического определения к северу от этого города в урочище Ян-синь-фа. Положение города Турфана и его окрестностей на карте тоже не совсем сходится с моей съемкой, что можно видеть из карты Люкчюнской котловины, сделанной по моей съемке и приложенной к III части "Трудов". Чтобы сохранить исчезающие на 40-верстной карте подробности съемок, совершенных в странах наиболее интересных, т. е. или вовсе до того времени неизвестных, или где съемок еще не производилось, а именно: в горной стране Нань-шаньи в хребте Амнэ-мачин, приложена карта, составленная исключительно по уменьшенным в два раза подлинным съемкам моим и П. К. Козлова, сведенным мною вместе и положенным Г. Ф. Захаровым на сетку, вычисленную под наблюдением председательствующего в отделении математической географии РГО Генерального штаба генерал-майора В. В. Витковского {К новому, второму, изданию "Трудов", выходящему под названием "Путешествие в Восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань", приложены только две карты, о чем было сказано в нашей вступительной статье. - Прим. ред.}.

   II часть, напечатанная под наблюдением члена совета РГО Генерального штаба генерал-майора М. В. Певцова, представляет собою описание отдельных разъездов моего помощника и товарища по путешествию П. К. Козлова, поручавшихся ему мною в видах более широкого ознакомления со странами, коими пролегал наш путь. В ней П. К. Козловым сгруппированы зоологические наблюдения над млекопитающими и птицами, столь характерными для посещенных экспедицией стран {На 204 странице этой части замечены две важные ошибки, не вошедшие в список опечаток, а именно: на строке 4-й сверху напечатано Дэйб-чю вместо Мзушу-ргым-чон, и на строке 5-й сверху - Мцуй-гуятук, вместо Манлун.}.

   Съемки отдельных поездок П. К. Козлова вошли, наравне с моими, в карты, приложенные к "Трудам", причем пути его отмечены отдельной краской.

   III часть издана под наблюдением ныне покойного помощника председателя РГО, сенатора, Генерального штаба генерал-лейтенанта А. А. Тилло под частным заглавием: "Научные результаты экспедиции В. И. Роборовского". В нее вошли:

   Составленное мною описание устройства метеорологической станции в Люкчюнской котловине (с планом станции).

   Метеорологические наблюдения на станции в Люкчюне. Обработаны А. А. Тилло.

   Маршруты и метеорологические наблюдения экспедиции.

   Абсолютные высоты, не вошедшие в мой дневник.

   Астрономические наблюдения, произведенные мною в пути (с приложением 19 планов местностей, в коих произведены наблюдения). Обработаны генерал-майором А. Р. Бонсдорфом.

   Статья А. А. Тилло "Главнейшие результаты метеорологических наблюдений на станции в Люкчюне".

   Моя статья "Нивелировка Люкчюнской котловины" (с картою).

   Статья А. Родда "Определения [магнитные], произведенные В. И. Роборовским в окрестностях Тянь-шаня".

   Список млекопитающих, собранных за время экспедиции и определенных Е. А. Бихнером.

   Список птиц, собранных во время экспедиции и определенных В. Л. Бианки.

   Список пресмыкающихся, амфибий и рыб, собранных за время экспедиции и определенных А. М. Никольским.

   Список собранных за время экспедиции чешуекрылых, определенных С. И. Альфераки.

   Предварительный список родов растений тибетской и монгольской флоры, собранных во время экспедиции и переданных в С.-Петербургский Ботанический сад.

   Описание геологических коллекций, собранных во время экспедиции мною и П. К. Козловым и определеннных В. А. Обручевым.

   Не вошли в этот том не полученные еще из Зоологического музея Академии наук определения 218 экземпляров моллюсков, 49 экземпляров ракообразных, 19 экземпляров паукообразных и насекомых различных отрядов до 30 000 экземпляров, поступивших частью в коллекции Академии наук и частью в коллекцию вице-председателя Общества П. П. Семенова.

   Не вошли сюда также и сведения относительно собранных экспедицией монет, бурханов, образцов старинной местной письменности, рисунков, гончарной работы, украшений и пр. из древних городов Люкчюнской котловины и книг местных языков. Оказавшиеся в этом собрании обрывки уйгурских рукописей, найденных в Люкчюнской котловине в развалинах города Идыгот-шари и в пещерах Туёка, представили столь значительный интерес, что побудили Академию наук снарядить туда специальную экспедицию с Д. А. Клеменцом во главе.

   Здесь считаю уместным принести мою искреннейшую благодарность всем лицам, принявшим материалы экспедиции для научной обработки, коим я обязан появлением в свет третьей части "Трудов".

   Оканчивая мой труд, считаю приятным для себя долгом засвидетельствовать мою глубокую благодарность всем дорогим бывшим сотрудникам, - товарищам по путешествию, благодаря единодушному стремлению которых к одной цели - успеху экспедиции - удалось достигнуть известных результатов.

   Мой друг и сотоварищ по трем путешествиям Петр Кузьмич Козлов, перу которого принадлежит II часть "Трудов", с замечательным самоотвержением и рвением, всегда обдуманно и умело, делал свои самостоятельные, отдельные от каравана, поездки, иногда на тысячи верст, производя глазомерную съемку и всевозможные сборы коллекций и наблюдения. Коллекция млекопитающих и птиц составлялась при его личном участии и под опытным и весьма умелым его руководством.

   Вениамин Федорович Ладыгин знанием китайского и тюркского языков и опытностью в сборах растений, насекомых, а равно в производстве метеорологических наблюдений был незаменим в путешествии, главным образом, на складах. Ему обязан я многими этнографическими данными.

   Фельдфебель Гавриил Иванов¹, старший урядник Шестаков, старшие урядники Бадьма Баинов и Семен Жаркой, особенно полезные, как опытные; смелые люди, бывавшие в экспедициях К. М. Пржевальского и М. В. Певцова, ставили интересы экспедиции выше собственных, а люди, бывшие в первый раз, старались не отставать в доблестях от уже бывалых товарищей и соревновать с ними.

   Воспоминания обо всех них будут всегда для меня дороги и приятны. Дай бог всем им на долгие лета здоровья и благополучия.

  

  

   Приняв крайне лестное для меня, но и ответственное поручение Русского Географического общества заведывать новою его научною экспедициею в Центральную Азию, я, будучи уже знаком по предыдущим своим путешествиям с приемами исследования своеобразных во всех отношениях центрально-азиатских стран, должен был озаботиться прежде всего соответствующим сформированием и таким снаряжением самой экспедиции, чтобы в ее устройстве не встретилось недостатков, которые могли бы помешать гладкому ее ходу.

   Для этого мне нужно было: собрать подходящий личный состав экспедиции; решить денежный вопрос; запастись соответствующими и в необходимом количестве научными инструментами для производства съемки, а равно наблюдений: астрономических, магнитных, метеорологических и др.; различными препаратами для сборов всесторонних научных коллекций; аптекой; охотничьим и боевым снаряжением, прокладывающим путь экспедиции в крайних случаях; обеспечить экспедицию перевозочными средствами и продовольствием, чтобы быть вне всякой зависимости от местных случайных обстоятельств. Все это потребовало многих хлопот, деятельное участие в которых принимал мой ближайший помощник - товарищ по экспедиции П. К. Козлов. В помощь при работах по снаряжению в Петербург был вызван из Москвы 2-го гренадерского Ростовского полка старший унтер-офицер Гавриил Иванов, участвовавший ранее в экспедициях с покойным Н. М. Пржевальским и М. В. Певцовым, приобретший значительную опытность и определенный вновь на службу в полк из запаса для участия в снаряжаемой экспедиции в качестве вахмистра и вообще заведующего караваном.

   Вопрос денежный в Китае довольно затруднителен. В местностях, где нам предстояло производить свои исследования, другой монеты не существует, как только серебро в слитках (ямбы), расходуемое, при посредстве особых китайских весов, в рубленом виде. Приобрести его можно без особого убытка только в Кяхте, или в Семипалатинске, и не всегда его можно иметь сразу необходимое количество, а потому нужно об этом заботиться заблаговременно.

   В этом деле мне любезно помог знакомый еще по Кяхте уважаемый Альберт Александрович Хомзе, представитель Кяхтинской чайной фирмы Цзинь-лун. По моей просьбе он приобрел восемь пудов ямбового китайского серебра с доставкой его в Пржевальск, пункт выступления экспедиции, и выписал для меня из Гамбурга четыре пуда лучшего слиточного серебра тоже с доставкой в Пржевальск.

   Все необходимые для экспедиции инструменты я озаботился приобрести заранее, чтобы иметь время их хорошенько выверить перед путешествием и получить для каждого точные поправки.

   Главный штаб снабдил экспедицию необходимыми для производства и вычерчивания съемки инструментами и материалами, буссолями Шмалькальдера, тремя анероидами Naudet, двумя барометрами Паррота и запасными к ним налитыми ртутью трубками; астрономической трубой для наблюдения покрытия звезд луною, и тремя бокс-хронометрами Frodsham, из которых один шел по среднему времени и два по звездному.

   Русское Географическое общество приобрело для экспедиции маленький универсальный инструмент Гильдебрандта для астрономических наблюдений с деклинатором для определения магнитных склонений. Для станции в Люкчюне оно купило самопишущий барометр Ришара.

   Кроме того, Географическим обществом были заказаны механику Мюллеру два психрометра (один для станции), четыре ртутных термометра (два для станции), два термометра maximum'a (один для станции), два minimum'a (один для станции) и два фонаря для астрономических наблюдений.

   Братья покойного Н. М. Пржевальского, Владимир и Евгений Михайловичи, предупредительно разрешили мне пользоваться в экспедиции инструментами, принадлежавшими лично покойному: малым универсальным инструментом Брауэра, буссолью Шмалькальдера, гипсотермометрами Бодена и многими книгами, оставшимися после смерти Н. М. Пржевальского.

   Из Главной физической обсерватории были получены для Люкчюнской метеорологической станции спиртовой термометр и часы Флеша.

   На средства экспедиции приобретено было несколько запасных компасов, циркулей, транспортиров, графленая и съемочная бумага, книжки для записей дневника, перья, карандаши, чернила, резина, запасная бумага и проч.; спиртовая лампа для кипячения ртути для барометра и для него же замазка Менделеева и проч.

   Для препарирования шкур зверей и птиц были приобретены различные ножи, пинцеты, кисточки, мышьяковое мыло, квасцы; в большом количестве вата и пакля для набивки птиц; нитки, различные бичевки и иголки. Для помещения этих коллекций должны были служить ящики, а для шкур и скелетов крупных животных устраивались тюки, обшитые войлоками. Масса заготовленной ваты и пакли служила для укладки в ящиках всех вообще экспедиционных запасов в дорогу.

   Для сохранения пресмыкающихся и рыб были взяты деревянные ящики, уже служившие в экспедициях покойного Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, наполненные склянками с притертыми пробками, и значительный запас для них спирта. Для ловли рыб - запасы удочек, сачков и небольшой невод, а для ловли змей - большой пинцет.

   Для ловли летающих насекомых у нас были сачки из кисеи и широкогорлые склянки с цианистым калием для отравления пойманных насекомых. Бабочек мы помещали в бумажные пакетики, а мух и жуков в деревянные коробки, которыми весьма предупредительно и любезно снабдил экспедицию высокоуважаемый П. П. Семенов.

   Для сборов растений было взято три стопы непроклеенной, пропускной бумаги; 8 досок, между которыми укладывались пачки с растениями, и крепкие крученые веревки с кольцами для перевязывания пачек в досках. На бивуак собранные растения приносились в холщевом мешке, носимом через плечо. Для сбора семян не было взято никаких особых запасов, кроме небольших холщевых мешочков и простой бумаги для мелких пакетиков, а также ниток для перевязки их.

   Экспедиционная аптека, оказавшая неоценимые услуги в путешествии, была снаряжена при весьма любезном участии доктора Л. В. Андронова, составившего для экспедиции список лекарств и способов употребления их в необходимых случаях.

   По распоряжению Главного артиллерийского управления были высланы в Пржевальск 8 берданок для нижних чинов и 25 тысяч боевых патронов; кроме того, в распоряжении экспедиции оказались еще 4 берданки, не принадлежавшие казне.

   Для охоты и сборов зоологических коллекций помимо берданок имелись: у меня скорострельное, центрального боя ружье работы Гано, берданка, служившая мне в трех предыдущих путешествиях, и маленькое ружье Монте-кристо, для случайных охот у палатки. П. К. Козлов имел с собой ружье Перде, память покойного Н. М. Пржевальского, и тоже берданку, которую он брал теперь в третье путешествие. Для препаратора была взята двухстволка, произведение родной Тулы. Прочие же пользовались для охоты на зверей имевшимися на руках берданками. Для ружей центрального боя имелся значительный запас гильз Элея и разных номеров дроби и лучшего пороха в большом количестве.

   Снаряжение караванное производилось по образцу прежних экспедиций Н. М. Пржевальского, т.е. в Петербурге заготовлялось все то, чего не достать в исходном за границу пункте, в данном случае в Пржевальске.

   В нашем удачном снаряжении мы много обязаны парусной мастерской Кебке, где нам сделали три отличных палатки, из них одну маленькую для разъездов в стороны; все они нам вполне отменно прослужили три года. Там же нам шили кожаные и брезентные сумы для вьюков, чехлы на ружья, охотничьи яхташи; делали доски для растений, обручи к сачкам для ловли рыб и насекомых и весьма многое иное, прекрасно служившее во время всей экспедиции.

   В этой же мастерской по данным размерам делались ящики для укупорки запасов снаряжения в дорогу до Пржевальска, где они впоследствии с удобством были переснаряжены для вьюков.

   Снаряжение для нашей походной кухни было выполнено почти все в Петербурге. Резиновой фирме Макинтош были заказаны резиновые мешки, по пяти ведер каждый, для воды при переходах каравана безводными пространствами, они сослужили нам весьма почтенную службу в путешествии. 3 медных котла, 3 медных чайника, 4 толстых ведра белого железа делались на заказ по особым указаниям. Прочая необходимая посуда покупалась готовою или глазированная, или белого железа.

   Дорожные шанцевые и столярные инструменты были куплены в Гостином дворе у братьев Леонтьевых.

   Не были забыты и другие многие запасы: большие иглы для шитья верблюжьих седел, ремни и шила для подшивки проношенных верблюжьих подошв сыромятной кожей²; скипидар и чистый деготь, чтобы смазывать у караванных животных места, изъеденные различными оводами, москитами и клещами.

   Хлопоты и заботы по всестороннему снаряжению в продолжительный путь заняли у нас весь январь, февраль и март месяцы, и только первого апреля я нашел возможным тронуться из Петербурга с огромным багажом. Три хронометра, заверенные в Пулкове и требующие особого к себе внимания и ежедневной заводки, я взял с собой в вагон, равно как и два ртутных барометра, во избежание какой-либо случайности, могущей с ними произойти без моего личного присмотра.

   Поезд тронулся. Дорогие родные и близкие знакомые провожали меня и напутствовали лучшими искренними пожеланиями успехов начатого славного дела и крепкого здоровья. Они посылали мне вслед свои приветы, пока поезд не умчал меня из их вида.

   В Москве ко мне присоединились мой товарищ-помощник, поручик Петр Кузьмич Козлов, и старший унтер-офицер Гавриил Иванов, прибывшие сюда из Петербурга несколькими днями ранее меня. Здесь же нужно было выбрать еще одного спутника, солдата из гренадер. Выбор пал на ефрейтора 7-го гренадерского Самогитскогр полка Зиновия Смирнова, которого указал мне мой товарищ по гимназии и по третьему путешествию с Н. М. Пржевальским ротный командир того же полка Ф. Л. Эклон, и которого прекрасно снарядил в путь командир полка генерал-майор Мациевский. Часы отдыха я с удовольствием проводил в радушных, всегда относившихся ко мне самым родственным образом, семьях двух братьев покойного Н. М. Пржевальского - Владимира Михайловича и Евгения Михайловича Пржевальских.

   Покинув Москву, мы по железной дороге приехали в Севастополь, где были ласково встречены хорошими знакомыми по Петербургу. Далее прямым рейсом по Черному морю пришли в Батум, оттуда проехали Закавказской железной дорогой через Тифлис в Баку. Здесь сели на пароход, на коем пересекли поперек Каспийское море; войдя в порт Узун-ада³, мы сели на Закаспийскую железную дорогу, перенесшую нас через равнины и пески области, мимо Бухары, в Самарканд. Отсюда быстро проскакали на почтовых в Ташкент, где нам было оказано самое широкое гостеприимство и покровительство со стороны туркестанского генерал-губернатора барона Н. В. Вревского и со стороны всех властей. Командир 4-го стрелкового Туркестанского батальона дал мне возможность выбрать двух стрелков - Павла Замураева и Ефима Ворошилова.

   В Ташкенте я нашел подводчика-сарта⁴ для перевозки клади в Пржевальск и, под охраной Г. И. Иванова и вновь выбранных стрелков, отправил все снаряжение вперед; сам же я с П. К. Козловым и ефрейтором Смирновым поехали на почтовых. Дорогой я перегнал свой обоз и прибыл в Пржевальск⁵ 20 мая.

   Мы остановились в доме кашгарского аксакала, в том самом, в котором экспедиция покойного Н. М. Пржевальского дожидалась решения своей участи после его смерти и откуда заместитель его, полковник М. В. Певцов выступил продолжать дело, начатое Пржевальским.

   В Пржевальске нас весьма радушно встретили хорошие и добрые знакомые, участливо предлагавшие свою помощь по снаряжению, чем мы с сердечной благодарностью и пользовались при случае. Свободные часы отдыха проводили в приятном обществе радушных людей, последних в пределах милого отечества.

   23 мая прибыл старший унтер-офицер Иванов со стрелками и экспедиционной кладью. Затем приехали из Забайкалья казаки: старший урядник Бадьма Баинов, младший урядник Семен Жаркой и казак Гантып Буянтуев; вслед за ними и старший урядник Семиреченского казачьего войска Николай Шестаков.

   Сейчас же мы приступили к окончательному сформированию караванного отряда. Всем были назначены известные обязанности и должности и заведены экспедиционные порядки.

   По сформировании отряда нижних чинов и по введении экспедиционных порядков было приступлено и к окончательному снаряжению каравана: фельдфебель отряда Гавриил Иванов, имея в распоряжении нескольких молодых людей, идущих в путешествие в первый раз, занимался присмотром за работами и руководил ими по приготовлению вьючных ящиков, кожаных сум и снаряжением вьючных верблюжьих седел, для шитья которых были привлечены несколько киргизок. Закупались войлоки, арканы; снаряжалось продовольствие, состоящее из муки, сухарей, печеного хлеба и дзамбы на полгода и даже долее.

   Старший урядник Баинов был отправлен с джигитом по окрестным киргизским аулам для закупки верблюдов для вьюков каравана.

   Старший урядник Шестаков, тоже с джигитом, был послан по аулам для покупки лошадей под верх для людей каравана.

   Поездки Баинова и Шестакова были выполнены вполне успешно: Баинов купил 35 верблюдов хорошего качества по недорогой цене; Шестаков купил 15 лошадей прямо из табунов. Чтобы не держать в загоне этих привыкших к свободе и воле животных, я решил и тех и других пасти за городом, в степи, для чего был отряжен урядник Жаркой с одним казаком и наемным дунганином⁶ в помощь им.

   По случаю высоких цен на баранов мы купили только пять штук и к ним, в качестве вожака, козла, названного людьми отряда "Максимкой". Через несколько переходов мы надеялись найти у кочевых киргизов более дешевых баранов и приобрести их в большем количестве.

   В течение пребывания в Пржевальске на кухне прикармливалось несколько бродячих собак, и из них намечались наиболее подходящие для службы в караване экспедиции. Нам нужны были всего 2-3, но мы взяли их в двойном числе на всякий случай. Уважаемый уездный начальник Пржевальского уезда Николай Григорьевич Сатов, которому я вообще много обязан за оказанные мне услуги по снаряжению в Пржевальске, подарил мне в путешествие прекрасного умного пойнтера "Яшку", который вскоре стал другом экспедиции.

   По указаниям хороших знакомых, тут же, в Пржевальске, мы подыскали для исполнения обязанностей препаратора молодого человека, местного мещанина Куриловича, недавно окончившего курс городского училища; П. К. Козлов усиленно занимался подготовкою его к предстоящим обязанностям, для чего делал с ним почти ежедневные экскурсии в соседние горы и, так сказать, натаскивал его. занимал стрельбою и обучал приготовлению шкурок убитых птичек.

   Эти учебные экскурсии и положили начало обильной впоследствии орнитологической коллекции.

   Впрочем, и другие коллекции зарождались тоже еще в Пржевальске. Я положил здесь начало и своему обширному гербарию, делая, в свободное время, сборы весенней растительности в роскошных лесных ущельях южных Терскейских гор, где растительная жизнь уже находилась в полном развитии, и мне удалось найти много интересных образцов, чему в значительной доле содействовала и прекрасная травянистая приозерная степь, изрезанная речками, бегущими с гор в Иссык-куль.

   Ежедневно, рано утром, и изредка перед вечером, мы упражняли свой небольшой отряд в стрельбе из берданок, в чем наши люди достигли замечательных результатов.

   Так как назначение старшего урядника Шестакова в экспедиции было служить наблюдателем на предполагаемой в Люкчюне метеорологической станции, то я его упражнял в обращении с ртутным барометром, солнечными часами Флеша и другими инструментами, которые должны были служить на станции. Шестаков оказался очень понятливым и способным для своего назначения.

   Во время предстоявшего путешествия я намеревался устраивать склады и станции в удобных пунктах, из которых я и Козлов могли бы предпринимать рекогносцировки по сторонам для более широкого обследования страны.

   Чтобы оставлять на таких станциях надежного человека для производства, за время нашего отсутствия, всякого рода сборов и метеорологических и прочих наблюдений, мне необходим был второй помощник. На эту должность, по рекомендации многих весьма уважаемых и доброжелательных экспедиции лиц, я наметил совсем еще молодого человека, заведывавшего в то время каракунузскою дунганскою школою, учителя ее, губернского секретаря Вениамина Федоровича Ладыгина. Заручившись его согласием, я просил семиреченского военного губернатора генерал-майора Григория Ивановича Иванова, в ведении коего он состоял, командировать его в состав экспедиции. Генерал Иванов любезно исполнил мою просьбу, и 14 июня В. Ф. Ладыгин прибыл в Пржевальск.

   Здесь же из местных мещан был взят калмык Ульзабад Катаев работником в помощь нижним чинам при караванных работах.

   Таким образом персонал экспедиции составили: два офицера - начальник экспедиции и его помощник (штабс-капитан Всеволод Иванович Роборовский и поручик Петр Кузьмич Козлов), чиновник, исполнявший обязанности второго помощника начальника экспедиции, а также переводчика китайского языка (губернский секретарь Вениамин Федорович Ладыгин); восемь нижних чинов: фельдфебель отряда старший унтер-офицер Гавриил Иванов; старший урядник Семиреченского казачьего войска Николай Шестаков, назначенный быть оставленным наблюдателем на метеорологической станции в Люкчюне, Забайкальского казачьего войска старший урядник Бадьма Баинов, младший урядник Семен Жаркой и казак Гантып Буянтуев, ефрейтор Зиновий Смирнов, стрелки Ефим Ворошилов и Павел Замураев, двое вольнонаемных: препаратор Курилович и работник Катаев; всего, без проводника, экспедиция составляла отряд в 13 человек.

   14 июня утром оканчивали снаряжение каравана; кончали укладывать багаж.

   К первому часу дня уложили последние сумы; собралась вся наша экспедиция и, кроме дежурного, оставленного дома, отправились к могиле незабвенного учителя нашего Николая Михайловича Пржевальского на озеро Иссык-куль. Нам сопутствовали многие пржевальцы, усердно чтущие память Николая Михайловича.

   На другой день, к 10 часам утра, привели с пастьбы лошадей и верблюдов. Заседлали первых и захомутали вторых. Люди пообедали, немного отдохнули и в 2 часа приступили к вьючке. Для молодых солдат дело это было новое, еще не привычное, да и старые поотвыкли немного, почему эта процедура длилась около часа.

   Тем временем я послал в Главный штаб и в Русское Географическое общество следующую телеграмму: "Экспедиция окончательно сформирована и выступает из Пржевальска в составе: 2 офицеров (я и Козлов), 8 нижних чинов, переводчика (он же второй мой помощник, В. Ф. Ладыгин), препаратора и двух проводников. С нами идут 25 вьючных и 10 запасных верблюдов, 15 лошадей, 5 баранов, козел и 3 собаки. Мы все здоровы. После панихиды на дорогой нам могиле Николая Михайловича Пржевальского, укрепленные духом, полные сил, энергии и надежды на счастливый успех предприятия, выступаем в трудный, славный путь 15 июня".

   Добрые знакомые пржевальцы собрались нас проводить в далекий путь и интересовались нашими последними приготовлениями. Караван был готов и завьючен к трем часам.

   Мы сердечно распрощались со всеми, участливо провожавшими нас. При этом случае не обошлось без слез. Тронулись по главной улице на восток через город. Громадная толпа народа, местные горожане, дунгане, конные киргизы посылали нам свои напутствия. Не успели мы оставить город, случилась небольшая неприятность: привыкший к тишине и простору степей один верблюд, испугавшийся городской сутолоки, выбросил из седла казака Буянтуева; к счастью, последний не ушибся.

   За городом верстах в двух у дороги мы увидели раскинутую палатку, в ней ожидали нас с хлебом-солью гостеприимные пржевальцы и вновь напутствовали нас самыми сердечными пожеланиями в начатом нами предприятии.

   Я, Козлов и Ладыгин, не задерживая каравана, остановились на несколько минут, чтобы принять хлеб-соль и перецеловать последних русских людей, и, сказав им надолго "прости", пустились догонять мерно подвигавшийся вперед караван.

   Из Пржевальска до первой нашей остановки, селения Аксу, было семь с небольшим верст. Дорога тянется вдоль северной подошвы гор; вправо от дороги подымаются прекрасные мягкие луговые предгорья Терскея, а выше стоят темной щетиною еловые леса, уходящие в глубокие темные ущелья. На севере растянулась довольно широкая долина реки Джаргалана, пришедшего с востока к озеру Иссык-кулю. За нею, подёрнутый дымкой, стоит хребет Кунгей Ала-тау, тоже покрытый лесами.

   Под влиянием массы различных, пережитых только что и еще не улегшихся впечатлений мы не заметили, как дошли до Аксу, прошли через деревню и в одной версте выше ее остановились на берегу речки Аксу, по имени которой называется и деревня, населенная украинцами, пришедшими сюда не так давно и довольно крепко уже осевшими на новых местах, так что деревня имеет вид уже давно существующей. Прекрасные дома, масса скота, множество скирд еще немолоченного хлеба и уходящие вдаль тучные пашни, хорошие и чистые одежды обывателей, цветущие лица краснощеких ребят и девиц, - все свидетельствует о довольстве жителей и отсутствии гнетущих нужд нашего крестьянина в сердце коренной и великой России. Селение это быстро растет и ширится в стороны. Наш бивуак расположился на цветущем лугу у самой речки, при выходе ее из гор.

   Довольно быстро мы поставили наши палатки, устроили сейчас же и кухню. Я решил передневать, чтобы исправить недостатки вьюков, замеченные дорогой. Перед вечером нам доставили Яшку, которого пришлось привязать, чтобы не сбежал в Пржевальск обратно. Бедняга отказывался от пищи и завываньями выражал свою тоску по своим прежним хозяевам.

   Ночью нас окропил первый дождь, стихший в 8 часов утра. После утреннего чая отправились на экскурсии: П. К. Козлов с Куриловичем на орнитологическую, а я с В. Ф. Ладыгиным на ботаническую.

   Мы направились в красивое лесное ущелье р. Аксу, манившее к себе нас еще с вечера своими таинственными лесами и цветущими лугами.

   Это была наша первая экспедиционная экскурсия.

   Да, мы покинули цивилизованную жизнь, полную всяких стеснительных, так называемых, удобств и начали новую свободную жизнь - полную наслаждений природою, в объятия которой мы с любов