Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений

sp;    С праздником! Милый Иван!

   Сегодня воскресенье, - я была в церкви, католической, правда, но все же приятно. Чудесное утро... солнце. Слушала орган и смотрела на... Девочку-Матерь, всю в солнце... белокурая, в легкой голубой тунике, в тяжелой золотой короне. Она была все время в свете. Чудесная. Удивительно проста, невычурна, красива, не похожа на обычные Ее изображения в деревенских храмах.

   А то еще есть у них здесь _н_а_ш_а_ икона Страстной Божьей Матери, - та, что украли во время крестовых походов у православных католики. Копия с нее.

   Я забегаю иногда в капеллу к ней, поставить свечку, взглянуть в _н_а_ш_ Лик, византийского письма. Всегда свечи, цветы, двери открыты. И на душе теплей и тише. Я пишу тебе коротко и четко, чтобы не утруждать больной твой глаз.

   Был ли доктор-специалист? Что нашел? Лучше ли? Берегись ветра и пыли. Могу себе хорошо представить, как тяжело тебе в сумерках, без света. Я буквально страдаю от темноты... тоска поднимается... думаю похожа на ту, от которой начинают выть собаки.

   Потерпи же несколько дней. Я не знаю, продолжаешь ли ты на меня дуться... думаю, что да, - писем нет от тебя. Знаешь, на все твои обвинения мне, я скажу тебе только одно... и навсегда:

   "Бог правду видит". А ты?..

   Как хочешь! Не видишь? Не хочешь видеть! Я не хочу никаких "трещин" - не углубляю! Буду писать тебе, несмотря ни на что, часто, по возможности каждый день. Чтобы все, что устранимо, - устранить из "причин" твоего раздражения на меня... Ты знаешь, как мне дорог твой покой...

   Сегодня я с такой остротой почувствовала радость от православия!! Невыразимо! Ну, Бог да хранит тебя! Будь здоров и бодр. Оля

   [На полях:] Exprès я не могу посылать отсюда, - запрещено. Сама читала. Я посылала все же из Утрехта, бросая просто в ящик, - м. б., это имеет значение для контроля?!

   Раскрыла, уже запечатанный, конверт.

   Ванечка, родной мой, любимый, душенька моя, все сердце у меня за тебя истомилось, душа изныла. Не могу я больше... Ты так мучаешь себя. Не надо. Поверить все не можешь мне, в искренность мою? Что же мне делать? Я не пишу много, я берегу твой глазок. Но мыслями я тебе говорю так много... Я все время с тобой!

  

   Письмо осталось еще до утра. Не смогла идти на почту.

   Ночью я видела страшный сон.

   И... дивный. Тебя видела. Не буду о нем писать подробно, - берегу твой глаз. Запишу его, пошлю после, когда тебе будет можно.

   Коротко: видела я "Степное чудо"!!²⁸

   А ты? Ты бил меня! Ужасно было больно. Проснулась с болью в том месте. И вот и днем все больно. Что это? Хочу спросить тебя я только, Ваня: написал ли бы ты _т_е_п_е_р_ь_ так же твое "Степное чудо"? Тот ли ты, что и тогда?

   И "Свечку" бы написал? Или... (страшно подумать)... нет?

   Я в ночи поклонилась твоему "Степному чуду" и... всему, тогдашнему. Ответь мне коротко (не мучай глазик): "написал бы", "не написал бы". Я... Ваня... смертельно мучаюсь душой и сердцем.

   Не знаю, что-то будет...

   Зачем казнишь меня? Пиши. Не надо уставать, а только хоть одно словечко, хоть "2 строчки"! А я так ждала твоих ответов на мои 3 exprès. Ты не хочешь ответить? Или после?

   [На полях:] Целую тебя нежно и отчего-то плачу. Оля

   Писем от тебя нет.

  

  

   24/25.XI.41

   Милый мой глазочек,

   Как ты себя чувствуешь? Мне очень все время тоскливо. Ты не пишешь, - не знаю "наказываешь" меня (но за что же?) или глаз не позволяет. Не знаю, получил ли ты наконец мои письма. Можешь ли _с_а_м_ читать мои? Я буду писать так, чтобы тебе их кто-нибудь мог и посторонний прочитать. Потому не удивляйся, что на "Вы" и т. д.

   Я не хочу, чтобы ты утруждал себя чтением, и хоть один лишний день дальше бы из-за этого страдал. Я страшно о тебе тоскую.

   Почему ты мне не веришь?

   Если бы верил, то не страдал бы теми мыслями, которые ты себе выдумываешь. Так, как тебя, я _н_и_к_о_г_о_ не любила. И... даже 10 л. тому. Нет. И тогда не любила _т_а_к, хоть и думала, что сильнее - нельзя.

   Целую тебя, люблю и молюсь. Твоя Оля

  

  

   25.XI.41     12 ч. ночи / 26.XI

   Дорогой Иван Сергеевич!¹²⁹

   Очень удручена Вашей болезнью глаза. Как Вы себя чувствуете? От Вас давно нет писем. Будьте же так добры, попросите того, кто вам прочтет это мое письмо, черкнуть мне хоть 2 слова, о Вашем здоровье.

   Представляю себе, как томительно Вам... Часто мысленно с Вами. Если Вам это доставит хоть какое-то развлечение, - то буду писать Вам очень часто. Придется уж злоупотребить любезностью того, кто их прочтет.

   Я с радостью бы навестила Вас, почитала Вам, отвлекла бы Вас от грустных мыслей.

   Ужасно, что вам вреден свет, чтение и т. п. Чем же и день-то наполнить?! Ну, верю, что скоро пройдет! Не падайте духом!

   Перечитываю Ваше последнее письмо... и все открываю новое и новое. Я не поняла всего сначала. О сестре Сережи¹³⁰ Вы не совсем верно думаете. Она все дни, и "ноябрьские", - в думах о своем далеком. Она очень страдает все это время. Я это хорошо знаю.

   Я читаю и перечитываю ваши книги. "Солнце мертвых" принимаю совсем особенно. "Про одну старуху", "Степное чудо" я несколько раз уже и раньше читала. Обожаю эти книги. А "Няня из Москвы" какая прелесть, а "Свет Разума"? Я бываю прямо "восхИщена", когда читаю Ваше. Теперь Вы вероятно из-за болезни не будете долго писать "Пути Небесные". Как это жаль! Молюсь, чтобы Вы скорее выздоровели! Черкните же мне, что с Вами! И можете ли читать мои письма сами? В последнем Вашем письме Вы сообщили, что газету не можете читать сами. Как мне больно за Вас! Я все время провожу в том, что пытаюсь утешить Сережину сестру, но плохо это удается. Она совсем издергалась. В субботу собираюсь поехать в Утрехт. Будут готовы "глаза". От М[арины] К[вартировой] мне все еще нет ни строчки. Я просила ее еще 28-го окт., и все не отвечает. От одной моей маленькой приятельницы (моя бывшая воспитанница¹³¹) я знаю, что за это время запретили посылать фото из Берлина. Неужели это верно?! Была бы тогда непростительна такая неисполнительность со стороны М[арины]. Вы ей писали?

   Дорогой Иван Сергеевич, ради Бога, лечитесь, исполняйте все, что скажет доктор, берегитесь! И... обязательно черкните, или попросите кого-нибудь написать мне о ходе Вашей болезни.

   Сообщите, когда сможете сами читать мои письма. Я напишу тогда больше и кое-какие "рассказы". Я ничего писать не могу, хотя в душе очень много разных тем. За последние дни опять пошла серия мигреней, давно было прошедших. В Берлине я часто ими мучилась. И вот теперь опять, хотя еще терпимо, могу переносить на ногах.

   Погода почти весенняя эти 2 дня. Сейчас пошел дождь, теплый, как в апреле. Ну, всего Вам доброго! Будьте здоровы! Господь да хранит Вас! С самым душевным приветом, искренне Ваша О. С.

  

  

   26.XI.41

   1 ч. дня

   Светлая моя церкОвка, только что из центра Paris. Достал для тебя Тютчева - получишь. И - еще что-то. Это - не хмурься! - для твоей "душки". Только бы дошли. На мой случайный вкус - "Apres l'ondie" - "после ливня". Ты знаешь - я люблю ливни и давал не раз: в "Истории любовной", в "Богомолье", в "На пеньках". И все - по-разному. Так вот, это после моего "ливня"... писем. Но он не прекратился: сердце все занято тобой, - надо же ему умыться! Сразу всего нельзя послать, т. к. у меня есть еще "L'heure bleue" и "Muguet" - ландыш. Любимой тобой марки. Не смей гневаться глу-пенькая моя, голубочка. Мне это маленькая радость. Вышлю в другой посылке. И это, в сущности, - "твоя от твоих", мне давно ничего не стоит. Еще попробую - и тоже на Сережу, - маленькую баночку чудесного меду, с полей Sent-Genevieve des Paris, с русской пасеки, чистейший! и какой же душистый - ну, прямо, ты! Я тебя пью с вечерним чаем. Ро-зы! Твои щечки, бледненькие. И еще - селюкрин. Непременно ешь, с перерывом после каждой коробки в 5-6 дней. Увидишь, как окрепнешь. Для твоей работы! Спал чудесно. И, засыпая, так нежно, до истаивания сердца, - все о тебе, все о тебе! Твой глупый Ваня

   [На полях:] Я - в "норме" - и никаких болей!

   Очень есть хочу, - пирую - курицу прислали.

  

  

   26.XI.41

   3 ч. дня

   Видишь, Олечек, я хочу тебе переслать по возможности все "тона" Guerlain'a, чтобы ты могла выбрать для себя лучшее, - ты, капризна. Есть у них: coque d'or, sous le vent. Vega. Vol de nuit. Jasmin. Shalimar. Djedi. L'heure bleu (есть уже у меня), Zin. Mitsouko. Jicxy. Pois de senteur (должно быть хорош, я очень - люблю душистый горошек) Cour de Russie (вот чертовщина!), да м. б. это о "[1 cл. нрзб.] коже русской" - Lavande! Violette. Muguet (есть уже) и Apres l'ondie - посылаю сегодня, да еще не знаю - пойдет ли. Мне недавно Cheff de bureau de Post {Заведующий почтой (фр.).} говорил - можно. Мед (посылаю) такой же ароматичный, сладкий, как чьи-то губки. Погода мутная, но мне светло, я, оказывается, барометр хороший. Тютчева - [редкость] добыл тебе, едва нашел, - да еще в переплете. Пошлет магазин на днях. Я помечу крестиками стихи, связанные с любовью к Денисовой. Но трудно все установить, есть безвестные. Целую глазки. Твой И. Ш.

   [На полях:] Ласточка, пиши!

   Я себя знаю: сейчас я могу писать - дрожу, и - любить.

   Очень хочу писать роман. О, как люблю! Все ярче. Готов..!

  

  

   26.XI.41

   Ванечка, родной мой, солнышко ясное, - я так страдаю. Болен ты? Сердишься? Писем от тебя нет. Я изнемогаю, - именно изнемогаю. Могла бы написать: "умираю", но... я все еще "живу"... т. е. "дышу и двигаюсь". Да, "живу"! Пишу открытку, чтобы ты сразу мог увидеть, что сможешь (м. б.?) сам прочесть.

   Остальные письма не утрудят тебя, - их можешь дать прочесть! Как это ужасно - не мочь тебе и писать, когда же ты сам сможешь читать???? Ванечка, ты сердился на меня (за что?). Прости, прости меня за _в_с_е, чего и не знаю. Я тебя никогда не хочу обидеть! Я же не могу этого! Как я тебя целую, крещу, люблю. Молиться не могу. Я вся - тревога. Вчера в 11 ч. ты тосковал? Я - ужасно!

   Твоя Оля

  

  

   27.XI.41

   2 ч. дня

   Ольгунка, будь покойна, я совсем здоров. Не - [хотел] {Открытка повреждена.} писать о глазе, - как проскочило?! Все прошло. Напишу подробней. Получил письма 20.XI и от 21.XI¹³² - о твоей муке-свадьбе. Ножки твои целую, - поверь, я не могу мучить тебя! Так любить - и мучить! Получила ли письмо, где говорю, что ты - "от Церкви"? О - твоем роде, о тебе, созданной веками? И еще - о "Восточном мотиве", - просил тебя пробовать писать? И еще - о 1-й главе "Путей Небесных", - рассказывал тебе содержание. Все напиши, я не знаю, какие письма получила. Да, 15-го ты тревожилась о моем здоровье. Ясновидица! Ты будешь радостна от exprès 26-го XI¹³³. 25-го и 26-го я был - весь в тебе, в неизъяснимой нежности! Я совсем здоров. О болезни глаза (еще в Москве) - напишу, как мучился. А все эти дни - 4-5 дней, - просто от легкого ушиба о дверь в темноте. Без доктора (глазного) обошелся, не застал его, и - прошло. Моему д-ру Серову писать не надо. Он знает, что я _в_е_с_ь_ - _т_в_о_й. Но он - нем, могила! На мои "недуги" - только улыбается. Я перед ним - не мог таиться: так _н_а_д_о. Не воображай ужасов. Письмо все скажет, - все мои планы. Скажи, м. б., ты "Жасмин" Geurlain - хочешь? Пока прыскайся "ливнем", послан. И ешь мед, сладкий, как твои губенки. Ах, Оль моя!.. Сегодня еще пишу. Целую. Алеша Квартиров м. б. устроит тебе портрет.

   Твой весь Ваня. Люблю, пусть [безнадежно]. Послал на Сережу, вчера. Посылку и письмо.

  

  

   Дорогой Ивана Сергеевич!

   От Вас нет ни строчки. Я очень тревожусь и боюсь, что это Ваша болезнь мешает Вам писать...

   Столько всяких дум об этом! Как, верно, Вы страдаете. Ужасно, что ни читать, ни писать Вам нельзя.

   Умоляю Вас, ради Бога, попросите какую-нибудь добрую душу, кто прочтет Вам мои письма, - черкнуть и мне пару строк, хоть только о том, как Вы себя чувствуете. Был ли доктор? Что определил? До-лго (?) ли это будет? И что Вам можно, и что нельзя? Свет переносите? Или все еще потемки? Иван Сергеевич, Вы же хорошо можете себе представить, как это меня волнует... Дайте же кому-нибудь известить меня! Я не знаю никого, к кому бы могла обратиться... Только случайно знаю имя Вашего друга-доктора... Гааз?¹³⁴ У меня есть одна приятельница в Париже, милая. Я попрошу ее узнать мне адрес доктора и напишу ему. Или м. б. проф. Карташева? Он помнит, наверное, еще хорошо моего дядю¹³⁵, своего сослуживца в Синоде и друга. Если я еще несколько дней ничего от Вас не услышу, то буду искать этих людей. Боюсь только, что эта дама не уехала ли уже из Парижа, - она вчера как раз писала об этом.

   Письмо это дайте тотчас сжечь, т. к. у меня кажется грипп начинается. 2-3 дня t®. И горло болит немного. Сожгите обязательно, т. к. это могло бы передаться.

   Погода у нас самая для этого скверная, - со вчера. Туман... У нас верно инеем бы лег и все разукрасил, а тут... слякоть, сырость... гниль. Я читаю и перечитываю (каждую главу, сразу по-нескольку раз) Ваше "Солнце мертвых". Это изумительное повествование. Это еще небывалое.

   Я очень душевно страдаю, читая, идя всюду за Вами... Мне многое открывается, все еще открывается. Я в первый раз видела только одну сторону этой книги. Как ужасно, что Вы читать не можете... Я стооолько Вам написала. Всего! Ну, поправляйтесь же скорей, голубчик! Исполняйте уж все, что предпишут - скорей пройдет! Сколько бы я дала за возможность быть у Вас. Хоть немножко бы развлечь Вас. Смочь бы предупредить Ваши желания, - почитать Вам... Увы, - мечты... Ужасно, если и все предыдущие письма мои Вы уже не могли читать... Не прочли их? Лежат так?

   Это мне очень грустно. Вы понимаете??

   Я жду с нетерпением, с большим нетерпением весточки о Вас.

   Дайте мне адрес того, кто бы мог мне написать о Вас! Будьте же такой милый!

   С молитвой о Вас и сердечной думой всегда с Вами,

   Ваша О. С.

  

  

   28.XI.41

   Милая моя Олюшечка, ты напрасно укоряешь меня, что я не хочу оградить тебя от обидных замечаний, подобных сделанному Земмеринг. Я ей писал, что О. А. "лучше, чем кто-либо на свете" понимает Анастасию в "Чаше", что она (З[еммеринг]) совершенно опрометчиво так высказалась, - ибо в О. А. слишком много от моей героини, что она, в дальнейшем развитии типа, вся Дари, и только через нее я смогу дать чистую Дари! Она ответила мне - извиняясь ("я не знала, кто для Вас О. А., как Вы ее чтите. Поверьте, она отныне мне очень дорога"). Вот, Оля, правда. Я не скрыл от тебя, что она впервые мне сказала. Она не читала автографа, это, должно быть Милочка читала. Моя ошибка - что через нее послал, считал - надежней. Нет, ты ограждена, я это сделал. Сообщи выдержку (лягание) из ее письма - мне дай, и я напишу ей еще раз. Это все мне было очень больно. Ты мало меня знаешь. Меня знали, и потому никто, никогда не посмел даже обидным взглядом коснуться Оли. "Он взорвется!". Зачем мне даешь примером И. А.?! Я сам себе мерило.

   [На полях:] Пришли обидное из письма Земмеринг.

   Какая ты хорошка - в лаборатории¹³⁶. Сытенькая была...

   Целую. Послал тебе сегодня [фото] Сережечки¹³⁷.

  

  

   Дорогой Иван Сергеевич!

   Нет от Вас ни строчки. Я не могу выразить, в какой я за Вас тревоге. Вы не хотите мне дать знать, - подать весточку?! Ведь Вы можете же попросить кого-нибудь черкнуть мне, хоть "2 строчки". Кто-то читает Вам мои письма?

   Но если Вы в самом деле не хотите просто писать, - то я не буду Вам надоедать. Завтра я пишу моей приятельнице в Париж.

   О себе, - что же я Вам скажу о себе? Нечего мне сказать. При Вашем воображении и с помощью моих всех писем - Вы сможете живо себе представить мое "житие".

   Уничтожьте открытку из-за моего гриппа, а то еще заразитесь.

   Сегодня узнала, что бывший наш сосед опять у вас. У Вас есть его адрес? Они часто и без предупреждения ездят. Всякую просьбу исполняют очень мило. От М[арины] - ничего! Не постигаю! Вообще все будто забыли.

   Будьте здоровы! Господь хранит Вас. Ваша О. С.

   Ужасно, что не можете сами читать!!

  

  

   Милый Иван Сергеевич!

   От Вас все ни строчки...

   Если бы я хоть знала, что с глазом! Мама мне рассказывает, что у отчима 2 месяца болел глаз. Ни читать, ни писать, ни выходить. Это был простудный ирит.

   Что у Вас? Я ничего не могу писать о себе. Ни о чем думать. Я все жду и жду. Я много Вам написала, - пошлю, послала бы, если бы Вы могли читать... Иван Сергеевич, позвольте же написать мне хоть пару строк, тому, кто это читает. Или Вы не хотите, чтобы мне написали?!

   Грипп мой будто лучше. Я на ногах его переношу.

   Всего Вам доброго от сердца!

   Ваша О. С.

  

  

   Дорогой, милый Иван Сергеевич!

   Как больно мне от неизвестности о Вас - трудно передать. Если бы Вы это могли себе представить, то верю дали бы давно о себе знать. Неужели так сильна, так серьезна болезнь глаза? Меня это приводит в отчаяние! Но тогда, - кто-нибудь Вам читает? Мои письма тоже кто-нибудь читает Вам? И неужели тот, кто читает мою мольбу откликнуться, - не сказал Вам: "напишемте, И. С.?". И Вы сказали: "нет, не надо!" Неужели? Но почему же?

   Если бы знали Вы, как мне грустно, как горько, что Вы прочесть не можете все то, что за эти дни я Вам писала. Я все сожгла сегодня...

   К чему же? Бездарность все. Как много песен в душе, и как нету им исхода!

   Ужасно мне представить себе, что Вы больны, без света, без книги, без пера...

   Напишите же, когда Вам будет лучше.

   Поверьте мне, что всей душой я болею с Вами всей тоской Вашей... я так Вас понимаю. Сегодня я, несмотря на мою простуду (?), была в Утрехте - был там готов мой снимок; - переснимок с большого портрета¹³⁸.

   Не передалось все художественное исполнение гениального фотографа, - испортили много. Но все же он не плох. Тот художник-фотограф был эстет, понимал мелочи. Я, помню, была в довольно красивом платье. Он велел его снять, закутаться в черный бархат, а на плечи и руки накинуть черный газ. На портрете большом видно, чувствуется "дыхание" этого газа. Этот газ ощутим. Сквозь него видны чуть-чуть (так художественно "чуть-чуть") плечи и левая рука. - На переснимке это все "пропало". Портрет очень большой, - м. б. это и извиняет. Но все же там и глаза, и выражение мое. И потому я так хочу, всем сердцем хочу, - молю судьбу, чтоб донесла до Вас это фото! М. б. чудо, - м. б. можно послать фото... Лицо ведь так мало! О, если бы дошла и донесла привет мой Вам, больному! Сегодня я еще один "привет" послала... М. б. получите его к Вашему храмовому празднику "Знамения". Как я была бы рада! Поставьте тогда это фото на стол, и мой "привет" живой тоже и... будто мы с Вами вместе чаю после обедни в Праздник попили.

   Ах, если бы пришло это фото к тому дню! Я думаю, что это было бы Вам приятно. М. б. отогнало бы, рассеяло бы думы. О, будь чудо, для больного!!!!

   Простите, что пишу так глупо. Мне стыдно, что, кроме Вас и еще кто-то прочтет все это.

   Но это все от безмерной тревоги о Вас, от желания хоть чем-нибудь смягчить Ваши страдания, - от неизвестности полнейшей, от... знаете все, все можете себе представить. Перечитываю без конца Ваши книги, нахожу все новое. Будто говорю с Вами. А ночами... снится все снова и... опять по-новому еще... Помните, я жду весточки!

   Молюсь о Вас! Будьте же скорей здоровы!

   Жду извещения от знакомой из Парижа с адресом Ваших знакомых.

   Бог да хранит Вас. Ваша О.С.

   У Вас _п_р_а_в_ы_й_ глаз болит? Да? Я бы удивилась, если бы не угадала. Почему? Я знаю!

  

  

   Милый Иван Сергеевич!

   Нет от Вас весточки!.. Больны Вы?

   Все еще не можете читать моих писем?

   Кто у Вас бывает, навещает Вас? Неужели никого нет, кто бы черкнул мне о Вас хоть немножко. О, если бы хоть "две строчки"!..

   Или Вы не верите, что я так тревожусь?

   Я жду письма моей знакомой из Парижа, тогда я напишу Вашим друзьям с просьбой мне ответить. Не будете сердиться? Я не могу так долго ничего не знать о Вашем здоровье.

   Сегодня у меня были гости: жена и сын слуги моего свекра. Его кучера, служившего ему 34 года! На наш взгляд - это член семьи, верный, как лучший друг (такой он и есть), а... на западноевропейский (не только голландский) - это "Knecht" {"Слуга, холоп" (нем.).}. По-голландски - то нее значение, что и на немецком языке! Отвратительное отношение "барина", "господина". Дети не так относятся, но им запрещается отцом до сих пор (!) подолгу разговаривать со слугой. И даже мне! Конечно, я не обращаю ни малейшего внимания. И принимаю его и семью его, как гостей. Так вот сегодня были, чтобы кое-что исполнить по поручению. Сам-то "слуга" болен. У него (после операции, 4 года тому, благополучно прошедшей, и полной его поправки) случилось кровоизлияние из язвы желудка т. е. вернее duodenum'a {Двенадцатиперстная кишка (лат.).}. Ужасно убило беднягу. Я его весной и в сентябре видала, - весной гостил в Wickenburgh'e, рассказывал об операции, радовался, что теперь здоров, что все может, помолодел и т. д. ...

   Я его точно расспросила, _к_а_к_а_я_ была операция. Неправильно делали, - можно было ожидать (после такой) рецидива. Я это на стольких случаях знала! И вот! Случилось. Он убит прямо. Страшно живой, подвижный, самородок из народа. Весельчак, увлекающийся. Мы с мамой ему рады всегда. Жизнь вносит. Ему 62-63 года. Влюбляется постоянно, ну и вот... слишком жив, слишком нервен. Тронул меня... цветы прислал, мои любимые... фрезия. Знаете, такой чудесный запах. Я вначале не могла привыкнуть. Помню, когда мы делали здесь визиты, то у одной "тетушки" весь салон был ими полон. Мне стало дурно, - я в автомобиле лишилась чувств. А когда их немного - чудесно! Я посылаю Вам веточку. Ужасно мне жаль больного беднягу! У отчима эти кровоизлияния были одно за другим... как это мучительно!

   Берегитесь, дорогой Иван Сергеевич! Я так много думаю о Вас. Сегодня целый день.

   Вы тоже слишком непокойны. Вы не щадите сил своих, своего покоя. Вы... сгораете!

   Поберегитесь! Этот больной, он так жив, так юн, так весел, так непокоен, что понятна его болезнь. Ему дашь 45, а не его годы.

   Женщины и до сих пор неравнодушны.

   Массу о нем знаю рассказов. Талантлив. Дети - все вышли "в люди": кто учитель, кто чиновник, дочь замужем за директором школы Берлитца. Премилые внучатки. Отрадное явление. Н_а_р_о_д!

   Напишите же, милый, как Ваше здоровье? Я надумываю страхов. Я боюсь, что у Вас duodeni? Опять? Да? Ради Бога режим держите! Не курите много! Это очень вредно! Отдых нужен. Лежите хоть 1/2 часа, днем. Когда же сможете читать мои письма сами? Вы должны получить много моих писем. Сердечно Ваша О. С.

   [На полях:] Получили глаза? Я вчера послала (пойдут с сегодняшней почтой). Надпись пришлю особо.

   Не пишу много, чтобы не затруднить того, кто читает Вам. Написано же у меня для Вас много.

  

   I.XII

   Ласточка, напиши, не содрали пошлину за духи? Мне было бы досадно это. Ждут "L'heure bleue" и "Muguet". Скажи, хочешь "Jasmin"? Что?.. Все достану, дай хоть _т_а_к_о_е_ счастье. Дошлю лекарство, непременно ешь, окрепнешь. Пошлю редких бисквитов, конфет, - грызи, карамеличка моя сла-а-денькая, упря-мая, зано-счивая. Ах, если бы карамельку из твоих губок..! - как когда-то в пансионе меня баловала Аничка Дьячкова, - а я - хи-трый, прихватывал ее язычок, сла-дкий! И она раз - укусила меня за ухо, до крови, - и лизнула. А я прокусил ей пальчик. Ну, как собачата. И в этом было _ч_т_о-т_о_ тревожное. Мне было 7 лет! - и я все знал. И - остался чистым. Но... _ж_е_л_а_л! Уже!! - не сознавая, _к_а_к. Жасминка моя, златоглазая... хоть во сне дай себя. Знаешь, сейчас я понял "Египетские ночи". И - готов, приди¹³⁹. Изживу все сердце - в один миг, _о_т_д_а_м_с_я_ весь. Никогда так не было еще! Что со мной? Ольга, Ольгушка... как жадно люблю, как безмерно си-льно. Ох, до дрожи во всем теле. Безумец я. Твой Ива

   Скажи, как любишь.

   Всю тебя _в_ы_п_и_л_ бы! А-а...

  

  

   Я в отчаянии, дорогой Иван Сергеевич!

   Что с Вами? Если бы знали, как мучает меня неизвестность! Почему Вы ни одним словом не дадите о себе знать?

   Я не нахожу слов, не нахожу мыслей, чтобы выразить Вам всю мою тревогу, все то, что меня наполняет. Вы же знаете!?

   Я не могу больше писать этих писем "ins Blaue hinein"! {"В неизвестность", здесь: "для слепого" (нем.).} Я не знаю даже, читаете ли Вы их, - вернее даете ли кому-либо читать. Всего вернее они лежат где-нибудь... М. б. в корзине для бумаг?

   Ах, нет, я не обижаюсь, конечно!

   Я просто измучилась.

   Я так несчастлива: подумайте - я опять больна. Мою простуду я не смогла обмануть - хотела на ногах ее перенести, но, увы, сегодня жар и так все, буквально все болит, что нет сил. Я до вечера терпела, но думаю, что завтра останусь в постели.

   Попрошу тогда маму отнести на почту. Утром еще припишу как себя чувствую. Я в отчаянии от своего здоровья. Никогда так не хирела. Сыро тут очень. И в доме сыро. Во время войны он был залит водой.

   Сегодня я осталась на ночь в столовой, т. к. [там] тепло и сухо. Я уж давно знала, что заболею, т. к. сны такие видала.

   Я часто Христа вижу. Ах, а в прошлом году я видела Божию Матерь... Но как! Я опишу Вам. Когда поправлюсь.

   Это был удивительный сон! Я его не записала, но помню ясно! Жаль, я не вела и дневника последние годы... Буду.

   Я все, все напишу Вам, о чем Вы спрашивали! Ах, если бы увидеть Вас! "Еще хоть раз увидеть Вас!"¹⁴⁰ и т. д. Знаете этот романс? - Ах, скоро "Христос рождается"¹⁴¹ будут петь! Как трепетно-радостно это "адвентное" {"Предрождественское" (от нем. Advent).}, первое, - полунамек на грядущий Праздник! Я так люблю это! Помолиться бы с Вами! Я не могу вдруг молиться. Это со мной бывает. И я страшусь этого: обычно выводит меня из этого "оцепенения" что-нибудь очень тяжелое. И тогда я - вся к Богу! У меня тревожные сны. Сегодня я видела землетрясение, - все качалось. Проснулась - кружится голова... Простите, что занимаю пустым Вас!

   Будьте здоровы, дорогой Иван Сергеевич!

   С Праздником "Знамения"¹⁴² Вас!!!!

   Всегда мысленно с Вами, Ваша О. С.

   [На полях:] 2.XII.41 Сегодня мне лучше. Сама еду в город, - необходимо познакомиться с одними людьми, - м. б. мне очень полезными.

   Ничего нет от Вас!

   Чудная погода!

   Не волнуйтесь обо мне. Я - "сухое дерево", - поправлюсь!

   Как время летит - Рождество скоро! У меня месяцы, - как дни!

  

  

   Бесценный, сокровище мое, любимый, самый дорогой и близкий! Нет слов для тебя, нет выражения! Я вся измучилась, устала, доведена до предела пытки!.. Все эти дни... 12! Ужасных дней! я все ждала весточки от тебя... не было! Сегодня твое письмо и... духи, и мед, и селюкрин! Что ты делаешь! Я в отчаянии. Ну, не балуй меня! Но это все - т. е. мое ворчание - не так уж важно. Важно твое письмо! Да, но сперва я все-таки обниму тебя и поцелую... зачем такое баловство?!! Духи - упоительны!.. В них свежесть полей, лугов, цветов... знаешь, такие белые, зонтиковые, вроде ягелей? Они похоже пахнут, именно после ливня... Упоительны... Не посылай, ради Бога, больше ничего... Это так меня смущает!..

   Я имела в виду духи... не то "герлинаде", не то "герлинада", что-то в этом роде. Они были у меня в Берлине. Но эти твои - лучше! Твои! Свежее. И не то, что Коти. У Коти всегда какой-то "сухой" запах. Будто пылью. Не правда ли? У Guerlain же - сочный, свежий.

   У меня был один знакомый (инженер), торговал потом парфюмерией. У него я могла "знакомиться" с разными духами. Там я откопала Guerlain. Этот знакомый моих родителей (не моя любовь).

   Ах, Ванечка, теперь письмо... я не знаю, что я тебе скажу. Я вся полна им... О визе?.. Кукла? Нет куклы... Не будет? Не бывает кукол и сказок в XX веке у таких, как я... Я все понимаю, Ваня. Все! Но где-то в сердце, давно точит: "отчего-то ты и не хочешь встречи". Понимаешь, умом не хочешь!

   Я знаю, что сердцем ты хотел бы. И тогда... в мае, помнишь: "надо быть разумными" и т. д. Ты так отталкивался от этой встречи тогда. А теперь? Но я не требую. Что (?) я могу? И как я смею?

   "Подумай - и ответь". Пишешь ты... Что подумать? Как подумать? Я сердцем думала - и тогда просила... приехать. Т. е. встречи. Знала, что сама не смогу к тебе... просила тебя тогда быть здесь... Вот это: "помимо визы" - остается, оставалось бы, значит, и для меня в Париже? К чему же прятки? И если бы я достала визу и ехала бы к тебе, - ты все же думал бы об этом "но", "помимо визы"? Да, но ты прав, в многом прав... Ты прав, - это я сбилась с толку... Рассудок потеряла... Только сердце слушаю. А оно о тебе кричит, к тебе рвется. И еще: что же я одна придумаю, решу? Как мне без тебя все осилить? Казалось мне, что видеться нам необходимо. Но, так же, как и ты, я для любимого зажму все муки в себе... Все так, как хочешь ты. Тяжело тебе приехать - я не смею ничего решить. На "всякий случай" пишу тебе, что С. - инженер и работает в фирме "Schumacher" (о фирме лучше не упоминай, я объясню потом почему.)*, но я думаю, что это не важно для визы. Если же надо, то напишу подробней, что он делает и почему действительно не может отлучиться. Никак не может! Светик, мой, я тебя ни к чему не вынуждаю.

   Ваня, как у меня в душе смутно-странно. У тебя будто провал какой-то был? Где я, где мы были эти 12 дней? У тебя свершалось что-то. Меня у тебя эти дни не было?? Что значили эти 12 дней? Ты не писал, - ты мучился или мучил? Ты болел? Я безумно тебя люблю. Ваня, ужасно люблю! За все, за эти мучительства даже. Прости мне мое "движение", "жертвенность". Это - тоже только сердце, без ума... От отчаяния, от безысходности,.. от желания хоть что-то взять у жизни!.. Поймешь ли?

   Я преклоняюсь перед тобой!.. Я давно тебе сказать хотела, чтобы ты не удивлялся, что мало я пишу тебе восторгов о тебе-писателе. Они - все те же! Но, ты-писатель - ушел куда-то... Ты - другой теперь у меня... Когда ты-писатель встаешь передо мной, то я - благоговею, ценю, падаю ниц, тогда... ты - Иван Сергеевич... Тогда я не могу иначе, не могу - "Ты"! Понимаешь? А другого... я люблю бессмертно, страшно, всем существом моим! Как ужасно, что все у меня нет твоего портрета!.. Ну, хоть маленькую, паспортную пришли! Милый, родной... В твоем письме так много, так все важно, а я так оглупела вдруг... Я ничего не могу. Мое сердечко, ты говоришь о "проповеди" твоей... как это свято, как велико, как чудесно!.. Но, Ваня, если этого ты добьешься так, как хочешь ты! Только тогда это - свято!

   И тогда, если ты соберешься, - мы должны увидеться. Да, должны. Нет, не для моего беззвучно рыдающего, одинокого сердца, и не для, отравленных разлукой, мгновений безумства счастья, - нет, не для личного. Но для всего святого... И я должна тебя, Пророка, того, которому молилась, того, кого люблю теперь превыше жизни, увидеть и перекрестить. И много, много сказать... Как много, Ваня!..

   Ваня, я никогда не испытала счастья... Поверишь ли? Кроме... одного дня! Я помню, это было под Троицу однажды. Какое же невинное "счастье". Я помню, подошла к маме и сказала: "мама, я знаю, что такое счастье, - стоит жить!" На другой же день оно разбилось. Вся жизнь - разбитое корыто... надежд, мечты и счастья... Ты... ты хоть _б_ы_л_ счастлив. Я - его не знаю. К чему пишу все это? Не знаю. Как мне больно. Ваня, я писала тебе злое письмо (кажется 22-го), - прости его!

   Я не знала, что ты сам читать уж можешь, писала в расчете на "читателя" и потому не попросила раньше прощения. Ты думаешь, что я "ломаюсь", "играю", "для пряности" и т. п. Но все это не верно. Если бы я сейчас умереть должна была, то я клялась бы, что это не так. Я и вся жизнь моя - сплошная безрадостная безысходность. Любовь к тебе. Разлука. Твоя горечь. Невозможность уверить тебя. Бессилье. И любовь, любовь. Ваня, ведь я еще молода сравнительно. Могла бы полной жизнью жить... А как я живу? Тебе я даже и не напишу. Написала одному "старцу", - прося совета... не о тебе, - только о себе. Никому о тебе, кроме мамы и С. Не знаю, что скажет... Я не живу. Я только двигаюсь и дышу. И все же - я не могу ничего изменить, как бы хотела сейчас. Если бы ты здесь был, - мы обо всем бы поговорили. Я должна ждать... Я знаю: все откроется. Так у меня всегда. Я знаю: нельзя роптать. Я не ропщу. Мне только больно, что ты... не веришь. Думаю, что не веришь. Иначе... почему письма, которые не решился послать? Но ты решись. Бей! Я все от тебя принимаю. Какой ужасный я видала сон с тобой. Каким кнутом меня хлестал ты! Ужас! М. б. сердился ты тогда? Я часто угадываю это. Когда я нервна, - я все знаю! Бывает, что я в темноте вижу предметы так же ясно, как днем. Я и видения имела, например: в ночь перед объявлением войны. Ужасно было. Ах, да, слушай.., Arnhem для меня чужой город. Меня никто не знает там. В пансионе, где С., не знают нашего "рода", хотя муж бывал там. Я могла бы там быть, а ты в доме рядом. Ничего бы не "бросалось в глаза". Я все до мелочей продумала. Я бы приехала для "перемены климата" от сырости. Это для Master'a. Или что другое. Я бы устроила так, что мы с тобой в твоем пансионе встречались и вместе бы обедали там. Им сказала бы, что живу в Arnhem'e, что ты мой родственник, - что по делам здесь, но, к сожалению, в нашей квартире почему-нибудь (ремонт или еще что) не можешь остановиться. Или что у тебя виза только для Arnhem, a я живу в другом месте. Это еще лучше. Можно все устроить. Я уютно бы тебя устроила. Не присылай мне меду. У меня его масса! Тоже чистый! Из "Wickenburgh". У меня все, все есть. Ты _у_в_и_д_и_ш_ь! Своих цыплят я застерилизовала в банки. Были петушки по 4 фунта! Мы питаемся отлично. Жалею, что от нас не позволено посылать к вам. Я тоже хотела тебе послать меду(!). Иногда приглашаю к себе на обед специально, чтобы угостить. Я готовлю совершенно довоенный обед. Правда!

   Целую, люблю, крещу. Оля

   [На полях:] Слезы мои найдешь ли?

   Да как же нам не увидеться? Как же все решить??

   Все, что писала тебе - пошлю. Духи на волосах {К письму приложен локон волос О. А. Бредиус-Субботиной.}.

   Завтра еду в Гаагу, - попытаюсь узнать еще о визе.

   Я записалась на аукцион библиотеки профессора ван Вейка. М. б. найду тебя. Все переплету.

  

  

   5.ХII.41

   8 ч. 30 вечера

   Прелестная Олёль, - всегда, даже - в несправедливости, во гневе, в укоризнах. Ну, слушай, _к_а_к_ я принял твой "залп" укоров, такой нежданный, так изумивший... Да... знаешь, что я сделал, когда прочел, - и перечитал, тут же, - твое письмо, от 22.XI, запоздавшее (!), - я же раньше получил твои от 25, 27 и exprès - открытку от 28 (для чтения кем-то), - ? Залюбовался на тебя в портретах, обнял всем сердцем... так нежно взглядом _м_о_л_и_л_с_я_ на тебя! - и если не целовал через стекло, то потому лишь, что взглядом, воображением сделал _б_о_л_ь_ш_е! Ну, слушай. - Я вернулся из центрального Парижа (все хлопочу по делу о разрешении поездки, сперва в Берлин, оттуда - другие хлопоты, как я тебе писал). Вернулся в добром расположении - и надежды не сникли, а напротив, а - главное, ближайшее, что хоть чуть тобой, - в связи с тобой, - порадует, - взял у фотографа заказанные рамки для тебя. (Сейчас выну из старых, тоже очень приятных, серебристых, но эти гладенькие-узенькие окаемочки - матово-серебряные! - чудесны!! - и помещу тебя, горя-чка! жгучая девулька! бранилка, неправка, неуёмка, - и всегда - чудная чудеска! Нет и не будет такой другой на свете!) - Вхожу в квартиру. Новгородка, моя "Орина Родионовна" (я тебе писал сегодня¹⁴³ - слава Богу, заявилась!) - я ей доверяю и квартиру оставляю на нее, когда мне спешно надо, а она еще не кончила уборку, - уже ушла, захлопнув дверь. Горит камин. (Топить начнут только к 15 дек., какую-то "решетку" ищут по Парижу, для котлов (мазутное отопление переделывали на угольное!). Тепло. Чисто, слава Богу. Кухня - из ада превратилась ну, хоть в... чистилище! Приятно скипятил чай, пошел в кабинет. Ты греешься на камине, на стене, на T. S. F. {Радио (от фр. télégraphie sans fil).} Как всегда, окинул и ... ... ... (угадай-ка!) глазами. На столе - письмо! Не ждал. Штемпель - обманул! - 29.XI! Значит, следующее, после 28-го. Не взрезал! Я потомить себя люблю... тобой. Да, думаю, опять "нейтрально", для прочтения мне, страждущему глазами, - с "Иваном Сергеевичем" - "голодное" для меня, _п_о_с_т_н_о_е! пью чай, смотрю на тебя, на письмо... - взрезал, - всегда в волнении, - и бросилось в глаза подчеркнутое тобой "т_ы_ _н_е_ _с_м_е_е_ш_ь" - тремя чертами! - чуть не написал - чертями! - !! Окаменел, - не понял, - оглушился, пронзился... - и завял. Письмо от... 22-го..! после "позднейших"! И... горько стало. В_с_е_ ведь сказал тебе (письмо от 28.XI, кажет