Соймонов Федор Иванович - Из записок Ф.И. Соймонова

   ?Соймонов Ф.И.? Из записок Ф.И. Соймонова // Морской сборник, 1888. - Т. 227. - No 9. - Неофиц. отд. - С. 91-132. - No 10. - Неофиц. отд. - С. 85-103.

    

    

    

   Федор Иванович Соймонов принадлежит к числу первых, по времени, русских морских офицеров. Поступив в 1708 году в Московскую Навигацкую школу и пройдя в ней теоретический курс морских наук, он окончил свое морское образование на судах голландского флота, плавая в Атлантическом и Северном океанах и в Белом море. По возвращении в 1716 году в Poccию, Ф. И. получил чин мичмана и поступил на корабль "Ингерманланд".

   Для юного русского флота наступила пора самой деятельной жизни: только что одержанные морские победы при Гангуте и у острова Эзеля открыли ему свободный выход в Балтику, и в кампании 1716 года совершено было плавание до Копенгагена, откуда, в соединении с флотами английским, голландским и датским, эскадра наша выходила в крейсерство к Борнгольму. Государь принял начальство над соединенными флотами и поднял свой штандарт на корабле "Ингерманланд".

   Следующие два года Соймонов плавал на том же корабле "Ингерманланд", под вице-адмиральским флагом Петра Великого.

   В 1719 году он поступил в экспедицию для описи Каспийского моря, в которой проработал 7 лет, в качестве помощника, а потом сам начальствуя экспедициею, результатом трудов которой было издание Генеральной карты Каспийского моря и Атласа частных карт этого моря.

   В то же время Ф. И. принимал деятельное участие в персидском походе, и командуя в 1722 г. гукором, а в 1723 и 24 годах отрядами судов Каспийской флотилии, он находился при взятии Баку и много способствовал перевозке наших войск к персидским берегам и подвозу припасов для их продовольствия.

   В 1726 г. Соймонов уже получил чин капитана 3 ранга и вскоре был переведен в Балтийский флот; в 1730 г. он назначен в прокуроры Адмиралтейств-коллегии, а в 1732 г. пожалован в обер-штер-кригс-коммисары флота, в ранг капитан-командора. В этом звании он совершил в 1734 г. поход к Данцигу на флоте под начальством адмирала Гордона; затем был послан с дипломатическим поручением к Хану Калмыцкой орды; по возвращении в Петербург определен обер-прокурором в Сенат, а год спустя поступил опять в Адмиралтейств-коллегию с званием генерал-кригскоммисара и с исправлением должности вице-президента.

   В 1740 г. Соймонова постигло несчастие: привлеченный к суду по делу Волынского, он был обвинен в государственном преступлении и, по лишении чинов, сослан навечно в каторжную работу. Ссылка эта однако продолжалась только два года; со вступлением на престол Елисаветы Петровны он был прощен и оставлен на жительство в Сибири, где производил, по поручению губернатора, опись рек Шилки и Аргуни, а в 1757 г. он пожалован в тайные советники и назначен сибирским губернатором. Пробыв в этом звании 6 лет, Ф. И. был переведен в Москву и назначен сенатором.

   Кроме перечисленной здесь служебной деятельности, Соймонов известен многими литературными трудами, большая часть которых посвящена специальностям морских наук или составляет описание событий, свидетелем или участником которых пришлось быть Соймонову в продолжение его долгой жизни. Многие из этих трудов Ф. И. были напечатаны {Упоминаем здесь о печатных сочинениях Соймонова: "Описание Каспийского моря от устья реки Волги до устья реки Астрабадской"; изд. в 1731 г. "Атлас Балтийского моря"; изд. 1738 г. "Экстракт штурманского искусства"; изд. 1739 г. "Известия о Баку и окрестностях", напеч. в 1739 г. "Экстракт журналов мореплавания и описания Каспийского моря".}, другие же остались в рукописях, хранящихся у его потомков.

   Из последних особенно интересны записки, веденные Соймоновым во время его разнообразной службы; к сожалению, большая часть этих записок утрачена, уцелевшие же относятся преимущественно ко времени пребывания его в Сибири, и только одна тетрадь, озаглавленная: "Тома первого часть первая, о пожаловании меня в прокуроры в адмиралтейств-коллегию", представляет интерес в морском отношении; она заключает в себе описание службы Ф. И. в коллегии в качестве прокурора, пребывание его на флоте под Данцигом, поездку к калмыцкому хану и некоторые случаи за время бытности его членом комиссий и обер-прокурором Сената.

   Рукопись эту правнук Федора Ивановича, Михаил Владимирович Соймонов, любезно предоставил в распоряжение редакции "Морского Сборника".

   По-видимому, записки первоначально писаны были самим автором, почерком весьма неразборчивым, и впоследствии перебелялись переписчиком, довольно безграмотным и часто не разбиравшим руки Ф. И.; поэтому в рукописи встречаются иногда фразы вовсе не имеющие смысла, или большие пробелы.

   При печатании записок, очевидные описки или ошибки переписчика исправлены; на месте пробелов восстановлено сначала пропущенное, когда по смыслу можно было это сделать, и в таком случае вписанное по догадке заключено в скобки; если же восстановить пропущенное было нельзя, то пробел обозначен точками; места же сомнительные или имеющие неясный смысл отмечены вопросительным знаком.

    

    

   В прошедшей первой части я при окончании оной упомянул, что по выезде моем из Астрахани, по 18-ти летней моей морской службе, искал я случая, чтоб на некоторое время быть в Москве, в первых, признаюся, для того случая что женился, а другое и то что с женою жить в Петербурге был недостаток; оставя жену, одному ехать не хотелось, а чтобы оставить морскую корабельную службу, по совести ни на мысль мою не приходило, однако случай привел меня, сверх моего желания и чаяния, быть в адмиралтейской службе, как последовало.

   В 730 году в исходе бывший при Г. И. Петре Великом генерал-прокурор граф Павел Иванович Ягужинский хотя по кончине Его В. генерал-прокурором больше и не был, но Г. И. Анна Иоанновна, в исходе того 730 года, имянным указом повелела ему быть по прежнему генерал-прокурором, и для того при том первом случае удостоил представить в коллежские прокуроры пять персон, а именно: из капитанов гвардии в военную коллегию Раевского, в вотчинную - Епишкова, в камер - Мильгунова, в комерцию - из артиллерийских из корабельных капитанов Инихова, а в адмиралтейскую - из корабельных капитанов 3 ранга меня, и хотя я и объяснялся ему что я сначала службы моей служил в корабельном флоте, а адмиралтейския дела совсем мне были неизвестны, однако может быть что он то за мою политическую отговорку приняв, сказал, что адмиралтейские дела конечно не столь мудрены как навигация, и потому скорее нежели навигация научить может; и правду сказать, что по моей склонности не желал я от морской службы отстать, да правда ж и то что по любви к жене, чтобы быть с нею неразлучно, и не противно мне было.

    

    

   В последующей второй части жизни моей, то есть по переходе из морской корабельной службы в адмиралтейскую и в штатскую и обратно в адмиралтейскую службы, в которых находился 9 лет 4 месяца и 5 дней, происходили такие случаи, которые с одной стороны казалися справедливыми и ревностнейшими, а с другой через меру смелыми и продерзнейшими противу политических нравоучений, о которых инде сказано: первое, не будь ревнив вельми, второе, дерзновенная истина бывает мучительством, а третье, в свете когда говорить правду - потерять дружбу; правдою поступать право и смело - с немалым полком брань тому и дело; я признаюся что все то не только знаемо мне было, но и от приятелей моих, которые от того мою опасность признавали, во осторожность мою мне предлагаемо и советовано было, однако я, по недогадке ль моей, или побужденный моею ревностию, или прямее сказать по недоведомой смертным судьбе Божией, похож на глухова был, и упрямо держался одной первой статьи, то есть присяжной должности, по то самое время как самим делом то последовало, о чем в последующей третьей части обстоятельно покажется.

   Потом я к моей должности приехал в С.-Петербург. 7 января 731 года в должность мою вступил.

   Коллежские члены приняли ласково, а особливо вице-адмирал Наум Акимович Сенявин, по той знаемости моей в бытность на корабле "Ингермаландии", а при том милостиво открылся о многих происходящих при коллегии случаях, которые по кончине Г. И. Петра Великого многое в противность регламента происходило; правду сказать я о многом и сам знал, что и самим с прочими тоже чинено было, однако я, не упоминая ему, единственно благодарил его; между тем открыл же мне страсть адмирала и вице-президента Сиверса в покупке нюкастельского каменного уголья, от чего великой казне убыток происходит, а особливо де увидишь и уверишьса, как весною аглинские корабли прибудут. По тем вестям мне за нужное рассудилося обстоятельно о том узнать и в мою предосторожность взять справку от всех кузнечных команд, а особливо от заводов сестрорецкаго, где больше оным расход бывает в делании больших якорей, и сколько где на лицо, второе, сколько впредь на год 1731 надлежит; по тем справкам оказалося от всех кузнечных русских мастеров, что на лицо имеется и впредь не требуется, по той причине, (что?) от такого мелкого уголья в мелочных работах происходит большой угар в железе против деревянного уголья; а главный мастер агличанин Фоли объявил противное, что оного уголья потребно до нисколько сот ластов; от завода сестрорецкого показано, что от прошлых лет на лицо имеется не малое число и впредь не требуется, по той причине что к якорному делу потребно.... (крупнаго?) нюкастельского каменного уголья, из которого бы можно было им большую кучку скласть для сварки больших якорей, а мелкой, каков прежде покупан был, негодным признавали, а в мелочных работах, согласно с прочими мастерами объявили, что великие в железе угары происходят и точно изъяснили, что прежнее покупано у купца аглинского Нипера под видом нюкастельского уголья мусор {Звание мусор в самом деле сор мелкой, который и в Англии не употребляется, но купец Нипер вместо пещаного баласту корабля грузит из оной как он подрядился (?).} присылался. Получа я те справки держал у себя секретно до удобного к тому времени, что по тому и последовало, как ниже и показано будет. Хотя я и опасался чтоб коллежские члены не приметили для чего я такие справки собрал, да может быть что они то знали, да спесь их, а паче неограниченно самовластво ни опасаться, но нимало и сомневаться им недоставало (не дозволяло?); я выше упомянул, что довольно был сведом что они как в произвождении чинов, так и в командировках никакую очередь не смотрели, а делали то что им угодно было; а тот случай что тогда следовало всю астраханскую команду обер и унтер-офицеров сменить на других, и опасался того чтоб они в командировали не учинили во очереди кому обиды, не объявя им моего намерения, предложил единственно о том, чтоб определение учинили, с молодших или со старших командировку учинить. Я не знаю догадались ли они для чего я то предлагал, однако без всякого рассуждение и спору резолюцию учинили, что командировки всякие чинить с молодших командировать неудобно будет, о чем в контору генерал-кригс-коммисара и указ послали.

   Потом действительная командировка последовала и учинена по самой справедливости; в том числе досталося по очереди адмиралову нареченному зятю подпоручику Эссену, вице-адмиральскому племяннику мичману Сенявину, капитана командора и коллежского члена Кошелева свойственнику мичману Кошелеву и прочие, которых они послать намерены были.

   Обстоятельства о разбитии пакетбота на острове Сескаре под командою мичмана Шепелева.

   В начале той весны 1732 года оный мичман на пакетботе от коллегии посылан был в Любек, и как то обыкновенно два пакетбота один во Гданск, а другой в Любек отправилися.

   Он поплыл от кронштадтского порту, и будучи противу мыса Кораводни, омерк во дни (?), а в ночь пошел к острову Гогланду, держа курс на W, оставя остров Сескар в левой южной стороне полторы мили, как оный на голландских картах назначен бывал; однако около полуночи сел на том острове на мель и пакетбот разбился, а люди спаслися. По рапорту о том и по опредению коллегии определено, по силе морского устава, того мичмана военным судом судить велено; в том суде хотя мичман свое оправдание и приносил, то что он плыл по голландской карте прямым румбом к острову Гогланду, оставляя остров Сескар в левой стороне полторы мили, однако судьи, не хотя слышать того, что тот остров неправедно на голландской карте назначен не на своем месте, но много южнее того фарватера, не приемля его оправдание осудили его лишить чина и написать в матросы.

   А как оное дело прислано для конфирмации в коллегию, тогда я слыша от мичмана оправдание его, рассматривал то обстоятельно, по которому оказалося, что по голландской карте мичман был невинен, а что тот остров не в надлежащем месте поставлен был на карте; тем его обвинять было невозможно, для того я предлагал коллегии, чтоб взять у капитана Мартына Янцына {Капитан Мартын Янцын был (посылан?) все острова и мели между Кронштадта и Ревеля описать с начала 1719 году; от того время на двух лоц-галиотах семь лет ежегодно от весны до осени ездил и описывал и не малое число ему дано было штурманов и штурманских учеников.} его описание и сличить с голландскою картою, что коллегиею и определено. А как оное описание получено, то и открылося, что тот остров много севернее лежит, нежели как на голландских картах находится. Коллегие рассмотря то обстоятельно определила тому мичману правым быть. А прочие предлагали чтоб по тому описанию переправить морские карты, да при том в рассуждении того что ежегодно российские корабли чрез восточное море и чрез Зунд кругом норвежских берегов к городу Архангельскому отправляются, для того чтоб голландское описание, именуемое Зеефакел или Светильник морской, перевесть на российский язык и напечатать; а в рассмотрение и поправление румбов и прочих морских терминов, чего переводчик как не морской человек знать не может, в том тот труд исправлять я обязался, что коллегии определила коллежского переводчика Берха, который и переводил под моим смотрением.

   Оное описание было переведено и все, что чрез 11 лет между кронштадтским портом найдено, к тому приобщено, и от меня подано и в академии морской напечатано и по всем кораблям роздано;

   Означенный Мартын Янцын, который через все сем лет не только карты, но и рапорту в коллегию не подал, и потому виноват оный капитан, а не мичман.

   О покупке или приеме нюкастельского каменного уголья.

   Сколь скоро первые корабли из Голландии пришли, тогда и пророчество вице-адмирала Сенявина сбылося, а именно аглинский купец Нипер объявил в коллегии доношение, что на торговых кораблях привезено к нему нюкастельского уголья несколько сот ластов и просит чтоб у него принять повелено было и деньги против прежней цены по 7 руб. за ласт выдать. Адмирал Сиверс, как главный в коллегии член, вице-президент, приказал определение о приеме уголья и о выгрузке и заплате денег учинить и в журнал записать; прочие ж члены хотя и знали что то несправедливо, однако промолчали. Вот первый случай до меня дошел противно тому учинить; а именно, я предлагал: 1-е что ото всех мастерств его не только не требуют, но от него больше угары в железе происходят; 2-е с сестрорецких заводов потому же почитают его не настоящим нюкастельским угольем, но мусором, и потому не требуют; 3-е что же английский купец но и мастер Фоли противу всех оной больше удостоивает, на том без подлинной пробы увериться невозможно; 4-е и то в противность адмиралтейскому регламенту, что без договору и без публики с другими сам собою настоящего уголья, ежели также как и прежде принимали, мусор, то и принять его не подлежит; и для уверение коллегии взятые мною справки притом предлагал, по тому то мое предложение вице-президенту адмиралу Сиверсу столь несносным показалося, что с великова сердца, не имев никакова правильного резона, кроме того единаго, якобы поданы ко мне справки неправедныя; а члены, не имев по тому же о прочих, мое предложение единым молчанием отерпевалися; но когда якобы неправильны справки были, предлагал коллегии, что для извинение (удостоверения?) потому делу взять того уголья и послать на заводы, с приказанием таким, чтобы в равные весы сделали 2 якоря, из чего и оказаться может и правда или неправда мастеров, (которые?) тот уголь порочили. Тогда пробудилися и прочие члены (и?) принять то за правильное советовали; тогда и вице-президент, сколько ему противно то ни было, однако согласиться принужден был, что и учинить определено. А как всей коллегии то знатно, адмирал объявил купцу Ниперу свою неудачу; купец возвратясь в коллегию просил меня единственно о том, чтоб до времени позволено было то уголье на гавани с кораблей выгрузить, представляя что на семи кораблях люди праздно находятся. Я признаюся в том, что на оного купца, в рассуждении что прежде (получал?) немало казенных денег за негодный уголь, был я сердит, и для того спрашивал у него ответа, что за что он те уголья признавает, за товар или за баласт?

   Ежели бы он назвал товаром, тоб я советовал ему на продажу, а если бы назвал баластом, тоб я был намерен ему сказать, чтоб его бросать в воду где баласт бросается; однако он хотя и не скоро мне ответствовал, назвал его товаром, а не баластом, потому что за него деньги получить надеется, назвать (баластом?) не осмелился, ответствовал что то товар, на то я ему объявил, когда не хочет дожидаться пробы и резолюции коллежской, чтоб свозил его в таможню; а нахожу (?) столь неприятным моим ему ответом мы и растались, и хотя уже надеялся что учиненною пробою окончание (ожидать?) надлежит, однако не до (от вице?) президента, по превыкшей его власти, не дождався справедливой пробы, по нестерпимости вице-президента, а другое угождая купца, последовал нечаянный и странный случай, а именно: в последний день пред Троицыным праздником, по выезде из коллегии всех членов, получил я цыдулку от обер-секретаря в следующей силе: адмирал и вице-президент по выходе из коллегии, будучи при работах при адмиралтействе, призвав его приказал указ написать и послать, чтоб то уголье от купца приняли, на что хотя он ему изъяснялся, что учинена резолюция о учинении пробы, а другое, он опасается то учинить без приказание всей коллегии, а паче без позволение прокурора, однако он по обыкновенной своей власти, а притом и спеси, заключил тем, что он ему приказывает, и чтоб нонича то исполнить.

   Я признаюся, что я то во первых за безпорядочное, а другое и за обидное себе принял, и для того на той цыдулке обер-секретарю написал, чтоб того приказание конечно не делал, почему хотя адмирал и дважды к нему о исполнении его приказу и присылал, однако он того учинить не осмелился.

   Потом чрез те три праздничные дни написал я предложение, в котором изъяснил непорядок адмиральской в приказании о принятии уголья: 1-е в противность без согласие всей коллегии, 2-е противу собственного определения, которым велено другой: о неполучении о том рапортов (?), в противность, но только одним своим приказом и определение без общего согласие чинить не подлежало. И как в первое собрание подал, и когда читать стали, - тогда в великую запальчивость адмирал пришел, а при том увидел и других членов, что они согласно с моим предложением рассуждали, не терпя и не знал что говорить, вскочил со стула и взяв шляпу вон пошел и неимев кареты пешком со двора ушел. Прочие члены приказали в журнал записать мое предложение и на оное свое определение, чтоб по силе прежней резолюции ожидать на пробу (о пробе?) рапорта, а уголья от купца не принимать.

   Потом адмирал хотя и подал против меня от себя предложение, изъясняя якобы я препятствие в покупке уголья чиню неправильно, приводя в резон, что прежде Г. И. П. В. такое уголье большою ценою покупано было, другое якобы он чинил для сбережение лесов российских, однако он никакова успеху не получил, а вместо того от купца уголья: принято не было.

   И хотя он и старался продать на канальную работу, однако бывший тогда главным командиром граф Миних, слыша о моих предложениях о тех угольях, спрашивал меня о всех по тому делу обстоятельствах, и как я ему обо всех обстоятельствах объявил, а притом, (что?) за несколько годов ту негодную и убыточную покупку адмирал Сиверс нетолько позволил, но и спомоществовал принимать вместо настоящего уголья сор или мусор угольной, а деньги платилися равно как за настоящие уголья; потому или по другой какой причине граф Миних того уголья, или прямей сказать мусору или сору угольнаго, не принял, и для того тот купец Нипер принужден был с немалым убытком на Малую Неву сложить на сахарном купца Линева заводе. Однако, помощию такового же рачителя, или прямее сказать разорителя казенных интересов, адмирала графа Головина, чрез восемь лет тот угольный сор за годный уголь в адмиралтейство принят и деньги заплачены, о чем обстоятельно годом 737 показует.

   Потом последовал подобный уголью казенный убыток, а именно: с разбитых кораблей сбираемое железо до прибытие моего определялося в продажу, а именно по 25 коп. за пуд, а сами такое железо покупают по рублю пуд, и как я увидел, что коллегие определила не малое число продать корабельного мастера Броуна сыну, купцу, по рапорту о свидетельстве того негодного железа шлюпочного мастера Жеребцова, а такое свидетельство должно быть по регламенту от Зыкова контролеру, а не мастеру Жеребцову, потому и предлагал чтоб оного железа не продавать, а употреблять его на прочие надобности; на то мое предложениe и коллежская резолюция последовала, а что прежде меня не малое число за толь малую цену проданные было, того уже мне возвратить было невозможно.

   Потом знатно по представлению адмирала и вице-президента Сиверса, по именному указу повелено ему быть в Москву, и хотя то, как я знал, что он ехал со многими представлениями и проектами о содержании флотов в мирное время, которым чтется по указу великое уменьшение о положении суммы, в то до меня не касалося, однако по многим между нами несогласиям опасался от него заочного нарекания, просил я у генерал-прокурора позволение и мне быть в Москву, что и получил.

   Адмирал Сиверс отъехав прежде меня и поехал чрез Ладожский канал городу (?), и я, поехав спустя 2 недели, на почтовых подводах и, будучи в пути, не доезжая крестьянского яму, наехал работных людей, которые проводили до Ладоги прошлогодские корабельные леса, по проводе возвращаются в домы, или для таких мелкот на влгу (Волгу?); и как я вспомнил дорогие подряды в провозе от Казани корабельных лесов, любопытствуя спрашивал о всех обстоятельствах в поставке подрядных корабельных лесов, и как они рассказали о судах и о числе и о кроме (о корме?) работных людей, а паче что от Твери до Вышняго Волочка Тверцою выводят лошадьми, от Волочка до Ладоги вниз по рекам, показалася мне причина великое излишество за провоз получают, а цена я точно знал, что от Казани до Ладоги никогда меньше 12 копеек с пуда не бирали, потому и рассудилоса мне о всех купеческих ценах обстоятельно узнать, для чего и употреблял следующий случай, а именно: находящимся у сбору и у сылки положенных на адмиралтейство денег морским офицерам писал, во Твери и обще в Ярославле Ниратморцову, в Нижнем Кайсарову, чтоб обстоятельно разведав под рукою уведомили о всех подрядчиковых расходах в поставке корабельных лесов, и велел такие ведомости сколь скоро возможно будет переслать к себе в Москву или Петербург.

   Адмирал Сиверс приехав в Москву прежде меня, сочинил проекты и подал Г. И. Анне Иоанновне, а от Ея В. для рассмотрение отданы генерал-прокурору.

   А потом и я в Москву прибыл и явился генерал-прокурору, от которого уведомился что и приезд де адмиралу был не весьма ему благополучен, а притом и я изъяснился о всех моих делах, которые между мною и коллежскими чинами происходили; на то мне генерал-прокурор объявил мне: хотя де на оные к тебе резолюции и не последовали, то по обстоятельствам других нужнейших дел, однако уверил меня, что о всех по получении оных доносил Императорскому Величеству, чтоб я о том верил, (что?) Ея В. о всем известна, (и?) якобы мои представление за справедливые признавать изволит, чему я был доволен.

   Потом последовало следующее, что чрез неделю по моем приезде все адмиралтейские предложения, счеты и прожекты отданы и мне приказано секретно рассмотреть и ремарки учинить, ежели что мною усмотрено будет. Получив я все его предложение рассматривал, и хотя по большей части оные состояли в том, что он уменьшал расход адмиралтейской, и могу сказать что многое и полезное было, а чтется (частию?) излишнее к наполнению проекта находилося, и потому я на все его предложение пункты писал ремарки и совестно, оставляя злобу или ссору, написал мои истинно, что за полезное или излишнее рассудил то все обстоятельство изъяснил; однако ничего по тому не последовало.

   И так, потом в августе месяце он и отпущен был, и потом в исходе того ж месяца и я обратно из Москвы поехал и приехал в Петербург после приезду адмирала. С того в скором времени, в небытность нашу в Петербурге, вице-адмирал Сенявин и капитан-командор Козлов учинили определение о повышении чином вице-адмиральского шурина Семена Языкова чрез четырех человек старших его, а другое что знав поставку от подрядчика Еремеева 3000 четвертей муки, минуя его самого, поручителей под караулом содержали {Подрядчик Еремеев имел вольных домов 4, а потому что он Сенявину был приятель, многие его поруки содержалися, которые хотя и просили что он (?), однако то было напрасно, что и до приезду моего содержались под караулом.}.

   По приезде адмирала и вице-президента Сиверса, знатно показав старинную пословицу, что в чужом глазу сучок, а в своем и бревна не видим, о том неправильном производстве шурина Языкова, без коллегии, предложение подал, о чем по прибытии моем производил (?), а генерал-провурору рапортовал; однако хотя тогда и ничего не последовало, но потом чрез год открылось, как ниже показано будет; что же касалось до невинных поручителей тех по подрядчике Еремееве, то по приезде моем по учиненному от меня предложению, к немалому коллежских членов стыду, освобождены, а на самом Еремееве взыскивать определено, что потом и действительно учинено было.

   В начале 1732 года генерал-прокурор граф Ягужинский отправлен был к прусскому двору послом, а дела поручены были генерал-прокурора обер-прокурору Маслову, от которого я по тому же на мое доношение никаких резолюций не получил; от того коллежские члены не мало своевольнее стали, однако и я, не смотря на ту перемену, без всякого страху должность мою исправлять старался.

   В начале того ж года последовал несколько непохвальный случай адмиралу Сиверсу, а именно: граф Миних получил именной указ с учиненною присягою наследнику. кто от Ея Императорского Величества определен будет, о чем и в адмиралтейскую коллегию промеморию сообщил, на которую адмирал в присутствии публично объявил, что он сам присягать не будет и команду приводить не будет, не объявя такой причины, но то единое, что к нему особливого указу не прислано; прочие члены хотя в том и спорили, однако он остался при своем мнении. По небытности моей в то время в коллегии, коль скоро вице-адмирал Сенявин из коллегии в дом приехал, тотчас по меня прислал и по приезде моем к нему в дом, рассказал мне, что у них в коллегии происходило, а при том положении (положили?) обще, что несмотря на упрямство адмиральское, на другой день рано ехать в собор к присяге, о чем и другим членам коллежским и нижним в команде командирам сообщили.

   На другой день часа за 3 до свету в соборной Троицкой церкви, в присутствии графа фон-Миниха, команды полков его присягать начали; мы собрався все, кроме адмирала Сиверса, разных командиров и адмиралтейских членов больше 30 человек, к Миниху в церковь потому же до свету приехали и объявили себя готовыми присягу учинить; граф спрашивал адмирала Сиверса, мы сказали уповаем что и он скоро будет. Миних знатно ведал о произшедшем, усмехнулся; потом адмирал знатно сведал, что мы поехали, не меньше четверти часа приехал, потом стоял с Минихом на крилосе по французски говорил, и хотя мы не разумеем, однако догадываяся что о чем нибудь только похоже на спорный разговор, а потом все и присягу учинили, а в первом часу и команду адмиралтейскую и морскую сколько было в Петербурге (привели?).

   Адмиралтейской коллегии члены того ж часа в Кронштадт и в другие порты курьеров с указом учинить присягу отправили. Я признаюся в том, ежелиб я (был?) накануне, и когда он в коллегии спорил, уповаю чтоб он того же часа команду потерять принужден был; однако потом полагать нам казалося, что не прошло ему сими (сие, как?) ниже покажется.

   В начале или в половине Ея В. из Москвы в Петербург, шествовать изволила, граф Миних (встречал?) Ея Величество. От адмиралтейства у Зеленого моста построены были трумвальные вороты, на которых поставлены были многие картины резныя; две или три роты монгвардии в новом мундире с позументом при тех воротах на оба фланга стояли, коллежские так и другие команды стояли, Ея Величество поздравляли; потом адмирал не только (несколько?) из горнадеров в новом мундире простоял (представлял?). Во дворце однако было то принято был. Граф Миних перед конною командою ехал верхом со обнаженною шпагою, полки по всей прешпективой по обеим сторонам в две ширинки поставлены были; трумвальных ворот еще были двои или трои у моста стояли.

   Чрез месяц после того именной указ последовал о учрежденной военной морской комиссии, в которую определены: первым кабинет-министр граф Остерман, второй вице-адмирала Сенявин, третий вице-адмирал (Сандерс), четвертый генерал-инспектор и вице-адмирал граф Головин, пятый контр-адмирал Дмитриев-Мамонов; адмирал и вице-президент Сиверс не упомянут.

   Потому почти все утвердилися что по какой либо причине прочие не в благополучии его признавали, что потом и в самом деле последовало.

   С того времени адмирал в немалой печали находился, и хотя многие об нем сожалели, однако ж адмиралу то сожаление без помощи пользует. Я с мой стороны по совести признаюся, что он был такой адмиралтейству способный человек, что едва был ли кто другой ему (подобной?): в первых умный, российской язык читать и писать толк знал, что с природным российским почитаться мог; прилежание такое имел, что почти каждый день до часу до свету (видали?) его в коллегии, почти все работы осматривал, лихоимства так чужд был, что (когда?) по несчастии его последовала комиссия, ничего не нашлося; что же и по комисским при коллегии ссорам, одно похлебство иноземцам в приеме у них никогда (иногда?), и то больше к спеси и высокомерной его власти, а не к лихоимству причитать надлежит.

   Учрежденная комиссия в том больше стояла, что изыскивали способы на уменьшение расходов; дошло, то есть в провозе лесов корабельных от Казани до Петербурга, за которые меньше не плачивали (как?) по 1.2 коп. за пуд. Я выше упомянул, что все купецкие в поставке лесов счеты требовал от офицеров, которые еще в том же году и получил и содержал у себя для меня самого; но как я сведал от коммиского члена контр-адмирала Мамонова, и то по приятельству его ко мне, открыл я ему то что имел, по которым не нашлося больше в расходе как около 5 коп. за пуд, и все то что я ему отдал он той комиссии объявил, что с великим удовольствием приняли и осмотра тех купеческих подрядов, немедленно и определено действительно учинить, и для того отправлен был находящийся тогда при адмиралтейской службе сухопутных полков маиор Баранчеев с надлежащим числом офицеров и нисколько солдат, определи ему денег 20 000 руб. (Комиссия его?) состояла в такой силе, чтобы ему по купеческому обыкновению суда наймом строить, а работников добровольно нанимать, и на тех судах корабельные леса с разных пристаней отправлять; г. Баранчеев ту комиссию столь счастливо исправил, что со всеми расходами, включа и то сколько на него и на команду его издержано жалованья, со всем до Ладожского каналу обошлося по 5 копеек с половиною. Все те барки, хотя и не большего стоили, в прибыли осталися. Комиссия тем его радетельным поступком была много довольна и произвели его в экспедицию генерал-кригс-коммисару в советники ранга полковничья, а меня самым малейшим способом отпотчивали; однако сверх того мне награждения, больше тем доволен был, что по присяжности высочайшего интересу учинить случай получил, по тому силою (случаю?) с того времени коллегие приняла ежегодно, минуя по купецким подрядам в провозе лесов, ежегодно советников экспедиции не одного, и других офицеров посылала. и так по 740 год продолжалося и выше 6 1/2 коп. ни от которой посылки не происходило; (с?) 740 году сколь времени или (шло?) тем порядком как леса ставятся, о том я сказать не могу.

   Потом последовало адмиралу и вице-президенту Сиверсу несчастие и толь чрезвычайное что будучи от (до?) того по полученным (благополучным?), чрез 12 часов зло получил {Многие догадывалися, что спор его о присяге, прочие де может что и в самом деле, так, однако (в бытностъ) его в Mocкве ни в чем ему благополучие не было, хотя причины знаемо не было, однако то было что за графом Минихом.}. Благополучие его состояло в том, что он имел честь крестить сына корабельного мастера Меньшикова с Государыней цесаревною Елисаветою Петровною, и был на том банкете до 8 часу пополудни; на другой день в 8 часу пополуночи получен именной указ в сенат, в котором написано было тако: "адмирала Сиверса и детей его {Сиверсовы служили один унтер-лейтенантом, а другой мичманом.} от службы отставить и жить им в кексгольмских его деревнях"; оный указ ему объявлен того ж часа, а потом ямские подводы и прогонные деньги чрез час к нему присланы были, а пополудни того же дня обер-прокурор Маслов приказал мне, ежели он промедлит ездою до завтрешняго дня, чтоб о том рапортовать; однако адмирал до того времени не промедлил и той ночи за несколько часов до другого утра отъехал.

   Потом чрез 2 дня именной указ последовал о рассмотрении дел в бытность адмирала Сиверса при Кронштадтском канале через 7 лет. В той комиссии быть повелено главным генералу Шаховскому, вторым мне, третьим адмиралтейской конторы советнику Хрущеву и двум секретарям; дела были забраны и с великою прилежностию (пересмотрены), однако ничего противу регламента и указов ненашлося, кроме что в бытность князя Меншикова генералисимом и нареченным тестем Г. И. Петру Второму, за взятые фрукты по определении адмирала Сиверса от Кронштадтского канала из казенных денег заплачено 200 р. и хотя мы к тому же, по тогдашней Меншикова силе, за большое преступление и почитать не хотели, однако по тогдашней над нами строгости и молчать опасалися, и для того все те обстоятельства подали; над нами больше было (?) потом дела счетные попрежнему в ту контору отсылали; потом знатно вспамятовано было на коллегию, в которой адмирал первым находился, следующим случаем: Государыня Императрица изволила спросить обер-прокурора Маслова, что по моим протестам учинилося, Маслов, как мне сам сказывал, (отвечал?), что решение учинено, а в самом деле ни единого не учинено; потом тот же час открыл мне что он Государыне неправду донесть принужден был, и просил меня о некоторых пополнениях, хотя всем членам быть в собрании; на другой день собрав все мои предложение докладывал: Сенат видя справедливость, со всех флагманов, а в том числе (?) за мундир и за бумагу из жалованья деньги взыскал; а о непорядочном производстве шурина Сенявина Языкова доклад подан, почему Иван Иванов Шеховской по той комиссии мне трудность последовала: за праведно (запрошено?) было, не учинил (учинилось?) ли бы кому обиды от произвождение Языкова, а коллежские секретари в ответе написали, что по справке де ни от кого челобитья не было; однако знатно подать опасалися, и для того во мне предлежало, но я видя не то, ответствовать не согласился, от того не малую досаду Сенявин получил. Однако по счастью ж его (Сиверса?) ничего не последовало: 1, по указу из Сенату доимних (доимочных?) ведомостей подано в Сенат 2, что оказалося по адмиралтейству жалованья, кроме того что выдано ему на счет половинного его жалованья, на строение его дому 5000 р.; за оные именным указом тот его дом взят в казну и отдан под полицию; и хотя ж никакого его явного ни малейшего (злоупотребления?) не видно было, однако (с?) женою и с детьми пробыл в своей деревне до началу 740 году, а тогда хотя за болезнию и возвращен был в Петербург, но по приезде в скорых числах скончался, а дети по прежнему возвращены в службу. Во окончании того 1732 году воинская морская комиссия окончилася, и хотя великие во многом перемены последовали, но я оставляю то, но себе сам объявляю, а именно: в комиссии Остерман главным находился, он надеялся на любовь и покровительство себе герцога Бирона, уповал быть президентом, и для того усилил коммиских членов, чтобы вице-президенту и прокурору вред не бытность (впредь не быть?), на что граф Остерман, .... (Головин?) и прочие члены в трусости и согласилися и в доклад представили.

   Конфирмация последовала в начале 733 году.....(?) от комиссии, кроме отрешения, и потому из прокуроров я пожалован в обер-штер-кригс-коммисары, а на мое место повелено представить другаго, то и представлен и пожалован был из галерных лейтенантов Артемий Толбухин, и какую перемену против прежняго все члены получили так высоко, что выше гвардии одним рангом, о том как "..........." Потом и вице-адмирал граф Головин как уповал так и последовало, что пожалован адмиралом и президентом адмиралтейской коллегии.

   В коммисариат пожалован генерал-кригс-коммисар князь Михаил Михайлович Голицын {Князь Голицын с начала 708 году был послан в Голландию учиться навигации, а в 722 году в капитан-лейтенанты с прочими, а в 710 году пожалован в унтер-лейтенанты; хотя и прочие произвождены и повышены были чинами, как и я в 719 году из мичманов в лейтенанты, а оной по 725 год в одном чине, а по кончине Г. И. П. В. из флота ж взят был в штатскую службу и был президентом в юстиц-коллегии, и тогда возвращен в адмиралтейскую службу по прежнему.} и в первые ему товарищи обер-штер-кригс-коммисар и 3 советника - Баранчеев, за выслугу в поставке лесов, и еще 2 Щепотев и князь Хованской с начала того году в должность вступили. Хотя в коммисариатской экспедиции и подкомплет суди (полный комплект судей?) определен был, однако прежде бывшие из сухопутных ".........." обще с таковыми присутствовать (в) коллегии определены были, поведомому яко бы в помощь новым или чтоб новые к тем делам навыкать могли, а в самом деле помогая прежним, чтоб до определенных им мест без жалованья не были, которые около 6 месяцев так пользовалися. Генерал-кригс-коммисар князь Голицын по большей части присутствовал в коллегии, однако коммисариатские дела все крепить принужден был, и хотя для скорейшего решение и позволил мне с советниками от (без?) его докладу решить, а потом и сам подписал, однако то не долго продолжалося, а потом что многие поправки чинить зачал, а иное и такое что одну речь повыше, а другую пониже переносить, и для того и должно было приговоры подписать (подписанные?) переписать, что мы оставя и переменили, но как то почти обыкновенным стало, в том я товарищам моим отказал, а ему и секретарям объявить велел: ежели противно законам усмотрено будет, чтоб я доказательство видеть мог, но он на то был очень воздержан, а я без того прежняго не отменил, от того по нисколько месяцев от исполнение продолжалося, однако публично мне выговорить не осмелился.

   В следующем 734 году по случаю кончины польского короля Августа II великие воинские действие происходили, а притом и корабельного флота большая половина вооружена, и действительно намерение было, а именно когда на место Августа поляки возвели на польский престол бывшего прежде польским королем Лещинскаго, и то российской стороне за противное принято, потому что он по первому изгнанию его с королевства Петром Великим остался России неприятелем, а другое и то что он французскому королю был тесть; и для того, недопуская его до той короны, командировано было в Польшу российского войска до 70 тыс. под командою бывшего тогда генерала графа Лессия. С начала весны оной Лещинской из Варшавы выгнан и принужден был уехать во Гданск, гданчане оное (онаго?) признав за своего короля приняли.

   Российская армие учинила Гданску блокаду, а потом и генерал граф Миних к той команде прибыл, и хотя от российской армии и были принуждаемы от Лещинского отступить, а принять королем Августа III, сына первого Августа, но гданчане и слышать того не хотели, и для того продолжалася формальная осада и бомбардирование городу Гданску.

   Обстоятельные известие были, что король французский на вспоможение тестю своему к Гданску отправил военную команду на 6 военных кораблях и нескольких транспортных, числом 3 000 человек пехоты, под командою одного бригадира и 3 полковников, а при том и посланника от себя к Лещинскому; о действии оных объявлено будет ниже сего. Следует вооружение и действие российского корабельного флота, а именно:

   Всю зиму весь корабельный флот чинили и припасы приуготовляли, а весною потомуж со всяким поспешением вооружали, которых было числом 17 линейных, 5 фрегатов, 2 бомбардирские гукоры, 1.... (госпитальный) корабль и несколько ластовых.

   Главным командиром определен адмирал Гордон, в авангардию - вице-адмирал Сенявин, в ариергардию - контр-адмирал Гослер.

   От коммисариата хотя по штату и должно было быть самому генерал-кригс-коммисару, однако вместо того командирован был я, будучи обер-штер-кригс-коммисаром, а при том и другая должность....(?) отменено по штату, и определено....(?) от экспедиции коммисариатской, т. е. генералу-кригс-коммисару, а в его небытность обер-штер-кригс-коммисару. Инструкции адмиралу Гордону публично объявлено не было, а сообщено секретно, и хотя потом и открылося, что ему с французскими кораблями велено было поступать как с неприятелями, ни от кого (но от него?) о том никому объявлено не было.

   И для того во первых отправлены были от него 2 пакетбота, на которых поручики Воин Корсаков и Мартин, которым ничего больше не предписано, что ежели (встретятся?) с французскими кораблями, то учинить примечание о числе и о величине кораблей, и потом возвратиться ко флоту.

   Потом вторично чрез несколько дней отправил 2 фрегата "Митаву" и "Св. Петра", на которых были капитанами. на первом французъ Дефремери, на втором голштинец барон фон-Шлейнец, и удивительно казалось, что без согласие флагманов, но единственно напи- (и им?) потому же одно примечание учинить велено, а чтоб французов за неприятелей почитать - нимало не упомянуто, и хотя и почитали тогда самовластною (самовластием?) адмирала Гордона, однако потом открылося, что погрешность произошла от гордости ль или от неразсуждение коллежских членов.

   Выше упомянуто, что французская эскадра о 6 военных кораблях и несколько транспортных с вспомогательным войском Лещинскому отправлена была, но то и действительно последовало, что оное войско 3 000 человек на Гданские берега высадили, а сами опасаяся российского флота, отшед бросивши (бросились?) в море. Тот случай допустил российским прежде посланным 2 пакетботам и из фрегатов одному "Митаве" попасть в руки французским кораблям, а фрегат "Св. Петръ" увидя французские неприятельския.... (суда?), ретировался к российскому флоту; однако не меньше 4 дней.

   Как выше объявлено, флот с крайним поспешением к походу приуготовлялся. Для моей должности, чтоб в случае баталии быть на особливом фрегате для репетиции сигналов, и для того определен для моей должности фрегат "Штор-Феникс", однако мне рассудилося для лучшего быть со всеми коммисариатскими служителями моими, коммисары и с денежною казною на линейных кораблях, для того и остался на 60 пушечном корабле "Св. Наталии" капитана Киселева.

   Потом, по отбытии помянутых фрегатов "Митавы" и "России", на четвертый день флот в поход пошел в выше показанном числе, да при том 15 ластовых больших гальотов и других родов судов с артиллериею подлежащею к осаде Гданска.

   Ветер был с восточной стороны умеренный и нам благополучный; на другой день около полудня поровнялися мы против Ревеля, однако держали курс срединою моря, оставляя остров Наргин в лево или в южной стороне.

   На другой день пополудни были близко острова Дагерорта, {пройдя?) его, пополудни получили противный ветер с западной стороны, почему и принуждены были лавироваться между того острова и финских шхеров.

   На другой день уже пополудни увидели....(?) нам, а именно тот фрегат, на котором мне в случае баталии быть должно, то есть "Штор-Феникс" поворотил по ветру фордевинд и пошел к Ревелю; незнав причины много....(?) явился.., (удивился?) потому что все сигналы, которые для.... (репетиции?) у него были, с собою увез, и потом я не знал: первое, о причине его отъезда, а другое, где ж мне в случае баталии быть и где сигналы. На другой день получили с северной стороны