Толстой Лев Николаевич - Том 65, Письма 1890-1891 (январь-июнь), Полное собрание сочинений

ustify">  

   (1) "Епиктет. Основания стоицизма", "Библиотека греческих и римских классиков", вып. VI, СПб. 1890. В яснополянской библиотеке не сохранилась.

   (2) Эзоп (ок. VI в. до н.э.), греческий баснописец. Перевод басен Эзопа, сделанный Алексеевым, был напечатан в над. А. С. Суворина: "Эзоп. Собрание басен. В переводе и переделке В. А. Алексеева", "Библиотек" греческих и римских классиков", СПб. 1890.

   (3) Плутарх (жил около 50-120 н. э.), греческий писатель, автор 48 "Жизнеописаний знаменитых людей". В яснополянской библиотеке сохранилась книга: "Плутарх. Сравнительные жизнеописания. С греческого перевел В. Алексеев. С введением и примечаниями. Том первый. Выпуск первый. Тезей и Ромул", изд А. С. Суворина, СПб. 1891, с надписью В. А. Алексеева от 8 июня 1891 г.

  

  

  

   1890 г. Августа 29. Я. П.

  

   Дорогая Анна Сергеевна!

  

   Письмо это вам передаст или перешлет Екатерина Семеновна Кузнецова, девушка из богатого купеческого дома. Она хотела бы употребить часть своего состояния на доброе дело для детей-сирот. - Вы знаете мое мнение о том, насколько ошибочно утверждение, что деньгами можно сделать добро; но я не отрицаю, что могут быть такие случаи или что я ошибаюсь. И потому я прошу своих друзей, и вас в том числе, помочь осуществлению доброго стремления Ек. Сем. Кузнецовой.

   У меня есть один план, кот[орый] я предложил: это то, чтобы брать заброшенных детей-сирот, нищих и раздавать их по деревням хорошо живущим там людям, между прочим учителям и учительницам, с тем, чтобы дети эти воспитывались так, чтобы могли быть крестьянами земледельцами или их женами.

   Главное дорого оказать любовь и участие г-же Кузнецовой, кот[орая] очень одинока; я уверен, что вы в этом ей не откажете.

  

  

  

   Дата определяется записью в Дневнике Толстого 29 августа 1890 г. (см. т. 51, стр. 84).

   Анна Сергеевна Губкина (1857-1922) - учительница младших сыновей Толстого в 1887 г. Впоследствии преподавала в женском профессиональном училище Лепешкнной в Москве.

  

  

  

   1890 г. Августа 29. Я. П.

  

   Дорогая Александра Михайловна.

  

   Письмо это вам передаст или перешлет Екатерина Семеновна Кузнецова. Она дочь богатого Ярославского купеческого дома, видела много горя и зла от денег и теперь хотела бы употребить половину своего состояния, 200 тысяч, на доброе дело для детей-сирот. Как это сделать? Вы знаете, что я думаю, что деньгами нельзя сделать добра. Я не могу иначе думать. Но, может быть, я и ошибаюсь; и может быть еще то, что есть такие случаи, в к[оторых] деньги могут понадобиться для скорейшего осуществления доброго дела. Во всяком случае хотелось бы как можно серьезнее н внимательнее отнестись к доброму стремлению Екатерины] Сем[еновны]. - Помогите мне в этом. У вас много связей с учителями и учительницами. Мне кажется, что хорошо и можно бы было заброшенных детей-сирот брать и раздавать людям, хорошо живущим в деревнях, между прочим учителям и учительницам, с тем, чтобы они воспитывали их, приготавливая к крестьянской или ремесленной (что хуже) жизни так, чтобы мальчиков охотно брали бы в зятья, а девочек в невестки крестьянские семьи. - Это один проект, но, может, у вас в виду есть что-нибудь еще. Во всяком случае уверен, что вы с уважением и любовью отнесетесь к желанию Ек[атерины] Сем[еновны] и поможете ей чем можете в осуществлении ее желания.

  

  

  

  

   Датируется записью в Дневнике Толстого 29 августа (см. т. 51), стр. 84).

   Калмыкова ответила письмом от 29 октября, в котором писала о результатах своих разговоров с Кузнецовой, которые ничего определенного не дали.

  

  

  

  

  

   1890 г. Августа 29. Я. П.

  

  

   Письмо это перешлет, а может быть, и передаст вам Екатерина Семеновна Кузнецова. Она дочь богатого купеческого семейства, видела много горя и бед от денег и теперь хочет отдать половину своего состояния, 200 тыс[яч], на добро для детей-сирот. Как это сделать? У меня есть один план, который вы знаете, состоящий в том, чтобы добрые люди, хорошо живущие по деревням - учителя, учительницы и просто живущие, как вы, или община, или Поша, Ге и др.г - брали бы к себе заброшенных детей по два, по три и больше, если могут, и учили и воспитывали их так, чтобы приготовить крестьян, которых бы охотно брали в зятья, и девушек, которых охотно брали бы замуж в крестьянские семьи. Это самое нужное и лучшее; но можно готовить и ремесленников и ремесленниц. На таких детей г-жа Кузнецова выдавала бы, сколько оказалось бы нужным. - Пишу это и чувствую, что всё это пустое и что из этого ничего доброго, как и всегда из денег, выйти не может. - Но боюсь решать и хотелось бы помочь доброму, бескорыстному настроению. Может быть, вы, или О[льга] А[лексеевна] (2), или ваши друзья могут найти что-нибудь. Пишу это, главное, с тою целью, чтобы свести вас с госпожой Кузнецовой, которая очень одинока. Может быть, вы вместе и найдете еще что-нибудь. Если бы вы согласились взять к себе детей, то сейчас же можно вам отдать двух знакомых вам детей - Филипушку и Анюту.

   Мы живы, здоровы, вас любим попрежнему и радуемся тому, что вам по последним известиям хорошо живется. -

  

  

  

   Печатается по копии рукой М. А. Шмидт. Автограф сгорел. Впервые опубликовано в книге Е. Е. Горбуновой-Посадовой "Друг Толстого Мария Александровна Шмидт", М. 1929, стр. 33. Датируется записью в Дневнике Толстого 29 августа (см. т. 51, стр. 84).

  

   (1) Слова: или общпна, или Поша, Ге и др. отсутствуют в копии, сделанной М. А. Шмидт. Восстанавливаем их по рукописной тетради N 16 из АЧ.

   (2) О. А. Баршева.

  

  

  

  

  

  

  

   1890 г. Август, конец. Я. П.

  

   Ездит ко мне, Николай Васильевич, старик из Тросны (Крапивенского уезда) просить о сыне своем, Алексее Федотове Трещеве, обвиняемом, сколько можно понять, в поджоге. Теперь он говорит, что сына оправдали, но почему-то он находится в больнице в остроге, и его не выпускают и не отправляют в сумашедший дом, куда, по словам, весьма бестолковым, старика, он (старик) "сдуру подписался". Если, как можно догадываться, дело в том, что этого человека послали в сумашедший дом на испытанье, то старик резонно просит, чтобы его переправили туда, а не держали в острожной больнице. Не поможете ли ему?

  

  

  

   Впервые опубликовано без даты в сборнике: "Толстой. Памятники творчества и жизни", 2, М. 1920, стр. 32-33. Дата определяется следующими пометами в Записной книжке Толстого: под 26 августа 1890 г.: "Трещев Алексей Федотович обвиняется в поджоге не в полном разуме, просит на поруки" (т. 51, стр. 142), и под 3 сентября: "Трещев в сумашедшем доме-отпустить" (т. 51, стр. 148). Первая запись, вероятно, предшествует настоящему письму; вторая, указывающая на результат просьбы Толстого, сделана после написания письма.

   Николай Васильевич Давыдов (1848-1920) - близкий знакомый Толстого, в то время прокурор Тульского окружного суда. См. о нем т. 63, стр. 141-142.

  

  

  

   1890 г. Сентября 3. Я. П.

  

   Получил ваше письмо, дорогой друг В[асилий] Иванович, и, несмотря на то, что вы не даете мне адреса, пытаюсь (1) ответить вам через Орфано, (2) к[оторого] адреса тоже не знаю. Ответить мне хочется, п[отому] ч[то] я сам много страдал тем, на что вы жалуетесь, и много думал об этом.

   (3) Первое, не думайте, что состояние ваше вызвано разлукой с женой, холостой жизнью. Хотя это и могло иметь влияние, главная причина, по моим наблюдением и опыту, возраст: зенит физической силы и даже склон к уменьшению - самое напряженное половое время. Надо знать это, знать, что переживаешь тяжелое время, кризис, и напрячь все силы духовные на эту борьбу, вперед веря в победу, а не готовясь покориться, жениться. Это нехорошо, - неразум[но], грех. Второе то, что, как мне пишет один америк[анский] корреспондент по случаю Крейц[еровой}Сон[аты], замечено б[ыло] в Америке во время войны, что женатые солдаты были самые развращенные. Удобство, ничем не сдерживаемое, удовлетворения полового во время женатой жизни ослабляет, если не сказать развращает. И поэтому мы, испорченные люди, находимся в самых невыгодных условиях для борьбы, как вы - только что от жизни, в к[оторой] вы десятком лет приучались к полной распущенности в этом отношении. Третье же и главное это то, что, как говорит Батонк[ов] декабрист, (4) как мы это читали об Антонии, (5) как это я знаю от Урусова (6) и по себе, страсть эта никогда не кончается, и потому жениться, т. е. потакать этой страсти, не есть средство исцелиться от нее. Благодарите бога, что вы свободны, и несите крест, как осилите, крест на каждый день. Не могу здесь не повторить того, что я думал и писал в послесловии [к] Крейцеровой С[онате]. Старался я думать с богом всеми силами души и думал не для разговора, а для того, [чтобы] жить по тому, что мне уяснится. И уяснилось мне то, что сказано Коринф[янам], 1, VII. Если холост или вдов, то оставайся так, и всеми силами старайся остаться так, надеясь на то, что бог тебе поможет остаться чистым. А пал, то неси всё то, что вытекает из твоего падения. Вытекает же из падения то, что прежде у тебя б[ыла] одна воля, кот[орую] ты подчинял воле бога, а теперь две: твоя и та, с к[оторой] ты стал плоть едина. Это не предписание, а это факт. С кем бы ни пал - женился и всё, что следует из женитьбы. Если же хотеть жениться, то это хуже, чем падение, это отступление от идеала, образца, указанного Христом, принижение его. И последствия такого отступления ужасны. (7) Я это знаю по себе. Так вот, милый друг, как я думаю, любя вас всею душой и желая, как умею, помочь вам, как вы мне когда-то помогли. (8)

   (9) Письмо Ког[ан] (10) я давал читать, но больше не буду.

  

  

  

   Полностью опубликовано впервые в сборнике "Летопись", 12, стр. 313; датируется на основании записи в Дневнике Толстого 3 сентября (см. т. 51, стр. 85) и сопоставления настоящего письма с письмом Алексеева к Толстому от 29 августа 1890 г.

   Ответ на письмо Алексеева из Москвы от 29 августа 1890 г., в котором Алексеев писал о своей жизни после развода с женой и о своем намерении жениться на другой.

   (2) В подлиннике: пытаясь

   (3) Александр Герасимович Орфано (1834-1902)-отставной поручик лейб-гвардии Преображенского полка, дважды привлекавшийся (в 1862 и 1866 гг.) за связи с революционерами; в 1890 г. железнодорожный служащий в Москве. Выступал в печати, отстаивая церковное учение и "обличая" Толстого. См. А. Г. Орфано, "В чем должна заключаться истинная вера каждого человека (Критический разбор книги гр. Л. Н. Толстого "В чем моя вера?")"- "Чтения в Обществе любителей духовного просвещения" 1887, I, стр. 71-100, 129-157, 296-318. Орфано был близко знаком с В. И. Алексеевым.

   (4) Абзац редактора.

   (5) Гавриил Степанович Батенков (1793-1863), один из видных декабристов, приговоренный за участие в восстании к 20 годам каторги и проведший этот срок в одиночном заключении в крепостях Свартгольме на Аландских островах и в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. В 1846-1855 гг. был в ссылке в Томске. Автор записок "Повесть собственной жизни" - "Русский архив" 1881, II (2), стр. 251-276. Возможно, что Толстой имеет в виду письмо Батенкова к Н. А. Бестужеву из Томска от 17 марта 1855 г., опубликованное в "Русской старине" 1889, 8, стр. 334.

   (5) Антоний Фивскяй (ок. 251- ок. 356). Толстой имеет в виду легенду Флобера "La tentation de St. Antoine" ("Искушение св. Антония").

   (6) Сергей Семенович Урусов (1827-1897), находившийся в дружественных отношениях с Толстым, его сослуживец по Севастопольской войне; известный шахматист. См. т. 47, стр. 298-299, и воспоминания С. Л. Толстого "Очерки былого", Гослитиздат, М. 1949, стр. 334-342.

   (7) Последние четыре слова написаны по словам: Моя семейная жизнь вся

   (8) Об этом см. т. 63, письмо N 590 и прим. 1 к нему, стр. 432-434.

   (9) Абзац редактора.

   (10) Наталья Николаевна Коган (1846-1917), педагог, ученица К. Д. Ушинского, одна из основательниц колонии "Криница" (см. т. 51, стр. 209). Алексеев прислал копию с письма Коган к В. В. Еропкину, в котором Коган писала о впечатлениях от алехинской общины в Шевелеве, и просел, по желанию Коган, не давать никому читать этого письма.

  

  

  

   1890 г. Сентября 3. Я. П.

  

   Получив ваше письмо, дорогой В[асилий] Петрович, только нынче и постараюсь ответить.

   То, что мое желание смерти дурное чувство, это правда, и я каюсь в этом. Это эгоизм - вы угадали. Здесь для удовлетворения личности ничего не осталось, и вот - скучно и хочется нового. Но не только скучно, а часто тяжело, трудно - много напутано грехов, связывающих по рукам и ногам и мешающих делать то и так, как хотелось бы. Знаю я, что распутать грехи можно и что желание действовать без помехи грехов всё равно, как желание ходить без тяжести тела, и бывают времена, когда не тяготишься этими грехами и понимаешь, что и здесь и там дело одно: избавиться от грехов, очищаться и приближаться к богу; но бывают, и чаще, минуты слабости - именно эгоизма. И каюсь в них. Эгоизм тем более скверный, что я знаю, что я теперь-то только и стал хоть немного способен на деланье дела божьего. Меня бог учил, берег и приготовил так, что я могу теперь начинать на него работать, а я тут и хочу уйти. Как мальчик, отданный на годы на хозяйское иждивение, который только что подрос и стал способен работать, хочет уйти к другому хозяину. К счастью, тут нет другого хозяина и уйти некуда. Одно могу сказать в свое оправдание, это то, что так радостно не бояться смерти, что я хвастаюсь этим и преувеличиваю на словах свое желание смерти. Тягочусья, главное, оттого, что не делаю, не могу делать того, что хочется. Вы говорите, что я что-то могу делать. Вот и я тоже думаю в дурные минуты. И когда оказывается, что ничего не могу делать, я прихожу в уныние. Ошибка в том, что я задаюсь многим.

   Одно, что нужно, это жить хоть и не без грехов, так хоть с наименьшими грехами. Только бы этим служить богу - тем, чтобы не загрязнить совсем данную мне душу, а очистить ее, а уже о воздействии на других, о подвигах оставить думать.

   Это приводит меня и к тому, что вы о себе говорите.

   Не ищите подвига, не ищите многого, и у вас будет вера. Сомнения являются, главное, оттого, что мы задаем себе не по силам свои, а не божьи задачи. "Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим". - Помните, как ученики просили его укрепить в них веру, и он сказал притчу о работнике, пришедшем с поля. Не ставь своего значения выше того, что ты еси, все будет вера.

   А еще нужно для веры не бояться сомнений, как вы, я вижу, и делаете. Не скрывать от себя сомнений, а, напротив, идти за ними, не бояться их. Не бояться копать до материка: материк никуда не уйдет.

   Прощайте, пишите, наши вам кланяются.

  

  

   Печатается по машинописной копии из АЧ. Датируется записью в Дневнике Толстого 3 сентября (см. т. 51, стр. 85).

   Ответ на письмо Золотарева из Климова посада. Черниговской губ., от 24 августа.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   1890г. Сентября 3. Я. П.

  

   Спасибо, дорогой Николай Николаевич, за книги (1) и за письмо. От книг не отказываюсь, т[ак] к[ак] они у вас дублеты, а мистик (2) интересен мне. - Вообще ваши книги много раз мне были полезны. Нынче взял Арнольда (3). - Смирнова (4) я получил от Калмыковой. Пишите, работайте, дорогой Ник[олай] Николаевич, и пишите то, что самое, самое задушевное. Трудно узнать, что самое задушевное, скажут. Это правда. Но есть приемы узнать. Во-первых, это то, про что никому не рассказываешь, во 2-х, то, что всегда откладываешь.(5) - Я пишу так вам, п[отому] ч[то] сам это больно чувствую. Всё откладываешь, откладываешь, занимаешься менее нужным, а силы слабеют, и видишь, что не сделаешь того, что мог. Я думаю, что то же и с вами. Так давайте же делать, что можем, пока живы.

   А для этого первое дело - не отвечайте Соловьеву. Я пробежал его статью (6) и подивился: что его так задевает. По тону видно, что он не прав. По существу дела, не знаю. И, по правде скажу, не интересуюсь.

   Я бы позволил себе вам посоветовать не отстаивать не только Данилевского писание, (7) но и свое. - Если с выраженными мною мыслями кто-либо несогласен, то происходит это, главное, п[отому], ч[то] мы стоим на разных точках зрения. Продолжать мне говорить и разъяснять то, что я сказал, с той же точки зрения - бесполезно. Лучше сначала начинать, отыскивая другую более общую точку зрения, с к[оторой], может быть, он и увидит то же, что я.

   У нас понемногу разъезжается народ. Засуха кончилась, в поле повеселело. На душе же у меня не скажу чтоб было весело. Очень я недоволен собой - впал в равнодушие и праздность.

   Прощайте пока, дай бог вам всего истинного хорошего.

  

  

   Все наши вам кланяются. Жена уехала вчера в Москву по делам.

   Что Хельчицкий? (8)

  

  

  

   Впервые опубликовано, с ошибками, в ПС, стр. 412-413.

   Ответ на письмо Страхова от 22 августа 1890 г. из Петербурга. См. ПС, стр. 409-412.

  

   (1) Страхов предлагал прислать следующие книги: 1) И. Лопухин, "Некоторые черты о внутренней церкви", СПб. 1816; 2) P. Poiret, "L'economie divine", Amsterdam 1687, "Божественная экономия"); 3) Jeanne Marie Bouvieres de la Moth Guyon, 1790; (Жанна-Мария Бувьер де ла Мот-Гюйон, "Святая библия"); 4) A. Hausrath, "Neutestamentliche Zeitgeschichte", Heidelberg 1868-1873 (Гаусрат, "История нового завета").

  

  

   (2) Пьер Пуарэ (Pierre Poiret, 1646-1719), протестантский теолог и мистик.

   (3) Gottfried Arnold, "Unpartheusche Kirchen und Ketzer-Historie vom Anfang des neuen Testaments bis auf das Jahr Christi 1688" 1729 (Готфрид Арнольд, "Беспристрастная история церквей и ересей от начала нового завета до 1688 г. после рождества Христова". Франкфурт-на-Майне).

   (4) См. прим. 2 к письму N 133.

   (5) Толстой намекает на слова Страхова в письме от 24 апреля: "Всё мне думается, что я что-то откладываю, что есть что-то самое серьезное, за что нужно взяться всею душою и чего я не делаю" (ПС, стр. 400).

   (6) Вл. Соловьев, "Мнимая борьба с Западом" - "Русская мысль" 1890, 8, стр. 1-20. Написана по поводу выхода второго издания книги Н. Н. Страхова "Борьба с Западом в нашей литературе", книжка вторая, СПб. 1890.

   (7) Николай Яковлевич Данилевский(1822-1885) -друг и единомышленник Н. Н. Страхова, автор книг "Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому" и "Дарвинизм", в которой он высказывался против дарвинизма. Страхов в 1888-1889 гг. подготовил посмертное издание первой книги.

   (8) Петр Хельчицкий (ок. 1390 - ок. 1460), чешский религиозный писатель. 30 мая 1889 г.Страхов привез Толстому напечатанную, но не сброшированную часть книги Хельчипкого "Сеть веры" (см. т. 50, стр. 307, и т. 64, стр. 250). В настоящем письме Толстой спрашивал о судьбе этого издания.

  

  

  

  

  

   1890 г. Сентября 16. Я. П.

  

   Дорогой Евг[ений] Ив[анович].

  

   Представьте себе, что я измарал 8 листов почтовой бумаги, три раза принимаясь отвечать на ваше письмо. Всё это от того соблазна, что я знаю, что письма мои читают и переписывают. (1) Хотелось написать яснее и глубже захватить, и ничего не вышло. Пишу теперь, не думая о том, будут или не будут читать, и что ни напишу, пошлю. Пишу, главное, с мыслью быть, если могу, хоть сколько-нибудь полезен вам.

   Думаю, что причина тяжести и борьбы, которые вы испытываете и я испытываю, происходит преимущественно от того, что мы не освободились от заботы о славе людской, о мнении людей о нас. (Под словом людей разумейте иногда одного человека - только вашу жену.) Постарайтесь решать свои сомнения о том, как поступить, независимо от мнения людского, представив себе, что никто никогда не узнает, как вы поступите, или что, поступив так или иначе, вы тотчас же умрете, или, что легче всего, выставив себя нарочно перед людьми в действительности в самом подлом, низком свете так, что, как бы ни поступить, упасть ниже уже было бы некуда. "Я и лгун,и свинья, и хвастун, и одно говорю, а другое делаю, и жестокий, и плут". Сделать это, если осилишь в действительности, а не осилишь, то хоть в воображении. Ничто так не путает нас в наших решениях, и не ослабляет в наших поступках, и не вызывает такого мучительного сознания борьбы, как смешение двух мотивов - деятельности для бога, и для славы людской. Не знаешь, где кончается одно и где начинается другое. Не знаешь, во что точно веришь. Точно ли веришь, или хочешь, чтобы люди думали, что ты веришь. Иногда бывает, что думаешь, что веришь в то, во что не веришь, а иногда наоборот - думаешь, что не веришь в то, во что веришь. Может быть, что, как монах, даешь обет целомудрия, не веря в то, что целомудрие лучше наслаждения, и мучаешься; может быть, и то, что думаешь, что ты не выдержишь соблазна, и мучаешься своей слабостью, а ты уже сильнее соблазна и выдержишь его. И потому мой один совет: всеми силами стараться устранить заботу о мнении людском, чтобы узнать, во что веришь. Средство для этого самое лучшее и всегда подручное - унижение себя. И тогда уже жить сообразно тому, во что веришь. - Жить же сообразно тому, во что веришь, по моему, состоит вот в чем: положим, человек про себя знает, что он верит в то, что распутство - будем говорить по отношению к половым сношениям (2), - зло и потому не может блудить с разными женщинами, а живет с одной и, кроме того, хочет верить в то, что полное целомудрие лучше распущенности, и потому стремится прекратить свои сношения и с одной женщиной, но еще не достиг того, чтобы мог сказать, что он не может этого. И вот между этими двумя пределами движется, живет человек, подвигаясь всё ближе и ближе к второму, и так жить хорошо. И это я вам советую: т. е. найти, определить предел того, чего вы по своей вере не можете, и предел того, чего бы вы хотели не мочь, но еще можете, и подвигаться от 1-го ко 2-му.

   А то всегда делаешь ошибку: задаешь себе непосильную задачу - говоришь, например, то, что я буду вполне целомудрен, и потом, не достигнув непосильной задачи, говоришь себе: это невозможно, и отрекаешься от добра, к которому должны бы стремиться.

   Не целомудрия задачу должен задавать себе человек, а приближение к целомудрию. - Целомудренный живой человек, строго говоря, не может быть. Живой человек может только стремиться к целомудрию, именно потому, что он не целомудрен, а похотлив. Если бы человек не был похотлив, то для него не было бы никакого целомудрия и понятия о нем. - Ошибка в том, чтобы задавать себе задачу целомудрия (внешнего состояния целомудрия), а не стремления к целомудрию, внутреннего признания всегда во всех условиях жизни преимущество целомудрия перед распущенностью, преимущество большей чистоты перед меньшей. Ошибка эта очень важная. Для человека, поставившего задачей внешнее состоянье целомудрия, отступление от этого внешнего состояния, падение разрушает всё и прекращает возможность деятельности и жизни; для чело века, поставившего себе задачей стремление к целомудрию, нет паденья, нет прекращения деятельности; и искушения, и падение могут не прекращать стремления к целомудрию, часто даже усиливают его.

   Так вот, стараясь свести к короткому выражению то, что я думаю об этом, вот что: 1) Стараться как можно отстранять от себя заботу о славе людской и решать этот вопрос, как бы накануне смерти, как Ренан написал драму, что во время французской революции аббат и графиня, в которую он был влюблен, ночь накануне казни, к которой оба приговорены, проводят вместе. (3) Решить, как бы я поступил в таких условиях, и так и поступать без приговора к казни. 2) Как можно больше унизить себя в людском мнении и особенно во мнении той, которая служит предметом соблазна. Тетерев и инд[ ейский] петух куражится, распушается, гордится, величится, чтобы прельстить ее и самого себя возбудить. Чтобы достигнуть обратного, надо делать обратное - смириться, унизиться - перед ней. 3) Не забывать, что ты никогда не был и не будешь вполне целомудрен, а что ты находишься на известной степени приближения к целомудрию в стремишься приблизиться больше и потому никогда не унывать в этом приближении: в минуты искушения, в минуты падения даже, не переставая сознавать к чему стремишься, и говорить себе: падаю, а ненавижу паденье и знаю, что если не теперь, то после победа будет не за ним, а за мною.

   Ну вот, ясно, неясно, как умел, сказал вам, милый друг, что передумывал и передумываю, что перечувствовал и перечувствоваю. Может вам пригодиться, даже наверно, потому что мы все идем одной дорогой.

  

  

   Печатается по рукописной копии с автографа, сделанной неизвестной рукой в Чехословакии, куда, по словам Е. И. Попова, возил это письмо в 1910 г. Д. П. Маковицкий. Полностью впервые опубликовано с датой "1890 г. сентября 17" по той же копии (не точно) с незначительными разночтениямив ПТС,11, стр. 112-116. Письмо имеет три черновых варианта. Дата публикуемого текста определяется записью в Дневнике 16 сентября (т. 51, стр. 89). Над черновыми вариантами этого письма Толстой работал 11 и 13 сентября, как это видно из Дневника (см. т. 51, стр. 86 и 87).

   Ответ на несохранившееся письмо Попова.

  

   (1) В рукописной копии: перепечатывают. Исправлено по машинописной копии из АЧ.

   (2) Последние семь слов, отсутствующие в рукописной копии, вставляются по машинописной копии из АЧ.

   (3) Жозеф-Эрнест Ренан (1823-1892), французский историк и писатель, философ-индивидуалист, сторонник теории "господства избранных". Толстой имеет в виду его драму "L'abbesse de Jouarre" ("Жуарская аббатнсса"). Указанные Толстым лица этой драмы - не аббат и графиня, но аббатисса из Жуара Юлия-Констанция де Сен-Флоран и маркиз Дарси.

  

  

  

  

  

  

  

  

   1890 г. Сентября 17. Я. П.

  

   Спасибо, милый друг Павел И[ванович], за ваше последнее письмо. Оно всё хорошее. И я правда что придрался больше к тому, что вы сказали, чтоб высказать свою мысль по случаю антипатичного мне текста: "верую, п[омоги] м[оему] н[еверию]". А чувство сиротливости смиренной и покорной, когда хочется. отдохнуть, отдавшись кому-нибудь другому, сильному, чувство, при к[отором] говорится: "Господи, милост[ив] б[уди] м[не] греш[ному]", я не только понимаю, но часто испытываю. И после того, как послал вам письмо, несколько раз молясь говорил это и вспоминал о том, что я не имел права написать вам. Правда, что это слабость, но слабость общая людям. - Мы живем по-старому. По-старому мы с М[ашей] ближе всех друг к другу. Ваше письмо на нее произвело тоже хорошее впечатление, как и на меня. Она смотрит на жизнь и свою (мы на-днях ходили с ней гулять и говорили) хорошо. Живет, стараясь делать хорошее; теперь у нее началась школа (у Фомича; (2) в отдельном домике запретили); и кротка, и добра, и ничего не загадывает, и ничего в своих взглядах и чувствах (как я думаю) не изменяет. В замужестве потребности не чувствует. И я за нее тоже. Если бы Таня спросила меня, выходить ли ей замуж, я сказал бы: да. А М[аша] спросила бы, я сказал бы - лучше нет, если она сама не чувствует в этом необходимости.

   Я чувствую, что у вас в душе вопрос: любит ли она меня? Я думаю, что да. По крайней мере, из посторонних мущин никто для нее не имеет такого значения, как вы, и она любит вас. Но, как вы писали, разъяснение брачного вопроса с христианской точки зрения, имело на нее такое же влияние, как и на вас. Прежде разумное сознание влекло туда же, куда и чувство; теперь оно влечет в другую сторону, и сила не чувства, а влечения чувства уменьшилась, но толчки и дерганья, происшедшие от этой перемены, еще не прошли, и душевное состояние еще не установилось ни у вас (я думаю), ни у нее. Поэтому тем лучше ничего не предпринимать. Когда мы говорили с ней, она сказала : пока ты жив, мне есть дело здесь, и я ничего не буду предпринимать. Но если ты умрешь, я не останусь дома. - Нечего загадывать, сказал я, и она от сердца согласилась. - Мне давно хотелось всё это высказать вам, милый друг, и вот и вышла такая минута, и пишу. А то было что-то между нами. А это нехорошо, надо любить друг друга.

   Ругин был здесь, и случилось очень неприятное, т. е. такое, кот[орое] показалось очень неприятным, но вышло хорошо. Кто-то сказал жене, что он не только б[ыл], но что он будто теперь болен. И, разумеется, никакие убеждения не помогли, и она, защищая здоровье своих детей, решила сказать ему, что она не может принимать его. Она сделала это сколько могла мягко, соболезнуя ему, но все-таки б[ыло] тяжело - нам. Он принял это удивительно кротко и ушел. Он живет теперь у Булыгина и приходит на деревню, где я с ним вижусь. Ваше письмо к нему у меня; и я на-днях свезу его к нему. Боюсь, что у Булыгина он не уживется от жены Б[улыгина]. Но он, Ругин, замечательно силен духом, и я радуюсь и подкрепляюсь, глядя на него. - Писать мне многое хочется, но главное, что на очереди и влечет меня, это заключение к декларации Гаррисона и катехиз[ису] Балу (он умер), в к[отором] хотелось бы ясно и коротко выразить значение непротивления для христианства и то, что люди, признающие закон непротивления и не признающие его, не могут исповедывать одно и то же учение и потому не могут и называться одним и тем же именем.

  

  

  

   Датируется записью в Дневнике Толстого (см. т. 51, стр. 89).

   Ответ на несохранившееся письмо Бирюкова.

  

   (1) Слова: не имел права написать переделаны из: неправильно написал

   (2) Михаил Фомич Крюков.

   (3) Бирюков ответил Толстому письмом от 25 сентября.

  

  

  

  

  

   1890 г. Сентября 20. Я. П.

  

   То, о чем я писал вам, продолжает занимать меня. Это всем нам, всем людям нужно. И дорога хоть какая-нибудь помощь в единой нужной всем работе. Я думал об этом и не дописал вам, кажется, еще вот что:

   Ослабляет нас в нашей борьбе с искушением то, что мы задаемся вперед мыслью о победе, залаем себе задачу сверх сил, задачу, которую исполнить или не исполнить не в нашей власти. Мы, как монах, говорим себе вперед: я обещаюсь быть целомудренным, подразумевая под этим внешнее целомудрие. И это, во-первых, невозможно, потому что мы не можем себе представить тех условий, в которых мы можем быть поставлены и в которых мы не выдержим соблазна. И, кроме того, дурно; дурно потому, что не помогает достижению цели - приближения к наибольшему целомудрию, а напротив.

   Решив, что задача в том, чтобы соблюсти внешнее целомудрие, или уходят из мира, бегут от женщин, как Афонские монахи, или скопятся и пренебрегают тем, что важнее всего, внутренней борьбой с помыслами, в миру среди соблазнов. Это всё равно как. воин, который сказал бы себе, что он пойдет на войну, но только с тем условием, чтобы наверно победить. Такому воину придется уходить от врагов настоящих, воевать с воображаемыми врагами. Такой воин не выучится воевать и будет всегда плох.

   Кроме того, это поставление себе задачей внешнего целомудрия и надежда, иногда уверенность осуществить его невыгодно еще и оттого, что, стремясь к этому, всякое искушение, которому подпадает человек, и тем более падение, сразу уничтожает всё, заставляет усумниться в возможности, даже законности борьбы. "Так, стало быть, нельзя быть целомудренным, и я поставил себе ложную задачу". И кончено, и человек отдается весь похоти и погрязает в ней. Это всё равно, что воин с амулетом, который в его воображении обеспечивает его в том, что он не будет ни убит, ни ранен. Такой воин теряет последнее мужество в бежит при малейшей ране - царапине.

   Задачей может быть одно: достижение наибольшего по моему характеру, темпераменту, условиям прошедшего и настоящего, целомудрия - не перед людьми, которые не знают того, с чем мне надо бороться, а перед собой и богом. Тогда ничто не нарушает, не останавливает движения, тогда искушение, падение даже, всё ведет к одной вечной цели, - удаления от животного и приближения к богу.

   Это-то и приводит меня к самому главному, о чем я тоже писал, но не договорил.

   Все дела, которые совершает человек, можно разделить на три разряда дел: одни, такие, которые мы делаем, не спрашивая себя о них, хороши ли они, дурны, делаем их, не замечая их; другие такие дела, которые мы, как говорит Павел, считаем дурными, но все-таки делаем, такие дела, которые мы желаем делать, но не всегда делаем, или не желаем делать, а все-таки иногда делаем. И третьи такие дела, которые мы желаем делать и всегда делаем или не желаем делать и никогда не делаем. Первый разряд дел это те, которые еще не подпали под суд вашей совести, но из которых, по мере движения нашей жизви, всё больше и больше дел подпадает под суд и переходят во второй разряд, Третий разряд дел это те, которые уже прошли суд нашей совести и, разделившись на добрые и злые, желатель­ные и нежелательные, стали достоянием нашей нравственной природы, - это наш рост жизни, наше единственное и неотъем­лемое богатство, приобретенное жизнью (это то, что я прежде мог подраться, напиться, блудить и т. п., теперь не то что не хочу, но уже не могу). Так что первый разряд это материал для переработки жизнью; третий разряд это изготовленное, совершенное жизнью, лежашее в кладовой; второй разряд это то, что теперь на верстаке, что работается.

   И как удивительно счастливо, радостно положение людей: хочешь, не хочешь в жизни перерабатывается тот третий разряд: мужает человек - мудреет умом и опытом, стареется - слабеет страстями, и дело жизни совершается. Если же в этом деле положить весь смысл, всю цель жизни, то постоянная радость постоянного успеха.

   Так вот понимать это и сознавать, какие дела принадлежат к какому разряду, и всё внимание напрягать на второй разряд - это поможет в борьбе.

  

  

  

   Печатается по машинописной копии из АЧ. Отрывки впервые опубли­кованы в сборнике: "О половом вопросе. Мысли Л. Н. Толстого, собранные Владимиром Чертковым", изд. "Свободное слово", Christchurch 1901, стр. 25-27; в журнале "Всемирный вестник" 1906, 2, V, стр. 26-27. Полностью опубликовано в ПТС, II, стр. 116-118. Дата копии "21 сен­тября 1890 г" уточняется на основании упоминания этого письма под датой "20 сентября" в Списке М. Л. Толстой.

   Письмо написано в дополнение к письму N 144.

  

  

  

   1890 г. Сентября 23 или 24. Я. П.

  

   Дорогая Александра Михайловна. Вчера получил ваше письмо и также б[ыл] рад увидать ваш прекрасный почерк, как и вы мой. Спасибо за книгу. (1) Сколько я вам за нее дол­жен? И какие еще вы присылаете книги? - Просьба к вам, дорогая Александра М[ихайловна]. - Друг мой Ге (стар­ший) послал свою картину в Европу и Америку. Вызвался это сделать один частный повер[енный] Ильин. Он и уехал и теперь в Гамбурге. Успех картины огромный. Но не в том дело. Перед отъездом еще Ильина его призвали в министерство и потребо­вали от него обратно свидетельство, (2) что делается только за какой-либо проступок. Он стал спрашивать за что, ему не сказали, но намекнули, что это в связи с его взятым загранич­ным паспортом. Теперь, когда он уехал, жена его добивалась толку в министерстве и получала всё худшие и худшие сведе­ния: свидетельство отобрали, говорят, что не пустят его воро­титься, а если он воротится, то его сошлют. Бедная женщина страшно напугана, сжигает письма и бумаги, ждет обыска и хочет ехать за границу; а у ней 4 детей. Зовут ее Александра Константинов[на] Ильина, Николаевская, д. N 16, кв. 39. Помогите ей. У меня никого нет в Петерб[ур]ге, да вы есть, и лучше вас никто не поможет ей, не успокоит ее и не узнает в чем дело. Она хорошая трудовая женщина.

  

  

  

   На обороте: Петербург, Литейная, 60. Александре Михай­ловне Калмыковой.

   Дата определяется сопоставлением слов: "Вчера получил ваше письмо" с почтовым штемпелем на письме А. М. Калмыковой: "Тула, 22 сентября 1890 г.". Почтовый штемпель на письме Толстого: "почтовый вагон, 28 сен­тября 1890 г.". Задержка в отправлении письма произошла, вероятно, вследствие болезни Толстого, начавшейся 24 сентября (см. т. 51, стр. 91).

   Ответ на письмо А. М. Калмыковой от 20 сентября 1890 г.

  

   (1) См. прим. 2 к письму N 133.

   (2) Свидетельство на звание частного поверенного.

   А. М. Калмыкова отвечала письмом от 29 декабря.

  

  

  

   1890 г. Сентября 24. Я. П.