Успенский Глеб Иванович - Из путевых заметок

ые тоже очень, вишь, характерные и мачехе спуску не давали. Отец нанял им флигель на другой стороне улицы и поселил их с своею матерью-старухой; обед, чай носят к ним из трактира. А сын-то от первой жены и есть тот самый мальчонка-половой, который мне все это рассказал. "А что, спрашиваю, хороша твоя сестра, которая письма мастеровому писала?" - "Первая, говорит, красавица!" Захватило меня что-то за сердце, говорю: "Сделай милость, устрой знакомство!" Вынул ему две золотеньких штучки. "Вот, говорю, ей-богу, твои будут!" - "Что ж, говорит, могу!" Уговорились, когда прийти, все честь-честью. Прихожу, как сказано, узнаю от мальчонки, что мастерового и след простыл, что сестра его очень рада и чтобы я сейчас шел мимо их флигеля, а она будет смотреть, а потом пришлет записку с ответом. Пошел... Сидит... Ну, одно сказать... ноги у меня подкосились... Развязная, просторная, в блузе... глаза, коса... Н-ну, окончательно нет слов высказать! Еле приплелся в гостиницу, послал мальчишку за ответом, - в то же мгновение возвращается. "Колька вам объяснит, как поступать, а я очень вам обрадовалась!" Колька мой и отрапортовал. В первом часу ночи прямо в окно. Старухе дадут водки; и дворнику, который в кухне, также водки, другая сестра ляжет в сенях, а я, - братишка-то сам говорит, - дом на замок запру и отцу ключ отдам... Жду, не дождусь ночи. Наконец...

   Рассказчик передохнул.

   - Н-ну, с этой ночи в аккурат две недели каждый божий день... и все великолепно. Это надобно описать, и то не опишешь всего нашего блаженства. Я свои деньги на водку для матери и дворника давал, не допускал ее до расхода. Все хорошо - и вдруг, братцы мои, скандал! Прямо, ни свет ни заря, накрыли! Отец, мачеха, мать - все!.. Что тут было, не приведи бог, но моя Танька и тут меня обворожила. Как начали на нее наступать, так она первым делом в одну руку - стул; ногой дала мачехе прямо в грудь, а рукой здоровую оплеуху залепила отцовой матери... "Я, говорит, его люблю, и я в таком положении, и никто не смей!" - "Нет тебе благословения!" - "И пускай, и так обойдемся; а ежели; говорит; моего жениха тронете, так я всех вас, как клопов, выжму..." Разбросала всю родню, как прах, во все стороны. Ну, этого дела мне не пришлось досмотреть, пришлось убираться подобру-поздорову. Поселился я на другой станции. Пошел орудовать телеграммой; она тоже по телеграфу: "Не тужи, все облажу!" И точно. Не дают ей ни денег, ни приданого. Позовет татарина, наберет на триста целковых: "Приходи, говорит, за расчетом к отцу в воскресенье!" Отца все знали - первый трактир. "Хорошо, приду". А она товар в узел да на станцию, с передачею мне. "Прими букет!" Получаю телеграмму и бегу на станцию. Я уж знаю, какой букет. Получишь, спрячешь, даешь ответ: "Убил зайца" или что-нибудь в этом роде. Так все и оборудовала. Два салопа на лисьем меху заказала, получила и скрыла...

   - Ну, а как же отец-то?- в недоумении спросил кто-то из слушателей. - Ведь, чай, догадался, узнал?

   - А как же не узнать? Татарин-то ведь скажет, чай.

   - Так как же ей-то?

   - Ей? Вот ты, следовательно, и не понимаешь, кто она такая. Ей вот что: взяла безмен - и жарь. Подошла мачеха, стала ругаться - она в нее утюгом. Пришел отец, она говорит: "Подожгу весь дом!" Стала реветь и ругаться бабка - она ее скалкой. Она вот какая, братец ты мой! Копье стальное, неустрашимое! Вот у нее какая ко мне любовь! Она теперь вот, пока что, в кафешантане в Нижнем действует, сопраной числится. Погляди-кось, как там за ней стали увиваться, а я уж верно знаю, что она меня не променяет. Она только так, между прочим, струю свою ищет, а забота только обо мне... Вот я и не робею. Знаю, что за моею спиной - стена каменная... Теперь я вот в каком состоянии, и то мне покойно, и я не спешу... Сегодня худо, завтра будет хорошо. А выжду время, замечу где-нибудь хороший кусок, свистнул, ан моя Сашка и тут!

   - Да теперь-то ты отчего так ослаб?

   - Ну, стоит разговаривать! Сегодня ослаб, а завтра опять шапокляк подмышкой! Чего там? Стоит рассказывать!

   И точно, рассказанного, кажется, достаточно для того, чтобы читатель сам мог догадаться о неминуемости успеха в жизни этой любопытной пары, раз только судьба даст ей возможность "попасть в струю". А в недостатках такого рода "струй" русская жизнь, кажется, обвинена быть не может.

  

  

   Из этого легкого намека на элемент происхождения "вольных добрых молодцев" можно все-таки видеть, что появление на Невском проспекте фотографий, изображающих каких-то вольных атаманов, имеет несомненное основание в современных условиях русской жизни. Хотя в то же время нельзя не видеть, что кроме газетных выдумщиков ни один настоящий казак, ни один настоящий атаман не пожелает признать подлинности их казачества.

  

  

  

   Очерк печатается по автографу, впервые напечатанному в издании: "Глеб Успенский. Материалы и исследования", изд. АН СССР, 1938. Успенский написал этот очерк во второй половине августа 1887 года и собирался печатать его в "Русских ведомостях" седьмым по счету очерком в цикле "Мы" на словах, в мечтаниях и на деле". Однако очерк не появился в печати потому, что тема его - о новом циркуляре в области просвещения - была запрещена цензурой.

   Циркуляр министра народного просвещения И. Д. Делянова от 18 июня 1887 года, составленный в интересах дворян и буржуазии, был направлен к ограничению доступа в классические гимназии и прогимназии детям лиц неимущих сословий. При отборе учащихся предписывалось руководствоваться материальным положением родителей, поэтому вместе с прошением о приеме ребенка в гимназию требовались сведения о сословии, образовании, роде занятий, размере жалования, размере квартиры, количестве прислуги и т. д. от родителей поступающего. В случае отказа в приеме ребенка в гимназию требовалось (по циркуляру) объяснить его родителям, что "поприще высшего государственного и общественного служения, к коему гимназия составляет первую стадию пути, не может быть уделом всех и каждой" (ср. в очерке Успенского речи дворянина и "человечка по хлебной части").

   Несмотря на неоднократные просьбы Успенского, запрещенный очерк не был возвращен автору из редакции "Русских ведомостей" и считался утерянным вплоть до 1934 года, когда он вместе с другими рукописями Успенского из собрания В. М. Соболевского был присоединен к архиву писателя. Намереваясь все же напечатать этот очерк, Успенский по памяти восстановил его, но, учитывая запретность темы, значительно переделал его, а затем в этой новой редакции напечатал в журнале "Северный вестник", 1887, XI, под заглавием "Из путевых заметок". Переделки в угоду цензуре исказили очерк; особенно пострадала центральная часть его, в которой все рассуждения публики по поводу "известного распоряжения о школах и детях" были заменены мимическими сценами и бессмысленными словами вроде "Вот то-то и оно-то!" Вместо рассказа станового пристава Успенский поместил речи священника с цитатами из книг, по которым только современник мог догадаться о намеках на деляновский циркуляр. Из начала очерка Успенский выбросил размышления о Болгарии и о теория "третьего Рима", связывавшие этот очерк с циклом "Мы" на словах, в мечтаниях и на деле", а также изъял страницы о "разговорах в дороге", которые своей политической остротой могли вызвать цензурные затруднения. Первоначальное заглавие очерка "Пока что" также было заменено по требованию цензуры, о чем свидетельствует письмо цензора С. И. Коссовича от 21 октября 1887 года к редактору "Северного вестника" А. М. Евреиновой: "Не найдете ли возможным дать другое заглавие рассказу Гл. Успенского? Хотя бы, например: "Вот то-то и оно-то" или какое-нибудь другое. Настоящее же заглавие - "Пока что" - придает некоторую тенденциозную окраску рассказу".

   В Сочинениях Успенский восстановил только заглавие, в остальном очерк был перепечатан без изменений.

  

   Стр. 550. Теория "Москва - третий Рим" возникла в XV веке, когда в связи с разгромом турками Византии пал Константинополь, считавшийся "вторым Римом", в то время как русское государство во внутренней и внешнеполитической жизни быстро мужало. В 80-е годы XIX века эта теория возродилась в реакционно-правительственных кругах России.

   Стр. 551 ...трех акрах земли... - см, примечания к очеркам "Письма с дороги" (стр. 642 настоящего тома).

   Стр. 552. Чудовские певчие - московский хор Чудова монастыря.

  

  

   Печатается по изданию: Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том первый. Третье издание Ф. Павленкова. СПб., 1889. Впервые очерк был напечатан в "Русской мысли", 1887, X; при перепечатке в Сочинениях Успенский прибавил только заключительную фразу очерка. Сохранилось начало рукописи ранней редакции, содержащее в себе описание авантюр Н. И. Ашинова.

   В основу очерка "Вольные казаки", так же как и очерка "Пока что", легли впечатления Успенского от поездки его по Волге и Дону во второй половине августа 1887 года, которые дали ему возможность показать целую галерею "вольных казаков" - хищников и "живорезов" разных сословий, предприимчивых дельцов капиталистического строя. Общее название для них - "вольные казаки" Успенский заимствовал от авантюриста Н. И. Ашинова, который так называл свой отряд, организованный им для поездки в Абиссинию - см. о нем в комментариях к очерку "Урожай" (стр. 617 настоящего тома).

   Стр. 575. ..."уважаемой газеты"... - Успенский употребляет слово "уважаемая" в ироническом смысле по отношению к реакционной газете "Московские ведомости" M. H. Каткова, который вместе с К. П. Победоносцевым оказывал поддержку Ашинову в его абиссинской авантюре.

   Стр. 577. Пирогов Н. И. (1810-1881) - знаменитый русский хирург, ученый, педагог.