Н. И. Тургенев к П. Я. Чаадаеву
Памятники философской мысли
П. Я. Чаадаев. Полное собрание сочинений и избранные письма. Том 2
Письма П. Я. Чаадаева и комментарии к ним. Письма разных лиц к П. Я. Чаадаеву. Архивные документы. Именной указатель к 1 и 2 томам.
М., "Наука", 1991
Новые переводы с французского Д. И. Шаховского, Л. З. Каменской, В. В. Сапова
Составление и комментарии С. Г. Блинова, Л. З. Каменской, З. А. Каменского, М. П. Лепехина, В. В. Сапова, М. И. Чемерисской
Ответственный редактор доктор философских наук З. А. Каменский
Подумав о вчерашнем нашем разговоре и о прочтенном из Гено эдикте касательно освобождения крестьян, мне кажется, что сей акт может служить одним из убедительных доводов в пользу нашу и доброго дела. Вы сделали при сем два замечания, весьма важные справедливостию и основательности") своею.
1-е. Что во Франции король, освобождая крестьян и поставляя подражание сему примеру в обязанность дворянству, сделал гораздо более, нежели бы сколько сделало наше правительство, возвратив свободу помещичьим крестьянам; и сие потому, что во Франции крестьяне были закрепощены или порабощены дворянством, у нас же самим правительством. Таким образом французское правительство уничтожало сделанное сильным дворянством; у нас же правительство просвещенное и справедливое уничтожило бы постановление правительства же, и притом правительства слабого и даже незаконного. Какая разница! Какая истина! Если бы правительство в каком-либо случае имело полное право отменять сделанное прежним правительством, то, конечно, право сие нигде не может быть употреблено с такою пользою и справедливостию, как при уничтожении ненавистного узаконения Шуйского, оковавшего несколько миллионов людей с их потомством цепями самого несправедливого и бесполезного рабства.
2-е. Что эдикт Лудовика Толстого не произвел тех беспорядков, той суматохи, тех беспокойств, которых опасаются у нас невежды и эгоисты; между тем во Франции скорее можно было бы ожидать и сих беспокойств и сих беспорядков, нежели у нас, <...> потому, что дворянство французское пользовалось в то время, в отношении к правительству, большею важностию, нежели наше когда-либо.
Единственная мысль одушевляет меня, единую цель предполагаю себе в жизни, одна надежда еще не умерла в моем сердце: освобождение крестьян. По сему вы можете судить, могу ли я быть равнодушным к каждому умному слову, к каждой справедливой идее, до сего предмета относящимся. Вчерашний разговор утвердил еще более во мне то мнение, что вы много можете споспешествовать распространению здравых идей об освобождении крестьян. Сделайте, почтеннейший, из сего святого дела главный предмет ваших занятий. Вспомните, что ничто справедливое не умирает: зло, чтоб не погибнуть, должно, так сказать, быть осуществлено, в одной мысли оно жить не может; добро же, напротив того, живет не умирая, даже и в одной свободной идее, независимо от власти человеческой. Бесплодные занятия по службе отвлекли меня от тех занятий, которых мне не должно было бы оставлять никогда. Но предмет моих мыслей, моих желаний не переменился: всегда гнусное рабство будет предметом моей ненависти, освобождение - целью моей жизни! Но есть и у нас люди, чувствующие все несчастие, и даже всю непристойность крепостного состояния. Обратите их к первой цели всего в России! Доказав возможность освобождения, доказав первенство оного между всеми благими начинаниями, мы будем богаты. Итак, действуйте, обогащайте нас сокровищами гражданственности! Вам душевно преданный Н. Тургенев.
РА. 1872. N 6. С. 1205-1207. В примечании к первой публикации письма в РА сказано, что оно получено редакцией журнала от Чаадаева в 1855 г.
Неаполь 14/26 февр. 1825.
Какое удовольствие для меня, любезнейший Петр Яковлевич, найти, по возвращении моем из Сицилии, здесь письмо ваше! Я никак не полагал быть так близко от вас. Будучи в Карлсбаде, расспрашивал о вас у русских, приехавших из Парижа. Но ничего не узнал обстоятельного. Наконец молодой Корсаков (или Чертков, не помню), которого я видел на минуту во Флоренции, сказал мне, что видел вас в Швейцарии. Как бы то ни было, вы теперь в Италии и будете к страстной неделе в Риме, следственно, я вас увижу. Вот уже 10 месяцев как я странствую. Был в Карлсбаде и Мариенбаде. Потом поехал сюда. Прошедший месяц провел в Сицилии. Теперь с неделю живу здесь и к страстной неделе или setimana santa буду в Риме. Здоровье мое начало порядочно поправляться только с Рима. Во Флоренции я не мог жить без лекарской помощи. Теперь здоров и приписываю это отчасти К<арлс>баду и М<ариен>баду и отчасти роду жизни, праздной, впрочем, и совсем не забавной. Будучи r Италии, смотрю на картины и т. п. Что же здесь иначе делать? Но не могу сказать, чтобы это меня очень занимало. Ал. Дм. Чертков может засвидетельствовать вам рвение и усердие, с которыми я таскался по церквам и монастырям Флоренции, чтобы видеть картины, фрески и пр. Самое лучшее в этих походах было для меня общество Черткова и он более остался в моей памяти, нежели Вазари, St. Giovanno и даже великий Микель Анж, которого он так не жалует. Если Ч<ертков> еще во Фл<оренции>, то скажите ему от меня усерднейший поклон.
Письмо ваше от 6 февраля, вероятно, нового стиля. Вы пробудете во Фл<оренции> 6 недель. Следовательно, в половине марта оттуда отправитесь в Рим. Я также еду отсюда между 15 и 20 марта в Рим. Там увидимся. Я, вероятно, остановлюсь в трактире Домона; ибо Франц непременно хочет, чтобы живущие у него в доме у него же и обедали.
Что вы намерены делать летом? Если вы подвержены той же болезни, как я, то, кажется, всего лучше ехать вам на лето в Карлсбад или в Мариенбад. Мы об этом потолкуем на досуге.
Вы пишете, что не имеете известий из П<етер>бурга. Это можно в некотором отношении почитать выгодою для путешествующего русского. Каждое письмо из П<етер>бурга, как бы оно бедно ни было в известиях о том. что там делается, наводит на меня тяжелую грусть. Живя там, мы ко всему присмотрелись; но здесь неистовство глупости сильно поражает 1.
Не зная вашего адреса, я посылаю это письмо через банкира Bori. Он и мои письма из России ко мне сюда пересылает. Прощайте, любезнейший! С нетерпением ожидаю минуты, когда увижу вас в Риме.
Весь ваш Н. Тургенев.
СП I. С. 351-352. Написано в ответ на письмо Чаадаева от 6 февраля 1825 г. (см. N 35).
1 См.: Показания Чаадаева 1826 г. в т. 1 наст. изд.
Флоренция 12/24 апреля 1825.
Первым чувством моим, оставив Рим, было раскаяние. Я сожалел, что расстался с Вами, почтенный друг; что не прибавил к незабвенным дням с Вами проведенным, еще нескольких. Они прошли. Но все благое хорошо не только в настоящем, но и в будущем. Рим, единственный Рим, сделался для меня еще дороже с тех пор, как я посмотрел на него вместе с Вами. От души благодарю Вас за эту встречу. Я согласился бы еще долго таскаться по свету, если бы от времени до времени можно было иметь такое утешительное отдохновение. Пожалуйста, не думайте, что я говорю вздор. Право, я Вас очень, очень люблю и уважаю. Чем более кто любит человечество вообще, тот тем менее необходимо должен любить людей в отдельности, - ибо люди в отдельности редко являются нам в достоинстве человека. Но зато, если уж из сих людей полюбишь кого-нибудь, то это сильно и навсегда!
Вскарабкавшись, как Вы видели, на кабриолет, я поехал с дилижансом {Вероятно, кабриолет, в котором ехал Н. И. Тургенев, сопровождал в пути почтовый дилижанс (В. С).}. Путешествие ни мало меня не утомило. День сидел я в кабриолете, смотрел на горы, на поля - и вправду есть на что посмотреть! - Ночью садился в карету, и так как большая часть пассажиров остались по дороге, то я мог довольно спокойно спать. В Lorett смотрел церковь. В Анконе обедал и осмотрел все главное. Оттуда выехали мы по вечеру. Море было такой тихой прелести, какой я, кажется, никогда не видывал. Солнце заходило. Наступила прекрасная ночь. Вечер всегда имеет что-то торжественное. Голова и душа как-то раскрываются. Говорят, что у слепых недостаток зрения вознаграждается усилением других чувств. Не от того ли и мысли зрячего делаются сильнее ночью, когда он не видит обыкновенными и должен смотреть душевными глазами? Многие предприятия обдумываются ночью. Это, может быть, не только для тайны, но и для того, что человек, в темноте, лучше размышлять может.
Ночью в понедельник мы были в Болоньи. Мой желудок, так же как и я сам, только путешествовал, не делая впрочем ничего. Римский завтрак я благополучно привез в Болонью. В Болоньи провел два дня с половиною. Тамошняя галерея доставила мне огромное наслаждение. Картин немного и смотреть на них можно так покойно, как у себя дома. Если Вы там будете, не забудьте взглянуть на картину Доменикина, мучение св. Агнесы. Тут вправо есть одна фигура, женщина в синей мантии с fichu {косынка.} на голове, подле старухи. Если это не совершенство, то нет совершенства в мире. - Сюда я приехал четвертого дня к обеду. Живу у M-me Humbert. Обедаю дома за table d'Hote {общий стол.}, и желудок мой опомнился и делает свое дело хорошо. Черткова нашел еще здесь. Сегодня он поехал. Погениоль сказывал мне, что отправил Вам вчера два письма в Римскую миссию.
Писем из России здесь не нашел. Но нашел у Vieus-seux С.-П<етер>б<ургск>не ведомости. Читал их, и это чтение оставило во мне неприятное впечатление. В четверг, т. е. через 4 дня, еду отсюда в Геную. А потом в Милан. Поездку в Венгрию я отложил. Не достанет времени. Из Милана поеду в Вену; оттуда в Прагу, и 15 июня буду в К<арлс>баде. Но как бы мне узнать, что Вы намерены делать? Когда Вы решитесь ехать из Рима, то нельзя ли написать ко мне, например, в Милан, poste restante? {до востребования,} Я полагаю выехать из Милана 20 мая. Я не смею думать, чтобы видеть Вас в К<арлс>баде. Это было бы слишком много. Но кто знает? Может быть, хотя в конце июля Вы туда будете? А, право, для здоровья Вам хорошо бы там побывать. Если братец Ваш так захлопочется, что не пришлет к сроку денег, то Вы можете располагать 5000 рублями у здешнего банкира Бори. На эту сумму я имею у него кредитив и на всякий случай скажу ему, чтобы он по Вашему требованию заплатил их Вам. Боюсь только, что Вам этой суммы будет недостаточно. Но до К<арлс>бада ею доехать можно. - Иванова я здесь не нашел. Чертков сказывал мне, что он поехал провести лето в Швейцарию, так как здесь лето ему вредно. - Теперь я ходил по саду Pitti. Вы в эту минуту, вероятно, на Monte Pincio. Виды здесь хороши. Но один Рим единственный и его виды! - Прощайте! В Милане найду ли письмо Ваше? - Преданный Вам
СП I. С. 353-355. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.
Флоренция, 15/27 апреля <1825>
Я писал Вам, почтеннейший Петр Яковлевич, о моем кредитиве. Но банкир Бори не соглашается сделать это так, как я думал, и так, как делал для меня дрезденский банкир Басанж, кот. без затруднения согласился платить по моему кредитиву сестре Батюшкова, если бы она сего потребовала. Бори говорит, что если я хочу составить кредитив в чье-либо распоряжение, то должен получить у него по оному деньги и, оставив их у него, взять от него расписку. Кроме этого есть и другое средство предоставить Вам получить от него деньги по моему кредитиву, а именно: если Вы уведомите меня, что намерены взять сии деньги, то я пришлю к Вам и мой кредитив и надлежащие расписки в получении мною по оному денег. Тогда Вы без затруднения можете взять от Бори деньги. Я предпочел это средство как легчайшее и менее хлопотливое. По сему я и сказал Бори, что, может быть, пришлю ему мои расписки из Милана, где надеюсь узнать Ваш ответ. Письмо Ваше лучше адресовать сюда мне на имя Бори (Bori, banquier a Florence). Он будет посылать ко мне туда (в Милан) все мои письма. Письмо мое и расписки я адресую к Бори для доставления Вам. - Завтра я еду отсюда с курьером в Геную, 6-го или 7-го мая буду в Милане и пробуду там до 15. Уверен, что там получу письмо Ваше. С другим мне бы было совестно, что делаю хлопоты из пустяков. Но с Вами все делаю попросту; надеюсь впрочем, что и Вы нимало не затруднитесь принять мое предложение, если только оно на что-нибудь Вам годиться может. Я имею довольно денег, чтобы доехать до Карлсбада и жить там. - Здесь я был в обеих галереях, т. е. в публичной и P. Pitti. В первой картины Рафаеля мне нравятся до досады. В самых простых композициях его блистает гений и поэзия. В другом отношении чрезвычайно понравилась мне речь [Руайе-Коллара] о [законе против святотатства]. Вы, вероятно, ее уже читали. Если нет, то прочтите. Она дышет любовию ко всему высокому, нравственному. Такие речи и такие люди утешают несколько, когда видишь везде глупость в словах и в действиях. Простите! Где Вы теперь? На всякий случай адресую письмо в миссию. Простите!
СП. I. С. 355-356. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.
Вот уже третья неделя как я в Париже, и еще но писал к Вам, любезнейший и почтенный Петр Яковлевич; а что еще хуже - можете Вы подумать - не исполнил Вашей комиссии. Что сказать о молчании? - Всего лучше молчать. В Париже всякий приезжий мажет оправдываться развлечением. Мое развлечение особого рода и весьма единообразно. Почти каждый день ходим что-нибудь смотреть. Иное точно заслуживет внимания и именно богоугодные заведения. Мы не могли надивиться порядку и чистоте, кот<орые> нашли в некоторых домах, где содержатся больные. Но пора о комиссии. Она вполовину исполнена. Хозяйка одной из лавок между Th<eatre> FranГais и Banvilliers отыскала мне точно таких платков, какой Вы мне дали. Я купил для Вас 4 по 15 фр. Но как их послать? С почтою нельзя. Нет другого средства, как ожидать оказии, т. е. курьера, на что я теперь и решился. Надеюсь, что добрые наши соотечественники при миссии помогут мне в этом деле.
Сколь ни мало основательно может быть мое суждение о Париже, но я скоро здесь заметил, что вообще французы или парижане стали сериознее. Я думаю, что несчастия последних войн сделали им пользу. Несчастия так же поучительны для народов, как и для индивидуов. Если бы прав[ительст]во, благоразумное и добросовестное, употребило теперешнее направление умов в пользу, то нет сомнения, что французы сделали бы важные успехи в гражданственности. Но правительство, кажется, только думает о бюджете, а министры в особенности - о сохранении своих мест. А здесь, несмотря на конституцию, все должно исходить от пра[вительст]ва. Народ не имеет еще навыков конституционных, и особенно мало простора для свободного действия.
Меня изумило также увеличение Парижа, которое ежедневно усиливается. Это также беда для Франции. И без того вся Франция всегда была в Париже. Увеличивать это зло значит: не делая пользы столице, вредить и в политическом, и в нравственном, и в финансовом отношении департаментам.
Как Вы находите Дрезден? Покойно ли живете, что здоровье? Ес[ть] ли улучшение в сравнении с временем до К<арлс>бада? Я здесь еще не советовался ни с каким доктором. Галя видел за обедом у посла. Думаю, что буду говорить с Корефом. Он, говорят, хороший человек и занимается магнетизмом. Я сохранил привычку ходить до завтрака. Обыкновенно бываю тогда в Тюл. саду. Славная прогулка и близко от нашего Hotel в R. Franessee. В одну из сих прогулок я заходил в H<otel> Sully узнать, кто послал наши вещи, но M-me Raimond еще спала. Зайду опять. - Диэту держу порядочно. Обедаю часто за 2 фр. par tele {за все (итал.).}. Поутру и ввечеру ем виноград. Много хожу. Погода, для Парижа, вообще хороша. Но грязь начинает мне надоедать. Впрочем, мне кажется, что здесь можно жить весьма покойно, устроившись надолго. Но, признаюсь, часто вспоминаю с удовольствием об Италии. Солнца италианского ничто заменить не может. Умный Ваш Велгурский 1 также здесь. Смешон, а, право, не умен.
Имеете ли известия из России? У нас еще беда. В другой раз сгорело несколько дворов в одной деревне нашей.
В начале генваря думаю ехать в Лондон. Страшаюсь дороговизною. Но как быть. Здесь пропасть англичан. Они есть даже и в тюрьмах. В Laforce мы видели двух, один полковник, а - Cafes d'escroquerie <?>
Сергей в Лозанне берет ванны виноградные. Здоровьем не очень доволен. Италия, надеюсь, всему поможет. Простите, любезнейший! Напишите, порадуйте, о себе. Отдав письмо Басанжу, скажите, чтобы он адресовал его к Лафиту, - Долго ли Вы пробудете в Дрездене? Не поедете ли в Англию? Не будете ли на будущее лето опять в К<арлс>баде? Время, там с Вами проведенное, составляет эпоху в моей жизни. Я никогда его не забуду. Простите!
Весь Ваш и навсегда Н. Тургенев.
СП I. С. 356-358. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.
1 Правильно: Виельгорский.
Париж, 20 нояб./2 дек. 1825.
Очень кстати пошел я сегодня искать комиссионера, отправлявшего Ваши вещи, любезнейший Петр Яковлевич, и которого адрес хозяйка de l'hotel du Sully почти забыла. Этот комиссионер (Rozet-Simonnet et C®) представил мне письмо от его корреспондента в Франкфурте (Gebhard und Hauck) кот<орый> сообщает ему письмо своего комиссионера в Лейпциге (имени не означено). Этот лейпц<игск>ий ком<иссионе>р пишет, что вещи Ваши пришли в Москву к купцу Бурхардту, но что этот шут не может отыскать княгини Щербатовой. Итак, если он еще не отыскал по сию пору, то Вы можете в этом пособить ему. Но вот другое обстоятельство: Лейпцигский комиссионер пишет, что цензура объявила запрещенными семь книг (Прадта, Вилсона и пр.) и что книги эти возвращены к комиссионеру варшавскому, варшавский пошлет их к лейпцигскому; этот к франкфуртскому; а фр<анкфуртски>й хотел их прислать к здешнему, но здешний ему отвечал, чтобы оставил книги там, где они находятся.
Я теперь же пишу к фр<анкфуртско>му комиссионеру, прося его сообщить лейпцигскому, чтоб он эти книги послал к Вам в Дрезден, адресуя на Басанжа. Он это, вероятно, исполнит. Но не худо бы и Вам справиться о сем лейпцигском комиссионере.
От Вас нет ни строчки! Да получили ли хоть платки, кот<орые> я послал к Вам с Миклашевским, и прежнее письмо мое? Что Вы делаете и что собираетесь делать?
Я продолжаю жить здесь по-прежнему. Теперь довольно часто бываю в Palais du Justice {Дворец Правосудия.}. Слышал речи в процессе журналов. Фопенева была очень хороша. В суде, говорят, мнения очень сильно произнесены, одни в пользу, другие против. - Третьего дня я смотрел похороны ген<ерала> Фуа 1. Тысячи народу толпились на улицах, несмотря на грязь и дождь. Участие было заметно. Фраза [детей генерала Фуа усыновит Франция] начинает сбываться. Открылась подписка. Некоторые банкиры подписали 10, 20 и Лафит 50 т. франков. Это хоть куда! Я рад за французов. Все это делает им честь. - Maison-fort, написавший книжку после Лейпцигского сражения 2, справедливо сравнивает скаредность тогдашних пожертвований французов с роскошию русских пожертвований. Теперешние не скаредны и делаются в пользу детей честного человека, отличного талантом и честностию. Невольно подумаешь, что это есть действие представит<ельного> правления. - Здесь теперь Оленин. В восхищении от англичан. И прав, хотя уже и потому, что он там совершенно выздоровел. - Простите любезнейший! Нет ли чего из России? Здесь мы ничего не слышим. Да о себе-то скажите что-нибудь. Вы бы уже и сказали, если б знали, как для меня это нужно, - Пушкину позволено приехать в Псков для здоровья 3. Он просился в П<етер>бург. Говорят, у него аневризм. Боюсь верить, хотя и не знаю, очень ли это опасно.
Hune, Darstellung aller Veranderungen des Negersklavenhandels. 1820, Gottingen {Рассуждение и всеобщей отмене работорговли неграми (нем.).}. Я читал сегодня в сей книге в Bibl. Universelle. Любопытно, как квакеры и Clarkson4 действовали для уничтожения торга неграми. Девиз печати комитета тронул меня до глубины души. На печати представлен негр на коленях, с поднятыми руками, в цепях, к небу. Am I not a man and a brother! {Разве я не человек и не брат! (англ.).} - у тех, кот<орые> могут и не хотят, можно спросить: люди ли, братья ли вы? Право, невольно хочешь отказаться от этик собратий!
СП I. С. 358-359. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.
1 Похороны известного во Франции либерального деятеля генерала Фуа состоялись 30 ноября 1825 г. и вылились в стотысячную манифестацию оппозиционных сил. Это была одна из первых после Реставрации демонстраций недовольства режимом Карла X, с этого времени оппозиция постепенно, но неуклонно набирала силы, пока через пять лет не разразилась июльская революция.
2 Книга генерала Майсонфорта: "Tableau politique de l'Europe depuis la bataille de Leipzig". 1814.
3 A. С. Пушкин, находясь в это время в ссылке в Михайловском, рассчитывал, что усиленно жалуясь на аневризм (расширение кровеносных сосудов ноги), сможет добиться от правительства разрешения выехать за границу для лечения. Николай I предложил ему лечиться в Пскове. "<...> Милость царская, - писал Пушкин в письме к П. А. Вяземскому в середине сентября 1825 г., -огорчила меня, ибо новой милости не смею надеяться, - а Псков для меня хуже деревни, где по крайней мере я не под присмотром полиции" (Пушкин. Т. XIII. N 214). Сведения о Пушкине Н. И. Тургенев мог получить от кого-нибудь из общих знакомых - П. А. Вяземского или В. А. Жуковского, хорошо осведомленных в это время об обстоятельствах жизни поэта.
4 Две книги Томаса Кларксона: "История квакеров" (Париж, 1821) и "Мысли о необходимости улучшения условий для негров в Британских колониях" (Лондон, 1823), приобретенные Чаадаевым во время его поездки за границу, имеются в его библиотеке (см.: Каталог. NN 194, 195). Кроме того, в библиотеке Чаадаева имеется книга У. Вильберфорса "Употребление религии, справедливости и человечности жителей Британской империи в защиту чернокожих рабов в Вест-Индии" (Лондон, 1823) (Каталог. N 679). Все эти книги интересовали Чаадаева и Н. И. Тургенева, по-видимому, в связи с размышлениями о перспективах отмены крепостного права в России.