Тургенев Александр Михайлович - Записки

  

   Тургенев А.М. Записки А.М. Тургенева (1796-1801 г.) // Русская старина, 1895. - Т. 83. - No 5. - С. 45-51. - Сетевая версия - М. Вознесенский 2006.

    

    

    

   Князья Александр и Алексей Борисовичи Куракины были в последнее время царствования императрицы Екатерины II в опале, и было приказано им жить в деревнях своих.

   По восшествии на трон императора Павла I, было уже и того достаточно, что Куракины были до его восшествия на престол в опале, чтобы их простить. Блаженной памяти император Павел, питая злобу к матери своей, старался всячески доказать, что все ея действия в правлении государства были вредны, ошибочны, и по прихоти ея фаворитов, и потому тех, которые при ней были в опале, под судом, даже осуждены по законам и наказаны, но имели кого-либо в Петербурге, кто бы о них напомнил,- простил, вызвал из опалы, из ссылки, определил на службу и наградил чинами и орденами.

   Первый из таковых был, судившийся за грабеж Казанской губернии, бывший там губернатором, дейст. стат. сов. П. Желтухин, котораго произвели в тайные советники и сенаторы, и возложен на него орден св. Анны 1-го класса.

   Скоро князья Куракины, по возвращении своем из деревень, заняли места первых государственных сановников, Александр - вице-канцлера, Алексей - генерал-прокурора.

   За год, или года за два кончины императрицы Екатерины, известный богач Бекетов, умирая, составил духовное завещание, вопреки существовавшим тогда на этот предмет законам, и назначил родовое имениe отдать, помимо прямых по роду его наследников, сторонним людям и дальним родственникам.

   Само собою разумеется, возникла из этого тяжба. Имение Бекетова стоило многих миллионов, много и денег оставлено за него тяжущимися в судах; наконец тяжба поступила в сенат, и должно полагать, что в то время боялись Бога в сенате: дело решено по сущей справедливости, основанной на точной силе слов закона, т. е. духовное завещание Бекетова уничтожено, и родовое имение его велено отдать по праву наследия ближайшим родственникам, прямым Бекетова наследникам.

   Решение сената последовало, можно сказать, в последние дни жизни Екатерины и не было еще приведено в исполнение.

   С 1797 года все переменилось, и быстрота выполнения особых велений, часто и может быть всегда с 1797 -1800 гг. данных второпях, по первому на предмет взгляду, без объема, без обсуждения и разсуждения, без собрания сведений, произвела во всем такое смешение, такую тьму, как в хаосе довременном. Bсe торопились, все суетились, все были, казалось, в непрестанном движении, все трудились, работали, и все не шло, и никто не знал, что делал, как делал, почему и для чего так делал. Барабанный грохот навел на все царство одурение!! Воспоминая о 1797-1800 гг., содрогаешься, ужасное было время!

   Лишившиеся по решению сената даннаго им, по завещанию, Бекетовым большаго достояния воспользовались водворившимся хаосом и, прискакав во град св. Петра, в короткое время успели туго набитым мешком золота или ассигнациями, отворить себе всюду дверь и доступ.

   Алексей Куракин, тогдашний генерал-прокурор, близкий человек царю, облеченный полною его доверенностью, осыпанный милостями и почестями, утопавший в роскоши и сладострастии, алчный, корыстолюбивый и ненасытный, незамедлил благосклонно выслушать просителей и устроил обманом так, что явился указ сенату, изложенный весьма лаконически: "Духовное завещание Бекетова утвердить во всей его силе".

   Поверенный со стороны прямых Бекетова наследников, Майков, крепостной Бекетова, человек, одаренный большим умом и необыкновенною смелостию, узнав о повелении - лишить верителей его наследства, поскакал также в Петербург и, посоветовавшись с Г. Р. Державиным, решился подать царю жалобу - на самого царя!

   Немногие знали намерение Майкова и, вероятно, не более одного Державина.

   Долго Майков ходил на вахт-парад: это поприще в то время было многозначительно, на нем решалась участь многаго. Тут, под барабанный бой объявлялась война, заключался мир, диктовались трактаты, писали грозныя и милостивыя повеления; толпами с вахт-парада развозили людей в ссылку, на всегдашнее заточение в крепости, в монастыри и жаловали чинами, орденами, раздавали земли и крестьян, чтобы улучить счастливую минуту, когда Павел Петрович был весел, доволен вахт-парадным ученьем, когда баталион зашел повзводно ровно; офицеры громко и протяжно проревели: стой, ровняйся! Павел Петрович возгласил:

   - По чарке вина, по фунту говядины, по рублю на человека! и начал напевать любимую песню:

  

   Ельник, мой ельник.

   Частый мой березник,

   Люшеньки-люли!

  

   Эту минуту должно было ловить, в эту минуту Павел Петрович был милосерд и доступен, терпеливо каждаго выслушивал, поступал кротко и правосудно. Майков уловил эту минуту.

   В то время, как Павел Петрович приготовлялся сесть на богатырскаго своего коня, Фрипона, Майков пал на колени, жалобу положил на голову и трепетно ожидал участи своей.

   Веселый царь милостиво взял с головы бумагу, спросил Майкова: на кого?

   - На тебя, надежа-государь.

   - Хорошо, посмотрим, и, сев на коня, закричал Майкову: за мной!

   Майков добежал от экзерцир-гауза до дворцоваго крыльца и, когда государь сошел с коня, Майков смело напомянул императору: я здесь, государь, куда повелишь? Ответ был: за мной! Государь хотел всходить на лестницу, Майков остановил Павла, сказав:

   - Надежа-государь, ототрут, не допустят.

   - А кто?- спросил император.

   Майков, обведя глазами свиту, окружавшую государя, дал ему почувствовать, что много найдется таковых, чтоб оттереть, не допустить его за ним следовать.

   Государь, посмотрев на Майкова и на окружающих, сказал: - Не посмеют; за мной, не отставай!

   Ободренный милостивым изречением царя, Майков пошел твердою ногою за полновластным повелителем 50 миллионов народов.

   Майков остановился у царя в кабинете. Царь вынул из кармана жалобу, прочитал ее два раза, подумал, прошел по комнате и, обратясь к Майкову, спросил:

   - Ты справедливо пишешь? не врешь?

   - Надежа-государь,- отвечал Майков,- твой меч, моя голова с плеч. Истинную правду!

   - Увидим, - сказал император и позвонил. Вошедшему на призыв флигель-адъютанту:

   - Обер-прокурора общаго собрания ко мне!

   Через четверть часа обер-прокурор стоял уже пред царем и дрожал, как фабричный с перепою. Государь спросил обер-прокурора:

   - Какой я подписал указ по делу о духовной Бекетова?

   Обер-прокурор задрожал сильнее прежняго и должен был сознаться, что не помнит этого указа.

   Государь изволил гневно возразить ему:

   - О чем же ты думаешь, когда не помнишь моих именных повелений? и потянул снурок колокольчика, а вошедшему на призыв ординарцу сказал:

   - Обер-секретаря общаго собрания ко мне!

   Явился обер-секретарь так же трепетно, так же дрожал, как прокурор и также должен был сознаться, что не помнит об указе Государь, посмотрев на обер-секретаря, изволил сказать:

   - И ты такая же скотина, как обер-прокурор, стань, осел, с ним рядом. И опять потянул снурок; вошедшему адъютанту изволил повелеть: привесть к нему из сената повытчика-подъячаго (сударь, у котораго было дело о духовной Бекетова).

   Скоро был представлен и подъячий, засаленный, небритый, в рыжем парике, сутулый и с бородавкою на лбу, нетрезвый и знающий дело свое.

   - Ну, ты что мне скажешь, ракалия?- спросил его государь.

   - О чем благоугодно Вашему Величеству спросить; коли знаю, всемилостивейший государь, доложу Вашему Величеству.

   - Умно, сказал император и спросил повытчика:

   - Какой, сударь, указ я подписал о духовной Бекетова?

   Повытчик крякнул, поклонился и доложил:

   - Такого-то месяца и числа высочайше соизволили, всемилостивейший государь, дать Правительствующему Сенату указ Вашего Императорского Величества об утверждении духовнаго завещания Бекетова.

   - Хорошо, сказал царь; а не противоречит ли этот указ коренному закону?- спросил император.

   - Всемилостивейший государь,- отвечал повытчик, крякнув и поклонясь прежде, высочайшая воля Вашего Величества последовала вопреки существующих узаконений.

   - Ты говоришь правду?-спросил царь повытчика, не врешь ли ты?

   - Дерзну ли облыжно докладывать Вашему Императорскому Величеству, всемилостивейший государь!

   С последним словом царь опять потянул за снурок колокольчика и вошедшему изволил повелеть:

   - Сию ж минуту генерал-прокурора сюда!

   Не долго протекло времени от повеления до выполнения его. Государь всемилостивейше соизволил приуготовить себя к принятию сановника своего, который зовется "око царское". Его Величество соизволил возложить на главу огромную шляпу с золотым галуном, руки вложил в перчатки с пребольшими крагенами, взял трость, оперся на письменный стол, или называемое бюро, и ожидал появления князя Куракина.

   Едва дверь чертога царскаго в половину отворилась и дебелый князь, исторгнутый, может быть, из постели, одетый на-скоро, однако же во всех орнаментах достоинства своего,- тупей напудренный и виски завернуты буклями,- дрожащими ногами медленно вступил, как Павел Петрович упредил Алексия Куракина резкою укоризною:

   - Скотина, какой ты мне указ подсунул подписать? Ракалия, отвечай, как ты поставил меня на одну доску с Майковым, да на деле Майков же и прав!

   Князь начал: Ваше Величество,- но не успел окончить и этого слова и никто не узнал, какое оправдание готов был он принести Павлу Петровичу, потому что успел произнесть только: "величе", а "ство" запеклось на устах княжеских, как Павел Петрович сделал ему внушение подобное тому, какое делал Петр I своим птенцам, когда уличал их в обмане.

   - Спасибо, сударь, вам, сказал государь повытчику, вы дело знаете, доволен вами. (К Майкову) Ты видел, ступай домой, все сделаю по закону.

   Майков: Не выйду, государь!

   - Как не выйдешь? Я повелеваю.

   - Надежа-государь, не дойду до двора.

   - А, понимаю, сказал император и, потянув снурок, вошедшему изволил приказать:

   - Скажи караульному на гаупт-вахте капитану командировать ко мне: 1 офицера, 1 унт.-офицера и два ряда гренадер.

   Повеление было в минуту исполнено, и Павел Петрович вошедшему офицеру с отрядом, взяв Майкова за руку, повелел:

   - Извольте, сударь, этого человека проводить, куда ему будет угодно, да смотрите, чтобы волос с головы его не утратился, сам мне головой будешь отвечать. (К Майкову) Ступай и не бойся никого, все сделаю по закону.

   С веселым лицом, с радующимся сердцем пошел Майков из чертогов царских, однако же не без боязни. Он боялся, когда гнев царя затихнет, согбенный тростию вельможа разогнется, передоложит, переуверит, и тогда на хребте его, Майкова, засвистит нелицеприятный кнут палача. Сказал офицеру сопроводить его до дому Гавр. Ром. Державина, который был докладчиком и котораго император Павел знал коротко.

   Майкова ввели в кабинет Державина, бледнаго, испуганнаго, трясущагося. Державин сам был испуган состоянием Майкова и, думая, что ему уже определено пострадать, спросил его:

   - Что с тобой, Майков, что было?

   - Ваше превосходительство,- oтвечaл Майков,- дайте отдохнуть от страха и радости, сердце сильно бьется, да и в голове не могу установить порядка, скажу только, ваше превосходительство, вас скоро позовут к государю, вам быть генерал-прокурором.

   Державин счел, что Майков лишился ума с испуга; такие случаи бывали в то время нередко, что лишались ума от тогдашних весьма крутых событий.

   Еще Державин смотрел в недоумении на Майкова, еще зубы стучали у Майкова, и он не мог стиснуть их, отворилась дверь, вступил фельдъегерь и доложил Державину:

   - Ваше превосходительство, извольте к государю императору. Его Величество ожидает вас.

   Куракин поехал в село свое Куракино. Державин назначен генерал-прокурором.

  

  

   Нелединский с начала царствования императора Павла был его статс-секретарем. Будучи одарен природою высоким, проницательным умом, получив хорошее образование, приобретя обширныя познания, был по всем отношениям достойным быть человеком, близким русскому самодержцу. Нетрудно было Нелединскому распознать свойства своего повелителя, приобресть его любовь и доверенность. Он с особенным искусством умел докладывать вспыльчивому, строптивому, пугливому и, в первом порыве гнева своего, крайне суровому государю.

   В Павловске, в знойный от жара день июля, государю было благоугодно выслушать доклад на балконе. Скоро все приготовили, т. е поставили на балконе стол, двое кресел, и начался доклад. Доклады состояли по делам уголовных преступлений и должны были получить утверждение.

   Шесть приговоров были конфирмованы милосердо, и участь падших в преступление облегчена. Но явилась муха - жужжит, юлит; то в нос жальнет, то лысину укусит. Рукой сгоняют муху, проклятая не трусит! Слетит, да снова чок!..

   Павел Петрович был в сильном раздражении, и приговоры один суровее другаго были ответом на доклады.

   Нелединский решился сократить доклад, желая тем многих спасти от жестоких наказаний, и доложил разсердившемуся государю:

   - Ваше Величество, все кончил; более к докладу Вашему Величеству ничего не имею.

   Павел пыхнул и, сказав: "хорошо, сударь",- встал с кресел и пошел...

   Прошло недели три, а может быть и более месяца, как Нелединский, улучив веселую минуту у Павла Петровича, принес кипу докладов на утверждение Его Величеству. Началась работа. Нелединский, доложив приговоров десять или более, начал докладывать вновь те, на которые последовало уже утверждение, когда государь был раздражен.

   Павел выслушал доклада и, не сказав решения, Нелединскому говорит:

   - Извольте положить к стороне; скажу, сударь, далее. Нелединский, не оробев, другой читает вновь доклад, который был уже утвержден. Царь, быстро всматриваясь в Нелединскаго, повелевает и этот доклад отложить к стороне. Нелединский начал приходить в замешательство и был, может быть, готов начать докладывать другой, да несколько докладов, в сердитую минуту утвержденных, были положены по порядку один за одним. Выбирать и рыться в бумагах, под глазами Павла, невозможно; не без страха и ожидания себе ссылки в Сибирь или заточения в крепость, начал Нелединский доклад, также утвержденный в несчастную минуту укушения мухою.

   Царь пристально вглядывался в докладчика, поворачивался на кресле, в нем было сильное волнение и, едва Нелединский причитал половину доклада, царь вскочил с своего кресла, ухватил Нелединскаго за обе руки и говорит:

   - Юрий Александрович, я вижу, сударь, вы знаете сердце вашего государя; благодарю, сударь, вас.

   И все доклады с необыкновенным ему милосердием утвердил.

  

   Тургенев А.М. Записки А.М. Тургенева (1796-1801 г.) // Русская старина, 1895. - Т. 83. - No 6. - С. 39-46.

    

    

    

  

   В царствование Александра I генерал-губернатор Пестель приказал содержать под арестом генерал-майора Куткина, не под судом находившагося, не сосланнаго с фельдегерем, как то бывало при Павле - нет! по Высочайшей воле посланнаго для окончания дел и счетов провиансткой коммиссии, в которой он (Куткин) прежде был начальником.

   Куткин был великан 2 арш. 12 вершк. ростом; по повелению Пестеля Куткин был помещен в комнате, в которой от пола до потолка было мерою 2 арш. 9 1/2 вершков. Двенадцать лет Куткин не мог стать прямо, выпрямить, отогнуть шею, двенадцать лет не мог поднять головы, наконец Пестель, вероятно, сжалился, умилостивился к страдальцу Куткину, приказал отравить его, что и было исполнено. Содействователь или просто исполнитель сего злодеяния, бывший тобольский гражданский губернатор, и до ныне (1827 г.) существует еще, шатается в Москве, изсохший, как египетская мумия {Этот разсказ был напечатан, но здесь Тургенев, повторяя его, приводит несколько новых подробностей. Ред.}.

   В 1824 г., когда Его Величеству благоугодно было осчастливить посещением своим заволжских, хребта Уральскаго и Оренбургской равнины, жителей, государь в Оренбурге, осматривая тюремныя помещения, изволил увидеть и прочесть над дверью надпись: "неизвестный"; надпись возбудила в царе любопытство, и он изволил громко, обратясь к генерал-губернатору Эссену, спросить:

   - Что это значит- неизвестный? предо мною нет, не может и не должно быть ничего неизвестнаго!

   Безтолковый немец, генерал Эссен, смешался, не знал, что объяснить государю, и отвечал:

   - Неизвестный - с ним не велено говорить, никого к нему дотекать, и кто он таков, мы не знаем, он содержится в этом номере девять лет.

   Гнев отразился на челе монарха. Его Величество грозно изволил спросить:

   - Да кто его к вам прислал, генерал?

   Протеснившийся сквозь окружавших венценосца генералов правитель канцелярии Эссена, видев гнев царя и замешательство генерала, с поклоном осмелился всеподданнейше доложить Его Величеству:

   - Такого-то года, месяца, числа, за No таким-то, последовало предписание военнаго министра генерала-от-артиллерии Аракчеева заключить препровожденнаго арестанта в секретный номер, никого к нему не допускать, ничего у него не спрашивать и отнюдь никому с ним ни о чем не разговаривать. Государь побледнел и изволил вымолвить: "Долой замок!" В мгновение отверзлась мрачная могила, испустившая смрадный, удушающий пар, и появилась во внутренности бледная, изсохшая, обгаженная тень живаго мертвеца.

   Государь не мог взойти в номер, повелел вывести в корридор арестанта.

   - Знаешь ли кто я? - спросил государь несчастнаго. Арестант, долго вглядывавшийся, как будто не веривший тому, что вокруг его происходит, может быть, принявший отверстие его могилы пред собою, государя и окружавшую его свиту за мечту, за видение, или пораженный от быстраго перехода из темноты к свету, заставил государя еще спросить себя - знает ли он его? Услышав повторение вопроса от государя, арестант, как бы побужденный, удостоверившийся, что все им виденное было наяву - не видение, не мечта, зарыдал, кинулся к ногам государя и громко отвечал:

   - Знаю, ты наш государь всемилостивейший - император Александр.

   Государь, поднимая своими руками несчастнаго с колен, закрыл глаза себе платком, слезы лились ручьем по ланитам венценосца, и не прежде, как минут через десять, монарх был в состоянии спросить арестанта: "ты кто таков?"

   - Государь,- отвечал арестант, стараясь выпрямиться и стать (в атитюде - в позитуре военной),- что я теперь - не знаю, но до заточения моего я был полковник такого-то полка, такой-то.

   Отросшая борода, бледное, изсохшее лицо содержавшагося не дозволяли государю скоро узнать его. Его Величество, посмотрев на него пристальнее, как бы поверяя в памяти своей черты лица, ему знакомыя когда-то, но много изменившияся, изволил сказать:

   - Да, помню-это ты! Помню - ты всегда хорошо служил, за что ты прислан сюда?

   - Не знаю, государь!- отвечал арестант.

   - Как не знаешь? и, обратясь к правителю канцелярии Эссена, изволил спросить его, что еще сказано в приказании военнаго министра?

   Правитель канцелярии, осчастливленный, удостоенный разговором царя, поклонившись челом почти до полу, с благоговением доложил Его Величеству:

   - Ни слова более, как то, что имел счастие всеподданнейше доложить Вашему Величеству.

   Государь обратился к арестанту: "Разскажи, как было". Ободренный узник милосердым вниманием монарха, видевший выкатившияся у царя слезы, отвечал твердым голосом:

   - Такого года, месяца и числа был я потребован к военному министру Аракчееву. Когда явился, министр арестовал меня и отдал фельдегерю, который в восьмой день меня сюда привез.

   Сильное волнение видели окружавшие на лице Александра. Государь, обратясь к Эссену, повелел:

   - Отведите ему чистую, покойную, сухую комнату, велите одеть его пристойно званию его, дозволяйте ему выходить прогуливаться и производите ему столовыя деньги по чину полковничьему.

   К арестанту: "Мне невероятно, что ты говоришь. Возвратясь в Петербург, справлюсь. Уверяю тебя, я не знал, что тебя так содержали".

    

  

   Чичерин дожил при Екатерине II век свой в богатстве, в почестях, пользуясь особенною милостию. Пестель, управлявший из Петербурга обширнейшим царством Сибирским и в продолжение 14 летняго управления своего или, лучше сказать, владычества причинивший жителям сибирскаго края неимоверныя угнетения и разорения, был, по указу Благословеннаго Александра, предан суду; это было сделано для того, чтобы заглушить вопль стенавших под властию Пестеля сибиряков, пресечь им повод к возобновлению жалоб, успокоить.

   Благодаря однако сильным связям, бывший генерал-губернатор действ. тайн. советн. Пестель хотя и отданный под суд, добился пенсии по 25 тысяч рублей в год (ассигнациями).

   Пестель вместо того, чтобы явиться в Сенате к ответу, благополучно и беззаботно отправился в препокойном дормезе, купленном у перваго мастера Иохима за семь тысяч рублей, на жительство в деревни свои, в Смоленской губернии лежащия, где и доныне (1827 г.), конечно, живет беззаботно и весело {Достойно внимания, что Иван Пестель пережил смертную казнь сына своего Павла Ив. Пестеля (повешен 13 июля 1826 г.). В кабинете отца постоянно висели два живописные портрета: его сын Павел молодым офицером и затем полковником, командиром Вятскаго полка. Фотографии с этих двух интересных портретов были нам доставлены покойным кн. Друцким-Соколинским.}.

     

  

   Выехавшие из Москвы дворяне, пред вступлением туда Наполеона, оживились в Нижнем любовию к отечеству. Некоторые из них слыхали что-то такое о Пожарском, о Минине! Отысканное дворянином Федором Михайловичем Тургеневым в селе неподалеку, - верстах в 80 от Нижняго, принадлежавшем некогда знаменитому Пожарскому, знамя, то самое, с которым дружина Пожарскаго двинулась к Москве на одоление и низвержение владычества чуждаго, сохранявшееся в церкви и купленное у священника села за 700 рублей - воспламенило их еще более. Каждый видел в самом себе Пожарскаго.

   Начали здесь давать пиры, банкеты, пить и кричать еще более. Невежды всегда не могут терпеть ни ума, ни учения, ни просвещения.

   По какому поводу, по каким причинам закосневшая и глумившаяся в невежестве толпа дышала ненавистию к Сперанскому - сказать определительно не могу. Думаю, Сперанскаго дворяне ненавидели без всяких причин и единственно только потому, что Сперанский был умен, хорошо учен, а они невежды.

   За лакомым столом у губернскаго предводителя нижегородскаго дворянства князя Грузинскаго, более достойнейшаго быть атаманом разбойничьей шайки, нежели первым представителем дворянства {О некоторых деяниях или, вернее сказать, злодеяниях этого кн. Грузинскаго подробный разсказ помещен в "Русском Вестнике" покойным П. И. Мельниковым, под заглавием "Медвежий угол".}, дворяне и вместе с ними от инфантерии генерал граф Толстой до того распалились гневом противу Сперанскаго, что многие подавали уже голоса: "повесить", "казнить", некоторые кричали: "сжечь на костре Сперанскаго!" Местная власть была уже близка к тому, чтобы утвердить которое-либо из трех предложений, но, к счастию Сперанскаго, к счастию самих бесновавшихся дворян и генерала от инфантерии графа Толстаго, нашлась в собрании за обедом умная и трезвая голова - какой-то дворянин незнатной породы,- воспротивившаяся намерениям гг. дворян, готовых жарить Сперанскаго, и голова с большим умом, с большим даром убеждения. Она остановила благия намерения дворянства и готовность власти утвердить их и привесть в действие. По долгом пререкании, наконец приказано отправить Сперанскаго на жительство в Пермь.

   Когда Постель был отдан под суд, то в Петербурге при двоpе нашлись заступницы "несчастных Пестеля и тобольскаго губернатора Фанбрина"; высказана была уверенность, что Пестель и Фанбрин люди правые, невинные!

   При ревизии дел в Сибири, Сперанский нашел и признал большое число чиновников, служивших, виновными, назначил им наказания, разделив преступников на пять или на шесть разрядов. Bсe наказаны: бывший в Иркутске губернатор, действительный статский советник Трескин лишен дворянства, чинов, знаков отличия, а тобольский гражданский губернатор Фанбрин, действовавший в Тобольске таким же образом, как Трескин в Иркутске, то-есть исполнявшей также и таковыя же противузаконныя веления Пестеля, по окончании ревизии, не только вывернулся от наказания, но возведен в достоинство сенатора.

     

  

   Аракчеев был, смею сказать, единственным другом Александру Благословенному.

   В 1825 году Елисавета, супруга императора, по совету врачей для возстановления повредившагося здравия, изволила отправиться на жительство в Таганрог.

   Во время частых и отдаленных поездок по России и заграницей Александра I, правление государства было безусловно вверено другу его, вельможе, генералу отъ артиллерии графу Аракчееву,- безусловно потому, что граф Аракчеев был уполномочен объявлять Высочайшею волею, утверждать именем императора доклады министров, Государственнаго Совета и Сената. Манифеста о таковом Высочайшем соизволении обнародовано, однако, не было, но тем еще более было тайное доверие царя Аракчееву. Все знали, и в целой империи было известно, что Александр Павлович изволил находиться в отсутствии из Петербурга, где все постоянно пребывают: правителъственныя места и лица, государственное управление составляющия. И в это время отсутствия его на поступивший доклад министра, Государственнаго Совета и Правительствующаго Сената Аракчеев, по званию своему председателя в Комитете министров, на другой или через несколько днй, как то ему было благоугодно, объявлял в присутствии (заседании) Комитета министров, по установленной форме, именно сими словами: "На такое-то представление или доклад Высочайшее соизволение последовало или не последовало!"

   Объявление Аракчеева было принимаемо настоящею волею монарха.

   В конце ноября 1825 года, когда император Александр находился в Таврической губернии,- в селе Грузине, принадлежащем графу Аракчееву, близ древняго Новгорода, где граф всегда имел свое пребывание, случилось варварское, злодейское происшествие: наложница графа Аракчеева, известная Настасья Федоровна, которую Аракчеев отнял у мужа ея - артиллерийскаго фурлейта, по приказанию которой Аракчеев прогнал от себя законную свою жену, которая, то-есть наложница Настасья, была удостоена дружеским знакомством самых высших в государстве лиц. При посещениях графа Аракчеева в Петербурге и селе Грузине, лица эти беседовали, завтракали с Аракчеевым и Настасьею, целовали у Настасьи руку,- уважение, которое не всегда оказывалось почтеннейшим дамам двора.

   Настасья тиранством превосходила еще и Аракчеева, которому солдаты и народ, по известному его расположению к тиранству, дали прозвание "змей Горынич".

   Слуги Аракчеева, выведенные жестокими и не перемежающимися наказаниями от Настасьи из терпения,- убили ее.

   Аракчеев, пораженный сим случаем, забывает все, долг присяги верноподданнаго, всю ответственность, забывает нежную, искреннюю к нему дружбу Александра Павловича, не помнит о соделанном ему доверии от монарха - управлять государством, слагает с себя самовольно все обязанности, перестает править царством, пишет о сем императору и, переехав из Грузина в Новгород, где был губернатором Жеребцов, его творение, начал производить мучительнейшия пытки над дворовыми служителями своими: из 150 человек обоего пола - 80 или 90 человек умерли под плетьми, кнутьями, от свертывания головы канатом и другими ужаснейшими мучениями в присутствии и под глазами Аракчеева!

   Друг сердечный графа Аракчеева, смиренномудрый, неблазный (?) высокопреподобный священно-архимандрит отец Фотий, вопреки церковных уставов, номоканонов, кормчия книги и всех требников вкупе, предал бренные останки Настасьи, которая была лютеранскаго исповедания, посреди святыя православныя церкви села Грузина в могиле, приуготовленной графом для погребения своего, когда преставится, у подножия портрета императора Павла I, с надписью над надгробием, взятою из девиза, даннаго Павлом в герб Аракчеева: "Без лести предан".

   По получении письма Аракчеева, Александр I писал ему: "Единственный друг мой, и я проливаю слезы о Настасье Федоровне, и я в ней потерял друга.- Прошу, умоляю тебя не сокрушаться, не убивать себя, здравие и жизнь твои нужны для счастия и благосостояния России" {См. письма Александра I к Аракчееву в "Русской Старине" изд. 1870 г. Ред.}.

    

  

   Алексей Григорьевич, сын Орлов, из дворян Симбирской губернии, соделался знаменит, славен и награжден возведением в графское достоинство, наделен более нежели на 150 миллионов рублей по цене землями, рыболовными водами, великими лесами и 48-ю тысячами мужскаго пола душ крестьян, за участие в событиях 1762 года, сопровождавших вступление на престол Екатерины II. Но деяния Алексея Орлова многократно были описаны и всем известны по преданию. Скажем, что знаем, о единственной его дочери, девице Анне Алексеевне Орловой-Чесменской.

   Отец ея получил проименование Чесмеяскаго за сожжение турецкаго флота при Чесме в Морее; действовал адмирал Спиридов, а Орлов, во время сожжения, пил с приближенными своими в каюте корабля,- как говорят - не на живот, а на смерть; так и надлежало, потому что тысячи сражавшихся дрались - не на живот, а на смерть.

   Граф Алексей Орлов-Чесменский был женат на Лопухиной; он прежде был весьма близок с ея матерью. Плод сего брака есть графиня Анна Алексеевна Чесменская, известная дьяконисса архимандрита Фотия, названная покойным архимандритом "чадо Анна".

   Графиня Анна получила воспитание в доме родителя своего такое, какое можно подучить среди бойцов кулачных и стаи цыган. Дом Орлова был знаменит подвигами всякаго рода буйства и пьянства. С утра до глубокой ночи в доме его он, да и гости пили, кулачные бойцы на смерть друг-друга били, табун цыган орал и плясал.

   Алексей Орлов образование единственной своей дочери вверил близкой ему особе, Марии Семеновне Бахметевой, которую он, одни говорят, купил у мужа за 50 тыс. рублей, другие утверждают, отнял и еще поколотил Бахметева. Cиe последнее предание более правдоподобно: граф Алексей Орлов был скаредно скуп.

   Дщерь его, графиня Анна, была научена верховой езде, управляла конем, как славный гусар, умела править тройкой лошадей, как златогоревский ямщик Валдая. Плясала прелестно, как баядерка; но как были образованы ум и сердце ея, об этом сказать что-либо весьма затруднительно.

   Ея сиятельству теперь (1831 г.) 54 г., быть может 56 лет от рождения, а во всей ея поступи, во всех ея действиях, приемах, несмотря на то, что более 20 лет монахи насаждали в нее искусство притворства и лицемерия, все прорывается, выказывается что-то баядерское. Она совершенно женщина без характера; постится, молится по 8 часов сряду. Ест грибы и зелие, и пьет шампанское a la papa!

   15-ть миллионов рублей графиня истратила с отцем Фотием на разныя дела. Некоему офицеру, г. Казакову, графиня Анна купила 3.500 душ крестьян, подарила или отдала половину славнаго своего конскаго завода, выстроила в миллион рублей каменное здание для помещения подаренных коней и в один раз, в день рождения г. Казакова, изволила ему подарить 450.000 рублей!

   За всеми вышеозначенными тратами графиня А. А. Орлова все еще получает (1831 г.) в год дохода восемьсот тысяч рублей.