И дум высокое стремленье... / Сост. Н. А. Арзуманова; примечания И. А. Мироновой.- М., "Советская Россия", 1980 (Библиотека русской художественной публицистики)
[31 декабря 1816 г.] Прости, старый 1816 год! Здравствуй, новый 1817-й! В скуке и в уединении одни желания тебе предшествуют и будут сопровождать каждого из твоих последователей, если жизнь моя будет считать их. Одни желания теперь и всегда будут одушевлять меня: да озарит новый год Россию новым счастием и русский народ - новым благоденствием! Да дастся отечеству новая жизнь радости и свободы! Да умножится число истинных сынов отечества и да уменьшится число слепцов и эгоистов! Положение души моей ручается за искренность сих желаний. Многие, может быть, встречают новый год с радостию или с радостными воспоминаниями; мне определено встречать его со слезами. Да зачтутся слезы сии в том количестве слез, кото[рые] должны будут в течение сего года проливать несчастные! И тогда слезы мои будут слезами радости!..
[28 июня 1817 г.] Убедившись в необходимости тайных обществ, надобно в особенности заметить, что те из них, кои устроены на правилах нравственности и патриотизма, заслуживают не преследования, а одобрения пр[авительст]в, тем более, что правительства] часто не могут произвести в действо того, что могут общества. Цель общества всегда может быть означена яснее, нежели сколько может быть цель правительства. Общество может также приобрести более доверия от людей, нежели правительство, по тому самому, что правительство, имея более власти, нежели всякое общество, не может внушать сего доверия: закон сильного - не то, что закон условный. Общество состоит из частных лиц, следственно] заключается в кругу частного действия. Правительство же не имеет соперников в своих действиях. Сила уничтожает доверие. Если правительство что-нибудь предпринимает и производит в действо, желая сим и ограничиться, то люди думают, что это есть начало, первый шаг к дальнейшим предприятиям: страсти каждого изобретают сии предприятия, и каждый придает им более или менее пользы или вреда, смотря по свойству страстей сих.
29 июня [1817 г.] Всякое начало трудно - простая, но великая истина. Начинающим предлежат и ныне великие трудности, и сие тем более, что мнения могут быть различны в средствах,- средствах, кои, по важности своей, бывают иногда целию. Но должны ли трудности сии устрашать нас? Должны ли мы не приступать к началу потому только, что окончания, может быть, не увидим? О, нет! То, что мы предпринимаем, должно быть рано или поздно начато и совершено. Что скажут те, кои после нас предпримут то же дело, когда не найдут ни в чем себе предшественников? Что скажут внуки наши о своих предках, прославившихся многим,- когда не найдут одного важного цветка в венце их славы? Предки наши, скажут они, показали доблести свои в действиях за честь и гремящую славу отечества, но где дела их в пользу гражданского счастия отечества? Неужели народ, родивший столько героев, показавший столько блестящего ума, характера, добродушия, столько патриотизма,- не мог иметь в себе людей, которые бы, избрав себе в удел действовать во благо своих сограждан, постоянно следовали своему предназначению, которые, не устрашась препятствий, сильно действующих на людей бесхарактерных, но воспламеняющих огнь патриотизма в душах возвышенных,- стремились бы сами и влекли за собою всех лучших своего времени к святой, хотя и далекой цели гражданского счастия? Какое сердце не содрогнется при таких упреках? Какие парадоксы могут их опровергнуть?
Люди долго искали цели бытия своего и долго еще искать будут. Но придет наконец то время - если, впрочем, можно надеяться на усовершенствование человека,- придет то время, когда люди познают истинное свое назначение и найдут его в любви к отечеству, в стремлении к его благу, в пожертвовании себя и всего в его пользу. Чувство сей любви есть врожденное чувство в человеке. Оно есть искра божественности; одни только его действия пленяют нас и возвышают нашу душу. В чем не имели люди своего блаженства? Чем не хотели они утолить душевное стремление к чему-то неизвестному? Усилия их всегда оставались тщетными, если не имели предметом отечества. Мысль же об отечестве всегда услаждала пожертвования их, удовлетворяла влечениям сердечным, приближала их к совершенству - совершенству, возможному для человека.
[24 сентября 1817 г.] О свободе крестьян более и более говорят, как слышно. Боюсь, чтобы принимаемые средства не были мало, соответственны предполагаемой цели. Хотят, как сказывают, предложить об этом при будущих выборах предводителям1. Не что они скажут? Лучше бы, кажется, начать множеством мелких средств и, наконец, уже употребить главное. Напр[имер], запретить отделять крестьян от земли, объявив, что такое отделение делает их свободными. Запретить заводчикам, откупщикам и всем разбогатевшим недворянам покупать деревни иначе, как с свободными крестьянами, запретить им даже иметь крепостных. Потом постановить, чтобы и дворяне покупали имения не иначе, как без крестьян, коих каждая продажа делает свободными. Потом можно распространить сие положение и на наследства, дальними родственниками получаемые. К сему можно присоединить систему покупки крестьян от помещиков посредством займов в чужих краях. Крестьяне, выплатившие займы сии, делались бы не только свободными, но также и владельцами земель, к их имениям принадлежащих. А эту идею, идею собственности недвижимой для крестьян, не должно терять из вида.
[29 сентября 1817 г.] Третьего дня был у нас Арзамас2. Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство; но средства предпринимаемые не всем нравятся. Я также желал бы, чтоб это сделалось иным образом; но так как мы не имеем выбора, то надобно принять то, что дают. Надобно всем благоразумным людям споспешествовать правительству в сем добром деле и мыслию, и словом, и делом. Цель добрая; надобно, чтобы средства были сколь можно безвреднее. Споспешествование не для правительства, а для самой вещи. Я, который не люблю хвалить никого попустому, еще менее правительство, всегда буду хвалить за желание уничтожить рабство, если, впрочем, это желание будет иметь исполнение...
[20 октября 1817 г.} Меня гнетет, уничтожает мысль, что я при жизни своей не увижу Россию свободною на правилах мудрой конституции. При всяком добром намерении, т[ак} ек[азать}, падают руки, когда вспомню, что я осужден прожить вторую половину своего века в том же порядке вещей, который существовал доселе. Это печально, грустно, ужасно, унизительно!
[8 августа 1818 г.] Возвращаясь вчера домой, одна молодая женщина со слезами просила меня об освобождении от платы за холст и говорила, что она беспрестанно плачет, не зная, чем платить. Когда от моего ответа она стала повеселее и посмелее, то говорила мне, что боялась со мною говорить и что, наконец, "скрепя сердечушко", решилась на это. Вчера я смотрел на барщину уже другими глазами. Она мне показалась еще гаже, когда я думал, что ее скоро не будет. Я сказывал мужикам о валовом оброке - они все на это согласны с радостию, но просят в первый год уменьшить оброк!!!
11 сентября [1818 г.]... У меня беспрестанно в голове наша деревня, участь крестьян, и печальное, ужасное положение России... Мы под ним [деспотизмом] живем и долго жить будем! Это также давит меня...
Отрывок взят из "Дневников" Н. И. Тургенева за 1808-1825 годы.
Публикуется по изд.: Избранные социально-политические и философские произведения декабристов, т. I. М., Госполитиздат, 1951.
Тургенев Николай Иванович (1789-1871) - один из основателей Союза Благоденствия, представитель умеренного крыла Северного общества. В книге "Опыт теории налогов" развивал вопрос об освобождении крестьян. В апреле 1824 года выехал за границу для лечения. Заочно приговорен к пожизненной каторге,
После амнистии декабристам в 1856 году неоднократно приезжал в Россию.
1 Имеются в виду предводители дворянства.
2 "Арзамас" - литературный кружок в России начала XIX века (1815-1818) объединял В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина и др. Участника кружка боролись за очищение литературного языка, за его приближение к разговорному. С развитием декабристского движения некоторые члены "Арзамаса" перешли в консервативный лагерь, другие - к декабристам и им сочувствующим.