Толстой Лев Николаевич - Том 50, Дневники и записные книжки 1888-1889, Полное собрание сочинений

дело, к[оторое] считаешь добрым, испытываешь стра­дание враждебности или заставляешь других испытывать враж­дебность к себе, тотчас остановись: значит ты не умеешь еще делать то дело, за к[оторое] взялся. Больно физически или ду­ховно враждебно - остановись делать и, с одной стороны, учись делать без боли, с другой устрани то, от чего больно. (1) (2-е думал: Удивляешься, что человек не видит очевидного требования разума, а забываешь, что человек не возрожденный видит прежде всего свою плотскую жизнь, свою особенную жизнь с ее приятностями и мыслит только о том, как сделать эту жизнь более приятною: о другом мыслить не может, и ты вдруг тре­буешь, чтобы он мыслил независимо от своих выгод. (Не вышло.)) Вчера получил письмо Дунаев[а], плохое, ненатуральное, и прекрасное Черткова. Читал эстетику Шопенгауэра: что за легкомысленность и неясность. Мне же, ходя за грибами (я про­водил своих гостей к Булыг[ину] и сам целое утро ходил за грибами), пришло в голову, что искусство есть одно из орудий выражения (через не подражание таких же чувств, как зевотой) нового содержания. Пустое же искусство нашего времени есть вызывание таких же чувств, как и испытываемые художни­ком, не для того, чтобы выразить что-нибудь, а просто так: как Петрушка читал книгу для процесса чтения.

   За обедом пришел Ругин. Рассказывал про общину и теорию Алехина о людоедстве, что христианину прежде всего надо перестать людей есть. Правда, и спасибо ему, что он напоминает и показывает, как это трудно, но все-таки это не цель, а последствие. Если в любви всё сделаешь, будет наверн[ое] и чистота в экономическом отношении, есл[и] же и достигнешь чистоты только в экономическом отно[шении], то может не быть вовсе главного, любви. Правда, что в деле любви можно врать себе и другим, в чистоте же экономической жизн[и] нельзя. И потому-то достигать ее так важно. Ложусь, 12-й час. Помоги мне, Отец.

   15 Авг. 89. Я. П. Встал в 8, пошел купаться. Думал об Алехи[нской] общин[е] и письме к нему. Говорил вчера с Машей

  

   (1) Следующий текст до конца абзаца перечеркнут поперечной чертой.

  

   и Ругиным о том, что надо решать: идти ли? - потом писал, поправляя Кр[ейцерову] Сон[ату], очень хорошо. Пришли юноши. Пригласил их косить. Косили овес. После обеда гово­рил с юношами. И мне скучно и тяжело.

   16 Авг. 89. Я. П. Целый день ничего не делал, если не счи­тать чтение Шопенгауера об искусстве. Что за легкомыслие и дребедень. Но правду сказал мне кто-то, что царствующая эсте­тическая теория - его. -

   Ходил за грибами, обедали вместе. Я очень опустился. Дурного не делал.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   17 А. 89. Я. П. Приехали Менгдены. Дождь. Я опять ничего не делаю. Хохл[ов] и Руг[ин] ушли к Булыгину. - Читал Шоп[енгауера] и Таис. Шахматы.

   18 Авг. Я. П. 89. Думал о военной службе, я обязан писать об этом. М[енгдены] уехали. Я ничего не сказал им. Отрицатель­но дурно, но я счастлив уж тем, что положительно дурного нет. Ходил один за грибами. Молился. Хорошо б[ыло] на душе.

   19 Авг. Съездил посмотреть посев и после завтрака пошли с Золотар[евым] подсевать. Очень устал. Дома Соф[ья] Фомин[ишна] сумашедшая. С ней трудно б[ыло]. Не мог не смеяться. Вечером пел и умилил меня Зол[отарев]. Прекрасный голос. Притом еще Керны.

   Вернулись Хохл[ов] и Ругин и милый Булыгин. Я его люблю. Поздно лег. Дурно, дурно спал. Письмо из Америки от сциен­тиста Дэвиса. Думал к Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Блудник есть не ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница. Можно воздерживаться, но пьяница - пьяница и блудник - блудник, при первом послаблении внимания - падет. Я блудник.

   20 Авг. Я. П. 89. Сошел вниз, 4 юноши и Ник. Ник. Ге-старший. Радость больша[я], целый день пробыли вместе все ш[естер]о. Много хорошо, на пользу юношам, говори[ли]. Вечером юноши уехали, и я рад, что хорош[о], Бог даст, что я им б[ыл] не вреден. Хорошо.

   21 Авг. Утром в постели думал: бесконечность пространства и времени кажутся и непонятными и заключающими в себе противоречие, когда они, бесконечность пространства и вре­мени, думаются сами по себе, независимо от жизни своей и ее смысла и цели. Но стоит понять жизнь и ее смысл - совер­шенствование или приближения к благу и тогда бесконечность пространства и времени не только не непонятны, не противуречивы, но эта бесконечность есть необходимое условие, или скорее последствие смысла жизни. Какое ж могло бы быть совершенствование или приближение к благу, если бы время и пространство были бы ограничены?

   Обедал и после писал письма, 6 - Чертк[овым], Бирю[кову], Свешн[иковой], Алексееву] (Читу), Гроту и еще кому-то. Лег поздно.

   22 А. Я. П. 89. Встал в 9-м. После кофе сел писать, пришел Дужкин еврей. Очень умный и хороший, но мне помешали, может быть. Думал: я жалею, что не дописываю, а может быть это-то и нужно, только бы все силы уходили на служение. Подошел к окну Маши. Николай Николаевич с девочками разговаривает о Леве - грустно. Да: Об искусстве, 1) Труды лю­дей, занятия, приписывающие себе важность под знаменем деятельностей научной и художественной, загромождают мир. Требования к людям предъявляются огромные, и деятельность граничит часто с безумием и развратом: (по науке) классицизм, реализм, дарвинизм, гипнотизм, бактерии, (по искусству) раз­вратные картины, статуи, театры, балеты, романсы, песни и др. Оперы Вагнера. Необходимо разобраться и проверить справедли­вость требований уважения к себе людей, занятых этими деятельностями. Какое объяснение этих деятельностей? Наука движет вперед человечество, содействует его благу. Искусство приводит в сознание человечество его самого. Такое обычное всеобщее. Найти его можно не в писаниях эстетиков, а в общественном мнении. Это совершенно не справедливо по отношению к науке теперешней: благо матерьяльное - опытом, а не теорией, благо же духовной жизни - почти отрицается. Приведение же в созна­ние совсем не нужно. - Что ж, неужели всё это вздор и обман? Сравнение с церковью. Молебен Каз[анской] Б[ожьей] мат[ери] в христианской церкви. Неужели всё христианство от этого вздор? Нет, но дегенерация, отклонение, извраще[ние]. Точно то же и с наукой и искусством. Посмотрим же, что это. Это передача людь[ми] друг другу своего внутреннего содержа­ния. Передача внутреннего содержания для единен[ия] есть самое важное и святое. В передаче важно передача доброго - признак ведущего к единению. Разделения на науку и искусство в действительности нет, есть два рода передачи.

   Характер первого рода есть логический довод, второго рода есть воздействие на свойство подражания (зевота).

   Теперь передача тем или другим способом нужного для еди­нения есть важное дело и передача эта совершается только при соблюдении 3-х условий, чтобы было ново, было хорошо ясно и было правдиво. Так оно всегда и было и будет. Всегда это было делом религии; но всем злоупотребляют, и вот является пере­дача не важного и нужного, а только нового красивого и правди­вого, и вот являются псевдо наука и псевдо искусство, в области к[оторых] является и прямо ложная наука и ложно[е] иск[усство], не соблюдающее даже 3-х условий. - Не ново или не ясно (красиво) или не правдиво. Но бывают и соблюдающие все три, но не передающие важного - софисты в науке и софисты или скоре[е] эстеты в искусстве, является в избыточествующих классах забава псевдо наукой и псевдо искусством. Наука для науки, иск[усство] для иск[усства]. Чтение Петрушки Гоголя для процесса чтения. И догмат о том, что всякое открытие науки на что-нибудь да пригодится и всякое проявление худо­жества что-то производит хорошее. Подстраиваются теории. Теория Шопенг[ауера] и Конта для наук. (?) (1)

   Как же должно быть? Передавать важно и тем и другим спо­собом только то, что содействует истинному благу, ведет к еди­нению, и то важно. Баловать же как Петрушка книгой для процесса чтения и знаниями не зная зачем, а также искусством - вредно и гадк[о]. Dixi. (2)

   Медицина это учение о том, что может быть помогает. Для того, чтобы выучиться этому, надо выучиться многому тому, что может быть есть, и на это изучение посвятить года. Когда же потратишь на это года, уже не скажешь, что это вздор. Нет

  

   (1) Знак вопроса в подлиннике.

   (2) [Я сказал.]

  

   более фантастической и мошеннической науки. Писал письма Потехину, Боборык[ину] и Алехину. Вечером С[оня] говорила с Николаем Николаевичем о Поше и Маше и о жизни, как всегда. Ей нужно не уверить других, а в противность доводам собеседника уверить себя, только себя, что она права. Когда знаешь и ясно видишь это, как спорить? Потом заболел Ваня ложным крупом. Как она б[ыла] ужасно жалка! На нем, в нем вся жизнь ее, добрая жизнь. И она отдалила от себя возмож­ность всякой другой доброй жизни (с малышами уже не то - сомнительно) и потому ей так страшно. Образец дамских разговоров: Говорил я о неправильности того, что обществ[енное] мнение одобряет сильное горе по детям. Не понимают. Говорят: как же вы хотите, чтобы противиться естественному чувству горя. Я говорю: на войне естественно бояться, а т[ак] к[ак] бояться считается стыдным, то люди и не боятся, вот чего я желал бы, такого же общественного мнения относительно детей. "Нет, говорит Менщикова, как же не жалеть, хотя бы и на войне убьют сына - все-таки жалко". И так большей частью мы спорим с дамами и с молодыми людьми. Они просто не понимают, хуже чем не понимают - не понимают, воображая и делая вид, что понимают. - Лег во 2-м часу и вставал ночью.

   23 А. Я. П. 1889. Встал в 8. Поговорил с Ге. Но так как не выспался, не мог писать, а только читал, думал и записывал. Физически же не хочу работать: слаб и всё болит. Эпиграф к Кр[ейцеровой] Сон[ате] Мф. V. с 28 по 30. Глядишь на женщину, как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебн[ого] труда, совокупление имеет цель вне личного наслаждения, помощники, продолжатели, но при избытке - один разврат.

  

   Дужкин (1) еврей. Не верю. Похож на Файнер[мана]. Больше ради славы людской, чем Божией. Но умен и хорош. Ходили на Грумант. К больному малому. Гадко, что мне это приятно б[ыло] при Д[ужкине]. Но исправляюсь - лучше. Слабость большая. Вечером разговор пустой. За обедом не выдержал,

  

   (1) Абзац редактора.

  

   когда С[оня] стала сравнивать меня с привередничеств[ом] ее отца о пище. - Вспомнил, что надо держаться, но не вспомнил, что надо себя воспитывать.

   24 А. 89. Я. П. То же состояние. Немного писал. Пошел молотить. Приятно. У К[узминских] ссора. Мне очень жалко их. Николай Николаевич рассуждал с ними обо мне. Из разговора с Т[аней] выяснилось: Есть по отношению веры три рода людей: 1) те, у к[оторых] совесть не говорит, главное, не тревожит. Они знают, что считается хорошим и дурным, но могут спокойно делать дурное. Это невинные. (Впрочем, все к невинные); 2) это те, к[оторых] совесть тревожит, мучит, и им надо что-нибудь сделать, чтобы успокоить ее. И вот они делают то, что советуют духовные врачи - жертвы, молитвы, покая­ние и вера, fides, доверие в то, что говорят.-Это сумашедшие и 3) те, у к[оторых] совесть требует дела, перемены жизни, приближения к тому, что указывает разумная любовь. Это разумные.

   25 А. Я. П. 89. Лева болен. Я ездил в Грумы. Малому луч­ше. Хотел писать - слабость, задремал. Написал письмо Ур[усову] и Пастухову.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Ходил за грибами, встретил девочек. Очень радостно было. Вечер читал и бесед[овал] о ссоре Кузм[инских]. Мне их очень жаль. Думал: Так же, как я в заповеди: люби Бога твоего в[сем] сердц[ем] и т. д. и ближн[его] и т. д., видел прежде неестест­венное преувеличение в требовании любви к Богу, как и в запо­веди - любитъ ненавидяш[их] и т. д. я видел преувеличение, почти риторику, и как увидал теперь,что вся сила любви к Богу и что эта заповедь есть только выражение самого несомненного и ясного, так и требование любви к ненавидящим я понял теперь, как самое ясно[е] и несомненное. В самом деле, другой любви нет и не может быть, п[отому] ч[то] привязанность, дорожение теми, к[оторые] полезн[ы], приятны, утешительны мне, никак не есть любовь, а нечто другое. "То же делают и язычники". То же делают и собаки. Приезжал доктор. Мне легко со всеми стало.

   26 Ав. 89. Я. П. Встал поздно. Писал мало. Всё не могу кон­чить. Слаб. Поехал в Ясен[ки], письма от Орф[ано], и юноши об Евангелии. Получил неприятную телеграмму от Абрамовой. Я запутываюсь в этих обещаниях, п[отому] ч[то] не вполне чист. Меня как будто забавляет это беганье за мной и желание по­ставить. На все такого рода предложения надо твердо молчать. А впрочем надо всё делать так, чтобы не б[ыло] отчаяния. От Черткова письма. Он пишет, что мысль о смерти останавливает энергию всякой деятельности. Он не поверил, не усвоил себе со­знания о том, что я совершенствующееся орудие, орган божества. В плотском мире орган совершенствуется, а потом разрушается, изнашивается, а в духовном нет разрушения. Все мы с годами делаемся божественнее. Смерть может быть только переход из одного органа в другой. И потому мысль о смерти не прекращает интерес, энергию совершенствования. Думал ночью почти во сне 1) о том, что я прежде был, и слова Христа: "от начала сущий, как и говорю вам" и "прежде чем б[ыл] Авр[аам], Я есмь", гово­рят только это. 2) То, что Бог делает то, что делает, только через свои органы. Такие органы мы - разумные существа. И как я могу перемещать предметы только руками, так и Б[ог] может творить разумное только разумными существами, нами. Сказать, что Бог может делать разумное и без разумн[ых] существ, всё рав[но], что сказать, что я могу работать поле без рук. Теперь 9 часов. Иду наверх. Утром видел Александра Михайловича и не поговорил с ним, чтоб утешить. Получил письмо от Орф[ано] и написал ему и Страх[ову].

   27 А. 89. Я. П. Спал дурно. Виноват сам. Читал вчера присланную Американскую газету Dawn и Nationalist, обе газеты христианского социализма. Программа: национали­зация промышленности и установление братства человече­ства. Програм[ма] Nationalist'a. Замена принципа борьбы соревнования и индивидуализма артельностью и установле­ние сыновности Богу и братства людей, программа (вкратце) Dawn'a. Всё это прекрасно. Но средства, предлагаемые ими для этого, не определенны, неясны и не могут быть иными. Они предлагают проповедь всех родов и приложение к торго­вым делам и к жизни принципа братства, а не борьбы соревно­вания. Но как прилагать эти принципы в мире борьбы? Если жизнь каждого основана теперь на борьбе с другими, то борь­ба эта ведется до конца со всеми, как мы и видим - борьба с ребенком, женщиной, заставляя их работать сверх сил. Как только нет этого, нет обеспеченности. Другой поборет меня, и я погибну. - Как же прилагать в этом мире? Одно средство - отдавать себя и всю жиз[нь] свою. Не противиться злу, а гибнуть самому во имя истины. Вот это-то не договариваемся. Хоте­лось бы написать это им. Вечер провел всё так же, как и все дни.

   28 Ав. 89. Я. П. Встал рано и сейчас же сел за работу и часа 4 писал Кр[ейцерову] Сон[ату]. Кончил. Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен - не то. Вечером приехал Миташа. Жалкий, что-то путается с тотализатором. Каждый вечер я раздражен, особенно Лева: наглость и глупость. Письмо от Сережи, о Париже. Да, из сыновей Илья, Серг[ей], Лев. Вчера Соня тронула меня. Рассуждая, как она любит Ван[ичку] за сходство его со мной, она сказала: да, я очень тебя любила, только ничего из этого не вышло. Вчера получил письмо от Черт[кова]. Он жалуется, что в виду смерти отпадает энергия жизни. Отвечая ему о том, что это невозможно, если понимать, что мы орудия божий, нужные ему и работающие дело Божие и сами растущие. Лег позд[но]. Кузм[инские] помирились.

   29 Ав. 89. Я. П. Встал рано, не выспавшись. Немного попра­вил до завтрака. После завтрака пошел за рыжиками, ходил целый день и думал: 1) Инстинкт половой это стремление, если не исполнить весь закон, то обеспечить возможность его испол­нения. Истинность этого подтверждается и на отдельных ли­цах: чем больше человек приближается к исполнению закона, тем более он отвращается от половой страсти; и наоборот. 2) Обык­новенно думают (и я всегда думал, прикладывая это к себе), что можно служить Богу и быть полезным людям, только будучи здоровым. Неправда. Часто напротив. Христос больше всего послужил Богу и людям, будучи совсем умирающим - на кресте, когда он прощал убивающих его. То же может делать всякий человек больной. И нельзя сказать, какое состояние: здоровья или болезни более удобно для служения Б[огу] и людям. 3) Думал о том, что я вожусь с своим писаньем Кр[ейцеровой] Сон[аты] из за тщеславия; не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, не складным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании. 4) Сошлись за рыжиками в елочках и слышу Маша говорит сердито: "это отчаяние, их любимое занятие" и т. п. Это она об малышах, что они убивают лягушек. Я подумал, что надо ей сказать: не быть как Дужкин, как сестра милосердия на перевязочном пункте, не работающая, но охающая. И стал думать об этом для себя. Если я знаю несомненно, что мне хорошо и все придут, рано или поздно, туда, где я, и вижу, что люди идут прочь туда, где им дурно и будет хуже, как я могу сердиться на них? Одно, что я могу - жалеть. Научи меня, Отец, посту­пать, как ты: жалеть, делать и ждать. Пришел домой и то, что так ясно и радост[но] казалось в мыслях, оказалось трудно. Я прилег. С[оня] пришла и говорит: как мне скучно! Жалко ее, жалко. Теперь 9. Лег по[з]дно.

   30 Ав. Я. П. 89. Пошли с Ге к Булыгину. Хорошо прохо­дили. Там Бул[ыгин] читал письмо Брон[евского]. Отрицание общественного значения христианства, трения с миром, желание исполнить закон без усилия и страдания. Хр[истос] сказал напротив. Шли домой, чудесная лунная ночь. Думал мало; нельзя в общении. А больше люблю быть один. Но я не один, когда С[оня] со мною. Легли поздно, хотел дурно спать.

   31 А. Я. П. 89. Встал очень поздно, вялость мысли- читал Эртел[я] (1). Очень недурно. Но старо и ненужно. Взялся за сапоги после обеда. Ездил на Козловку. Вечером читал всем Кр[ейцерову] Сон[ату]. Подняло всех. Это очень нужно. Решил печатать в Неделе. Лева слушал и ему нужно.

   Нынче 1 С. Я. П. 89. Проснулся рано, несмотря на то, что поздно лег, рано проснулся и думал о Леве, о том, что я грешу, не говоря ему, мое или скорее их несчастие, что они все тугоузды, а я напротив, и мои движения они не чув­ствуют, а дергать не могу. - Думал: самое невыгодное (эко­номически, да и всячески) расположение людей такое, когда че­ловек работает для себя одного, защищает, обеспечивает себя

  

   (1) Зачеркнуто: и Д.

  

   одного. Я думаю, что если бы так б[ыло], если бы не б[ыло] групп, хоть семьи, где люди работают для других, то люди не могли бы жить. Самое выгодное устройство (экономические да и всякое) людей такое, при к[отором] каждый думал бы о благе всех и беззаветно отдавал бы себя служению этому благу. При таком настроении всех каждый получит наибольшую долю блага. Но этого стремления к благу всех нет в людях; напротив, каждый стремится к своему благу в ущерб другим, но это распо­ложение так невыгодно, что при этой борьбе тотчас же ослабе­вают мног[ие]. И вот по самой природе вещей делается то, что один покоряет других и заставляет их служить себе, и является сам[ый] невыгодн[ый] розничн[ый], а, отчасти, совокупный, более выгодный, труд людей. Но при этом совокуплении людей является неравенство и угнетение людей. И вот делаются людьми попытки уравнения (таковы попыт[ки] артели, общины) и осво­бождения людей (таково политическое право). Уравнение ведет всегда к невыгоде: в работе, чтобы быть равным в вознагра­ждении, самый лучший работник равняется с худшим, в пользова­нии предмета делятся так, чтобы ни [у] кого не было больше и лучше другого (дележ земли), и потому деление идет всё мельче и мельче и всем невыгоднее. Так что попытки уравнения, освобождения от угнетения, политические права ведут к боль­шему возбужден[ию] и нелада[м] и освобождения угнетенных остаются без успеха, а объединение, покорен[ие] всё большего и большего количества людей одному всё увеличивается. И чем больше совокупление труда, тем выгоднее труд, но тем поразительнее и возмутительнее неравенство. - Как же быть? Розничный труд невыгоден, совокупный выгоден, но неравен­ство и угнетение ужасны. Социалисты хотят устранить неравен­ство и угнетение тем, чтобы присвоить капитал народам, человечеству, так ч[то] совокупляющая единица сделается уже само человечество; но, во 1-х, не только человечество, но и народы еще не сознают необходимости этого, а до тех пор, пока это устройство не будет достоянием всего человечества , во 2-х, среди людей, стремящихся к своему благу, нет никакой возможности найти людей столь бескорыстных, кот[орые] бы управляли бы

  

   (1) Так в рукописи.

  

   капиталами человечества, не воспользовавшись своей властью, и опять не внесли бы в мир неравенство и угнетение. Так что человечество стоит неизбежно перед дилемой, или оказаться от движения вперед, достигаемого совокупностью труда, даже пойти назад, только бы не нарушить равенства и не допустить угнетения, или смело признать, что неравенство должно быть, а также и угнетение, что где дрова рубят, щепки летят, что должны быть жертвы, что борьба есть закон человечества. И та­кой взгляд усваивается и поддерживается одними людьми, но всё громче и громче слышится рядом с этим протест обделенных, стоны угнетенных и голоса возмущенных во имя идеала Христа или истины и добра, к[оторый] будто официально признается нашим миром. Да всякий ребенок [знает], что самое выгодное для всех б[ыло] бы то, чтоб каждый заботился об общем деле и потому был бы обеспечен, как член общего, но так как этого нет и невозможно влезть в душу каждого и приказать это, а угодить всем тоже невозможно или бесконечно долго, то остает­ся другое: продолжать содействовать совокупному труду, выте­кающему из покорения многих немногими и, вместе с тем, скрывать перед обделенными их неравенство с счастливыми, препятствовать их нападениям и помогать, благотворить угне­тенным. Так и делают, но совокупления капиталистически делаются всё больше и больше, неравенство и угнетение жесточе. А рядом с этим просветление общее и неравенство и жестокость угнетения очевиднее и для угнетенных и для угнетающих. Дальнейшее движение по этому пути становится невозможны[м], и мало думающие, до конца не думающие люди предлагают вооб­ражаемые заплатки, воспитание людей в сознании необходи­мости совокупления для большей выгоды. Это нелепо. Если цель большая выгода, то всякий получит ее для себя большую при капиталистическом устройстве и потому из эти[х] попыток ничего не выходит, кроме разговоров. - Наивыгоднейшее устройство всех получится не тогда, когда целью каждого будет стоять выгода, земное благо, оно получится только тогда, когда целью каждого будет стоять благо независимое от земного, когда каждый от сердца скажет: блаженны нищие, блаженны плачущие, гонимые. Только тогда, когда каждый не будет искать блага земного, когда будет искать духовного, всегда совпадающего с жертвой, проверяемого жертвой, только тогда получится наибольшее благо всех. - И в самом деле, хоть простой пример: живут люди; если все аккуратны, убирают, чистят за собой, то каждому нужно мало труда, чтобы соблю­дать общую чистоту; но все привыкли к тому, что за ними убирают и чистят. Что ж надо делать тому, кто хочет, чтобы было чисто? Ему надо работать за всех, быть совсем в грязи. (1) Если же он не будет делать этого и будет работать только за себя, он не достигнет своей цели. Разу­меется, легче было бы велеть им всем. Да некому велеть. Остается одно - делать самому за других. В самом деле, в мире, в к[отором] все живут для себя, начать жить для других немнож­ко нельзя, надо отдать всего себя. И этого самого и требует со­весть, та, к[оторая] освящена Христом. После уясню лучше. Теперь не совсем ясно. -

   Не помню, что делал днем. Вечером читал Н[иколаю] Н[иколаевичу] и Леве, (к[оторый] уезжает завтра, Кр[ейцерову] Сон[ату]. На всех и больше всего на меня произвело боль­шое впечатление: всё это очень важно и нужно. Расстроил себе) Очень взволновало, лег в 2.

  

  

  

  

  

  

  

  

   Это было уже записано. А толь[ко]

   2 С. 1889. Я. П. Встал поздно, писал в книжечку мани­фест, и написал кое-что, но нельзя начинать с общего, а надо с частного случая. Хоть начать с необходимости вина на войне. Попытаюсь. Хотел работать, не нашел топора. Обедал у Кузм[инских]. Пришли кадеты юноши. Я не стал говорить с ними, только Ге говорил без меня. Потом он рассказывал, что Кир[иаков] сказал ему, что он не только убьет врага, но и того, кто не будет убивать. Страшный тип красивого, тупого, готового, решительного, надушенного злодея. Вечером при самом невинном разговоре С[оня] вдруг вышла из себя. Очень жалко ее и мне радостно, что я вижу одну свою вину. Легли позд[но].

   2 С. Я. П. 89. (Второй раз 2 Сентября]. Я ошибся где-то). Встал в 4. С[оня] опять в волнении. Я, слава Бог[у], не забывал Его. Поехали с Ге и Таней. Простились, дошли

  

   (1) Зачеркнуто: до тех пор пока другие не возьмутся за то же. -

  

   с Т[аней] хорошо до дяди С[ережи]. Я б[ыл] целый день, как шальной, и потому недостаточно внимат[елен] к Б[огу] в разговора[х] с Сер[ежей] и Маш[енькой] сестрой. Лег рано и нынче 3-го С. 89. Пир[огово]. Встал в 8. Здоро[в] и бодр и вот записал.

   Ходил по полям смотреть то. что так интересует его. Обедали. До обеда немного б[ыло] поспорил, воздержал­ся, но все-таки далеко не делал того, что надо - отчаявался, не делал, жалея и не беспокоясь. Пьянство папирос поразительно. Как нужно не видать, так поднимается дым и наполняет всю комнату. Еще в Сер[еже] поразительна и ужасна ирония, насмешка, смешное представление. Да, это орудие зла и его никогда (как насилие) употреблять не надо. Я начинаю видеть это, хотя еще не чувствую. Лег позднее.

   Нынче 4 Сент. 89. Пирогово, проснулся раньше и вот записал, надо ехать. Помоги Б[ог] до отъезда хорошо вести себя - не отчаиваться, а делать любя и ждать, не тревожась. Сер[ежа] вчера особенно закурил и раздражился, читая Dawn: всё давно извест[но]. Хотят решать то, чего я не беру на себя. Хотел запи­сать спор с Маш[енькой] (1). Это нужно. Этого никогда не изоб­ражал верно в художественных произведениях. Напр[имер]: Я (в ответ на то что Диоген презренный человек, п[отому] что ходил голый). Хр[истос] тоже проповедывал бедность. Она. Нет. Он сказал: если хочешь быть совершен. Я пытаюсь сказать, что Он сказал: оставь дома, поля, жену и дет[ей]. Она не дает говорить, продолжает: Хр[истос] сказал: если хочешь бы[ть] соверш[ен], а не то, что каждому; а то как бы б[ыли] семьи. И амплифицирует до бесконечности, я хочу сказать и говорю: да я понял, дай мне сказать. Она. Да, я знаю, ты привык всегда один говорить, чтоб тоб[ой] восхищал[ись]. Я. Да нет. Она. Ну хорошо, я замолчу, и уходит. Потом идет речь о браке. Я. Он сказал: кто хочет вместить... Она. Так не будет семьи.

  

   (1) Над строкой рукой С. А. Толстой вставлено: сестрой.

   (2) Зачеркнуто: идеал

  

   Напротив, честная семья воспитывает, делает добро, опять ам­плификация. Я (выждав) хочу сказать, что (1) закон - полное целомудрие и хочу привести примеры девушки. "Если она посвяти[т] себя Б[огу] ..." Она (перебивая). Это другое дело, и я согласна. Посвятить себя Б[огу], монастыр[ю], и опять ампли­фикация о том, что я не говорил. Я. Да я еще не сказал. Она. Разве я не понимаю? Я. Нет, ты не понял[а]. Она. Ты один понимаешь. Все глупы.

   Да, да, ирония скверное орудие, его жалко бросать, но оно скверно, как насилие.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   [4 сентября. Ясная Поляна.] В это же утро, как я и ожидал, я стал говорить Сереже о том, что он раздражителен, что я, кроме любви, ничего к нему не имею, и он огорчает меня, и всё это говорил я дурно, с слезами в голосе и жалея себя, следоват[ельно], без истинной доброты. Поехали. Дорогой они все смотрели на копны в поле. Это и пшенпца поразительно. Он купил дурную пшеницу и посеял, а хорошую отказал. Теперь он занят (это занимает его время) тем, чтобы доказывать себе, особенно в присутствии других, что он не ошибся. То же делается беспрестанно ошибающимися - церковники. Дома С[оня] бранит Ге за то, что она б[ыла] с ним нехорош[а]. Письмо от Чертк[ова] хорошее. Она очень больна. Поздно лег.

   5 С. Я. П. 89. Ничего не писал. Работал, пилил де­ревья, большое и с Севасть[яном]. Простудился, насморк. Лег поздно.

   6 С. Я. П. 89. Встал поздно. Приехали Аннен[кова] и Мед­ведев. Мне б[ыло] неловко от того, что хотел показать им лю­бовь, а нездоров - сильнейший грип. Всё лежал. Иду обедать.

   Ничего интересного. Тяжело с гостями. Юноша М[едведев] едва ли тронулся. Лег поздно. Приехала Мамонова. Зачем она до есть?

   7 С. Я. П. 89. Встал рано. Убрался. Хотел писать об искус­стве, только обдумал. Перечел написанное о предстоящем экономич[еском], общественно политическом перевороте. Читал это по случаю письма, показанного Анненковой о "Божьем Деле", существующем в Варшаве. Цель Б[ожьего] Д[ела]

  

   (1) Зачеркнуто: идеал

  

   ввести в жизнь людей христианство, бывшее до сей поры только в словах. Прекрасно вступление, но вдруг говорится о войнах, к[оторые] следует весты только в защит[у] Б[ожьего] Д[ела]. Войны для Б[ожьего] Д[ела]! Письмо же особы, к[оторая] ппшет об этом, полно чепухи об искуплении и благодати. - Третьего дня Вер[очка] прекрасно по своей откровенности говорила о том, что для нее жизнь только тогда, когда она кокет­ничает с мужчиной. Все они, бедные, так. Пока нет жизни в са­мой, есть потребность передать эту жизнь другому. - Вчера Соня читала вслух Кр[ейцерову] Сон[ату], и Таня сделала вер­ные замечания: 1) что ее не жалко, 2) что она не будет раскаи­ваться и просить о прощеньи. - Ее грех так мал в сравнении с казнью. Думал всё о том же, почему осуществление Царства Б[ожия] на земле никак не может совершиться ни путем того правительственного насилия, к[оторое] теперь существует, ни путем революции и правительственного социализма, ни тем путем, к[оторый] проповедуют евангельские социалисты, путем проповеди и постепенного сознания людей, что так выгоднее. Пока цель людей есть благо личной жизни, ни один человек не может остановиться в стремлении к своему благу на том, что справедливо, на требованиях от людей, таких, при кот[орых] всем бы было хорошо. Ни один человек не может этого сделать, во 1-х, п[отому], ч[то] невозможно найти ту точку в этих требованиях, к[оторая] бы была вполне справедливою, человек всегда преувеличит свои требования; а, во 2-х, и, главнее, п[отому], ч[то] если бы и можно было найти меру справедливых требований, человеку нельзя заявить только требования того, что справедливо; он никогда не получит этого, а без сравнения меньше, п[отому] ч[то] требования других людей вокруг него определяются не справедливостью, а наиболь­шей личной выгодой, так что очевидно в действительности спра­ведливое пользование благами мира получится для каждого отдельного лица скорее соревнованием и борьбою, как оно и есть в нашем мире, чем справедливыми требованиями. И по­тому для достижения справедливости при стремлении людей к личному благу нужно, чтобы были такие люди, к[оторые] сумели бы установить ту меру мирских благ, к[оторая] спра­ведливо может доставаться на долю каждого, и такие люди, которые] бы имели власть помешать людям пользоваться боль­шим, чем то, что им следует по справедливости. Люди, бравшие на себя эти оба дела, всегда были и теперь есть между людьми - это правители, но до сих пор, ни в монархиях, ни в республи­ках, не б[ыло] таких, к[оторые], определяя меру благ и распре­деляя их между людьми, не нарушали бы этой меры для себя и для своих помощников и тем не уничтожали бы того дела, к[оторое] они призваны и берутся делать. Так что это средство признано уж всеми неудовлетворительным. И вот некоторые люди говорят, что надо уничтожить этих правителей и основать другого рода правительство, ведающее преимущественно эко­номические дела, к[оторое], признав все капиталы и земли об­щим достоянием, управляло бы работой людей и распределяло бы им блага мирские соответственно их работе, или их потреб­ностям, как говорят другие. Попытки этого устройства дела­лись до спх пор без успеха. Но и без испытания такого устрой­ства можно смело сказать, что при стремлении людей к личному благу устройство такое не может осуществиться, п[отому] ч[то] те люди, очень много людей, к[оторые] будут заводывать экономическими распорядками, будут люди с стремлениями к личному благу и будут иметь дело с таки[ми] же людьми и потому неизбежно в устройстве и поддержании нового экономического склада будут преследовать свои личные выгоды так же, как и прежние правители, и тем будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких лю­дей - мудры[х] и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если же бы все люди были мудрые и святые, то не нужно бы было никакого устройства. Так что неисполнимость того, что проповедуют революционеры социалис[ты], чувствуется всеми, даже ими сами[ми], и потому отжило свой век и не имеет успеха. И вот является 3-е учение евангельского социализма, к[оторое] проповедует проповедь воздействия на сознание. Но успех этого учения очевидно воз­можен только тогда, когда все люди будут иметь одинаковое ясное сознание выгоды общности труда и когда сознание это будет у всех единовременно. Но так как очевидно ни того ни другого не может быть, то и экономического устройства, осно­ванного не на соревновании и борьбе, а на общности интересов не может быть установлено. (1) И потому лучшего экономического устройства, чем теперешн[ее], не может быть, пока цель людей есть личное благо.

   Заблуждение тех, к[оторые] проповедуют еванг[ельский] социализм, состоит в том, что из евангельского учения они берут только тот практический вывод общего блага, к[оторое] есть не цель, указываемая Евангелием, но только поверка верности пути. Евангелие учит пути жизни и при шествии по этому пути оказывается, что достигается земное благополучие. Оно достигается, это правда, но оно не есть цель. И если бы цель учения евангельского ограничивалась достижение[м] земного благополучия, то земно[е] благополучие и не достигалось бы. Цель выше или дальше, цель учения совсем незави­симая от мирских благ, цель есть спасение души, т. е. того божественного начала, к[оторое] вложено в человеке. Спа­сение это достигается отречением от личной жизни и пото­му от мирских благ и стремление[м] к благу ближнего - любовь.

   И только при этом стремлении достигается попутно наивысшее благо всех на земле - Ц[арство] Б[ожие]. При стремлении к личному благу не достигается ни личное благо, ни общ[ее]. При стремлении к самоотречению достигается и личное, и общее. - (Дальше не могу, но постараюсь еще уяснить.) Пора пойти попилить, 4 часа.

   Пилил. За обедом пил квас и заболел животом. Всю ночь болел, не спал.

   8 С. Я. П. 89. С[оня] больна горлом, и я очень слаб. Целый день читаю Howels Silas. Недурно. Ничего путного не думал. Но не зол и, кажется, не грешу прот[ив] людей, так что можно и больному жить.

   Теперь 7-й час. Немного лучше. Пробыл тем же смирным больным до вечера. Спал лучше.

   9 С. Я. П. 89. Проснулся в 9. Проходя через гостиную, вижу незнакомого человека. Я не узнал. Это б[ыл] Буланже. Я б[ыл]

  

   (1) Исправлено из: устроено. Далее зачеркнуто: Такое же единовре­менное согласие всех немыслимо.

  

   рад ему, но не рад нарушению уединения, к[оторое] очень ра­достно мне. Он как будто мало подвинулся вперед, но жив. Читал лежа Silas. Всё боль и понос, но лучше. Говорил с Бул[анже]. Лег поздно.

   10 С. 89. Я. П. Встал в 10.... - Гораздо лучше. С особенной ясностью думал:

   Хозяин (это Бог) поручил свое именье рабам (это люди) и рабы умышленно или неумышленно приняли то, в чем завер­нуто б[ыло] именье (тело), за то, что поручено от хозяина, и берегли и преувеличивали эти оболочки именья, всё вещественное, а само именье (душу) или не увеличили (а не увеличив, уменьшили), или растратили. Хорошо сравнить с виноградни­ком. Хозяин поручил виноградник, и рабы, вообразив, что торканье самое важное, развели, укоренили кусты и деревья, и заглушили виноградные лозы. Совершенно это совершалось и совершается в мире, и освобождение от этого заблуждения проповедует Евангелие. Хорошо бы с этой стороны осветить Евангелие, соединить все места, говорящие об этом, начиная с М[ат]ф[ея] VI, 25. Душа больше пищи и одежды, и до притчи о талантах, о требовании увеличить данное, к[оторая] так определение говорит то же. И у М[ат]ф[ея] и у Луки. То же говорит и притча о неверном управителе, так ясно освещенная прибавле­нием слов о том, что нельзя служить двум господам. Угроза отрешения от должности есть угроза смерти. Сделка с должни­ками это деятельность для упрочения бессмертия или жизни истинной (двойная аналогия - прощайте должникам не только вашим, но и Божьим - грешникам). В конце только припутаны 10, 11, 12 стихи переписчиком, превратно понявшим притчу. Это же значение имеет и гость не в брачной одежде, опять непонимавшпм значение притчи переписчиком впутанный в притчу пира. Этот гость не в брачной одежде есть отдельная притча. Бог зовет в жизнь будущую - высшую, и вся жизнь здешняя есть или преумножения таланта или сделка с должниками, или приготовление себя к пиру, делание себя достойным той жизни. - Та же мысль в рабах прикащиках, ожидающих госпо­дина, и девах, ожидающих жениха. В этих притчах та же мысль высказывается с той стороны, что вся здешняя жизнь должна быть непрестанное приготовление к той жизни, что в этой жизни нет более важного дела, что все другие дела добрые и важные (дела милосердия, любви к ближнему) вытекают неиз­бежно из этого соблюдения и возращения данного Б[огом] таланта. От того и вся речь о девах, талантах кончается в 25-й гл. Мф. стихами с 31 по 45, в к[оторых] говорится о том внешнем выражении, проявлении, к[оторое] произойдет от соблю­дения и возращения жизни каждого человека в себе. Человек будет иметь целью только блюсти светильник, растить талант, последствия же этого будут те, что будут накормлены голодные, посещены больные и заключенные и т. п. и по этим внешним признакам можно будет узнать тех, к[оторые] исполнили волю Б[ога]. Да, только соблюдение светильника, ращение таланта, облачение себя в брачную одежду есть дело, вечно, радостно наполняющее жизнь. И какое страшное заблуждение ростить торканье, вместо лозы! то, что в таких огромных размерах творится в нашем мире.

   Удивительные русские мужицкие выражения: спасать душу, жить для души, помнить Бога, в себе Бога иметь и жить пo-Божьи. Весь закон. Теперь 3-й час. Читал в Р[усском] Б[огатстве] о Вагнер[е] для статьи об искус[стве].

   [14? сентября.] Пропустил 3 дня и спутаюсь, вероятно, запи­сывая. Кажется почти не ходил. И вечером читал.

   11 С. Я. П. 89. Всё еще нездоров. С утра писал вступление об искусстве - нехорошо. В ночь б[ыла] страшная буря. Ходил смотреть бурелом. Вечером не помню. Одно помню радо­стно, это то, что сознание жизни в возращении таланта сдела­лось моим. И беспрестанно вспоминаю это. И всякий раз радо­стно разрешается всякое затруднение. Как будто зацепит, растопырившись, и тотчас же опять примет настоящий размер и проходит везде не цепляясь. С[оня] [вымарано четыре слова] всё поговаривает о переезде в Москву, чего ей страшно хочется- нужно. Опять станет обидно, жалко потерять уединение, жалко детей - зацепит: вспомнишь о том, что мое дело - моя душа, и всё ясно и опять расцепилось и прошло. Занятие моей душой не значит, что я соглашусь ехать - нисколько - очень может быть, что это, напротив, заставит не ехать; но интерес перено­сится с того, что не в моей власти (по Эпиктету) и мне не нужна и не важно (по христианскому учению), на то, что мне нужно и важно и потому в моей власти.

   12 С. Я. П. 89. С утра думал о брате Сергее и его хозяйстве, вспоминал свое увлечение хозяйством, даже работой с жела­нием кончить; думал: всякое занятие делом, имеющим опреде­ленную цель, достижение этой внешней цели есть пьянство; пьянство в том смысле, что цель внешняя никак не может быть серьезной, заправдочной целью человека. Милионы, собствен­ность земли, камни, ленты, чины, даже ближе к человеку наря­ды, удобства, (1) не могут быть целью, строго говоря это пьянство, как всякие игры. Людям всем дано только одно дело: соб­людение своей души. Искание того Царства Б[ожия], к[оторое] внутри нас и остальное всё не приложится, а само вытечет из этого искания внутреннего Царства Б[ожия]. Это искание внутр[енного] Царства Б[ожия] должно быть одно целью, подстановка под эту цель другой временной цели, какая бы она ни была высокая, хоть бы установление Царства Б[ожия] на земле, не говоря уж об излечении всех болящих и т. п., есть самое искусное дело дьявола, т. е. заблуждения. Вопрос только может быть: достигнется ли всё нужное на земли, если жить только для спасения души? Испытайте и узнаете. Главное то, что и вопроса не может быть. Было бы лучше, если бы я мог двигать мускулами других людей и животных, как я хочу, но я не могу и потому всё внимание на себя. Очень, очень важно это. Надо думать об этом. Писал немного об искусстве - отступил немного от правила - поправлял из кокетства -авторского. За то писал только до тех пор, пока писалось. Приехала Соня и Рачинск[ая?]. Я пилил лес в источке, Севаст[ьян], Семен и Про[кофий]. Было хорошо. Вечером отдыхал, читал и проводил Таню. Приехал Лева. Лег поздно.

   13 С. Я. П. 89. Опять поправлял об искусстве. Очень мало писал. Пошел пилить с пьяным Константином, вел себя хо­рошо, строго, но любовно. Вчера еще начал шить сапоги. Вече­ром отдыхал. С трудом боролся с дьяволом, подавляя его

  

   (1) Зачеркнуто: охота

  

   искушение злобы на С[оню], к[оторая] враждебно страдальчески расположена. Успокаивает больше всего сознание того, что я должен поступить по Божьи так, как поступает Б[ог]. Он не сердится, не огорчается и не ослабевает, а всё тот же добрый, радостный и всемогущий. Таков должен быть и я. Написал Страхову и Майкову об языке эсперанто. Хорошее дело. Напи­сал Поше и от него получил письмо. Маша меня просила напи­сать ему. Она всё живая. Оживает