Письмо к Леониду Андрееву
Публикация В. П. Вильчинского
Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дом на 1975 год
Л., "Наука", 1977
Публикуемое письмо, подлинник которого хранится в Рукописном отделе Пушкинского Дома,1 связано с попыткой Леонида Андреева привлечь к сотрудничеству в газете "Русская воля" (Пг., 1916-1917), где сам он заведовал отделами литературы, критики и театра, популярных в ту пору писателей. По характеристике В. И. Ленина, "Русская воля" была одной из "погромных", "наиболее гнусных" газет, "основанной на заведомо темные деньги".2 Она была создана группой банковских воротил во главе с махровым реакционером А. Д. Протопоповым с тайной целью защиты интересов промышленников в борьбе с нараставшим в стране революционным движением.
Ослепленный "финансовым великолепием" издания, не разобравшись в его истинных целях и наивно поверив в возможность сохранения своей независимости, Леонид Андреев стал активным сотрудником газеты. Этот опрометчивый шаг писателя вызвал осуждение со стороны многих литераторов, в том числе И. С. Шмелева, писательская судьба которого нередко скрещивалась с судьбой Л. Н. Андреева.3 Резко отрицательное мнение Шмелева о "Русской воле" и его категорический отказ от сотрудничества в газете, высказанные в публикуемом письме, весьма огорчили Л. Андреева, охарактеризовавшего это письмо как излишне "решительное и ненужно-страстное". "Мое близкое, фактическое и действительное участие в каком бы то ни было издании, - подчеркивал писатель в своем ответе И. Шмелеву, - служит гарантией полной чистоты этого издания... Боюсь, что наше понимание свободы совершенно разно. Для меня единственным моим судьей является моя совесть, личная и общественная. Ваша свобода - это рабство перед общественным мнением и хроникерами: "дабы никто, - пишете Вы, не осмелился сказать про меня - вот какому богу он служит". Да, Вы правы: про Вас никто не скажет дурного - про меня же говорили и будут говорить. И очень возможно, что среди говорящих дурно будет И. С. Шмелев - он уже сделал это на основании "заметок",4 а их будет много еще! Но как это ни горько мне, я останусь на своем месте, освященном и совестью моею и сознанием народного блага".5
В этим словах отчетливо проявилось непонимание Л. Андреевым эфемерности "независимости" художника в буржуазном обществе. Проницательнее его в данном вопросе оказался И. С. Шмелев, не чуждый, впрочем, и сам, как следует из публикуемого письма, иллюзий о возможности свободы писателя в тогдашних условиях жизни.
1 ИРЛИ, ф. 9, оп. 3, No 63. Небольшой отрывок из письма (8 строчек), ошибочно прокомментированный как свидетельство "мещанской ограниченности идеологического багажа" Шмелева, опубликован в "Литературном наследстве" (т. 2. М., 1932, с. 184).
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 31, с. 207; т. 34, с. 117, 130.
3 См.: Вильчинский В. П. Л. Андреев и И. Шмелев. - Русская литература, 1971, No 4, с. 129-141.
4 Подразумеваются газетные хроникерские заметки о "Русской воле", о которых говорится в письме Шмелева.
5 Русская литература, 1971, No 4, с. 138 (письмо от 30 июля 1916 г.).
Дорогой Леонид Николаевич,
Настоятельная потребность высказаться об участии моем в проектируемой газете - все эти дни, после разговора с Вами, волновала меня ежечасно. В итоге размышлений я прихожу к решительному заключению: в этой газете, насколько я ее чую, участвовать своим трудом я никак не могу. Очень досадно, очень жаль, что я не взвесил все это раньше, при свидании с Вами. Тогда я, по всей вероятности, яснее бы мог высказаться и убедительнее, чем смогу сделать это в письме. И доводы мои были бы, глядишь, куда ярче и основательней, ибо я нашел бы иллюстрации. Но попытаюсь, хоть и отрывочно, объясниться.
Как видно из коротеньких хроникерских заметок в Р<усских> Вед<омостях>, Киев<ской> М<ысли> и Речи1 - на эту газету дают деньги такие-то банки. Банки... С этим понятием у меня неразрывно связывается: спе-ку-ля-ция во всех видах и формах. Банки... Я знаю, какими, частью жуткими, путями ходят эти, да, необходимые и небезгрешные учреждения. С этим словом итальянским связываются еще слова - спекуляция, концессия, депрессия, синдикат, конъюнктура, on cabl,2 биржа, проценты, экзекуция. С этими милыми учреждениями связываются имена славных деятелей российских, не раз пытавшихся (и очень подчас удачно) стричь государственную казну, пополняемую еще до с<их> п<ор> главн<ым> обр<азом> за счет дырявых карманов миллионов нищих российских "граждан". Имена сии - Путилов, Вышнеградский, Ковалевский3 и еще десятки и сотни, с мертвой хваткой и ястребиным глазом хищников. С этим понятием - банк - у меня связывается зрительное впечатление: высоченный дом, с медью, бронзой, окнами в сажень, с сытой мордой галунного пса в дверях,4 в кои входят люди с бумажниками и с крепким карманом - все то, что может и умеет выбирать, набирать, собирать и выдирать с тысяч тех, кои ходят и бегут мимо этих зеркальных окон. (Я все время говорю о банках нашего типа, нашего времени. Я очень хорошо понимаю, что банки необходимы, как важный элемент жизни, но только у меня в идее, коей я сочувствую, банки иного типа). Не эти ли милые учреждения помогли создаться дороговизне в нашу тяжелую годину? Это не раз было доказано. Не при помощи ли этих милых и услужливых пособников оперируют г<оспода>, подобные разным "Митям"?5 Не при помощи ли их капитализм силится и крепче сбивает цепи на рабочем народе? При наших-то условиях. Не банковские ли воротилы получают концессии подкупами и влияниями в разных атмосферах? Не они ли являлись, являются и будут являться теми акулами, теми ташкентцами, о коих ломал перо Щедрин6 и сотни честных людей, которые умеют видеть не только голубые просторы будущего с мощью и преуспеяниями российской промышленности и всех "производительных сил", но и серую и бедную действительность, которая на 999/1000 представлена неимущим, полуголодным трудовым народом. Банки... Я знаю, что огромное, сложное и отвратительное часто укрывает это звучное, маленькое слово. Царство денег и сил эксплоатации. Я не убогий партиец,7 - Вы знаете это, я недурно знаком с теорией и практикой финансов, политич<еской> экономией, - и, конечно, не могу отвергать банки, как естественно необходимый институт современности, но я далек от того, чтобы к этому институту идти на службу. Полезна для государства (и часто необходима) полиция, но я не пойду на службу в полицию ни за какие сотни. Нужны и тюрьмы, но и тюремным смотрителем не пойду. Ибо есть еще во многих отраслях жизнедеятельности государственной, кроме общего, всем видимого и признаваемого обмана, еще дух, душок, который, как капля скверного масла эфирного, способен изгадить самое чудесное блюдо. Этого душка - в банках, в сосредоточиях капитальной мощи - сколько угодно.
Банки - родные матери, вскармливающие капиталистов, создающие их, сплачивающие в синдикаты, в те армии, что завоевывают и держат в тисках иные армии, в миллионы раз большие. Банки со своими сотнями миллионов денег - это крепости, несокрушимые твердыни, о кои будут разбиваться груди будущего сплоченного, завоевывающего право на человечью жизнь народа. Это полная противоположность того, чему (кому) я хотел бы посильно служить и чему я вольно служил, по внушению сердца, в своих книжках. Судите сами, дорогой Леонид Николаевич! Работать в Совр<еменном> Мире, Русск<ом> Бог<атстве>, Киев<ской> М<ысли>, Речи, в прогрессивн<ых> и честных политически органах (о Бирж<евых> Вед<омостях> я вспоминаю, с горечью, ибо я не знал их)8 - и вдруг пойти со своими рассказиками утешать и развлекать гг. банкометов, плутократов, хозяев, фабрикантов и их чад! Ведь даже один из "банков" выразил сомнение, будут ли читатели у этой газеты.9
5 миллионов! На газету 5 миллионов! Ведь не для пустой славы (каковы, дескать, молодцы - для народного просвещения и кования обществ<енной> зрелости - 5 миллионов!) бросить деньги!10 Рубля не бросят люди, у которых на счету каждый грош. А тут - такое единодушие! И г. Протопопов! Уж очень он подвижен, г. Протопопов! Только побывал в Англии - и уже совещание.11 И уже поданы на блюде, как старорусский лебедь на свадьбе, г<оспода>м банкам Горький и Л. Андреев. "Это, говорят газеты, произвело впечатление"!12 И дали 5000000. Для прекрасных заплаканных глаз России? Да, глаз России, но не Великой, а иной, маленькой, которую они представляют, сытой России, которая желает быть еще более насыщенной. Г<-н> Протопопов! Я слышал (из газет), что этот г. Протопопов хлопочет за М. Руб.13 Кто он такой, почему бы я стал ему верить и с ним работать? Я не верю разным выходцам из департаментов, гг. Давыдовым,14 разным, имеющим вход в министерские передние, гг. Путиловым, Ковалевским - ленцам15 и прочим, и прочим. Я знаю, что мы, литераторы, что Вы, российский писатель (вплоть до М. Горького, если это верно, что и он),16 мы, получившие право на внимание за свой труд свободный и прекрасный, мы нужны банкам и гг. Путиловым как украшение их пиршеств<енного> стола, как генералы свадебные, которым можно ведь и сказать: а теперь - идите! Ведь Вы и мы - это штемпель, это солидный бланк. "Произвело впечатление!". Почему это произвело впечатление? Горький, Горький! Вы, Леонид Николаевич, как и я, не яркой какой-либо политич<еской> окраски люди, но люди с чистой душой, у нас нет пятен и штемпельков на наших обществе<енных> паспортах.17 И все же... А М. Горький?! Осмелились - да это подходяще - осмелились упоминать и Короленко!18 И Речь19 ставит? Это ложь! Но Горький! Я ничего не понимаю.20 Литература и - торговля, промышленность... Что это за проклятый футуризм, где ни формы, ни содержания, где одна бессмыслица, чтобы не сказать больше. Нет, не буду.
Простите, но и Вам не советую. Уже сейчас какой-то неприятный душок идет. Литература вне партий,21 но литература, искусство и несомнительными дорогами шествует и не прикрывает вожделений. Литература, искусство прекрасного слова не может жить там, где стучат медяками о прилавки. В храме ее не место торгующим и не ее место прилавок, хотя бы и из дуба с медью.
Я всегда какую-то грусть испытываю, входя в двери банков, и невыразимо отвратительны были мне все г<оспода> с "банковскими" рылами, посасывающие сигары. И не потому, конечно, что я не могу "посасывать". Нет, не потому. М<ожет> б<ыть>, в крови это у меня. И я хочу остаться свободным от всяких пут. Дабы никто не осмелился сказать про меня - вот какому богу он служит.22 У меня один бог - мое внутреннее, радостно принимающее правду, как умеет ее отличать это внутреннее.
Мало я сказал, но Вы меня поймете. Надеюсь, что этот мой отказ от уч<астия> в газете не помешает нашим дружеским отношениям.
23
Крепко жму руку, Ив. Шмелев.
12-го уеду на юг, все дожди и кашляю.
1 Первые сведения о замысле создания крупной общественно-политической газеты промышленников с участием известных писателей и ученых сообщила 26 апреля 1916 г. газета "Речь" в заметке "Новое газетное предприятие". Более подробные данные об условиях издания опубликованы 21 июня в хроникерских заметках, появившихся одновременно в газетах "Русские ведомости" (No 168), "Киевская мысль" (No 202), "Речь" (No 198). Эти-то заметки и имеет в виду И. С. Шмелев.
2 Каблограмма - телеграфная депеша, переданная по подводному кабелю.
3 Крупные русские промышленники и банковские деятели 1910-х годов: Путилов Алексей И. - председатель правления Русско-Азиатского банка; Вышнеградский А. И. - председатель правления Международного банка; Ковалевский В. И. - директор Департамента торговли и мануфактур.
4 Т. е. швейцара.
5 Вероятно, имеется в виду Д. Л. Рубинштейн, председатель правления Русско-Французского банка, привлекавшийся в годы первой мировой войны к ответственности по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Имя "Митьки Рубинштейна" в то время было нарицательным выражением бесшабашной беспринципности крупных финансовых воротил, связанных с правящей камарильей.
6 Имеется в виду цикл сатирических очерков М. Е. Салтыкова-Щедрина "Господа ташкентцы" (1869-1872), обличающих буржуазное хищничество.
7 По мнению И. С. Шмелева, принадлежность к какой-либо из многочисленных партийных группировок той эпохи обусловливала односторонность суждений.
8 "Биржевые ведомости" (СПб., 1880-1917) - газета, фактическим руководителем которой в 1900-1910-х годах был беспринципный буржуазный журналист М. М. Гаккебуш, ставший вскоре редактором "Русской воли". В "Биржевых ведомостях" в 1914 г. (No 14575, 25 декабря) Шмелев опубликовал рассказ "Гости", а в 1915 г. (No 14741, 22 марта) - рассказ "Слепые".
9 В заметке об органе, организуемом промышленниками и банкирами, газета "День" (1916, No 199, 22 июля) писала: "<...> представители некоторых банков указали, что едва ли газета достигнет цели, ибо трудно рассчитывать на ее широкое распространение".
10 В заметках о новом издании газеты отмечали, что его идея "была встречена представителями банков в общем сочувственно, причем размер сумм, необходимых для этого дела (около 5 миллионов), не встретил возражений" (Речь, 1916, No 198, 21 июля). Сумма, отпущенная банкирами, в два раза превышала "стоимость любого из прежних самых крупных издательских предприятий" в России (Литературное наследство, т. 2, с. 171).
11 Инициатором издания "Русской воли" был крупный землевладелец, промышленник и государственный деятель А. Д. Протопопов. Летом 1916 г. он возглавлял думскую делегацию в Англию. Во время поездки он вел переговоры в Стокгольме с агентом германского правительства, банкиром Варбургом, о возможности заключения сепаратного мира. По возвращении из-за границы Протопопов созвал 15 июля в Петербурге тайное совещание; сведения о нем просочились в печать и послужили основой ряда хроникерских заметок о новой газете.
12 По утверждениям газет, Протопопов, говоря на совещании 15 июля о необходимости привлечения к сотрудничеству в новом издании известных писателей и ученых, сказал, что "он уже заручился согласием на участие в газете Горького, Андреева и Короленко". Это заявление, подчеркивали хроникеры, "произвело большое впечатление на присутствующих" (Речь, 1916, No 198, 21 июля; Дело, 1916, No 199, 22 июля, и др.).
13 Видимо, подразумевается Д. Л. Рубинштейн (см. примеч. 5).
14 Давыдов А. Ф. - председатель правления Внешнеторгового банка, участник совещания, созванного Протопоповым 15 июля.
16 Представители банков - А. И. Путилов, А. И. Вышнеградский и др. - входили в состав правления Англо-Русского общества, владеющего золотыми Ленскими приисками. Расстрел забастовавших ленских рабочих 4 апреля 1912 г. вызвал гневное возмущение русской общественности. "Ленцы" - капиталисты, несущие ответственность за этот расстрел.
16 Слух об участии М. Горького и В. Короленко в газете, проектируемой промышленниками и банкирами, был очень скоро опровергнут. Уже 25 июля 1916 г. газета "День" опубликовала интервью своего корреспондента, в котором на вопрос: "Насколько верны сообщения, будто бы в новой газете принимают участие Короленко и Горький?" - А. Д. Протопопов вынужден был ответить: "Мне приписали то, чего я не говорил. Я не утверждал в совещании по поводу новой газеты, что Короленко и Горький участвуют в газете. И они действительно в ней не принимают участия" (День, 1916, No 202).
17 Соглашаясь сотрудничать в "Ежемесячном журнале", Шмелев писал В. С. Миролюбову 23 ноября 1913 г., что смотрит на литературу "как на великую работу, для которой нужно иметь и сердце и руки чистыми" (ИРЛИ, ф. 185, оп. 1, No 1268, л. 13).
18 Свой официальный отказ от сотрудничества в новой газете, иронически прозванной современниками "Банковской печальницей", Короленко опубликовал в "Русских записках" (1916, No 8, с. 249-267). Отмечая различие во взглядах своих и Шмелева на современную литературу, Л. Андреев писал ему 21 августа 1916 г.: "В заключение два слова о Короленко - вот где особенно сказывается наша разность: Вам он кажется чуть ли не святым, а мне наоборот. Писатель, который два года молчал, молчал во время великого смятения умов и совести, в период такой войны, как настоящая, - мне не кажется человеком, исполнившим свой долг писателя и гражданина. Во мне Короленко вызывает чувство глубокого негодования" (Русская литература, 1971, No 4, с. 139).
19 С газетой "Речь" Шмелева связывало давнее сотрудничество. 23 ноября 1913 г. он писал о ней Миролюбову как о единственной газете, в которой дважды в год печатает свои рассказы (ИРЛИ, ф. 185, оп. 1, No 1268, л. 14 об.).
20 Недоумение Шмелева вполне естественно. Помимо общеизвестных истин о невозможности участия М. Горького в газете банкиров, следует еще иметь в виду и то, что участие самого Л. Андреева в ней в известной степени подогревалось желанием противостоять "горьковскому" влиянию в литературе тех лет. В стремлении Л. Андреева "стать редактором отделов литературы, критики и театра в "Русской воле",- подчеркивает К. Д. Муратова, - большую, даже решающую роль играло желание противопоставить свою общественно-литературную позицию горьковской. Уйдя из лагеря революционной демократии, он стал воспринимать Горького в годы войны как литературно-враждебную силу" (Муратова К. Д. Горький и Леонид Андреев. - Литературное наследство, т. 72. М., 1965, с. 51).
21 В этом ошибочном тезисе взгляды Шмелева и Л. Андреева отчасти совпадали.
22 Мнение Л. Андреева по этому вопросу см. в его ответном письме от 30 июля 1916 г., приведенном во вступительной заметке.
23 Это пожелание Шмелева исполнилось, и его дружеские отношения с Л. Андреевым не прекращались до конца жизни последнего. В ответ на письмо Л. Андреева от 30 июля, которое тот сам считал "слишком резким", Шмелев написал новое, неизвестное нам послание; оно, по словам Л. Андреева, "избавило" его "от многих горьких мыслей и тяжелого чувства", родившегося при чтении публикуемого выше письма. "И теперь я больше понимаю Вас, - писал Андреев Шмелеву 21 августа 1916 г. - но совсем едва ли когда-нибудь пойму, как и Вы меня, впрочем. Тут просто сказывается наша разность и разность нашего отношения к жизни". Поясняя свой план организации новой газеты, которую первоначально предполагалось назвать "Зарей" (название "Русская воля" родилось позже), Л. Андреев писал далее, продолжая свой спор со Шмелевым: "О фактах газеты говорить не стоит, их слишком много для письма, и они со временем сами о себе скажут. Скажу только несколько слов о моем личном отношении и намерениях. Из газеты "Заря" я надеюсь сделать общественно полезное и, конечно, вполне чистое дело; и работать я буду в интересах моих собственных, т. е. интересах демократии, а отнюдь не буржуазии. Если мои надежды не оправдаются, я из газеты уйду" (Русская литература, 1971, No 4, с. 139). Однако свое намерение писателю осуществить не удалось. Сын писателя, В. Л. Андреев, писал, что "только впоследствии, в 1918 году, встретившись в Финляндии с теми, кто в действительности стоял во главе "Русской воли", - крупными банкирами Блохом и Шайкевичем, отец узнал о целом ряде закулисных интриг, о которых он даже не догадывался, но объектом которых он был" (Андреев В. Детство. М., 1963, с. 151).