Толстой Лев Николаевич - Том 65, Письма 1890-1891 (январь-июнь), Полное собрание сочинений

", Christchurch, Hants, England, 1901, стр. 65. На копии дата "12 февраля 1890 г.", проставленная по почтовому штемпелю. Дата определяется записью в Дневнике Толстого 10 февраля (см. т. 51, стр. 17).

   Николай Николаевич Ге (1857-1939) - старший сын художника. Подробнее о нем см. в т. 63, стр. 208.

  

  

   (1) См. письмо N 19.

   (2) Письмо Н. Н. Ге неизвестно.

   (3) 31 января у Н. Н. Ге родился сын Иван (ум. 1916).

  

  

  

   1890 г. Февраля 10. Я. П.

  

   Все думаю о вас и о вашей картине. Очень хочется знать, как к ней отнесутся (1) и кто как? Меня мучает то, что фигура Пилата мне как-то с этой рукой представляется неправильной. Я ведь не утверждаю, а спрашиваю; и если знатоки скажут про эту фигуру, что правильна, то я успокоюсь. Об остальном я знаю ж спрашивать ничьего мнения не желаю. Как вы живете, милый друг? Напишите словечко. От Колички получил письмо, но не успел ответить длинно. Только карточкой ответил. (2)

   Приветствую вновь появившегося внука. -Привет всем, Чертковым, (3) Поше, (4) Ване. (5)

  

  

  

   На обороте: Петербург, Лиговка, 31. Склад Посредник. Для передачи Н. Н. Ге.

  

  

   Полностью опубликовано в ТГ, стр. 131-132. Дата определяется записью в Дневнике Толстого 10 февраля (см. т. 51).

  

   (1) Картина Н. Н. Ге "Что есть истина?" была выставлена на восемнадцатой выставке сПередвижников", открытой 11 февраля 1890 г. в Петербурге. Через несколько дней по открытии выставки картину приказано было снять. См. приписку к письму N 40. Рецензий в газетах было мало. См. В. В. Стасов, "Николай Николаевич Ге", изд. "Посредник", М. 1904, стр. 322-328.

   (2) См. письмо N 15. "Карточкой" Толстой называл "открытку".

   (3) Владимир Григорьевич Чертков (1854-1936), его жена Анна Константиновна, рожд. Дитерихс (1859-1927), и сын Владимир Владимирович.

   (4) П. И. Бирюков.

   (5) Иван Иванович Горбунов-Посадов. См. прим. к письму N 48.

  

  

  

   1890 г. Февраля 14. Я. П.

  

   <Это так я думаю. Молитва нужна.> Начал так. Хотел согласиться с вами; но, спросив себя поглубже, увидал, что нет. Для меня не так: молитва не есть только заглаживанье своего разрыва с богом, молитва для меня есть с одной стороны сознание моего отношения к богу, с другой стороны есть увеличение моей духовной силы, есть как бы разведение паров, к[оторые] будут работать, размахиванье колеса, набирание силы. (Я говорю тут только то, что знаю из опыта). Молюсь я часто, т. е. раза два-три в день, и всегда "Отче наш". Пробовал я слагать свои молитвы, последнее время сложил молитву, выражавшую сознание того, что я есмь орудие, орган бога и что я желаю одного - исполнять свое назначение без небрежности и без напряжения, постоянно сознавая, что через меня действует сила божия, и иногда и вспоминаю это; но, как молитва, "Отче наш" остается для меня не то что незаменимым, но заменяющим и исполняющим все требования сердца. - "Отче наш" теперь для меня выражается пятью положениями, кот[орые] так мне ясны, необходимы, связаны между собой и радостны, что они свободно возникают в душе и всякий раз говорят как будто что-то новое, из меня исходящее. Мф., 9, ст. 1) Свята сущность Твоя - любовь. Стало быть, всё должно быть меряно и руководимо только ею - любовью. И сейчас уж становится тверже и легче, и все затруднения распутываются. 2) 10 ст. Указание того, что делать надо, руководясь любовью в том, чтобы делать то, что содействует установлению царства Твоего, свободного, радостного на земле, как на небе. Это дает содержание любовной деятельности, - если не знаешь, что делать вообще, или что из двух. 3) 11 ст. И делать это дело любовного установления цар[ства] б[ожия] я хочу и буду теперь, сейчас, сию минуту, там, где и с кем я теперь. И это еще усиливает размах и дает страшную твердость, если только слился с этой мыслью. 4) Если есть препятствие к этому, то только в моем прошедшем, в грехах - хочу избавиться от них (грехи похоти, грех самолюбия, грех нелюбовности). Да я и просто говорю Кому-то и люблю это говорить: прости мне, как я говорил перед людьми, каясь. И говоря это, вспоминаю грехи других, самые мне противные, и прощаешь, не только прощаешь, не понимаешь, как можно сердиться, не прощать. И 5) боюсь искушений похоти, самолюбия, злости и бегу от них; но главное, главное зло в сердце - оно мешает. Его чтоб не было.

   Вот так и молюсь гуляя, иногда даже в трудные минуты и будучи между людьми, и знаю так же, как знает машинист, прорезавш[ий] половину сугроба, но завязший все-таки, что если он проеха[л] половину большого сугроба, а маленький совсем переехал, то только п[отому], ч[то] разводил пары. Так знаю и я, что если бы я не молился, то был бы несравненно хуже. И знаю еще, что если бы я достиг того, возможность чего как будто вижу, когда молюсь, то жить бы незачем было. Знаю, что совершенным надо быть, как отец. - Ну вот. Пишу, что испытываю и как попало. Вы поймете. Ошибка главная в том, чтобы молитву делать обязательной. Мне она полезна. А могут быть люди, иначе устанавливающие свое отношение к богу. Вера для меня же только одна, и в одно я верю: в то, что отец, пославший меня сюда, добр - любовь. И наваливаюсь на него, а он делай, что хочет, и всё будет не то что хорошо, а божественно.

  

  

   Сколько вас знаю, думаю, что вам нужна молитва - как выражаемое сознание своего отношения к богу. Одно советую: ищите своего выражения отношения к б[огу]. Я всегда искал и ищу своего. В "Отче наш" я впадаю невольно.

   Молитва - это символ веры - profession de foi. (1) Таков "Отче наш", и повторить себе ясно, сжато, сильно всю сущность своего отношения к б[огу] дает силу.

  

  

   Впервые опубликовано неточно в Б, III, стр. 171-173. Датируется на основе записи в Дневнике Толстого 14 февраля (см. т. 51, стр. 19).

   Ответ на два письма Бирюкова: одно несохранившееся и другое от 6 февраля 1890 г., в котором Бирюков спрашивал, необходима ли для христианина молитва.

  

  

  

  

  

   (1) [исповедание веры.]

  

  

  

  

  

   1890 г. Февраля 10-18. Я. П.

  

   Спасибо, что написали, (1) милый друг Колечка. Долго очень ничего не знал про вас и часто думал и боялся, а теперь вдруг со всех сторон: и отец рассказал, и письмо к Черткову, которое он мне прислал, (2) и ваше письмо. Я говорю "боялся". Это не то, что боишься, а дорожишь очень жизнью, как в себе, так и в других. За не зажженную свечку не боишься, а за зажженную, и не потому, что огонь ее не настоящий, а потому, что таково свойство огня, что он может потухать и разгораться. В вашей переписке с Чертковым я на вашей стороне, (3) если только вы в разных сторонах, чего я не допускаю, - на вашей стороне в том, что нельзя достаточно стремиться к осуществлению в своей жизни своего сознания. Чем больше осуществление, тем лучше не только для себя, но и для людей, и для бога. Всякое осуществление, кроме удовлетворения своей совести, прокладывает путь, облегчает его людям. Но я уверен, что вы согласны и с общим смыслом того, что я пишу в этом прилагаемом письме одному Воробьеву, (4) который хочет бросить службу на железной дороге, перейти на землю и, узнав из газет, что в Ясной Поляне был будто бы бал, упрекает меня в этом. В этом письме я хотел бы прибавить еще то, что касается меня и касается вас. Меня-вот что.

   Нынче ночью меня разбудил в спальне плеск воды в тазу. Я окликнул жену, думал, что это она моется. Она же спала. Это была мышь, которая попала в таз и билась, чтобы вылезть оттуда. С мышами уж прежде было такое столкновение, которое заставляло задумываться. Поймается мышь в мышеловке, которую ставлю не я. Я беру ее вынести и хочу выпустить на дворе. Жена говорит: нет, лучше не трогай, я сама вынесу и велю убить. Я оставляю, зная, что мышь убьют. Но нынче, когда я лежу и хочу заснуть и слышу, как бьется, утопая, это маленькое существо, я увидал, что это нельзя и что я дурно делал, когда позволял убивать мышь, когда мог спасти ее, я увидал, что я это делал не для того, чтобы не нарушить любовь, а для того, чтобы избежать себе маленькой неприятности. Вот это и скверно в нашем положении: позволять гибнуть не мышам, но людям, потворствуя другим, избегая себе неприятности, и чем больше помнишь это, тем лучше. И потому люди, которые живут, как вы, делают хорошо не для себя одного, а для других, для меня, указывая нам, чего и как много чего нехватает в нашей жизни.

   Кроме же того главное христианское учение, учение истины в своем приложении прошло все ступени сознания и словесного выражения и возбуждения религиозного чувства: всё это делано, переделано, и нового тут сказать и сделать нечего, но оно только начинает требовать настоящего жизненного приложения и вот тут-то оно - ученики этого учения, как норовистая лошадь с возом у горы, проделывают все возможные штуки и вправо, и влево, и назад, и на дыбки, только одного не делают - влечь в хомут и везти в гору, одного, что только нужно: исполнять учение, несмотря на напряжение труда, нечистоту, вшей, бедность, нужду. И потому нельзя делать достаточных усилий и жертв для того, чтобы из разговоров и чувств христианских перейти к делам, от верчения под горой перейти к первым шагам в гору, как вы делаете. Это я вижу всей жизнью своей. Но (теперь говорю о вас) жертвовать для перехода к делу от разговоров можно всем, только не тем, чем везешь, не гужами. Т. е. не нарушить любви, не сентиментальности, но доброжелательства к людям, любовной связью с людьми, с мышами даже, - с богом. И это в свободные от увлечений минуты совесть указывает ясно. А то я бросил всё мирское, живу по-христиански, а в душе у меня мысль о человеке, который ненавидит меня и от ненависти или хоть только нелюбви которого я страдаю, как было бы у меня, если бы я бросил жену. Но это вы знаете так же, как и я.

   Другое же, и главное, вот что. Барышня раз пришла ко мне спрашивать, как ей жить по-хорошему. (5) Я ей и говорю: живите, как вы считаете хорошим. А то если я вам скажу, то вы будете жить по моей совести, а это неудобно, надо каждому жить по своей совести и немного ниже ее. Жить самое лучшее так, чтобы было немножко ниже своей совести, с тем, чтобы догонять свою совесть в то время, как она вперед уходит, как фонарь, который несешь впереди себя на палке. Это самое лучшее. Тогда всегда человек недоволен собой, не отвечает требованиям своей совести, кается и идет вперед - живет. Жить много ниже своей совести дурно - отчаиваешься догнать ее и замираешь; жить выше ее нехорошо, потому что может случиться то, что с Петром с петухом, (6) и что еще хуже, что если не отречешься, то дойдешь до своей совести и остановишься.

   Вот этого чтобы не было с вами, милый, дорогой друг. Пишу это не потому, что замечаю это в вас-нисколько, а только потому, что это может быть. Целую вас, жену (7) и детей. Я, поминая вас, как вы смеялись, дописал комедию, и совестно. Теперь много работ, хочется кончить, (8) да нет энергии. Отца жду. Картину его очень полюбил.

  

  

  

   Печатается по копии М. Л. Толстой. Одна фраза с искажениями под заглавием "Свеча" напечатана в "Спелых колосьях", 1, стр. 41. Три небольших отрывка, с многочисленными искажениями, добавлениями и пропусками, напечатаны, под заглавиями "Норовистая лошадь", "Барышня" и "Мышь", в "Спелых колосьях", 2, стр. 84, 85 и 100-101. Дата начала письма определяется упоминанием о нем в письме N 15 и записью в Дневнике Толстого 11 февраля (см. т. 51, стр. 17). Дата окончания письма взята с копия.

  

   (1) Это письмо Н. Н. Ге неизвестно.

   (2) В. Г. Чертков в письме от 20 января прислал Толстому два письма Н. Н. Ге-сына (без даты).

   (3) См. об этом в письме N 60.

  

  

   (4) См. письмо N 12.

   (5) Ср. запись в Дневнике Толстого 23 ноября 1888 г., т. 50, стр. 3.

   (6) По евангельскому преданию, апостол Петр трижды отрекся от Иисуса под страхом гонений за общую с ним веру.

   (7) Н. Н. Ге (сын) был женат на крестьянке Черниговской губ. Агафье Игнатьевне Слюсаревой (1856-1903).

   (8) См. письмо N 5. Кроме того, в феврале 1890 г. Толстой работал над "Послесловием" к "Крейцеровой сонате". См. записи в его Дневнике 30 января, 3, 4 и 5 февраля (т. 51, стр. 16-17).

  

  

  

   1890 г. Февраля 18. Я. П.

  

   Из вашего письма я заметил, что вас очень занимают те вопросы, о которых вы пишете, и еще то, что вы об этих вопросах имеете самое превратное или, скорее, не имеете почти никакого понятия, и потому скажу вам то, что я думал об этих вопросах. Может быть, это поможет вам разобраться в них.

   Вы пишете, что не надо делать усилий. Какие усилия? Делать усилия в темноте для того, чтобы работать как можно лучше, очень неразумно; но еще неразумнее не делать усилий для того, чтобы зажечь свет.

   Человеку свойственно делать - и даже никогда не переставать делать - усилия. Усилие просветить себя, не в смысле приобретения каких-нибудь случайных знаний, а в смысле познания закона своей жизни, познания того, что должно и чего не должно делать, - нравственного закона. И насколько просвещен в этом смысле человек, насколько больше он сделал усилий, чтобы просветить себя, настолько меньше усилий ему нужно будет для того, чтобы радостно и спокойно делать то, к чему влечет его природа.

   И потому я совсем не согласен с вами в том, что "надо поменьше, и главное, попроще думать". Напротив, надо думать как можно больше и лучше. Лучше думать значит то, чтобы, думая о предмете, пользоваться всем тем, что думали и думают об этом предмете лучшие мыслители, точно так же, как, думая о том, как противодействовать запору, или о том, от каких микроорганизмов происходят какие болезни, надо пользоваться всем тем, что думали и думают о тех же предметах люди, занимающиеся этими, очевидно, далеко не столь важными вопросами, как вопрос о том, что должно и чего не должно делать человеку, вопрос о нравственном законе. Простота же мысли о предметах происходит от двух противоположных причин: от совершенного непонимания вопроса и от глубокого всестороннего изучения его. То, разумеется, надо думать просто по второй, а не по первой причине.

   Да, милый друг, простите меня, если вам неприятно покажется то, что я пишу, но подумайте о том, что пишу. Я пишу только любя вас.

   Думать (и много самому с собой, а не с людьми, не перед людьми), думать надо об этом, не только главном, но единственном стоящем такой думы предмете, о том, как провести свою жизнь? Ошибиться в лекарстве, в операции - никакой беды нет для того, кто подвергается этой ошибке, умрет, но вся жизнь его останется, какою была. Ошибиться же в руководстве своей жизни ужасно, потому что вся жизнь погублена.

   А смерть придет сама собой.

  

  

   Печатается по машинописной копии из АЧ. В ГМТ хранится черновик письма, написанный рукой Толстого, с некоторыми разночтениями. Впервые опубликовано в сборнике "Летописи", 12, стр. 30. Дата копии.

   Никита Арсеньевич Немолодышев - врач. В 1888 г. состоял земским врачом в Данковском уезде Рязанской губ. и затем в Туле; в 1889-1890 гг. работал в Петербурге. С Толстым познакомился через врача Н. Е. Богоявленского (о нем см. т. 63, стр. 192). Толстой писал Немолодышеву 31 декабря 1888 г. и в январе или начале февраля 1890г. Письма эти неизвестны.

   В данном письме Толстой отвечает на письмо Немолодышева из Петербурга, без даты, с почт. шт. "СПб. 14 февраля 1890", в котором Немолодышев, описывая свои впечатления от "собрания" в складе "Посредника" от своего разговора с П. И. Бирюковым, между прочим замечал, что "стараться работать, силиться быть (не казаться, конечно) хорошим человеком - в этом ничего нет хорошего, лучше быть самим собой", и что "усилие не есть добро".

   В Дневнике 17 февраля 1890 г. Толстой, отметив получение письма Немолодышева, набросал конспект своего ответа. См. т. 51, стр. 20.

  

  

  

   1896 г. Февраля 21. Я. П.

  

   Вот я в пишу тебе. Ты как будто нарочно сказал такое словечко, которое меня вызовет: о том, что ты хочешь бросать занятия. Не делай этого. Мало того, что не делай этого, не ослабляй своего напряжения к занятиям, не ослабляй, а увеличивай сознание нравственного долга продолжать занятия. А то все самые важные шаги в жизни ведь этак-то и делаются. Важные шаги делаются не с треском, заметно, а именно так - нынче не пошел, завтра не сел за работу, сказал: всё равно, а глядь через месяц, два уже сидишь в безвыходном положении - нет выбора, надо выходить. А выходить значит употребить свое время иначе. А как его употреблять-то иначе? С Фомичем (1) и Бибиковым (2) на охоту и т. п. Оно правда, что если у тебя это намерение кончить курс завинчено только в верхние планки людского мнения и самолюбия, то их легко отодрать и оно отстанет. Крепко будет только тогда, когда прихватишь винтами за сознание долга перед своей совестью и богом. И потому если не довинчено, винти. Я тебе отвертку дам, коли твоя не берет. Ну вот. А то это-то апатия: зачем ходить? к чему? да что? Это начало гниения. А коли запустишь и глубоко загниешь - шабаш.

   У нас хорошо, даже очень хорошо живется. Если бы на что я мог жаловаться, так это на то, что хочется очень многое написать, а нет той свежести головы, при которой знаешь, что не испортишь, - и ничего почти не пишу. Но утешаюсь тем, что это и не нужно. Нужно жить получше. Ну вот и стараюсь. И ты старайся. А когда будешь стараться, тогда и решишь, выходить или не выходить. А пока нет светлого бодрого настроения, ничего не решай, а только старайся приходить в такое настроение.

  

  

   Печатается по копии (неполной) рукой И. М. Трегубова из рукописной тетради П. И. Бирюкова: "N 12. Письма к разным липам [18]89-[18]90", стр. 27-29. Дата поставлена по машинописной копии из АЧ, воспроизводящей всего лишь четыре фразы письма.

   Лев Львович Толстой (1869-1945) - третий сын Толстого. О нем см. в т. 63, стр. 199-200. Осенью 1889 г. Л. Л. Толстой поступил на медицинский факультет Московского университета, который к следующему учебному году оставил, перейдя на филологический факультет.

  

   (1) Михаил Фомич Крюков, слуга в семье Толстого.

   (2) Владимир Александрович Бибиков, сын старинного знакомого Толстого, владельца соседнего с Ясной Поляной имения Телятинки, Александра Николаевича Бибикова (1822-1886).

  

  

  

   1890 г. Февраля 21. Я. П.

  

  

   Как вы живете, Дмитрий Александрович? Всё чаще и чаще вспоминаю о вас и .хочется узнать про вас, общения душевного хочется. Материально живы ли, здоровы ли вы с женой (1) и ребенком? (2) Что ваши товарищи? Что знаете про Джунковских? (3) -

   (4) Мы живем нынешнюю зиму в деревне. Мне меньше суеты, да и думается, что недолго остается жить, и вот всё хочется написать всё то, что кажется нужным людям и неизвестно им. И потому больше пишу, чем в городе. Результаты же этого пока еще очень слабые - всё нездоровится и нет нужной ясности мысли. - С другой же стороны думаю, что всего, что хочется, никогда не напишешь, и что будет 80 лет [и] всё так же будет казаться, что вот-вот надо написать, а сил нет. Так что я знаю хорошо, что дело вовсе не в том, чтобы писать, а в том, чтобы пока жив делать наилучшим образом то, на что годен, и то, чего от тебя требуют люди и бог. - Я до сих пор не могу вполне победить в себе эту вечную и общую людям ошибку - желание совершить что-либо, забывая то, что совершить нам в жизни ничего нельзя, п[отому] ч[то] жизнь наша не есть что-либо цельное, законченное, а только частица видимая чего-то бесконечного и невидимого, но сознаваемого. Совершить мы ничего не можем. Всё, что можем, это только до последнего издыхания делать то, что велит бог или совесть. Так что если жизнь наша и может получить характер чего-то полузаконченного, то для других, а не для нас самих. Мы же сами никак не можем знать, что выходит и выйдет из того ряда поступков, к[оторые] мы производим. -

   Что Любич? (5) И его жена? Чертков был у нас. Он приезжал из Петербурга, где живет, п[отому] ч[то] родные его жены потребовали этого для ее здоровья. Они слабы здоровьем, но крепки духом - и не крепки, ce n'est pas le mot, (6) а нет в них хитрости, обмана перед самим собой, - а тянут к богу, как умеют. Я их люблю, особенно его. Бирюков там же. Они кончают дела Посредника. (7)

   (8) Знаетеливы книгу и статьи Балу, Adin Ballou, американец, 50 лет тому назад проповедовавшей непротивление, non resistance, и написавший прекрасные про это статьи. Они переводятся, но если у вас нет, то я вам пришлю. Он жив еще, ему за 80 лет, и мы с ним вступили в переписку. К сожалению, он держится некоторых церковн[ых] догматов и в практике защищает собственность, но спорить с ним бесполезно.

   В числе многих людей, с к[оторыми] сходился, меня особенно порадовали молокане Нижегородского села Богородского. У них есть 30-лет[ний] человек, руководитель Желтов. (10) - Он на-днях был у нас (хотя я его давно знаю). Это один из молокан, совершенно свободный от догматики и внешности и очень искренний и настоя[щий], умный и способный. -

   Ну прощайте. Напишите, что придет в голову и занимает вас теперь, чтоб мне почувствовать вас и нашу связь, к[оторая] мне дорога. Н. Н. Ге в Петербурге, и я его жду каждый день.

   Я думаю, он заедет к вам.

  

  

  

   Дмитрий Александрович Хилков (1857-1914) - бывший князь и гвардейский офицер, крупный помещик Полтавской губ., отказавшийся от своих имений и привилегий, сочувствовавший взглядам Толстого.

   См. т. 64, стр. 134.

  

   (1) Цецилия Владимировна, рожд. Винер (1860-1922).

   (2) Старший сын Хилкова Борис Дмитриевич (р. 1889).

   (3) Джунковские - Елизавета Владимировна, рожд. Винер (1862-1928), сестра жены Д. А. Хилкова, и ее муж Николай Федорович (1862-1916), двоюродный брат Д. А. Хилкова. О Е. В. Джунковской см. т. 63, стр. 360, Н. Ф. Джунковском см. т. 64, стр. 210.

   (4) Абзац редактора.

   (5) Ефим Николаевич Любич (1867-1926). См. т. 64, стр. 276. Жена его Федосья Павловна (ум. 1921).

   (6) [это не то слово,]

   (7) Чертков передавал в то время все дела "Посредника" П. И. Бирюкову и И. И. Горбунову-Посадову, оставив за собой только зарождавшийся тогда отдел этого издательства "Для интеллигентных читателей".

   (8) Абзац редактора.

   (9) См. письмо N 26.

   (10) О Ф. А. Желтове см. письмо N 55.

  

  

  

   1890 г. Февраля 22. Я. П.

  

   Хотя и обещал писать вам, Александр Иванович, (1) я боюсь, что в коротком письме не сумею выразить ясно мое отношение к тем предметам, о которых вы говорите.

   Я поникаю, что в вашем положении, так много переиспытав от иерархии, вы видите в них врагов, с которыми надо бороться; но мне ваша иерархия никогда не представляется таким врагом. Враг истины есть невежество суеверия; выросшие же на этом невежестве церкви, и наша, и католическая, и протестантская иерархия, суть грибы, растущие на этом навозе. Покуда будет невежество, будут иерархии, попы, папы, мощи, причастия, семинарии, академии, догматы, троицы и воскресения и всей этой ужасной богословской хулы на св. духа.

   И потому надо уничтожать не грибы, а тот навоз, на котором они растут. Его надо вычищать, т. е. рассеивать невежество. Рассеивать же мрак невежества есть только одно средство - это свет истины учения Христа. Это самое я и стараюсь делать и теперь делаю. Если бы можно было, нажав одну пуговицу, мгновенно уничтожить (не убивая, а лишив их возможности проповедовать) всех попов, я бы не нажал ее, потому что завелись бы новые, худшие. До тех пор, пока есть почва для этих суеверия ж невежества, не только среди неученых, но и среди ученых классов (пример - спиритизм), будут и эти наросты. Как ни верти, дело для всякого христианина одно - проповедовать истину не словом только, но всею жизнью. - Вы говорите об успехах эпископата в создании приютов развращения молодого поколения, я прибавлю: и народа. Правда, что по внешности успехи мракобесия в это царствование кажутся большими; но это только кажется. В сущности же едва ли в какое-нибудь время происходило такое сильное рационалистическое движение, как в последние 6, 7 лет. В народе распространяются и нарождаются со всех сторон рационалистические учения. В семинариях и академиях среди лучшей части учеников происходит движение, совершенно обратное тому, которое увеличивается давлением.

   Я написал уже более 10 лет тому назад Критику Догматического Богословия (2) Макария (3) и исследование Евангелия. (4) (Книги эти, как я узнал на-днях, печатаются в Женеве у Элпидина (5)), и книги эти, в особенности первая, чрезвычайно распространены между семинаристами. Но сила не в этих книгах, и ни в каких книгах; сила главная в христианской жизни, в попытках осуществления жизни по учению истины. Славословия, толкования, молитвы, таинства, споры, определения, храмовые служения, всего этого уже было достаточно во всех возможных видах и всем уже набило оскомину. Теперь перед христианским человечеством стоит уже в упор другая задача осуществления в жизни христианского мировоззрения, вопросы собственности, войны, наказания, власти, проституции... И вот уже лет 20 последних заметно, как человечество уткнувшись в эти вопросы, как норовистая лошадь у подъема, кидается и вправо, и влево, и на дыбки, а не делает одного, что нужно - влечь в хомут и по мере сил тянуть в гору.

   Это начинается, мне кажется. Начинают, кажется, люди делать попытки приложения к жизни того, что они исповедуют. Вот что занимает меня и на что я намерен посвятить оставшуюся мне, очевидно очень небольшую, частицу своей жизни.

   По тону вашего письма надеюсь, что вы будете согласны в этом со мной. Братски приветствую вас.

  

  

   Печатается по копии рукой В. Г. Черткова из АЧ. Полностью опубликовано в сборнике "Летописи", 12, стр. 33-34. Дата копии.

   Александр Иванович Аполлов (1864-1893) - ставропольский священник, в октябре 1889 г. подавший прошение о снятии с него сана. Однако вскоре под давлением церковной администрации и семейных Аполлов отказался от своего заявления и продолжал священствовать до 1892 г. когда окончательно порвал с церковью. Автор нескольких обличавших духовенство статей и заметок, помещенных в ставропольской газете, а также нескольких рассказов и легенд. См. Б. А. Аполлов, "Письма Л. Н. Толстого к А. И. Аполлову" - "Русское прошлое", изд. "Петроград", 1923, 3 стр. 140-143. См. также тт. 50 и 66.

   Письмо Аполлова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.

  

   (1) В копии ошибочно: Николаевич

   (2) "Исследование догматического богословия", написано Толстым в 1880-1881 гг.

   (3) Макарий - Михаил Петрович Булгаков (1816-1882), московский митрополит и церковный писатель; автор "Догматического богословия" в пяти томах.

   (4) "Соединение, перевод и исследование четырех евангелий" написано в 1880-1882 гг.

   (5) Михаил Константинович Элпидин (1835?-1908), женевский издатель запрещенных в России книг; русский революционер, бежавший в 1865 г. из-под ареста, переселившийся в Швейцарию и принявший швейцарское подданство. Издал и распространил при помощи П. И. Бирюкова много запрещенных произведений Толстого.

  

  

  

   1890 г. Февраля 22. Я. П.

  

   Очень благодарен вам за присылку вашей книжки о Фрее. (1) Это один из самых замечательных людей нашего времени. Мне очень хотелось написать о нем, по до сих пор не удосужился. Желаю как можно более широкого распространения вашей статьи. Сколько мне помнится, я отвечал на его письмо, но этого моего ответа у меня нет. (2) После этого я виделся с ним два раза в деревне у нас и в Москве. Кроме того глубокого уважения, которое он возбуждал к себе своей жизнью, бывшей полным осуществлением его убеждений, он вызывал еще к себе любовь своей добротой и любовностью. Помню, в Ясной Поляне мы спорили. Я жестоко возражал ему, и, когда он вышел из комнаты, я опомнился и устыдился своего недружелюбного тона. Когда он вернулся, я сказал ему, что мне совестно за свою горячность, что я прошу его извинить меня. Я не успел договорить, как он уже со слезами на глазах обнял и поцеловал меня. Я многим ему обязан и всегда с умилением вспоминаю об этом святом человеке.

  

  

   Печатается по машинописной копии. Отрывок с датой "1890" опубликован Н. В. Рейнгардтом в его статье "Из истории 60 годов. Необыкновенная личность (Вильям Фрей)" - "Наука и жизнь" 1905, 4, столб. 1193; полностью в сборнике "Летописи", 12, стр. 32. Дата копии.

   Николаи Викторович Рейнгардт (1842-ум. после 1905)- присяжный поверенный в Казани, сотрудник (псевдоним "Фигаро") и редактор-издатель газеты "Волжский вестник", сотрудник "Казанского биржевого листка" в журнала "Наука и жизнь"; последователь О. Конта; автор многих статен по вопросам социологии и права. О Толстом напечатал брошюру: "Воскресение" гр. Л. Н. Толстого и вопросы уголовного права", Казань 1903.

   В письме от 14 февраля 1890 г. извещал Толстого, что посвящает ему сваю книгу о В. Фрее "Необыкновенная личность" (Казань 1889), и просил сообщить личные впечатления Толстого о В. Фрее, которые Рейнгардт думал использовать для второго издания своей книги.

  

   (1) Владимир Константинович Гейнс (1839-1888), русский по происхождению, в 1868 г. эмигрировавший в США и принявший американское подданство и имя Вильям Фрей; один из организаторов в Америке земледельческих интеллигентских ферм - "коммун"; последователь О. Конта.

   (2) См. тт. 63, стр. 340 и 341.

   (3) Письмо Толстого к В. Фрею от 1-31? марта 1886 г. см. в т. 63, стр. 339-340. Письма В. Фрея к Толстому напечатаны в брошюре: "Письма В.Фрея к Л. Н. Толстому", geneve, M. Elpidine, 1887.

  

  

  

   1890 г. Февраля 22. Я. П.

  

   Я вас очень помню и вспоминал про вас и рад очень получить известие о вас, хоть и грустное.

   Друг мой! помощь человека недействительна, бессильна в том, в чем вы ищете помощи, - в вере; в вере помочь может только бог, т. е. установление отношений прямо непосредственно с богом. Только отрешившись, отвернувшись от всех людей и обратившись к одному богу, можно установить отношение к нему, т. е. веру. Верите ли вы - не в то, что есть бог-творец, троица, Иисус Х[ристос] и т. п., - а в то, что в жизни вашей есть смысл и что смысл этот зависит от того благого и разумного начала, от которого вы произошли? Если верите, то вам ничто не может быть страшно или тяжело. Мф., XI, 28-30. Если же не верите, то ищите этой веры, и опять так же, как Христос отвечал ученикам, просившим его утвердить их в вере. Он отвечал им притчей о хозяине, пришедшем с работниками с поля. О том, что неверие происходит от того, что работник ложно понимает свое значение: если работник будет думать, что, приехав с поля, хозяин сейчас посадит его за стол и велит есть, то, когда это не сбудется, он будет не верить. Верить же работник будет тогда, когда он, ничего не ожидая, будет продолжать служить хозяину, отпряжет волов, даст им корму, будет служить хозяину за столом, тогда он будет верить. Коротко выражаясь, я хочу сказать: 1) то, что для того, чтобы жить, надо верить; 2) то, что верить значит не то, чтобы доверять всему тому, что мне выдают за истину о мире, о боге и т. п., а значит верить в то, что сила, произведшая и пославшая меня в этот мир, есть сила благая и разумная и 3) то, что для того, чтобы верить в это, надо не то чтобы в чем-либо уверять себя, а напротив, надо ничего о себе не думать, а только исполнять всё то, что требует от тебя хозяин или твоя совесть в жизни: самые простые дела. Исполнять эти самые простые дела, т. е. любовно отвечать на предъявленные к тебе требования и ничего о себе не думать, ничего себе не ожидать. Вы говорите: апатия! Ну что же апатия. Сидеть и ждать, пока она пройдет, зная, что это так должно быть. Как ни странно это кажется: гордость производит неверие, а смирение веру. Стоит человеку сказать себе в какой бы то ни было момент, вот в вашем теперешнем положении: я не по своей воле явился сюда, я явился такой, какой есть, со всеми моими слабостями и пороками. Я не люблю своих пороков и себя не люблю и ничего для себя не хочу; а пусть со мной делает тот, кто меня послал, что он хочет. Чего же он хочет? И стоит искренно, отрекшись от себя, прислушаться к тому, чего он хочет и не брезгать никаким делом, и сейчас найдется дело нужное хозяину, вступив в которое будешь знать, что ему служишь. А не найдется дело, значит хозяин пока не хочет, но я готов и не перестаю чувствовать себя на службе хозяина. А созвав это, сознаете радость жизни и найдете покой душам вашим.

  

  

   Печатается по машинописной копии "К неизвестному". Дата копии.

   Федор Павлович Симон (р. 1861) - в 1890 г. помощник лесничего в Бирском уезде Уфимской губ. Летом 1886 г., будучи студентом Лесного института в Петербурге, приезжал в Ясную Поляну, познакомился лично с Толстым и около трех месяцев прожил в деревне Ясная Поляна, работая с крестьянами. Судя по статье Тенеромо (И. Б. Файнермана) "Шпион" в его книге "Живые слова Л. Н. Толстого", М. 1912, стр. 164-168, Симон якобы был подослан к Толстому, о чем он, раскаявшись, писал Толстому в не дошедшем до нас письме. Но в статье Б. Н[иколаевского] "Свод разновременно поступивших указаний на вредное в политическом отношении направление писателя Льва Толстого" ("Былое" 1918, 9, март, стр. 209-210) указывается, что в охранном отделении в 1887 г. было заведено дело о Симоне за N 87, к которому пришита выписка из письма Симона к Толстому от 25 января 1888 г., "свидетельствующая, что Симон не скрывал веред Толстым своего революционного направления".

   Ответ на письмо Симона без даты (почт. шт.: "Бирск, 9 февраля 1890") с вопросами религиозного характера.

  

  

  

   1890 г. Февраля 21-24. Я. П.

  

   Dear friend and brother,

  

   I will not argue with your objections - it would not bring us to anything.

   Only one point which I did not put clearly enough in my last letter I must explain to avoid misunderstanding. It is about compromise. I said that compromise, inevitable in practice, cannot be admitted in theory. What I mean is this: Man never attaints perfection but only approaches it. As it is impossible to trace in reality a mathematically straight line and as every such line is only an approach to the latter, so is every degree of perfection attainable by man - only an approach to the perfection of the Father, which Christ showed us the way to emulate. Therefore, in reality, every deed of the best man and his whole life will be always only a practical compromise - a resultant between his feebleness and his striving to attain perfection. And such a compromise in practice is not a sin, but a necessary condition of every Christian life.

   The great sin is the compromise in theory, is the plan to lower the ideal of Christ in view to make it attainable. And I consider the admission of force (be it even benevolent) over a madman (the great difficulty is to give a strict definition of a madman) to be such a theoretical compromise. In not admitting this compromise I run the risk only of my death or the death of other men who can be killed by the madman; but death will come sooner or later, and death in fulfilling the will of God is a blessing (as you put it yourself in your book); but in admitting this compromise I run the risk of acting contrary to the law of Christ - which is worse than death.

   It is the same with property. As soon as I admit in principle my right to property, I necessarily will try to keep it from others and to increase it, and therefore will deviate very far from the ideal of Christ.

   Only when I profess daringly that a Christian cannot have any property - will I in practice come near to the ideal of Christ in this instance. There is a striking example of such a deviation in theory about anger in Matth., V, 22, where the added word .... ("without any cause") have justified and still justify now every intolerance, punishment, and evil, which have been and are so often done by nominal Christians. The more we keep in mind the ideal of a straight line as the shortest distance between two points the nearer we will come to trace in reality a straight line. The purer we keep the ideal of Christ's perfection in its unattainableness, the nearer we will in reality come to it. -

   Allow me now to argue upon several dogmatical differences of opinion: about the meaning of the words "Son of God", about personal life after death, about resurrection. I have written a large work - the translation, concordance and explanation of the Gospels in which I exposed all I think on those subjects. Having at the time - ten years ago - given all the strength of my soul, for the conception of those questions, I cannot change my views without verifying everything anew. But the differences of opinion on those subjects seem to me of little consequence. I firmly believe that if I consecrate all my powers to the fulfillment of the Master's will which is so clearly expressed in his words and in conscience, nevertheless should I not guess quite rightly the aims and plans of the best for me.

   I would be very grateful to you should you send me a line from yourself. Please give my love to Mr. Wilson. (1)

   One of your tracts is very well translated into Russian and is propagated amoneg some believers, and highly appreciated by them.

  

  

  

  

   Дорогой друг и брат,

  

   Я не стану возражать на ваши возражения-это ни к чему не привело бы нас.

   -

  

  

   Однако недостаточно ясно высказанное в моем последнем письме я должен объяснить во избежание недоразумения. Это - о компромиссе. Я сказал, что компромисс, неизбежный на практике, не может быть допускаем в теории. Я разумею вот что: человек никогда не достигает совершенства, но только приближается к нему. Как невозможно в действительности начертить