Главная » Книги

Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной, Страница 4

Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной



пространство! Ваше милое письмо в своей личной (как бы), ко мне обращенной части, меня захватило радостью чрезвычайно, и ничего, кроме этой радости, не вызывает, и я полна ею. Сердце мое рвется Вам навстречу, и это чувство радостной взволнованности живет и поет во мне, и толкает Вам писать скорей, скорей. И вот несмотря на остальные чувства, несмотря на то, что я просто не знаю _к_а_к_ подступиться (к, как Вы называете, "важному"), я во имя нашей личной дружбы пишу - я слишком много живу одной душой с Вами и думаю; думаю и знойным днем (у нас чудесное лето), представляя, что Вам непременно такое солнце понравилось бы, - на румяном закате, когда чуть-чуть повеет прохладой, думаю ночью, стоя перед прудом, на островке которого так сказочно белеет старинная башенка, вся залитая луной. У нас только теперь начинают петь стрекозы. Я выхожу в таинственную полутьму ночи, чтобы говорить с Вами... слышите Вы тогда меня? Как дивно здесь у нас! Рай! Гостили у меня батюшка, потом вдова бывшего священника, постоянно бывают и другие на 1-2 дня. Они все зовут этот уголок "раем". Ах, если бы Вы были здесь!
   Днем я много работаю в хуторском хозяйстве, т.к. без конца поливаю огород, подвязываю, подстригаю, полю и т.д., дома цыплята (прелестные!), кролики, вообще все домашнее хозяйство на нас с мамой. Я не держу прислугу, так что дела много. Кроме того, при постройке на хуторе масса трепки: мастера то и дело что-то хотят знать, да и нельзя их оставлять без подстрекания - уснут совсем. Целый день суеты, но это все бы ничего, если бы не постоянная забота о нашей дорогой Болящей81. Ее состояние удручает меня безмерно, и все то, что с ней связано. В связи с ней у меня получился какой-то драматизм {Рвусь быть искренней с дядей, т.к. иначе не могу, - иначе я бы была очень несчастна. А высказав все дяде, мучаюсь, что как бы слишком навязываю свое. Я не навязывать хочу, но вдруг он так примет, для меня было бы это ужасно. И до той поры, пока я не объяснюсь с дядей, я не успокоюсь и не перестану страдать. Что-то он мне скажет в ответ?! Простите, что этим занимаю Вас.} в отношении дяди Ивика: Хочу поделиться с Вами этим и верю, что Вы меня поймете и не осудите.
   Вышло все из-за метода лечения моей любимой, вернее, из-за доктора. Вы знаете, что старушка всецело попала под влияние ее отвратительного племянника (семинариста дикого), мучившего ее своими безобразиями долгие годы и выматывавшего все ее добро. Всей своей болезнью она обязана ему, и нам так хотелось убрать этого хулигана. Недавно у нее появился новый врач в доме, настаивающий на хирургическом лечении. Дядя Ивик от него в восторге, веря, что он и племянника сумеет удалить, и старушку вылечить.
   Давно когда-то я тоже этого таким именно образом хотела, но вот посудите сами: за мою долгую (почти 15 лет!)82 практику, за мой опыт, приобретенный во времена моей клинической бытности, я узнала, именно _у_з_н_а_л_а_ (не предполагаю, а знаю), что именно этот, вошедший в доверие Дяди Ивика, врач, не оправдает его доверия. Я знаю его так хорошо, как редко это может быть. Он гениален, как врач, но только для своего кармана, и если он узнал о семейных взаимоотношениях бабушки, то не выпустит ее из своих рук. Сравнивая во всем его (как человека, не как врача) с племянником-хулиганом, я могу лишь сказать, что "хрен редьки не слаще"! Я его очень, очень хорошо знаю. Его милая улыбка к бабушке - лишь маска волка, хотящего ее поскорее сожрать.
   Ко мне лично и к нашим он относился всегда очень хорошо, так что я говорю строго объективно, только в интересах бабушки.
   Я имела возможность в клиническую мою бытность его изучить вдоль и поперек, кроме того, его коллеги мне много о нем рассказывали, я со многими его лучшими друзьями была близко знакома.
   О племяннике не может быть двух мнений, его надо убрать от "бабушки", но пускать в семью безморального, беспринципного, завравшегося и безбожного чужого человека - ужасно! -
   У_ж_а_с_н_о... Неизбывно. "Бабушка" умрет прежде, чем мы этого ждать сможем. В его собственном доме, его родня относятся к нему точно так же, как Дядя Ивик к племяннику бабушки. Именно лучшая часть его родни. Я много о нем говорила с доктором (которого Вы как-то назвали "Ваш профессор"), - и он с ужасом относился к его втирательству к бабушке. Он даже отчасти из-за этого разошелся с ним. Он мне прямо говорил: "волосы шевелятся, когда подумаешь об этакой возможности". Он был с ним прекрасно знаком, конечно, еще лучше меня.
   Никто никогда потом не посмеет порога бабушкиного дома переступить, когда он расхозяйничается там. Я много полезного в человеческих взаимоотношениях видела за мои 15 лет бытности в клинике, и всю Страду Нашу общую оправдывала именно этим опытом.
   Я благодарила судьбу, давшую мне возможность научиться тому, чего раньше не предполагала за покрывалом людской лжи, и _э_т_и_м_ _о_п_ы_т_о_м_ оправдывалась моя жизнь и мое назначение в ней. Я видела цель моего пребывания там и стремилась, не держа опыт только в себе, дать его и другим, видя в этом особую важность... Ну а теперь о Дяде Ивике: я повторяю, что думала так же, как и он, но это была ошибка.
   Вы хорошо знаете, как я люблю Дядю Ивика, что он для меня значит.
   Теперь представьте, что дядя в полном восхищении подлецом, веря ему, не подозревая подлости, делал оценку на свой, честный аршин. Дядя рад, счастлив, что нашел для матери хорошего друга, а не допускает того, что это сам Дьявол, по словам "моего" профессора - это "гад".
   Что делать мне? Я думала молчать, не пытаться делать ничего, но не могу. Не смею. Это было бы нечестно с моей стороны. Я боялась дядю лишить радостности его, боялась хоть какой-либо дисгармонии между нами, боялась, что мой крик души, кровный крик, пропадет даром. Но я решила все же сказать дяде. Я не хочу вмешиваться, навязывать свое мнение, и не смею этого делать, - но я обязана сказать то, что знает моя совесть. Я хочу на коленях, да, _н_а_ _к_о_л_е_н_я_х, просить во имя Бабушки прислушаться дядю к словам моим, и если он пока что их душой понять не сможет, а сердцем м. б. подсознательно не захочет (я конечно не сетую на это!), то просто м. б. он выждет еще немного. Он скоро убедится сам! Любя Дядю Ивика, я мучаюсь уже заранее тем, что он, такой чтимый, такой видный в нашей семье, вдруг сможет потом о чем-то из сказанного пожалеть. Его, именно его слова так много для нас всех значат, и если он делает мерзавцу хорошую рекомендацию, то это открывает последнему двери многих сердец. Если бы немножко подождать дяде! Пока что так опасны его слова. Это моя правда, - большая, чистая _П_р_а_в_д_а. Не знаю, как это дядя примет. Хочу еще ему особенно подчеркнуть, что: 1) я никогда не на стороне племянника и что сама бы приняла все меры к его уничтожению; 2) хирургическое вмешательство конечно необходимо, как бы то в возрасте бабушки ни было опасно, но нельзя полагаться в своих делах на чужих людей, дарить им доверие, и кроме того, таким _г_а_д_и_н_а_м, как этот развратник беспринципный, знающий только свой карман. Дядя судит по нашим докторам-бессребреникам, которые работали по идее на добро Человечеству. Здесь, в Голландии, таких врачей нет! Ну, милый Иван Сергеевич, я надоела Вам, верно, своими рассуждениями. Простите! Жду очень, и скорее, Вашего ответа.
   Я и мама здоровы. Напишите больше о себе!
   Душевно Ваша О.
   Напишите мне, пожалуйста! Я так жду!!
   Отправляя уже письмо, получила Вашу открыточку. Мой милый, родной, прекрасный, шлю Вам привет от всего сердца. Мне так хочется молиться вместе с Вами! Молиться о том, чтобы мы остались надолго, навсегда в гармонии Души!
  

29

О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

  

23 июля 41 г.

   Дорогой, далекий, прекрасный мой друг!
   Сколько радости, волнения чудесного испытываю всякий раз, получив Ваше письмо. Я не могу никогда сразу отвечать Вам, хоть и думаю о Вас постоянно. Не могу, т.к. слишком волнуюсь для связного изложения мысли. Вот и сейчас еще не могу. Первым порывом бывает всегда острое желание Вас видеть и слышать, такое сильное желание, что плакать хочется от его неисполнимости.
   Я должна Вас увидеть!
   Я так боюсь всегда Ваших похвал мне... И с ужасом думаю о Вашем разочаровании. После моего разговора в отношении дяди Ивика каждое ласковое слово Ваше жжет меня укором как каленым железом. Я нечутка была. Я не смела лишать дядю радостности. Но что, что мне было делать? С тех пор как я с ним объяснилась, страдания души моей еще усилились, ибо чувствую сердцем, что больно ему стало. Я думала эти дни даже, что м. б. правильно выражение "святая ложь", - которое я никогда не оправдывала раньше. Тут была бы не ложь, а замалчивание разности мнений. М. б., это было бы нежнее. Но нет, я не могла и не могу так. Мой Дядя - моя совесть, мой душевный мир. Я не могу быть с ним неискренней. Скажите же мне, ради Бога, осталась ли я еще для Вас все прежней? Не мучайте меня ожиданием слишком долго! - Письмо мое предыдущее Вы верно получили? Господи, зачем я не могу говорить с Вами! Сколько раз я Вам вдогонку писать хотела, но не смела, думала, что надоедаю еще больше. Ваше последнее письмо мне дало силы и веры, что, м. б., простите. Хотя тут не в прощении дело. Мне больно, физически больно, что я доставила Дяде что-то неприятное, дала не то, что он ждал. Мучает меня именно невозможность ничего сделать Для Дяди. Я не сплю ночи, беспрестанно думая о дяде, и Ваше чудесное письмо последнее к именинам я не могу, не смею отнести на свой счет теперь. Вы верно не написали бы его таким, зная о моем письме к Дяде?! И еще главное то, что я все не полно и не совсем так высказалась, так, что Вы м. б. _в_с_е_г_о_ не узнали. Проще было бы говорить.
   Я живу Вашей же мечтой, Вашими же надеждами, м. б. лишь иначе облекая их! Дорогой Иван Сергеевич, если бы Вы знали, как Вы мне близки и дороги! Если бы Вы знали, как много Вы мне даете Света и радости! Никогда еще я не чувствовала того, что чувствую в отношении Вас {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, - это такое вечное желание постоянно заботиться о Вас, сделать Вам что-то очень хорошее, и постоянный страх, что это не удастся. Ах, если бы Вы поняли меня! Я так живо чувствую все, что Вас касается!
   И Вы понимаете, как я теперь страдаю! Как не люблю себя. Но все же не вижу, как бы я поступить могла иначе? Дорогой мой, родной и Светлый... посмотрите мне немного в сердце и узнайте, что в основном, Святом и главном, в нашем всех общем тоже, - у нас с Вами нет разногласия. Я верю, что Вы это почувствуете.
   Вы спрашиваете, не помню ли я, что заставило меня писать Вам впервые? Конечно помню. Это было не "просто так".
   9-ое июня, или 27 мая ст. ст. - день моего рождения. В 1939 г. этот день был не радостный для меня день, были неприятности. Я была настроена душой особенно восприимчиво.
   Чувствовала себя как-то странно, м. б. ненужной миру, этот день казался мне без смысла. Я долго так одна сидела перед окном и равнодушно смотрела на солнце, и не хотела его видеть {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Мне было страшно подумать о поздравлениях, "веселых взглядах" и т.п. Я казалась себе такой одинокой {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Глаза мои упали случайно на почту, где было письмо от мамы из Берлина, а рядом еще полученный накануне пакетик тоже от мамы, который я нарочно оставила "до завтра". Открыла и увидела Вашу книжку {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}83. Мама знала, что я так хотела собрать постепенно Ваши книги (в Голландии их не достать было вовсе). Я стала читать давно мне знакомое, и Ваша любовь к жизни, Ваше Святое, Ваша нежность и простота свершили что-то странное в моей душе. Я, сидя одна в душной гостиной, не видящая сияющего дня, вдруг увидела Вашими глазами, Ваше сияющее небо. Я плакала так сильно и безудержно над всем Вашим, что мне вдруг стало легче. Вы были так близки, так родны, так понятны. И было радостно знать, что Вы где-то есть. Я перечитывала одно и то же, и мое личное стало уходить на задний план. Я ощущала душой своей Вашу Душу {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} и чувствовала, насколько одиноки должны быть Вы. Испытав только что одиночество сама, я остро и больно страдала за Вас. Страшно за Вас, как за близкого мне человека...
   Я никогда никому не писала так, как Вам {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Много раз, в юности, увлекшись певцом, художником, музыкантом, поэтом, чувствовала какое-то желание выразить это, но не говорила и не писала никому и никогда. -
   Я писала Вам от сердца, заливаясь слезами {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} только что улегшегося страдания {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, любви и сострадания к Вам. Моих тогдашних переживаний я не забуду никогда...
   Мне как будто бы кто-то приоткрыл мою завесу мрака и показал Ваш Свет. Была ли это Воля Вашей Светлой покойной или папа мой обо мне помолился? - М. б. и то, и другое?
   Переношусь в российскую усадьбу и вижу вечер золотой и тихий, и прудик и ветлы и чету, идущую из церкви {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}...
   Вижу с Вами вместе, мой прекрасный, удивительный, нежный {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}!
   Как трогательно это "девочка под вуалью" и "листочек ивы", и "взгляд". Как прекрасна, верно, была Она. Но ведь Она и есть, и Вы это знаете! Она так же с Вами, как папа мой со мной. Знаете, всякий раз, когда нам предстоит перенести тяжелое, Он, папочка, снится маме, как бы ободряя ее. И мы всегда выскакиваем из беды. О. А., конечно, всегда хранит Вас. Я в этом тоже уверена.
   Вы знаете, так странно, но даже Ваши близкие мне дороги. Вот и об О. А. я вдруг так заплакала, прочитав о "девочке под вуалью" {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Так, будто я ее знала и я ее любила. И отца Вашего, и Горкина люблю и оплакиваю. Об О. А. я так внезапно для себя расплакалась {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, что за завтраком мама и муж спросили, что такое у меня случилось. Я понятно не сказала правды - никто бы этого не понял.
   Как мало слов в нашем богатом языке {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, в скобках его помета: чудесно!}!
   Я не могу выразить Вам все, что хочется!
   То, что Вы пишите о Ваших книгах и образах так необычайно, так Велико для меня, что я не могу всего сказать в этом письме.
   Ваши сравнения меня с Анастасией84 и Олей Средневой85 - не знаю, что на них и сказать...
   Только то, что я боюсь Вашей ошибки {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} во мне! Я этого боюсь как кошмара! Ужасно боюсь {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}!! Почувствуйте это! Я бы хотела скорее, скорее видеть Вас и узнать, откажетесь Вы от меня такой, какой видите теперь или нет {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И если да, то пусть скорее! Как самоубийца, торопящийся свое задуманное свершить уж поскорее.
   Я не сомневаюсь, что Вы ошиблись во мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, его помета: удивительно!!}. Но все же, хоть эти ложные пара лет {Помета И. С. Шмелева: на годы.} 86 будут мне светить еще и после!
   Ведь Вы меня тоже вырвали из темноты! Ах, как любите Вы Жизнь! Как молодо у Вас все! Как чудесно! Как влечет! Как нежны Вы! - Таких немного, а м. б. и нет теперь. Когда-то я наивно верила, что все такие, вот как Вы, как папа мой, и во всех видеть хотела добро. Как больно было увидеть другое! Какой это Дар великий в Вас - так уметь приобщать через Вас к Жизни!
   Сегодня я не могла спать и встала посмотреть из окна {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Было чудесно над прудом таинственно и чуть-чуть страшно {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И так волнующе светили звезды в небе... Я посмотрела еще на воду и вдруг "открыла", что эти звезды глубоко тонут {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} и в прудочке. Это так естественно, но мне казалось особенно необычайно. Так часто зачаровывает нас нежданностью восход солнца, происходящий, однако каждый день {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}.
   Я долго смотрела на звезды и думала {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} все о Вас. Я завтра буду смотреть на небо в 12.30 и скажу Вам сердцем, что думаю о Вас, о Вашем ушедшем счастье, о Вашем светлом Друге-Ангеле87, невидимом, но все же живущем и молящемся о Вас. Я помолюсь о Душе ее в день нашего общего Ангела. Я также думаю о Вашем сыне, и мне очень, очень больно. И так грустно, что ничем, ничем не могу Вас утешить... Я грущу невыразимо от слов Ваших некоторых. Знаете - о "завершить Путь". Не думайте так! Вы пишете, что "это "чуть" длится уже 6 лет...". Вы стало быть часто думаете об этом.
   Дорогой мой, мне это так больно...
   Свечка не могла сгореть на много больше, ведь для этого слишком коротка служба {Помета И. С. Шмелева: !!}.
   Я чувствую, что это "чуть" будет еще долго, долго. Только не надо об этом так много думать! И то же о Вашей заботе литературной:
   Конечно, я всю себя дала бы в распоряжение для того, чтобы Вам было спокойнее, и все всегда сделаю из всех моих сил. Но какая горечь в этой "заботе". Я много над этим плакала. Вы должны мне поверить, что Вы очень, очень дороги мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, его помета: !! }! Мне надо сейчас пока кончить, но я еще продолжу.
   Уже ночь. Время так быстро ушло: сначала надо было пить чай, потом обедать, потом ходила за ягодами, и нужно было их разобрать тотчас же. Но все время я в мыслях с Вами {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}... Вечер был чудесный. Безоблачно-золотой закат. Я шла навстречу солнцу, и текучее золото слепило глаза. Впереди вилась вся золотая в блеске солнца дорога, и по сторонам высокие ячмени. Золотой свет падал на поля, и ослепленным взором нельзя было ничего различить, кроме длинных усиков ячменных, горящих, золотых. И казалось, будто земля отвечает солнцу таким же сиянием {Помета И. С. Шмелева: !!}. Мой дорогой, далекий. Вы были тогда в моей душе {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}...
   Мне так много хочется сказать Вам, но уже так стало поздно. Я скоро, скоро буду писать ответ на Ваше письмо. И много хочется сказать о Вашем творчестве. Скажу и [о] своих мечтах. Еще с детства. Расскажу Вам одному.
   Я "Неупиваемую чашу" читала давно, еще совсем не видя, не сознавая Вас. У меня ее нет. Если бы можно было ее иметь сейчас! Как бы я была Вам благодарна! -
   "Куликово поле" я не читала целиком, но отдельными отрывками. Я была в Голландии уже, когда оно вышло. Здесь теперь ничего нельзя достать. Мне это ужасно больно. Я все хотела бы прочесть Ваше! Когда я и на чтение Ваше шла, то еще Вас душой не увидала, но там, в зале, у меня впервые появилось чувство нежности к Вам и желание Вам добра. Помню меня возмущало, что зал был темный и с плохой акустикой, и вообще неуютный. Помните? Я слушала и других, например Бунина88, но ничего подобного не испытывала.
   [На полях:] Вот уже кончая письмо, наконец, решаюсь попросить Вас, дорогой Иван Сергеевич: пришлите, если это не затруднит Вас, мне Ваш портрет. Я смотрю на Вас только в книжке, а мне хочется видеть Вас часто. Моему брату Вы подарили, и я урывками смотрела. Я жду.
   Почему Вы никогда не пишите о Вашем здоровье? Я прошу очень Вас беречься! Спасибо за привет маме. Она Вам тоже кланяется.
   Всей душой Ваша, О. Б.
   Очевидно, одной Вашей открытки я не получила, о "смешанности образов", как Вы пишете.
  

30

О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

  

14 июля ст. ст. 1941 г.

   Здравствуйте дорогой мой!
   Не знаю прямо с чего и как начать!
   Я так полна думой о Вас, так трудно выразить словами. Все эти дни я ежеминутно думала о Вас, тревожно, приподнято, радостно и боясь все время, что утратила уже Вас! (Ведь я еще все не имею ответа на мое письмо.) С трудом я проводила дни без того, чтобы не писать Вам, - так полна я была всем, что касается Вас. Хотела писать Вам сегодня, 14 ст. ст. и сказать Вам, что я переживаю душой этот день89 с Вами. Но мне вчера уже трудно было молчать, и я все не понимала, ч_т_о-такое это беспокойство.
   Вдруг вчера вечером приезжает какой-то мальчик и передает мне корзину - Expres. Я ломала голову, что, от кого и откуда? (* Прислали цветок из Velp'a 24 в Houten, a Houten очевидно задержало еще 1 день. Голландцы заслали зачем-то в Velp. He понимаю, т.к. Utrecht ближе к нам.)
   Какое-то странное волнение охватило меня, когда я раскрывала упаковку.
   Описывать ли Вам то чувство, которое я испытала, увидев Ваше имя?!
   Я окаменела от удивления, восторга, радости, нежнейшей благодарности Вам милому, нежному, - и от стыда за недостойность свою...
   Зачем, зачем Вы так балуете меня?
   Я не способна выразить все то, что меня волнует и, по правде говоря, я и сама себя не понимаю {Подчеркнуто И.С.Шмелевым.}.
   От какого-то детского восторга я ничего не могла другого сделать, как поцеловать розовые лепесточки цветка... Какое "спасибо" выразит мое чувство?! Я счастлива, что это растущий, живой цветок, который я могу растить и лелеять и много лет!
   Господи, но мне так страшно подумать, что Вы, м. б., отвернулись от меня теперь. Как жду я Вашего ответа!!
   Мне так много хочется Вам сказать, но я удерживаюсь, т.к. боюсь ответа Вашего. Если бы Вы знали, как дороги Вы душе моей! {Абзац выделен И. С. Шмелевым.}
   Вот отчего все эти дни от 24-го и до вчера я так волновалась и думала о Вас! Это привет Ваш мне, _ж_и_в_о_й_ привет был на пути ко мне! Зачем? Зачем?.. Вы так меня балуете!!
   Если бы знали Вы, как мучаюсь я тем, что возможно доставила Вам горечь! Я не могу этого выразить.
   Все это время я очень волнуюсь. Я не могу спать, и аппетит совсем пропал, как от волнения бывает перед экзаменом. Мои семейные уверяют, что я похудела и побледнела. Матушка, наша гостья, все время твердит: "что это О. А. с Вами, похорошели Вы, а так похудели, - совсем другая". Видите, я не больна, т.к. болезнь не красит, а похудела от грусти о Вас. Я боюсь утратить Вас. Я боюсь, что я уже утратила Вас. Лучше убейте сразу и скажите скорее. А м. б. я внушила сама себе этот страх, и Вы все тот же? Если бы это могло так быть! Но я боюсь, т.к. Вы слишком, слишком хорошо обо мне писали!
   Как грустно мне! Как бы хотела я поговорить с Вами. Писать так трудно.
   Я очень, очень хорошо понимаю Вашу боль о сыне Вашем. Я ненавижу кровно его мучителей-большевиков. Не думайте, что я не понимаю Вас! Я верю крепко, что Святое и Вечное в русском народе не умерло, и что Оно, это Святое, сбросит большевистское иго, и что Русский народ оправдает сам себя перед Богом и историей своей. Я рада была услышать о войне, т.к. что-то сошло с мертвой точки, и война поможет освободиться нашим родным и дорогим от сатанинской власти. Рано или поздно это свершится. Я твердо верю в свой народ! Вы тоже? Как молиться надо! Я очень взволнована, я плохо молюсь.
   Сейчас цветочки Ваши стоят передо мной, - я любуюсь на них.
   24-ое июля был яркий, чудный день! Как провели Вы его?
   Я все время, не только [в] 12.30, но все, все время была душой у Вас. В 12.30 я пошла в сад и... только что вышла с веранды, как вижу, едут 2 гостьи, - одна тоже Ольга, праздновать именины у нас "в раю", как все "Wickenburgh" зовут. Я засуетилась и не могла уйти мыслью к Вам так, как хотела. Но вдруг меня такой радостью захлестнуло, будто я что-то чудесное узнала и до того, что поделиться с кем-то хочется. Я даже постаралась сама себя уличить, не случилось ли чего, но тут же поняла, что это просто Ваш голос был ко мне. Это было удивительно, так необычайно.
   Это было около 1 ч. дня. Я была очень весела и радостна до вечера. А вечером мне стало чего-то очень грустно... почему? Грустили Вы?
   Я это все так ярко чувствовала. Я это не сочиняю. Это все честно!
   Я каждый день хочу назначить время моего привета к Вам. Хотите?
   Ну хоть в 11 ч. вечера. Суета дня уже уйдет, и еще не поздно. Я буду точно в 11 ч. веч. думать о Вас и Вы будете знать, что Вы не один. Да, Душа у Вас родная, близкая, своя! - "Одной духовной крови" - сказали Вы... В минуту отчаяния, сознания своей ненужности миру, я вдруг нежданно нашла отклик Ваш на свое страдание. Таких людей, как Вы, м. б., уже даже и нет теперь. Я разумею здесь, за рубежом... Такой Вы русский, чуткий, нежный, очаровательный, - слов не найду! Мне даже чуточку страшно, - примете еще все это за истерический бред у меня.
   Но это сущая правда, и мне трудно молча это только в себе сознавать. Я не исступленно пишу, но совсем серьезно.
   Для меня Вы - источник жизни!
   Жизни юной, красивой, полной. Получили ли Вы мое письмо от 24-го июля, - я там уже писала, что Вы умеете приобщить к жизни через себя!
   Пишите, дорогой друг, работайте, если можно. В Вас столько силы, столько истинной красоты!
   С каким интересом я слушала бы Вас, о Вашей работе. Нет, не с интересом, а в Священном трепете!
   Вот в Вас, в Вашей Душе столько огня из Божьей кошницы!
   Для нас всех, а для меня как-то особенно, Вы такое сокровище! Что я могла бы для Вас сделать?!
   Как больно сознавать расстояние?! Я все же верю, что увижу Вас! -
   Ах, как много рассказала бы я Вам и о себе. Писать не могу. Я много видела горя. Жизнь у меня была не легка. Часто я роптала и даже (страшно подумать) говорила "зачем, зачем я родилась!" Мне казалось абсурдом, полнейшим всякое продолжение жизни. Мне за абсолютную истину казалось решение не иметь детей. Мне казалось преступным желание родителей для "своего счастья" давать жизнь новому человеку и посылать его на муку. И это была я, - я, которая в юности всю цель жизни видела в детях. Я радостно шла в жизнь. Я даже забыла об этом; мне напомнил один доктор, знавший меня по работе в первые годы в клинике и часто разговаривавший со мной о том - о сем, какая я была тогда. Я ужаснулась сама тому безрадостному содержанию в себе, слушая рассказ-воспоминание доктора обо мне же самой. Я не узнавала себя. И сказала ему об этом. Это был хороший, серьезный ученый товарищ. Тот объяснил это усталостью. Не знаю... Меня больно и беспощадно била жизнь. Но за все, за все я благодарю теперь Бога. Много мук было дано для моего же блага, и я бы не мучалась, если бы покорно принимала Волю Творца.
   Но человек чувствует иначе.
   Вы, каждым Вашим движением Души, каждым словом давали мне ответы на все. Я не знаю сама, какое чудо дало мне Вас. _Н_е_ _у_х_о_д_и_т_е_ _ж_е!
   Теперь, за эти последние недели я нахожу в себе новые силы, я как-то иначе воспринимаю мир.
   Ведь одно время я даже не считала себя вправе быть счастливой, - а Вы меня как-то подбодрили. Правда, моя черная полоса лежит далеко позади {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, но отголоски от нее оставались в душе очень долго. Я как-то так и не окрылилась вполне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, хотя и жила и живу хорошо. Вы дали душе моей Живую Воду {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Помните, как в сказке: только после живой воды воскрес рыцарь. Боюсь, что в письме неполно и неясно... Но, м. б., Вы поймете.
   О тоске "по невоплощенному" Вы говорите... Ах, я так много могла бы Вам сказать. Были, были мечты и у меня {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}... Я в России училась в Высшей художественной школе на живописном отделении. Я шла туда как в Храм. Буквально. И... ушла, - горько, с болью. Мне было 17 лет, когда я всю себя хотела отдать искусству. В Художественной школе были, как везде, большевики - футуристы, экспрессионисты, кубисты и т.п. Я слишком откровенно высказала свое мнение мальчишке-учителю. Не мог простить мне. Жизни не давал. Профессор отделения был из старых и как-то мне тихонько шепнул: "масса у Вас ошибок, но чуется мне что-то настоящее, мое же!" А сидела я над трудной акварелью и без указаний "футуриста-мальчишки" пробовала пробиться _с_а_м_а. Я летела домой как на крыльях. "Масса ошибок" были мне как похвала за словами "что-то настоящее, мое же!". Через пару дней профессора выжили вместе с другими, и он уехал в Америку, а я осталась одна среди кого угодно, только не художников. Я ушла и поставила крест на искусстве... После мне было очень часто жаль, но не было другого выхода. За границей многие люди советовали, требовали даже, чтобы я продолжала, но я считала это для себя роскошью в наше тяжелое время изгнания. Мне нужно было скорее приниматься за дело, дававшее бы мне хлеб насущный. Я зарыла глубоко и наглухо в себе стремление к искусству, да и времени не было у меня, работавшей с 8 утра и до 11 вечера90. Я только очень изредка рисовала иконы. На живопись меня потянуло с раннего детства сильно и могуче. Теперь без необходимых данных, без подготовки, без "фундамента" я все равно художником не буду. Да и поздно... Поздно. Для многого я опоздала в жизни... Как быстро уходит молодость. А что я сделала? Как это горько знать! - Хорошим художником не быть, а плохим не хочу. На один миг мне недавно стало очень жаль, что упущено, т.к. страшно хотела бы иллюстрировать Ваши книги. Конечно с Вашего согласия. Но я задавила в себе и это, чтобы не дразнить себя.
   О литературе?.. Я не рискую. У меня нет оригинальности. Давно, давно жил образ. Предмет. Высокий и Святой. Он толкал меня на Путь Искусства, он звал и приказывал. И все, все стерла жизнь. Жизнь с маленькой буквы, злая, тяжелая, скорбная жизнь. Этот образ родился в душе десятилетней Оли в церкви, и его намек я слабо попыталась дать на конкурсном экзамене на "вольную тему". "Старые" художники оценили, а молодые смеялись. Когда-нибудь скажу Вам все. Веря Вам, слушаясь Вас, м. б. я бы и попробовала писать, но у меня нет смелости писать о себе и нет оригинальности для другого. Простите, что так много говорю о себе. Кончаю, а сказать еще так много надо! Душевно Ваша О. Б.
   То, что Вы пишете о Вашем творчестве, об искусстве, об образах, стоящих перед Вами, - так велико, так чудесно, так захватывает и поднимает меня! Обо мне Ваши слова настолько прекрасны, что мне их странно отнести к себе...
   Ваша "Неупиваемая чаша", помню, на меня произвела большое впечатление, но тогда, когда я ее читала, - Вы еще были для меня просто талантливым писателем. Вы теперешний говорили бы мне конечно несравненно больше. И я не могу прочесть ее сейчас. Если бы я получить ее могла - было бы большое счастье. Я послать бы могла обратно, если бы эта дама91 хотела этого. Здесь ничего нельзя достать.
   Сегодня слушала грамофонную пластинку хора Афонского92 "Хвалите имя Господне"93 и "Тебе поем"94.
   Знаете "Хвалите имя Господне" Львова95? Я его так люблю... Я очень люблю всенощную летом. Народу бывает мало, светло, хор поет звучно. И когда идешь в храм, то воздух уже не жжет, а ласкает, и стрижи так ласково перекликаются и задевают землю крылами. Я вспоминаю это из детства. И какое торжественное "Хвалите!"
   Мне так хочется быть с Вами у всенощной. Больно, что здесь почти не приходится бывать в церкви.
   И никогда нет хорошего хора.
   Неужели никогда не увидеться с Вами? Родная, милая, нежная Душа?! Неужели?
   Я верю, верно, что увижу Вас.
   В прошлом письме я просила Вас о портрете. Пришлете?
   Покойной ночи!
   Я скоро еще буду писать.
   Если я все еще смею, если Вы не отвергли уже меня.
   Ах, если бы Вы поняли меня в том давнем разговоре о Дяде Ивике. Я не хотела спорить с ним и не несогласна в образе лечения бабушки, но только врача считаю неподходящим.
   Мыслью долго, долго приветствую Вас дорогой, милый!
   [На полях:] Получили ли мои письма от 9-го июня, 24-го июля?
   Если Вам интересно, буду присылать любительские фотографии с меня, которые в изобилии делают брат мой и брат мужа.
   Простите эти кляксы - это автоматическое перо так сделало. Я не переписываю. -

31

И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.VIII.41
   Полдень
  
   Каждое слово Ваше, свет мой, возвращает меня к жизни! Вчера получил Ваше канунное письмо. Клянусь, Вы - дар чудесный. По силе душевного богатства, не знаю равной Вам. Дар искусства явлен, до трепета! ослепляет!! Боже мой, Вы сами не сознаете этого!? Вы будете _т_в_о_р_и_т_ь, обязаны. Сестра моя, дружка моя, - целую слова Ваши, они - жемчуг. Ваша "дорога" - золото! Ваши "звезды" - глубинное. Как я счастлив, - в пустыне - найти такой родник! И плеск, и звон, и свежесть - все в Вас. Вы переполнены _б_л_а_г_о_д_а_т_ь_ю, _ж_и_в_а_я_ _в_с_я. Смотрите на божий мир полными глазами - Вы все охватите. Немею перед таким сердцем! - Это посылаю наспех, завтра пишу полное. Все Ваши тревоги - мираж, горжусь Вашим биением сердца. Не люблю сниматься, но для Вас - завтра же отдам себя фотографу. Открытку Вы получили - там было - "не понимаю, что со мной творится" и "всечасно думаю..." Письмо все объяснит Вам. Весь день вчера - пел Ангел, я слушал с замиранием, целуя строки. "Чаша" послана через Берлин, от моих друзей96. Добыл лекарство против осложнений гриппа, если случится. Умоляю - оставьте поливку, не убивайте себя. Я слава Богу чувствую себя бодрым, как давно не было. Кипят мысли, - я озарен светло и свято. 9.VI.1939 - воистину день Рождения! Это - не в Вашей и не в моей воле, - это - _д_а_н_о. Вдумайтесь - во _в_с_е. И Вы вспомните о ткани "Путей Небесных": "знаки", "знаменья", "вехи" - Плана. Божественная Правда. Знаете... - я никогда не встречал даже подобия того, что Вы излили из сердца. И если бы это вошло в литературу (а оно войдет, наши письма, в историю русской литературы!) - это было бы ценнейшим из всего ее богатства. Это не слова "признательности", это - точный вывод ума и чувства. Целую руку. Ив. Шмелев
  

32

О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

  

6. VIII. 41

   Милый Иван Сергеевич!
   Пишу Вам в последний раз из Wickenburgh'a, - т.к. через день переселяемся уже на хутор. Мне очень грустно уходить отсюда. Здесь было так чудесно. На хуторе не будет свободы, т.к. дом стоит в ряду с другими и вообще все не то. Жаль парка и прудика, где я так часто думала о Вас и говорила мысленно с Вами. Каждый кустик мой приятель. Ну, ничего, - на хуторе свое есть, надо привыкать! И небо плачет вот уже который день. Будто и не бывало ярких дней... И для сельского хозяйства эти дожди теперь вредны, - убрать хлеб невозможно, а уже пора.
   Как Вы живете? Я очень о Вас все время тревожусь - сама не пойму почему. Здоровы ли Вы? Сообщаю Вам мой новый адрес: Schalkwijk (U.), A.139 Holland.
   Хочется верить, что скоро получу от Вас весточку. И, м. б. и фото?
   Всего, всего Вам доброго, дорогой, милый Иван Сергеевич!
   Сердечно Ваша
   О. Б.-С.
  

33

И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6.VIII.41 11 ч. 30 вечера
   Родная моя, свет мой неупиваемый! Я пока оставил большое письмо, ответ на письмо от 8.VII, потому что меня "обогрела" одна мысль, - и случилось такое "откровение", которое меня потрясло радостью несказанной, и я не мог продолжать. Вы узнаете, я м. б. завтра опишу _в_с_е. Поверите ли? Но случилось - как было в "Путях Небесных", - мне "разъяснение". Знаете, я только вчера узнал, - клянусь святым для меня! - Анастасия97 - значит - "Воскресшая"! День Вашего рождения стал для меня Днем Рождения! Пишу большое письмо пером, - так Вам приятней читать, чувствую. Оно очень большое, кажется. Дорогая, остались для меня прежней..? Вы еще прекрасней, еще глубинней, еще дороже стали... - если только эти слова могут передать - _н_е_п_е_р_е_д_а_в_а_е_м_о_е_ _с_л_о_в_а_м_и. Вчера я послал Вам открытку: мне больно, что ожидание м. б. болезненно для Вас. Мои все письма - только слабое отражение сложного и блистательного "мира", который во мне строится, вот уже больше года. Почему это во мне такая грусть за Вас, щемящая, слившаяся с неизъяснимой нежностью, будто Вы страдаете? - и Вы самое мне дорогое здесь, а я - бессилен утолить, только могу словами выражать жаление! В субботу 26-го весь день я был сам не свой, в тоске... - не знаю. Я повторю Вас, говоря, что непрерывно думаю о Вас - все ушло, и все ненужно, только одно, одно - живу Вами. Это очень светлое и чистое. О себе..? Я здоров, но не могу писать - все закрылось. Это пройдет, т.е. я овладею собой. Ваше письмо - драгоценность, я его читаю... читаю... или чистый _с_в_е_т? И. Шмелев. - Не забывайте меня.
   "Неупиваемая чаша", послана Вам из Берлина.
  

34

И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17 н. ст. VIII.1941
   Дорогая... письмо 8.VII смутило меня тревогой Вашей. Ну, не прав ли я был, что Вы страстны в воображении Вашем и в чувствах? Вижу, чего Вы навоображали и как Вы себя расстроили! А для меня теперь самое важное, чтобы Вы были спокойны. Ваши тревоги передаются мне - и открывают Вас _н_о_в_у_ю. Я, мог (!), ошибаться, - в Вас?! ... разочароваться, - после этого письма Вашего?! Милая, да разве Вы не чувствуете, _к_т_о_ Вы для меня теперь?! Как бы хотел я поцеловать глаза Ваши, которые столько плакали! Ах, чудесный ребенок Вы, головка-то Ваша как работает! И мнительны же Вы, как... и я. Рыбак рыбака видит издалека. Вы и при всем Вашем воображении не чувствуете, как я Вас _з_н_а_ю. Ах Вы, моя сестричка милая, художница! Какая же Вы огромнейшая художница! Письмо Ваше, от 23.VII, меня совершенно изумило. Об этом - дальше. Никогда не "хвалю" Вас, а говорю от сердца, правду.
   От личного перейду к совершающемуся. Никакие испытания не страшны, только бы душа России сохранилась. "Какой выкуп даст человек за душу свою?"98 Ныне - не "историческое", а как бы "божественно-трагическое": сцена - мир, Рок - Господь, страдающее - для нас! - Россия, - не бесовский СССР, - развязка - "Христос Воскресе" - или гибель. "Да будет праведен Суд Твой, Господи!" Чаша исполнилась, меряется мерой - за _в_с_е. Помимо людской воли. Так чувствую, и покойна душа моя.
   Да, я _с_л_ы_ш_у_ Вас, полон Вами. Такое владело мной, когда жил я призрачной жизнью _л_и_к_о_в, лелея в них неизъяснимое "дас-эвиге-вейблихе"99, что даже в Причастии чувствуют подвижники. Я жил в очаровании вызванных мною к жизни, и я любил их. Это со мной теперь, но это уж не _л_и_к, а... Вы, светлая, вышли из Ваших писем, и я... - не смею коснуться этого.
   Лунной ночью стояли Вы на берегу пруда, спрашивали, - слышу ли Вас? - а башенка белела на островке - знаю ее теперь! - и Вы открываетесь мне в образе Анастасии... В "Неупиваемой" тоже островок100. Я только теперь открыл, что "Анастасия", с греческого, - "Воскресшая". Ольга = Елена = светильник. Угас мой светильник. "Воскресшая", Ольга... - ныне мне светите. Кто же это _п_р_и_д_у_м_а_л? Этого нельзя придумать.
   "9.VII", для меня, - Рождение "Воскресшей", - _с_в_е_т. Странная, дивная _и_г_р_а! Милая, как чудесно, как все во мне смешалось..! Я предвосхитил Вас 23 года тому, когда писалась "Чаша". Вы были тогда ребенком, но были уже _д_а_н_ы: - "...на лилиях и розах узор ее волшебный..."? Вы получили от мамы из Берлина мой "Въезд в Париж" и нашли в "Яичке"101 - "мое живое небо", и я увидел в нем - Вас. Вы отвалили камень102 - и я живу.
   Вы пишете - "сердце мое рвется Вам навстречу..." Вы знаете мое - и потому - "навстречу". Свет мой, да не смутит Вас мое признание, не замутит Ваших чистых далей! Мне плакать хочется, - и нет слез. Мне больно, когда я чувствую, как порой одиноки Вы. Это должно пройти. Вы будете писать, _д_о_л_ж_н_ы! И потому Вы - дитя мое, мы связаны - _Р_о_ж_д_е_н_и_е_м.
   Теперь я мог бы писать "Пути", много излил бы в них, переломал бы в плане, задержал бы Дари на восхождении, бросил бы в искушения, - до чего обострились чувства! Но и другое слышу: благовест Оптиной103, утишающий страсти, ее страсти. Она же страстная, как все подвижники. Дари близка Вам. На 1-ую ч. страсти достало у меня. На 2-ю хватит ли благочестия? Много в Вас вложено - и бьется. Вы переполнены. Пробуйте же излиться, _т_в_о_р_и_т_ь. Тревога во мне - чувствую тоску Вашу. И не чужой ребенок утешит Вас. Вы - неутешная. Да, вот что... Вы медик, и должны знать, что после Вашей болезни напряженная работа - поливка и проч. - может сломать Вас. К чему тогда Ваше душевное богатство! Bo-имя _ч_е_г_о_ - "все на нас с мамой"?! Берегите себя. Вам нужен досуг, покой. В ином хотел бы я видеть Вас, - в мысли, мечтах и взлетах...
   Вижу Вас утреннюю, в летнем покойном кресле, в тени березы... в легком белом, или светло-голубую, с книжкой. Смотрите - смотрите в себя, в небо, - снежные облачка на нем. И в светлых глазах - снежные облачка в лазури. Задумалась милая улыбка, глаза что-то хотят сказать, скользнувшее в мыслях, в сердце... - ненайденное еще. Июнь. Роса не сошла в тени, поет запоздавший соловей, в зарослях там, к купальне. Наплывает напевно... свежее что-то, юное... - вспомнилось почему-то - "Голубенький, чистый подснежник-цветок, а подле сквозистый, последний снежок..."104 - от облачков ли снежных, от лазури..? от тонкого дуновения свежести..? Улыбка ясней, Вы радостны, - Вы _н_а_ш_л_и. Прядка у виска играет на ветерке, трогает бровь, ресницы, чуть щекотно. Божья коровка взбирается по руке, на книжку. Смотрите на нее пытливо-детски, следят ресницы. Книжка скользит, падает мягко в траву... - не надо, хорошо так... откидываетесь, закинув руки, легкие рукава спадают, зеленовато-нежным играют острые локотки, искрятся солнечные блики. Смотрите в небо, на снежное облачко, - чернеют на нем зубчатые сердечки струящейся в ветерке березы. Мечтаете бездумно, ресницы дремлют... - и вдруг, бархатный червячок-березовик, падает Вам на шею, изумрудный... страшно испуганный, конечно. Вы чуть коситесь, ресницами, высматривая его улыбкой. Червячок оживает и смелеет, соображает что-то, водя головкой, оглядывает местность. Чутким прикосновением, - не смять бы нежную эту шелковистость, - снимаете его, глядите на ладони, сдуваете на травку. Лицо теперь детское совсем, с поднятой верхней губкой, так и оставшейся, от дыхания. Книжка..? Хорошо так, не думать, смотреть на облачко, на сердечки, на... - как земляникой пахнет!.. И столько свежести, радостного во всем, - в радужной паутинке над головой в березе, в искристых точках солнца, во всем существе Вашем. Парит над цветником, - видно из-под ресниц струен

Другие авторы
  • Голлербах Эрих Федорович
  • Брешко-Брешковский Николай Николаевич
  • Гуковский Г. А.
  • Кущевский Иван Афанасьевич
  • Пяст Владимир Алексеевич
  • Цеховская Варвара Николаевна
  • Репин Илья Ефимович
  • Кульчицкий Александр Яковлевич
  • Рыскин Сергей Федорович
  • Констан Бенжамен
  • Другие произведения
  • Надеждин Николай Иванович - Русский театр
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Заметки о фауне губок Красного моря
  • Лесков Николай Семенович - Пустоплясы
  • Мельников-Печерский Павел Иванович - Мельников-Печерский П. И.: биобиблиографическая справка
  • Корнилов Борис Петрович - Стихотворения
  • Ломоносов Михаил Васильевич - Нечто о потомстве Ломоноcова
  • Пушкин Александр Сергеевич - Встреча с Кюхельбекером
  • Величко Василий Львович - Переводы
  • Писемский Алексей Феофилактович - Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына
  • Зотов Рафаил Михайлович - Таинственный монах
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 461 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа