Главная » Книги

Случевский Константин Константинович - Поездки по Северу России в 1885-1886 годах, Страница 4

Случевский Константин Константинович - Поездки по Северу России в 1885-1886 годах


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

и юрок черненький с красным носиком и лапками чистик; крупен и важен черный баклан, обладающий зобом, схожим с тем, что отличает пеликана; очень велики некоторые сорта морских орлов. Чаек, как сказано, больше других: Larus marinus, L. argentatus, L. tridactylis, L. canus - чайка-буревестник; очень характерна Lestris parasitiens - разбойник, ворующая рыб, уже схваченных другою птицей; камнешворка, Strepsilas interpres, ворочающая камушки для добычи червяков; следуют морские ласточки, морские сороки, морские кулики, гагары, глупыши и т. д. Сычей и сов достаточно; дикие возгласы их по ночам и раскатывающееся эхо пугают поморов, и тогда говорится, что "леший вторьем морочит". Это целый особенный мир пернатых, все больше белых, серых и черных, но почти у всех из них есть какие-либо яркие отметины: красный клюв, клок ярко-синих перьев, пятно на лбу или на груди, напоминающие о других, более счастливых странах красок и света.
   Какая именно из этих птиц, вспугнутая свистком "Забияки", кружилась над нами, сказать невозможно, во-первых, потому что их было слишком много, а во-вторых, потому что мы продолжали идти полным ходом, не стесняясь птицами, направляясь к китобойному заводу. "Лотовый на лот!" - кликнул старший офицер; клипер пошел самым тихим ходом; следовали промеры. Завод открылся вправо от нас; он построен вокруг небольшой бухты, совершенно закрытой ото всяких ветров, но очень маленькой. Мы могли вволю налюбоваться действительно красивым видом на это еще так недавно возникшее поселение, потому что "Забияка" еле двигался. Вправо, на скалистом отдельном холме, стоял двухэтажный дом управляющего заводом; прямо против нас поднимались деревянные постройки завода, разместившись у подножия скал; перед ними, частью в воде, на дощатой покатости лежали два убитых кита: большой - синий и малый - полосатик. Темные колоссальные туши их блестели на солнце, будто лакированные; темные крутые полосы бороздили тела. С вершины скалы, поверх завода, сползал небольшой водопадик, бегущий от двух небольших расположенных на горе озер; он будто плакал о судьбе водяных гигантов, привлеченных в эту маленькую бухточку и ожидавших терпеливо и безмолвно своего распластания, и спускался к ним по острым уступам скалы.

 []

   На самой бухте, расцвеченные флагами, слегка покачивались пять китобойных пароходов, принадлежащих двум компаниям: той, завод которой мы посетили, и другой, имеющей свой центр в Еретиках, которой мы посетим завтра. На носах пароходов виднелись небольшие толстенькие пушки, которыми стреляют китов; на мачте одного из них висела плетеная корзина, из которой как с вышки высматривают кита.
   День был удивительно ясен, прозрачен; глаза наши, утомленные видом голых скал, успокоились на довольно яркой зелени берегов бухточки; тут виднелись небольшие березки и какие-то кустики вербы или лозы и чахлой рябины, просовывавшиеся сквозь груды обточенных камней и кругляков. Мхов и вороницы было тоже вволю; белели ягели; голубая вода бухты так чиста, что тарелка, брошенная в нее, совершенно исчезает от глаз только на глубине 30 саженей. Целые стада рыбы кружились в ней подле клипера, и вся игра их была видна как на ладони. Грохнулся якорь, и мы остановились.
   Термометр показывал 20R в тени, и картина была бы прелестною, если бы не запах самых убийственных свойств, доносившийся от поры до времени с особенною ясностью от завода и ждавших своего распластания китовых туш.

 []

   Стоявший пред нами завод - центр деятельности "Товарищества китоловства на Мурмане", существующего с 1883 года. Затрачено на все это дело по настоящее время около 300 000 рублей; промышленников и рабочих на заводе всего 109 человек, считая в том числе и те 10 человек, которые назначены исключительно для ловли трески, как главного предмета пищи, и остаются здесь сторожами на зиму. Товарищество имеет два китобойные парохода и еще один, небольшой: на каждом из первых двух по 10 человек народу; собственно на заводе участвующих в обработке китовых туш 50 человек. Одною из первых, но не единственных выгод для местных людей от этого прочно поставленного дела является то, что заработная плата за летний сезон, не превышавшая 60 рублей, поднялась до 90 рублей уже в нынешнем году.
   За это лето, ко времени нашего посещения, убито было 12 китов; в недалеких Еретиках другою компанией убито 14; те два кита, туши которых блистали пред нами на солнце, распространяя убийственное зловоние, были счетом 11-й и 12-й. Из этих двенадцати экземпляров было 3 синих и 9 полосатиков, большинство самки; местные люди сообщали, будто эти женские киты, резвясь по океану, принимают китобойные пароходы за самцов. Сообщают промышленники и другое наблюдение, касающееся этих же стран и такого же странного характера; толкуют, будто на Новой Земле, опять-таки по наблюдениям над убитыми экземплярами, в противность всяким обычным порядкам, самки и самцы моржей держатся в отдельности на восточном и западном берегу острова. Остров этот величиной чуть не с Англию, и можно себе представить, как трудно этим зубастым, толстейшим и грузнейшим кавалерам быть любезными со своими склонными к отшельничеству плотными дамами. Но опять-таки это, вероятно, один из тех знаменитых охотничьих рассказов, которые сохраняют свою правдоподобность под всеми градусами долготы и широты, совершенно на том же основании, на котором гранит остается везде гранитом, а сланец - сланцем.
   Заметим, однако, что эти и тому подобные рассказы далеко не бесполезны. Иностранцы отлично умеют делать ту или другую местность интересною, распуская о ней всякие возможные и невозможные легенды, правды, предположения; люди любят чудеса и ездят к ним. Мурман тоже то и дело посещался и посещается различными иностранцами. Нам сообщали, что какой-то лорд Дудлей с женой и семейством ездит сюда ловить рыбу и зажигать папироску с помощью лупы светом полуночного солнца; какие-то англичане арендуют у лопарей Пазрецкого погоста, Кемского уезда, реку Паз и приезжают летом, на своих яхтах, для ужения рыбы; сообщают о нескольких посещениях какого-то Роланда Бонапарта; ученый француз Рабо недавно появлялся здесь, отыскивая каких-то допотопных черепов, небывалых, исключительных размеров. Почему избрал он для этой цели Россию и именно ее северное побережье - неизвестно.
   Едва только бросил "Забияка" якорь, как явились на клипер представиться Великому Князю управляющий заводом капитан 2-го ранга Андреев и наш консул в Гаммерфесте Бухаров. Его Высочество немедленно принял их и в скором времени съехал на берег, прямо к заводу, осмотр которого представлял большой и совершенно новый интерес.
  

Арский китобойный завод

Распространение кита и добыча продуктов. Распластание. Выварка. Сушка. Осмотр китобойного парохода. Пушка и снаряд. Характер и порядок китового боя. Промысел и его развитие у иностранцев и у нас. Потерянная нами гавань. Норвежский ром. Выезд к губе Ура. Ложные солнца. Промысел палтуса и камбалы. Гастрономическое значение этих рыб.

  
   Зданий Арского китобойного завода, собственно говоря, только два; это деревянные, длинные, в два света корпуса, построенные так, как строят вообще в Америке: из прочного леса, не скрывая стропил и связей, не делая ничего для вида и роскоши, соображаясь только с пользой, с одною пользой. Когда мы вышли на берег, то направились прежде всего к лежавшим на наклонном деревянном помосте двум китам. Большой синий имел 80 футов длины, малый полосатик - 60 футов; наибольшие экземпляры первых, водящиеся здесь, достигают 110 футов; наибольшие экземпляры вторых - только 75 футов. При полной обработке кита, при добыче из него жира, китового уса и обращения туши в гуано большой кит дает около 2500 рублей, малый - 800 рублей.
   Оба экземпляра, находившиеся пред нами, лежали животами кверху; хвосты их полоскались в воде. Убитые и доставленные сюда пароходом, - причем кит для пути на завод привязывается сбоку парохода, - они были положены на эти места в прилив. Когда при обработке жир с одной стороны кита снят и тушу приходится перевертывать, ждут опять-таки прилива. Гниющая туша заражает воздух и воду, и со временем - в этом нет сомнения - их будут отдалять от воды, пользуясь для переворачиваний кранами. Может ли не быть зловония там, где распластываются и разлагаются по несколько дней эти колоссальные тела? Недалеко от берега, в лазурной, прозрачной воде залива виднелись остатки других китов, громадные белые кости; они же валялись, разбросанные по берегу между камнями, и обусловливали очень характерную, не лишенную сказочной грандиозности картину. Теплый, яркий, солнечный день был как бы создан для того, чтобы в замкнутой со всех сторон скалами бухте плодить неописуемый запах. Синий кит, лежавший уже несколько дней, был найден в море убитым. Сколько времени тому назад и кем был он убит - неизвестно; это дело обыкновенное, что кит, смертельно раненный с одного парохода, уходит от него, околевает и достается в пользование другому, более счастливому.
   Синий кит был вздут неимоверно, так что операция распластания, долженствовавшая совершиться при нас, началась с того, что одно место живота его было проткнуто. Невидимою, но ясно обоняемою струей устремились из него газы, и туша начала немедленно опадать и принимать тот облик кита, который всем нам так хорошо знаком. Волей-неволей пришлось уйти с помоста и удивляться носовым нервам того человека, который стоял подле сделанной в туше дыры и готовился приступить к следующей за тем операции. По мере того как мы отступали, всякие мухи, которых мы давно не видели, направились именно к источнику зловония, празднуя в ярком солнечном свете одно из своих роскошнейших пиршеств.
   Подле отверстия, сделанного в ките, человек с крепкими носовыми нервами, продолжая работу, делает в стороне от отверстия вертикальный взрез, приблизительно в один фут длины; он прорезывает весь жир вплоть до мяса и делает это длинным не то ножом, не то серпом. От этого надреза проводит он два другие надреза, параллельные, во всю длину кита, в сторону, обращенную к заводу; затем в отверстие, служившее для выпуска газов, вкладывается крюк на блоках, соединенный системой веревок с тою гильотиной на заводе, которая назначена резать жир в куски. По данному знаку, сообщающему, что крюк всунут, вы видите, как веревки блока мало-помалу натягиваются, полоса жира отдирается от кита, чему помогает опять-таки человек с крепкими нервами, и отдираемая полоса, заворачиваясь, принимает поступательное движение к заводу, сначала по помосту, потом по очень крутому деревянному откосу, и очень величаво, длинною, жирною, оставляющею след змеей, волочится к работающей паром в 12 сил гильотине. Полоса, разрезываемая на куски, наполняет подставляемые одна за другою тележки, которыми и подвозится к котлу, растапливающему жир паром же. Вытопленный жир сохраняется в огромных чанах. Он очень чист и почти без запаха; в прошедшем году продано было в Англию около 4000 пудов; за тонну жира синего кита платят 60 фунтов стерлингов, за жир полосатика и кнорра - от 25 до 30.
   Когда туша кита ободрана и представляет из себя очень печальный, жалостный, нищенский вид, приступают к ее обработке, причем прежде чего-либо другого добывают китовый ус. Продукт этот от наших китов, не особенно рослых, не пользуется высокою ценой на рынке и не может идти вровень с гренландским. У синего кита он черный, у полосатика иссера-белый; тот и другой, сваленные на землю кучей близ завода, представляются как бы большими полупрозрачными картонажами со множеством мелких щетинистых волосьев по краям. Замечательна между прочим тоненькая кожица, покрывающая кожу кита; она полупрозрачна, дымчатого цвета и как нельзя более напоминает самые тонкие сорта гуттаперчи. Добывают и еще один продукт - это китовые уши, могущие служить очень характерными пепельницами. Они удивительно тяжелы, длиною дюйма четыре и по очертаниям своим очень сложны, замысловаты, курьезны.
   Обработка туши кита на гуано производится в другом соседнем, гораздо более обширном здании, в которое мы и перешли. Оно поставлено вдоль линии побережья, тогда как первое, жировое, стоит поперек. Тушу, мясо и кости отдельно рубят, пилят и разносят на части, выволакивают и подвергают выварке в котлах тоже отдельно. Мясо перекладывают для этого кусками железа, кости бросаются без перекладки, так как пар под сильным давлением и без того свободно проходит между ними. В котлах два крана; из нижнего выпускают сильно насыщенную клеем воду, из верхнего - жир. Для нагрузки котлов частями туши, сложенными в тележки, они поднимаются по наклонной плоскости машиной в 18 сил.
   Когда выварка произведена, оставшиеся твердыми части переходят в сушильни, где мясо и кости просушиваются тоже отдельно; в сушильнях по семи сковород. Последним актом обработки является раздробление высушенных частей туши и обращение их в порошок, в гуано. Это китовое, смешанное из костей и мяса, гуано идет главным образом для корма скота; для удобрения должно идти исключительно гуано из костей; отделения одного от другого по настоящее время на заводе не делается. Полученное на заводе гуано ссыпается в мешки по шести пудов в каждом и идет в продажу по 12 марок за мешок; требуется гуано за границу, главным образом в Германию, отчасти во Францию и Голландию. Насколько невыносим запах и безобразен вид гниющих кусков китового мяса и раздробленных костей, поступающих в сушильню, настолько же чист на вид розоватый, снабженный легким запахом мясных консервов порошок китового гуано. Вот табличка, изображающая приблизительно при нынешних ценах стоимость продуктов, добываемых из кита средней величины:
  
   Жир - 1300 рублей
   Гуано - 250 рублей
   Ус - 80 рублей
   Челюсти - 20 рублей
   Итого - 1650 рублей
  
   После подробного осмотра обоих зданий завода и всего производства Его Высочество переехал в соседнюю с ними казарму заводских рабочих. Она состоит из двух отделений: в одном помещаются русские, в другом норвежцы. Затем на небольшом баркасе Великий Князь переехал на стоявший подле один из заводских китобойных пароходов "Елену". На Мурмане вы услышите непременно сообщение о том, что убивание китов из орудий особыми снарядами - дело норвежца Фойна, так сказать, его изобретение. Этот Фойн должен быть человеком замечательным, если судить по рассказам о нем, потому что охота на китов - его страсть, его жизнь. Основав китобойный промысел в Норвегии и нажив себе огромное состояние, главным образом на китах нашего, русского побережья, Фойн теперь человек уже очень старый. Удостоверившись в мельчании здешних китов, он перебрался со своими пароходами к Исландии и орудует там в размерах более широких, не без материальной выгоды, конечно. Говорят, что он до сих пор первый рабочий на своих промыслах и что миллионное состояние его нисколько этому не мешает. Верно то, что не он изобрел или, лучше сказать, применил к китобойному промыслу огнестрельные снаряды, так как снаряды эти патентованы в Америке еще в 1852 году. Фойну удалось, так сказать, снять сливки с нашего китобойного дела, применив здесь впервые пушку. По сведениям довольно официального характера значится, что Фойном убито: в 1879 году - 97 китов, 1880 - 94 кита, 1881 - 107 китов.
   Обратив все это в деньги, получим сумму очень и очень порядочную, и большое состояние его окажется делом возможным.
   Китобойный пароход раз навсегда уничтожил предание о бое китов с лодочек гарпунами. Все эти рассказы, все эти картинки, изображавшие смельчаков, подъезжавших к океанским гигантам вплотную и бивших их с руки, эти замечательные типы гарпунщиков исчезли, как исчезло в свое время рыцарство после изобретения порохового зелья, как исчезли ямщики с железными дорогами. Нет никакого сомнения в том, что нынешний способ боя китов из орудий много безопаснее, много успешнее прежнего, но из этого не следует, чтобы он был совсем легок, совсем безопасен.
   Первое, с чем ознакомился Великий Князь, вступив на китобойный пароход, было, конечно, орудие боя и снаряды. Заметим тут же, что китобойные пароходы, отваживающиеся ходить за сотни миль в океан, далеко не велики и очень близко подходят размерами своими к нашим невским буксирам средней руки. "Елена", осмотренная нами, имеет 84' длины, "Покров", находившийся в море, - 90', стоят они около 50 000 рублей каждый. Орудие расположено на шворне, на самом носу, и может быть легко поворачиваемо во все решительно стороны и подо всеми углами склонения, что совершенно необходимо ввиду неожиданности появления и движений кита. Снаряд состоит из двух частей: собственно из разрывного снаряда, вкладываемого в дуло, и соединенного с ним гарпуна, остающегося вне его. Гарпун обладает некоторым механическим приспособлением, состоящим в том, что в случае удачного выстрела снаряд, разорвавшись в ките, раскрывает зубцы гарпуна и этим обеспечивает, хотя не вполне, его довольно прочную связь с тушей животного.
   Когда орудие заряжено, гарпун, как сказано, остается вне дула, и это вполне объясняет недостаточную верность выстрела, так как снаряд, снабженный гарпуном, подчиняется сильнейшему отклонению. Если принять в расчет колебания самого парохода и движения кита, то становится ясным, насколько хороший наводчик важен в данном случае, - их действительно немного, и все они наперечете.
   К гарпуну прикреплен канат. На "Елене", которую мы посетили, он имеет шесть "линей" длины, из них каждая в 150', т. е. весь канат длиной около двух верст, и помещение, ему отведенное, весьма почтенно: он наворочен в трюме. Снабженный этим кишкообразным канатным нутром, с 10 человеками экипажа, пароход выходит в море, но только в возможно тихую погоду, иначе выслеживание кита и в особенности бой его становятся совершенно невозможными. Океанская зыбь, не прекращавшаяся после бури и в день посещения завода, и еще на следующий день - так долго она держится здесь, однажды начавшись, - помешала и нам присутствовать при китовой охоте, которая была предположена в грандиозных размерах, с пятью китобойными пароходами одновременно. Как заряжение орудия, так и самый выстрел были произведены по постановленной цели в самой бухте, и далекое эхо множеством перекатов ответило на могучий звук.
   По киту в океане далее 10' расстояния не стреляют: это было бы лишнею тратой времени и зарядов, потому что даже с такого близкого расстояния, с какого производится стрельба, промахи поглощают около 70'. Заметим еще, что, по уверению местных людей, введение огнестрельной охоты повлияло и на самую натуру китов в прямой ущерб промыслу: прежде кит, выбравшись на поверхность, делал около семи дыханий; теперь, напуганный, делает он не более четырех. Довольно редки случаи попасть в кита так, чтобы быть вполне уверенным в успехе. Хорошо, что кит, научившись сокращать количество дыханий, не научился, будучи ранен, менять направление: почувствовав удар, он уходит по прямой линии и тем способствует свободному разворачиванию каната; пароходу дают немедленно полный ход. Иногда замечали даже нечто вроде сопротивления или отместки со стороны кита; так, нынешним летом пораненный кит едва не отбил винта у норвежского парохода; в 1883 году 12 июля в Кольской губе пораненный кит в 90' длины едва не опрокинул пароход и перед смертью своею поразил совершенно оригинальною, красивою картиной: он вышел из воды головой вверх футов на 30 и потом уже кончил свое существование. Он был убит по второму выстрелу, и на преследование его было употреблено 36 часов времени.

 []

   Профессор О. Гримм, встретивший Великого Князя на Никольском рыборазводном заводе, о чем мы сообщали, того мнения, что киты размножаются очень медленно и начинают плодиться поздно, может быть, на 50-60-м году от роду; они производят на свет по одному детенышу в периоды, продолжающиеся несколько лет, так как утробная жизнь длится, вероятно, 2-3 десятка месяцев. К счастью для сохранения расы китов, плодятся они, вероятно, где-нибудь далеко на севере, куда ни гарпун, ни ядро не достигают; совершенно исключительны были случаи, да и были ли они, когда в море встречали матку с детенышем. Не особенно часто попадаются и брюхатые матки; они точно чуют гибель, ожидающую их при движении к югу; однажды была как-то убита Фойном брюхатая матка, и величина детеныша, заключавшегося в ней, достигала почтенных размеров: 24 фута длины и 3 аршина в обхвате. Неизвестно даже, скольких детенышей рождает кит, и судьбы его относятся к самым неопределенным, необследованным в области зоологии.
   Бой китов как промысел на нашем Мурмане существует более двадцати лет, но до последнего времени хозяйничали больше норвежцы, взявшие у нас, на памяти местных людей, около 300 китов. Фойн, основав в Вадсэ, в Норвегии, жиротопенный завод, имел сначала один, а потом три китобойных парохода. В настоящее время в Норвегии 17 компаний с 34 пароходами и с 1872 по 1883 год, согласно сведениям профессора Гримма, убито ими 1536 китов. Количество убитых китов до последнего времени постоянно возрастало; если оно понизилось теперь, то едва ли вследствие уменьшения количества китов, а скорее вследствие уменьшения спроса на продукты промысла, на спермацет и китовый жир, так как им обоим перебила дорогу нефть. Ведь точно так же уменьшился спрос и на другой продукт поморских промыслов: моржовое сало, находившее в прошлом столетии сбыт в количестве до 70 000 пудов; с начала нынешнего требование не переходит за 12 000 пудов.
   В Америке китобойный промысел существует с 1712 года; с 1807 по 1845 год число китобойных судов увеличилось с 15 до 257; до начала шестидесятых годов промысел по интенсивности своей остается там почти неизменным. Считая на каждое китобойное судно, среднее число бочек китового жира, добытого им, приходится: с 1817 по 1856 год от 1192 до 1560 бочек, с 1857 по 1866 год оно падает на 30%, с 1867 по 1877 год на целых 50%. Нам, русским, остается только радоваться этому уменьшению американской энергии, так как значительная часть побоищ производится ими в наших водах Берингова и Охотского морей. Говорят, будто количество китов там невероятно велико и их до пяти видов, начиная с крупнейших; говорят, будто, запираемые льдинами в Охотском море, они могут быть убиваемы по выбору. Кроме американцев, орудуют на нашем востоке англичане и китайцы, так что в отношении числа национальностей наши берега Тихого океана более гостеприимны, чем берега Мурмана, оказывающие гостеприимство одним только норвежцам. Впрочем, Охотское море так далеко! Но Мурман близко, и подумать есть о чем.
   Нет сомнения в том, что наши поморские промыслы вообще падают. Теперь как-то мало слышно, чтобы наши промышленники ходили на Шпицберген, к Медвежьему, на Новую Землю. О том, что они прежде бывали там, свидетельствуют предания и кресты или так называемые "кекуры", или "гурии", - пирамидки, сложенные из камней и гласящие о прежних посещениях. Значение наших промыслов очень правильно и очень рано понимал Петр Великий. Удивительно, право, как это всегда, во всем и везде встречаешься с этим колоссальным именем?! В 1725 году Петр построил три китоловные корабля, и они ходили к Шпицбергену. Екатерина II назначила даже для оседлости китоловов специальную бухту, которая и поныне называется Екатерининскою. Последний китоловный корабль был построен при Александре I министром коммерции Румянцевым и сожжен англичанами в 1806 году.
   Об англичанах нам пришлось вспомнить на Мурмане еще и вот по какому поводу. Много толковали нам местные люди о том, что прежде, еще не очень давно, в шестидесятых годах, владели мы несколькими хорошими, незамерзающими гаванями на Мурмане, подле границы Норвегии. Затем гавани эти были уступлены Норвегии, и англичане, говорят, тотчас же будто бы заключили с новой собственницей этих гаваней, Норвегией, секретное условие, в силу которого им никогда и ни в каком случае не возвращать их России. Должно полагать, что Норвегия и без того не уступит их, и горячие сожаления поморов об утраченных гаванях очень сильны и глубоко искренни. Из уступленных нами гаваней этих уже в марте месяце, когда наши поморы только еще направляются пешком сквозь снежные дебри к Мурману, норвежцы уже плывут на всех парусах к Канину, Калгуеву, по пути к Новой Земле, нападают на зимовавшие там стада тюленей и моржей, бьют их, распугивают и оставляют нашим промышленникам, прибывающим значительно позже, одни только остатки того, чем могли бы они поживиться вполне. Обо всем этом говорят на Мурмане, и мы слышали об этом не раз.
   Окончив осмотр китобойного парохода, Великий Князь посетил управляющего заводом в его доме. Хотя убийственный запах завода наполняет всю небольшую бухту, но подле дома этого, расположенного наискось от жиротопни, на берегу, на высоком холму, составленном из могучих гранитов, усыпанных крупными катышами и кругляками, обточенными волной, обрастающими вороницей и березой-карлицей, дышалось все-таки легче. Дом двухэтажный, поместительный, построен в Архангельске и перевезен сюда разобранным на части.
   Если до сих пор с самого утра страдало наше чувство обоняния, то здесь предстояло нечто, хотя и кратковременное, но не менее острое, нашему чувству вкуса противное. Его Высочеству угодно было спросить и отведать знаменитого норвежского рома, которым пользуется наше Поморье и распространение которого должно быть отнесено тоже к чудесам земли Русской. Ром этот цвета крепкого кофе, разит каким-то невозможным запахом и дает осадок; это подслащенный, подкрашенный сандалом спирт, которому приданы все свойства опиума примесью кукельвана, стручкового перца и, может быть, чего-либо еще худшего. Если - так говорят - пустить в этот ром полуторахлористого железа, то он обращается в чернила - несомненное доказательство присутствия дубильного вещества; согласно анализу, произведенному медицинским департаментом, это "одуревающая жидкость". Испробовать на вкус этот классический ром было для нас делом одной секунды; гораздо труднее и дольше было избавиться от острого, едкого вкуса, оскорбленного надолго самым положительнейшим образом этим бесподобным ромом.
   Если норвежский ром сам по себе чудо, то бесконечно чуднее то, что он распространяется у нас беспошлинно. Трудно верится, а между тем это так. Целый ряд губернаторов, целый ряд комиссий, как административных, так и ученых, в особенности "северный", и поморский съезд, все, все решительно ратовали против этого рома, и, к несчастью, бесплодно. По положению 14 мая 1876 года питейная торговля на Мурманском берегу объявлена безакцизною, беспатентною и свободною, и одно из крупнейших, вопиющих, необъяснимейших зол существует, словно насмехаясь над людьми и опаивая поморов. А ведь это очень легко споить поморов: тяжелая работа требует подкрепления, а русская натура легко переходит от необходимого к излишкам. Особенно тяжело ложится это опаивание насмерть на молодых зуйков и на слабых лопарей; если лопарской расе суждено вымереть, так следует по крайней мере дать совершиться Божьему повелению по его изволению, а не пособничеством норвежского рома с его дубильным веществом.
   Сколько именно ввозится на Мурман этого рома, решительно неизвестно; хранить на этот предмет тайну - прямой расчет заинтересованных в этом деле фактористов. О том, сколько земли уступлено было Норвегии, мы приблизительно знаем: на старых картах граница наша доходила до мыса Верес, но была отведена к востоку на 70 верст по прямому направлению и на 500 верст по береговой линии (см. Лудмер, "Разоренная Окраина"). Но сколько переплатили мы Норвегии за ром, сколько взяли они из наших вод рыбьего и животного материала, сколько получили они барышей, продавая нам нашу же рыбу, сколько опоили народу - этого ни в каких списках не значится и контролю не подлежит.
   Пока Великий Князь находился в доме управляющего заводом и выслушивал любопытные сообщения и пожелания людей местного дела, "Забияка" набирал воды; через два дня ему необходимо будет запастись углем, что и будет сделано нами подле Иоканских островов, близ Святого Носа. По возвращении нашем на "Забияку" к обеду температура в воздухе начала быстро падать, и около 8 часов вечера, ко времени выхода нашего в море, термометр показывал только 4,5R тепла. Но вечер был удивительно ясен; лучи все еще высоко стоявшего солнца золотыми снопами западали в кают-компанию. Нам предстоял очень недалекий переход в соседнюю губу Ура, а оттуда в бухту Еретики, где мы и намеревались ночевать и осмотреть другой китобойный завод, гораздо менее значительный по обстановке и характеру.

 []

   Урская губа значительно более Арской; как гавань она просторнее и удобнее. Она соединяется с морем тремя проходами: большим, средним и малым, образуемыми довольно объемистым островом Шалимом и другим некрупным, Еретики. Вход в губу при вечернем освещении очень красив. Справа тянется длинная, закругленная, невысокая скала, скорее луда, чем скала; слева глядят из пучины морской такие же невысокие островочки; как след долгого, все еще не успокоившегося вполне волнения, поперек проливчика протянулась к нашему приходу густая, широкая полоса белой пены. "Забияка" перерезал ее, и нельзя было не любоваться глубокою, из многих планов состоявшею панорамой губы. Казалось, будто мы входили в какую-то широкую, могучую реку, обставленную жилистыми, футов в 600 вышины, скалами. Эта река - так казалось по крайней мере - должна идти куда-то далеко внутрь нашей родимой России, к нашим центральным губерниям. Если в Арской губе виднелись и березки, и рябинки, здесь все было безусловно голо, даже и мху казалось мало по этим безотрадным гранитам. Но очертания их чудесны. Легкий туман, носясь неширокими, гладкими полосками, давал горизонтальные линии; скалы воспроизводили вертикальные. Это была молчаливая музыка камней и туманов в розовом свете опускавшегося солнца. Завод, фактории и становища, стоящие на самом деле друг против друга на обоих берегах губы, были замечены нами справа и стояли - так казалось по крайней мере - на одном берегу. Колония, имеющаяся в этой губе, расположена на 12 верст дальше внутрь. По-видимому, в этой стране полуночного света мало было света одного только солнца, и вот зажглось над нами, медленно поигрывая широкими радужными лучами своими, как на туманных картинах, другое, ложное солнце. Мало было и этого: зажглось третье, но уже очень бледное, едва видневшееся светлым пятном в серовато-розовых легких облаках.
   Благодаря обилию света этих трех солнц, Его Высочество решил съехать к китобойному заводу и тотчас по прибытии осмотреть его с тем, чтобы иметь полную возможность распорядиться завтрашним днем с утра.
   Сегодняшняя матросская пища была совершенно исключительного характера. Его Высочеству поднесен был местными промышленниками громадный палтус, ближайший родственник кривой, но вкусной камбалы. Достигают здешние палтусы, говорят, до 14 пудов веса; тот экземпляр, что был поднесен Великому Князю, оказался весом наверное более 4 пудов. Фигура его была очень оригинальна и даже внушительна, и помимо некоторого запаса мяса этой фигуры, сделанного для великокняжеского стола, приказано было отдать все остальное команде, сварить уху и подать ее испробовать. Приказание было исполнено в точности, и сочность навара этой колоссальной ухи и вкус ее заслужили всевозможной похвалы. Палтус зовется не напрасно "свининой промышленника". Уха из него была действительно чем-то из ряда вон хорошим и питательным. Нам подавали палтус жареный и отварной; которому из двух отдать первенство - осталось неразрешенным. Но команда была в восторге и упитывалась лукулловским обедом на славу, как никогда.
   Палтусы - это одно из неисчислимых богатств нашего Поморья. Иногда целые стада палтусов гуляют или лежат подле Рыбачьего полуострова, верстах в 30-40 от берега. Их забирают, конечно, норвежцы, узнающие о присутствии их в том или другом месте по устным или печатным бюллетеням. Ловят камбалу и палтуса на "продольники", укрепляемые по дну якорями. На отмелях, при ясной воде, сквозь синь воды распластавшиеся палтусы и камбалы лежат большими массами и кажутся на белых песках темными пятнами. "Палтусовая карга" идет от Териберки к NW, к Сергееву мысу на Рыбачьем полуострове и тянется в океан, как говорят, на очень далекое расстояние. Несомненно, что добыча палтуса и камбалы, как и все остальное, подлежала бы на нашем Мурмане бесконечному развитию, и гастрономы Москвы и Петербурга только бы возликовали успеху этого дела.

 []

   Коснувшись кулинарного вопроса, было бы непростительно не вспомнить о том, что если команда "Забияки" насладилась лукулловскою едой из палтусины, то и мы были тоже некоторым образом римлянами. Там, в Риме, угощали гостей соловьиными языками, причем иногда для тонкости скупали ученых соловьев; здесь, на Мурмане, к закуске нашей поданы были фритированные языки свежей трески. Это баловство, возможное, бесспорно, только здесь, но сомнительно, чтоб из этого деликатеса, обретающегося на Мурмане в неисчислимом количестве, нельзя было делать каких-либо особых консервов самых высоких достоинств и очень невысокой цены.
  

Еретики в Урской губе

Второй китобойный завод. Акулы и акулий промысел. Необходимость его поднятия. Полуночный свет. Характеристика поморов. Торосный промысел. Посещение лопарского чума. Характер побережья на вершине скал. Лесной зверь и лесная птица. Китовое мясо как пища. Ловля камбалы. Отъезд в Колу.

  
   Вечер прибытия нашего в Еретики был настолько светел, что Великий Князь пожелал посетить китобойный завод немедленно по прибытии. Слово "посетить" тут совершенно уместно, потому что осматривать было нечего: китов на берегу не виднелось, а производства гуано на заводе нет. Китобойная компания, орудующая в Еретиках, носит довольно длинное название: "Первое русское китобойное и иных промыслов товарищество". Завод ее открыт в 1883 году и имеет два китобойных парохода, качавшихся невдали от него на якорях. Следует пожелать доброго развития и этой компании, но для этого, по-видимому, ей необходимо прежде всего существенно преобразиться. Надобно одно из двух: или поступить так, как поступила Арская компания, задавшись исключительно китобойным делом, или как это сделал "Рыбак", поставив себе главною целью треску. Вероятно, ни чем иным, как недостатком капитала или разбросанностью и неясностью программы, можно объяснить себе то, что завод этот только жиротопенный и что туши китов за известное вознаграждение передаются им соседнему Арскому заводу для переработки в гуано. Если расчеты Арского общества верны и китобойный промысел может дать очень хороший барыш только при переработке всего кита, то расчеты Урского не могут быть верны, так как оно в прямой ущерб себе, взяв с кита жир, уступает тушу своему конкуренту.
   Расположен завод очень красиво, на скалах, но растительности на них, кроме мха, нет никакой. Урская губа, в одном из разветвлений которой он находится, самая спокойная и защищенная ото всех ветров бухта западного Мурмана; врезывается она в материк верст на пятнадцать, и в самой глубине ее, невидная от завода, находится колония Ура, одна из самых больших: в ней жителей около 200 человек, имеющих 15 промысловых ёл {Ёла - беспалубная ладья. (Примеч. ред.).}, 74 головы скота, одну лошадь (как видно, лошадь остается на всем Мурмане великою редкостью, чуть не курьезом), 60 овец и 309 оленей. Здесь, следовательно, как и раньше, можно было убедиться воочию, что Мурман далеко не вполне лишен возможности скотоводства, как многие упорно и уверенно сообщали; правда, здесь кормят скот не одним только сеном, а со значительною примесью оленьего моха - ягелей. Почти все колонисты Уры финляндцы; в их пользовании река Ура с ее семгой; зимой тут ловится пушной зверь; довольно добычлив акулий промысел в самой губе. "Рыбка - божье дарованье", - говорит помор, причем тут следует разуметь и кита, и акулу. Акулий промысел находится у нас в младенчестве; это, так сказать, Золушка всех наших мурманских промыслов, что очень жаль и очень странно. У норвежцев акула входит самостоятельною цифрой в статью доходов. Северная акула, этот бродяга-разбойник океана, этот морской волк, злейший враг наших поморов, не раз уничтожающий их долгий труд постановки яруса, достигает размеров колоссальных, до трех сажен длины, отнюдь не меньших, чем акулы Южного океана. Восемьдесят лет тому назад на Мурмане акул вовсе не ловили; об этом свидетельствует академик Озерецковский в своем сочинении "Кола и Астрахань" 1804 года. Он говорит, что акул "ни на что не употребляют". По причине великого множества их в Кольской губе, говорит академик дальше, жители в этой губе никогда ярусов не кидают, "потому что рыба, за крючки схватившая, была бы жертвой акул, а не промышленников". В "Архангельских губернских ведомостях" 1868 года сообщено сведение, что одна удачная ночь акульего лова может дать до 300 пудов, до 50 бочек "максы", акульей печени. Вице-адмирал Рейнеке, автор гидрографического описания нашего северного побережья, говорит, что акулам в Кольской губе в его время не было числа и что они положительно мешали промышленникам плавать. В шестидесятых годах Кольский мещанин Неронин сделал первый опыт их ловли, на что нужно было значительное количество смелости, так как самый удачный лов производится обыкновенно в темные октябрьские и ноябрьские ночи, в глубоко свирепое время океанских непогод. Около того же времени дана была правительственная ссуда в 600 рублей некоему Сулю, для ловли акул и приобретения "максы"; в 1862 году в Кольской губе добыто было около 5000 пудов ее, а цена ей была 1 рубль 30 копеек до 1 рубля 50 копеек за пуд. В 1867 году между островом Кильдином и Кольскою губой, то есть именно там, где мы теперь находимся, акул было так много, что на них даже не осмеливались охотиться: они ударяли толстыми носами в борта лодок, пожирали друг друга и наводили панический страх своими огромными тупо глядящими глазами. В 1874 году в Кольскую губу и другие соседние с нею бухты пожаловало акул столько, что их били из ружей.
   Так как нет причины полагать, что количество акул, на которых правильно организованной охоты никогда не производилось, уменьшилось, и так как ворвань, из жира их добываемая, имеет на рынке свою постоянную, установившуюся цену, то развитие этого промысла было бы и желательно, и необходимо. По сообщениям местных людей, большие акулы держатся обыкновенно верст 150-200 от берега огромными стадами; подвижные полчища их должны представлять из себя нечто совершенно противоположное лежащим вдоль палтусовой банки распластанным палтусам и камбалам. Акул ловят у нас, так сказать, случайно, и правильного промысла на них не организовано. Они попадаются на большие железные крюки, наживленные жареным тюленьим салом и прикрепленные к цепям полуторасаженной длины. Хватившая крюк акула обопрется, нейдет и сдерживается несколькими человеками; живуча она настолько, что разрезанные куски шевелятся. Оставаясь верными преданиям, наши промышленники берут от акулы только "максу" - печень, иногда кожу, всю же остальную довольно ценную тушу бросают в море, совершенно на том же основании, на котором у нас летят обратно в море и десятки тысяч пудов внутренностей трески. Очень жаль, что расспросы наши о том, насколько пригодны туши акул для переработки их в гуано, хуже они или лучше китовых, не вызвали никаких положительных ответов; но нет никакой достаточной причины предполагать, чтобы разница была очень большая. Чрезвычайно сподручно для ловли акул то обстоятельство, что они обладают замечательно развитым обонянием и что жареный тюлений жир привлекает их с очень далеких расстояний. Полярная акула, Selache maximum, достигает, как сказано, трех саженей длины, и местные люди сообщали, что ежели к закинутому ярусу подходит стадо этих чудовищ, то даже самым смелым поморам приходится уходить от них подобру-поздорову, предоставляя им путать ярус сколько угодно и пользоваться насевшею на крючки его треской.
   Великий Князь переехал к китобойному заводу на вельботе и прошел к нему сквозь небольшую арку, обвитую мхом, по которому выделялись яркою желтизной своею желтоголовки, купавки, эта желтая роза наших северных пажитей; почему заходит на север так далеко желтоголовик и совершенно не видно нашего плебейского одуванчика и лютика, сказать трудно. Небольшой домик управляющего стоит на довольно возвышенном перешейке, между малым и средним рукавами, соединяющими Урскую губу с океаном, и вид от него, как на губу, обставленную скалами, так и на открытую воду океана, очень хорош. Ожидание наше увидеть полуночное солнце и на этот раз состояться не могло, так как легкие облака затягивали небо; полуночный свет одевал скалы своими как бы бесцветными, безжизненными тенями. Дневным светом назвать его нельзя, но это ни в каком случае не полусвет наших петербургских летних ночей, а что-то такое странное, среднее, хочется сказать - бесполое, если только подобное выражение может быть допущено. Силу этого света можно, конечно, определить, - на то есть всякие приборы, - но едва ли можно с такою же точностью определить влияние, им производимое. Этот не погасающий к ночи свет обусловливает невероятно быстрое развитие местной растительности; в течение шести недель здешняя трава зеленеет, цветет и дает семя; это жизнь без отдыха, жизнь запоем, и если вы человек нервный, то полное отсутствие ночи едва ли может действовать на вас успокоительно.
   На заводе, как сказано, смотреть было нечего, и Его Высочество ограничился расспросами о его деятельности, о средствах, о намерениях. Заговорив с поморами, находившимися на берегу и приветствовавшими Великого Князя, Его Высочество сказал им между прочим, что недавно видел их жен, оставшихся в Кеми. Вероятно, они были рады услышать такую неожиданную, самим Великим Князем сообщенную, весточку, но особенною откровенностью чувств поморы не отличаются, они сосредоточенны, опасливы. На вопрос, им сделанный, о том, какой это сарай или домишко поставлен у самой воды, один помор ответил: "Тут уголь живет"; оказалось, что это угольный сарай. У поморов "шкуна живет", "волны в море живут", медведь на зиму в снег зарывается "голодом жить". При расспросах о заработках нынешнего лета, когда зашла речь о большой буре 30 мая, поморы с невозмутимым хладнокровием сообщили, что в Еретиках было нехорошо и что у них потонуло до пятидесяти человек. Эти люди родятся в смелости и опасностях, и все им нипочем. Стоит вспомнить хотя бы один только "торосной промысел", несущий свое имя от "торос" - нагромождения одна на другую льдины, составляющие зимою "припаи", то есть бордюры льдов вдоль берега, на краю незамерзающей океанской воды. На эти торосы взбирается морской зверь: тюлень и нерпа; сюда же идет промышленник в глубокую зиму, верст за двести от жилья, и ночует под открытым небом. "Сколько их, наших, поуносило!" - говорит помор, вспоминая об оторванных льдами и безвестно погибших.
   На "Забияку" возвратились мы около полуночи. Ни одной звезды не поблескивало по светлому небу, и слегка темневшие по обеим сторонам бухты фактория и становище опускали свои длинные отражения в тихо колебавшуюся воду и казались рослее, богаче, люднее, чем на самом деле. Поверх становища на скале вырисовывалась небольшая деревянная церковь, построенная Кольским городским головою Хипадиным. С мостика клипера можно было видеть, что в глубину матерой земли бухта разветвляется, скалы становятся ниже, как бы миловиднее; нам говорили, что там есть луга и лес растет.
   Утром следующего дня, 22 июня, Его Высочеству угодно было выйти на китобойном пароходе "Елена", чтобы спуститься где-либо на самое побережье и осмотреть какое-либо людское поморское жилье. Пока пароход разводил пары, в самой бухте, ближе к южному берегу, произведены были опыты взрыва двух учебных мин; распространение сферы действия их в воде сказалось очень наглядно по всплывшей на поверхность воды массе оглушенной рыбы.
   Небольшой пароходик "Елена" резво выбежал в сторону к океану, по волнам синим, в полном смысле этого слова, так как день был удивительно светел и океан играл самыми роскошными красками. Держали к северо-востоку и сделали первую остановку там, где заметен был в расселине скалы лопарский чум. Съехав на берег, Великий Князь пошел скалистым берегом. Поднялись на скалу. Путь этот был совершенно адский, так как тут, конечно, не было никакого пути, предстояло двигаться вдоль поэтической мостовой, сложившейся самопроизвольно изо всяких катышей и голяков. С удивительною равномерностью чередовались по этому пути полосы снега и полосы местной флоры.
   Снег был, видимо, на убыли, потому что из-под довольно громоздких пластов его сбегала, журча, вода; растительность вся, какая была, мелка и небогата количеством видов; эти белые ягели, эти вороницы с розовыми цветочками, главные, заглушающие всех остальных собратий представители северной флоры, эти приземистые кустики можжевельника и березки-лилипута - все это поблескивало на ярком солнце полною жизнью, жизнью целых двадцати четырех часов в сутки. На котловинах, обращенных к югу и защищенных вполне от дыхания севера, будто в парниках густели травы, точно толкая одна другую, так их было много. Желтоголовиков виднелось больше других; белели нежные цветочки морошки, кустилась брусника, попадалось нечто вроде молочая и блеснул в одном месте своим ярко-розовым цветком небольшой "шипишник", Rosa canina, мелкая, очень мелкая, но тем более яркая и заметная. Виднелись повсюду кучками желтые звездочки небольшого растения, вероятно, того же вида, что и "молодило", Sedum acre, любящего скалы и пески. Попадалась и брусника; говорят, что встречаются места, усыпанные ею, и тогда они издали резко краснеют, отсюда слово "брусняветь" - краснеть, "девица бруснявеет"; места, обильно покрытые цветами или ягодой, называют здесь "грусна". Не так уж гол и мертв оказался Мурман, как его описывают, думалось нам, проходившим подле цветов; впрочем, надо заметить, что экземпляр "шипишника", попавшийся на самом, так сказать, краю Севера, если не исключение, то все-таки явление довольно редкое; это был, вероятно, какой-нибудь искатель приключений, нечто вроде Христофора Колумба или Ермака растительного царства.
   Подняться на Мурман на 500-600 футов по скалам вовсе не легко. За вершинами их в бесконечную даль матерой земли пейзаж, по заверениям местных людей, однообразен до невероятия. Это бесконечные тундры, болота, низкорослый лес, совершенное отсутствие людского жилья и дорог, если не считать одиноких, разбросанных на великих расстояниях охотничьих сторожек и тропин

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 471 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа