Главная » Книги

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань, Страница 32

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань



х угощений. Мы набрали всего мешка два, конечно, отблагодарив бедных деньгами, которых они не хотели брать, но все-таки брали по нашему настоянию. Прощание с хозяевами фанзы, где были станция и склад экспедиции, вышло крайне трогательно: с нами прощались как с родными, да и мы уже успели привыкнуть к этим хорошим и добрым людям и расставались с ними не без сожаления; их добрые приветливые лица долго не изгладятся из нашей памяти, и во всяком случае воспоминание о них доставит нам и в будущем не мало приятных минут.
   Прощание затянулось настолько, что мы выступили лишь в 10 ч. 10 минут утра. Петр. Кузьмич должен был выступить вслед за нами. Наш хозяин Бешир-ахун отправился провожать нас до Турфана. Пройдя до Идыгот-шари, мы остановились у восточной его стены, на убранной пашне; так как солома была аккуратно подобрана, то нам пришлось купить в соседнем селении воза три соломы и два пуда проса для лошадей. Ночь простояла облачная, холодная; в арыках замерзла вода; под утро в воздухе появилась густая пыль.
   Рано утром 19 октября оставили развалины Идыгот-шари и пошли вдоль северной стены этого города, где пролегает дорога из Люкчюна в Турфан. По правую сторону дороги тянулось старинное (мусульманское) кладбище, гробы которого со скелетами торчали из отвесных лёссовых стен обрывов; гробы были расположены друг над другом иногда до трех рядов. Тут встречались совершенно нетронутые временем, прекрасно сохранившиеся, выложенные из сырцового кирпича мазары {Гробницы, могилы.}. Далее в селении Кара-ходжа при дороге тоже расположено обширное кладбище, на котором и по настоящее время еще хоронят покойников.
   Знакомым путем обойдя с юга китайский город Гуан-ань-чэн, мы дошли до магометанского Турфана, где нас встретили торгующие здесь русско-подданные сарты и проводили нас с караваном верст за пять далее ва западо-юго-запад в урочище Яр; там мы могли свободно расположиться с караваном и покормить животных.
   Наши сарты не нашли еще случая отправить в Россию сданные им вьюки, и потому я решил захватить их на своих верблюдах, чтобы не дожидаться их доставления в Зайсанск, что, конечно, задержало бы нас в нем и несколько замедлило бы наше возвращение в Петербург. Пришлось по этому случаю передневать.
   Пользуясь дневкой, я съездил в китайский Турфан (Гуан-ань-чэн) с визитом к уездному начальнику вану, которым я обещал в бытность свою у них еще раз побывать, если это удастся. О консуле не было в Турмане никаких сведений; его особенно дожидались наши сарты, рассчитывавшие на его покровительство и развитие торговли. Ждали и местные дунгане, которые хотели просить консула, чтобы через него хлопотать о русском подданстве и тем избавиться из-под китайской власти.
   Китайцы, ожидая приезда консула, приготовляли для него в магометанском городе обширное отдельное помещение и помещение для его конвоя. Я видел это помещение, оно хотя и обширное, но не могло удовлетворить европейским потребностям ни в каких отношениях. Сарты мне указывали место, которое китайцы предполагали отвести для постройки русского консульства; оно лежит в полуверсте к северу от дороги, связующей оба города - магометанский и китайский, на речке, орошающее Турфан. Место прекрасное, свободное, с чистым воздухом, не зараженным городской грязью, и с чистой свежей водой.
   Переупаковка вещей, взятых обратно у сартов, заняла два дня, почему мы еще на день принуждены были остаться на бивуаке возле Турфана. К нам приезжали проститься наши турфанские сарты. Они нам сообщали, что в городе Манасе, по слухам, началось восстание дунган, которые поднялись вследствие притеснений китайских властей, не доверявших им, потому что ганьсуйские дунгане в это время восстали против давивших их китайцев. По рассказам сартов, в Урумчи китайские власти почти ежедневно казнят дунган по подозрению в желании восстать. В Турфане тоже казни часты, и местные дунгане чрезвычайно боятся, как бы китайцы ночью не напали на них и не перерезали бы, почему спят, не задувая на ночь огней и в полной готовности к бегству.
   Перед вечером простились с Бешир-ахуном. Пожелав нам благополучно достигнуть родины, он отправился домой в Люкчюн. Проводник до Урумчи был у нас готов, вьюки в порядке, и мы были вполне способны на завтра утром оставить ур. Яр и двинуться далее. Ночь была холодная, температура доходила до -8°Ц. Вообще осень уже вступила в свои права.
   22 октября в 6 ч. 55 м. мы оставили Турфан и направились на запад. Сильный туман и пыль застилали окрестности. Первые девять верст мы шли по заселенной местности, направо и налево были раскиданы фермы и поселки, затем вышли на реку Яр-гол, идущую с гор на юго-восток в котловину. Река течет в глубоком коридоре, на дне которого возле реки мы встретили неубранные еще пашни проса. На юг от дороги по правому берегу реки разбросаны древние развалины буддийского города, названного проводником Су-ван-шари. В обрывах реки видели множество пещер того же типа, как и в Туёке. Отсюда мы шли на запад-северо-запад по пустынной глинистой местности, выстланной гальками. Густая пыль совершенно заслоняла стоявшие на севере горы Карлык-таг, а лежащие на юге, огораживающие с этой стороны Люкчюнскую котловину, высоты Тус-тау едва виднелись, несмотря на то, что отстояли от дороги менее чем на полверсты. Дорога приблизилась к этим высотам, и на 15-й версте, перейдя речку, прорывающую их и убегающую в котловину, мы остановились в расположенном здесь урочище Киндык. Тут стояли четыре дома; жители их, магометане, имели пашни и занимались небольшой торговлей, главным образом с проезжими. Для животных на убранных пашнях нашлось немного корму, к которому пришлось прикупить соломы на ночь.
   Отсюда, держа направление на северо-западо-запад по галечно-глинистой дороге, подымаясь немного вверх, пришли мы через 26 верст на ключ Кабирга, текущий среди высот, протянувшихся на северо-восток. Ключ Кабирга расположен в довольно обширном и кормном урочище, обильном камышами, водой и кустарниками. Здесь росли солодка (Glycyrrhiza sp.), Sophora alopecuroides, роза, мята, хармык (Nitraria Schoberi), мирикария, ломонос, злаки, осоки и др. уже умершие на зиму виды. В теплых же ключах погруженная в воду вероника (Veronica Anagallis L.) была совершенно зеленая.
   Мы встретили жаворонков (Otocoris sp. et Galerita sp.), карподаков (Carpodacus sp.) и синичек (Poecile sp.).
   В 1/4 версты от нас к северу стояла глиняная крепостца; в ней помещался постоялый двор для проезжих, содержимый магометанином.
   Переночевав в ур. Кабирга и покинув небольшие высоты, среди которых оно приютилось, караван, держась прежнего направления, шел пустынной галечной дорогой; слева тянулись невысокие горы, а справа отдельная горная группа, миновав которую, мы вышли через 18 верст пути к лянгеру Бэ-ян-хо, расположенному на левом берегу речки, идущей с северо-запада; затем перешли на правый ее берег, вышли из балки наверх и расположились, чтобы напиться чаю. Около лянгера было разбросано несколько небольших пашен и стояла небольшая густая группа тополей.
   После чая, продолжая путь в том же направлении, шли между глиняными высотами, среди которых во множестве встречался гипс кристаллический, пластинчатый и мелкозернистый; на девятой версте подошли к горам Даванчин и вступили в каменистое ущелье, ведущее на перевал.
   Два часа шли горами и без труда достигли перевала на абсолютной высоте около 4 000 футов. Горные породы, слагающие эти горы, состоят из бурых сланцев с оливково-зеленым налетом. Час спустя мы были уже у северного подножия гор на речке Даванчин, тут же недалеко уходящей на юг в темное ущелье гор, разрываемых ею, и стремящейся далее в Люкчюнскую котловину.
   Пройдя в течение дня 43 версты, мы стали бивуаком у речки, обмерзшей по берегам, на влажном прибрежном лугу с очень хорошим кормом и обширными камышами. Кроме того нас окружала растительность, состоявшая из кустов ивы, Halimodendron argenteum, карагачей (Ulmus sp.), розы, среди которых росли мяты, солодка, софора, Sphaerophyza и др.; у самой подошвы горы по гальке были разбросаны саксаулы, хвойники, Calligonum, Zygophyllum, бударгана и прочие. На север и запад далеко тянулись заросли карагачей и тополей. Здесь мы встретили: фазанов, сорок, ворон, черных дроздов, воробьев, синиц, а на реке уток. По кустам множество зайцев и лисиц.
   Ночью поднялась столь сильная буря с северо-запада, что мы принуждены были привязать нашу юрту к тяжелым вьюкам, чтобы ее не сорвало. Буря эта не стихла и утром, но мы, невзирая на нее, тронулись на запад, с небольшим уклоном к северу, к деревне Даванчин (Уйтал по-сартски), среди карагачевого леса, между деревьев которого на расстоянии 9 верст были разбросаны отдельно и по нескольку вместе китайские фанзы и пашни, на мягком тонкослоистом серо-желтом мергеле (лёссовый ил).
   В этой деревне устроен лянгер для проезжающих и стоит отряд солдат в 50 человек. На арыках всюду встречался лед, местами попадался сдутый ветром в сугробы снег, выпавший несколько дней тому назад.
   Выйдя из деревни, мы взяли западное направление; вправо тянулись мелкие холмы, а влево полоса желтых камышей, которые выбегали и на дорогу. Хребет Даванчин тянулся на запад. Северных гор и величественной Богдо-ула не было видно за пылью и туманом. Тут же влево на 10-й версте показалось озеро, узкой полосой потянувшееся на запад под именем Айдын-куль, поросшее по берегам камышами; мы шли вдоль него и, сделав 24 версты, остановились среди камышей, немного отступя от берега озера. Среди камышей на более сухих местах встречались: дырисуны, кусты розы и хармыка, Reaumuria sp., Saussurea sp., Halymodendron argenteum, Glycyrrhiza sp., Cynanchum sp. и другие. Дорогой мы встречали фазанов (Phasiamis mongolicus), соек (Podoces hendersoni Hume), кекликов (Caccabis cimkar, Gray.), серых куропаток (Perdix cinerea, Briss.) и на озере множество различных уток и других водяных птиц.
   На утро, овернув на северо-запад, мы продолжали дорогу вдоль озерной полосы; пройдя Айдын-куль, мы увидели в камышах еще небольшое озерко и верст через пять второе большое, которое экспедиция М. В. Певцова посетила на обратном своем пути в 1890 г.; оно также лежит в камышах и окружено болотами, носит тоже имя Айдын-куль и имеет в длину около 8 верст, в ширину до 5; большая часть его была покрыта льдом. На свободной же ото льда части были видны лебеди, гуси и разных пород утки.
   Мы остановились, не доходя северо-западного конца озера, пить чай, а затем продолжали путь по дороге, проложенной и хорошо наезженной по пустынной местности. Озеро осталось позади нас, но полоса камышей и болот тянулась влево от дороги на северо-запад и север. Мы вступили в небольшие высоты и среди них остановились возле лянгера станции Дзи-дзи-цао-дзи, около которой находится магометанский мазар (могила) и пашни обитателей лянгера магометан. Для животных на ночь пришлось купить соломы и зерна, потому что пришли мы довольно поздно, так что пасти их было некогда, да и не на чем, так как множество проезжих из Урумчи в Турфан чанту вытравили весь бывший тут корм своими ишаками. Чанту эти служили работниками в Урумчи и по окончании работ возвращались домой на зиму. Они нам очень часто попадались большими партиями и своими лохмотьями и жалким видом вызывали соболезнование. Ночь простояла теплая, облачная; 27 октября утром мы тронулись в последний переход до города Урумчи (Ди-хуа-чжоу - по-китайски).
   Шли на север мелкими горками, мимо ключа Сасык-булак и небольшого озерка, на западном берегу которого стоят разрушенные китайские казармы. Затем вскоре стали попадаться фермы и пашни, обсаженные деревьями, и мы вступили в предместья города. Грязища неимоверная. Войдя в местный базар, находящийся вне стен города, мы нашли сарта, который нас привел на реку Архоту, в прекрасное для нашего каравана место, менее чем в полуверсте на запад от юго-западного угла городской стены. От города наш бивуак отделялся сильным многоводным рукавом реки, что к нашему удовольствию мешало пешим зрителям посещать наш бивуак. Кругом толпились заросли ив, карагача и мирикарии, среди которых река разбивалась на много рукавов. Тут же нас окружали убранные пашни, представлявшие хорошее пастбище для наших животных. Прошли сюда 8 1/2, верст. Немедленно после нашей остановки к нам приехал урумчийский аксакал наших русско-подданных сартов. Он сообщил, что невдалеке от нас в его доме поселился русский консул С. А. Федоров, недавно только приехавший в Урумчи с семейством и конвоем.
   Позавтракав и приняв более приличный вид, я с В. Ф. Ладыгиным и казаком Баиновым, в сопровождении аксакала, отправился к консулу. Переправившись через главный рукав речки, мы вошли в окраину предместья, заселенного большей частью дунганами, китайцами и частью сартами; грязными улицами вскоре приехали к дому аксакала, где временно помещался консул с женой и сыном, четырехлетним мальчиком. Они помещались в одной маленькой комнатке с небольшой передней. Стеснены были ужасно: тут у них была спальня и консульский кабинет, и приемная, и канцелярия, словом, одна маленькая комнатка в два крошечных окошечка служила для всех потребных целей. Консульский казачий конвой, состоявший тогда только из 15 человек, под начальством подхорунжего Бокова, ютился недалеко от консульства в караван-сарае в очень тесных, грязных помещениях.
   Встреча с консулом Сергеем Александровичем Федоровым была сердечная; с ним я познакомился еще в 1883 году в Урге, где он тогда начинал свою службу, перед выходом покойного Н. М. Пржевальского в четвертое путешествие. Супругу консула, Валентину Ивановну, я там же видал еще девочкой, будучи знаком с ее отцом. Трудно описать радость встречи с дорогими соотечественниками в глубине Азии. Это был для нас торжественный день.
   В Урумчи я пробыл 5 дней и ежедневно бывал у консула, у которого пользовался широким, истинно русским хлебосольством и приветливостью. Познакомился я у консула с заведующим консульским конвоем подхорунжим Боковым, который помещался в караван-сарае рядом с конвоем, имея, конечно, отдельное помещение, хотя крайне неприглядное, без окна; необходимый свет днем проникал в открытую дверь. Я заходил к нему, видел его отряд. Люди выглядели молодцами.
   Несколько человек из них по очереди отпускались Боковым к нам на бивуак. С ними я отпускал и своих людей в город к ним в гости. Казаки консула с жадным интересом слушали рассказы наших людей и завидовали их участи, приведшей их побывать в столь дальних и разнообразных странах и повидать много разных людей, зверей и местностей.
   Настоящее местопребывание консула еще не было окончательно выяснено, будет ли его постоянным местом пребывания город Урумчи, или Турфан, и он был в ожидании распоряжений от министерства иностранных дел, а потому не имел возможности устроиться несколько удобнее. Положение его было из незавидных.
   В Урумчи все были в это время тревожно настроены: ожидались дунгане, которые, как ходили слухи, продвинулись с востока из Ганьсу уже до Са-чжоу и находятся в пути на Хами. В соседнем Тянь-шане появились будто бы их шайки; вблизи Урумчи в горах было поймано и казнено до 50 человек.
   Вокруг Манаса и в нем беспорядки, поднятые дунганами, или, вернее, из трусости и злобы самими китайцами, видящими в каждом дунганине непременно врага и преследующими их без причин, единственно только по подозрению как участников смуты, грозили принять большие размеры. С нашего бивуака были видны торчащие из-за городских стен Урумчи шесты с надетыми на них головами казненных дунган; число этих шестов ежедневно прибывало. Китайцы стали крайне придирчивы к дунганам и к каждому мирному дунганину подкапываются, чтобы найти причину его казнить. Дунгане, охваченные страхом быть поголовно вырезанными китайцами, проводили ночи с огнями и в полной готовности к побегу из города; многие ночевали с семьями вне города, в кустах за рекой.
   Вся урумчийская китайская администрация и торгующие китайцы сильно боялись прихода дунган из Ганьсу. Из Урумчи в Хами отправлялись лянза за лянзой. Я видел пеших, направлявшихся через Турфан. Одеты они еще были по-летнему, несмотря на значительные ночные морозы (в последних числах октября и первых ноября). Вооружены были большинство длинными пиками с бамбуковыми древками, 1/3 - курковыми ружьями (но без пистонов, ибо в Урумчи у китайцев таковых не было, они их издержали на усиленную учебную стрельбу, сами выделывать не умеют, а добыть неоткуда), и несколько солдат - тайфурами, носимыми двумя человеками каждая. Обоза при лянзах никакого не было; до Хами тяжесть их продовольствия лежала на местных жителях. Идут лянзы в полном беспорядке, вразброд; ругань, песни, еда хлеба и фруктов, громкий хохот, курение табаку - все это непременная принадлежность каждой лянзы в пути.
   В самом Урумчи находилось по слухам до 3000 войска. В Урумчи и Хами немцы-инструкторы, но вряд ли это даже военнообразованные люди могут быть полезными; это просто какие-то авантюристы; они важно и надменно расхаживают по городу в китайских красных курмах (кофтах с широкими рукавами) и широчайших синих шароварах. Целыми днями слышны горнисты, старающиеся подражать европейцам, но крайне неудачно - это нововведение инструкторов; стрельба в цель до нашего прихода была ежедневная и усиленная. Но при нас она прекратилась за недостатком пистонов. Гремели лишь орудия, но, вероятно, холостыми зарядами. Многие китайские военные начальники обращались к подхорунжему Бокову, прося их научить делать пистоны, но последний не мог им в этом помочь, да, вероятно, и не имел такового желания. Кроме инструкторов-немцев, есть и китайцы-инструктора, обученные европейцами, которые тоже обучают солдат; но высшие начальники относятся к этому новшеству с недоверием, и акробатические, бесцельные на европейский взгляд упражнения, а также стрельба из лука еще не выведены.
   В Урумчи я познакомился с Сплингердтом, бельгийцем, находящимся на китайской службе уже долгое время и достигшим больших чинов. Он хорошо известен Русскому Географическому обществу своей безграничной любезностью и покровительством всем русским путешественникам, которым приходилось с ним встречаться: братья Грумм-Гржимайло, горный инженер В. А. Обручев и другие пользовались его радушным и ласковым приемом и предупредительным покровительством. Встреча с ним для меня была тем более приятна, что я слышал о нем много хорошего, и к моему сожалению мне не пришлось с ним познакомиться в 1894 г. в Са-чжоу, когда он простоял у нас на бивуаке целую неделю, а я в это время находился в разъезде за горы Алтын-таг и по возвращении из своей поездки уже не застал его.
   С китайскими властями я никаких сношений не имел благодаря присутствию в Урумчи консула.
   Город Урумчи большой, оживленный, стоящий на арыках, выведенных из протекающей по западную его сторону реки Архоту [Урумчи] или Лань-сянь. Он связан телеграфом через Хами с Су-чжоу, с Кульджою, Чугучаком и Кашгаром. Лежит на абсолютной высоте 2 789 футов на 43° 47' широты и на 87° 36' долготы от Гринвича. Он окружен глиняной зубчатой стеной, представляющей собою неправильный шестиугольник. Высота стен, имеющих в окружности до 5 верст и 6 ворот, запирающихся, как и во всех китайских городах в 8 ч. вечера, достигает до 3 1/2 саженей и до 2 1/2 саженей толщины у основания. Город окружен рвом до двух саженей шириною и 1 1/2 сажени глубиною, местами наполненным водой. Против северо-восточного и северо-западного фасов городской стены стоят небольшие глиняные форты, в коих расположены войска.
   В самом городе живет вся администрация края с генерал-губернатором Западного Китая Лю-Цзинь-таном во главе и войска, которых насчитывают в Урумчи до 4 000 человек, в чем можно сомневаться, так как ко времени нашего прихода их было много выведено в Хами. Всех же жителей с чиновниками, купцами и войсками считают до 9 тысяч; дунгане в городе на жительство не допускаются, чанту и сарты не все, а только известные начальству своей благонадежностью, т. е. уплатившие ему изрядные взятки. Те и другие населяют предместья города у южной и юго-западной стен крепости и имеют свой обширный базар; тут же живут и извозчики до 250 человек. Здесь же в пригородной части сосредоточены караван-сараи и гостиницы для приезжих, в чем особенно нуждаются опоздавшие своим приездом в город по закрытии ворот, т. е. после 8 ч. вечера, когда ворота его уже заперты, и потому принужденные ночевать вне города.
   В городе большой китайский базар, на который дунгане не допускаются. Есть много роскошных магазинов, отделанных китайской деревянной золоченной резьбой, изображающей драконов и пр. В лучших магазинах торгуют купцы из Пекина, Тянь-цзина, есть из Шанхая и других городов, поразившие меня своей вежливостью и любезностью, зазывавших к себе пить чай и расспрашивавших с интересом о странах, нами посещенных. Они, как и все вообще китайцы, запрашивают за свой товар страшно высокие цены и любят поторговаться. Торговля их большая и разнообразная, есть и русские товары. Я с подхорунжим Боковым ходил по городу и по базару. Толпа вела себя чинно, не назойливо, к чему я не привык в Китае, где появление на улице европейца собирает огромную и надоедливую, иногда нахальную толпу праздных зевак.
   Окрестное население, занимающее Урумчийский оазис, состоит приблизительно из тринадцати тысяч дунган, 2 000 китайцев и немного чанту.
   В горах у подножия горы Богдо-ула добывается каменный уголь, снабжающий город топливом; медь, из которой в Урумчи же льют китайскую монету чохи, и нефть, которую китайцы имели намерение добывать. Генерал-губернатор очень интересовался видеть русских казаков конвоя консула и просил консула показать ему упражнения казаков.
   Погода все время стояла теплая: днем почти постоянно выше 0, а по ночам небольшие морозы, доходившие до -5°Ц. После девяти часов утра появлялась уже мошка.
   Среди растительности, здесь довольно разнообразной, характерными можно назвать следующие виды: карагачи (Ulmus sp.), ивы (Salix sp.), тополь (Populus sp.), по реке заросли Myricaria sp., камыши (Phragmites communis), дырисун (Lasiagrostis splendens), лопух (Lappa sp.), чертополох (Carduus sp.), осоки (Carex sp.), Sophora alopecuroides, Sphaerophyza salsa, роза (Rosa sp.), белолозник (Eurotia sp.), хармык (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium ruthenicum), злаки (Gramineae sp.), полынка (Artemisia sp.) и другие.
   Из птиц чаще попадались на глаза: грачи (Corvus frugilegus sp.), вороны (Corvus corax), вороны (Corvus Orientalis et C. cornix), галки (Corvus monedula), клушицы (Fregilus graculus), сороки (Pica sp.), коршуны (Milvus melanotis), соколы (Falco sp.), орлы (Aquila sp., Buteo sp.), скворцы (Sturnus sp.), дрозды (Turdus sp. et Merula sp.), фазаны (Phasianus torquatus), воробьи (Passer montanus), синицы (Parus sp.), сорокопуты (Lantus sp.), фруктоеды (Carpodacus sp.), и другие; ласточек (Hirundo sp.) и стрижей (Gotyle sp.), конечно, уже не было - они давно улетели на юг; на реке еще держалось много различных уток (Anas sp.).
   Жители, в особенности купцы, сильно жалуются на крыс и мышей (Mus sp.), приносящих большие убытки в амбарах и различных складах. За городом в кустах зайцы (Lepus sp.), лисицы и волки (Ganis vulpes et G. lupus), делающие по ночам свои опустошительные экскурсии на птиц и мелкий скот в пригородных частях; попадаются малуны (Felis malun).
   Простившись накануне с семьей консула и снарядив караван, 1 ноября утром не особенно рано, напутствуемые консулом, мы оставили Урумчи. Нас сопровождали Сплингердт и подхорунжий Боков; через восемь верст мы распрощались и с ними. Сначала мы шли на север, держась направления отдельно стоящей впереди нас горы с кумирней на вершине. Пройдя город, мы подошли к западной оконечности возникающей здесь высоты, тянувшейся на восток и стоящей стеною против северного фаса города. На западном конце этой высоты на ее вершине стоит башня, видимая издалека. Отсюда свернули на северо-запад; дорога шла между карагачей, среди которых были разбросаны всюду развалины фанз, свидетели прошлого восстания дунган. Во многих возобновленных постройках живут дунгане и китайцы, занимаясь земледелием на тучных, прекрасно орошаемых водою пашнях. Сойдя немного с дороги в сторону, разбили бивуак на убранной пашне, довольно кормной от обилия посторонних трав, растущих по арыкам. Прошли на первый случай всего только одиннадцать верст. Дорогой нам попадались луни, сокола, орлы, серые вороны, грачи, галки, черные дрозды и утки.
   Следующий день дорога, держась того же направления, шла между пашен, обставленных карагачами; по арыкам и речкам, перебегавшим нашу дорогу с южных гор, росли: джигда, тополь, ива, облепиха, высокий чернобыльник, конский щавель, лопух, чертополох и другие; всюду встречались развалины. Днем порошил снег. Мы прошли 25 1/2 верст и остановились по западную сторону селения Санджу, на месте, где мы стояли с экспедицией М. В. Певцова в 1890 году. Почти все селение представляет из себя развалины, среди которых вновь поселились китайцы, дунгане и чанту. В северной части селения стоит крепость, в которой помещается базар, ямынь окружного китайского начальника и лянза китайского войска. Ночью выпал неглубокий снег.
   Далее за Санджу дорога пролегала среди леса больших карагачей; до обе стороны ее постоянно попадались разрушенные фанзы и в некоторых замечались жители. Сильно наезженная дорога не была многолюдна по случаю неспокойного времени, т. е. ожидания беспорядков со стороны дунган; безобразно устроенный телеграф, идущий на Кульджу и Чугучак, тянулся вдоль дороги. Мы прошли 35 1/2 верст и, пройдя селение Хутубей [Хотуби], остановились на западном рукаве речки, снабжающей водой это селение. Оно довольно слабо заселено и представляет сплошные развалины. В нем имеется крепость и в ней 300 китайских солдат и гражданские китайские власти. С юга к дороге довольно близко подходили высоты - предгория Тянь-шаня. Днем шел снег. Возле бивуака по кустам видели много фазанов. Недалеко от нашего бивуака мы заметили при дороге среди развалин водруженный шест с насаженной бараньей головой. Это родственники казненного дунганина взяли его голову и в насмешку китайцам заменили ее бараньей. Селение Хутубей есть место, из которого экспедиция М. В. Певцова в 1890 г. свернула с большой дороги на северо-запад к оазису Са-цзан-цза. Мы здесь хорошо покормили наших животных прекрасной травой, растущей среди кустов ивы и облепихи.
   Небольшой снег ночью покрыл землю белой пеленой, по которой мы вышли из Хутубея, изменив свое направление на запад. Сопровождавшие нас от самого почти Урумчи леса тянутся далеко на север, как говорят, верст на 35; среди них находятся жители, живущие в селениях и фермах, разбросанных в лесу, и занимающиеся земледелием и скотоводством. Все эти поселения представляют собой развалины после посещения дунганами в прошлое их восстание. Жители - китайцы, дунгане и монголы, живущие работниками у тех и других.
   Пройдя верст 13 от Хутубея, мы встретили развалины китайской кумирни и при ней три высоких шеста, с насаженными на них головами недавно казненных дунган. На 25 1/2 версте пришли в селение Тухулу. В нем опять крепостца и масса развалин. Мы остановились на арыке между деревьев, отступя немного от дороги, чтобы избежать посещения проезжих, которые из любопытства лезли бы к нашему бивуаку. От Хутубея до селения Тухулу дорога держалась западного направления, склоняясь немного к югу. Из Тухулу она пошла на северо-запад-запад опять лесами; по сторонам ее среди распаханных полей теснится множество развалин. Многие развалины понемногу восстанавливаются, главным образом кумирни и казенные учреждения; на расстоянии всего нескольких верст построено много лянгеров, постоялых дворов и грязных гостиниц с хозяевами, одетыми в рубище и лохмотья.
   Множество речек, бегущих с южных гор, пересекало дорогу и убегало на север в леса и болота. На половине пути от Тухулу к Манасу встретили селение Да-шихо; в нем мы увидели множество пашен, брошенных на произвол судьбы, неубранными; большинство жителей ко времени нашего прихода сбежало, напуганное дунганскими беспорядками, которые в Манасе уже были прекращены.
   Такой печальный вид имели почти все пашни до самого Манаса. Мы в него не пошли, а остановились у западного угла северного фаса городской стены, верстах в трех, пройдя 5 ноября всего 32 версты.
   Город Манас, прежде более обширный, опоясан массой развалин. Городская стена, имеющая 4 ворот, тянется на юг около двух верст и с востока на запад до 1 версты. В крепости базар и довольно оживленная торговля; но в настоящее смутное время она притихла. Население города смешанное, китайцы и магометане, есть и пришлые калмыки-работники.
   С нашего бивуака на юг в предгорьях Тянь-шаня видно было ущелье, из которого выбегала Манасская река, которая, делясь на два сильные рукава, охватывала город с востока и запада. До нас доносились из города звуки военных рожков, на которых неумело играли китайские горнисты, и ружейная учебная стрельба. Гарнизон усилен войсками из Урумчи, что вызвано было дунганской вспышкой. Говорят, что китайцы казнили очень многих окрестных дунган после только что прекратившейся вспышки дунган в Манасе.
   Мы в город не ездили, ибо особенной нужды в этом не чувствовали, имея в достаточном количестве все необходимые до нашей границы запасы. К нам на бивуак китайцы не лезли, они мало выезжали за город, боясь дунган. Мирные дунгане тоже имели какой-то растерянный вид. Окрестные фермы в большинстве были покинуты, пашни и табачные плантации стояли неубранными, засыпанные снегом. Узнав, что мы русские, пригородные дунгане с большим интересом расспрашивали переводчика о нашем селении Токмаке, Семиреченской области, которое заселено дунганами, выходцами из Китая. Токмак у здешних дунган теперь земля обетованная, все они с завистью говорят о русских дунганах и высказывают надежды когда-нибудь быть русскими подданными, чтобы жить тихо и спокойно и заниматься своим хозяйством без страха быть ограбленными или убитыми.
   Наши животные пользуются хорошим кормом и запасаются силами на переход через Джунгарию. Тучи уток проносятся стороной и над бивуаком, ввиду близости обширных болот, начинающихся от северной стены города. С стоянки нашей мне удалось засечь Богдо-ула, благодаря временно прояснившейся погоде, но астрономического определения положения города Манаса сделать не удалось, хотя ради этого я остался тут дневать, - небо все время было подернуто облаками, мешавшими видеть светила.
   Наш путь от Манаса пролегал сначала среди болот, и чтобы не завязнуть где-нибудь с верблюдами, я послал проводника-ламу вперед осмотреть дорогу хорошенько.
   17 ноября утром оставили Манас. Шли больше без дороги среди болот, выбирая более удобные места по камышам; наши караванные животные вязли в грязи. Дорога страшно виляла; по сторонам выглядывали фермы. Во второй половине дороги выбрались из камышей и шли по песчанисто-солончаковой почве вдоль левого берега реки Сань-ча-хэ (восточный рукав р. Манасской), разводимой на множество арыков в оазисе Са-цзан-цза. Из растительности здесь преобладали хармыки, карагачи, тограки (тополя), тамариски, Reaumuria sp. и др. Из зверей видели зайцев, за которыми, неутомимо гоняясь, отводил свою душу Кутька, наша караванная собака. Встреченные нами поселяне говорили, что здесь водятся кабаны, тигры, рыси, малуны, волки, лисицы, козули и дзерены. Мелких грызунов множество. Тигры здесь редко нападают на человека; волки же часто нападают на китайцев и поедают их.
   Фазаны, сороки, вороны, разные сокола, сорокопуты и воробьи здесь обыкновенны. В развалинах водятся совы и филины. Прилетают из гор и грифы, которых мы видели не раз парящими высоко под облаками.
   Прошли 30 верст и остановились возле одних, из весьма многих в Са-цзан-цза, развалин на сжатой пашне у арыка. Всюду лежал снег тонким слоем. Наступившая ночь была тихая, облачная. Утром -13°Ц.
   Далее дорога пролегала по солонцеватой глине, держась в общем северного направления, извиваясь в то же время самым отчаянным образом, повидимому, без всякой основательной причины, лишь благодаря незнанию настоящей дороги проводником-ламой, который постоянно заводил караван на ложные дороги. Очевидно, он сам здесь раньше не проезжал, а вел нас, по предварительным у кого-либо расспросам, наудачу. Несмотря на это мы все-таки через 25 верст пришли к селению Дун-дун-за и для остановки опять-таки воспользовались сжатой пашней, на которой разбили бивуак.
   На бивуаке и дорогой нам попадались главным образом следующие растения: тамариск, тограк, Halostahys caspica, саксаул обыкновенный и саксаул Регеля, сугак, хармык, джигда, ива, карагач, белолозник, роза, карелиния, кендырь, Melilotus, статица, 4 вида солянок, подорожник, рогозник, осоки, полынки и чернобыльник, камыш, дырисун и другие злаки.
   Дорогой встречались жалкие лачуги, немного восстановленные из развалин убогими китайцами, имеющими вид оборванных нищих. Нашего не знающего дороги проводника-ламу нам нужно заменить другим, более сведущим по этой части. Соседи китайцы говорили, что впереди мы встретим калмыков, пастухов, которые должны собираться в это время с летних заработков домой в Кобук-сар, куда и мы держим свой путь, следовательно, можем надеяться найти знающих дорогу попутчиков.
   Проведя ночь в Дун-дун-зе, на утро мы в том же направлении прошли 8 1/2 верст к селению Ян-синь-фа, расположенному на арыке, в котором мы могли запастись водой на предстоявший четырехдневный безводный переход. В Ян-синь-фа живет 5 китайских семей земледельцев, имеющих немного баранов, пасущихся в окрестностях. Китайцы крайне лживы и без всякой необходимости, единственно из нерасположения к янгузам (заморским чертям), бессовестно нам врали и обманывали нас; вчера в Дун-дун-зе нас уверяли, что мы встретим монголов впереди, а на другой день в Ян-синь-фа говорили, что впереди монголов больше не будет, все остались назади. Совершенно случайно на экскурсии были встречены монголы, которые объяснили свое появление вблизи нас охотой и указывали свое жилье очень далеко; на мое предложение ехать с нами в качестве проводников, они обещали дать ответ вечером. Вечером они приехали и привезли с собой изъявившего согласие ехать с нами; жилище их оказалось от нас в недалеком расстоянии, врали же они по наущению китайцев, которые им говорили: "не говорите русским правды, а все врите - худого от этого не будет, а будет только лучше". Здесь в Ян-синь-фа, благодаря временно разъяснившейся погоде, мне удалось определить положение этого селения: оно лежит на высоте 1 128 футов выше уровня моря, при широте 44° 49' 35" и долготе от Гринвича 84° 11' 39". Местность эта на обзорной карте не совсем схожа с моей съемкой, а потому я счел не лишним приложить еще особую карточку в 20-верстном масштабе, составленную мной на основании моей съемки вдвое уменьшенной и приуроченной к астрономическому пункту в селении Ян-синь-фа. На основании этой съемки не определенный до сих пор астрономически город Манас должен быть передвинут значительно на юг {В настоящем издании эта карта не помещена. - Прим. ред.}.
   Перед вечером небо расчистилось от облаков более чем на половину, и при совершенно тихой погоде температура стала заметно понижаться; к девяти часам термометр показывал уже -12°Ц. Ночью же при совершенно тихой и ясной погоде мороз доходил до -20°Ц. Вследствие этого обстоятельства в арыках образовалось много толстого льда, которого мы имели возможность набрать для запаса в мешки, на четырехдневный безводный переход, кроме воды, захваченной в трех макинтошах (15 ведер), и таким образом мы были обеспечены водой более чем на пять суток и смело могли пуститься в путь и одолеть стопятидесятиверстный безводный переход. С такими запасами воды и покормив животных в ур. Ян-синь-фа, мы утром 10 ноября оставили его. Воды действительно не встречали по дороге; перейдя широкую полосу камышей, растущих по осохшему болоту, мы вступили в местность с солонцеватой глиной, поросшую тограками, тамарисками и саксаулами. На восьмой версте встретили небольшую разрушенную крепостцу, служившую убежищем окрестным китайским поселянам в прошлое восстание дунган, но должного сопротивления дунганам она оказать не могла и была ими разрушена. Немногим удалось бежать в соседние северные пески Дзосотын-элисте, где большинство погибло от жажды. На восток отсюда, верстах в семи, стоит другая, тоже глиняная, крепостца Шишин-хото (Шишигын-хото), служившая убежищем для манасских китайцев; эту крепостцу постигла та же участь, как и первую.
   Верст через пятнадцать от Ян-синь-фа дорогу нашу стали пересыпать пески, разбросанные сначала барханами по твердой глинистой почве, а затем вздымающиеся более крупными барханами. По пескам были раскиданы заросли саксаулов очень больших размеров, между саксаульников много суши и лома, старых мертвых деревьев. Пройдя песками версты две с небольшим, мы поднялись на высокий бархан, на вершине которого сооружено огромное обо из сухих дерев саксаула; оно называется Дзос-обо. Проезжие монголы жертвуют и бросают на обо медные китайские деньги (дзосы) чохи, откуда и произошло самое название Дзос-обо. С этого обо, несмотря на большую дальность расстояний, мне удалось видеть и засечь горы Богдо-ула, Джаир, Семис-тау, Сырхэ, Саур.
   Самые пески тоже носят это имя и называются Дзосотын-элисте. Песок мелкий, имеет вид темносеро-желтый. Пески эти вскоре после обо кончаются и уходят на восток, откуда распространяются на север под именем Элистын-гоби. Мы встречали следы диких верблюдов и в изобилии каких-то грызунов. Пройдя 39 верст, мы должны были остановиться вследствие надвигавшихся сумерек в урочище Дзосотын-бюрюк. В песках снегу мы не встретили. Дневная температура, несмотря на слегка прикрытое облаками небо, в тени была лишь -6°Ц; в 7 ч. утра -19° и в 9 вечера -7°Ц. Благодаря довольно свежей погоде, животные провели день хорошо, не страдая от жажды; собакам все-таки пришлось дать немного воды. Животных пустили на час до полных сумерек погулять среди саксаульников, которые с удовольствием щипали верблюды; лошади же и бараны довольствовались, кажется, только свежим воздухом. Здесь мы провели тихую и облачную ночь.
   Утром продолжали итти на север. Дорога извивалась зигзагами, выбирая места среди бугров тамариска и саксаула. Мы шли по солонцеватым глинам среди полумертвых саксаульников и пересекали несколько хаков (солончаков, наполняющихся иногда водой) с твердыми потрескавшимися глинами. По дороге для приметы часто наложены из куч сухого саксаула "обо". Наибольшее из них мы встретили на 13 версте - Амнэ-обо, стоящее на южной окраине перейденного нами солончака Уму-хак. Всю дорогу итти было хорошо при тихой погоде.
   Наши животные хорошо прошли и второй день около 40 верст. Снегу по пути не встречали. Ночлег наш был в пустыне, где мертвые, разрушающиеся от времени и бурь, бугры саксаулов наводили на окружающую местность еще более унылый вид. Здесь и верблюдам щипать было нечего, свежего куста саксаула ни одного, а потому с прихода каравана животные все были привязаны на ночь; лошади получили немного зерна; дали зерна и баранам, которые вчера почти не ели. Вечер был прекрасный в темной безмолвной пустыне. Наши люди набрали множество сухого саксаула, сложили большой костер и подожгли его. Он моментально разгорелся; искры вырывались большими снопами и летели к темному небу; громадные языки огня, озарявшие наш бивуак и окрестную пустыню, тянулись за ними и опять моментально сокращались. Картина была красивая, необыкновенная.
   Ночь опять тихая, облачная и на этот раз довольно теплая, мороз доходил только до -7°Ц. Утром поднялись довольно рано и продолжали путь; глинистую почву не толстым слоем прикрывал неровнозернистый, довольно мелкий светложелтоватый песок. Вид местности не изменялся: те же, что и накануне, бугры с сухими саксаулами, те же полуразрушенные трупы саксаульников всюду разбросаны по дороге.
   Наконец мы увидели впереди довольно гладкую, лишенную бугров, поверхность большого солончака Дабасун-нора и на 15-й версте подошли к нему. Воды в нем не оказалось, и мы имели возможность, не обходя его, пересечь поперек по совершенно гладкой глинисто-солончаковой поверхности, абсолютная высота которой, по сделанному мной измерению, на середине солончака равнялась 990 футам. Образчик взятой почвы состоял из самосадочной поваренной соли, волокнистой, белой, загрязненной желтым илом, а верхний слой взятой с поверхности почвы состоял из тонкослоистой желто-бурой глины.
   Из Дабасун-нора монголы добывают невысокого качества соль и продают ее в Манас и другие селения поблизости к нему. Окружность площади солончака заливается временами водой с запада - речкой Холин-гол; с северо-запада иногда тоже забегают воды из ур. Мукуртай, через посредство реки Орху и озера Айрик-нор. С восточной стороны к солончаку довольно близко подползают пески Элистын-гоби. За Дабасун-нором, немного пройдя, мы встретили другой хак (солончак), тоже наполняемый иногда водами из Мукуртая и с севера из р. Кобука. Монгол говорил, что старики помнят случаи, когда этот хак настолько заливался, что с солончаком Дабасун-нором составлял одно озеро. Судя по почве разделяющего их пространства, можно думать и теперь это тоже случается, хотя и не каждый год. И этот солончак мы не обходили, а пересекли его поперек. Монгол назвал его Ихэ-хак. Далее за ним пошли глины с саксаульниками, размытые приходящими иногда сюда водами из р. Кобука, которая разливается здесь по поверхности на огромное пространство, заполняя солончаки. Здесь саксаульники более жизненные; встречаются большие кусты солянок и чернобыльников.
   Пройдя в течение этого дня около 40 верст, мы расположились перед сумерками на ночевку. Здесь наши животные имели кое-какой корм, но были обречены проводить уже третью ночь без воды, исключая собак, которые получали воду каждый день, и баранов, которым в небольшом количестве тоже давалась вода, добываемая из запасного льда, взятого из Ян-синь-фа. По словам проводника, на завтра мы должны встретить воду р. Кобука верст через семь от настоящего ночлега. День простоял тихий, облачный. Такая же наступила и ночь. Наши люди пили чай перед огромным костром, как и вчера сложенным из сухих саксаулов.
   Чтобы скорее притти на воду, мы, встав рано утром, при свете костра, напились чаю еще до рассвета и, не дожидаясь его, успели оставить место нашей ночевки; шли между кустов солянок, чернобыльников, Atraphaxis sp., стали попадаться хармыки и сугаки по глине, смытой водой, бежавшей здесь прежде из реки Кобука. Но русла этой реки еще не достигли, несмотря на то, что указанное проводником расстояние прошли; наконец увидели впереди лес и в нем надеялись встретить реку. Лес этот состоял из высоких тополей и ив. Среди леса мы встретили пашни, совершенно запущенные и давно уже не обрабатывавшиеся. Мы пришли в местность, называемую Кобук-сар. На 15-й версте пришли на русло р. Кобука, но воды в нем ее нашли; берега поросли прекрасной высокой травой. Тут же мы увидели пастуха монгола с несколькими баранами; он указал нам направление вверх по реке, на которой мы должны встретить воду через несколько верст...
   Хорошими пастбищами, сопровождавшими реку, мы прошли семь верст и вышли в урочище Шазга, поросшее тополевым лесом, среди которого стояло несколько несчастных юрт возле пашен, разбросанных клочками в большом беспорядке между дерев и прескверно обрабатываемых. Здесь имелся колодец, из которого монголы пользовались водой, ибо до сего места вода в реке еще не добегала. Мы разбили свой бивуак под тополевыми деревьями, сделав переход в 32 версты. Животных пустили на пастьбу и по очереди поили понемногу всех, что повторяли не один раз. Они пили с большой жадностью, так что их приходилось отводить силой от колодца, чтобы они не опились сразу. Корму для них было достаточно как по убранным пашням, так и по кустам.
   Встреченные нами здесь монголы живут в поражающей бедности: номадов в таком нищенском состоянии я еще ни разу нигде не встречал. Юрты их старые, продырявленные или составленные из клочьев продымленного, черного от копоти войлока, а за недостатком и последнего обложены наполовину шкурами антилоп и баранов. В одном месте я увидел жилище, устроенное в куче соломы, из которой выходил дым. Я нагнулся заглянуть в темное отверстие, служащее и окном, и дверью, и выходом для дыма из этого жилища, и увидал в черных, грязных тряпках полунагих, покрытых корой грязи, трясущихся ребятишек, жавшихся к дымному костру из аргала, понудившему меня своим едким дымом, захватывающим дыхание и выжимающим слезы из глаз, скорее вырваться на чистый воздух. Кроме дыма атмосфера этого чрезвычайно грязного жилища сама по себе была невыносима для носа, привыкшего к свежему воздуху. Я дал немного серебра, имевшегося случайно в кармане, ребятишкам и поспешил скорее их оставить. Помочь им я ничем не мог при нашем спешном движении домой.
   Здесь по Кобуку живут самые несчастные монголы; многие из них не имеют даже вовсе никакой скотины. Десяток баранов, это - уже некоторая степень благосостояния. На летние месяцы мужчины уходят на юг в Шихо, Манас, Урумчи и в промежуточные селения работниками к китайцам и дунганам, от них приобретают только дурные стороны китайской гражданственности и все их скверные и пагубные привычки: курение опиума, пьянство, игру в кости и разврат в различных видах. Все заработанные за лето деньги они обыкновенно прокучивают на месте же и возвращаются домой в Кобук-сар такими же нищими, как и ушли на заработок, с прибавлением еще болезней, заимствованных у китайцев и распространяемых дома, где они принимают ужасный характер; мы встречали многих утративших носы или с изъязвленными губами и глазами. На иных нехватает духа смотреть, так безобразно они выглядят. За очень редкими исключениями есть и порядочные люди, которые занимаются усердно дома земледелием и охотой: бьют куланов, антилоп и, как говорят, даже диких верблюдов. Эти едят лучше, вообще лучше живут и не имеют такого изношенного вида, как живущие отхожими промыслами в китайских селениях. В русские пределы эти монголы вообще не ходят ни за какими нуждами, боясь встречи с киргизами.
   В Шазга мы отпустили проводника и взяли нового до кум

Другие авторы
  • Лесевич Владимир Викторович
  • Волкова Анна Алексеевна
  • Ожегов Матвей Иванович
  • Линдегрен Александра Николаевна
  • Эмин Федор Александрович
  • Бунин Иван Алексеевич
  • Уэллс Герберт Джордж
  • Карасик Александр Наумович
  • Чепинский В. В.
  • Ермолов Алексей Петрович
  • Другие произведения
  • Венгеров Семен Афанасьевич - Примечания к "Шильонскому узнику" Байрона"
  • Федоров Николай Федорович - Об обращении оружия, т. е. орудий истребления, в орудия спасения
  • Амфитеатров Александр Валентинович - Землетрясение
  • Сумароков Александр Петрович - Мать совместница дочери
  • Фет Афанасий Афанасьевич - Сонет
  • Дживелегов Алексей Карпович - Ю. Девятова. Триумф и трагедия отечественного либерализма
  • Фет Афанасий Афанасьевич - Рассказы
  • Горнфельд Аркадий Георгиевич - Мультатули
  • Купер Джеймс Фенимор - Хижина на холме
  • Соколовский Владимир Игнатьевич - Стихотворения
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 463 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа