о дело, - все это прекрасно и на все говорю: аминь.
Сейчас (3) после очень хлопотного дня, поздно вечером, разговорился с девочками: Таня, (4) Маша, (5) Вера, (6) т.е. они разговорились. Так хорошо. Говорят: грустно, что никогда не может быть полного общения душ, не передашь другому, не завлечешь другого в свой внутренний мир, в к[отором] часто происходить такое хорошее. - И что супружество, любовь земная - обман. Ожидаешь этого общения, а его не бывает.
Я говорю им: это правда. Паскаль говорить: il faudra mourir seul (7), а и жить надо seul, (7) - с Богом. И они согласились и говорят: жалко. Хорошо очень то, что бывает в душе, хотелось бы вместе с другим, чтобы было это хорошее. А я говорю: да вот мы все вместе любим друг друга, вот сейчас и общаемся этим хорошим, и нам хорошо. А главное, что vivre seul (8) с Богом хорошо. Они говорят: "нет, не совсем". А я говорю: да ведь только тогда, когда живешь, и по мере того, как живешь один с Богом и сходишься любовно с другими как вот мы теперь. Жить одном с Богом это единственная дорога, на к[оторой] мы все сходимся и сходились на том лучшем, что есть в нас. Это лучшая единственная радость. И я испытывал ее, говоря с ними, и испытываю ее, общаясь с вами.
Поша уехал в Самару с Левой. (9) Они оба хороши. И им верно будет хорошо.
Я понемногу пишу. Все не кончил, но все подвигаюсь. Пишите мне. Целую вас и всех ваших. Ев[гения] Ивановича особенно. Удивляюсь пропаже письма. Это к лучшему. Оно б[ыло] нехорошее, неясное. Хотел я сказать там одно: то, что если в душе человека совершился тот пероворот, вследствие к[оторого] цель жизни не во мне, а в исполнении воли Отца, то не может быть вопроса о внешнем изменении или неизменении жизни. Вопрос этот несовместим с требованиями исполнения воли Бога. Изменения жизни будут неизбежными последствиями исполнения воли Б[ога].
Публикуется впервые. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "9 или 10 (?) Мр. 92. Бегичевка N 303". Письмо, по-видимому, начато 5 и закончено 7 марта, так как Толстой сам указывает, что пишет через два дня после того, как написал первые две фразы, и дальше упоминает о предстоящем "завтра" свидании с Писаревым, которое, судя по письму Толстого к С. А. Толстой (см. ПЖ, 405), должно было состояться 8 марта.
Ответ на письмо Черткова от 20 февраля, в котором Чертков писал, что предыдущее письмо Толстого очень тронуло и ободрило сестру А. К. Чертковой и, далее, делился мыслями, которые явились у него при чтении письма Толстого Хилкову от 7 февраля 1892 г. (т. 66): "Я особенно дорожу именно такими вашими мыслями, не то что определяющими, но касающимися той связи, которая существует между здешнею нашею временною и несовершенною формою жизни, и той жизнью, от которой мы истекаем и к которой возвращаемся. В Петербурге я взял у одного знакомого сочинения Берклея, надеясь найти в них много хорошего, так как он смотрит на матерьяльный мир, как на менее реальный, чем мир сознания. Но хотя я и встретил у него несколько хороших мыслей, однако решительно ничего нового не нашел у него, и меня даже удивляет скудость так называемой философской науки, в истории которой Берклей представляет эпоху и совершил переворот в то время, как всякий наш самобытный крестьянин - духоборец гораздо яснее, шире и глубже сознает то самое, что Берклей внес в философию в такой в сущности смутной и недоговоренной форме".
Далее Чертков писал: "От лиц, сочувствующих вам в Петербурге, и даже ваших единомышленников, насколько можно так называть тех, кто все же таки не вполне понимает нашу душу, и узнаю, что там ходят какие-то слухи, будто вы под влиянием давления окружающих порою как бы ослабеваете и делаете то, чего вам бы не следовало делать. Сопоставляя эти с тем, что пишет Новоселов Жене о том, что вы на этих днях послали опровержение на обвинения против вас, я делаю предположение, не за то ли вас и осуждают не достаточно понимающие вас друзья, что вы возражаете. И на это я хотел вам на всякий случай сказать то, что вы вероятно и без меня знаете: если каким-нибудь искажением или утрированием, хотя бы и невольным, ваших мыслей какой-нибудь переводчик или публицист придаст им местами оттенок не достаточно любовно христианский, и этим вызовет в людях предположение, будто вы проповедуете "восстание", то из жалости к этому лицу, вы не только не должны были бы, но не имеете права, оставлять подобное недоразумение без возражения, ибо дело здесь касается уже не вас лично, а дорогого нам всем учения Христа, допускать искажение которого не следует ни для каких частных целей в роде выгораживания личности переводчика. Другое, что я хотел вам сказать, это то, что я за вас совершенно спокоен в том, что вы не побоитесь никаких преследований, и из-за них не покривите душой ни на одну йоту. Но я, каюсь в этом, не достаточно несомненно уверен в том, что вы под влиянием предположений со стороны друзей единомышленников о том, что вы недостаточно тверды, в каком-нибудь еще сомнительном для вас самих случае, не склонили бы весы в сторону, если не вызова преследования, то намеренного воздержания от того, что могло бы без всякого компромисса с вашей стороны устранить или задержать преследование. В особенности я боюсь этого, когда вспоминаю, что вам самим подчас невольно хочется пострадать за ваши убеждения".
(1) Д. А. Хилков находился в Тифлисе в ожидании назначения места жительства на Кавказе, куда он был выслан из своего имения в Сумском уезде Харьковской губернии за "вредное влияние" на крестьян. Местом его жительства было определено с. Башкичет, Борчалинского у., Тифлисской губ., куда вскоре приехала и его семья.
(2) Рафаил Алексеевич Писарев (1850-1906)-помещик Епифанского уезда Тульской губ., земский деятель, много работавший в области народного образования. В 1891-1893 гг. участвовал в организации помощи голодающим. О нем см. письмо Толстого к Черткову от 17 февраля 1884 г. (т. 85, стр. 29) письма 1891 г. т. 66, и Дневник Толстого за 1884 г., т. 49.
(3) Абзац редактора.
(4) Т. Л. Толстая.
(5) М. Л. Толстая.
(6) Вера Александровна Кузмицская (р. 18?1)-дочь сестры С. А. Толстой Татьяны Андреевны Кузминской и Александра Михайловича Кузминского
(7) [умирать надо одному), - О Паскале и об этом его изречении см. прим. к письму N 262.
(8) [жить одному]
(9) Павел Иванович Бирюков уехал вместе со Львом Львовичем Толстым 3 марта в Бузулукский уезд Самарской губ., где велась работа по организации помощи голодающим, и остался там работать до нового урожая. О работе Л. Л. Толстого на голоде в 1891-1892 гг. см. его книгу: Л. Л. Толстой "В голодные годы (записки и статьи)", М. 1908.
На это письмо Чертков отвечал письмом от 14 марта, в котором писал: ..."Ваше чувство по отношению к Писареву я хорошо понимаю... Душу Писарева я хорошо знаю, и если он не очень изменился за последнее время, то н думаю, что он воздерживается от согласия с учением Христа не в душе, а в уме и в чувствах, не желая и боясь неизбежного противоречия сознания с жизнью, которое наступает при признании учения. Что касается до камня за пазухой, то он быть может производит такое впечатление именно потому, что он сам боится лучшего в себе и постоянно держится на стороже, как бы отодвигается в сторону, но не для того, чтобы ударить, а - пропустить. Говорю это не по одним предположениям, но имею некоторые основания так думать из его образа отношения ко мне. Это конечно не исключает возможность того. что, благодаря своему так называемому "общественному положению", он может вообразить себя принужденным не отказаться от участия и каких-нибудь мерах против вашей личности. Но я уверен, что он почувствовал бы мерзость этого и в свое время раскаялся бы.
Во всяком случае мне представляется совсем иным образом ужасным тот духовный, а быть может и вещественный "камень за пазухой", который постоянно готов у некоторых предполагаемых, так называемых, единомышленников, понявших, и то утрированно и потому обезображенно, лишь одну только какую-нибудь сторону ваших основ, но не понимающих и быть может не любящих ни вас лично, ни то, чем вы живете, а быть может и очень любящих вас лично и частичку вашей души, но не всю ее, и не живую, двигающуюся вперед ее, а только ту ее часть, которую они сами успели понять. У таких людей, как Писарев, есть по крайней мере уважение к нашему богу, сдерживаемое, правда, далеко в глубине души, но всегда могущее вырваться из своей темницы; но у этих уважения нет, а есть только желание пользоваться вами, как аппаратом, в котором они считают себя вполне в праве вынимать винтики и прибавлять или отнимать колесики. Эти люди, холодные и задорные, действительно могут отступить не для того, чтобы пропустить, но чтобы бросить камень, да еще поглумиться. Конечно и их должно быть жалко; но с ними надобно быть особенно осторожным, так как быть может и не преднамеренно, а просто по однобокости своего понимания вас, они всегда тут как тут для того, чтобы подхватить, раздуть и разнести малейшее ваше уклонение в их сторону..."
1892 г Марта 21. Москва.
Получил ваше письмо 17 марта, дорогой В[ладимир] Г[ригорьевич], и отвечаю по пунктам.
Карамазовых (1) я читал и в особенности все, что касается Зосимы, но прочту еще раз, и благодарю за книжку. Я ее верну с Матв[еем] Ник[олаевичем], к[оторый] теперь у нас и к[оторого] я прошу поехать к вам, чтобы свезти 8-ю главу, к[оторую] надеюсь кончить через 2 или 3 дня. (2) Я бы мог сказать, что она кончена, но хотелось бы еще поправить заключенье. -
Я прошу М[атвея] Николаевича съездить к нам в Бегич[евку], свезти туда деньги и, как он говорил, "духу напустить". Он едет сегодня в ночь. Вернувшись же оттуда, он поедет к вам, если Бог велит, с рукописью. Странно мне, хочется поскорее кончить, боюсь опоздать. Кажется, что она может оказать доброе влияние. Так как эта статья не только изложение мыслей, но поступок, а как всякий поступок, должен быть сделан во время.
О статье Перв[ая] Ступ[ень] я тоже того мнения, что ее лучше издать в журнале, во-1-х, п[отому] ч[то] в книге она наверно будет запрещена, а во-2-х, п[отому] ч[то] она тоже имеет свое место в процессе развития известных мыслей и объясняет некоторое отношение мое к явлениям жизни с своей стороны. (Не сумел ясно сказать, но вы поймете). Печатать ее можно и у Гайдебурова, но лучше у Грота, к[оторый] будет особенно стараться удержать все, что нужно и можно, и к[оторому] я сейчас говорил (предположительно) - и он совершенно согласен на то ваше условие, чтобы исключать, только списавшись с вами. (3)
Статьи Моск[овских] Вед[омостей] и Гражданина и письма Диллона были мне неприятны -в особенности Диллона-тем, что никак не можешь догадаться, чем вызвал враждебное, недоброе чувство в людях. (4) В особенности Диллона. Мотивы его я совершенно не понимаю. И не притворяясь могу сказать, что он мне прямо жалок теми тяжелыми чувствами, к[оторые] он испытывает и которые побуждают его писать то, что он пишет. Тут все полуправда, полуложь, и разобраться в этом, когда нет доброжелательства людей друг к другу, нет никакой возможности. И потому самое лучшее ничего не говорить. Впрочем делайте, как знаете. Я знаю, что так как мне действительно во всем этом ничего не было нужно или тем менее страшно, то я и не мог ничего желать, выказать или скрыть, и возразить на все, что могут вам приписать, не любя вас, никак невозможно.-
Меня занимает вопрос: как быть с Диллоном? Поручать ли ему перевод статьи повой или нет? Не то, чтобы наказывать его, а просто скучно и некогда иметь дело с людьми, к[оторые] все усложняют, из всего делают какие то вопросы, к[оторые] надо доказывать или опровергать. Как вы думаете? Я не имею ничего лично против него, но боюсь хлопотать.
То, что вы пишете о роде креста, к[оторый] может мне быть назначен, я думал то же, что вы, и очень рад был прочесть в вашем письме.
Вообще во всем, что вы пишете мне в этом и в том письме о том, как не следует задирать и вызывать гонения и быть готовым на них, когда это нужно, стоит того; я совершенно согласен с вами и благодарю, что вы это написали мне. Подозрение же ваше, что я подпал под искушение задора и влияние Алех[ина], (5) Новоселова (6) (я понимаю, что по письму Новоселова], к[оторого] я люблю, можно подумать это) - несправедливо. (7) Я все время относился, как всегда - равнодушно к этой истории; письмо же жене написал после того, как она ездила к Серг[ею] Алекс[андровичу] (8) и вообще, мне казалось, от страха, очень понятного в ее положении, принимала тон оправдывающейся. (9)
Вы же правы в том, что истину надо восстановить, когда это можно без особенного труда и, главное, греха. Как человек, живущий для славы людской, жертвует своей животной личностью для славы, но не может пренебрегать ею вполне, п[отому] ч[то] она, его животная личность, есть необходимое условие его деятельности для прибретения славы, также точно и челов[ек], живущий для исполнения воли Бога, жертвуя и личностью и славой людской для исполнения воли Б[ога], не может вполне пренебрегать ни телом, ни славой людской, п[отому] ч[то] и то и другое суть орудия исполнения воли Бога, может соблюдать их в той мере, в к[оторой] они нужны для исполнения воли Бога. Трудно найти эту середину - лезвие - как во всех делах Божиих, но я думаю, что это так, и аскетизм для аскетизма, и юродство для юродства - грех. Целую вас, Галю, Ваню, Ев[гения] Ив[ановича]. Л. Т. Ждем от Ив[ана] Ивановича ответа, чтобы послать капусты. (10)
Полностью публикуется впервые. Отрывки напечатаны в ТЕ 1913, стр. 100 и Б, П1, стр. 179. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова. "М. N 304". Письмо написано из Москвы, куда Толстой вернулся из Бегичевки 13 марта и где прожил до 12 апреля.
Ответ на письмо Черткова от 15-18 марта, в котором Чертков писал: "Помнится мне, Лев Николаевич, что несколько лет тому назад вы мне говорили, что не читали еще "Братьев Карамазовых". Не знаю, прочли ли вы с тех пор эту книгу; но на всякий случай мне хотелось бы поделиться с вами содержанием одной книжечки, составленной нами для "Посредника" из этой книги. Нашу книжечку тогда цензура не разрешила на том основании, что она "проникнута социалистически-мистическим духом, нежелательным для распространении в народе", и потому книжечка эта лежит в нашем архиве в числе прекрасных вещей, появление которых в печати возможно будет со временем, при иных цензурных условиях. т. е. вероятно после нашей плотской смерти.
А между тем я от времени до времени читаю эту книжечку своим друзьям, и она всегда производит самое хорошее впечатление на слушателей, а во мне каждый раз вызывает тот давно знакомый нам всем и вместе с тем вечно новый подъем духовного сознания, на котором одном и держится истинная жизнь. Так было и на этих днях, когда я прочел эту вещь Галиной сестре, которая была умилена как раз тогда, когда временно находилась в прямо противоположном настроении.
Читая тогда эту статью и потом перечитывая ее для того, чтобы разбить ее на параграфы, я почему то всё вспоминал вас, и так захотелось послать ее вам на прочтение. И я не решился сдержать этой своей потребности и посылаю книжечку этою же почтою заказной бандеролью.... - Меня беспокоит ваша статья "Первая ступень", т. е. то, что она лежит у меня под спудом. Первоначально мне показалось, что лучше ее впервые выпустить при переводе той книги, и которой она служит предисловием. Перевод этой книги теперь готов и проредактирован так, что осталось только его набрать. Но вследствие большого объема книги этого невозможно исполнить очень скоро, и вероятно пройдет еще месяца два или три раньше, чем возможно будет пустить эту книгу в продажу. Конечно, как для сбыта самой книги, так и для содержания вашей статьи, было бы желательно, чтобы последняя первоначально появилась при книге, как я вам и писал. Но с другой стороны желательно ли так долго задерживать появление в свет самой статьи? Вопрос этот вы одни, дорогой Лев Николаевич, можете решить и прошу вас это сделать и сообщить мне ваше желание. Если вы пожелаете, чтобы она была поскорее напечатана, то не лучше ли всего поместить ее в "Неделе", так как Гайдебуров из всех редакторов, кажется, тот, который наиболее способен продвинуть статью через цензуру, сделав в ней необходимые для того сокращения. Если вы решите печатать ее безотлагательно, то я попросил бы вас об одном: не предоставлять никакому редактору делать сокращения и изменения в этой статье по своему единоличному произволу, а непременно по обоюдному соглашению со мной, так как я по опыту знаю, что решительно все редакторы в такой большой вашей статье способны более даже, чем необходимо, вымарывать, лишь бы поскорее она была ими напечатана. Кроме того и изменения некоторых мест они могут сделать в ущерб мысли содержания. Я же, проверяя их изменения и сокращения, разумеется, не допустил бы этого.
Вместе с тем я своевременно принял бы меры к тому, чтобы Диллон мог перевести и послать в Англию эту статью в ее полном виде раньше ее появления в русском журнале; но не настолько раньше, чтобы ее успели в дурном и чрезмерно сокращенном обратном переводе на русский язык напечатать в наших газетах. И так буду ожидать вашего ответа относительно этого.
18 Мр. Вчера вечером получил от Лескова номер "Гражданина" с напечатанными письмами вашими к Диллону. Мне кажется, что Диллон напрасно это сделал и что в этом деле, как и вообще при переводе ваших произведений, им управляют свои личные цели и выгоды больше, чем интересы ваши или того дела, которое нам с вами дорого. Но вообще я всему этому шуму не придаю особенного значении. Только думаю, что когда возможно, следовало бы всегда восстановлять истину, если не ради себя, то ради тех, которых может соблазнять ее искажение. И потому мне хотелось бы написать от себя несколько слов в виде хорошего письма в "Новое время", в котором я спокойно восстановил бы истину и очистил бы вас от подозрения в двуличности, которое нехорошо отражается и на общем нашем деле. Письмо свое в "Новое время" я предварительно непременно послал бы показать вам. Согласны ли вы на это? Пожалуйста, Лев Николаевич, сообщите мне хотя бы через дочь вашу, верное ли я делаю предположение, думая, что в статье о вас в "Гражданине" .N 72, где говорится, что Диллон сообщает, что вы ему сказали, что опровержение Софьи Андреевны было написано, хотя и в вашем присутствии, но против вашего желания, вкралась неточность, и что вы сказали Диллону не: "против вашего желания", а: "не по вашей инициативе", Ведь, неправда ли, это говорится о письме, которое мы с Татьяной Львовной составляли во время моего проезда через Москву и в желательности которого я убежден на основаниях, выраженных мною в той копии с письма к Лескову, которую я на днях вам послал? - Вообще не думайте, чтобы меня что-нибудь подмывало вступать в полемику с усилившимся, но всегда существовавшим газетным походом клеветников против вас. Им возражать не стоит и не следует. То, что они делают - в порядке вещей - и образ их действия не должен ни на йоту отклонять ни в какую сторону ход каждого из нас от положенной ему богом "орбиты". Я вовсе не возражать хочу на печатные обвинения вас в трусости и двуличии и подобные жалкие глупости. Я хочу только просто и правдиво устранить нежелательное впечатление, которое может производить на людей беспристрастных и даже сочувствующих вам сопоставление ваших напечатанных писем с одной стороны в опровержение "Московских ведомостей" и с другой - к Диллону. Тут просто требуется договорить несколько слов, и всякий, кто захочет знать правду, узнает ее; и кажется мне, что именно и могу сказать эти несколько слов....
Я хотел вам лично сказать еще вот что, дорогой Лев Николаевич, хотя вы вероятно это знаете и без меня; но лучше рискнуть сказать то, о чем вы сами думаете, чем умолчать, если нужно было сказать: Нам не приходится выбирать своего креста. И вам вместо того, или раньше, чем пострадать за правду так, как вам хотелось бы, может быть придется за нее пострадать иначе, чем хотелось бы, и так, как вы никогда и не ожидали. А именно, может быть ради любовного избежания вызова греха и зла вам, быть может, совесть ваша прикажет молчать и не оправдываться в то время, как все станут обвинять вас в отступничестве. Может быть даже она велит вам поступить так, что не поймут и не одобрят вас ближайшие ваши так навиваемые единомышленники. Тогда вы останетесь совсем один перед вашим богом, хотя и плотью среди людей. Быть может такой крест вам предстоит раньше тех гонений, которых вы по временам жаждете и жаждете незаконно, ибо это значит желать греха. Вот всё, что я имел сказать по этому поводу. Простите, если это было излишне. Но вы сами просили меня писать, и могу я писать только то, что думаю, дурно ли, хорошо ли - разберете вы сами".
(1) Роман Достоевского "Братья Карамазовы", впервые напечатанный, к журнале "Русский вестник" в 1859-1880 годах; первое отдельное издание: Ф. М. Достоевский, "Братья Карамазовы", роман в 2 томах. Спб. 1881. "Братья Карамазовы"-одна из последних книг, которую читал Толстой перед своим уходом из Ясной Поляны в октябре 1910 г. Он успел перечитать только первый том и вытребовал себе второй уже со станции Козельск после ухода (см. письмо к А. Л. Толстой от 28 октября 1910 г., т. 82). Подробнее о "Братьях Карамазовых" в оценке Толстого -см. Дневники 1910 г., т. 58.
(2) М. Н. Чистяков должен был взять у Толстого и отвезти Черткову рукопись восьмой главы книги "Царство Божие внутри вас", которую Толстой предполагал к этому времени закончить, но пробыв там некоторое время, в ожидании окончания рукописи, съездив по поручению Толстого в Бегичевку, уехал из Москвы в начале апреля, не дождавшись окончания надолго затянувшейся работы Толстого над этой рукописью. Об этом М. Н. Чистяков писал Черткову в письме от 6 апреля: "Пробыв несколько дней в Москве, я каждый день виделся с ним и в любви слушал и беседовал с ним. Затем он послал меня к своим сотрудникам с поручением... 8-ю главу Лев Николаевич очень хотел окончить к моему возвращению и послать со мной к тебе на просмотр, но так и не докончил, и когда докончит-трудно сказать. По поводу всего этого очень много говорили и о самом сочинении этом и о твоих замечаниях на него. Лев Николаевич одно утро совсем надеялся закончить и, пока готовился кофе, отдал мне такой наказ к тебе: "скажите Черткову, что я очень прошу его сделать свои замечания, они мне нужны, это ничего, если я не со всеми его замечаниями соглашаюсь, пусть он на это не смотрит, а его замечания мне очень нужны. Пожалуйста, так ему и скажите".... (АЧ).
(3) О печатании статьи Толстого "Первая ступень" см. примечания к письму N 303.
(4) В газете "Daily Telegraph" в январе (нов. ст.) 1892 г. была помещена в переводе Э. М. Диллона статья Толстого о голоде, непропущенная русской цензурой, под заглавием "Почему русские крестьяне голодают". Вслед за тем в газете "Московские ведомости" от 22 января 1892 г., появилась статья, в которой цитировались наиболее резкие места из статьи, помещенной в "Daily Telegraph", и делалось заключение: "Письма гр. Толстого не нуждаются в комментариях: они являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя. Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда".
По настоянию С. А. Толстой, опасавшейся административной кары для Л. Н. Толстого, он написал письмо, первоначально предназначавшееся для опубликования в "Правительственном вестнике", но впервые напечатанное в газете "Новое время" (N 5755 от 9 марта), в котором заявлял, что писем в английские газеты не посылал, и о напечатанной в "Московских ведомостях" выдержке писал: "очень измененное (вследствие двукратного - сначала на английский, потом на русский язык - слишком вольного перевода) место из моей статьи, еще в октябре отданной в московский журнал и не напечатанной, и после того отданной по обыкновению моему в полное распоряжение переводчиков".
Э. М. Диллон, считая, что это письмо задевает его честь, как переводчика, потому что у читателей может остаться впечатление, что он поместил перевод Толстого в "Daily Telegraph" без его ведома, и вместе с тем, что перевод сделан не точно, опубликовал в газетах "Московские ведомости" (N 71) и "Гражданин" (N 72) письмо с приложением полученных им от Толстого писем, в связи с переводом этой статьи. В первом из этих писем Толстой уполномачивал Диллона сделать при переводе необходимые сокращения в своей статье, а во втором писал: "я никогда не отрицал и никого не уполномачивал отрицать аутентичность статьи о голоде, появившейся под моим именем в "Daily Telegraph"", и пояснял, что объясняет искажения в выдержках из этой статьи, напечатанных в "Московских ведомостях", неправильным переводом с английского языка на русский, который был сделан в редакции этой газеты.
В связи с этими письмами газеты "Гражданин" и "Московские ведомости" нападали на Толстого, стараясь установить несоответствие его письма в редакцию газеты "Новое время" с фактической стороной дела и доказывая вредность статьи, помещенной в "Daily Telegraph". См. еще об этом: Л. Я. Гуревич "Литература и эстетика". М. 1912, стр. 278-279; Dr. E. J. Dillon, "Count Leo Tolstoy", Hutchinson and Co., London, s. a.
(5) Вероятно, Аркадий Васильевич Алехин, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов принадлежавший к числу единомышленников Толстого. Вместе со своими братьями Митрофаном Васильевичем и Алексеем Васильевичем был участником нескольких земледельческих общин.
(6) Михаил Александрович Новоселов (р. 1864) окончил московский университет, с середины восьмидесятых годов начал разделять некоторые взгляды Толстого и пытался проводить их в жизнь, организовав земледельческую общину в Тверской губ. ("Дугино"), распространяя запрещенные цензурой статьи Толстого и т. д. Помогал Толстому по организации помощи голодающим в 1891-92 гг. О нем см. письма 1886 г., т. 63, стр. 391.
(7) Толстой имеет в виду письмо Черткова от 9 марта, который писал ему, что получил письмо от Новоселова с приложением копии письма Толстого к С. А. Толстой от 28 февраля, о том, что не надо допускать "тон такой, что я в чем-то провинился и мне надо перед кем-то оправдываться". .. Я пишу то, что думаю и то, что не может нравиться ни правительствам, ни богатым классам уж 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, которые желают, чтобы я оправдался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет". (ШК, стр. 397.) Вместе с тем Чертков пересылал упомянутое выше письмо Новоселова, который писал Черткову об обстоятельствах, при которых было написано письмо Толстого к С. А. Толстой: "Написано оно при следующих обстоятельствах. 27 февраля приехали из Полтавы Митрофан и Алексей Алехины, Скороходов и Сукачев. Приезд их очень обрадовал Льва Н(иколаевич)а и как то взбодрил его. На другой день утром он приходит к ним в комнату, где они спали, и просит высказать мнение относительно письма, которое он только что написал. Затем выразил желание, чтобы это письмо сделалось известным возможно большему числу лиц. Меня лично письмо это несказанно обрадовало, так как оно полагает конец этой истории с "Московскими ведомостями". Жаль только, что наряду с этим письмом будет распространяться и то письмо в "Правительственный вестник" (АЧ).
(8) Сергей Александрович, великий князь (1857-1905), сын Александра II. С февраля 1891 г. до дня смерти состоял московским генерал-губернатором.
(9) С. А. Толстая в письме от 10 февраля 1892 г. писала Толстому о своем посещении в. к. Сергея Александровича: "Милые друзья, сейчас вернулась на Нескучного, где имела длинный разговор с великим князем по поводу статьи "Московских ведомостей" и просила, чтобы он приказал напечатать в газетах мое опровержение. Он очень интересовался ходом дела, но помочь он мне ничем не может. Очевидно, как он и говорил мне, ждут опровержения от тебя, Левочка, в "Правительственном вестнике", за твоей подписью, в другие газеты запрещено принимать и желание это идет от государя и любя тебя... По словам и тону великого князя я поняла, что напряженно ждут от тебя несколько слов объяснения, что ничего пока не предпринимают, но что, если это объяснение не появится, тогда...Вот это-то и ужасно. И объяснение, как он мне дал почувствовать, не для того, чтобы тебе оправдаться, а для того, чтобы в такое время успокоить поднявшееся недоразумение публики, уличить, уничтожить "Московские ведомости". Далее С. А. Толстая просила написать это объяснение и в заключение писала: "Ради Бога, сделай это, успокой меня; я живу теперь в таком ужасном состоянии... Если в будущем письме твоем я найду твое письмо в газету или увижу подписанным тот листок, который прилагаю, я приду в такое радостное состояние, в котором давно не была; если же нет, то, вероятно, поеду в Петербург, пробужу еще раз свою энергию, но сделаю нечто даже крайнее, чтобы защитить тебя и истину, а так жить не могу" (АТБ). В письме от 16 февраля С. А. Толстая благодарит Толстого за то, что он написал письмо, о котором она писала, но сообщает, что "Правительственный вестник" напечатать его отказался, а в письме от 5 марта С. А. Толстая пишет своей дочери Татьяне Львовне, что рассылает письмо Толстого в редакции различных газет.
(10) И. И. Горбунов, живя в Воронежской губернии у Черткова, писал Толстому в письме от 13 марта о голоде в соседних селах, в борьбе с которым принимает участие Чертков, и о том, что в некоторых местах начинается цынга и потому необходимо прислать кислых продуктов, в частности кислой капусты, которую очень трудно достать на месте. Поэтому И. И. Горбунов просил Толстого, если возможно, прислать из имеющихся в его распоряжении запасов кислой капусты и обращался к С. А. Толстой с просьбой оказать содействие в этом деле. По-видимому, на это письмо ответила Горбунову С. А. Толстая, так как следующее письмо И. И. Горбунова по этому поводу было адресовано на ее имя.
1892 г. Марта 23. Москва.
В[ладимир] Г[ригорьевич], получил нынче вашу записочку с письмом к Лескову. (1) Все это так. Но разобраться в этом нельзя и не нужно.
Печатается впервые. Написано на полулисте бумаги, отрезанном, по-видимому, от какого-либо письма, полученного Толстым. К этому письму, вероятно, относится имеющаяся на подлиннике надпись рукой Толстого: "Ответ[ить]". На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "М. 23 Мр. N 305". Дата подтверждается почтовым штемпелем получения на конверте письма Черткова: "Москва 23 марта" - по характеру комментируемого письма можно предположить, что оно написано сейчас же по прочтении письма Черткова.
Ответ на письмо Черткова от 19 марта: "Посылаю вам. Лев Николаевич, копию еще с последнего моего письма к Лескову, который очень мучается происшедшей историей с Диллоном. Быть может вам интересно узнать и мое мнение, потому и посылаю". Письмо Черткова к Лескову, датированное 18 марта, было написано в ответ на письмо Лескова к Черткову от 11 марта, в котором Лесков, будучи знаком с корреспондентом Диллоном и сочувствуя ему, в связи с выдвинутыми против него обвинениями (см. письмо N 309) сообщал, что Диллон получил от газеты "Daily Telegraph" депешу с предложением опровергнуть выдвинутые против него обвинения и начать процесс в целях своей реабилитации. По поводу газетной полемики в связи с этим делом Лесков писал: "Собаки проснулись и будут кусаться и вой их разносится повсюду и молодые чистые души, полные любовью к тому, кого мы все любим, будут смущены и поколеблены в своем доверии к его слову и уважении к независимости его характера. Всё это будет и будет неизбежно, и я не могу позволить себя утешить в том, что это будто ничего, а я знаю, что это очень дурно и вредно для самого благородного дела... Может быть вам это представится иначе, но я считаю это большим для всех нас горем и хочу о нем страдать и скорбеть, и потом это еще не конец и собаки только проснулись" (АЧ). Чертков в ответном письме Лескову, пересланном Толстому, высказывал свое мнение, что в письме Толстого, опубликованном в газете "Новое время" в связи с делом Диллона и смутившем Лескова, нет ничего неверного: "Ни я, ни кто другой из нас здесь не нашли в самом содержании этого письма ничего нежелательного. Получается, правда, впечатление будто Лёв Николаевич предполагает вольность перевода своей статьи и при переводе с русского на английский. Но это было им написано раньше того свидания с Диллоном, при котором Лев Николаевич вручил последнему свои письма о том, что перевод его верен. И потому не трудно объяснить дело тем, что Лев Николаевич, видя искажение перевода в М[осковских] Ведомостях сначала предположил возможность двукратного искажения, но после свидания с Диллоном убедился, что искажение произошло только при переводе с английского на русский. И в этом смысле Лев Николаевич мог бы сделать в газетах дополнительное сообщение в том случае, если стали бы его упрекать в двуличии". Далее Чертков подробно анализировал материалы, связанные с этим инцидентом, и доказывал, что нет оснований для тех или иных упреков по адресу Толстого.
1892 г. Апреля 16. Бегичевка.
Получил и ваше и Ив[ана] Ив[ановича] (1) письма и должен и желаю ответить, но до сих пор не успел: то в Москве, то здесь б[ыл] очень занят. Отвечу на днях. Пишу только с тем, чтобы вы простили меня за невольное молчание.
На обороте: Россоша Воронежской губернии
Владимиру Григорьевичу Черткову.
Печатается впервые. Открытое письмо. Почтовые штемпели: "почтовый вагон 17 апреля", "Россоша Воронежской губ. 19 апр. 1892". На подлиннике черным карандашом надпись рукой Черткова: "17 апр. 92 N 306". Датируется днем, предшествующим почтовому штемпелю отправления.
Ответ на письмо Черткова от 24 марта, в котором Чертков писал, что пересылает Толстому статью И. И. Горбунова "Письмо к матерям", предназначенную для составленного Горбуновым сборника в пользу голодающих.
(1) Толстой имеет в виду письмо И. И. Горбунова от 8 апреля, написанное в ответ на полученное им письмо Толстого от 3 апреля 1892 г. с отрицательным отзывом о статье "Письмо к матерям". Об этом см. прим. к письму N 312.
* 312. В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову.
1892 г. Апреля 19. Бегичевка.
Сейчас нынче, воскресенье, выбрал время, хотя и не свободное - написать вам, дорогой друг В[ладимиръ] Г[ригорьевич]. Я перечел ваше последнее письмецо, в к[отором] вы спрашиваете, получил ли я ваши "тревожные" письма и письмо Новоселова. Все получил в свое время и все б[ыло] мне хорошо и приятно, п[отому] ч[то] указало мне мой соблазн - хотя бы такой, которому я не поддался, но мог поддаться (это как наши голодные. Голодные они или нет, когда им подается помощь, - могли быть). И приятно тем, что показало мне вашу любовь, хорошую, много меня радующую вашу любовь ко мне. Как и тогда большинство этих людей мне чужды - или, скорее, я им чужд, так и теперь, больше, чем прежде. И даже в деле нашем их помощь - некоторых - не облегчает, а тяготит. - Я их люблю, ценю высоко их качества, но я вижу и знаю, что они не любят меня. И разумеется они в этом не виноваты, и я не стою любви, но от этого мне мало радостно с ними. Из этого исключаю Митр[офана] Алехина, (1) но он то и уходит с Скороходовым. (2) Но это все в письме нельзя описать.
Мы с Машей теперь очень хорошо заняты. Мне не тяжело. (3) Пишу отчет, (4) а потом начну что-нибудь. Очень хочется писать и так много хочется. Без 8-й главы мне очень скучно. Вместе с ней тесно, а врозь скучно. Мат[ве]ю Никиолаевичу будем очень рады. (5) С ним хорошо. -
Много, мне кажется, совершается перемен во всем. Это должно быть во мне перемены, а мне кажется, что вне меня. Серьезнее и важнее все стало.
Разумеется, пишу все и думаю и о вас, и о Гале, и о Ване. Но к Вани особенно обращаюсь.
Вы пишете, дорогой И[ван] И[ванович], что неужели я не нашел чего хорошего в вашей статье? в Во 1-х, я не всю прочел. 2-ую часть я пробегал. Но тон, отношение к предмету мне не понравилось. Н[а]п[ример], форма: такая мать будет и т. д. Вы говорите: "не нашел хорошего". Все хорошо. Но все ниже, меньше того, чего я от вас требую и не по уму, учености, изяществу, а по тому, что составляет вашу особенную сущность, по сердечности. Вы пожалуйста не сердитесь на меня, если я ошибся, то и то вам полезно. Мне не легко б[ыло] написать вам так. Я колебался, но решил, что надо правду. Вы, может, скажете: колебался, а не прочел. Я прочел настолько, насколько нужно для получения впечатления, кот[орое] не может измениться.
Публикуется впервые. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: "20 апреля 92"., черным карандашом: "N 307". Дата определяется словами "нынче воскресенье" - воскресенье было 19, а не 20 апреля 1892 г.
Ответ на письма Черткова от 8, 9, 11 и 31 марта.
В письме от 8 марта Чертков писал, что на него произвело тяжелое впечатление письмо Толстого к С. А. Толстой, которое Чертков получил от М. А. Новоселова (об этом письме см. прим. 7 к письму N 309): "Дорогой брат Лев Николаевич, Христос, который, слава богу, стоит между вами и мною, вдруг немножко заградил вас от меня. Я, как не раз говорил вам, обыкновенно больше, чем кого-либо, вижу вас сквозь его. Но сейчас вас сквозь него мне не то, что не видать, но не так ясно видать. И это мне жаль. - Произошло же это от тона вашего письма к вашей жене, которое Новоселов списал, прислал, и о котором говорит, что вы желаете его распространения. В чем именно этот тон, вы увидите из моих отметок на прилагаемой копии с этого письма, сделанных мною там, где совсем голо выступает, как мне кажется, равнотонность, даже разногласие с отношением Христа к жизни. Это не то, что, и не так, как он сказал бы после того, как, по картине Н. Н. Ге, отстав от учеников, он глядел на звезды. А нам надо держаться этого тона, с таким трудом им выработанного. - Вы говорите, что вы окружены соблазнами. Смотрите, как бы соблазн не подошел сбоку тогда, когда вы ожидаете его спереди. Если боишься соблазна, например, дурных отношений с людьми из-за денег, то этот-то соблазн не так опасен, потому что видишь его. Опасен тот, который подходит сбоку и сзади. Дьявол ужасно изворотлив". ... В письме от 9 марта Чертков, возвращаясь к той же теме, писал, как неприятен ему тот "задор", который, по его мнению, есть в письме Толстого.
(1) Митрофан Васильевич Алехин (1857-1935),-по образованию художник, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов принадлежал к числу единомышленников Толстого и работал на земле, являясь участником и организатором земледельческих общин. Зимой 1891-1892 года одно время работал вместе с Толстым по организации помощи голодающим в Рязанской губернии. О нем см. письма 1889 г., т. 64.
В письме к С. А. Толстой от 19 апреля Толстой писал: "У нас Митрофан и Скороходов. Митрофан замечательно мил и приятен. Скороходов неспокоен, несчастлив и потому с ним грустно" (ШК, стр. 407).
(2) Владимир Иванович Скороходов (1861-1924). Разделяя взгляды Толстого на значение земледельческого труда. В. И. Скороходов в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов участвовал в организации земледельческих общин. В 1880-1891 гг. В. И. Скороходов работал в Тверской губернии, в общине Душно, организованной М. А. Новоселовым, затем принимал участие в организации столовых для голодающих, помогая Толстому. Убедившись в неустойчивости интеллигентских земледельческих общин, обычно скоро распадавшихся, но продолжая придавать особое значение земледельческому труду, Скороходов поселился на хуторе и в течение многих лет работал на земле со своей семьей. В конце своей жизни Скороходов вновь сделал попытку организовать небольшую земледельческую общину близ Майкопа, Кубанской области, которая, однако, также в конце концов ликвидировалась. В. И. Скороходовым написаны "Воспоминания старого общинника", частично напечатанные в "Ежемесячном журнале" В. С Миролюбова 1914-1916. О В. И. Скороходове см. письма 1898 г., т. 71.
(3) О своей работе и самочувствии Толстой писал в тот же день С. Л. Толстой: "Всё очень хорошо. Особенно детские [столовые], которые совсем утвердились. Погода чудная, жарко. Мы покупаем горох, просо на столовые в овес и картофель на семена" (ПЖ, стр. 407).
(4) Отчет Толстого был напечатан под рубрикой "Среди нуждающихся" в газете "Русские ведомости" 1892, X? 117, от 30 апреля. Датирован Толстым 21 апреля 1892 г. В отчете этом Толстой писал: "столовые, которых во время нашего последнего отчета было 72, продолжают размножаться, и теперь их в 4 уездах - Епифанском, Ефремовском, Данковском и Скопинском - 187".
(5) М. Н. Чистяков приехал к Толстому в Бегичевку 3 мая, и пробыл там до конца мая, деятельно помогая Толстому. Характеристику его работы Толстой сделал в письме к С. А. Толстой от 8 июня 1892г. (см. ПЖ, стр. 421).
(6) Толстой имеет в виду письмо от 8 апреля 1892 г., в котором И И. Горбунов писал ему: "Дорогой Лев Николаевич, вчера получил ваше письмо, где вы пишете о моем "письме к матерям". Грустно было мне узнать, что из всего письма не нашлось ничего, что бы вы могли одобрить, но что же делать... Мне казалось, что кое-где удалось выразить кое-что для меня значительное, но вероятно выразилось очень плохо. Что касается, начала этого письма, то я сам это чувствовал, и теперь, воочию видя разные беды этой годины, наверно, написал бы совсем иначе, сколько-нибудь теплее и душевнее и искреннее, но раз уж написалось, трудно, да и времени нет и глав, переламывать начало. В том, что вы пишете о свойствах моей работы, чувствую большую истину и урок для себя".
1892 г. Апреля 25. Бегичевка.
Получил ваше последнее от 16 Апреля. Написал жене. (1) Это ужасно. Помогай вам Бог. Хочу прислать вариант один в 8-ю. (2_ Не знаю, успею ли нынче.
&nb