Розанов Василий Васильевич - Письма к Б. А. Грифцову

  

  

   Вступительная статья, публикация и комментарии Евгения Барабанова

   "Наше наследие", 1989, No 6

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Заранее приветствую Вашу книгу. Похвалы желаются, порицания не исключаются, но, в сущности, - интересен только разбор, анализ, и так сказать введение данной мысли или мыслителя в "чертеж истории", "божественный узор ее". Я думаю - это и для автора (Вас) - самое интересное. О похвалах я пошутил: в сущности - они очень скучны, а прямые похвалы (простите) даже пошлы, "безвкусны". Вообще же "ум автора" (Вас) должен сказаться в полном умолчании явной, сказанной похвалы или порицания, - и в таком разборе, чтобы уже видны были качества разбираемого и отношение к ним автора (Вас). Словом, нет лучшего красноречия, чем молчание.

   Раскрыть псевдоним в "Рус<ском> Сл<ове>" Вы вполне можете: он не тайна даже в редакции "Нов<ого> Вр<емени>", Вы угадали, что в газетах я пишу на 1/2 для хлеба (оч<ень> большая семья, дети все учатся в дорогих школах), хотя там провожу, конечно, и свое лицо. Журналами и газетами я вообще пользовался так, чтобы те или другие из сущих у меня мыслей и настроений проводить там, где они "проводимы" по составу редакции. Ведь во мне есть в самом деле консерватор и до сих пор (любовь к костромским грибам и ракам и т.д. и т.д.), и в самом деле - радикал (Добролюбов - любимейший писатель моих дорогих гимназических лет, когда я формировался); правительство я люблю за его труд, ну хоть обсаживания больших дорог березами и даже помню огромного жандарма, который жил (как муж, без венчания, но при матери жены) с красивою смуглою работницей Ульяной, - слабого здоровья, - в доме моей матери: это было, когда мне было лет 9. Таким образом "островками" привязанности мои размещены всюду. Но я думаю, больше всего я "философский анархист" в том отношении, что у меня всегда стоит "к черту" в душе о всем и вся, "о порядках и нарядах", "уставах и благочиниях" и проч. и проч., и я глубочайше личный и домашний человек. Внешность просто мне всегда (с детства) враждебна, т.к. она не достаточно мечтательна, фантастична и прихотлива. Я бесконечно люблю прихотливость, каприз - дня, жизни, идей.

   Ну и проч.

   "Сам" же я, без "приноровлений" - конечно, только в книгах, коих редактирование стоило мне такого труда, как почти и писанье, но только кропотливого и изнурительного. И особенно в трудах - "примечания": это - "моя сфера", где я весь живу... Кстати, почти окончен к выходу новый главный мой труд, и вероятно он появится эту зиму¹ (задержало разорение Пирожкова²: я должен уплатить 1000 р. конкурсу за отпечатанные 21 лист, - и не знаю, как это сделать). Ну, устал.

   Раскройте псевдоним, просто сказав, что В. Варварин = В. Розанов, и после цитат ставя (в "Рус. Сл." или "В. Варварин").

   Ваш "список" совсем полон; только еще нужно упомянуть о статье "Русская церковь" в "Рус<ской> Мысли"³, которая есть статья без конца (очень важного) из "Russen iiber Russland. Ein Sammelwerk Herausgegeben von Josef Melnik." (Франкфурт-н/М<айне>. 1906 г.), которая в тот же год была переведена на итальянский.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: Териоки 16.8.1909.

   ¹ Речь идет о книге "В темных религиозных лучах" (СПб., 1910, XYI е.), которая была отпечатана в количестве 5000 экземпляров, но запрещена цензурой и уничтожена. На основании этой книги В. В. Розановым были изданы (с большими пропусками вычеркнутых цензурой мест) две другие: "Темный лик. Метафизика христианства" (СПб., 1911) и "Люди лунного света. Метафизика христианства" (СПб., 1911).

   ² Книгоиздатель М. В. Пирожков, у которого Розанов напечатал в 1906 г. несколько своих книг. См.: В. Розанов. "К истории одного книгопродавческого разорения". - "Новое время", 1909,22 июля.

   ³ Статья "Русская церковь" увидела свет не в "Русской мысли", как ошибочно пишет Розанов, а в журнале "Полярная звезда" (1906, No 8), также редактировавшемся П. Б. Струве. В более полном виде текст статьи был напечатан отдельным изданием: В. Розанов. "Русская церковь. Дух. Судьба. Очарование и ничтожество. Главный вопрос". СПб., 1909.

  

  

   Любопытно. А "кто" и "что" Вы?

   И какой неопытный: могли бы: "Редакция "Нов<ого> Вр<емени>". Эртелев, 6.

   Во всяком случае, "дай Бог успеха"...

   <на обороте:>

   Москва Арбат 44 кв. 49

   Грифцову Борису Александровичу

   С.-Петербург

   Звенигородская д. 18 кв. 23

   Розанову В. В.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 18.4.1911.

  

  

   Ну, прежде всего Ваше и с Вашей точки зрения: жму руку как писателю, как собрат, посвящаю "ударом меча по спине" как рыцарь солдата в битве, поздравляю с окончанием труда, его напечатания, с радостью видеть 1-й труд напечатанным. Боже: что я пережил, получив первые три чистые листа от Ю. Романа ("О поним<ании>")¹.

   Ну, и так далее. "Пьем, гуляем и проч. Да будут Вам светлы воды Venezia и да не очень пахнет Canal grande².

   Теперь мое.

   Личное. Бесконечное спасибо за труд, прилежание. Меня "зарежь" - не стал бы перечитывать своих 15 книг. Так и не нашел (потеряв ссылку), где я сказал: "Душа есть феникс..."³ А правда хорошо. И верно.

   Но вот - критика. И уже Ваше и мое:

   Труд этот есть труд, а не вдохновение, т. е. Вы "посвятились" в труд именно, а не во вдохновение. Для Вас это ужасно жаль, и можно ожидать только лучшего, если Вы будете все снаружи холодеть, а евнутри разгораться. Ледяная вода и металл в нее льющийся - лучшая "обстановка" для писателя. Для этого лучше бы, чтобы на В<ас> напали, В<ас> осмеяли; "дали по морде" (Струве)⁴: вот это и есть та "холодная вода страдальчества", без которой почти не выходит и не может выйти писателя. Тут соотношение:

   Ведь и "позитивизм", В<аш> противный, не столько противен по доктрине (пусть она и 5 коп. стоит), сколько морально. Все печатался в журналах с 15000 подписки, покраснел от удовольствия, а наконец и спился сдуру.

   Затем "молодость" не так проглядывает в книге. Я только думал: "Ах, зачем он со мною лично не знаком: все эти страницы он под другим освещением бы написал, зная он просто меня лично". Но через статью проходит одна нить: страдальчество, личная драма. Вот это так. Все остальное пишу по секрету. Я не "мужик", а скорее девушка, робкая, застенчивая, не любящая мира, скромная; любящая тишину и уединение. В сущности - монахиня. Всегда была у меня ужасная жажда мира, гармония с другими. Как у старых священников я любил целовать руку, это в 27-35 лет, когда "бофферы" носили бомбы и давали плюхи профессорам.

   Вот. Если хотите - ничего русского, ничего от "русских обстоятельств": и вместе - "костромской патриот". Люблю свой Баровков пруд⁵. Жили в бедности, нищете.

   Учиться всегда ненавидел, в гимназии, университете. И в сущности никогда не учился, делал только "вид" ("Весы": "Мечта в щелку")⁶.

   Женитьба... Ужасное несчастье. Прямо огненная мука, позор, унижение. 1-ая жена моя какая-то "французская легитимистка", на 18 лет меня старше, талантливая, страстная, мучительная, я думаю - с психозом, который безумно меня к ней привязал.

   Разошлись в момент выхода "О понимании" (1886 г.). Книгу я писал, часто уходя от мучительницы в "гостиницу Дудина" (Брянск). Разложу листочки - и пишу. Все "О понимании" написано со счастьем.

   Итак: кроткая девушка Василий.

   Встреча с теперешней женой Варюшей. "Глубокая христианка" (определяли ее здесь, в Петербурге, узнававшие ее). Она меня всему в Боге научила, не словом, но показав как она есть. У нее это врожденное. Ее душа вечно встревожена и молится; полна предчувствий (форменно - она ясновидящая, по знанию будущего и окружающего далекого), и - практичная: бережет каждый мой рубль (сама - совершенно бескорыстная). Из духовной прелестной семьи.

   Мы потихоньку обвенчались. Пошли дети, 5⁷. Бедность, нужда, "до ада". И все дети - чужие, не наши, с фамилиями "Ивановы" и "Николаевы"⁸. Мало-помалу (не от меня, а кажется через Рачинского) "наше положение" стало всем известно, Победоносцеву, митрополиту⁹. И все меня любили, уважали. Но никто не раскрыл рта, чтобы были не "Николаевы" дети, а "Розановы".

   Ну, а я "мыслитель"...

   Мое положение и стало для меня "ньютоновым яблоком"; из "случая", каких "сто на дороге", но со страшною силой почувствованном ("нежная девушка, монахиня"), я - через 8 лет размышления разгадал тайну христианства, и наконец вот-вот теперь, эти 2 года -1-й в истории цивилизации разгадал Личную Тайну Иисуса и узнал 1-й в человечестве: "кто Он" или "Кто он"... Я думаю, это прямо неизмеримо. Таким образом при посредственных способностях и всей слабости девушки; все так сложилось во мне и вокруг меня, что... нежность-то и преобразовалась в "утонченнейшую ярость", а кротость - в "храбрость курицы", кидающейся на повара или Повара, хотящего зарезать ее цыплят. И...

   Курица пошатнула весь столб христианства. Я совершенно точно знаю, что после моей "" сейчас же религия начнет меняться, преобразовываться. Что христианство не выдержит, и не может выдержать "напора" робкой курицы или разъяренной девушки, и когда мне "", то в то же время мне победа, а "" всему теперешнему теизму, ну а с ним и культуре.

   Но чтобы все это произошло, нужно было мне быть именно "костромичу", "простецу", "девушке". 1000 и даже 1000000 Байронов, ничего бы не сделало с христианством. Не та категория. Злом Иисуса не укусишь. Но поразительно, что он от добра - повалится, и тут раскрывается, что Он - не добр. "Эврика", эврика - Он не благ!". Кто первый это открыл - повернул столб мира; кто это 1-й в себе почувствовал, ощутил, до великого страдания, но именно в простоте ясной и спокойной души - прямо начал новую цивилизацию.

   Вот откуда моя забота "о священническом совете при Епископе": не мое поле - но я и на нем работаю, как христианин, как Микула Селянинович, как мужик. Просто - я добрый человек, работающий "и на врагов". Даже христианам, моим врагам - работаю по крупице. Я-то христианам "устраиваю маленький развод", устраиваю "совет при епископах": а христиане, зная, что я религиозный и простой и добрый человек -не могут мне отдать моих 5-х детей, никакого им зла не сделавших, как и я им не сделал никакого зла, а моя добрая жена умела только молиться. "Темный Лик" - он в костях моих зазвенел, он в костях моих зажег темное пламя; он потихоньку меня жалит, и наивная (я и наивен) закричала:

   - Темный Лик! Темный Лик! Люди, смотрите - среди вас Темный Лик; он только делает вид, что плачет - он ни о чем не плачет, и Ему вы просто все не нужны, вы все жертва Его, бегите от него...

   - "Горы, падите на нас! Холмы, покройте нас!..."

   Ну, устал. В 2-х газетах работаю и с любовью (это Вы прекрасно угадали, и спасибо) зарабатываю хлеб для "дома" (с прислугою) из 9 человек. Таким образом:

   Жму руку. Целую. Спасибо.

   Работайте и пробивайтесь к успеху (не к славе, черт с ней, а кзначению, интересу etc.).

   В письме В<ашем> слова о "тихой мудрости" показывают совсем другую структуру мировоззрения в Вас, более зрелую, чем в статье, где:

   Но ведь это угар, который через 2 часа проходит.

   Etc.

  

   <приписка на 1-м л.>:

   Леонтьев мне прислал со своими поправками этот "Анализ"¹¹, но какой-то друг-подлец ее у меня (в Полн. собр. Соч. К. Л-ва, один переплет) утащил.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 24.4.1911; письмо на бланке редакции газеты "Новое время".

   ¹ Ю. Роман - совладелец московской типографии "Э. Лисснер и Ю. Роман", в которой печаталась первая книга Розанова "О понимании" (М., 1886). Розанов сохранил письмо Ю. Романа от 23 августа 1885 г., в котором сообщалось о начисто отпечатанных трех первых листах и о посылке четвертого корректурного листа.

   ² В Италии Розанов был в 1901 году; свои впечатления он описал в имевшей большой успех книге "Итальянские впечатления" (СПб., 1909), несомненно известной и Б. Грифцову. В заметке "Золотистая Венеция", вошедшей в эту книгу, не раз упоминается и Canale Grande.

   ³ "Каждая душа есть феникс и каждая душа должна сгорать; а великий костер этих сгоревших душ образует пламя истории", - цитата из книги Розанова "Около церковных стен" (т. 1, СПб., 1906, с. 195), которой Грифцов ("Три мыслителя", М., 1911, с.20) иллюстрирует свой тезис о творчестве "каждого человека и самого Розанова".

   ⁴ Речь идет об уже упоминавшейся статье П. Б. Струве "В. В. Розанов - большой писатель с органическим пороком" (см. прим. 29 к "Смертному").

   ⁵ Рядом с этим прудом находился домик Розановых в Костроме.

   ⁶ Имеется в виду автобиографическая статья В. Розанова "Мечта в щелку". - "Весы", 1905, No 7.

   ⁷ Кроме умершей в младенчестве дочери Нади, у Розановых было четыре дочери и сын: Татьяна (1895-1975), Вера (1896-1920), Варя (1898-1943), Василий (1899-1918), Надя (1900-1956).

   ⁸ См. прим. 38 к "Смертному".

   ⁹ В. Розанов сам подробно рассказывал о своем семейном положении обер-прокурору Святейшего синода К. П. Победоносцеву и петербургскому митрополиту Антонию.

   ¹⁰ Статья В. Розанова под таким названием первоначально появилась в газ. "Новое время" (1902, 6 июля) и затем была перепечатана в первом томе "Около церковных стен".

   ¹¹ "Анализ, стиль и веяние. Критический этюд о романах гр. Л. Н. Толстого" К. Н. Леонтьева впервые опубликован в "Русском вестнике" (1890, No 6-8); в 1911 г. этюд вышел в отдельном издании, а в 1912 - в восьмом томе Собрания сочинений К. Леонтьева.

  

  

   Я Вас нечаянно обидел, Грифцов?

   - Тем, что сказал, что В<аша> книга есть "работа, а не вдохновение". Но слишком много выписок, что и сообщает вид работы, ссылок, "справок с прежним" (вытащили на свет мою "О монархии"¹: я ее очень любил, и очень б<ыл> рад, что Вы на нее указали: но за давностью - почти сам забыл: это же археология и археологический метод).

   Книга написана, конечно, страшно горячо, с увлечением, но тут опять сыграла роковую роль Ваша молодость: все "нами" занимаетесь, а своей души не конструируете. Точно в Вас есть одна t® (температура): но ведь есть, конечно, и мысли. Они не видны. Видно только, что у Вас "душа в пятки уходит" от разных "ужасов", особенно охвативших Шестова². Мой друг Столпнер³, человек старого и даже древнего ума, коему я послал Вашу книгу, сказал о ней: "В ней все-таки много верных замечаний, также и о Вас - напр<имер> метких высмеиваний Вашего прожектирования. Но он слишком отдался Шестову. Шестов - вовсе не критик. Ш<естов> обо всех писателях пишет одно и то же и одним тоном, что нелепо: в сущности, он пишет не о писателях, а только о себе, раскрывает себя". Я думаю, это верно.

   Ну, сердитесь - не сердитесь, я Вам пошлю мой "Лунный свет".

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 6.5.1911; письмо на бланке редакции газеты "Новое время".

   ¹ В. Розанов. "О монархии (Размышления по поводу панамских дел)". - "Русское обозрение", 1893, No 2. В своей книге "Три мыслителя" Грифцов приводит цитаты из этой ранней статьи как примеры "странного издевательства над самим собой" Розанова: "То ли отчаянный цинизм, то ли просто отчаяние" (с.40-43).

   ² Шестов (Лев Исаакович Шварцман; 1866-1938) - философ, идеями которого был увлечен не только молодой Грифцов, но и многие из его поколения, в частности А. Закржевский, Ф. Куклярский. Розанов посвятил Л. Шестову две статьи: "Новые вкусы в философии" ("Новое время", 1905, 17 сентября) и "Два слова в защиту Достоевского как человека" ("Русское слово", 1906, 22 февраля).

   ³ Борис Григорьевич Столпнер (1871-1967) - философ; сотрудник "Еврейской энциклопедии", многие годы близкий друг Розанова; острую полемику со Столпнером см. в статье Розанова "На лекции о Достоевском" ("Новое время", 1909, 4 июля).

  

  

   Был оч<ень> рад получить В<аше> письмо, Грифцов: я б<ыл> в самом деле испуган, что обидел Вас: 1) Вы же потратили несколько лет на труд обо мне, и каким было бы свинством обидеть такого человека. И справедливо ведь то, что напр. я "исключен из внимания публики" (о чем не очень сожалею, ибо оно развращает), и Вы книгою сделали чрезвычайно много. Написана она собственно и хорошо. Но уж очень молода, и мне в 55 лет это несносно.

   N. В. Вы влечетесь к ужасам: они есть, но гораздо страшнее, и в жизни, и в мысли, но совершенно просты "по физиономии". Помните: и настоящий черт, единственно настоящий и единственно страшный, есть "приживальщик" ("Черт" Фед. Карамазова), кажется с цилиндром и конечно с галстухом. А те, "в плащах" - просто фантазия. Ну и проч. Поймете сами.

  

   Все В<аше> письмо хорошо по тону и по мысли, и, очевидно, Вы сами уже вышли из того "озера мысли", которое составляет В<ашу> книгу. И слава Богу, и в добрый путь.

  

   Снесся с кем нужно:

   если не позднее 30-го июня пришлете статью о повестях Леонтьева, то "типография еще может справиться, и она пойдет в сборник¹, если же позже - то статья пойти не может, ибо матерьял для сборника уже весь сдан и первые листы отпечатаны будут на этой неделе". Адресовать можете хоть мне. "Статья очень желательна". Ну - в путь (литературный и житейский).

   Порадовали, что и "вышли из Шестова". Нужно быть "другом своих друзей" - и ни у кого - в подчинении. Это просто смешно и недостойно человека; я делаю только исключения для таких как К. Леонтьев, под обаянием (но отнюдь не в "подчинении") был сам несколько лет. Он меня жег огнем и очаровывал благородством (скорбная привязанность ко всему отвергнутому).

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 13.5.1911; письмо на бланке редакции газеты "Новое время".

   ¹ Речь идет о книге "Памяти Константина Николаевича Леонтьева. Литературный сборник" (СПб., 1911), где была напечатана статья Розанова "Неузнанный феномен". Очевидно, статья Грифцова опоздала; но в майской книге "Русской мысли" за 1912 г. появилась его библиографическая заметка на ту же тему. Спустя год в том же журнале была напечатана большая работа Грифцова "Судьба К. Н. Леонтьева" (1913, кн. 1-4).

  

  

   Я Вам давно хотел писать, милый Гр<ифцов>, и до Р<ождества> и после, к Н<овому> Г<оду> - и нравственно нужно было... но, нет грешней меня человека. Совсем развалился и м<ожет> б<ыть> отчасти посвинел. Дело в том, что меня все клевала мысль, что Вы без работы и нуждаетесь, кое-что из слов Ваших у меня дало повод это думать. И у меня б<ыла> душевная забота протолкнуть Вас в "Р<усское> Сл<ово>", но останавливали слова Дорошевича¹, когда я думал туда же пихать проф. Тареева²: - "Да куда же девать, забито всё"... Везде забито - и это ужасно. Ну, а теперь меня выперли из "Рус<ского> Сл<ова>"³ (Мережковский и Философов: aut⁴ мы aut Варварин). Ну, черт с ними... Может быть не пришлете ли в "Н<овое> Вр<емя>" рецензии, - там совершенного идиота Бурнакина⁵ втер Буренин⁶. Но Бур<енин> - сила; у меня силы нет. Вообще же, мне неприятно Вас оспаривать, но о "Н<овом> Вр<емени>" Вы представления не имеете. Этот "Фигаро" на самом деле есть растянувшийся русский мужик, он - и с плутоватостью, и немного пьян, весь растрепан: но (чему Вы не поверите) он имеет (ну, - не всегда, то часто) золотое сердце, глубокую простоту, и (для меня дорого) бесконечную любовь к России, in re⁷, в земле, торговле, в правительстве (без малейшей подделки; клянусь Вам) просто во "всей ораве", "везущей воз".

   Ну, Вас не переубедишь, и знаю, что уж рассердились. Но (Вы молоды): не верьте литераторам и о чем шумит литературная улица. Умрем: все откроется.

  

   Не сердитесь...

   Кроме посылаемого, есть 3 экземпляра - и след<овательно> это почти уника. По использовании пусть вернет Вам. Это от меня Вам подарок. Все-таки сохраните и м<ожет> б<ыть> в библиотеку со временем.

   4 часа ночи.

   Прощайте. Жму руку. В. Розанов.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 9.1.1912.

   ¹ Влас Михайлович Дорошевич (1864-1922) - журналист, с 1902 г. фактический редактор московской ежедневной газеты "Русское слово".

   ² Михаил Михайлович Тареев (1866-1934) - профессор Московской духовной академии, проповедник идеи "христианской свободы", автор четырехтомного труда "Основы христианства" (Сергиев Посад, 1908). В 1908-9 гг. находился под угрозой увольнения из Академии за свое "либеральное" истолкование христианства. С 1905 по 1913 гг. Тареев и Розанов состояли в переписке.

   ³ Розанов сотрудничал в газете "Русское слово" с 1905 года по ноябрь 1911 (последняя его статья "О происхождении некоторых типов Достоевского" вышла 15 ноября).

   ⁴ aut (лат.) - или.

   ⁵ Анатолий Андреевич Бурнакин (7-1932) - поэт и критик, с осени 1910 г. постоянный сотрудник газ. "Новое время".

   ⁶ Виктор Петрович Буренин (1841-1926) - критик, поэт и драматург, сотрудник "Нового времени".

   ⁷ in re (лат.)- в деле, в отношении.

  

  

  

   Спасибо за такое теплое письмо. Будете дальше жить и увидите, что ничего нет значительнее, как встреча... ну, с "ладным человеком", патетически же: добрым человеком, хорошим человеком. Ничего столь интересного, столь привязывающего к земле, сама "женитьба" (перелом судьбы) - только одна из таких встреч.

   В старости как это чувствуешь: что вся жизнь - встречи. И пожалуй, мы рождаемся для встреч.

   А пишу к тому:

   Познакомьтесь Вы (в Москве) с Руссовым¹. Какой-то странный и, мне кажется, несчастный человек, тоже идейно мятущийся, ищущий, презирающий, негодующий, и словом "оскорбленный в сердце идеалист". Что-то мне говорит, что Вам нужно встретиться. Что-<то> в Вас есть сходное, особенно в умственном состоянии теперь. Мне тоже ужасно хочется ему написать эту зиму, но "руки висят" и чернильница - адово дно.

   Адрес его (года 1 1/2 назад): Москва, Средняя Пресня, д.3/5.

   Спасибо за слова о Н<овом> вр<емени>. Это ужасно трудно быть так мягким, как у Вас сказалось в письмо. Но Вы, дорогой, тут ничего не знаете фактически и просто поверьте мне, что я же не лгунишка, а я больше не буду надоедать. "В будущем все откроется", и все получат "по заслугам".

   Жму руку. По-моему Вы совсем "в хороших путях."

   Ломка, тоска, недоумение, "скрежет зубов" - судьба Ваших годов. Я после университета стоял на мосту над Москвой-рекой. "Кому нужен кроме этих холодных вод". Сознание своей ненужности - ужасно! А - выжил.

   <приписка сбоку:> Если Руссов переменил адрес - пошлите открытку в адресный стол.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 14.1.1912.

   ¹ Речь идет о Николае Николаевиче Русове (1883-?) - прозаике и литературном критике. О его романе "Любовь возвращается" (М., 1913) Розанов поместил рецензию в "Новом времени" (1913, 10 февраля); в другом романе Русова - "Золотое счастье" (М., 1915) - описывается его встреча с В. В. Розановым.

  

  

   Что, милый Грифцов, Вы мне не ответили? Живы ли и здоровы ли? Если сердитесь на меня - "плюньте" (т. е. перестаньте сердиться), "не стоит". Что делаете, думаете, где работаете? Буду благодарен за ответ: Звенигородская, д. 18 кв. 23.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 20.2.1912.

  

  

   Взял у дочурки "Три мыслителя" (утащила, и я думал - пропала): и захотелось сказать Вам 2 слова.

   Спасибо Вам бесценное за внимание - Вам, именно сознающему свою (Вашу) одинокость и бесприютность в мире, и труд и его ясность, и вечное "денег нет", "денег не хватает" - от такого же по одинокости, а долгие годы (1893-99) прожившего и прямо в ужасе от "денег нет". И больше ничего. Просто захотелось сказать 2 слова, обнять и заочно поцеловать. В. Розанов.

  

   Что в самом деле за судьба в литературе: ум есть, идеи есть, честность: да кто же скажет, что "Сумерки просвещения"¹ и "Семейный вопрос в России"² не суть честнейшие русские книги: что же это за судьба и главное отчего это! - что просто даже самое имя "Розанов" - nomen ignotum³ в самой яркой и читающей части России, вечной "молодежи". Что это, трафарет? "Подавай не меньше Герцена".

   Да я не могу a la Qerzen: не по силам, а по вкусу не могу. Мне понятнее и симпатичнее студенческая курилка и проститутка, чем миллионер, делающий в безопасности революцию.

   Ну, Бог с ними. А люблю-то я только стариков (опыт жизни) и молодежь: "служебная Россия" абсолютно не интересна для меня, "не содержит в себе никакого числа" (Пифагор).

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 1.4.1912.

   ¹ Сборник статей В. Розанова по вопросам образования, изданный П. П. Перцовым в 1899 г. В своей книге "Три мыслителя" Грифцов высоко оценивает систему педагогических принципов Розанова, но высмеивает его практические предложения.

   ² Книга В. Розанова (Т. 1-2. СПб., 1903); в работе Грифцова этот фундаментальный труд, которым Розанов всегда гордился, оставлен без внимания.

   ³ nomen ignotum - (лат.) неизвестное имя.

  

  

   Тигранов¹ - совсем мальчик, лет 23-26, и нет 30. 1/2 перс, 1/2 русский; матовое, смуглое лицо. Весь "полон решпектов", но на самом деле железно тверд в себе, спокоен. Не ищет казаться умным (почти главный признак ума). Жестоко отрицает национализм - персидский, русский, всякий. Все мелочи? Но у меня на исключительный ум есть какой-то "глаз", и я помню, что когда он у меня был, не только я его не "вел в поводу", а скорее он меня, без усилия, "вел в поводу": а - мальчик. Что-то достойное, серьезное и смеющееся. Черт знает. Неуловимый талант: так мне показалось. Это б<ыло> вскоре после удара жены², и я еле-еле смотрел на него и слушал.

   Поразительно, однако, глубоко Флоренский, Рцы и Шперк: я не умел ничего о них выразить. Черта: все не искали казаться умными, начитанными, etc., и все входя с Вами в общение - ничего не навязывали: но жадно ловили всякий листочек, всякую ниточку из реального мира, из Ваших наблюдений или мыслей о реальном, что помогало бы уяснить реальное же. Пафос цели - реальный мир, даже реальные "мелочи"; метод, путь опять, пожалуй, в подробностях реальный, но в целом - в высокой степени идеальный и даже мистический. Не умею объяснить. Нужно видеть.

   Спасибо Вам за такое любящее, поддерживающее письмо. Тут дело не во мне: а как-то страшно, за все будущее русское страшно: "ничего не надо, кроме Вербицкой и философии от Леонида Андреева до Павла Милюкова." Вот это ужасно страшно. Где Киреевские, Герцен (даже), их задумчивость и глубина. Вот это "всеобщее обучение", перешедшее во "всеобщую литературу" и наконец "всеобщее мнение", это Ужасное Безликое - оно ужасно, ужасно. О, как это предзнаменовательно, что из "просвещенных Афин" Платон ушел за город - в Академию. Я вырос в нищете (и как безумно люблю теперь - а тогда было страшно - свое детство): мне ли переходить в "аристократические тенденции"? Да никогда! Но и оставаться с охлократией от "Леонида Андреева до Вербицкой" - не могу и душа не выносит. Куда же деться??? Вот это страшное культурное "иди на мостовую", духовное - "нет тебе дома, и дна и покрышки" - оно ужасно. Как я ни прячусь в одиночество и 1/2 это есть пафос души; все же 1/2 живет с людьми.

   Не знаю что делать.

   Ну, устал - прощайте. "Р" - Репин³, Р - замазка, чтоб он не мог ну хоть придраться и написать ругательного письма. Того студента (о кот<ором> писали) целую в голову, когда он заснет на своей постельке "калачиком". Дай им Бог (юнош<ам>) всего доброго. Кое-что я поразительное в них видел (по самоотвержению и самоотречению). А это пафос вечного.

  

  

   Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 5.4.1912.

   ¹ В основной своей части настоящее письмо является ответом на неизвестный нам отклик Грифцова о новой книге Розанова "Уединенное". Фаддей Яковлевич Тигранов, свящ. Павел Александрович Флоренский, Иван Федорович Романов (1856-1913), Федор Эдуардович Шперк (1872-1897) - все эти имена соседствуют не только на странице письма, но и на страницах "Уединенного": "Трех людей я встретил умнее или, вернее, даровитее, оригинальнее, самобытнее себя: Шперка, Рцы и Флоренского... Мне почувствовалось что-то очень сильное и самостоятельное в Тигранове (книжка о Вагнере). Но мы виделись только раз, и притом я был в тревоге и не мог внимательно ни смотреть на него, ни слушать его. Об этом скажу, что "может быть даровитее меня"... "(В. Розанов". Уединенное". СПб., 1910, с. 227-228).

   ² Здесь Розанов договаривает слова, сказанные в "Уединенном" (см. прим. 1) о встрече с Тиграновым ("я был в тревоге"): речь идет о параличе Варвары Дмитриевны, случившемся 26 августа 1910 года.

   См. "Уединенное" (СПб., 1912, с. 39-40). Позднее Розанов для всех раскрыл это сокращение фамилии И. Е. Репина во втором коробе "Опавших листьев" (с. 455).