Снегирев Иван Михайлович - Воспоминания

  

  

   Кто не находилъ отрады и особеннаго наслажден³я обращаться мысл³ю къ лѣтамъ дѣтства и молодости, когда все представлялось намъ въ другомъ видѣ и цвѣтѣ, нежели въ лѣта старости? Казалось, и самая природа и окружавш³е насъ люди тогда были не тѣ, как³е нынѣ. Но все прошло, все изчезло какъ обаятельное сновидѣн³е, какъ прелестный призракъ, или миражъ; осталось только воспоминан³е, которое мы теперь усиливаемся возобновить въ памяти и воображен³и своемъ, къ услажден³ю случайныхъ горестей жизни. Приближаясь къ могилѣ, мы любимъ возвращаться воображен³емъ къ своей колыбели. Какъ драгоцѣнны намъ и тѣ мѣста, гдѣ мы провели время своего ребячества! Для насъ интересны тѣ люди, которые насъ окружали, на насъ имѣли вл³ян³е, принимали въ насъ участ³е!

   Не могу опредѣлительно сказать, подобно другимъ автоб³ографамъ, съ какихъ лѣтъ началось у меня сознан³е и воспоминан³е. Апрѣля 23-го 1792 г. бабушка моя, вдова Анна Ивановна Кондратьева, слушала всенощную въ церкви св. Георг³я въ Ендовахъ, какъ возвѣстилъ ей отецъ мой, магистръ, потомъ профессоръ Московскаго университета Михаилъ Матвѣевичъ, что Богъ ему послалъ сына Ивана. Бабушка приняла эту вѣсть съ восторгомъ, можетъ быть, особенно потому, что у нея дѣдъ назывался Иванъ Михайловичъ Комаровъ.

   По обычаю, новорожденному пророчили разныя счастливыя предсказан³я; находили даже, что онъ родился о шести пальцахъ, как³е имѣли, по Библ³и, исполины, но бабушка и судьба "на двое сказали".

   Колыбелью моей былъ, на Никитской улицѣ въ Москвѣ, домъ священника противъ Никитскаго монастыря. Я крещенъ въ квартирѣ директора университета Павла Ивановича Фонъ-Визина; воспр³емникомъ моимъ былъ архимандритъ Новоспаск³й, а потомъ арх³епископъ Ярославск³й Павелъ, а воспр³емницей дочь Фонъ-Визина, Марья Павловна. Съ Никитской мы переѣхали на Рожественку.

   Помню, хотя и темно, то время, когда родители мои жили въ домѣ священника Рождественскаго монастыря Адр³ана Николаевича, лица весьма благочестиваго, который велъ строгую, подвижническую жизнь, почти ночи проводилъ въ молитвѣ, спалъ на голыхъ доскахъ, и вмѣсто мягкаго изголовья былъ у него камень. Въ памяти моей мелькаютъ отрывочныя подробности о разныхъ мелочныхъ въ жизни обстоятельствахъ; но глубоко впечатлѣлись слова, слышанныя отъ моей няньки Аграфены: "Прежде были люди пыжики, а то будутъ все тужики." - "Что жъ это такое?" спрашивалъ я няню. "А вотъ что: люди прежде все пыщились, да прохлаждались, а то станутъ тужить и ничѣмъ не будутъ довольны." - "Да отъ чего-же это?" - "Да Богъ знаетъ, отъ чего, чай отъ грѣховъ своихъ, такое уже настанетъ время." - Бывши уже лѣтъ десяти, я ужасно сердился и спорилъ съ нянькою, когда она повторяла народное пророчество, что "Москва будетъ взята на 40 часовъ". Но это самое я слышалъ не отъ одной няньки, но и отъ моей бабушки, Анны Ивановны Кондратьевой. Подобно голосу, летающему въ пустыняхъ Африканскихъ, и въ народѣ носятся темныя предан³я и предсказан³я, въ которыхъ таятся истины, распечатываемыя въ будущемъ и нерѣдко сбывается то, что кажется намъ несбыточнымъ.

   Предоставляя себѣ сказать въ послѣдств³и о другихъ событ³яхъ въ моей жизни, обращусь къ подмосковному царскому селу Измайлову, интересному для меня не по одному только историческому его значен³ю, но драгоцѣнному также по воспоминан³ямъ: тамъ были жилища моихъ прадѣдовъ и дѣдовъ, тамъ ихъ священныя для меня могилы, тамъ я провелъ лучш³я лѣта моей жизни, лѣта самозабвен³я и мечтан³я. Я еще засталъ тамъ, въ самомъ началѣ XIX вѣка, дворецъ съ каменными службами, аптекарск³й и виноградный сады, старый и новый звѣринцы, наполненные оленями, кабанами, Американскими свиньями и другими животными; въ звѣринцѣ цапельники, гдѣ на вершинѣ вѣковыхъ сосенъ цапли вили себѣ гнѣзда. Тамъ на моихъ глазахъ рыскала царская псовая охота за зайцами, лисицами, волками и медвѣдями. Словно теперь вижу, какъ медвѣдь, преслѣдуемый охотниками и собаками, перескочилъ черезъ высок³й тынъ, окружавш³й звѣринецъ. Кажется, будто теперь отдаются въ ушахъ моихъ стройныя и веселыя пѣсни охотниковъ, сопровождаемыя звуками тарелокъ и ложекъ съ бубенчиками, съ хлопаньемъ арапниковъ и выстрѣлами изъ ружей. Такъ живы и сильны впечатлѣн³я этихъ охотничьихъ пѣсенъ, которыхъ съ тѣхъ поръ уже нигдѣ не слышу! Ихъ любили слушать юный Петръ II, Елисавета Петровна и Анна Ивановна съ Бирономъ, нерѣдко забавлявш³еся охотой и стрѣльбою изъ ружей въ Измайловскомъ звѣринцѣ. Это царское приволье для меня драгоцѣнно еще потому, что тамъ жила почти вся родня моей матушки и что тамъ женился мой батюшка; мимоходомъ замѣчу, что матушка моя родилась въ Казани, въ Пугачевщину, а батюшка увидѣлъ свѣтъ въ Александровѣ, въ то время, когда тамъ, въ Успенскомь дѣвичьемъ монастырѣ, пребывала цесаревна Елизавета Петровна, крестная мать отца моего.

   Заговоривъ объ охотѣ, не могу пропустить, что начальникомъ псовой охоты и форшмейстеромъ звѣринца тамъ былъ мой дядя (по женѣ его) Павелъ Матвѣевичъ Извольск³й, охотивш³йся съ императоромъ Павломъ I и съ графомъ А. Г. Орловымъ: лихой наѣздникъ, рьяный охотникъ, мѣтк³й стрѣлокъ, который одинъ ходилъ съ рогатиной и ружьемъ на медвѣдя, 85-ти лѣтъ стрѣлялъ на лету ласточекъ и 90-та лѣтъ убилъ волка. Занимая нѣсколько лѣтъ выгодную должность форшмейстера въ Измайловскомъ звѣринцѣ, онѣ оставилъ въ неотъемлемое наслѣдство женѣ и дѣтямъ честь и доброе имя. Въ 1812 году, потерявъ свое имущество, онъ, какъ искренно вѣрующ³й, не потерялъ надежды на помощь Бож³ю; такое упован³е его не посрамило. Къ нему можно примѣнить слова Псалмопѣвца: "юнѣйш³й быхъ и ее состарѣхся, и не видѣхъ праведника оставлена, ниже сѣмени его просяща хлѣбы."

   Дядя его, Гаврила Матвѣевичъ, былъ любимымъ стремяннымъ у императр. Елизаветы Петровны, которая иногда посѣщала уютное его жилище, кушала у него любимую свою яишницу-верещагу, блины, домашнюю наливочку, бархатное пивцо и янтарной медокъ; зимою она съ нимъ каталась въ саночкахъ, а по прудамъ на конькахъ. Гаврила Магвѣевичъ быль силачъ и смѣльчакъ стараго Русскаго закала, прямо говорилъ правду, потому что жилъ честно и благочестиво, безъ лицемѣр³я, царицѣ своей, разумѣется, и матушкѣ святой Руси, преданъ былъ душой и сердцемъ. Это давало ему смѣлость, которая не могла нравиться придворнымъ. Наши слова оправдаемъ самымъ примѣромъ изъ жизни Гаврилы Матвѣевича. Однажды случилось ему ѣхать у кареты государыни, которая, увидѣвъ, что онъ нюхаетъ табакъ изъ берестовой тавлинки, сказала ему: "Какъ тебѣ не стыдно, Гаврила, нюхать изъ такой табакерки! Ты вѣдь царской стремянной; что подумаютъ ибо мнѣ иностранные послы, коли увидятъ у тебя берестовую тавлинку? Эка, дескать, у нихъ голь царск³е слуги!" А они тогда были въ Москвѣ. - "Гдѣ мнѣ взять серебряной табакерки? не воровать же стать". - "Ну хорошо, я тебѣ пожалую золотую табакерку." - Послѣ того, прошло нѣсколько времени, а табакерки Гаврила не получалъ. Императрица сбиралась куда-то ѣхать; карета стояла у подъѣзда, Гаврило былъ на готовѣ въ пр³емной залѣ дворца, гдѣ собралось и нѣсколько царедворцевъ.Между ними зашелъ разговоръ о правосуд³и, въ который вплелся и Гаврило, какъ близк³й къ государынѣ человѣкъ. "Что вы толкуете о правдѣ, когда и въ царяхъ нѣтъ ея." Так³я слова подхватили придворные и передали государынѣ. Вотъ какъ, дескать, поговариваетъ жалуемый вашимъ величествомъ Гаврила! надобно замѣтить, что въ то время роковое слово и дѣло вело въ истязательный Преображенск³й приказъ. Добрая Елисавета, не чуждая придворныхъ сплетенъ, позвавъ Гаврилу Матвѣевича къ себѣ въ кабинетъ, съ кротост³ю спросила своего стремяннаго: "Я слышала, ты говоришь, что въ царяхъ правды нѣтъ; скажи мнѣ, какую же неправду я сдѣлала предъ тобою?" - "А вотъ какую", смѣло отвѣчалъ Гаврила, обѣщали мнѣ золотую табакерку, и вотъ сколько прошло мѣсяцевъ, а не исполнили своего обѣщан³я!" - "Ахъ, виновата, забыла," - и съ этимъ словомъ вынесла изъ кабинета Гаврилѣ серебряную вызолоченную табакерку, Устюжской работы съ чернью. Тотъ, взявъ ее, поклонился до земли, а, посмотрѣвъ на подарокъ, молвилъ: "Все-таки моя правда, что въ царяхъ нѣтъ правды." - "Какъ такъ?" шутя спросила императрица. - "Да вѣдь ты изволила обѣщать золотую табакерку, а жалуешь вызолоченную, серебряную!" - "Ну, ну, опять неправа, подай мнѣ серебряную, обмѣняю ее на золотую." - "Нѣтъ, матушка, эта будетъ у меня будничною; изволь-ка вынести мнѣ праздничную". Такъ и сдѣлалось, какъ сказалъ Гаврило. И государыня, и стремянный остались довольными: одна шуткою, а другой двумя подарками отъ царицы. Однажды, на имянины, императрица прислала къ Извольскому пирогъ, начиненный рублевиками. Когда онъ благодарилъ ее за такую милость, она спросила его: "По вкусу ли ему пирогъ съ груздями?" - "Какъ, матушка царица, не любить царскаго пирога съ груздями, хоть бы и съ рыжиками!" Но завистливые кознодѣи уловили как³я-то слова Гаврилы, и онъ попаль не только въ опалу, но и въ страшный Преображенск³й приказъ. гдѣ сидѣлъ нѣсколько времени; потомъ, по ходатайству жены своей, прощенъ императрицею. Нынѣ покажется странною простота обращен³я императрицы въ домашней жизни. Она любила слушать сказки и росказни простыхъ людей; даже брали для этого съ площади торговокъ къ ней въ опочивальню. Во время послѣобѣденнаго отдыха онѣ сиживали у ея постели и разсказывали всякую всячину, что видѣли и слышали въ городѣ. Императрица, чтобы дать имъ свободу говорить между собою, иногда притворялась спящею; не укрылось это отъ смѣтливыхъ бабъ и отъ придворныхъ; послѣдн³е подкупали первыхъ, чтобы онѣ, пользуясь мнимымъ сномъ императрицы, хвалили или хулили, кого имъ надобно въ своихъ шушуканьяхъ между собою. Такимъ образомъ обѣ стороны обольщались. Подъ смертною казн³ю имъ запрещалось разглашать, что онѣ бывали у государыни во дворцѣ и говорили съ нею. "Смотри же," говаривалъ имъ царск³й стремянный, "ѣшь пирогъ съ грибами, а языкъ держи за зубами, а не то жилы вытянутъ, въ уголь сожгутъ, по уши въ землю вколотятъ." {Въ запискахъ Порошина, стр. 462: "Говорили, что въ то время (при Елисаветѣ) мног³е по любви съ тѣми женщинами получали себѣ чины и мѣста выгодныя. Рѣчь была о Васильѣ Ивановичѣ Чулковѣ, что онъ во время государыниной болѣзни, по самую ея величества кончину, почти безотлучно при ней былъ и спалъ въ ея опочивальнѣ, такъ какъ камердинеръ. Зашелъ разговоръ о Елисаветѣ Ивановнѣ (?), что тогда всѣ дѣла черезъ нея государынѣ подавали..." - въ Запискахъ Храповицкаго, стр. 52: "Изволила (Екатерина ²²-я) изъясняться о разности придворныхъ во время импер. Елисаветы Петровны и нынѣшнее... Я говорилъ о старухахъ, чесальницахъ ножекъ." Домашн³й бытъ импер. Елизаветы Петровны превосходно описанъ Державинымъ въ стихахъ его Царъ-Дѣвица, изд. Я. К. Грота, III, 122-130. П. Б.} Так³е угрозы, заимствованныя изъ Преображенскихъ и Константиновскихъ застѣнковъ, не рѣдко тогда употреблялись, когда хотѣли кого пристращать.

   Возвратимся еще къ Гаврилѣ. Онъ былъ атлетическаго сложен³я, силенъ тѣломъ и духомъ, крѣпокъ вѣрою въ Бога, непоколебимъ въ честности и въ преданности своей царицѣ. Благородство онъ ставилъ не въ знатномъ происхожден³и, а въ справедливости и добродѣтели, хотя происходилъ изъ столповыхъ дворянъ. Случилось какъ то, жена его пекла блины, а онъ, сидя у печки подлѣ нея, чинилъ свои сапоги; дѣти вокругъ ихъ вертѣлись въ ожидан³и горячихъ блиновъ. Толкуя о томъ и о семъ съ женою, они договорились до дворянскаго происхожден³я своего. "Вѣдь мы не выходцы как³е и не разночинцы, а природные столповые дворяне!" Съ этимъ словомъ Гаврило кинулъ сапоги и, схвативъ изъ ящика подъ образами древн³я жалованныя грамоты и дипломы дворянамъ Извольскимъ, кинулъ въ печь. "Вотъ тебѣ и дворянство!" промолвилъ онъ. Жена только ахнула, хотѣла что-то сказать; но, взглянувъ на висѣвшую на стѣнѣ ѣздовую нагайку, прикусила языкъ. Гаврило спокойно принялся за сапоги, а жена его за блины. Такъ въ огнѣ сжегъ онъ хвастовство своимъ дворянскимъ происхожден³емъ, подобно царю Ѳеодору Алексѣевичу, предавшему пламени мѣстническ³я книги! Почему же жена не сдѣлала ему ни упрековъ, ни возражен³й? Потому что она помнила возглашенныя слова Апостола при бракосочетан³и, а еслибъ ей случилось ихъ забыть, то мужъ напомнилъ бы ей тѣмъ осязательнымъ средствомъ, которое рекомендуетъ Домострой. Для новой Руси не понятно, даже дико, какъ это средство въ старой, до-Петровской, даже и по позднѣе, могло служить выражен³емъ супружеской любви. Впрочемъ не думайте, чтобы это было только въ необразованной Росс³и; оно существовало и во Франц³и, гдѣ закономъ дозволялось бить свою жену по произволу (battre sa femme à loisir). Не легче было женамъ и въ ученой Герман³и. Въ домашнемъ быту плетка и розга поддерживали и водворяли порядокъ и устройство. Гдѣ грозно, говоритъ пословица, тамъ честно, или: хорошо честь и гроза. Это средство испыталъ на себѣ и племянникъ Гаврилы, Павелъ Матвѣевичь Извольск³й. Жена его, моя тетка, была красавица тѣломъ и душей; но молодой мужъ, при пылкомъ характерѣ, увлекся какъ-то соблазномъ, конечно не безъ содѣйств³я бѣса, на котораго въ тотъ вѣкъ люди сваливали всѣ вины свои. Гаврила, провѣдавъ объ этомъ, пр³ѣхалъ сдѣлать племяннику увѣщан³е не въ сухихъ и общихъ наставлен³яхъ, но въ осязательныхъ поучен³яхъ, такъ что тотъ отъ его нагайки пролежалъ съ недѣлю не на спинѣ, а на животѣ.

   Я знаю по предан³ю отъ родной бабки и отъ матери о прадѣдѣ своемъ Васил³ѣ Кондратьевичѣ Кондратьевѣ, который служилъ при Измайловскомъ дворцѣ и умеръ въ селѣ Измайловѣ на 113 или 114 году (а прабабка моя на 107 году). До меня не дошли подробности о его службѣ и дѣлахъ; только одно мнѣ извѣстно, что наши Филемонъ и Бавкида жили въ счастливомъ супружествѣ 90 лѣтъ. Когда уже прадѣдъ положенъ былъ во гробъ, прабабушка усиливалась плакать, но источникъ у нея уже изсякъ. Причитая по старому обычаю, она голосила: "отецъ ты мой, я съ тобою пожила, словно у печки погрѣлась." Въ счастливой жизни, во взаимной, неостывавшей теплотѣ сердца, такъ ей показались короткими 90 лѣтъ супружества. Кондратьевыми переменовалъ Петръ I Вороновыхъ. Одинъ изъ нихъ служилъ у него въ канцеляр³и; на немъ нерѣдко бывала царская рука, и чуть не дубинка. Такъ я слыхалъ отъ бывшаго управителя подмосковными дворцами, коллежскаго ассессора Ивана Саввича Брыкина.

   На погостѣ церкви Измайловской, Рождества Богородицы, погребенъ дѣдъ мой съ материнской стороны, придворный коммиссаръ Иванъ Васильевичъ Кондратьевъ, въ 1776 году, не старыхъ лѣтъ. Въ Казанской губерн³и онъ былъ управителемъ казенныхъ крестьянъ. Въ то время, какъ грозный Пугачевъ приближался къ Казани, дѣдушка съ семействомъ своимъ сидѣлъ за столомъ. Вдругъ на дворъ въѣзжаетъ нѣсколько троекъ, входятъ въ столовую мужики. Дѣдушка не зналъ, что и подумать, особливо въ то кипучее время, когда самозванецъ возмущалъ крестьянъ противъ господъ и когда мног³е изъ помѣщиковъ дѣлались жертвами своевол³я и самоуправства. "Что вамъ надобно, братцы?" спросилъ дѣдушка.- "Тебя съ женушкой и дѣтками," отвѣчали мужики. При такомъ отрывистомъ отвѣтѣ, онъ могъ подумать объ угрожающей ему съ семействомъ опасности, даже о мучительной смерти, какой предавали необузданные крестьяне своихъ начальниковъ.- "Нѣтъ, отецъ нашъ, не думай ничего худаго, мы пр³ѣхали спасти васъ за ваше радѣн³е объ насъ, сбирайтесь скорѣе! Пугачевъ близко". Взявъ съ собою, что успѣли, въ торопяхъ, бабушка съ дѣтьми, въ томъ числѣ, съ матушкою моей, поѣхала въ Москву - въ Измайлово. Дѣдушка скрылся въ крѣпости. Въ домѣ остался дворецк³й Прокоп³й. Не замедлили явиться бунтовщики; принявъ Прокоп³я за господина, они подняли его на копья; имя его сохранилось въ указѣ; дѣвокъ Пугачевъ взялъ къ себѣ въ палатку; одна изъ нихъ, красивая собою, заняла у мнимаго Петра III мѣсто императрицы и носила на головѣ родъ короны, которую мнѣ довелось видѣть. По освобожден³и Казани отъ осады и по взят³и въ плѣнъ самаго Пугачева, дѣдушка переѣхалъ въ Москву и поселился въ Измайловѣ, ближе къ женинымъ и своимъ роднымъ. Въ числѣ ихъ тамъ находился мой прадѣдушка Иванъ Саввичъ Брыкинъ, о которомъ скажемъ нѣсколько словъ (о немъ упомянуто и въ Энциклопедическомъ Лексиконѣ) {Плюшара, VII, 187.}.

   Онъ родился въ Измайловѣ. Отецъ его Савва Григорьевичь, братъ Михайла Брыкина, тамъ былъ подъячимъ приказной избы съ 1712 года января 28 и продолжалъ свою слубу до 1733 года; умеръ 60 лѣтъ, а его мать, Елисавета Варѳоломеевна, на 100 году, отъ рожден³я, въ 1758 г., оставила сына своего Ивана сиротою. По сношен³ю и свойству съ придворными служителями, они видали императоровъ Петра I и Петра II, императрицъ Анну Ивановну и Елисавету Петровну, могли знать и слышать о многихъ событ³яхъ при дворѣ. Иванъ Брыкинъ, начавш³й свое служен³е при отцѣ своемъ, любилъ разсказывать переданное ему отъ родителей, между прочимъ и то, что "государь Петръ Велик³й родился въ Измайловѣ". Это самое и отмѣтилъ онъ собственноручно на лѣтописцѣ, доставшемся ему отъ отца, о рожден³и тамъ Петра Великаго, и съ такимъ убѣжден³емъ умеръ. Всего не припомнишь, что я слыхалъ отъ Ивана Саввича въ своей молодости; но въ памяти моей запечатлѣлись разсказы его, какъ Петръ I пожаловалъ ему (или, кажется, отцу его) серебряный рублевикъ, примолвивъ: "смотри же, береги, на орѣхахъ не пролакомь." Этотъ царск³й рублевикъ хранилъ старецъ, какъ святыню, носилъ его въ шелковомъ кошелечкѣ на груди, съ крестомъ, и заповѣдалъ похоронить себя съ нимъ, что при мнѣ исполнено. Имѣя твердую, до глубокой старости, память, вспоминалъ огненныя потѣхи и пирушки Петра I на лугахъ и въ рощахъ Измайловскихъ съ любимцами; видѣлъ, какъ убилъ своею дубинкою у дворцоваго крыльца одного придворнаго служителя, который не успѣлъ снять предъ нимъ шапки; какъ Анна ²оанновна велѣла повѣсить предъ окнами повара, который подалъ ей къ блинамъ прогорклое масло. Когда эта государыня гуляла по лугамъ съ Бирономъ, мальчикъ Брыкинь въ затрапезномъ халатѣ носилъ за нею кубчикъ съ медомъ, а за пазухой у себя имѣлъ оловянный стаканъ. Обернувшись къ нему, она спросила его: "дьячекъ что ли ты?" "Нѣтъ ваше царское величество, сынъ вашего слуги." Смышленный и расторопный Иванъ Брыкинъ, выучась грамотѣ у сельскаго дьячка, поступилъ писаремъ въ приказную избу и, какъ видно, иногда прислуживалъ при дворѣ; потомъ былъ подъячимъ и смотрителемъ дворцовъ подмосковныхъ. Во время моровой язвы, постигшей древнюю столицу, онъ сохранилъ Измайлово отъ губительной чумы, и за то въ сенатскомъ указѣ 1772 года названъ "попечительнымъ и усерднымъ всемилостивѣйшей государынѣ и прямымъ сыномъ отечества."

   Строгое воздержан³е и юношеское цѣломудр³е сохранили и укрѣпили его тѣлесныя и душевныя силы до ста лѣтъ. Лѣтъ сорока, онъ не зналъ вкуса ни въ винѣ, ни въ пивѣ и оставался отрокомъ до женитьбы своей; съ женой жилъ 30 лѣтъ и прижилъ съ нею двухъ дочерей. Вдовство его было столь же цѣломудренно, какъ и юность и мужество. Онъ былъ мущина средняго роста, плотный, коренастый, статный, въ полнотѣ силъ, неистраченныхъ развратомъ, съ выразительнымъ лицемъ; словомъ, молодецъ, кровь съ молокомъ; но не онъ заглядывался на красавицъ, а онѣ на него; сердце его не было растлѣннымъ и воображен³е испорченнымъ, да и заповѣди Господни онъ твердо помнилъ. Можетъ статься, нынѣ этому не повѣрятъ, какъ мокно дожить до 40 лѣтъ здоровому мущинѣ въ цѣломудр³и? Но прадѣдушка не завѣщевалъ мнѣ лгать, да и самъ почиталъ ложь великимъ грѣхомъ, потому что отецъ лжи - дьяволъ. Послѣ женитьбы, уже вступивъ за сорокъ лѣтъ, Иванъ Саввичъ въ пр³ятельскомъ обществѣ позволялъ себѣ подгулять дни два, три; опорожнивъ стакановъ пять и даже десять пуншу, нѣсколько рюмокъ домашней наливки и не одну кружку пива, онъ никогда не бывалъ пьянъ и не пошатнется; но изъ строгаго, молчаливаго и сер³ознаго становился говорливымъ, веселымъ и шутливымъ. У него винцо не связывало, не притупляло языка, но развязывало его. Онъ любилъ воспоминать про старину; она оживала въ его рѣчахъ, которыя лились рѣкою; къ нимъ приплеталъ онъ пословицы, прибаутки и притчи, которыя и я у него заимствовалъ. "Нынѣ такъ уже не живать", повторялъ онъ, "какъ встарь живали; тогда безъ лекарствъ были здоровы, безъ баловъ веселы, безъ книгъ умны." Современникъ Тредьяковскаго, Ивамъ Саввичъ, до самой глубокой старости, любилъ читать его стихотворен³я, пѣвалъ его пѣсни, которыя ему казались очень замысловатыми и веселыми. Въ Анакреонтическихъ его пѣсняхъ, напечатанныхъ въ Спб., сколько помню, въ 1740 годахъ {Эту весьма рѣдкую книжку въ 12-ю д., я видѣлъ и читалъ у профессора Мерзлякова.}, одно примѣчан³е поэта означаетъ слѣдующее: "Пѣснь эту я имѣлъ незабвенное благополуч³е воспѣть въ императорскомъ царскомъ дворцѣ, стоя на колѣняхъ предъ каминомъ, и отъ всещедрыя десницы ея императорскаго величества удостоился получить всемилостивѣйшую оплеушину".

   У Ивана Саввича дворовой его, Калина Кузмичъ, варивалъ отличное пиво и завелъ пивоварню на дворѣ. Его пиво было пряное, тонкое, вкусное и здоровое, которое не густило крови, не дѣйствовало на голову - такое, какъ говаривалъ шутя Иванъ Саввичъ: "хлебнешь, упадешь, вскочишь, опять захочешь." У него этого русскаго напитка, безъ химическихъ примѣсей, было три сорта: дѣдуушка, батюшка, сынокъ, по различ³ю степеней его крѣпости. Употреблен³е его рекомендовали доктора больнымъ; его выписывали въ С. Петербургъ ко двору и въ друг³е города, даже въ Прусс³ю. Хозяйство Ивана Саввича было прекрасно устроено безъ заморскихъ затѣй; домъ былъ, какъ полная чаша: всего въ изобил³и, и при томъ еще, на маломъ пространствѣ земли, грунтовые сараи и сады доставляли ему прекрасныя фрукты, огороды,- овощи, пчельникъ - медъ. Въ ледникахъ засѣчены были бочки мартовскаго пива, квасу, разныхъ медовъ, которыми прежде щеголяли хозяева. Видно, они въ древности были хороши, что самые иностранные путешественники предпочитали ихъ Венгерскимъ винамъ {О домовитости нашихъ дѣдовъ и сильномъ развит³и отдѣльныхъ хозяйствъ свидѣтельствуетъ и С. Н. Глинка въ Запискахъ своихъ (Р. Вѣстн. 1866, кн. 1), разсказывая о жизни въ Смоленской губерн³и. Несомнѣнно, что не одни дворяне, но и крѣпостные люди жили зажиточнѣе теперешняго. Это объясняется во первыхъ большимъ привольемъ (вслѣдств³и сравнительной малости народонаселен³я), и во вторыхъ особливою заботливостью объ этомъ предметѣ Екатерины II. (См. ея записку о мануфактурахъ въ Р. Архивѣ 1865, стр. 495-510 втораго издан³я) П. Б.}. У кого въ селѣ попросить квасу, или дрозжей? - У Ивана Саввича. Къ кому итти попить пивца? - къ Ивану Саввичу. У кого взять медку на канунъ для помину родителей? - У Ивана Саввича. А онъ, надобно замѣтить, хоть былъ и скупенекъ, но не отказывалъ въ помощи бѣдному и доброму человѣку. Уютный, гостепр³имный его домикъ навѣщали и арх³ереи, и архимандриты, даже самъ митрополитъ Платонъ, и почтенные граждане Москвы, Баташевъ, Жигаревы и пр. Я съ батюшкой и матушкой не рѣдко встрѣчали у Брыкина почтенныхъ профессоровъ университета Страхова, Антонскаго, Политковскаго, Гейма, Шлёцера, Брянцова, Гаврилова, Аршеневскаго, которые находили удовольств³е въ бесѣдѣ не ученаго, но умнаго, опытнаго и своеобразнаго старца: имъ нравился простой образъ патр³архальной его жизни, радушный безъ лести пр³емъ и угощен³е, чѣмъ Богъ послалъ. Къ незваному обѣду подавался и кусокъ домашней ветчины, лапша, яишница-верещага или глазунья, индѣйка съ солеными лимонами, утка съ такими же сливами, свѣж³й варенецъ, бѣлоснѣжный творогъ съ густыми сливками. Вмѣсто Фряжскихъ винъ и ликеровъ, подносилъ гостепр³имный хозяинъ домашн³я многолѣтн³я наливки: малиновку, смородиновку, вишневку, рябиновку, розановку, въ промежуткахъ холодное со льда мартовское пиво и янтарный медъ. Въ ихъ пр³ятельско-оживленной бесѣдѣ, безъ картъ и фальши, можно было услышать много любопытнаго, занимательнаго и поучительнаго; казалось, въ ней соединялись опытъ жизни съ наукою о жизни. Обыкновенно, подъ конецъ бесѣды, при прощаньи, старецъ нашъ вставалъ и посреди своей горенки затягивалъ басомъ псаломъ: "Господи, кто обитаетъ въ жилищѣ твоемъ"; нѣкоторые изъ гостей подтягивали ему. Но у Ивана Саввича не обходилось безъ посошка на дорожку, что Нѣмцы называютъ Johannistrunk. Не имѣя въ рукахъ послужнаго списка Брыкина, я не могу сказать, за что именно онъ пожалованъ императоромъ Павломъ I въ коллежск³е ассессоры, или, какъ говорилось тогда, въ ма³оры. Комендантомъ въ Москвѣ былъ добрый нѣмецъ Иванъ Крестьяновичь Гессе, точный блюститель военной дисциплины и наблюдатель за городскими заставами, гдѣ спрашивали тогда объ имени и зван³и въѣзжавшихъ и выѣзжавшихъ и, кажется, записывали. Этотъ комендантъ, ѣздивш³й всегда стоя въ саняхъ и дрожкахъ, такъ обрусѣлъ, что не чуждался зелена вина. Получивъ повѣстку о своемъ производствѣ въ ма³оры, Иванъ Саввичъ поѣхалъ въ Москву для принят³я присяги. Послѣ присяги заѣхалъ онъ къ одному старому пр³ятелю и порядочно подкутилъ съ нимъ на радости. Возвращаясь вечеромъ въ свое Измайлово, на вопросъ караульнаго: "Кто ѣдетъ?" отвѣчалъ: "Янька, золотыя пуговки". Такъ назвался онъ, вѣроятно, потому, что при Екатеринѣ II ма³оры носили золотыя, т. е. золоченыя пуговицы на мундирѣ, а на камзолѣ и на самомъ мундирѣ золотые галуны. Караульный остановилъ его, и новый ма³оръ долженъ былъ провести ночь въ караульнѣ. На другой день его представили при рапортѣ къ коменданту. Гессе, распросивъ Брыкина, отпустилъ его во свояси. Но нашъ ма³оръ остановилъ коменданта: "Что-же ваше превосходительство", сказалъ онъ, "ничѣмъ не соблаговолили поздравить меня съ высокимъ чиномъ? Со вчерашняго поздравлен³я голова трещитъ". Подана была водка, и рюмка за рюмкой, судья съ подсудимымъ понатянулись на порядкахъ; потомъ одинъ, на веселѣ, поскакалъ осматривать заставы, а тотъ поѣхалъ въ свою Преображенскую заставу, гдѣ его пропустили уже безъ всякой остановки, хотя Иванъ Саввичъ и откликнулся на вопросъ часоваго Янькою съ золотыми пуговками, потому что Гессе далъ ему записку: "пропустить безпрепятственно Яньку съ золотыми пуговками". Домашнимъ отданъ былъ ма³оромъ приказъ величать его: ваше высокоблагород³е, что сообщено и сельскимъ жителямъ.

   Между тѣмъ неожиданно нагрянулъ на Москву роковой 1812 годъ..... Но прежде чѣмъ передамъ воспоминан³я о незабвенномъ годѣ, коснусь знаменитаго сосѣда нашего въ Троицкой улицѣ, митрополита Платона.

   Подъ покровительствомъ митрополита Платона сирота-родитель мой, крестникъ императрицы Елисаветы Петровны, былъ воспитанъ и до самой смерти его пользовался его расположен³емъ, нерѣдко посѣщалъ его на Троицкомъ подворьѣ, въ Троицкой лаврѣ, Виѳан³и и Черкизовѣ, куда любилъ уединяться маститый архипастырь. По близкому сосѣдству нашему (потому что мы жили, какъ называется, заборъ объ заборъ) изъ Красноглазова сада, смежнаго съ нашимъ, Платонъ за ходилъ иногда и въ нашъ садикъ, гдѣ была калитка. Съ отцемъ моимъ и я иногда бывалъ у него и всяк³й разъ получалъ то книгу, то просфору, то фрукты; однажды пожаловалъ онъ мнѣ шелковый кошелекъ, сказавъ: "онъ пустой, наполни его своимъ трудомъ." При началѣ моего учен³я, владыка написалъ для меня своею рукою молитву, которая утратилась съ другими драгоцѣнностями нашими въ 1812 году; остался только пустой кошелекъ. Твердо и живо помню, когда я вступалъ изъ бывшей академической гимназ³и въ 1807 или 8 году студентомъ въ Московск³й университетъ, отецъ мой, профессоръ университета, привелъ меня на благословен³е къ митрополиту Платону; преосвященный велѣлъ мнѣ перевести съ Латинскаго на Русск³й первыя строки своей краткой б³ограф³и въ книжкѣ Fasciculus litterarum; я перевелъ. "Когда меня не будетъ на свѣтѣ" примолвилъ архипастырь, дополни это жизнеописан³е. Предъ 1812 годомъ, онъ принялъ отъ меня очень благосклонно дѣтск³й переводъ мой романа: "Евдокс³я, дщерь Велизар³я," читалъ его до половины и, вмѣсто закладки, оставилъ предъ отъѣздомъ въ Виѳан³ю, носовой платокъ свой въ книгѣ. Все это было для меня сильнымъ побужден³емъ составить жизнеописан³е митрополита Платона {Жизнь Москов. митрополита Платона. М. 1856. 8°. 2 ч. Сочинен³е И. M Снигирева. Б³ограф³я этого высоко-замѣчательнаго лица до сихъ поръ не разработана. Намъ случилось видѣть важные матер³алы для оной въ бумагахъ его антагониста, патихизатора Московскаго университета Петра Алексѣева. Любопытно участ³е его въ дѣлѣ профессора Мельмана, исключеннаго изъ Московскаго университета за его мнѣн³я (Чтен³я въ общ. ист. и дреав. 1863, кн. 2-я) Вотъ два отзыва о Платонѣ импер. Екатерины II и, по запискамъ Храповицкаго (стр. 33): "Новоспасск³й архимандритъ Павелъ вчера худо говорилъ рѣчь. Онъ ученикъ Платона. Нарочно стараются, чтобъ ихъ не превзошли, а теперь (1787) въ бѣльцахъ люди лучше, нежели въ чернецахъ - "27 Апрѣля (1788) указъ объ отмѣнѣ сбора съ священно и церковнослужителей Московской епарх³и, для бѣдныхъ учениковъ Заиконоспаскихъ, наложеннаго митрополитомъ Платономъ. Онъ блудливъ какъ кошка, а трусливъ какъ заяцъ" (стр. 59) П. Б.}.

   Въ юношеской моей памяти врѣзались слова святителя о нашемъ домъ у Троицы въ Троицкой. "Тамъ, еще мальчикомъ, я хаживалъ мимо этого мѣста, гдѣ былъ деревянный домикъ одного купца, который странствовалъ съ дочерью своей въ ²ерусалимъ и, снявъ планъ съ святаго града, посвятилъ свой трудъ, время и иждивен³е на сооружен³е огромнаго креста съ изображен³емъ ²ерусалима и страстей Господнихъ. На дворѣ у васъ этотъ крестъ стоялъ въ высокомъ сараѣ, у коего на столикѣ, въ деревянную чашечку, сбирали подаян³е на сооружен³е креста, и я клалъ по полушечкѣ." Крестъ поставленъ былъ въ соборѣ Срѣтенскаго монастыря у сѣверной стѣны, гдѣ и теперь находится. Московское купечество предлагало начальству, въ концѣ царствован³я Екатерины II, поставить на Лобномъ мѣстѣ подъ шатромъ этотъ достопамятный крестъ; но неизвѣстно, почему дѣло это не состоялось.

   Не повторяю здѣсь того, что сказано мною въ б³ограф³и м. Платона о рожден³и его въ самый звонъ къ заутрени на праздникъ первоверховныхъ Апостолъ, въ селѣ Чашниковѣ, гдѣ отецъ его тогда находился причетникомъ: день рожден³я былъ днемъ тезоименитства для новорожденнаго, котораго наименовали Петромъ, по фамил³и Левшинымъ. Сообщу то, что слышано мною отъ моего родителя, также отъ преосвященнаго Евген³я, сохранившаго при глубокой старости своей крѣпкую память, отъ покойнаго арх³епископа Августина, отъ духовника Платонова о. Аарона, отъ келейника его Моѵсея Платонова, недавно умершаго и другихъ духовныхъ и свѣтскихъ особъ, достойныхъ вѣроят³я. О Платонѣ не только они любили вспоминать, но во многихъ семействахъ Московскихъ старожиловъ свято хранятся о немъ предан³я; донынѣ разсказываютъ они, какъ о важномъ событ³и въ жизни своей: "мы видѣли, мы слышали Платона, приняли отъ него благословен³е; отца моего благословилъ онъ просфорою, или иконою, сказавъ то и то."

   Не пропущу здѣсь слышанное мною отъ почтеннаго старожила И. П. Лобкова, лично знавшаго Платона. Однажды онъ пришелъ къ Успенскому собору, полному народомъ, въ то самое время, какъ Платонь сказывалъ проповѣдь и, не могши пройти за тѣснотою въ соборъ, остановился въ растворенныхъ сѣверныхъ дверяхъ и тамъ, увидѣвъ плачущаго мужика, полюбопытствовалъ спросить его: "объ чемъ онъ плачеть?" - "Какъ мнѣ не плакатъ, вѣрно владыко говоритъ что-нибудь душеспасительное," отвѣчалъ тотъ. Таково было предубѣжден³е и предощущен³е народа, вполнѣ сочувствовавшаго своему архипастырю! Такъ увѣковѣчилось въ народѣ имя Платона, сроднившагося съ нимъ душею и сердцемъ, потому что онъ былъ Русск³й сердечный человѣкъ. Всякое слово, исходившее изъ устъ его, проникало въ душу народа, который ему вѣрилъ и вѣровалъ.

   Но возвратимся къ лѣтамъ дѣтства и юности Платона. Когда отецъ его Георг³й былъ уже въ Москвѣ викарнымъ священникомъ при церкви Спаса во Спасской, Петръ ходилъ оттуда пѣшкомъ учиться въ бурсу Славяногреколатинской Академ³и съ краюшкою чернаго хлѣба за пазухой, составлявшею его обѣдъ. Объ немъ не столько заботился отецъ, не всегда воздержный отъ вина, сколько мать; ея любовь замѣняла недостатокъ образован³я, такъ что она отъ скуднаго достатка покупала на площади книжки для сына, который не имѣлъ даже порядочной обуви и лѣтнею порой хаживалъ босикомъ въ школу, и чуть не носилъ лаптей съ портянками. Такъ какъ красивый изъ себя, смышленый, голосистый Петръ по праздникамъ бойко читывалъ и стройно пѣвалъ въ Спасской церкви, то однимъ изъ прихожанъ подарилъ ему коты съ красною сафьянною оторочкой, а другой далъ поношеный бархатный камзолъ. "Я," говаривалъ Платонъ, "радовался этому едва ли не болѣе, чѣмъ Андреевской лентѣ и, любуясь ими, дорогой спотыкался; въ школу ходилъ босикомъ, а коты несъ подъ мышкою, приближаясь же къ Академ³и, надѣвалъ ихъ на себя".

   Прилежан³е и дарован³я скоро довели Петра до богословскаго класса. По заведенному въ Академ³и порядку, онъ тогда, объясняя катихизисъ, успѣлъ привлечь къ себѣ особенное вниман³е Московскихъ гражданъ, любившихъ посѣщать так³я чтен³я и даже заслужилъ назван³е Московскаго Златоуста. Въ это время былъ арх³епископомъ Московскимъ Амврос³й Зертисъ-Каменск³й, человѣкъ ученый, но строг³й до жестокости по своему холерическому {Полу-молдаванинъ, полу-малоросс³янинъ. Конечно отъ бѣлаго духовенства разнеслися объ немъ въ Московской черни тѣ слухи, которые въ 1771 г. повели къ открытому мятежу и къ уб³ен³ю арх³ерея. П. Б.} темпераменту: у него плети и розги служили обыкновенными средствами для исправлен³я подчиненныхъ; отъ нихъ не избавлялись даже священно церковнослужители: приносивш³е безкровную жертву сѣчены бывали до крови; это поселило въ духовенствѣ ненависть къ нему, которая соединилась съ народнымъ подозрѣн³емъ его въ еретичествѣ. Неравнодушный къ славѣ мальчика, ничтожнаго въ его глазахъ, онъ потребовалъ къ себѣ его тетради и, нашедши въ нихъ что-то, по своему мнѣн³ю, предосудительное, хотѣлъ было высѣчь своего преемника при всѣхъ въ Академической аудитор³и. Но за Левшина сильно вступился ректоръ и доказалъ преосвященному неосновательность его осужден³я.

   Время проповѣдыван³я своего въ Академ³и Платонъ считалъ счастливѣйшимъ въ своей жизни. Москвичи, любивш³е проповѣдан³е слова Бож³я, сочувствовали юному проповѣднику, восхищались имъ. Родители Левшина еще были живы, какъ славный въ свое время проповѣдникъ Гедеонъ Криновъ узналъ его и сталъ убѣждать его принять иноческ³й чинъ; но мать противилась тому, склоняя его вступить въ супружество; долго не благословляла его на этотъ подвигъ, наконецъ, по любви своей къ нему, уступила твердому его желан³ю и рѣшимости.

   Петръ, уже подъ именемъ Платона, монахъ Троицкой Лавры - помѣщицы болѣе ста тысячъ крестьянъ чудотворцевыхъ. Въ новой для Платона сферѣ руководителемъ былъ Гедеонъ. Этотъ архимандритъ - коренной великоросс³янинъ, потерпѣвш³й отъ малоросс³янъ, изъ которыхъ, до царствован³я Елисаветы Петровны, преимущественно избирались архимандриты вт. Серг³еву обитель. Отличаясь ученост³ю и дарован³ями, онъ любилъ роскошь. Тогда, по принятому обычаю, соборные старцы и настоятели носили бархатныя и шелковыя рясы, исподнее платье съ шлифными пряжками изъ серебра и золота, обувались въ шелковые чулки. У Гедеона были пряжки на башмакахъ брилл³антовыя, какъ гласило предан³е, въ 10,000 р. Объ арх³епископѣ этомъ тогда носилась въ народѣ поговорка: ,, Гедеонъ нажилъ милл³онъ."

   Въ Лаврѣ одна половина монашествующихъ были великоросс³яне-москали, другая малоросс³яне. Отъ этого составились двѣ парт³и, между собою враждебныя, что обнаруживалось въ разныхъ столкновен³яхъ. Однажды монахъ-москаль сказывалъ въ Троицкомъ соборѣ поучен³е, а гробовымъ тогда былъ инокъ изъ малоросс³янъ, неблагорасположенный къ первому. Проповѣдникъ, подражая голосу гробоваго, въ словѣ своемъ замѣтилъ, что нѣкоторые, имуще образъ благочест³я и силы его отвергш³еся, гробовымъ голосомъ повторяютъ: "Боже милостивъ, буди мнѣ грѣшному, а подъ языкомъ у нихъ трудъ и болѣзнь, сердце ихъ полно злобы и лукавства, а карманы серебра и золота. Гробовой принялъ это на свой счетъ, тотчасъ пошелъ въ алтарь жаловаться архимандриту, своему земляку. Проповѣдникъ за обличен³е поставленъ на поклонъ въ трапезѣ, которой былъ лишенъ въ тотъ день. Но вотъ какой случай обнаружилъ предъ набожною императрицею Елисаветою Петровною враждебное племенное раздѣлен³е въ святой обители Серг³евой. Архимандриту изъ малоросс³янъ дано было знать, что императрица прибудетъ туда на богомолье. Призвавъ къ себѣ своихъ земляковъ, онъ сказалъ имъ: "ея императорское величество изволитъ прибыть въ святую нашу Лавру; а какъ ей извѣстно, что св. обитель благословлена богатствомъ по молитвамъ преподобнаго отца нашего Серг³я, и какъ она любитъ велелѣп³е: то постарайтесь, брат³я, явиться предъ лицемъ ея величества въ лучшихъ одеждахъ." Москалямъ онъ присовѣтывалъ представиться въ худшихъ одеждахъ, чтобъ не обнаружить роскоши и показать смирен³е. Такъ и было сдѣлано, какъ приказано. Императрица, замѣтивъ такое рѣзкое различ³е, спросила у архимандрита: "вѣдь Лавра всѣмъ изобилуетъ, отъ чего же одни монахи одѣты весьма прилично и хорошо, а друг³е худо, какъ нищ³е?" - "Отъ того, ваше величество, что первые малоросс³яне, люди трезвые, благоприличные, а друг³е москали, люди невоздержные и нерадивые о себѣ." Въ такомъ мнѣн³и государыня оставалась до тѣхъ поръ, пока не разсказала она объ этомъ любимому своему истопнику, съ которымъ она привыкла говорить въ свободные часы, а у этого истопника былъ монахомъ въ монастырѣ братъ его родной. Тотъ откровенно объяснилъ ей продѣлку настоятеля-малоросс³янина. Вотъ что было причиною, что не только въ Троицкую Лавру, но и въ Сѵнодъ прегражденъ былъ доступъ малоросс³янамъ!

   Владѣя многими вотчинами, Троицкая Лавра, къ которой приписаны были четырнадцать монастырей, изобиловала всѣми благами. Она славилась своими медами, пивами и квасами; виноградныя вина выписывались бочками, рыба свозилась отъ ея рыбныхъ ловлей на рѣкахъ. Предъ всенощною, въ южный и сѣверный алтарь приносились ведра съ пивомъ, медомъ и квасомъ для подкрѣплен³я крилосныхъ, такъ, "что правой крилосъ поетъ, а лѣвой въ алтарѣ пиво пьетъ." За всенощною въ алтарѣ, послѣ благословен³я хлѣбовъ, подавали служащимъ въ чарахъ красное вино, такъ что они выходили на величанье, что называлось, на хвалитѣхи. Такъ велось въ Лаврѣ до управлен³я ею Платономъ.

   Торжественно-забавнымъ бывалъ поѣздъ архимандрита на Корбуху, въ баню. Онъ ѣхалъ шестернею въ каретѣ, впереди его верхомъ дьяконъ въ стихарѣ съ посохомъ, позади телѣга съ разными припасами; полъ въ банѣ устилали благовонными травами и цвѣтами. На каменку поддавали Венгерскимъ виномъ, которымъ окачивался высокопреподобный.

   Въ Лаврѣ каждому монаху ежедневно отпускались: бутылка хорошаго кагору, штофъ пѣннато вина, по кунгану меду, пива и квасу. Платонъ, не пивши ничего хмѣльнаго, мѣнялъ эти питья на деньги и скопилъ ихъ столько, что смогъ купить себѣ шелковую ряску, которою очень любовался, потому что до тѣхъ поръ ничего шелковаго на себѣ не нашивалъ. Это замѣтилъ Гедеонъ. Однажды онъ взялъ съ собою Платона на Корбуху; тамъ пошелъ съ нимъ по берегу пруда и все его тѣснилъ къ самому краю, наконецъ столкнулъ въ воду. Не столько испугался, сколько огорчился Платонъ, замочивш³й свою шелковую ряску - предметъ его радости и тщеслав³я; но не смѣлъ обнаружить неудовольств³я предъ начальникомъ, который привезъ его всего измокшаго въ Лавру. Когда вошли въ настоятельск³е покои, Гедеонъ сказалъ Платону: "никогда не сердись, когда начальникъ шутитъ съ тобою для испытан³я твоего характера." Съ этимъ словомъ онъ ведетъ его въ свою гардеробную, гдѣ развѣшаны были рясы и полукафтанья его. "Выбирай себѣ двѣ, как³я тебѣ правятся." Платонъ выбралъ себѣ похуже.- "Нѣтъ", сказалъ архимандритъ "выбери лучш³я". Такъ и сдѣлалъ юный инокъ.

   Уже Платонъ занималъ значительную степень въ Лаврѣ, какъ пр³ѣхала къ нему любимая имъ его мать. Радостно и трогательно было свидан³е почтительнаго сына съ доброю матерью; онъ угощалъ ее всѣмъ, чѣмъ могъ, подарилъ ей сто рублей, шелковую матер³ю на платье. Старушка была въ восхищен³и. "Довольна ли, матушка, моими подарками? спросилъ Платонъ. "Что ты! какъ не довольна! да у меня этого никогда и въ жизни не бывало.- "Какъ же, матушка, не благословляла меня идти въ монахи?" - "Вѣдь я не знала", простодушно отвѣчала старушка, "что ты меня будешь дарить такими дорогими подарками." - Такъ мнѣ передавалъ преосвященный Евген³й, слышавш³й это отъ самаго митрополита Платона.

   Бывши Московскимъ митрополитомъ, Платонъ ѣзжалъ мимо оконъ нашего скромнаго домика въ Троицкой и всяк³й разъ благословлялъ его. Въ торжественные дни онъ отправлялся на служен³е въ золотой каретѣ, пожалованной ему императоромъ Павломъ I и запряженной въ шесть бѣлыхъ лошадей въ шорахъ; предъ нимъ шли скороходы, ѣхали вершники. Около кареты бѣжалъ народъ, чтобы поглядѣть на святителя и принять его благословен³е. Въ этомъ экипажѣ однажды онъ пр³ѣхалъ къ президенту академ³и наукъ, ученой княгинѣ Дашковой, этой мужеподобной женѣ. Увидѣвъ его экипажъ, она спросила: "преосвященный, васъ возятъ шесть коней, а Христосъ никогда не ѣздилъ въ такомъ экипажѣ, а всегда ходилъ пѣш³й?" - "Такъ, отвѣчалъ пастырь, Христосъ ходилъ пѣшкомъ, и за нимъ овцы слѣдовали, а я ихъ не догоню и на шестернѣ".

   Гдѣ служилъ Платонъ, тамъ сбиралось множество народа изъ всѣхъ сослов³й и, когда полиц³я не пускала простолюдиновъ въ церковь и къ благословен³ю Платона, онъ съ негодован³емъ ревностнаго пастыря кричалъ на полицейскихъ: "что вы, волки, разгоняете моихъ овецъ?"

   Любилъ Московск³й народъ служен³е и проповѣдан³е Платона и услаждался имъ. Изъ Сибири купцы и заводчики нарочно пр³ѣзжали видѣть и слышать Платона. Да и не удивительно! Скажу, что впечатлѣлось въ юной, свѣжей памяти, неомраченной и неподавленной заботами жизни. Въ служен³и Платона проявлялось все велич³е, торжественность и святолѣпность архипастырскаго сана, глубокое благоговѣн³е, важность безъ изысканности, вся постава (поза), всѣ движен³я и мановен³я приличныя и соотвѣтственныя. Представьте себѣ старца, еще бодраго подъ сѣдинами, у котораго старость не изгладила слѣдовъ рѣдкаго благообраз³я въ лицѣ оживленномъ и, такъ сказать, одухотворенномъ, с³яющемъ; со слезами умилен³я сердечнаго, въ молен³и онъ воздѣваетъ руки къ небу или съ амвона осѣняетъ предстоящихъ дикир³ями и трикир³ями, или проповѣдуетъ истины Евангельск³я. Къ тому, въ чтен³и и пѣн³и голосъ сладостно-звучный, стройный, послушный течен³ю его мыслей и движен³ю его сердца. Вѣра и убѣжден³е говорили его устами; слова его такъ были осмыслены умомъ, такъ оживлены вѣрою, что проникали сердца слушателей. Къ нему можно по справедливости примѣнить изречен³е св. Апостола: "Вѣровахъ, тѣмъ же возглаголахъ." Не такова казалась печатная его проповѣдь при холодномъ произношен³и малограмотнаго. Это случилось ему самому испытать. Обозрѣвая однажды свою эпарх³ю, онъ заѣхалъ къ обѣднѣ въ сельскую церковь, гдѣ. священникъ, желая угодить своему архипастырю, придумалъ прочесть его проповѣдь; но, какъ не ученый, читалъ такъ, что трудно было добраться до смысла, и узнать себя самому сочинителя". Митрополитъ, по окончан³и проповѣди, спросилъ священника: "какой это дуракъ писалъ"? - "Ваше святѣйшество", отвѣчалъ тотъ простодушно, съ низкимъ поклономъ.

   При коронац³и Александра I-го вдохновенное слово Платона возбудило всеобщее удивлен³е и восторгъ въ Русскихъ - смысломъ, а въ иностранцахъ - ораторскимъ движен³емъ вит³и, который казался не простымъ арх³ереемъ, но пророкомъ. Когда онъ, читая покаянный псаломъ, кадидъ предстоящихъ, при словахъ: избави меня отъ кровей, обратился съ кажден³емъ къ Зубову.... Какъ ревностный блюститель церковнаго благочин³я, Платомъ не оставался равнодушнымъ, когда замѣчалъ во время богослужен³я какое либо безчин³е и безпорядокъ. Въ Москвѣ былъ главнокомандующимъ Беклешовъ, человѣкъ умный, справедливый, но вспыльчивый, имѣвш³й по дѣламъ службы столкновен³е съ митрополитомъ. Въ одинъ торжественный день онъ былъ у обѣдни въ Успенскомъ соборѣ. Платонъ говорилъ проповѣдь, во время которой Беклешовъ заговорился съ какимъ-то пр³ѣзжимъ изъ Петербурга генераломъ. Проповѣдникъ замолчалъ. Когда главнокомандующему адьютантъ замѣтилъ объ этомъ и тотъ прекратилъ разговоръ, Платонъ спросилъ его: "кончили ли вы, ваше высокопревосходительство? а я стану продолжать мое слово".- Случилось, при другомъ служен³и въ соборѣ Платона, присутствовать Беклешеву. Преосвященнаго въ алтарѣ прогнѣвалъ протод³аконъ какимъ-то проступкомъ. Платонъ довольно громко выговаривал