Толстой Лев Николаевич - Том 50, Дневники и записные книжки 1888-1889, Полное собрание сочинений

ак бы найти те усло­вия, при к[оторых] винт может держать, и те, при к[оторых] он не держит. Дело, главное, в том, чтобы найти признаки праздной болтовни, баловства словом, к[оторые] ужасны для меня, как и для всех искренних работников слова. Как же - я из глубины души достаю с болью и страшным трудом мысль, и вдруг эта мысль замешивается [?] в миллионы таких же мыслей и среди этой массы теряет свое значение. Мысли же эти не мысли, а подобие их и добываются совсем не из глубины и совсем иначе и очень легко. Вот найти признак их. Об этом допишу после.

   2-е думал: о том, что есть компромис, напишу об этом Черткову. Еще о издании своих сочинений только после смерти. Была Мар[ья] Ал[ександровна]. Она едет на Кавказ с своей бывш[ей] начал[ьницей]. Рассказывала о Чертков[е]. Всё бы хорошо, кабы только они (женщины) были на своем месте, т. е. смиренны. Стахович отец. Тяжело. Потом Свешникова милая.

  

   (1) Зачеркнуто: Сказать это всё равно что сказать, что может быть бо­ронное изменение землепашества. Политическое есть одна из сторон. Как и скородьба одна из сторон дела.

  

  

   Потом Дунаев, хорошо поговорил с ним. [Вымарано 3-4 слова.] Держусь изо всех сил. Можно, коли помнить [Вы­марано 3-4 слова.]

   28 Ф. М 89. Встал рано, убрал комнату, записал, иду кофе пить. Объелся кофеем. Читал Leroi Bol[ieu]. Писать не мог. Писем много, всё пустые. Во 2-м часу пошел ходить, озяб, вернулся; Кошелева тут. Не успел заснуть. Позавтракал и не обедал. Вечером Дьяков милый, Герасимов, Шашалов, кажется он ничего не понимает, а только обратывается. Да, написал письмо Черткову. Прочел о Фрее - прекрасно. Надо написать. Вчера думал: Многописание есть бедствие. Чтобы избавиться его, надо установить обычай, чтобы позорно б[ыло] печататься при жизни - только после смерти. Сколько бы осадку село и какая бы пошла чистая вода!

   Чтобы спорить и из спора выходил плод, нужно, чтобы спо­рящие смотрели в одну и ту же сторону, чтоб цель у них б[ыла] одна (истина). Надо уяснить себе, что каждый хочет доказать. И если окажется, что или один ничего не хочет доказать (очень обыкновенно), или (1) что цели, побуждающие спорить споря­щих, совершенно различны, то спор тотчас же следует прекратить. Это надо выяснить примером. -

   Да, главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувства­ми. От этого прекрасная мысль М. Arnold' a, что метод Хр[иста] есть sweet reasonableness, любовная разумность.

   Не знаю от чего сделался вчера маленький припадок и ночью болело.

   [1 марта.] 1 М. 89. М. Встал рано разбитый, слабый. Долго так сидел, с усилием записал. Нынче только по случаю дела­ния пасьянса и снимания под четную красную [карту] увидал, как много еще неразумного и почувствовал радость освобо­ждаться от него. 10 часов, пойду завтракать (умеренно). Весь день плохой: Слабость. Ничего не писал. Читал St. Paul, М. Arnfold' a. Получил письма от Семенова. Ему надо отве­тить; и акушерки о приюте, не надо отвечать. Был Гольцев.

  

  - Зачеркнуто: каждый хочет доказать совершенно противоположное, то

  

   Я ему продиктовал теорию искусства. Был Альсид. - Ужасно трудно во взрослые годы понимать степень ребячества молод[ых] людей. Лег в 12.

   2 М. 89. М. Рано проснулся, убрался. Слаб. Во сне видел: цель жизни всякого человека улучшение мира, людей: себя и других. Так я видел во сне, но это неправильно. Цель моей жиз[ни], как и всякой: улучшение жизни; средство для этого одно: улучшение себя. (Не могу разобраться в этом - после.) А очень важно. Так и есть, думал об этом, гуляя, и пришел к тому, что удовлетворило меня, что действительно надо быть совершенным, как Отец. Надо быть, как Отец. Не только не робеть от такой гордости, но робеть от мысли о том, что можно забывать это. Я не орудие, но орган Божества. Я такой же, как и Отец, как говорил Иисус, но я его орган, клеточка и всё тело. Отношение подобное. Дерзко приравнивать себя Отцу только тогда, [когда] считаешь себя и его личностями. Но когда ясно, что существует только мое отношение к нему, то я не могу не считать себя одинаковым с ним. Я и Отец одно. И когда поймешь это: я то же, что Отец, - какая сила духовная прибавляется. Как Паскаль говорит, как разночинец, нашедший права наследства. Я, по крайней мере, как только скажу себе, что я такой же, как Он, и призван делать дело Его, так не могу уж делать низкого, нечистого, не могу гор­диться, радоваться на себя и не могу не любить, не жалеть. Всё как Он. Так думал на прогулке. Да, выразить это так: ты посланец от Отца, делать Его дело. И потому, чтобы быть достойным продолжать его делать, иметь это благо, 1) блюди себя чистым, каким Он представляется тебе, 2) всё, что делаешь, делай только в исполнение Его воли и 3) волю Его ты познаешь, когда ты в любви. Любовь это Его сила, проходящая через тебя, поворачивайся такой стороной, чтобы она проходила через тебя. - Еще неясно, но мне не то что ясно, но мне это сознание придало силы.

   Дома Юнге с детьми. Тяжело с женой. Не могу преодолеть. Надо помнить то, что Он хочет о ней. - Написал об искуест[ве]. Вечером поправлял. Нехорошо и напрасно. Ему (1) этого не нужно.

  

   (1) Подчеркнуто два раза.

  

   Лег поздно. Здоровье лучше. Был у Толстых. Получил письма от Евр[ея] Елисав[етградского] и гимназиста, отвечал.

   3 М. 89. М. Встал в 8, убрался. Думал. Учись во всем у Бога. Учись делать доброе так, чтобы получающий его не видал твоей руки. Как Бог. Он это делает, до такой степени скрывая себя, что многие точно думают, что Его нет. -

   Поправлял об искусстве - вышло лучше. Начал б[ыло] писать о Фрее - не пошло. Снес Гольц[еву] и зашел к Вер[е] Ал[ександровне]. Да, женское царство - беда. Никто как женщины (вот как она с дочерьми) - не могут делать глупостей и гадостей чисто, мило даже и быть вполне довольными. А нет уважения к суждению людей, к[оторое] вызвало бы сомнение. Дома - барышни. Я б[ыл] сначала голоден, а потом, наев­шись, и жил только брюхом до 8 часов. Ни разу не вспомнил о том, кто я. Надо вспоминать, когда скверно. Пришли Желтовы и Огранович. Огранович - психопат. Потом с барышнями и Гротом поговорили об искусстве. Грот жалок, он что-нибудь дурное сделал и хорошо чувствует. Как неверно слово: жалок, к такому положению. Жалок человек, когда не видит греха. Только горе в том, что я-то сержусь тогда, а не жалею, как бы должно было. Сережа приехал. Лег поздно.

   4 М. М. 89. Встал позднее, записал, работать нечего, пойду пройдусь. Читал М. Arnold. Слабо. Софизмы о церкви, к[оторая] ему зачем-то нужна. Спал. Пошел в Библ[ейскую] лавку, заперто. Дома много народа своего. Хорошо всё б[ыло] до приезда Сережи и его всё одних и тех же разговоров, осу­ждающих всё, отчаянных и оправдывающих себя. Я более горячо говорил, чем надо. Лева огорчает меня своей папиросочной плохостью. Ел лишнее, живот ноет. Потом пришли Касат­кин, Архангельский, Янжул и Трирогова. Хорошо говорили. Письма два из Америки. Одно Панина, лекция обо мне, другое известие о свободоземельном движении в Колорадо. Лег очень поздно. [Вымарано больше строки.]

   5 М. М. 89. Встал также рано. С Сережей говорил тяжело. Дурно. Надо по Божьи. Помоги мне. Иду завтракать. Почи­тал и заснул. Пошел в редакцию, отдал статью Тр[ироговой]. Живот болел, обедал лучше. Пришел Е. Попов, хорошо бесе­довали. Старался, чтоб б[ыло] так же радостно, как б[ыло] радостно с кухаркой Волжиной, к к[оторой] зашел узнать о здоровьи. Ох, кабы облечься в броню любви, т. е. на все стороны всегда выставлять любовь к людям; чтоб никто бы тебя не про­брал. - Лег 12.

   6 М. М. 89. Раньше 8 проснулся. Сережа также недоволен жизнью. И я могу сердиться! Нынче надо сходить к его семей­ным и уговорить их уехать. Да, вчера встретил богомольцев, рассказывали о Семене праведном, портном и рыболове, пошьет, только надо кончать и уйдет. Раз за 20 верст вернул[ся], на шее нитки унес. Всё слаб. Вернувшись от кофея, заснул. Встал, пошел в библиотеку, к Покровск[ому] и за дровами. Дома орда и Фет. Мне всё легче и легче с людьми, говорю, что могу, о божьем, а остальное как хотят. Фет жаловался на скуку и на незнанье того, что хорошо и дурно, что должно и не должно. Я сказал: Люди жили и не знали зачем, Хр[истос] объяснил закон жизни: установления Царства Б[ожьего] на земле и дал смысл жизни каждого - участия в этом, установлении Царства Б[ожьего]. - И всё это самая точная, ясная реаль­ная философия. И ее-то они называют мистицизмом. Да, жалки, ужасно жалки. Потом пришел Молоканин, подари[л] кожу, потом Ивин, Дунаев, Медве[дев]. Спорили о православии. Ивин рассказал потом свою ревность к жене и повод к ней. Пьянство, спаиванье девок и баб. Страшно. Они, как и моя сестра бедная, не знают еще веры, а думают, что имеют ее. Легли поздно. Илюша приехал. Он мил.

   7 М. 89. М. Встал рано. С Сережей хорошо говорил, возил воду, записал и иду завтракать. От Ге вчера письмо хорошее. [Вымарано около четырех строк.]

   Пришел художник лепить для группы, потом пришел Касат­кин с книжкой "В ч[ем] м[оя] в[ера]", взволнованный, раздра­женный, с слезами на глазах и, как я понял, с соболезнованием к себе и раздражением ко мне: за что нарушил мое спокойствие, указал то, что должен делать и не могу делать. "Ты не делаешь". "Ты обманщик". Так он и сказал мне: "это обман. Я не стану описывать". Я понимаю это раздражение, оно бла­городно-эгоистическое, любующееся на себя. Я вел себя хорошо: не стесняясь Клодтом, старался смягчить.- Почи­тал о Рёскине (1) и пошел к Янжулу. После обеда пришел Брашнин - ссорился с снохою, но просил у нее прощенья и помирился. Потом Сытин с Макушиным. Интересный и про­стой человек. Потом Дарго и Рахманов. Хорошо, спокойно беседовал. Лег раньше.

   8 М. М. 89. Встал очень поздно. Поша и Иль[я] очень милы вместе. Я говорил с ними хорошо. Потом пришел Герасимов и стал рассказывать о чтении Шишкина, о том, что сила ско­пляется в эфире. Я сказал, что эфир не есть реальность; он ( огорчился и обиделся. Разумеется, я виноват. А я заразился обидой. Да, школа молчания должна быть. Помоги, Господи. Читал привезенные Пошей письма и статьи, говорил с ним, пот[ом] пошел к Толстым. Илья очень мил, кротче и к себе строже. Читали статью Евангел[ического] союз[а] в ответ Поб[едоносцеву] и замечания на это редакции. Это ужасно. Мне послед­нее время стали ужасны не физические уродства, раны, а духов­ные, из к[оторы]х самые очевидные - уродства слова, упо­требляющего все способы для скрытия истины и выставления лжи вместо ее. Софизм возражения Победоносцева в следующем:

   У нас полная веротерпимость: мы позволяем строить церкви всех исповеданий и в них отправлять богослужения, крестить, венчать, хоронить, присягать и др., каждому по своим обрядам, но воспрещаем каждому вероисповеданию проповедывать свое учение, т. е. совращать из православия, как они выражаются.- Подразумевается, что религия состоит только в исполнении известных внешних жизненных актов: службы, похороны, кре­стины, брак[и], присяги и больше ничего; и что эти акты каждое вероисповедованпе может делать по своему обряду, т. е., что магометан не заставляют крестить своих детей и т. п. Это не веротерпимость, а отсутствие насилия такого, при к[отором] ни один иноверец не стал бы приезжать в Россию. И тут до религии еще дела нет. Это мертвая форма, религия же есть нечто живое. Оно нечто живое уже пот[ому], ч[то] постоянно нарождаются новые люди и для них вопрос: какой веры? Вопрос этот решается

  

   (1) В подлиннике ошибочно: о Раскине

  

   опять по мертвому, т. е. дети веры отцов. Стало быть дело не ре­лигиозное, а гражданское, - гражданское же решается не на основании того, что должно руководить всяким гражданским актом, - справедливости. 1) Дети, у к[оторых] один из родите­лей православный, должны быть православны. 2) Проповедывать устно и письменно православие - можно, никакое другое исповедание - нельзя. 3) Совращать в православие можно - это называется миссионерство, в другие же исповедания - нельзя. - Этих 3-х пунк[тов] нет в других странах и пот[ому] там есть веротерпимость, а у нас нет.

   Пришел Архангельский студент и потом Бутурл[ин] и Се­режа. [Вымарана одна строка.] Лег раньше.

   9 М. М. 89. Встал рано, работал, перечитал письма. Маш[еньки] письмо хорошее. Письмо от Мороз[ова] о слепом. Писал дневник, пришел Цертелев. Довольно хорошо говорил с ним. Он согласен с незаконностью войны, присяги и суда. И то хорошо. Голова кружится и шатает меня. Как скоро при­дет смерть! Думал: надо всё дело жизни сосредоточить на любовном воздействии на С[оню]. О, помоги, Господи! Иду гулять. -

   Ничего не сделал из заданных себе задач: молчания и воздей­ствия на С[оню].

   10 М. 89. М. Вчера всё кружилась голова. Лег и читал Рёскина. Пришел Шишалов и потом Озмидов. Всё хорошо говорили, можно бы еще меньше говорить. В баню, пришел оттуда - Всеволожская, говорили с ней скучно, а очень милая. И вместо воздействия вчера вел себя дурно. Встал позднее, поработал, убрался и теперь пишу. Нынче, просыпаясь, думал: Вчера с Оз[мидовым] говорили о том, что не надо делать по предписанию извне, а по внутренней потребности. Ну, не люблю человека - не притворяться, не лгать. Люблю курить - ку­рить и т. п. Я говорил: да, но надо любить любить, любишь чистоту - не курить и т. п. и надо возбуждать в себе эту лю­бовь к доброму. Нынче вот и думал: как возбуждать эту любовь к любви и т. п. Есть одно всемирное, всем известное и до неуз­наваемости изуродованное средство: молитва. Обращен[ие] (сле­довательно, внимание к тому) к самому святому в себе (выдви­гание его вперед). Святое же во мне есть святое во всех, есть святое в самом себе, есть Бог. Да, молитва сильнейшее средство и единственное, молитва, как вызывание в себе лучшего, что есть и приучение себя жить им. Так и выходит: человек, не знаю­щий в себе ничего выше силы, могущей делать то или другое, обращается к такой силе личного Бога, прося у него здоровья, жизни, дождя. Человек, не знающий ничего выше гордости, славы, поклоняется Богу прославляемо[му]. Часто и то, и дру­гое, и еще третье. Хочется сказать: человек, не знающий ничего выше покаяния, поклоняется Богу искупившему, тому, к[оторый] принял покаяние и очистил. Человек, не знающий ничего и выше самоотречения, поклоняется Б[огу] самоотречения Будде и Христу, как мученику. И потом всё это вместе. Я знаю Б[ога] творящего добро и поклоняюсь ему.

   11 М. М. 89. Вчера писал предисловие, порядочно. Пришел Штанге, я с ним пошел ходить. Он - оставшийся на мели со­циалист-революционер - ему нечего делать и незачем что-нибудь делать. Он живет в Павлове. Я дал ему книжечки о трез­вости. После обеда пришел Желтов. Говорил об обрядах их. Я говорил об опасности этого, о значении "Отче наш". Потом Фет. Тщеславие, роскошь, поэзия, всё это обворожительно, когда полно энергии молодости, но без молодости и энергии, а с скукой старости, просвечивающей сквозь всё, - гадко. Потом пришла Оболенская. Я не помог ей, обошелся не по Божьи. Потом Богоявленский, Биб[иков] и Еропк[ин]. Сказал то, что думаю об общинах, что для освобождения себя от поль­зования правом чужого труда неразумно и опасно собирать себе деньги (орудие угнетения) и на эти деньги покупать несправедливейшую собственность - земельную. Он согласился. Мы хорошо говорили. Орфано всё хочет опровергать. Я рад, что мне точно стало жалко его. Какая тревога и страх. Лег поздно. Спал, думая. Проснулся на том, что кому-то говорил: не гово­рите о нужде бедных материально и о помощи им. Нужда и страдания не от материальных причин. Если помогать, то только духовными дарами, нужными одинаково и бедным и богатым. Посмотрите на жизнь среднего сословия. Мужья с отвращением, напряжением, тоской наживают деньги противными для них самих средствами, а жены неизбежно с недовольством, с за­вистью к другим, с тоскою проживают всё и им мало и в воображении утешаются надеждой на выигрыш билета, если не в 200, то в 50 т[ысяч]; читал "Учен[ие] XII Апос[толов]" Соловьева. Как праздны рассуждения ученые. Думал: В науке неправильно одно значение, кот[орое] ей придается. Они, ученые (профессора), делают некоторое определенное дело и нужное, они собирают, сличают, компилируют всё однородное. Они, каждый из них, справочная контора, а их труды справочные книги. Напр[имер] в Учении собрано всё касающееся этого, и это полезно, но вы­воды не полезны и глупы. То же, у Янж[ула], у математика, у Сторож[енко]. Catalogue raisonne (1) и экстракты из книг - полезны, но их воображение, что этими компиляциями, собра­ниями, каталогами они увеличивают знание, в этом комическое заблуждение. Как только они выходят из области компиляций, они всегда врут и путают добрых людей.

   Всё утро читал Рёскина. Об искусстве хорошо. Наука, го­ворит, знает, искусство творит. Наука - утверждает факт, искусство проявления. Это наоборот. Искусство имеет дело с фактам[и], наука с внешним[и] законам[и]. Искусство гово­рит: солнце, свет, тепло, жизнь; наука говорит: солнце в 111 р[аз] больше земли. Иду обедать.

   Обедали Сух[отин] и Соловьев. С Соловьевым хорошо говорил. Он придает догматам значение принципов: Богочеловечество есть не одно вочеловечение Хр[иста], но призвание всех людей и т. п. А я говорю: я отрицал молитву, а теперь признаю. Так пойдемте навстречу друг другу. Потом пришел Дунаев с пере­водом. Слабо. Потом Сережа, Медведев и Огранович. С Ограно[вичем] спорил я - не раздражаясь, но излишне говоря. Он материалист - сознание плод сил, действующих в материи, и потому надо действовать на материю. Чем? Ну, обычное сумашествие. Я как будто пробовал, тверд ли я. Если говорил, то значит не тверд. Лег поздно.

   12 М. 89. М. Встал поздно, немного поработал. Очень ясно, светло, со всеми добр. Даже экзамен б[ыл]. С[оня] пришла звать на ругающегося Александра] Петр[овича]; и А. П. ругается, и женщина за книгами из Богородска и меня оторвали от писем.

  

   (1) [Толковый указатель]

  

   И всё легко, добро и весело. Написал письма Журавову, Семен[ову], Чертк[ову], Русан[ову] и Алексееву, и вот написал дневник. Работал часов 5 и свеж и весел. Никогда прежде с папиросами этого не бывало.

   После обеда пришел слепец миссионер с Чибисовым. Темнота великая, умен, но холоден. Я говорил во всю и кажется на­прасно - не соблазнил ли его. Потом пришел Дун[аев]. Я про­шел к Дьякову и, придя домой, обиделся на то, что не нашел чая. Стыдно.

   13 М. 89. М. Встал в 10. Много работал, не простился с Сережей, грустно и дурно. Потом поправил об искусстве и написал Касаткину. На душе легко и радостно. За обедом пришли книгоноши Вас[ильев] и И[ван] Иг[натьич]. Его са­жали. Они рассказали про Сирийца, к[оторый] пришел в Рос­сию, п[отому] ч[то] в Р[оссии] всего много - хлеба, скота, денег, жел[езных] дор[ог], но Св[ятого] д[уха] нет. Он ходит, ничего не имея с собой, ни серебра, ни хлеба. Ночует в части. Надо мало мало проповедовать. Забыл Библию, вернулся за ней в Сирию. Я попросил Ив[ана] Иг[натьича] написать про него. Вас[ильев] проповедует. Все они и Пашк[ов], Radst[ock] проповед[уют]. - Я понял их, Евангеликов, так: они от церковной безбожности очнулись и нашли более разумную и свободную и теплую веру в Хр[иста], искупившего своей кровью наши грехи и спасшего нас. И верят, и радуются. Но ошибка и тут большая: они чувствуют себя совершенными и всю энергию направляют на проповедь, предполагая, что совершенство жизни совершится бессознательно. В этом вредоносная ошибка: Вас[ильев]проповедует бессмыслицу и соблазняет своей жизнью, равн[о] и многие др[угие]. Я соблазняю своей жизнью меньше, п[отому] ч[то] признаю себя несовершенным и, кроме того, не проповедую.

   Набралось пропасть народа - Голованов, Суворин, Дьяков, еще Мартынов, глупости говорящий, я засуетился и устал. Лег поздно.

   14 М. 89. М. Встал рано. Работал, читал о Китае прекрас­ную книгу. Китайцы не могут смотреть иначе на нас, как на вар­варов сумашедщих, злых и подлых, корыстолюбивых уродов. Как поучителен такой взгляд. Переправил еще об искусстве.

   Прочел вчера свое предисловие Суворину. Оно совсем не хорошо. Пошел к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко "Голуби".

   Хорошая, но и она и особенно все эти 1000 рам и полотен с такой важностью развешанные. Зачем это? Стоит искреннему человеку пройти по залам, чтобы наверно сказать, что тут какая-то грубая ошибка и что это совсем не то и не нужно. Дома после обеда только что хотел идти с (1) А. П., как пришла О[льга] А[лексеевна] с Озерецкой (какая симпатичная женщина), а потом Шихаев. С ним пошел в трактиры Ржановки, одевать А[лександра] Петровича. Часовщик спившийся: "Я гений!" Дитя курящее. Пьяные женщины. Половые пьют. Половой говорит, что тут нельзя быть не выпивши. Шихаев еще тщеславно доб­родетелен, но думаю, что искренний. Просил его свезти Александра Петровича. А ко мне пришли Филосо[фо]вы, Пряничников и Коровин. Пустое болтанье. Тяж[ело]. Очень поздно лег.

   15 М. 89. М. Встал также рано, работал много. Читал Quental' a.

   Хорошо. Он говорит, что узнал, что несмотря ни на какие неопровержимые доказательства (детерминизма) зависимости жизни от внешних причин, свобода есть - но она есть только для святого. Для святого мир перестает быть тюрьмой. Напро­тив он (святой) становится господином мира, п[отому] ч[то] он высший истолкователь его. "Только через него и знает мир, за­чем он существует. Только он осуществляет цель мира". Хо­рошо. Засну.

   Заболел живот, провалялся до обеда. Почти не обедал. К Тане пришла куча барышень и Дунаев. Я читаю хорошенькие вещицы Чех[ова]. Он любит детей и женщин, но этого мало. - Не выходил.

   16 М. 89. М. Не выходил. Был Ос[ип] Петр[ович], трогательно сознавался в своей раздражительности, вследствие слиш­ком больших требований, с к[оторыми] согласен. Потом перед обедом Золотарев - купец, с своим приказчиком. Он бьется с женой.

  

   (1) Вероятно, описка. Должно быть: к А. П., т.е. к А[лександру]Петровичу.

  

   Всё то же. Вчера б[ыло] трогательное письмо от Медведева, и он пришел вечером. Мы составляли список 100 книг; пришел Ив[ан] Мих[айлович], к[оторый] записался в общ[ество] трезв[ости]. Да, ходил утром к Маракуеву, встретил там Некр[асову]. Не достаточно любовно обошелся.

   11 М. 89. М. Встал рано, колол дрова. С просителем обошелся вполне хорошо. С[оня] добрее. Помоги, Господи. Читал Чех[ова]. Нехорошо - ничтожно. Прочел Элснер[а] о Пене, Пошино об астрон[омии] и Чертк[ова] о Будде. Всё хорошо, особенно о Пене и Будде. Очень хорошо. Теперь обед, а я не выходил. Весь вечер сидел один, читал Чехова. Способность любить до художественного прозрения, но пока незачем. Потом М. Стах[овпч]. Я рад, что дружелюб[но?]. Поздно лег. Дурно.

   [18 марта.] 17 М. М. 89. Рано встал, много работал, дочитал Чехова, иду за Дикс[оном] и узнать о дороге. Очень низкий уро­вень духовной жизни. Встретил Соловьева. С ним посидел: он признает церковь только как зачаток. Но почему известная ему римская или какая бы ни б[ыло] другая есть этот зачаток? По­ехал до Грота. У него Склифасовский рассказывал, не торопясь. Врачи, юристы, богословы, все те, к[оторые] научно занимаются предметами фантастическими, не могущими быть предметами познания, вырабатывают приемы, посредством к[оторых] у них получается внешнее, механическое подобие достоверности, т. е. получается успокоение личное о том, что я, мол, приложил все известные научные приемы для познания и потому могу быть спокоен; о том же, что употребляемые приемы не могут по су­ществу дать познания, они не думают. Таковы: следствия, судопроизводство у юристов, исследование больно у докторов, подведение под тексты у богословов. Хотелось сказать, что то же и у естественнпк[ов], но это не вполне так. После обеда сидел один. Пришел Полушин, Касаткин и Клобскпй. Я рад, что Клобский б[ыл] для меня такой же собеседник и брат, как и всякий. Это можно и легко. Проводил Пошу. [Вымарана одна строка.] (1) Ночь провел хорошо. Ах, кабы навсегда! Поздно.

  

  - Вымарана строка: С. опять недовольна [1 неразобр.] и [1 неразобр.]

  

   [19 марта.] 18 М. М. 89. В 9 убрался, напился чая и по­шел к Крестовск[ой] заставе, узнал, что идти можно. Вернулся в 2, застал Соловьева, поговорил не совсем легко с ним. Я как-то исключительно осторож[ен] с ним. Не знаю отчего. Очень хорошо, не столько думал, сколько чувствовал об исполнении воли Отца, участии в Его деле и жизни, в предоставлении Ему жить через меня.

   Народу много, и обедало и вечером. Музыка. Сказал бы прежде скучно, но теперь только лишнее и жалко немного. Был Леман, говорил с ним. Он ссыхается. Его эгоизм сам себя выедает. О, ужасный зверь. Он хочет быть оригинальным, говорит: Я узнал, что люблю наслаждения; но только мне нужны особенные наслаждения - лучше: тройки, обеды, женщины и т. д. Бедный! Это ничто иное, как смешные decadents. (l) Думал: Отчего не мог быть Христос больше. Хр[истос] такой, к[оторого] все гнали, убили, не скажу: никто не узнал, но мы не узнали, мир не узнал. Могли, должны были быть и есть милионы, бильоны, бесконечное число Хр[истов] (Будд), делав­ших дело жизни. Мы не знаем словами, но делом жизни они дошли до нас и сделали нас. Из этого выходит то, что понимание Хр[иста] как единицы личности не только мелко, но нельзя. Это личность. Есть Христос - логос, разумение, и он во всем. И на­зывать его нельзя Иисусом, жившим в Галилее. - Другое выходит то, что надо и можно и должно жить так, чтобы быть Христом неизвестным. Да им, в сущности, и будешь всегда, т. е. если ты святой, то ты будешь неизвестным. И Христос Иисус неизвестен для милиардов и для существ мира. Всё это ведет к тому, что кроме исполнения воли Отца ничего нет ясного и несомненного. Ночь провел хорошо. Ма[ло] спал.

   [20 марта.] 19 М. М. 89. Встал рано, только убрал, попра­вил хорошую статью Dol'a и поправлял об искусстве. Вчера написал Черткову и в Одесс[кое] общ[ество] пр[отив] пьянства. 4. Иду гулять.

   Прошел за хлебом. Дома тихо заснул. Вечером Дун[аев], Огран[ович] и Шевелев, знаток Китая. Курение опиума там захватывает женщин, детей, и ужасно. Он говорит, что общественное

  

   (1) [декаденты.]

  

   мнение начинает вооружаться и что они, как были пьяницы и остановились, так и в этом. Но, он говорит, наши алкоголп[ки] без сравнения ужаснее. Грех мне не писать про это.

   Да еще читал "De la vie" по фр[анцузски]. Очень показалось плохо - искусственно, хотя и не лживо.

   21 марта. 20 М. М. 89. У меня кажется пропал день. Нынче 21. Встал очень рано, не выспавшись. Спал хорошо. (1) Но оказывается, я этим оскорбляю. Господи, научи и настави меня. Встал и, не одеваясь, сел за поправку об искусстве и сидел 3 часа, перемарал всё и не знаю, стоит ли работы. Кажется, нет.

   Сейчас сказал С[оне] то, что давно хотел, что не могу ей сочувствовать в издании. Она очень рассердилась и сказала: ты меня всячески ненавидишь. Она страдает и болит мне, как зуб, и как помочь ей, не знаю, но ищу. Помоги.....

   Сидела христианка. Я устал резать эту воду. После обеда, точно такой же разговор с книгопрод[авцем] из Библ[ейской] лавки. Устал. Потом Андреев. Пошел к Гроту. Что за каша в голове. Даже нет понятия о различии между ясными и не ясными мыслями. Мне стыдно, что я говорил. Дома Рахм[анов], Хохлов, Бутурлин. Хох[лов] покидает техн[ическое]уч[илише], дом и идет в деревню. Жутко, знаю, что не выйдет то, чего он жаждет, но стремление к чистоте, отречение -хороши и должны принесть плоды. Бут[урлин] путается в своей лич[ной] жизни. Спал дурно.

   22 М. 89. М. Встал рано, совсем не выспался.

   Поправил об искусстве.

   [22 марта. Спасское.] Собирался идти и б[ыло] досадно. С[офья] А[лексеевна] довезла до вокз[ала]. Поехали. Дорогой страшный, красивый, добродушный, пьющий, чувственный мяс­ник. Он курил, я попробовал заговорить с ним о вине. Он близко пригнулся ко мне и, не глядя на меня, сказал: "а д. е. хорошо?- А я страсть люблю" (опять всё слово). Ужасно. В Хотькове вылезли и на лошадке доехали к 9 часам. Он нас хорошо принял. Он губит себя табаком и объеденьем. Разум его не растет, а

  

   (1) Следующие две фразы в подлиннике вымараны.

  

   кружится. Думал: животному даны органы, напр[имер], зверю чутье, насеком[ому] щупальцы, и исполнять свое назначение животное может только через употребление своих высших органов. То же и с человеком. Он может исполнять свое назначение только через употребление своего высшего органа - разума. Какое его употребление? понимание жизни как служение Богу для установления Царства Б[ожия] на земле или, с дру­гой стороны, любовь к Богу и ближнему. -

   23 М. Спасское у Урусова. Спал прекрасно, встал в 9, поговорил с Ур[усовым], записал и пойду гулять до обеда.

   Писать не могу.

   Всё то же печальное запустение, та же фарисейская внеш­ность, даже не внешность, а описание внешности, не имеющее ничего общего с действительностью, и пото[му] заброшенная совсем действительность. 1-е, приходско-церк[овная] школа. Ребята в деревне, пропасть ребят, все ребята без дела и грамоты. К попу не ходят - заставляет дрова пилить и плохо учит. 2-е. Девки на фабрике. "А замуж?" - Ну ее - хомут-то натер шею. 3-е. Идут гуськом 11 мужиков. "Куда ходили?" - "Гоняли к старшине об оброке, теперь гонят к Становому". 4-е. Трактир великолепный. Подразумевается, что есть школы, народ платит подати. Соблюдаются браки и искореняет[ся] пьянство. - Ур[усов] губит себя объедением, вином и табаком. Поша уехал. Я спал, готовилась боль.

   24 М. Спас[ское], Ур[усова]. Ночью разбудила боль - очень сильная, пот капал, и рубаха смокла. До 5 часов от 2-х. Про­бовал молиться. Мог. Встал поздно. Всё ноет. Вчера и 3-го дня еще не мог вызывать в себе высокое, твердое в Б[оге] в духе состояние. Как будто набегало сомнение. Не мог молиться. Не то, чтобы сомнение, т. е. опровержение истины хр[истианской] жизни, а отсутствие веры живой в нее. Именно заставляет. Это физическое состояние. Теперь 12. Пойду чай пить.

   Весь день б[ыл] вял и слаб, не выходил, спал, читал архив и слушал писань[е] Урус[ова]. Есть хорошие мысли, напр[имер], то, что магометане близки к нам и были бы совс[ем] близки, если бы их не оттолкнула церковь; а еще лучше: это его 3 основания достоверности: книга откровения, книга природы и книга души человеч[еской]. Это верно. Нужны все 3 основания, чтоб б[ыла] достоверность и истина. Читал арх[ив]. Как Ермолов повесил за ноги муллу. Лег поздно, долго не спал.

   25 М. Спасское. 89. Встал 9, убрал, погулял, нищий соби­рает на табак и водку. Устал я и не хочется писать. И не надо. Молиться надо с утра, прося Б[ога] о хлебе насущ[ном], т. е. о деле Божьем для себя, о работе для Бога. Дай. Господи. Но и так хорошо.

   Ходил в дер[евню] Лычево: семья нераздельная, 3 брата, старуха вдова, не пьет водки. Поговори[ли] о войне и еще в караулке у церкви. Начал поправлять "Исхитрилась". Вечер говорил с Ур[усовым]. Рано - в 11-м часу заснул и спал хорошо.

   26 М. Сп. 89. Встал рано, напился чая и стал писать. До­вольно хорошо шло. До обеда походил. После обеда заснул и читал Paul Ferroll. Получил письмо от С[они] раздраженное на темных людей и Машу. Хотелось огорчиться, но можно побо­роть. С Ур[усовым] очень приятно. - Думал: как не суди, я есмь весь орудие чье-то, Божье. Часть этого орудия подчиняется воле Б[ога] всегда, несомненно, это плоть, даже живот­ное, к[оторое] есть и плодится и при всем этом радуется, и в дей­ствительности и вечности чего я не сомневаюсь; но есть еще нечто во мне главное, что может подчиняться и противиться воле Его. Как скоро оно не подчиняется, оно страдает (является зло, другого нет), как скоро подчиняется, оно становится столь же действительным и вечным, и радостным (еще более действительным и вечным, и радостным), как и плоть и животное. Страдать, сомневаться можно только в жизни, про­тивной воле Бога. Как только в согласии с ним, нет ни страданий, ни сомнений. Моли[лся] Богу и кроме того себе гово­рил: помни, что:- что жить твоя есть только исполнение воли Б[ога] в чистоте, смирении и любви. Всё вне этого не жизнь.

   27 М. Сп. 89. Не спал до 5 часов. Бессонница. Спокоен б[ыл], молился. Встал в 9. Пошел ходить в Зубцево, оттуда в Лычево и домой. Встрет[ил] Степана. Он согласен в Общ[ество] трезв[ости], и еще покупатель сена. Я объяснял Степану о фабрике. Миткаль обходится дешево, п[отому] ч[то] не считают людей, сколько портится и до веку не доживают. Если бы на поч­товых станциях не считать, сколько лошадей попортится, тоже дешева бы была езда. А положи людей в цену, хоть в лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю. Дело в том, что люди свою жизнь задешево, не по стоимости продают. Работают 15 час[ов]. И выходит из за станка - глаза помутивши, как шальной; и это каждый день. -

   Думал ночью и утром: творить волю Б[ога]? Как узнать ее? Одно средство - жить, не нарушая закона (чистоты, смирения и любви). Прямо узнать и творить волю можно только святому, нам же одно это средство: не оскверняй себя, не возвышай себя и не будь враждебен никому, и сила жизни повлечет тебя по пути исполнения воли.

   Гиморой, не спал, а мне весело, хорошо. Благодарю тебя, Г[осподи]. Иду обедать. - Заснул. Проснулся слабый - ничего не писал. Да. Ищите Царствия Божия и правды его и осталь­ное приложится. Ищите того, чтобы быть исполнителями воли Бога и больше ничего, ничего. Всё будет - и праведность, и радость, и жизнь, не говоря о хлебе и одежде, к[оторые] и не нужны. Нужен только хлеб насущный - пища жизни, та пища, про к[оторую] сказал Хр[истос]: Пища моя творить волю пославшего. Разговор с Ур[усовым]. Я рассказывал про Хилкова, хваля. Он разгорячился, доказывал, что он дурен. Я вино­ват: не хвалить так же важно, как не хулить. Ничто так не воз­буждает гнева. Написал письмо С[оне]. Читал P[aul] F[erroll]. Заснул в 1.

   28 М. Сп. 89. Проснулся в 8. Иду кофе пить. Занимался, писал комедию (плохо!). После обеда пошел в Новенькой завод с 3000 рабочих женщин, за 10 верст. Вышел в 1, и всё боялся, что дорогой разболится живот, и я один посреди дороги пустын­ной - ничего на дороге. Старался успокоить себя мыслью о смерти и никак не мог. Умственно, разумом не боюсь смерти, а сердцем далек еще. Думал: может быть так и будет и иначе не может быть, пока жив и здоров, и смерти нет. Когда она при­дет, Отец сведет к ней тихо, без потрясений и противления. Надеюсь, что так будет. Когда я дома думаю о смерти - готов кажется, но вчера на дороге в лесу не боялся, но не мог быть спокоен, радостен. Это от того, что во мне энергия деятельности жизни (Бог велит действовать) и с нею не соединимо понятие смерти. Уничтожься энергия деятельности - не вели Б[ог] жить - и легко будет умереть. Напился чаю. Пьяный дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколе­ние, бедствуют (среди соблазнов) в этом заводе для того, чтобы никому ненужный миткаль был дешев, и Кноп имел бы еще деньги, когда он озабочен тем, что не знает куда деть те, к[оторые] есть. Устраивают управление, улучшают его. Для чего? Для того, чтобы эта гибель людей, и гибель в других видах, могли бы успешно и беспрепятственно продолжаться. Удиви­тельно! Вернулся на санях, меня подвезли муж с женой из Спасск[ого]. Рассказывал про свою жизнь: 2 лоша[ди], 3 коровы, чай каждый день, хлеб свой. И всё недовольны. Так же, как и в нашем быту. Поужинали, поболел живот очень недолго. Получил письмо от С[они] и Черткова. С[оня] всё так же стра­дает духом.

   29 М. Сп. 89. Рано. Сел писать. Всё так же плохо, хотя и много. За обедом беседовали с Ур[усовым], и мне пришло в голову о том, как я и большинство людей губят свою невин­ность - не от соблазнов, не то чтобы женщина прельстила, а просто a froid (1) решают, что вот еще есть удовольствие - блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд. В 2 пошел во Владим[ирскую] губ. в Кобылино. Прелестна дорога лесом. Зашел в избу, побеседовал со старухой и вернулся голодн[ый]. Много ел. Всё не болит живот, а пугает. Поговорил с Ур[усовым]. Ложусь спать. Написал С[оне], как умел, доброе письмо. Если доживу, то 30 М. Сп. 89.

   [30 марта. Спасское.]

  

   Ночью разбудил Ур[усов] с телеграммой о приезде 3-х аме­риканцев. Долго не мог заснуть. Встал в обычное время. Написал конец 3-го действия. Всё очень плохо. Сели обедать, приехал[и] ам[ериканцы]. Два пастора, один litterary man. (2) Они бы издержали только доллар на покупку моих книг -

  

   (1) [хладнокровно]

   (2) [ученый.]

  

   Wh[at] to do и Life, (1) и толь[ко] два дня на прочтение их и узнали бы меня, т. е. то, что есть во мне, много лучше. Пьют водку и курят. И не могу не жалеть. Ур[усов] б[ыл] очень мил с ними, он[и] пробыли до 4-х. Я лишнее говорил немного. Напрасно бранил очень англичан. Ничего нового я, для себя, не сказал им и от них не услыха[л]. Заботится M-r Newton о соединении церкве[й] в практической деятельности. Это прекрасно. Но боюсь, что помимо истины христианской нигде не соединятся; а истина в жизни христианской, а жизнь христианская в полном отречении от собственности, безопасности, следовательно и всякого насилия - хоть декларация Гарисона. Так я и гово­рил им. Получил письма - два от дам укорительные и два от девиц вопросительные и просительные. Надо ответить. Главное же получил от С[они] прекрасное письмо, если бы только можно было приписывать устойчивость ее настроениям. Впрочем, было бы недобросовестно считать равнозначущими и отрицающими одно другое - речи злые, неразумные и добрые, разумные: злые, неразумные не имеют за собой ничего, кроме раздраже­ния минуты, добрые же и разумные - природу человека. Добро и зло не равны. Первое - свет, второе-отсутствие света. Приезд амер[иканцев] и вызванное им тщеславие заставило думать: низшая потребность, переходящая в похоть-еда, нужная прямо только мне для себя, посредственно она нужна для всего; более высокая потребность полового общения, также переходящая в похоть, нужная прямо для семьи; еще более высокая потребность одобрения людского, переходящая в по­хоть славолюбия, нужная прямо для общества людей. Как сделать, чтобы ни одна не переходила в похоть и пределы закона? Пост, чистота, смирение. (2)

   Целый вечер поправлял статейку об искусстве, очень не по­нравилась мне при чтении Ур[усову]. И не послал.

   31 М. Сп. 89. Встал рано. Поправлял, переделывал усердно статейку. Кажется лучше. Обедал, съел лишнее, рыбу, заснул, иду гулять.

  

   (1) [Так что же нам делать? и О жизни,]

   (2) Последние три слова надписаны над зачеркнутой строкой: удовле­творение их. 31 М. Спасское. 89. Встал.

  

  

   Пошел было в Зубцово, но не мог перейти и вернулся в лес, прекрасно часа три проработал с отцом и сыном (мужиками), простыми и работящими. Вечером беседовал всё так же хорошо.

   1 Апреля. Сп. 89. Также рано. Написал 4-й акт очень плохо. И после обеда пришел переписчик с[ын] Д[ьякона]. Я диктовал ему и писал письма двум спрашивающим Верам и Соне. Кажется, писал, как уме[л] для добра. Напрасно прочел Ур[усову]. Болел живот два раза, но слабо. Вечером читал Ур[усову] комедию, он хохотал и мне показалось сносно. Лег поздно и спал долго.

   2 Апреля. Сп. 89. Ур[усов] у обедни. Я напился кофе и усердно опять перерабатывал об искусстве. Кажется, лучше. Теперь 3-й час, юноша переписывает, а я хочу кончить переделку конца.

   Диктовал и кончил, прочел Ур[усову]. Лучше. Никуда не вы­ходил. Лег раньше.

   3 Апр. Сп. 89. Рано. Хотел писать новое, но перечел только все начала и остановился на Крейц[еровой] сонате. На тэму не могу писать. Поработал снег, обедали, вздремнул и пошел в Зубцево, смотрел необыкновенный разлив на мельнице. Что-то скучнее с Ур[усовым], как будто недоброжелательство. Помилуй Бог. Да, письма получил. Опять от С[они] грустное. Но мне очень хорошо, когда удается предать себя воле Бога, не предать себя, а ничего не желать, а быть готовым с радостью на всё, что хочет со мной делать. То, что дал [?] Отец.

   Читал Ньютон[а] о соединении церквей. Пока будут говорить о церкв[ах] и их соединении, соединения не будет; главное, надо быть серьезным и правдивым в деле веры, т. е. в деле объяс­нения смысла жизни и потому направления ее; а будут люди серьезны и правдивы, не будут говорить о причастиях, троицах и церквах, и все соединятся. О, кабы только они отбросили все суеверия, весь этот cant (1) об искуплении и инкарнации, божестве Хр[иста] и тому подобное! Есть наша жизнь всех одинакая - мудреная и бедственная и как бы таинственная, и вот есть объяснение этой жизни Христом. Возьмем с благодарностью это

  

  - [ханжеский язык]

  

   объяснение и будем стараться еще дальше, лучше, точнее уяснять себе наше дело жизни. А то эти люди, да и большинство (коль не все) христиан, берут учение Христа со всем суеверным баластом веков, и оно выходит не объяс­нение, а затемнение жизни; и хотят в этом мраке согласиться. Ищите света и больше ничего, и согласие и единение будет. Ложусь спать.

   Если жив буду 4 Aп. Cп. 89. Встал рано. Начал Крейцерову сонату поправлять. После обеда пошел на шоссе. Далеко. Всё робею один в новом месте. Возвращаясь, остановился на мосту и долго смотрел. Дурно. С Ур[усовым] приятно. Читал Щедрина. И хорошо, да старо, нового нет. - Мне точно жалко его, жалко пропавшую силу.

   5 Aп. Cп. 89. Встал в 7. Очень много и не дурно писал Кр[ейцерову] сон[ату]. Пошел в Владимирскую губ. через лес, через овраги по кладкам и жутко было, но не так, как прежде. Та же земля и тот же Бог в лесу и в постели, а жутко. В Ново­селках милая грамотная девочка и мальчики читали. - Испор­ченный вином мужик с перехватом. Потом Швейцария. Мамачиха мельница, заробел идти по кладкам. Потом славная семья в Охотине и мальчик милый. Потом снег и поход в Еремино и оттуда опять с мальчиками через огромный лес в Ратово и уста­лый пришел домой в 8. Поел и вот у постели. Второй день не ем сахара, масла и белого хлеба. И очень хорошо.

   6 Aп. 89. Cп. Коли буду жив.

   [6 апреля.] Да, Ур[усов] прекрасно объяснил свое понятие о любви. Любовь не чувство, а лицо. Это ли