Главная » Книги

Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной, Страница 18

Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной



тревогой: за тебя, - больна ты?! И - _н_е_ _з_н_а_т_ь!! Ты так неосторожна, - больная, ездишь, - или не понимаешь, как опасно? заболеть пневмонией, когда ты так ослабла, исхудала! Что же мама смотрит?! Ты все та же, неукротимая упрямка, сумасбродка! Пойми же, до чего ты _в_с_я_ _и_с_к_л_ю_ч_и_т_е_л_ь_н_а! Твое письмо No 1 - "рассказ о жизни", - _в_с_ю_ тебя уяснил мне, всю _в_и_ж_у... всю люблю, _т_у, девочку-чудеску! Оля, поясни мне, что с тобой было (после кончины папочки), какое "бегство" ночью, какое "сумасшествие"? Малютка - тогда - была уже _о_г_р_о_м_н_а_я! Т_а_к_ _п_е_р_е_ж_и_в_а_т_ь! Непостижимо, или - _ч_у_д_о. Ты - _ч_у_д_о. В тебе все - _ч_у_д_о. Олёк мой... - зачем ты жжешь написаное? Гордячка, ты совершенства хочешь? Совершенство - жжешь! Ничего не пиши, что я советовал... - _п_и_ш_и_ - что хочешь, как хочешь, - только пиши! _С_и_л_у_ свою сознай. Пиши свободно, не проявляй гордыни - относясь к себе так строго. Быть себе критиком - так трудно! Пой свободно. Как ты тонко _в_с_е_ постигаешь! Как все необычайно у тебя! Двумя-тремя строками даешь так четко - в_с_е! Ско-лько я раскрыл в твоем "конспекте"! Кто этот _ч_у_т_к_и_й_ управитель хора? Его слова - о "милой", - как верно, глубоко, - какая чуткость! И эта - _д_е_в_о_ч_к_а!
   Да, _ч_у_д_о_ _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь: твой портрет дошел. Это - второе чудо. -
   Давно-давно (в Москве), ушиб я (расшиб) правый глаз, ты угадала. 12-15. XI - левый отяжелел, - два-три дня я не мог читать, - прошло. От легкого ушиба это, и - от растирания ночью, пяточкой ладони. Ты же навоображала - бездну! И вот - наказан: не получаю _п_о_л_н_ы_х_ писем! Утешаюсь, что ты _в_с_е_ знаешь, только письма твои еще в пути. И трепещу, что заболела, - ужасы такие приходят в голову... _в_с_е_г_о_ страшусь. Милая, солнышко мое святое, просияй! Шепни мне, что получила мой привет, - давно-давно послал, - и был так счастлив, что хоть малым этим тебя порадую. Знаешь, Олёк... - я для тебя сварил варенье, _с_а_м! Грушу нельзя послать, очень она нежна... так - я ее очистил и варенье сделал, для тебя. Я не только рассказы могу писать: для тебя я _в_с_е, _в_с_е_ _м_о_г_у. Как я радовался! И, кажется, недурно сделал. Помнил, как Оля делала. Но предельный вес посылки - 1 кг {В оригинале: 1 кл.} - позволил только немного послать тебе. Завтра, м. б. отправлю: "L'heure bleue" ("Guerlain'a"), плитку "Rialta" и флакончик "груши". Ну, ты - детка, будто. Боюсь, что шоколад плохой. Я давно его берег, тебе. Прости, если плохой. Постараюсь найти получше - к Рождеству, - м. б. "пьяных вишен"?
   Алеша Квартиров взял с собой портрет, - м. б. передаст тебе. Но этот портрет скрал мои черты "живые", - писательские. Я недоволен. Там - восторженный и молодой, какой-то... будто музыкант. Я - _г_л_у_б_ж_е_ взглядом, _т_я_ж_е_л_е_й_ от скорби. Ну, ты, все равно, _в_ы_д_у_м_а_е_ш_ь_ меня. Я тебя недостоин. Я - _в_н_у_т_р_е_н_н_и_й, _т_в_о_й, настоящий, - в книгах, в письмах, в _ч_у_в_с_т_в_а_х. Там - вся правда. А этот - _л_е_г_к_и_й, - _н_е_ _т_а_к_о_й_ я. Скажи о снах. Как Богородицу видала? Твое все так мне важно, так дорого! Пиши о жизни. Продолжу "историю любви".
   Перед отъездом во Владимир, Оля спросила Дашу: "поедешь с нами?" - Та в этом услыхала: "м. б. не поедешь". Заплакала, в истерике: "хотите меня оставить! зачем же так приучили меня к себе? Или это "барин" меня не хочет?" - и в страхе поглядела на меня. Я сказал - "нет, хочу". Вся засияла и весь день игралась, пела, Сережу тормошила, душила поцелуями, как бы с ума сошла. Да, был еще случай. Мы жили под Серпуховом, у монастыря, в бору. Я увлекся стрельбой по ястребам460. Они унесли мою любимку - белую курочку, выведенную мной в инкубаторе. Я их набил м. б. больше сотни. Помню, охотился. На опушке бора приметил Дашу с Сережей. Она лежала на спине, раскинувшись. Ее ноги, в черных чулках были совсем открыты, - до _в_е_р_х_а_ - _т_е_л_а: так задралась у ней юбчонка. Услыхав мои шаги, прикрылась... и запела: "Охотник - охотник... не убивай нас, мы не волки, - мы заиньки... погладь нас!" - И Сережечка повторил - "погладь нас, мы... _з_а_и_н_ь_к_и..." Я поцеловал его, и... погладил Дашу, чуть поласкал по щечке. Что было!! Она схватила мою руку и стала целовать, безумно. Я смутился. Я видел ноги... - и погладил - ноги, слыша их. Она - сомлела, вся ослабла. Не знаю, что бы случилось, если бы не было мальчика. Это было первое искушение. В тот же вечер она была как пьяная. А я - все забыл, - _п_р_о_ш_л_о.
   Во Владимире началось самое страшное. Мы с Олей и Сережечкой уехали в Москву к моей матери - на именины (10 окт., Евлампии). Сереженька заболел брюшным тифом. Мы задержались, мучились. Незадолго до этого, весной он болел ползучим воспалением легких. Тиф был очень опасный. Мог умереть. Ночи не спали. Тянулось с месяц, эта длинная, медленно повышавшаяся и понижавшаяся t°. Кризис. Пошло на поправку. Самое опасное, когда необходима [сложная] диета. Меня вызвали депешей во Владимир - съезд податных инспекторов. Я уехал. Оля - в Москве, при Сереже. Помню - мое появление в домике, над Клязьмой: будто усадебка. Даша встретила... - "а барыня, а Сережечка?" Она знала, что пошло на поправку. Она была сама не своя: _о_д_н_и, - м. б. на 1-2 недели! Молодые, мне - 29 лет, ей - 21. Вполне созревшая, красивая девушка. Я увидел взгляд ее... смущенный - и счастливый, - и робкий. - Ужинали - вдвоем. Мы всегда сажали с собой. Она ухитрилась приготовить необыкновенный ужин: достала рябчиков, (я люблю их, знала), сделала блинчики с творогом (люблю), суп перловый из гусиных потрохов... - разварной налим (помню! она все знала, что я люблю). Подала рюмку хинной [1 сл. нрзб.], - я налил и ей выпить. Но она и без нее была _п_ь_я_н_а. Поужинали, почти в молчании. Она все время убегала за чем-то... - все спрашивала - "а когда же Сережечка?" Ночь. Снег и мертель, (ноябрь). Я сел к печке с книгой, в качалке. Она убирала со стола. Мне было неспокойно. Она... - была в новом платье, в косах. Бегала, и от нее шел ветерок. Пахло - резедой. Да, я чувствовал по ее косившим, убегавшим взглядам, робким и тревожным, что она ждет, _г_о_т_о_в_а. Я... ты понимаешь, Оля... я давно не знал женщины, м. б. больше 6 недель... я был возбужден. Был момент, когда я чуть не протянул к ней руку, когда она близко пробегала, вея ветерком и резедой. Но... заставил себя думать о мальчике, об Оле, которая там, страдает (не думал о Даше! она мне верила!!) - и удержался. Ушел в спальню. Заперся. Ночь была ужасная. Даша долго стучала тарелками. До утра не спал. Утром она встретила меня... горячими пирожками к кофе. И ее косы были положены на темени, это ей шло. До следующего письма. Целую. Твой Ваня
  

102

И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16. XII. 41
   10 ч. вечера
   Будь благословенна, родная Оля..! - взывает во мне неизъяснимое, - чувство-чувств, самое нежное, что может быть, в человеческом сердце, - не нахожу, как можно это назвать... - такое великое, такое... - любовь ли, боль ли во мне... - все вместе. Все эти дни, - а сколько их прошло мучительно! - одно и одно - что с ней? - тревога, тоска, до боли острой, такое чувство, будто трепет за самое дорогое на земле. 18 дней! - и я ни-чего не знаю, что с тобой? И никто, ни слова, ни... 13-го, в субботу, это состояние обнажилось, перелилось в отчаяние. Я как бы мертвый был, душевно. Без чувств, без мысли лежал я, слыша, как ночь подходит. После 6-ти - было так - "никто не придет". Один, всю ночь без сна, до утра. И вот, когда все в городе затихло, будто ночь глухая, - _т_а_к_ казалось, - я уже хотел опустить оконные заслоны... - звонок! - Это был твой _п_р_и_в_е_т... родная, твой прилет - милые бабочки впорхнули... розокрылые, нежные. Как я их целовал, Оля! Милые... - улыбки сердца, единственного - для меня - в целом мире! Светло стало, на миг... - и снова - как волнами, - тоска - и радость. Не могу понять, что _э_т_о?! Так все дни, эти, последние... Мне больно, - больна ты, Оля? Не знаю. Тяжело мне. Я писал Сереже, маме твоей... - давно, 4-го, срочно, - нет отклика. Твое самое последнее, - что _т_ы, больная, поехала в Утрехт... - зачем же, Го-споди! - от 2.XII {Несовпадение дат. При условии, что последнее письмо О. А. Бредиус-Субботиной датировано 2.XII.1941 разрыв между сообщениями составляет 14 дней.}, - и все. Жду - страшусь. В воскресенье, 14-го, - все то же, до озноба. Нервы. Поднялась t°. Без сна, всю ночь. Ночевал друг 461. Утром - другой, доктор мой. Ни-чего! "Это Вам - за _о_п_ы_т_ с ледяным обливанием". Строго сказал, это бывает редко. "Будь другое сердце, - finis! {Конец (лат.).}" - Я усмехнулся: "столько всего вынесло... - этот лед - пустяк!" Оставил все же опыты. Не помогли: тревога - боль - все те же.
   Смотрю на твои "г_л_а_з_а", в твои глаза! Необыкновенно. Такого лица - не видел ни во сне, ни в жизни. Ни у кого. Ни на картинах мастеров во все века, - что знаю - ни в иконах... - ни у кого, ни-где. Ты усмехнешься? Скажешь - "ну, понятно... так всегда, когда..." Понятно. Нет. Я _м_о_г_у_ даже и - "когда..." - остаться, для "бесстрастного надзора", - и бесстрастным зрителем, - я как-то умею _э_т_о, - это нужно для _т_о_г_о_ (во мне), кто _с_м_о_т_р_и_т, _в_и_д_и_т, - _в_б_и_р_а_е_т. И я, владея собой, - это бывало в самые острые мгновения в моей жизни, - говорю: _т_а_к_о_г_о_ лица (Л_и_к_а!) я не знал. Теперь _у_в_и_д_е_л... - да! вот Она... вот, наконец, Она!., моя Анастасия... Воскресшая! Смиренница! или - скромница! или - нет, нет, не правда! - "сознательная "скромница""..? Что же ты писала, зачем себя "дурнушкой" - называла? Из-... за _и_г_р_ы?! Со мной-то?! Этим меня нельзя... Сбить с толку? внушить мне... - _ч_т_о?! Чтобы не обольщался? Разве ты не _в_и_д_и_ш_ь_ - второй раз: _ч_у_д_о. Ты его хотела, верила в него? ждала? Оно случилось. Благословенная, прошла ты, невредимая... никем не остановленная, _с_в_о_б_о_д_н_а_я... сама прошла... _с_а_м_а_ остановила взгляды, приковала... и - пришла! С другими - не бывает. Ты чудную имеешь власть - проходишь - радуешь... о, милая, чудесная... Ты же _п_е_с_н_я, - вот ты кто. Так называл тебя я, нежно. Песню нельзя сказать, - пропеть лишь можно. Песню и - молитву. Да, на Тебя молиться можно, стоять в молчании - и молиться, сердцем. Помнишь - чудесное тютчевское? "Умом России не понять, - Аршином общим не измерить: - У ней особенная стать - В Россию можно только _в_е_р_и_т_ь" (1866 г.). Было нашему Гению 63 года, когда провещал Он _э_т_о_ сверх-чувственное _п_р_о_в_и_д_е_н_и_е! Е_м_у_ _н_а_д_о_ _в_е_р_и_т_ь! (разрядка в этом слове - его). Можно ли _п_о_н_и_м_а_т_ь, _п_о_н_я_т_ь... Песню? Песню можно только _в_н_я_т_ь. Как и Россию. И не чувством обыкновенного у человека _с_л_у_х_а: а _с_л_у_х_о_м - сердца: _в_е_р_о_й. Тем чувством, которое - в молитве, теплится, горит... пылает. Это - внутреннее чувство - сложнейшее, неразделимое... - это - слияние, и извлеченное из этого слияния _т_р_е_х, необъяснимых, - _в_е_р_ы, _н_а_д_е_ж_д_ы, л_ю_б_в_и, - девятое, что ли, сверхчувство? Как его назвать? - _ч_у_в_с_т_в_о_ _с_в_е_т_а, _С_в_е_т_а, - все озаряющего... согревающего... влекущего к _с_е_б_е - неодолимо. Пошляки, "фрейдисты" и всезнайки... те - просто: (книзу стащат: "x-appel"! -) что угодно можно под этот икс подставить!
   Люди _С_в_е_т_а_ (и - от Света) не могут _э_т_о_ словом называть: неведомое, _ч_у_д_н_о_е... _в_л_е_к_у_щ_е_е... - в выси, _в_н_е_ _сего. Великие мастера искали вечно, томились, тщась отыскать _т_а_к_о_е_ в лицах. Ре-дко находили. Рафаэль... - Сикстинскую мадонну... но... _т_р_е_в_о_ж_и_т_ _н_е_ч_т_о (да, в низинках) у иных его "Мадонна". Леонардо... да, но... Прославленная, "загадочная" Монна {Так в оригинале.} Лиза, "Джо-ко-нда..!" Какая тут "загадка"? Гейневский дурак у моря462 ждал ответа на "вопросы"... дурака. Оно молчало. (У Гейне как и все у _э_т_и_х, - скрадено у мудрецов Востока: не его, - как _и_х_н_и_м_ Волосатым Марксом - у египтян... у китайцев - _в_с_е_ раньше было!) Вся эта "Лиза" - вся - разгадка, и преголейшая: ну, кто же _О_н_а?! Она... так ясно... - "похотливая _л_и_с_и_ц_а..." - вот кто. И - чуть раскосость... (лисица-то!) И еще - _г_р_я_з_н_о_в_а_т_а, _с_а_л_ь_н_о_в_а_т_а, и... потновата. Вот мое определение. Для большей ясности - поищем в "Притчах"463 - и увидишь (это - про нее, про "Джоконду") (у меня давно подчеркнуто, с пометкой - полюбуйся на "Мону Лизу"): "п_о_е_л_а... - и обтерла рот свой, и говорит (дожевывая, прибавлю): "а что я худого сделала?" Словом - "игрушечка". И как же чудесна-возвышенна чеховская "Душечка"464, - перед этой "загадкой" - "Лизой" (от слова - лизать, губки облизывать...) и какие же рас-тя-ну-тые... какие же ни-точки... эти сластуни-губки, этот _р_о_т... - какой же долгий-лисий!.. Как и чуть-чуть "раскосость" глаз ("один - чуть в Питер, другой - чуть в Арзамас!") - Это отпечатала "Россия" (умом какую - не понять). Олёк, чудесная... Ольга..! - вот _т_в_о_й _Л_и_к - стоит разгадывания... Его не понять: его, как русскую-русскую Песню... чудо-песню - можно лишь _в_н_я_т_ь. Вот - Тебе, светлая, - мой, _А_к_а_ф_и_с_т... чистый, вдохновенный, благоговейный, - от моего благоговения. Что такое - благо-говеть? Стариннейшее слово, - благо-жити, благо-быти, благостно-быти. Точно. Смысл углубленный: покорность, смирение, уважение, страх = "страх Божий" - высокая степень почитания, почтительности, чудесного _т_р_е_п_е_т_а, как перед Святыней. Вот что это значит: "б_л_а_г_о_г_о_в_е_н_и_е". Так вот, от _т_а_к_о_г_о_ (10-го?) чувства, пою перед Тобою, Песня, - Песню, чудесному в тебе - _с_в_я_т_о_м_у - для меня: священному! Да, это не исключает _и_н_о_г_о_ чувства, любви, - и страсти, - устремления, - ты же знаешь... что же мне таиться?! - пусть все смутно, но _в_с_е_ во мне, что ты узнала в моих книгах, в письмах, в умолчаниях... - все тебе известно, святлая моя, чудесная! Пою, и поклоняюсь, и страдаю, и... томлюсь Тобою. О, Ми-лая, Загадка! Вот - _в_и_ж_у_ и отгадку: Песня, Чудесная... и - о, сколь редким - внятная! М. б. только - мне, одному. Я ведь беру особым чувством, - ты его не знаешь... и я... - не знаю. Но оно - во мне. Д_а_н_о. Как Дар. Это - я чувствую. И слышу. И многое - _в_н_и_м_а_ю. Как... почему так..? Не знаю. Я тебя больше, яснее знаю, чем ты - _с_е_б_я. Только нельзя сказать... словами. Можно... и-зо-б_р_а_з_и_т_ь. Во-образить: _и_с_к_у_с_с_т_в_о_м. Большим, ИСКУССТВОМ. Его - это искусство, - знаю. Есть оно. Во мне. Изображу - ли... - этого не знаю. Словами... можно ли любить заставить? в-любить? Нельзя, простыми. Словами - образами? Можно. Я это доказал. Ты знаешь. Моя Дари - _в_л_ю_б_л_я_е_т. Женщин, мужчин... и девушек... и - мальчуганов. Власть Дари... в чем? Никто не знает. И я - не знаю. Но она есть, _д_а_н_а. Кем? Чем? - Искусством. Бо-льшим Ис-кусством. Ис-кушением. Это - я - знаю. _Е_с_т_ь. Целую. Жду с благовейным трепетом - хоть слова: о здоровье. Твой Ваня
   [На полях:] Смотрю - молюсь. И Песня, и - Молитва!
   Но почему же - ни словечка мне - на - этой, Чудной! Или - я не достоин? А - кто достоин?! Кто?! Сказать - "Мадонна" - о, как это... "по-дачному"! Смотри "Чашу" - 1-3 страницы465.
   Удивительно большие у тебя "радужницы" (iris) = "райки"! Это - чрезвычайно редко!
   Оля, как хотел бы увидеть "маленькую Олю", 10-летку.
   С _э_т_и_м_ письмом, - о тебе - не могу [мешать] историйку - о себе...
  

103

И. С. Шмелев - О.А. Бредиус-Субботиной

  
   22. ХII. 41 {На конверте помета О. А. Бредиус-Субботиной:
   ласковое. Начало о "Даше".} 2 ч. дня.
  
   Чудесная, чистая моя Олюша, - забудь о моих упреках, не смею я в чем-либо укорить тебя: ты всегда будешь чистая, и, Господи, посмею ли в горькой твоей жизни искать ошибки! Навсегда забудь. Это было мое больное, с чем всегда боролся. Не смей никогда принижать себя и называть меня словами, чего я недостоин. Я только Ваня тебе, только дружка твой, верный твой, до конца. Не бойся моей привычки поминать "Ныне отпущаеши". Это чудесная молитва. Всегда, кончая большой труд я повторял ее! Мы все, православные, слышим и повторяем ее в конце вечерни, и после литургии, в благодарственных "часах". Милая, нежная, согревающая сердце! Знай: я тебя л_ю_б_л_ю, единственную, посланную мне Богом по молитвам Оли; ты это знаешь, и никто не может заместить тебя: у меня нет ни глаз, ни сердца - ни для кого другой, ни на миг. Любить тебя - для меня значит быть тебя достойным, чистей-шим! Ты - или уже ни-кто. Возьми это в сердечко, и я буду покоен. Буду хоть этим счастлив. Я плачу, моя Олюша, от счастья, что ты живешь, что ты... лю-бишь меня, _т_а_к_ любишь! Оля, зачем ты говоришь, "если не встретимся, тогда - - разрыв, но, предрешив _н_е_ видаться, - мы предрешаем неминуемо, если не прямое расхождение-разрыв, то... несхождение наверное". Почему? Да, я боялся "встречи" с тобой... боялся: увидишь меня и - отвернешься от своего Вани, от _т_а_к_о_г_о! Т_е_б_я_ потерять страшился! Ну вот, признался тебе! С болью, со стыдом, - признался! Разве я тебе - такой нужен? Не можешь ты такого, жизнью и временем побитого человека, полюбить. Ну, что же, если и есть еще во мне огонь... живость чувств... но я так некрасив, и так неярок лицом... Но, клянусь тебе, ничего бы я так не желал теперь, как хоть на миг увидеть тебя, моя прекрасная, моя единственная! Оля, не обманываю я тебя, я все пытаюсь делать, чтобы достать позволение приехать! Но ты видишь, как это трудно. На днях я говорил с видным человеком, который едет в Берлин, - это управляющий делами русской эмиграции во Франции466. Он обещал мне хлопотать о позволении поехать в лагеря. Только в Берлине я могу добиваться визы в Голландию. Все так говорят. Я буду добиваться, пусть из моей поездки выйдет гибель твоего чувства ко мне, - мое чувство сильней _в_с_е_г_о. Ты вросла в мое сердце, и только земной конец тебя закроет от меня. Пойми, поверь, я плачу, говоря все это. Ты не услышишь от меня - отныне - ни одного укора, я не ревную к прошлому. Смею ли? Ты - безупречна, ты свята, мученица... как я смел подумать даже?! мучить тебя, мою голубку, которая для меня - _в_с_е!? Но почему - разрыв? Ты можешь меня забыть, если теперь не свидимся? можешь? Ну, повтори, что можешь забыть... я _н_е_ могу! _у_ж_е_ не могу! Как ты не поймешь, что у такого, как я, не может быть _л_е_г_к_о_с_т_и_ в сердце! Или - н_и-ч_е_г_о, или - только _о_д_н_о, и - как же крепко! Силы чувства моего не слышишь? Не _з_н_а_л_а_ _е_щ_е_ _т_а_к_о_г_о_ чувства? такого не встречала? А по зеркалу совести моей не можешь судить, по моим книгам, где _в_с_е_ - правда, где - я _в_е_с_ь?! Не святой я, да... но - когда я открываю в книгах свое сердце - я - подлинный, _э_т_и_м_ не могу шутить. Тогда - зачем же я _т_а_к_ полюбил, пошел слепо на муку, чтобы после всего, что я сказал тебе, что мое сердце так чисто, так открыто тебе крикнуло... после всего услышать - "расхождение" - или - "несхождение наверное"! Тогда оставим, бросим эти "письма", эту сладкую му-ку, для меня! Ну, скорей делай, бросай, забывай меня... даже если я невиноват, если не могу преодолеть железных законов нашего времени. Если бы ты все знала..! Русский писатель - для эпохи нашей - это не голландец деловик, который может разъезжать свободно. Мы не торгуем, мы не строим материальной жизни... - мы - всем чужие, особенно такой, как я. Я тебе нужен, я своей родине, м. б., нужен, но миру... я не нужен. Я - чужой, слишком чужой со всей своей мукой, со своей любовью к родине, к - т_е_б_е! Ты для меня - знай это, Оля моя, - свет родины нашей, ты - русская девочка для меня, ты полюбила мое сердце - это моя родина так меня обласкала... тобой, _з_а_ себя! Послала мне прощальную свою улыбку. За мои слезы, за мое горе, за все томления! И ты, чуткая такая... _т_а_к_ страшно говоришь - тогда - разрыв! Я тебе верю - и скажу - ты первая не перенесешь разрыва, ты пустоту увидишь, не дай Бог. Я хоть чем-то ее наполнял для тебя, для себя. Вернуться мне к страшным дням июня 39, когда я выл от одиночества? Но знай: милостыни мне не надо. Обойдусь без милостыни, дотяну дни в пустоте. Сейчас все для меня мрачно. Потому и писать тебе не мог 12 дней. И глаз, и - тоска сердца, и - холодное письмо твое. Я даже убрал на три дня твои портреты, чтобы испытать себя... я был убит твоим письмом, холодным... уже не помню... - и не выдержал! Я плакал, я молился на тебя, "девушку с цветами". Я томился, что ты осталась холодной к ней, - ко мне, к моей тоске! Я же тосковал за нас, когда писал ее, про "дали", в которых она не виновата! Я ночи не спал, когда ты болела... я уже видел, что ты умираешь, что тебя нет... - и писал Сереже и маме! А ты про такое маленькое, про Елену... - на чей аршин меряешь меня? "Чаша" - и - Елена! Дари - и пошлость!? Ты - ты во всем - и мерзость!? Евангелие, Пушкин, Псалмы... церковь, перед Крестом... - и - "полчаса любви"? Тьфу, мне страшно, мне претит, Оля, я страшился подумать - бывало! - что я - писатель. Перечитай же странички, "Как я стал писателем"467. Я благоговел, я не смел думать, чтобы с нашего двора - я - пи-сатель! Русский писатель - не торговец, не бульварник, не "кавалер". Я могу быть маленьким, - "средь детей ничтожных мира быть может, всех ничтожней он"... - "но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется, душа поэта встрепенется, как пробудившийся орел"468. Я это всосал с детства и потому благоговел. Цельным бери меня. Я не раздваиваюсь. Я страшусь. Оля, да, я все силы отдам, чтобы оставить тебе "дар" - "Пути". Это моя заповедь. И если я не увижу тебя, то не по моей воле, а вопреки моей воле. Мы в стальном кольце непреодолимости, разве не видишь? Да, я во многом теперь сомневаюсь, и мои восторги июня - вянут.
   Страдаю за тебя, тобой, собой. Не увидеть тебя! Господи, смилуйся над нами! дай же чудо! О, какие нежные, какие страстные твои письма! Что они делают со мной! Я каждую минуту терзаюсь тобой, ужасы воображаю. Как ты таешь, и как я бессилен! Этот трагизм - я его не знаю в жизни, ни в литературе. Только в "Чаше" - чуть такое. Сам себе напророчил... неизбежность!
   Путаюсь в твоих письмах. Не знаю, на что отвечать. Да, тему я тебе дал совсем серьезно. Пробуй писать. Не бойся, что не удается, - удастся. Хирурга - к черту. Ты - необычайная, с меркой к тебе не подойду. Ты - единственная. Ты мне - Таня. Нет, ты мне нужна не для "Путей", - для - меня, для сердца, для жизни, для - подумать не смею... - _с_ч_а_с_т_ь_я! Не смей и думать, что я не хочу встречи! К_т_о_ же я тогда?! Я твой верный, навечно. Я рассказал о тебе - другу доктору Серову. Не все. А лишь - какая ты - чудесная! Он все понял. Твой портрет - и что привез "дубина", и "глаза". Он мог только сказать - "храните это счастье, будьте нежны..." - клянусь! Он знает мои прорывы, мой характер. Раз он удержал меня - я вспомнил его слово - "будьте нежны", - от злейшего письма. Но это от моей пылкости, от страха, что я тебя потеряю, ты так была холодна... уж не помню. Знай одно: _т_а_к_о_й_ любви, какой люблю тебя, не знал еще, и ни у кого не видел, - в литературе, в жизни.
   Напиши продолжение "жизни"469 - ты делала цветы на сучья, для церкви. Я не понял про Г. К. У _к_о_г_о_ же он служил? у - "бесов"? Не понимаю. Почему ты не могла уйти с ним? почему ты его не удержала? Похож на Сережу? Ты ошиблась: на С. никто не может быть похож. Он был - неповторим. Ты поняла силу искусства в "Солнце мертвых". Да, все - боль, но моей, за _м_о_е_ - нет там. А меня клеймили жиды и левые: "книга злобы и... ненависти"! Я могу тебя корить, что ты мне открыла свое чувство?! Ч_т_о_ это?! Я - целую твои ножки, Оля! Так я недостоин тебя. Весь тобой жив, только. Забудешь - вынешь душу из меня. Нет, этого не будет. Читаю сейчас твое письмо и ужасаюсь: э_т_о, я - ? - писал! "Надо поберечь Дари..?" Это безумие мое! Я не узнаю себя! Клянусь, это - не я, твой, писал! Я весь тобой взят, полон, тобой - "все-женщиной!" Оля, это дьявол мог _м_н_о_ю_ написать! Как я гадок, Оля! Умоляю, забудь эти злые слова! Проклятый я, я теперь страдаю, - я же молюсь на тебя, дитя! Как я несчастен, не умею унять в себе мгновенное раздражение! Оля, помни, знай: никогда - во имя твое - ни мысли гадкой, ни похоти, ни-когда! Ты мне защита, и я клянусь Господом, моими дорогими, Оля... будешь ли ты моей, нет ли, - никакой для меня не будет, и - не надо мне, чем тебя уверить?! Я - молюсь на тебя, Оля. Целую, люблю, страдаю.
   Твой Ваня, только твой, аскет.
   Про "историю" напишу. Начало вернули, но я вчера послал, _б_е_з_ фото.
  

104

И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.ХII.41 {На конверте помета О. Д. Бредиус-Субботиной: Чудное!} 9 ч. вечера
   Оля, милая, чистая, мудрая! Я сражен твоим письмом 9.XII, полученным сегодня. Что я натворил, чего наговорил! И это - я! "Надо мне беречь мою Дари!" От тебя? Боже мой, я _т_а_к_ написал? Оля, это только безумный мог так написать. Птичка моя, радость моя, ангельчик мой, моя все-Женщина! Я потрясен твоим умом, твоей чуткостью, твоей таинственной силой постигать, как надо себя ставить в сложнейших положениях жизни. Твой рассказ о работе в клинике, о "Захлихкайт" (действительность, учет реального.) - я бы вольно перевел - "здравомыслие"! - это тончайший психологический анализ "женщины у больных", красавицы-женщины, все-женщины у больных мужчин! Чудо мое чудесное, небывалая, не бывшая никогда! И ты _т_а_к_ сумела, так нетронуто прошла все рифы, все касания! Святая, мудрая, крепкая, чудо-Дева! Как я перед тобой мал, Оля! Я тебя цеплял! я позволил себе (тебе) _т_а_к_о_й_ - _т_а_к_ писать! Мне стыдно, больно... я на коленях перед тобой, я молю тебя - прости. Оля, я в томлении это сказал... я себя не помнил от досады на что-то, что мелькнуло, от боли, что я так поздно узнал тебя. На все вопросы отвечу, только поставь их еще раз, - я запутался в письмах, я весь потерялся в чувстве к тебе, в огромном, неопределимом, безмерном. А сегодня, как нарочно, мое такое нежное письмо вернули, - из-за фото, три фото, домашних снимков приложил, со мной... - я его отослал, это от 3.ХII. Мне вернули еще 2 с фото. Дошлю без фото. Там я всю нежность свою тебе открыл, у твоей постельки, на коленках у тебя стоял, молился за тебя, на тебя, Оля. Боже мой, ты меня разишь моим же, этой "Аргентинкой" из "Это было"! Оля, забудем эти "цапки", эту злую мою манеру - делать боль! Оля, не оставляй меня... ужас будет мне, без тебя, найденной, данной так чудесно и так больно! Ведь на свете, нигде нет такой, - ты - единственная, я _з_н_а_ю. Т_ы - от папочки твоего, тоже единственного. О, какое счастье любить такую! и какая боль - не встретить! Оля, я весь открылся бы тебе, лучший, какого ты не знаешь, - в шепоте с тобой, в движениях сердца, - я нашел бы в себе новое для тебя, и ты почувствовала бы, каким я могу быть с тобой, кого боготворю, кого превыше всего знаю, кого мучительно люблю, за кого все отдам, Оля! Что во мне творится, если бы ты могла увидеть! Вся моя душа - пустыня, в сравнении с твоим богатством. Я трепещу теперь, что не в силах перелить в Дари хоть частицу от тебя, - я буду, должен написать ее! Почему я, идиот, мог увидать в тебе - генус маскулинум {Мужской род (от лат. genus mâsculus).}? Чушь какая, безумие, - ничем не могу объяснить? Ужели - ревностью к... другим, ко всем? Не видя те-бя - я смею _т_а_к_ смотреть на тебя, будто ты _в_с_я_ - моя! Какое самодурство! этого не замечал в себе. Нежно тебя лелеять, оберегать от волнений, а я - _т_а_к! Накажи меня, ну... не пиши мне неделю... наложи епитимию на недостойного. Как ты огромна, Оля! как мудро-сложна! как необычайна.
   Теряюсь, на что я должен тебе ответить? Да, "Куликово поле". Оно было напечатано в газете, только, в двух NoNo470. Не было издано, как многое. Но я тебе его пришлю. Я для тебя сам его перепишу, и буду посылать частями. Ты его потом прочтешь сразу. Оно - больше тысячи строк. Его я отдаю - _Т_Е_Б_Е. Вскоре после "Куликова поля" я получил письмо твое, июнь 39 г. Я плакал, когда писал. Ночью, помню, - слезы лились, от благоговения перед Святым, кого я дерзнул описывать... преп. Сергия! Это - м. б. самая _с_в_е_т_л_а_я_ из всех моих работ. Я трепетал. Я посмел _в_е_р_у_ - доказать жизнью. Укрепить и себя, и - многих. Это - боль о нашем. Это - и благовестив. Рассказ невера, или никако-вера, маловера. Листочек из календаря дал путано из моего очерка, переврали что-то. Мое видение Родины.
   Да, еще... я написал, что... "всем жертвую"? Должно быть я неправильно выразился. Смысл такой, должно быть: отказаться - тебя увидеть, не приехать к тебе, - это значит - от _в_с_е_г_о_ ценнейшего отказаться, всем пожертвовать... Своей волей я этого не могу, я не могу отказаться от "встречи", - только непреоборимые препятствия могут вынудить эту "жертву". Я тебе писал, что "боюсь" твоего разочарования мною. Я преодолею _э_т_о. Но я спрашиваю себя, _ч_т_о_ же мы можем тогда решить? Ни-чего. Препоны останутся, - ибо внешнее положение не изменится долго: мы - отделены "событиями" На какие же вопросы я должен тебе ответить? Я тебя люблю - и не могу уже перестать любить. Ты это знаешь. Ко мне уехать ты не можешь, если бы даже и была свободна. - Напиши дальше о своей жизни в Берлине, о встрече с Г.
   Ты пишешь, что "изображение. О. А., святой твоей, я принимаю как высокий дар твой". Разве я его тебе послал, ты получила? Я послал О. - молодую, в Крыму, но ее мне вернули вчера. Боже мой, Оля, я тоже не могу без тебя! не могу!! Дни идут пустые, от письма до, письма, твоего. Я пошлю тебе уменьшенное паспортное - фото урода! Плохо вышло. Милая, не верно твое суждение, будто я не хочу тебя видеть, чтобы не изменить созданного, воображением образа Дари! Я тебя - _т_е_п_е_р_ь_ - _в_и_ж_у, могу представить, по портретам. Но живая _т_ы_ неизмеримо краше еще! Я - _з_н_а_ю. Оля, я так тебя люблю, так святонежно, так чисто, так глубоко... - сердце тает, сладкой болью истекает стоном... Олель моя. Если бы тебя увидеть! Руки сложил бы, как на молитве тайной! Влил бы всю в глаза, всю взял бы в душу, без слов, одной силой взгляда, и не говорил бы, шептал бы только - Оль моя, Олёля, Ольгуна, Ольга! И ты поняла бы из этих тихих слов всю мою жизнь в тебе! Я никого так не любил, Олёлик. Олю мою я любил детской любовью, светлой радостью... потом - привык, любил как ту, без которой не мог бы быть. Как мать Сережечки, порой - как красивую женщину, ближе всех и лучше. Спокойная, ровная любовь, естественная какая-то. Тебя люблю - как драгоценнейшую из всех женщин, как _д_а_р, как сбывшееся несбыточное... как величайшую из земных ценностей, как _п_о_д_р_у_г_у, как все-Женщину... как - Женщину. Нельзя определить словами. До боли в сердце. В_с_е_ в тебе люблю, все твое - свято для меня. Как я целовал, вдыхал твой локон! Чуть светлей Олиного. Такого ждал, знал по фото, - исцеловал, сейчас целую, прижимаю к глазам, колечки эти! Живые, Олины колечки! Утонул бы в них, себя бы задушил, - забыл бы все - ты, только ты, душистая моя, детуля... Оля! Ночью проснусь - "есть Оля! живая, где-то... любит... - о, приди, приди во сне"... раз только видел... будто обнимал тебя, будто так близко ты была... почти моей! Как билось сердце! - Оля, я хочу встречи, и не уверен, что добьюсь. Надо не здесь хлопотать, а в Берлине. Жду ответа от Алеши Квартирова. А они все - могила. Нет, неверно, что если бы ты приехала в Париж, оставалось бы какое-то мое нежелание, - "но", "помимо визы". Если бы ты приехала в Париж, ты не вернулась бы в Голландию. Я умолил бы тебя остаться. И мы работали бы вместе, радостно. Как бы я тебя наполнил, душу твою... всем, что во мне невысказанного! И ты осталась бы, я знаю. Знаешь, Оля... как каждое воскресение, были вчера мои "молодые". Мы пели втроем русские песни, студенческие... и Лючик пела, и очень мило, с хорошим выговором... И вот, сегодня была мать Ива, Юля, племянница Оли. Сказала: они в восторге от тебя, говорят - "как, побыв у дяди Вани, уходим - и в нас свет такой... какой у него чудесный голос! как он увлекает! наполняет душу _р_о_д_н_ы_м... все новое узнаем... какой живой он, все оживляет в нас!" Мне было приятно слышать. Да, я и сам увлекаюсь, молодею. Я читал им Лафонтена471 и показал, насколько же наш Крылов чудесен, - читал им "Мэтр корбо сюр эн арбр першэ, тэнэ т'ан сон бек ан фромаж" - ну, "Ворона и лисица". И Лючик _п_о_н_я_л_а, как велик Крылов! Француженка - и поняла. Я _д_а_л_ "лисицу", какой у Лафонтена и не почувствуешь. Пели и "Казанскую"472 - "Там где тинный Булак со Казанкой-рекой..." И - "Вечерний звон"473, много. Мой баритон не посрамился. Я любовался ими, юными. Сережечкина счастья не дождался... - ну, ихнего дождался. Ушли - и как же пусто стало! И все время - думал о тебе, Олечек! Все на портреты любовался, пел тебе, далекой, - о, какой же _б_л_и_з_к_о_й! Оля, 12 дней не писал: 4 дня глаз болел. А потом твое холодное - уж не помню - письмо... ревностью задело, во мне похолодело, что ли... спрятал твои портреты... - наказал себя, безумствовал... - как тосковал, что ты меня не любишь. Такой я мнительный, как и ты, - мы так похожи, одного теста, будто ты - я, - тревоги, страхи, муки, и - томление. Оля, ты говоришь - "я же еще молода сравнительно"! Ты - не сравнительно, а воистину молода, _ю_н_а... и будешь до-лго молодой! Такие _н_е_ стареют. Т_ы_ вся - порох, огонь, порыв, краса-вица! Выше всех красавиц! Пожалей меня. О, как я одинок! У тебя мама, братик, - у меня... кровное мое - где?! Целую. Я весь в тебе. Твой Ваня - урод.
   Любишь финики? Пришлю только скажи, дай счастье.
  

105

О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

  

17. ХII. 41

Мой дорогой, до самозабвения любимый, родной мой!

   Столько мыслей кипит, - ни одну не схватить надолго, - бегут, летят... О том, что будто "ты мне не веришь..." Не знаю точно, что я писала 23.XI, но м. б. это все об одном и том же, о главном: когда мне "кажутся" или (не кажутся) твои упреки (ну, намеки), будто от меня зависит вся жуть нашей безысходности,.. то мне горько...
   Ты как-то писал: "от тебя не жду писем, - слишком много у тебя моих..." Я помню как меня это пронзило... Ну, согласись, что я могла тогда сделать выводы, что ты "не веришь" до _к_а_к_о_й_ степени глубоко я тебя люблю, как все это "чем меньше женщину мы любим и т.д." - не относится [ко мне]. Ты пойми, что вся моя жизнь в тебе! Если бы этого не было _т_а_к, то... разве бы я могла так писать? Мой милый Иван Сергеевич, я иногда ужасаюсь, что я смею, рискую, святотатствую... говоря с тобой на "ты" и вот так, как говорю. Ты, понимаешь, что это возможно у меня только в силу великой любви!.. Она, эта любовь, закрыла мне ту грань, что между Гением-Тобой и... мной, маленькой {Выделение О. А. Бредиус-Субботиной.}1...
   Ты же Гений! Ты понимаешь, какие чары дала любовь, что и это мое сознание закрыла...
   Я не могу сказать и выразить словом. Если бы не было войны, и я могла бы как, скажем в 38-39 всюду без визы ездить, - то я бы убежала к тебе... Я и теперь об этом думаю. Глупо? Конечно. Но я мечтаю... Я убежала бы к тебе и... не возвратилась. По-моему, это самое простое. Хотя я знаю, что это. и самое больное. Жена моего дяди (Груздева), чудесного отца троих (!) детей и (как всем казалось) прекрасного мужа (кто может судить об отношениях супругов? Но был он человек прекрасный, и как мужчина интересный) - сбежала с его же другом-сослуживцем. Потому я просила узнать через проф. Карташева - он все это знал. А мы ее и ее нового мужа (?) потеряли из вида. Двух мальчиков она оставила, а девочку украла. Разбита жизнь была. Ее все проклинали. Но кто, что знает? Конечно дети! Это серьезней! Они страдали очень и называли ее "о_н_а". Ну, да, так вот теперь и этого исхода нету! Ну, приеду, а ведь меня в Париже не оставят, не позволят... и... водворят на место! Я потеряла меру всему! Дни уходят, летят недели... Куда?! Ах, сегодня утром пришли 2 книжки: "Мери" и "Liebe in der Krim". Я жадно кинулась на них. Особенно на последнюю, - ее я не знала. И биография... твоя... так странно читать, о живом же никогда еще не писали! Хорошо, но как же бледно! Да, нет, всего никто не скажет! Они все тебя ценят с обще-понятной точки зрения (исключаю Бальмонта), - но все твое очарование, Твой Гений для _н_а_с, да и для них, - это твоя вся _р_у_с_с_к_а_я_ _с_у_щ_н_о_с_т_ь! Ты, - как ни один еще писатель, - _в_е_с_ь_ русский, все самое прекрасное Руси - в тебе! И Это, будучи абсолютно Прекрасным, в Вечном - является и мировым. И потому влечет их,., а они не знают откуда это! Ты - Русь,- в ее Прекрасной Душе и форме. И эта Душа, Святая, Прекрасная абсолютной Красотой, - она _в_с_е_о_б_щ_а. Они это могут называть как хотят, но... мы-то, я-то... знаю откуда это! Я на коленях перед Тобой! Неземной мой Гений! С Достоевским тебя сравнили?! Я - не сравню! Не потому, что хочу умалить 1-го, но потому, что Ты, правда, не сравним! Твое творчество, как и ты сам, - и не сравнимы, - и не повторимы!
   Скажи, там говорится о том, что ты пишешь что-то о России, но скрываешь что. Ты написал? Или пишешь? Или... неужели бросил?
   Я не хочу выпытывать у тебя, но... только: пишешь? А "Пути"? Неужели не пишешь? Это мне горько, Ванечек! Как ждут все! А я? Это жизнь моя! Это же Дитя Твое! Ваньчик, ты много раз писал о том "таинственном", "чудесном" "как творились "Пути"". Но не сказал. Или ты это мне никогда не скажешь? Как же? Ваник, пиши же "Пути"! А если ты уедешь, то не сможешь писать, - или и это тебе возможно? Вернусь еще к биографии: как можно пытаться исчерпать этим: "любит цветы, музыку..." Ты же _В_с_е_ любишь! И это - твоя основа! Ты, пусть даже много слез проливший, - ты радостен! Это твое главное.
   У тебя всюду это - эта любовь ко всему, пусть не действенная в некоторых случаях, но это состояние любви, ее наличие. Ты милуешь даже ад! Даже в "Солнце мертвых"! Да! Да! У тебя нигде нет злобы! Нигде! А "музыку, цветы" любить... Это же может всякий! Какое же это определение для тебя?!
   Ты самую последнюю букашку любишь, - потому что она - живое, жизнь! Ты вот березового червячка на моем платье любишь. Ибо, не любя, нельзя так писать, как ты! И отца твоего коснулись, но... что же таак... бледно, тускло? Он чудо-прелесть, твой отец. Я влюблена в него! Чудный! А тут: любил купать соловьев, да "Lämpchen {Лампочки (нем.).}" зажигать. А какие такие "Lämpchen"474 и почему, и... _к_а_к?! На свой "аршин" пытался дать тип "мягкого" отца что ли? "Rührend" {Трогательный (нем.).} что ли? Не знаю.
   Биография не плоха, но... бледно, бледно... Уж лучше не касаться, коли не все, не полно!
   Да разве можно тебя дать в 2 страницах!
   Многое дали чутко, любя и нежно, и за это уж спасибо! Но разве тебя всего охватили?! Твое чудесное в "Неупиваемой чаше"? Ну, "Путей" еще не знали, но ведь в тебе-то это все уже жило! И ты - в "Богомолье", ты - весь чудесный - Быт Русский. Поймет кто разве из не нас? Напишут: "Haufen gelben und blauen Rüben" {"Гора желтых или синих реп" (нем.).} - разве можно быт твой "перевести" на чужой язык? Как бы талантлив переводчик не был? и будут... Rüben {Репа (нем.).}! А у тебя - она хрустит на зубах эта чудная репка, что рассыпана горами, а не на лоточке кучкой! Ну разве можно кому понять и оценить то, чего они не знают! Я много могла бы сказать тебе и так бы этого хотела. Но тесно на бумаге!
   Пишу когда вот так и вижу взором Души, какой ты... Великий... Гений... и страшно! Как же я смею... так просто?! Я на коленях перед Тобой, Великий мой!
   Мне страшно и "писать"... но хочется очень. И м. б. я все-таки буду. Ванечек, я писала вчера, что "так больно", - Ты не волнуйся... болезни нет. Это я болею - духом! Тоской, все по тебе, родимый мой! Сегодня лучше. Буду стараться есть больше. Мне не к лицу худеть, тебе не понравлюсь... и потому буду, буду стараться исправиться! Я жду тебя! Ревную к "Даше" (или ты ее дал Дари?). Ревную ко всем и всему! Много осталось еще, что сказать хотела! Напишу! Целую и люблю крепко. Оля твоя.
   [На полях:] Сейчас уютно-преуютно пьем с мамой вдвоем чай с твоими конфетами! Я - вся с тобой!
   А как твоя "Елена-прекрасная"?
   М_и_л_е_н_ь_к_и_й! А-у у... Слышишь????
   Я никогда не знаю, что и когда тебе писала. Жаль, что не оставляю копий, но это скучно.
  

106

О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

  

19. XII.41 1 ч. дня

Св. Николая Чудотворца

{Помета И. С. Шмелева на конверте:

гениальное истолкование "ewige Weiblishe".}

  
   Дорогой мой, родной Ваня!
   Как благодарить мне тебя, как выразить все мои чувства?! Сам Господь внушил Тебе - Благовестителю, достойнейшему носителю имени Евангелиста, _Б_о_г_о_с_л_о_в_а, - поддержать и утешить меня! Я вся свечусь твоим светом, я спокойна, в душе тепло и тихо!.. Сегодня я молилась с тобой, - вчера я получила твое письмо от 10.XII с "условием", - и рада как, что во-время пришло! Сегодня и молилась... И утром, и в 12 дня! И сказала тебе мыслью - сердцем: "с Праздником, Ванечка!" У меня была тоска, _у_ж_а_с_н_а_я_ какая-то. Но 15-го уже прошла, вдруг, сменясь какой-то бурной жаждой жизни. Я писала тогда тебе (не послано еще!) - пошлю. И вот до вчера... я... не знаю, что это было? Тоска одного сорта прошла, сперва сменясь "бурливостью жизни", а потом сошла новая тоска и задавила всю меня. Я вся рвалась к тебе. Я с 17 на 18-ое не спала почти. Я притворялась только, что сплю. А утром тоска не оставляла, я плача, тебя звала, отчаянно... не только сердцем, но прямо слышно, шептала тебе все, все, что мучило сердце. Я называла тебя всеми именами, какие мне входили в душу, звала тебя, заклинала тебя приехать, умоляла верить мне всегда, во всем. Клялась в любви к тебе. Называла тебя так, как Дари Диму в метели475... Только сознательно, ответственно. Я встала рано, не в силах больше так страдать, чтобы развлечься суетой хозяйства. И утром же твое письмо! Такое чудное, светлое... Ангел мой! Я плакала слезами легкими, отрадными. И как о Вере ты сказал. И как это у Св. Иоанна... Я вечером же молилась и читала Евангелие (я его всегда за правило положила читать после болезни и читала, ...до... Wickenburgha, a потом я все у себя перепутала), и знаешь, что мне открылось? - "алчущие исполни благ и богатящиеся отпусти тщи"476. Как удивительно?! Не правда ли? И я - верую...
   А утром сегодня опять на том же месте, но на страничке слева я посмотрела... Это чудесное Евангелие, одно из моих любимых... "Во дни оны восставше Мариам, идя в горние..."477, и я увидела ..."благословенна Ты в женах!"... Правда! Я заплакала, и слезы упали на это место, а на обратной стороне, где было пятно слезы моей, стояло о том, как вошел к Ней Ангел и сказал Ей "радуйся!" Ты еще не знаешь всего из моего детства, но я верю, что узнаешь... и тогда поймешь... как это чудесно... И я, после молитвы, как мы условились... еще, сама того не ожидая, молиться стала, чтобы Бог благословил меня... на... Творчество! Да, во Имя Его! Ванечка, мне так хорошо вдруг стало. И _в_с_я_ тоска ушла. Я люблю тебя светло и радостно, и верю, что все как-то Бог даст и устроит! Напомни мне рассказать тебе об одной ночи под св. Николая (о Савве Освященном477а и о Николае Угоднике)! Это - от Праотцов моих еще! Напомни. Сейчас я хочу только о тебе!
   Ванюшечка, меня гнетут мои письма к тебе, - я глупо писала, иногда от отчаяния будто даже сердясь. Но никогда это не так! И еще одно: я писала тебе о том, что ты "даже и ад милуешь", - не пойми это неверно. Не прими за какое-то "непротивленчество" что ли... Нет, я хочу сказать, что ты, _к_а_р_а_я_ _а_д, видя смрад его, скорбя о всем, как никто, - ты не брызжешь желчью (что бывает обычно у других), - но милостиво сходишь в него, как это делал и Христос! Ведь претерпев все, что ты вынес от них в "аду", - ты бы, мог писать иначе. А у тебя... сколько же еще сердца... И тем ярче выплывает сущность зла в "Солнце мертвых", - тем глубже мрак, - чем больше ты там свое, личное скрыл. Это потрясающее что-то. Я взяла "Солнце мертвых" - как ярчайшее в этом, а во всем другом... до чего же ты... добр! У тебя эта Любовь и Доброта... от самого Евангелиста, Твоего, а Тот? Ведь он на груди у самого Источника Любви и Света лежал и слушал Его Сердце! И это так бледно выражено в очерке. Ну, не касались бы уж вовсе! И я - не довольна! Ванечка, как чудно ты сказал мне о "розочке дикой"... Как верно! Я это место прочла маме... Поразила ее эта чуткость и меткость сравнения. Плакали обе. Она меня жалела. Я буду лечиться, Ваня. Я хочу быть здоровой и, верю, что буду! Я начала новый "курс" селюкрина, с... сегодня... Сегодня чудный день!
   Мне каждую ночь почти ты снишься, вернее о тебе...
   Я в сладостной трепетности прочла "Liebe in der Krim"! Господи, какой ужас, если бы я эту книжку не узнала! Это - дивно, Ваня! Божественно! Даже не в оригинале! Скажи, что они обозначают словом "geisslein" {Козочка (нем.).}? Как у тебя? Как Нургет называл ее любимый? Чудесно, Ваня! А этот сад с вишнями! Эти теплые вишни! Я их осязаю. Какой ты!! Я люблю татар. Я их много видала. Знала тоже роман один татарский. И ведь это - ты! Ты, Ты... всюду.
   Как я чувствовала тебя! Если бы только мог это все представить! Я была там, с тобой, в саду... Тоничка!
   Ты рожден, чтобы земное все очистить огнем небесным, чтобы

Другие авторы
  • Щебальский Петр Карлович
  • Чешихин Всеволод Евграфович
  • Брилиант Семен Моисеевич
  • Линдегрен Александра Николаевна
  • Слезкин Юрий Львович
  • Род Эдуар
  • Тумповская Маргарита Мариановна
  • Кервуд Джеймс Оливер
  • Тэн Ипполит Адольф
  • Валентинов Валентин Петрович
  • Другие произведения
  • Чарская Лидия Алексеевна - Мельник Нарцисс
  • Оберучев Константин Михайлович - Офицеры в Русской Революции
  • Бернс Роберт - Прежде всего
  • Джером Джером Клапка - На сцене и за кулисами
  • Иванов Вячеслав Иванович - Письмо к Сибилле Алерамо
  • Потапенко Игнатий Николаевич - Два дня
  • Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Богач и Еремка
  • Новорусский Михаил Васильевич - М. В. Новорусский: биографическая справка
  • Барбе_д-Оревильи Жюль Амеде - Краткая библиография
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Изгнанник, исторический роман из смутных времен Богемии, в продолжении Тридцатилетней войны
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 453 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа