Толстой Лев Николаевич - Том 50, Дневники и записные книжки 1888-1889, Полное собрание сочинений

Маша Кузм[инская]. Я люблю и ее. Вечер шахматы и чтение.

   14 С. Я. П. 89. Опять писал об искусстве и опять нехорошо, пошел ходить, осмотреть поломки и за грибами. Ходил уныло. Возвращаясь уж стал оживать и думал: Жизнь в исполнении воли Бога. В чем эта воля Бога? Всё, что мы можем себе поста­вить целью, как волю Б[ога], всё недостаточно, не полно, всё только признак, но не сама воля Бога; так же как один частный работник не может понять всего дела предпринимателя. Как ни жалко, мелко это сравнение воли Б[ога], т. е. всего, с волей предпринимателя, но оно именно этой несоразмерностью тем более показывает невозможность человеку понять всю волю Б[ога]. Есть для нас признаки того, что мы делаем волю Б[ога], но самую волю Бога мы никогда не узнаем. По всем этим признакам мы можем узнавать то, что мы делаем волю Его; то же, в чем именно состоит Его воля, всегда останется для нас тайною. И так и должно быть. Не могло бы быть жизни - жиз­ни вечной, если бы цель, к к[оторой] мы стремим[ся], была по­нятная нам, следовательно конечная. Признаки же того, что живем мы по Его воле, а не против нее, даны нам самые несом­ненные, такие же или еще более несомненны[е], чем для лошади, к[оторую] возжи пускают идти только в одном направлении. Самый первый, главный, несомненный признак, к[оторым] мы так склонны пренебрегать, это отсутствие ощущения духовного страдания (как у лошади отсутствие ощущения боли от удил). Если испытываешь полную свободу ничем ненарушаемую, то живешь по воле Б[ога]. Другой признак, поверяющий первый, это не нарушение любви с людьми. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Б[ога]. Третий признак, опять поверяющий первый и поверяемый им, есть рост духовный. Если чувствуешь, что делаешься духовнее, побеждаешь животное, ты в воле Б[ога].

   Мы знаем, верно знаем, когда мы живем по воле Б[ога], но не знаем, не знаем мы самую волю Б[ога] и нам надо помнить, надо знать, что мы не знаем и не можем знать ее; а не выставлять себе цели внешние, отожествляя их с вол[ей] Божьего; как бы ни высоки казались нам эти цели, как напр[имер], поучение людей в истинах веры, установление на деле Царства Б[ожия] на земле, указание примера жизни по Божьи и мн[огое] др[угое]. Лошадь верно знает, что она идет по воле хозяина, когда и возжи не дергают ее, но она не знает воли хозяина и горе ей, если она вообразит, что знает эту волю. Хозяин воротит загру­женную кобылу с шоссе в грязь, заставляет ее войти в грязный, тесный от других лошадей двор. Кобыле кажется ясно, что воля хозяина в том, чтобы везти тяжесть по шоссе,и она везет ее, сво­рачиванье же в грязь двора и общение с др[угими] лошадьми - этого не может хотеть хозяин, по суждению кобылы, и кобыла упирается, и жалуется, и страдает. Она не знает, что хозяин сворачивает на двор и затем, чтобы сложить тяжесть на других лошадей и затем, что[бы] покормить лошадь, п[отому] ч[то] он жалеет ее, ожидая от нее приплода. Так и я сколько, сколько раз упирался, жаловался на судьбу, на те возжи, к[оторые] вели меня туда, куда вели, и страдал. А всё от того, что я себе представлял известное осуществление в мире воли Божьей. Вот я отдал свое именье, отказался от всякой роскоши и живу, своим примером указывая, как можно и должно жить по воле Бога. И вдруг меня воротят в сторону в грязь, тесноту. Я думаю, что дело Божье задерживаемся, нарушается от этого. А оно, может быть, этим-то и делается. И наверное делается, если налицо признаки того, что я живу по воле Б[ога]. Я ищу ближайших последствий и огорчаюсь, что не вижу их, а не знаю тех последствий в милион раз больших, к[оторые] достигаются этим обходом.

   Спал после обеда и долго сидел.

   15 С. Я. П. 89. Поздно встал. Опять об иск[усстве]. Опять мало и плохо. Пошел ходить. Читал о калмыках, о том, что им мало нужно, и они не мучают себя работой, как европейцы, при­учившие себя к тысячам прихотей и потом отдающие всю жизнь на удовлетворение их. Думал: Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение ее - радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь - ищи эту ошибку и исправляй. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием, и то и другое удовлетворяется тру­дом. Избегай труда для себя, мучительного тяжелого труда. Деятельность для другого не есть труд. Будьте как дети - радуйтесь всегда. Какое страшное заблуждение нашего мира, по к[оторому] работа, труд есть добродетель. Ни то ни другое, но скорее уж порок. Христос не трудился. Это надо разъяснить. Ходил в баню с И. А. (1) Он рассказывал свою историю. Он очень добрый.

   16 С. Я. П. 89. Во сне думал много. Просыпался и вспоминал. Всё забыл, а б[ыло] хорошее. Одно помню.

   Помню о камне: Камень не может сделаться вредным, даже не может сделаться неполезным. (Железо и всё не живое. Оно никому и ничему не делает вреда и оно не может отказаться от того, чтобы из него сделали, из камня жернов, из железа плуг. Но человек может быть вреден, может быть бесполезен. Вот это-то и страшно. Нельзя человеку быть ничего: он вреден уже тем, что он неполезен.) Пойду снесу топо[р]. Перечел Кр[ейцерову] Сон[ату]. Очень не понравилось и записал очень плохо пред­шествующее. -

   (Прославление, восхваление труда в роде восхваления поло­вого общения в единобрачии. Неестественно иметь многих жен и неестественно не работать и потому ни то ни другое не достоинство.)

   Снес топор. Обедал. После обеда опять за топором. Вечер уныло. Читали Неделю.

   17 С. Я. П. 89. Встал, с охотой взялся за работу, Кр[ейцерову] Сон[ату], пришел Алекс[ей] Жидков за лесо[м]. Пилил и рубил с ним. Только что вернулся и сел писать, пришли Булыгин и Бибиков. Опять речь о церкви. Биб[иков] всё пони­мает; стремится к бессознательной жизни; говорит, что женщина,

  

   (1) Можно прочесть: X

  

   с к[оторой] он сошелся, вывела его на путь главное своей энергией. Рассказывал еще, как он украл 100 дубцев и нисколь[ко] не считает грехом. Человека осудишь и нехорошо, чувствуешь, что гре[х], а тут ничего. Проводил их, а потом Л[еву] и Л[амбера?]. Ночью спал хорошо.

   18 С. Я. П. 89. Встал поздно, сел за работу, приехал американец Lee, помешал. Но я все-та[ки] занимался, потом пошел с ним ходить. Он серьезный человек - демократ. Я говорил ему, что для того, чтобы быть демократом, надо быть больше, чем демократ. Надо понять религиозное движение. Он понял. Досадно б[ыло] на беготню Фомича. После обеда проводил его. Учил Андр[юшу] арифметике. Вечер скучно без дела, 12-й час ложусь.

   19 С. Я. П. 89. Если буду жив.

   [19 сентября.] Жив, очень поздно встаю.Усердно писал, попра­влял Кр[ейцерову] С[онату]. До начала действия всё исправно, но потом не хорошо. Приехал сначала Илюша, потом опять Аме­риканец, спрашивал о том, как живут последователи. Я ходил с ним до Ясенков. Проводил его. Вечером [вымарана одна стро­ка] только что говорил Маше и т[ете] Т[ане] о том, как радостно переводить дело с суда человеческ[ого] на суд Божий и б[ыл] в молитвенном размягчен[ном] состоянии и тут вдруг это... Тяжело б[ыло] и я сдержался, но сделал хуже, пожаловался и себя пожалел; и поднялась такая злоба, что сделалось сердцебиение - болен сделался. Почти не спал.

   20 С. Я. П. 89. Поздно. Пришел Журавов. Мне в первую минуту б[ыло] неприятно, но потом разговорился с ним и узнал, что он доволен своей судьбой и написал недурную повесть о кликуше. Я говорил с ним о работе. Он сапожничает с братом. Да, работа сама для себя есть пьянство скверное. Писал мало. Спал. Вечером пошел в Ясенки, встретил брата Сер[ежу]. Хорошо с ним. Дома Давыдов. Скучно мне. И я падаю духом, не радуюсь. Помоги мне, Отец.

   21 С. Я. П. 89. Поздно. Ночью кошмар: сумашедшая, бес­нующаяся, к[оторую] держат сзади. Читал и писал немного. Окончательно решил переделать, не надо убийства. Пошел пилить с В. и мужиком Грумантск[им]. Маша хоро[ша]. Одна радует. Приехал Бестуж[ев] и Раевский. Зачем я им? После обеда, при них опять мучительный разговор о том, что "у ме[ня]" печатать. И опять я не могу жалеть слепого, а сержусь на него. Уехали Бест[ужев] и Раевс[кий]. Записал и посижу, читая.

   22 С. Я. П. 89. Если буду жив.

   [21 сентября.] Да, хочется умереть, виноват. Я б[ыл] в упадке духа главное от того, что как будто забыл свое дело жизни: спасти, блюсти душу. Сегодня 21 думал: славянофильство это любовь к народу, признание истины в его формах жизни. У нас это произошло от того, что благодаря Петру русское высшее сословие усвоило себе всё, что сделал запад, стало на тот путь, где видно, что идти дальше некуда, стало на эту точку зрения тогда, когда народ еще не вышел из старого республиканского склада жизни. И вот это высшее сословие видит, что не надо идти за ними, а надо попытаться удержать старые справедливые формы - созна­тельно.

   23 сентября. Был жив и 22. Встал бодр и весел. Даже ночью один сам с собой улыбался. Не брался за работу до отъезда Тани. Поработал, проводил и только что хотел сесть за работу, как пришел Пастухо[в] и Шамраевский. Пастухов поступил в учителя. Тож[е] и Долнер. Буткевич Андр[ей] едет в Москву. Получил хорошее письмо от Чертк[ова]. Я посадил их читать, а сам стал заниматься Кр[ейцеровой] Сон[атой], к[оторая] уж совсем не Кр[ейцерова] Сон[ата]. Всё клонит к тому, чтобы убийство б[ыло] просто из за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило. Потом пилил с молодыми людьми, обедал и по­шел провожать их к Туле. Приятно прошелся, встретил двух Маш и с ними весело приехали домой. Статьи Шекеров пре­красные две.

   23 С. 89. Я. П. Встал рано, сел за Кр[ейцерову] Сон[ату], мало сделал, полежал, пошел к Осипу и с ним и Севастьяном до обеда рубил деревья. Устал. Мыслей мало; раза два воздер­живался от злобы успеш[но]. Теперь 7 часов, записал и иду наверх читать. [Вымарано 4-5 слов.] (1) Грустно вспомнить.

  

   (1) Последние десять слов такжее вымараны.

  

   Но всё хорошо и полезно б[ыло] для души. Да, с Бестужевым, к[оторый] нападал на мысль о целомудр[ии] с точки заботы о продолжении рода, говорил следующее: По церковному верованию должен наступить конец света; по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля, что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий. Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти? Прекрасно. Тихо кончил вечер.

   24 С. Я. П. 89. Встал рано. Не помню, почему не писал. Да, вчера получил посылки из Тулы и в том числе письма Аполлова - замечательные. Он бросает священство. Он пишет: я не приставал к вам, боялся, что Толстой оставляет что-нибудь из ненавистной мне богословск[ой] системы. Теперь я присоединя[юсь], чтоб посвятить жизнь на борьбу с этим обманом. И разные резкие сильные выражения. Хороша его сказка, задуманная, об уловке Мары, чтоб бороться против света Будды. В самом деле, как же бороться с христианством, как не прикинувшись учеником? Превосходная книга из Тихона Задонск[ого]. Не может же всё это не произвести последствий. Мне кажется иногда, что я присутствую при зажигании поджожек. Они загорелись, так что наверно загорится всё. Дрова еще сов­сем холодны и нетронуты, но они несомненно загорятся все. Приехали дети и Илья. После завтрака читал Тихона и потом пошел в лес пилить. После обеда написал письма незнаком[ым]. За обедом С[оня] говорила о том, как ей, глядя на под­ходящий поезд, хотелось броситься под него. И она очень жалка мне стала. Главное, я знаю, как я виноват. Хоть вспомнить мою похоть мерзкую после Саши. Да, надо помнить свои грехи. - Примириться с ближним, простить обиды? Трудно, невозможно даже, сказать себе: прощу, и простить. Одно можно. Это по­мнить свои вины, грехи, если можно, против того человека, к[оторого] надо простить, если же нельзя, то хоть просто свои вины и грехи, равные и большие той, какую надо простить. Многие не могут этого. И я не мог. Не могут те люди, к[оторые] не знают за собой грехов. Не знают, п[отому] что точно не видят их. Грехи их от не троганья их скипелись и покрылись корой в их душе и они воспоминанием не могут найти их. Надо прежде общим покаянием разбить эту кору, раскидать их и тогда они всегда будут под рукой и всегда найдешь столько и каких нужно грехов, один хуже других. - Вечером читал. Было уныло.

   25 С. Я. П. 89. Встал рано, не выспался. Думал: 1) Жизнь по Божьи вызывает злость людей. Злость эта бывает особенно ядовита. Злящиеся люди выбирают самые слабые места (как пчелы глаза) и бьют в них. Выедают грязь во всех закоулках, вычищают сердце до дна. И это-то и нужно человеку, желаю­щему жить по Божьи. Мне много пользы сделало это. 2) Боль­шая доля неуспеха моей проповеди от того, что я еще не опом­нился от радости познания истины и мне всё кажется, что это я узнал ее и я говорю от себя, приписываю себе, а не Богу и не от Бога говорю. Надо помнить всегда и так говорить, что я говорю не от себя, а говорю то, что сказано в откровении (вся мудрость людей) и в совести каждого. Пересмотрел Власть тьмы без 4-го акта и посылаю назад. Письмо от Черт[кова] трогательное.

   26 С. Я. П. 89. Ответил длинным письмом. Только это и делал. Писал много. Вчера и нынче. Ездил на волостн[ой] сход и еще написал письма. Дурно спал. Добрый человек это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, и злой - на­оборот. Не прощай себе для того, чтоб быть в состоянии прощать другим.

   Ходил к Павлу, начал сапоги. Письма от Левы и Stockham.

   27 С. Я. П. 89. Встал рано, немного написал, шил сапоги и потом пошел по лесу осмотреть буролом. Записал кое что к Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Потом много работал с Ильей и с Сон[ей]. Вечер шил. Письмо от Тани. Нехорошо ее поездк[а]. Жалко.

   28 С. Я. П. 89. Дурно спал. Был спокоен, а потом ослабел. Читал роман Эртеля, очень хорошо. Немного пописал, шил сапоги. Пилы не б[ыло] и пот[ому] пошел по лесу. Думал: то, что писал Ч[ерткову], что несоответствие дел, поступков с соз­нанием - грех, то, что служит основанием всяких жертв и культа, есть непременное условие человеческой жизни, движение жизни. Несоответствие ведь есть ничто иное, как видимое перед собой недостигнутое совершенство. Жизнь без этого несо­ответствия, когда человек живет не видя своих грехов, есть жизнь животная; такая же жизнь человека, не видящего впе­реди высшего совершенства - как бы головой в стону уткнулся. Да, огромная ошибка это покаяние, раскаяние и искупление грехов чем-либо другим, чем то, что вытекает из самого созна­ния греха. Ведь что такое грех? Отступление с прямого пути направо или налево. Что ж вытекает из того, что я понял, что я сбился налево? Кажется ясно, что только то, что я должен идти направо столько же, сколько я шел налево. Мы же когда каемся, этого не делаем, каемся в грехе, а не ворочаемся на тот путь, с к[оторого] свел нас грех. Как ни суди, всё выйдет, что грех требует чего-то еще, кроме покаяния. Грех - зло людям. Если я сделал зло, то ясно, что сколько я сделал зла, столько же должен стараться сделать и добра тем или другим людям. Если я внес грехом ложь в мир, должен столько же внести прав­ды. Если я прогневил грехом Бога, то добрыми делами умило­стивил его. Насколько грехом испортил душу, настолько доб­рыми делами должен исправить ее. - Во всяком случае грех обязывает к деятельности, а не к покаянию.

   Теперь 8-й час. Пишу с удовольствием. С[оня] огорчилась, что дневник я прячу от нее, но обошлись мягко. Вечером полу­чил письмо (1) от Датского учителя, переведенное по немецки его помощником. Он дошел до познания секрета Христа по М. Arnold' y и до того, что учение Хр[иста] есть учение о благе. И еще письмо от шекера и брошюр[ы] их. Лег поздно, зачитался Гарден[пными]. Прекрасно, широко, верно, благо­родно. Приехал Лева.

   29 С. Я. П. 89. Встал рано, пошел к Григ[орию] Данилкину. Он не едет, он нравственно ослабел. Девочки поехали. У меня в комнатах сумбур. Я ничего не писал, пошел пилить и колоть. Очень наморился. Вечером разговор с Левой, он говорит, что всё понимает, а ничего не понимает. Письма от Ругина, хорошее, и Дужкина вчера, преувеличенное. Сейчас ждут Фетов и толкуют о Тане. Бедная! С утра думал: ужасные люди, живущие

  

   (1) В подлиннике: письма

  

   животной жизнью и имеющие дар рассуждения и слова. Они-то говорят: "не надо рассуждать" - рассуждают, что не надо рассуждать. - Обычная вещь есть ложная религия, все религии суеверия, есть люди, к[оторые] говорят, но не делают - не надо говорить, есть люди рассуждающие неверно - не надо рассуждать. -

   Мне пришла мысль и потом я забыл ее. Ну, ничего, это только мысль. Если бы это был не только милион рублей, но камушек, жемчуг, бриллиант, я бы перерыл всё, пока бы не нашел его, но тут что, только мысль. Только пар, только семячко, только мысль! Ведь из семя дуб, ведь от мысли совсем другая деятель­ность самого сильного существа человека, а нам кажется, что ничто. Если буду жив 30 С. Я. П. -

   [30 сентября.] Вчера дожидался Фетов.

   [2 октября.] Теперь 2-го вспоминаю, что б[ыло] 30-го и не могу вспомнить, чувствую, что ничего не было, "a blank". (1) Вспоминаю, что это были Феты. Он на мои грешные глаза не­похороненный труп. И не правда. В нем есть жизнь. Бьется эта жилка где-то в глубине. Было только то, что М[аша] К[узминская] дал[а] мне письмо своей мама, там описание того, как спорили мама с Микой (2) и Фукс поддерживал о том, что "я принимал присягу и он при мне это говорит". Это меня огорчило, хотелось назвать Мику гадиной и знал, что это не надо, и пошел ходить и думал об этом: не огорчаться и ругаться надо, а надо написать об этом, разъяснить не тем, к[оторые] верят в Хр[иста], что это не по Божьи, а всем, что это по-мирски подло. Да еще б[ыло] то, что получил письмо от Ч[ерткова], П[оши], Ругина и Хохлова - трогательн[ое] письмо, тотчас же отвечал ему. Пропасть нужно отвечать писем. Вечер разговоры в царстве мертвых и скверная ночь, дурно спал.

   1 Окт. Я. П. 89. Встал рано, письма от Воробьева, нач[альника] станции и др[угих]. Провожал Ф[етов]. Ездил к Булыгину, не застал его. Бибиков, обедает с своими бабами. Славная старушка прибирает. Думал: Теоретически возможны три устройства мира (людского общества). Первое то, что люди,

  

   (1) [пусто.]

   (2) В подлиннике: Мика

  

   лучшие люди Бога дадут людям закон такой, при к[отором] будет соблюдено наибольшее счастье людей и власти будут заставлять исполнять этот закон. Так и было, но вышло то, что власти, те, к[оторые] исполняют закон, злоупотребляли властью и наруша[ли] закон, и не одни они, но и их пособни[ки], к[оторых] много. Потом явилась 2-я схема, laisser faire, laisser passer, (1) мысль, что не нужно властей, что все люди, стремясь каждый к своему благу, этим самым установят спра­ведливость. Но это не выходит, во 1-х, п[отому], ч[то] власть не уничтожена и люди думают, что ее нельзя уничтожить, п[отому] ч[то] явится насилие одних над другими, т. е. я, пра­вительство, откажусь от применения власти для задержан[ия] разбойника, а разбойник не откажется, а пока есть власть, условия людей, борящих[ся] за свое благо, неравны не только п[отому], ч[то] одни сильнее других, но еще и п[отому], ч[то] люди пользуются властью для борьбы, во 2-х, п[отому], ч[то] при стремлении постоянном каждого к своему только благу - малейшее преимущество одного дает ему новое преимущество, и неравенство неизбежно должно установиться. Остается одна третья теория, что люди поймут, что им выгоднее жить для блага других, и все станут стремиться к этому. Это самое даст христ[ианская] вера. И при этом предположении не может быть, во 1-х, извне никаких препятствий в осуществлении этого: будет ли, не будет ли существовать правительство, капитализм и весь теперешний порядок вещей, предполагаемое изменение миросозерцания людей осуществляет это. И, во 2-х, не нужно ожидать никакого особого термина для начала осуществления и всякое одно лицо, изменившее свое миросозерцание и отдающее[ся] для блага других, уже содействует благу; в 3-х же, это самое совершается с тех пор, как мы что-либо знали о жизни людей. Всё это дурно написано, но надо вновь изложить яснее.-

   Проводил Леву. Шил сапоги.

   [2 октября.] Думал еще нынче 2 О. Я. П. 89. Часто враж­дебно относишься к людям, во 1-х, за то, что они делают то же самое, что делали их предки, и отстаивают это всеми

  

   (1) [позволить, не препятствовать,]

  

   силами своего ума, не вникая во все рассуждения, к[оторые] представляют им, а прямо откидывая их. Еще боле[е] враждебно располагаешься к людям, когда они при этом, да и вообще доказывая что-нибудь, недобросовестно спорят, н[а]п[ример], я называю докторов мерзавцами за то, что они, побуждаемые корыстными целями, говорят, чего не знают, путают народ, а между тем сыну советую - если уж он поступает в университет - поступать на медиц[инский] фак[ультет]. И мне говорят: "называть докторов мерзавцами, не верить в них, смеяться над ними и туда-то именно посылать сына. Этого нельзя понять!" и т. п. Я недоброжелательно рас­полагаюсь. А тут что? Первое консерватизм. Чтоб б[ыло] как было, а второе - желание себя обмануть, себя уверить, что я прав. - Вникни в источник этого. Ребенок вчера плясал на этом месте и после ел баранку и он этого самого хочет нынче. Если же делает, что делают все, положим крестился, мы гово­рим, что он консерватор, а он не делает то, что делали все, а только то, что он делал вчера. На этом весь консерватизм. Если у человека нет силы или иногда досуга мысли, то он будет делать как ребенок то же самое, что он делал вчера. Для того же, чтобы объяснить это, он придумает или возьмет придуманные аргу­менты, и вот консерватор. Точно так же ребенок играет в куклы или лошадки и уверяет себя, что кукла больна или лошадь горячится и он целым рядом слов, интонаций особенно, уверяет себя в этом. Чего ему хочется, он в том уверяет себя, иногда и других. А мы говорим, как он хорошо говорит. На этом всё то, что именно можно назвать красноречием, краснобайством. Если человек не понимает жизни, ее явлений, законов, то он будет сам себя уверять краснобайством, что в мире то и есть, что ему хочется. - И вот как разберешь две самые раздражаю­щие в людях вещи, консерватизм - непременно чтоб всё было как было - и недобросовестное, лживое красноречие, и то и другое свойство детской слабости - отсутствие мысли и непонимание жизни. Нынче должна приехать М. Штокгам. Теперь 11-й час.

   [3 октября.]

   Пошел рубить, прекрасно поработал, сел писать письма, приехали Шт[окгам] и Шведка. Стокг[ам] очень мила - спиритуалистка совершенно того духа, кот[орого] W[orld] Adv[an-се] Thought. Очень это интересно. Вера в связь с миром духов приводит их к истине. Ходили, после обеда я вздремнул, рас­строил жел[удок], написал Поше, долго не мог заснуть, и нынче 3 О. 89. Я. П. встал очень рано, совсем не выспавши[сь]. 1) Уни­версалисты, 2) Унитарьянцы, 3) Квакеры нового толка с 36 года - 4) большинство спиритуалистов, 5) Сведенборгиане, 6) Шекеры, 7) Зоариты, 8) Спиритуалисты, держащиеся своих церквей, и наконец 9) Broadchurch, (l) кот[орой] представитель от Hebert Newton, всё ото одно и то же. Всё это идет к practical Christianity, (2) к всемирному братству и признак этого non-resistance. (3) Читаю Ballou в 1-й раз хорошенько, непременно надо перевесть; но его исключение случая употребления силы против ребенка с лекарством, сумашедшего, бешеного - есть слабость, уступка, губящая всё. The next best thing (4) есть ужас­ная вещь, это лучшая (next best) - дьявол, лечение сифи­лиса и воспитательные дома при поощрении разврата, Красный крест при поощрении войны, инспекторы рабочих, школы, кассы и т. п. при поощрении фабричн[ого] производства, сумашедшие дома при поощрении сведения с ума, поощрение лечения при губящем здоровье образе жизни - и мн[огое] др[угое]. Бог, природа ли к каждому яду приложили противоядие. И люди озабочены тем, чтобы усовершенствовать противоядие так, что[бы] не избегать ядов. Не хорошо сравненье. Надо найти. Хочется писать. 10 часов. Баллу говорит, что можно допус­тить насилие и заключение над сумашедш[им] - нет, нельзя, как нельзя убить. Если бы мы знали это вперед, мы бы бо­ялись таких положений, в к[оторых] надо насиловать или убивать, и не доводили бы до него людей. Теперь же это ни по чем.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Ничего не писал, ездил в волость. Проехали на почту. Я просил Штокгам помочь собрать сведения о религиях Америки. Она рассказала про духовное леченье своей дочери. На сходке говорил о табаке и вине; но получил отпор. Страшно развращен

  

   (1) [Широкая церковь,]

   (2) [практическому христианству,]

   (3) [непротивление.]

   (4) [Следующая лучшая вещь]

  

  

   народ. Поехал домой полями. Обедали, проводил. Письма от Тани.

   4 О. Я. П. 89. Встал рано. Кофе пьянит. Начал заниматься. В 12 приех[ал] Рахманов. С ним рубил елки и пилил. Я очень устал и тяжело б[ыло] вечером. Он с Новоселовым радостны и счастливы. Получил критику: "De la vie" Renouvier, меня постыдно заняло и долго не спал. -

   5 О. Я. П. 89. Рано. Слабость, спал, лежал, читал Ballou. Пошел к Булыгину и вернулся с девочк[ами]. Теперь 10-й час, хочу спать. Упадок мысли. И то хорош[о].

   6 О. Я. П. 89. Утром писал новый вариант К[рейцеровой] С[онаты]. Не дурно, но лениво. Делаю для людей и пот[ому] так трудно. Потом рубил и пилил с Рахм[ановым] и Данил[ой]. С[оня] в дурн[ом] д[ухе]. Я держал[ся] так, что в душе уничто­жал досаду; но, как ни старался, не успевал заменять ее искрен­ней жалостью. Вечер шил сапоги. М[аша] как будто чувствует присутствие возможного мужчины Р[ахманова] и неестественно-кокетлива. Может б[ыть] ошибаюсь. Лег поздно. Живот свер­лит.

   7 О. Я. П. 89. Встал рано. Прочел свои письма, списанные у М[аши], и, чувствуя, как я забыл поводы писанья и самые мысли, думал: разумеется, я в том, что во мне хорошо, ничто иное, как орган Бога, я выражаю, передаю то, что он в меня не то, что вложил раз навсегда, а то, что он в меня вкладывает, через меня проталкивает. А я то горжусь! Как бы гордился камень, загораживающий проток ключа, тем, что из него идет вода, поящая зверей и людей. Но камень гордится, что он чист и не портит воду. И то неправда: он бы испортил воду, коли бы не та же вода обмыла и обмывала его. (1)

   В завтрак сделалась каша. Позвали править руку кузнецу к Христинье, оттуда пошел, достают картошку из коров[ьего] дома, денег нужно кузнецу и ехать с ним и нужно с Данилой и приехал Антоныч. Я засуетился. Потом устроилось, поехал с кузнецом к нему. Не видал такой нищеты. Верно пьяница, но от этого не легче. А старуха в караулке у Александра и глухая

  

   (1) Зачеркнуто: С Рахм[ановым] пошли пилить.

  

   и слепая и 7 недель криком кричит от ноги. У меня же забо­лел живот. Свез кузнеца. Дома всё хорошо.

   8 О. Я. П. 89. Письма от Тани. Живопись восхищает ее. Живот болит, но сносно. Читал только New Christianity. Пись­мо от Ч[ерткова] и Апол[лова]. Он подал к расторжению. Шил сапоги вечером. Дома благополучно. М[аша] беспокоит. Лег поздно.

   9 О. 89. Я. П. Встал рано, постыдно шипел на Фомича и говор[ил] ему неприятности. Много поправил, неясно. Теперь часа 3. Пойду ходить, пилить. Письмо от О[льги] Спенгл[ер]. Я рад письму, но жалко ее мать. Письмо хорошее. Нынче письмо от Золотар[ева] сомневающееся. Приехал учитель Новик[ов].

   Пошел попилил с Р[ахмановым] и Д[анилой], потом шил и читали Облом[ова]. Хорош идеал его.

   10 О. 89. Я. П. Встал позднее. Понемногу лучше. Пересма­тривал и поправлял всё сначала. Испытываю отвращение от всего этого сочинения. Упадок духа большой. Работал до 4 и спал. После обеда шил и опять Обломова. История любви и описание прелестей Ольги невозможно пошло. Лег поздно.

   11 О. Я. П. 89. Во сне думал: Не знаю, нужно ли записать, даже кажется, что не нужно, а видел с большой настоятельно­стью, именно то, что не нужно задавать себе цели совершенст­вования общие, как н[а]п[ример] быть в любви со всеми, быть трудолюбивым, т. е. всегда в работе, быть воздержанным и т. п., а надо задавать себе самые близкие частные конкретные, с позв[оления] сказать, цели, н[а]п[ример], нынче провести день, ни разу не позволив подняться в себе недоброжелательному чувству к NN (1), или проще, установить согласие с NN (1) или нынче дописать или дошить сапоги, или проще - не гулять нынче, или нынче не предаваться похоти, а есть за обедом впроголодь или проще: поберечься нынче. Преимущество этого то, что ничего при этом о себе не воображаешь. Так живут самые, самые лучшие люди: они живут и вовсе не думают о до­бродетели.

  

   (1) Так в подлиннике.

  

   Прочел нынче статью в Воспитании и Обуч[ении] о книж­ках Посредника. Осуждаются и Эпикт[ет], и Паск[аль], и Гог[оль], и Марк Авр[елий] за то, что они не предлагают средств внешних улучшить положение людей. Но ведь они утвер­ждают с первых слов - Эпиктет - что внешние вещи не в на­шей власти. Стало быть, надо не сердиться на Эп[иктета], М[арка] А[врелия], Паскаля и Гог[оля], а доказать, что они не правы. Но противники не доказывают этого, (п[отому] ч[то] это) им кажется слишком явным. "Не истоплю печки, будет холодно, не повесь замка, меня обкрадут, не посажу в острог разбойника, он мне сделает зло. А истоплю, будет тепло, повешу замок, и не укра­дут, посажу в острог разбойни[ка], он мне не сделает зла". Это так ясно и несомненно, что против этого спорить нельзя, но это так ясно и несомненно, что нельзя же предполагать, чтобы Эп[иктет], М[арк] А[врелий], Г[оголь], Паскаль и др. не видели этого, следовательно, говоря про то, что внешние вещи от нас не зависят, они верно говорят нечто другое. Они говорят, что, истопив печку, ты никак не можешь быть уверен, что ты будешь пользоваться теплом или даже, что будет теплее: может разбиться окно, может отворяться дверь, может завалиться, ты сам можешь быть вызван на двор; что повешенный замок на лошадь не обеспечивает ее целость: ее могут все-таки увест[и] и она может издохнуть; что заключение конокрада в острог не избавляет тебя от зла, к[оторое] он тебе может сделать, на­учив того, к[то] сидит с ним в остроге, как сделать тебе зло. Они не говорят, что последствия топления печки, вешания замка и сажания в острог раз[бойника] никогда не будут иметь желаемых последствий, но они говорят, что надо помнить, что последствия могут быть и иные и противуположные и потому нельзя человеку все свои силы класть на такие сомнительные дела: должны быть у него дела несомненные. И вот так[ие]-то несомненные дела они и указывают. Дела эти это делание добра людям. Дела эти, так же как и топление печки, и кование ло­шади, и сажание в острог, достигают тех же практических це­лей, т. е. что делающий добро людям будет согрет, у него не уведут лошадь и ему не сделает зла разбойник (некоторые утверждают, что даже действительнее достигают их; и я так думаю и могу доказать) и потому в этом смысле шансы равны, одно перевешивает другое; но, кроме того, получается выгода 1-я та, что деятельность добра не исключает и деятельности практической, как топление печки, когда она не противуположна добру; так что для достижения практический цели два действия, и 2-я та, что деятельность добра имеет такое свойство несомненности, что она продолжается радостно (у мучеников) даже тогда, когда от нее получаются самые пагубные для тела последствия. "Но и мы, преследующие практические цели, не лишаем себя возможности делать добро и даже любим делать его; но мы не ставим его главной целью". Вот в этом то и ошибка. Когда я топлю печку, ни у кого не отнимая дров и времени, моя деятельность не исключает возможности доброй жизни; когда же я вешаю замок, я уж этим поступком делаю кое-что против­ное доброй жизни: я выказываю недоверие к людям, я утвер­ждаю свою исключительную собственность, я вызываю к на­рушению этой собственности - и может быть колебание для человека, желающ[его] жить добро, повесить ли замок или нет. Но когда я сажаю разбойника в острог, является уже пря[мое] противоречие деятельности для практической цели и доб­рой жизнь[ю] и необходимо знать, что важнее и чем жертвовать чему. В этом то, в этих дилемах всё различно.

   Кузнец с выбитой рукой просился в больницу. Рахм[анов] поехал за ним, а я поехал в Тулу. В Туле с Давыдовым пошел к Рудневу и вернулся. Играл в шахм[аты]. Шил сапоги. Дорогой продолжал думать о том же. Вопрос в том: можно ли для боль­шой, очень вероятной пользы сделать маленькую, но наверное гадость? Нельзя, п[отому] ч[то] самая вероятная и большая поль­за может оказаться вредом, всегда даже можно о всяком слу­чае найти 2 противуп[оложные] мн[ения], а гадость наверное как была, так и останется гадость. Сомнение в этом и решение в ложную сторону происходит только от того, что мы не пони­маем - не видим, ясно не видим прямой связи причин и след­ствий между миром нравственным и матерьяльным, как это нам кажется в мире матерьяльном. Я ясно вижу, мне кажется, связь между тем, что я побил малого, к[оторый] крал у меня горох, и тем, что после этого горох цел, но я не вижу связи между тем, что малый этот сделал мне зло, оправдывая его тем, что я бил его и т. п.

   12 О. Я. П. 89. Думал: Если бы сказано б[ыло]: будьте совер­шенными, как Павел или даже как И[исус] Хр[истос], жизнь могла бы кончиться. Стал как Х[ристос], а потом? А то сказано: Как Отец Неб[есный] - нет конца; что ни сделал в себе, как ни подвинулся, всё так же далек. Или как движение по двум силам. Всегда силы под тем же углом, чтобы могло быть мое движение вперед. Всегда то же несоответствие с совершен[ством] От[ца] Неб[есного]. И есть куда идти всегда.

   Шея очень болит. Читал и дошивал сапоги. Кончил.

   13 О. Я. П. 89. Всё нездоров. Хорошо поправил надоевш[ую] повесть. Говорил (1) с Новик[овым]. Он гов[орил] луч[ше]. Получил письма от железнодорожника, от Пош[и], от семи­нариста из Полтавы. Теперь 5, иду обедать. Надо писать письма.

   Читал, кажется, Обломова. Приехал Сережа сын, всё такой же. Очевидно, поездка б[ыла] совершенно бесполезна.

   14 О. Я. П. 89. Сережа уехал. Я писал. Обломов. Очень, очень дурно спал.

   15 О. Я. П. 89. Писал. Приезжал Давыдов с Дьяк[овым]. Вечером разговор о браке и спор с Д[авыдовым?]. Они не пони­мают, но потом согласился.

   16 О. Я. П. 89. Унылость, грусть, раскаяние, только бы не вредить себе и другим. Много писал, поправляя К[рейцерову] Сонату. Давно не испытывал такого подавленного состояния.

   17 О. Я. П. 89. То же самое. Только стал выходить. Соня уеха[ла]. Я с ней дружен, добр естественно. Писал письма Спенглер, Майкову и еще кому-то.

   18 О. Я. П. 89. Всё так же, поправлял, и не без пользы, К[рейцерову] С[онату]. Ездил в Ясенки, получил 6 писем, все пустые и требующие ответов. 1) Garrisson, 2) Цертелев, 3) Хох­лов отец. Написал отцу и сыну Хохловым. Помилуй Б[ог] от зла, как евангелист[ку] Доде. Кажется, написал хорошо. Напи­сал и шекерам. Думал в самые дурные дни: Старость, иногда и не старость, а приближение к смерти, есть переход части суще­ства (части - неверно) в другой, тот дальнейший мир. Я чув­ствую иногда, что я живу в нем уже, в том мире. Добрая жизнь

  

   (1) Зачеркнуто: хорошо

  

   моя (когда есть таковая) есть последствие сознания той высшей жизни. Младенец, ребенок и юноша часто живут еще там назади, в прошедшем мире, и дурные дела их суть последствия их того сознания прежнего низшего мира. Полная жизнь здесь есть только момент - точка соприкосновения прошедшего сознания с будущим. Всё это не так. Всё это слова; но верно то, что я чувствую центр своей тяжести теперь там, за гробом.

   19 О. Я. П. 89. Вчера поздно ночью приехал Попов. Я рад ему. Лег поздно, встал рано. Приехала барыня из Орла: "Хочу жить лучше, иметь занятия, хочу в деревню. Я думала, что вы можете меня устроить. Ну, я ошиблась". Всё это с злостью, с эгоизмом. И жалкая до невозможности. И теперь сидит в каби­нете. Кое-как многократными попытками добился того, что она сказала, что у ней нет денег и она хотела убиться. И умиро­творилась, поела и поехала. Я занимался под сводами, услыхал голоса. Это И. Горбунов и Чистяков от Чер[ткова], не очень б[ыл] им рад. Много вдруг. Да и Г[орбунов] почему-то мне ка­ким-то подниманием плеч, походкой неприятен, хотя всё в нем хорошо. Чист[яков] мелкий, но ясный, умный, простой. Ходил с ним. Обедал. Я не в духе. Учительницу отвезли, привезли Жебунева. Я еще не спал.

   20 О. Я. П. 89. Всё нездоровится и уныние. Машу К[узминскую] проводил. Я ей говорил, чтоб она не слишком возлагала надежды. Написал напрас[но] письмо С[оне] о том, что мне тя­желы посетители. Разговор с Ж[ебуневым]. Я сначала задирал, он не задирается, я вызвал таки на спор, стал "иронизировать", как он выразился, и сделал ему больно. Вечером, опять говоря с ним, узнал, что он в ссылке в тюрьме б[ыл], измучен нравст­венно так, что в ссылке отвык читать и теперь не читает и страдает апатией. (1) Кроме того говорил с любовью большой о Буланже, показывая тем, что он сам добр. Он добрый, больной, страдающий, измученный, искалеченный; а я-то с хвастовст­вом, с ухорством наскакиваю на него и перед галереей показы­ваю, какой я молодец. Так стыдно стало и жалко, что я запла­кал, прощаясь с ним.

  

   (1) Зачеркнуто: Он больной (труп) страдающий.

  

   21 О. Я. П. 89. Разговор с Чистяковым о его женить[бе]. Что-то ненатурально в роли учителя и советчика, к[оторую] они заставляют меня играть. Разговор спорный тоже с иронией с Новиковым. Только что осрамил[ся], простыдился, опять делаю то же. Что если бы я то же говорил с любовью. Как далеко мне до этого.

   Чист[яков] и Горб[унов] уехали. Я очень усердно до 5 час[ов] поправлял последнюю часть Кр[ейцеровой] С[онаты]. Не дурно. Обедали. Вечером опять разговор с Н[овиковым], опять без жалости и любви. Надо достигать. Всё время чув­ствую усталость жизни. -

   22 О. Я. П. 89. Встал в 8. Письмо от С[они] [вымарано пол­строки] жалкое; но опять я говорю жалкое только алгебраи­чески, а не арифметически, т. е. я знаю, что она должна быть жалка, но не проделал [?] операций, из к[оторых] жалость эта очевидна и сообщается. Говорил с Ж[ебуневым] другим и потом думал об этом, именно:

   В нашем мире обжорство считается счастьем. С радости свиданья, брака, родин едят. Любимых людей угощают, чем богаче, тем лучше едят: в обжорстве видят счастье. От этого про­исходит, что в обратном: в невозможности обжорства - есть хлеб с водой - видят бедствие и этим казнят; в том же, чтобы вовсе не есть дни, видят самое страшное несчастие. Да Танер не ел 40 дней, а что больше проходило дней без еды, то больше радовал[ся], да пустынники не едят или доводят еду до minimum 'a и счастливы. Тут есть большое заблуждение. Человеку, хотя­щему есть, надо дать хлеба, если у тебя есть. И все делают это. Про это говорить не стоит - злой человек и тот собаку накор­мит, а не то что добрый человек человека; но жалеть людей преимущественно в виду их еды, обеспечивать людям их еду, заботиться о ней, забывая о пище души, есть большой грех. Происходит это не от того, что нам точно жалко людей от того, что они голодны или холодны, тут жалкого ничего нет, но от того, что нам, имеющим излишнюю пищу и одежду - нам, в этом полагающим счастье, совестно перед голодными и голыми. И эту совесть мы называем жалостью. Диоген не мог испытывать другой жалости, кроме жалости за невежество, незнание истины. И мы, по мере освобождения от обжорства и роскоши, освобождаемся от этой ложной жалости и приобре­таем единую истинную жалость к незнанию, к заблуждению, к греху.

   Почему никто не ужасается тому, что люди живут без света истины (есть даже люди, к[оторые] считают, что полезно от масс скрывать истину) годами, поколениями, а ужасается тому, что люди плохо, мало едят (голодный год), дышат дурным воз­духом? Они помрут от дурной пищи и воздуха, скажут. - Что ж за беда, отвечу я. Не зачем жить здоровым поколениям людей без знания истины. Главное же то, что люди могут быть обеспечены всем матерьяльным - и воздухом, и пищей, и питьем, и одеждой самыми лучшими и быть не людьми, не нужными, вредными, как все развратники, существами; но не может быть обратного: чтобы люди, наученные всей истине, к[оторая] доступна в данное время человечеству, были бы ненужными, вредными существами.

   Сколько помню, это б[ыло] воскресенье, и мы: я, М[аша], Р[ахманов] и Попов работали весело, пилили дрова; и вечер провели прекрасно и проводили милых гостей Р[ахманова] и Попова. -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   23 Ок. Я. П. 89. Утром опоздал, приехала С[оня]. Перв[ое] слово ее б[ыло] благодарность за мое доброе письмо и созна­ние в том, что ее письмо б[ыло] дурно. Целый день ничего не делал, читал. Саша заболела, думают, что скарлатина, и пере­вели вниз и отдел[или].

   24 Ок. Я. П. 89. Нездоровится, влияет на дух. Борюсь, стараясь перенести боль наилучшим образом. Умереть хочется- грешен. Читаю воспомина[ния] Головачевой. - Приехал Дитрихс, брат Гали. Очень тупой чел[овек]. Нападает на Ч[ертковых] и огорчает их за то, что не хотят крестить. Говорят, что их хотят выслать. Я говорил с ним, слишком горячился. Очень он холоден.

   Думал: 1) К религиозному сознанию истинному непоколеби­мому привело меня признание бессмысленности и бедственно­сти жизни и признание не рассудочное, а чувство всего суще­ства. Разница - признать умом или быть приведенным к про­пасти и ужаснуться, увидав ее. Мне кажется, что только это одно приводит к истинной непоколебимой вере: только изведав погибельность всех путей, кроме единого истинного, непоколе­бимо станешь на истинном. Так со мной б[ыло] и так мне ка­жется должно быть со всеми. Но может быть, что есть другой путь: познания единого истинного пути по откровению, ясно­видению, (1) по привлекательности единого истинного пути. Мо­жет быть, так есть для других, более чутких и чистых натур. И такая вера яснее, светлее, радостнее моей, вытекающей не столько из любви к истине и добру, сколько из сознания поги­бельности всех остальных путей. Может быть одни приходят, как я, отрицательным, другие положительным.

   И в том и в другом есть пришедшие только рассудком и при­шедшие всем существом. Все люди могут относиться к истине только так: 1) рассудком познавая благо истины и 2) всем суще­ством познавая его, 3) рассудком познавая пог