Забелин Иван Егорович - Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях

ском, а потом до конца XVII ст. и в царском. Истопка, истьба, изба постоянно упоминается в летописях: как скоро речь идет о жилищах княжего двора. В составе княжего двора упоминается также горенка (1152 г.), обозначающая горний, то есть верхний ярус постройки, и вновь свидетельствующая, что древний состав двора неизменно сохранялся и в позднем его устройстве. Но от других, боярских и вообще богатых дворов, княжий двор отличался тем, что в его составе всегда находилась обширная клеть, носившая в то время именование гридницы (в песнях гридня) от имени гридь, гридьба, как прозывался особый отряд княжеской дружины, главным образом в Новгороде. В областном языке грыднею называется и простая изба.

   В гриднице Владимир давал по воскресеньям пиры боярам, гридем, сотским, десятским и "нарочитым мужам", следовательно, она служила приемною и была самым обширным покоем княжеского дворца. В "Слове о полку Игореве" упоминается о Святославли гриднице в Киеве; в древних песнях гридница носит эпитет светлой, и в ней обыкновенно стоят столы дубовые. В позднейшее время ей соответствовала, по своему значению, повалуша. Столовая изба, также горница, а по способу постройки, - светлица. Другие клети получали свои имена соответственно их назначению в княжеском обиходе, каковы были ложница или одрина - спальня, от слова одр - постеля. Божницею назывался домовый храм князей, в котором они слушали церковные службы, почти всегда на полатях, то есть на хорах, соединявшихся с княжеским дворцом переходами. "Володимир (Галицкий в 1152 г.) пойде к божници к святому Спасу на вечернюю и якоже бы на переходех до божници, и ту виде Петра (посла Изяславова) едуща, и поругася ему: поеха мужь Рускый, объимав вся волости, - и то рек иде на полати (на хоры)" {Там же. Т. 1. С. 73, 97; Т. 2. С. 21, 56, 72.}. Впоследствии местоположение княжеских домовых церквей обозначается большею частью выражением: что на сенях.

   Общая характерная черта в устройстве древнего княжего двора, как я всех других богатых и достаточных дворов того времени, заключалась в том, что хоромины, избы, клети ставились, хотя и по две, по три в одной связи, но всегда в отдельности, отдельными группами, отчего и вся совокупность разных построек во дворе именовалась собирательно хоромами. Княжеский дворец не составлял одного большого целого здания, собственно дома, как теперь, но дробился на несколько отдельных особняков. Почти каждый член княжеской семьи имел особое помещение, отдельное от других строений. Для необходимого соединения таких отдельных помещений служили сени и переходы. Сени составляли вообще крытое, более или менее обширное пространство между отдельными клетями, избами, горницами, как в верхнем, так и в нижнем ярусах всех построек.

   Из всех мест летописи, где упоминается о сенях, видно, что они были в верхнем ярусе, где, следовательно, находились и все покои, в которых жили князья. Так как сени представляли важное и притом неизбежное условие в расположении хором, то и самый дворец княжеский в древнейшее время именовался вообще сенями, сенницею. "Си же (людье в 1067г.) придоша на княждвор. Изяславу же седяшу на сенех с дружиною своею... князю же из оконця зрящю и дружине стоящи у князя... (в 1095 г.) Итлареви в ту нощь лежащю у Ратибора на дворе с дружиною своею - на сенници... - И седшим всей братьи у Всеволода на сенех, и рече им Всеволод... - В то же время Борис пьяшет в Беле-городе, на сеньници, с дружиною своею и с попы с Белогородьскими... - Петр же поеха в град и приеха на княжь двор, и ту снидоша противу ему с сеней слугы княжи вси в черних мятлих... и яже взиде на сени, и вида Ярослава, седяща на отни месте в черни мятли и в клобуце, такоже и вси мужи его, и поставища Петрови столец, и сяде..."

   В этом же значении должно принимать и выражение: у государя на сенях, весьма употребительное в XVI и XVII столетиях.

   Мы упоминали уже, что князья, как потоми цари, занимали всегда верхние ярусы дворца, который от этого в XVI и XVII ст. назывался вообще верхом: выражение: у государя в верху - значило то же, что во дворце. В нижних этажах древних княжеских хором, под клетями, находились порубы. В позднейших редакциях летописей поруб заменяется словом подклет {Там же. Т. 1. С. 73; Т. 2. С. 24, 28; Т. 3. С. 2. Царственный летописец... Спб., 1772. С. 57.}. В этих-то подклетах и вообще в нижних этажах жили княжи слуги, отроки, детские и все лица, составлявшие княжий deop и называвшиеся поэтому дворянами. К хозяйственным постройкам княжего двора принадлежали погреб, медуша - погреб с вареными медами; бретьяница - погреб с бортевым медом; скотница - кладовая со всякою казною.

   Некоторые из древнейших княжих дворов, по красоте своей, а может быть, и по красивому местоположению, назывались красными {ПСРЛ. Т. 1. С. 99; Т. 2. С. 81.}, а двор великого князя Юрья Долгорукого в Киеве, за Днепром, именовался даже раем. В отношении наружного вида дворцов мы имеем свидетельство "Слова о полку Игореве", где упоминается о златоверхом тереме великого князя киевского Святослава.

   Вот те краткие известия о древнейшем княжем дворе, которые находим в летописных свидетельствах X, XI и XII столетий. Несмотря, однако ж, на эту краткость и отрывочность первоначальных указаний о княжем доможительстве, мы видим, что древнейший княжеский быт в этом отношении очень мало изменился и в последующих веках, а что еще важнее, он был таким же и на севере, как на юге, ибо на севере жило то же княжеское племя, которое в те времена переходило туда с юга, перенося с собою все условия, потребности и порядки своей жизни. Без всякого сомнения, дворец первых московских князей заключал в себе много сходного со всеми другими княжескими дворцами того времени: по крайней мере, в состав его входили те же самые части, какие указаны нами выше. Это вполне подтверждают известия последующих столетий. Златоверхий Набережный терем и Набережные сени (в смысле целого дворца) Димитрия Донского, указывая на местоположение великокняжеских хором в Москве, объясняют вместе с тем и их сходство с древнейшими постройками того же рода. "Повесть о Мамаевом побоище" рассказывает, между прочим, что весть о приближении Мамаевых сил застала великого князя за пиром в набережных теремах: пил он чашу за брата своего Владимира Андреевича. Далее, когда московская рать двинулась с князем в поход, повесть описывает плач его супруги: "Княгиня ж великая Евдокия вниде в златоверхий терем в набережный, в свои сени и сяде под стекольчатым окном на одре... слезы проливающе..." По другим спискам: "...сяде под южными окны... вниде в набережные сени и седоша о рундуце (стул) под стеклянным оконцем..." {Русский ист. сб. 1838. Т. 3, кн. 1. С. 24; см. также: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5, Стб. 70, 85.}

   Несмотря на то, что сказание о побоище и, след., эти известия о княжеском дворце относятся к более позднему времени, все-таки они дороги для нас как свидетельства, обозначающие хотя одною общею чертою сходство московского княжего двора с древними. Этот Набережный терем находился подле самой церкви Благовещения, которая была первым домовым храмом московских князей. По красоте местоположения и московский княжий двор мог также называться раем. А что действительно он был построен обширно и с великолепием, какое соответствовало вкусам времени и богатству сильнейшего русского князя, так об этом могут свидетельствовать чудные часы, может быть, единственные в то время во всей Русской земле, которые поставлены были в этом дворце в 1404 г. Летописец потому только и сохранил об них известие, что они, выходя из ряда обыкновенных предметов, очень удивляли современников. Он описывает их следующим образом: "Князь великий (Василий Дмитриевич) замысли часник и постави (его) на своем дворе за церковью, за св. Благовещеньем. Сии же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и разсчитая часы нощные и дневные; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако; створено есть человеческою хитростию, преизмечтано и преухищрено" {Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 5. Стб. 249.}. Другой летописец присовокупляет, что часы были "чудны велми и с луною..." {ПСРЛ. Спб., 1859. Т. 8. С. 77.}, или с лунным течением, как выражались о подобных часах позднее. Мастером и художником этих знаменитых часов был чернец Лазарь, родом серб, пришедший в Москву с Афонской горы. Часы стали более полутораста рублей на тогдашние деньги: сумма по тому времени весьма значительная. Необходимо упомянуть, что Василий Дмитриевич около того же времени выстроил и самую церковь Благовещения, каменную, вероятно, на месте прежней деревянной, которой постройка приписывается великому князю Андрею Александровичу в 1291 г. Очень немудрено, что вместе с этими сооружениями церкви и часов великий князь вообще обновил свой дворец, украсив его, может быть, новыми зданиями, по обычаю, деревянными, о чем летописец не сказывает ни слова по той причине, что подобные перестройки, как дело весьма обыкновенное в княжеском быту, не заслуживали упоминания. Летописи конца XV века и современные им записки упоминают, к случаю, среднюю горницу, в которой великий князь Иван Васильевич, в 1479 г., по случаю торжественного освящения нового Успенского собора и перенесения в этот собор мощей московских чудотворцев, давал стол митрополиту и духовным властям. Упоминают еще набережную горницу великого князя (1488 г.), набережный сенник, также середнюю повалушу великой княгини Софьи Фоминичны, где представлялся ей посол цесарский Юрий Делатор, в 1490 г., и столовую гридню и повалушу великого князя, записанные летописцем по случаю заключения в 1492 г. несчастного угличского князя Андрея Васильевича {Памятники дипломатических сношений... I, 10, 30, 34; Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 6. Стб. 48, 103 и 347; Летописец (Устюжский). М., 1781. С. 170.}. Здесь одна только повалуша не упоминается первоначальными летописцами, что, однако ж, не дает основания заключать, что повалуши не было в древнейших наших постройках, что ее не было и на княжих дворах. В других памятниках старинной письменности, относящихся даже к XII в., упоминается и повалуша и вдобавок с обозначением, что она бывала расписываема, т. е. украшаема живописью. "Ты, - обращается одно учительное слово к богатому, - живя в дому, повалуши исписав, а убогий не знает, где главы подклонити!" {Памятники дипломатических сношений... I, 10, 30, 34; Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 6. Стб. 48, 103 и 347; Летописец (Устюжский). М., 1781. С. 170.}

   Ни один летописец не оставил нам подробного описания древнего русского жилища, такого описания, которое по типичности своей могло бы заменить нам полнейший свод всех известий по этому предмету; летописцы не имели в виду нашего любопытства и нисколько не занимались современным им домашним бытом по той, единственно, причине, что этот быт был так близок к ним, так известен всем, что его не стоило и описывать. Но насколько это может затруднять наши разыскания? Неужели во всех случаях мы должны раболепствовать пред данным фактом, не стараясь другими путями достигнуть истины? Археология, в некотором отношении, заключает в себе много сходного с палеонтологиею, которая по одной части заключает о целом, по одному позвонку какого-либо животного воссоздает целый его организм. То же самое можно сказать и об археологических изысканиях, хотя здесь достижение истины несравненно труднее, и заключения и выводы должны предлагаться с большею осторожностью. Впрочем, и здесь есть такие предметы, о которых разыскания решаются без всякого затруднения. Напр., в настоящем случае, мы знаем, что в древнейшем периоде нашей истории летописцы, упоминая о дворе, о тереме, о клетях, дверях и пр., ни слова не говорили о воротах, о заборе, о крышах, крыльцах, окнах, лавках и т. д.; следует ли заключать из этого, что в древнейших русских жилищах не было окон, лавок и т. п., а при дворах - вороти заборов? И нужно ли говорить исследователю, по поводу первого летописного упоминания о дверях, что-де у древнейших наших жилищ были и двери, - и говорить об этом в то время, когда о других, неизбежно подразумеваемых частях жилища, не сказано ни слова?.. Таким образом, несмотря на то, что летописцы оставили нам весьма мало подробностей о старинном нашем домостроительстве, мы можем безошибочно пополнить краткие их указания известиями позднейшего времени. Это тем более возможно, что народный быт Древней Руси, особенно в отношении образа жизни, нелегко поддавался посторонним влияниям, нелегко изменялся и даже до настоящего времени сохранил основные черты своего характера. Все согласятся, мы думаем, что теперешний крестьянский двор Великой Руси точно так же ставится, как ставился, может быть, за триста, четыреста и даже за тысячу лет. Притом до Петра Великого все население Московского государства не различалось так резко ни в образе жизни, ни в обычаях; следовательно, и домоустройство всех сословий отличалось повсеместным однообразием, сходством, которое сохраняется даже теперь по всем великорусским деревням.

   Мы уже сказали, что первообразом древнего русского жилища была клеть, из которой потом образовалась изба, до сих пор почти единственное жилище нашего крестьянина. Изба и клеть составляли, так сказать, основу его двора. Обыкновенно изба была поземная и черная, то есть курная, срубленная прямо на пошве или на подзавалье, с волоковыми окнами, от 6 до 8 вершков длины и 4 вершка ширины, которые располагались почти под потолком, для пропуска в них дыма, и походили более на щели, нежели на окна. Волоковыми они называются потому, что их не затворяли, а задвигали, или заволакивали, особою закрышкою или доскою. У некоторых изб были дымницы или дымники {ПСРЛ. Спб., 1841. Т. 3. С. 160, 164.}, вероятно, деревянные трубы, какие нередко встречаются и теперь; впрочем, эти дымницы составляли, кажется, принадлежность белых изб, о которых мы еще будем говорить. Против избы у семьянистых и зажиточных людей ставилась клеть - летний холодный покой, также с волоковыми окнами. Место под общею кровлею, между клетью и избою, называлось сеньми. Под клетью, которая в иных местах называлась повалушею и даже горницею, почти всегда был глухой подклет, называвшийся нередко мшаником, в котором помещался домашний скот или кладовая. Поэтому клеть, в отношении к избе стояла всегда выше, отчего, вероятно, и носила название горницы. Вот жилище простолюдина. Мы берем только главные черты, не упоминая о разных подробностях крестьянской избы и клети, о принадлежностях крестьянского двора, собственно о дворище, как в древнее время называлась вся совокупность таких принадлежностей, вообще о дворовом и огородном строении, потому что все это с незапамятных времен и доныне существует почти без изменений.

   У людей других сословий, у богатых гостей, дворян и, наконец, у бояр, постройка и расположение хором изменялись по мере потребностей, какие уставляла жизнь каждого лица, хотя в главных чертах они и сохраняли первобытный топ избы и клети простолюдина. Вместо черной, поземной избы, здесь ставилась изба белая, также поземная, но с тою только разницею, что дым из нее проходил в трубу, дымницу, а не в дверь и не в волоковые дымовые окна, как бывает в избе курной. Впрочем, большею частью такая изба строилась на подклете, почему и называлась горницею, как верхний, горний покой в отношении к подклету; в этом случае она была всегда с красными {Значение прилагательного красный более или менее известно. Красными, в смысле "красивых", назывались большие окна с колодами и оконницами, или рамами, в отличие от малых, волоковых, не имевших оконниц и колод.}, косящатыми окнами, при которых, однако ж, допускались и малые волоковые, располагаемые обыкновенно по сторонам красных, но чаще в боковых и задних стенах горницы. Сверх того, горница отличалась от избы печью, которая здесь была изразцовая, муравленая, круглая или четыреугольная, вроде голландской, совершенно отличная от избной, так называемой русской печи. Горница и самая изба разделялась нередко перегородками на несколько комнат. Нередко две-три или четыре клети, или горницы, ставились в одной связи и назывались собирательно двойнями, тройнями, четвернями, смотря по количеству связанных таким образом клетей, вообще хоромами в собственном смысле, а каждая такая клеть отдельно - комнатою и горницею.

   Что же касается до подклетов, то это были нижние этажи древних хором; они носили разные наименования, смотря по своему назначению: в них помещались людские, кладовые или казенки, в которых хранилась казна, то есть имущество, и пр. В первом случае они были жилые с волоковыми окнами и с печами, во втором - глухие, то есть нежилые, иногда без окон и даже без дверей, потому что ход в них бывал только из верхнего этажа.

   В больших хоромах обширные сени соединяли горницу или комнаты с повалушею или повалышею, которая всегда ставилась особняком от жилых хором, с передней их стороны, также на жилом или глухом подклете, в два или в три яруса. Это был обширный летний, т. е. холодный, покой, соответствовавший клети в крестьянском дворе и служивший большею частию в качестве столовой или вообще приемной комнаты. В иных случаях повалыша служила также для сохранения разной домашней рухляди. В богатых и особенно в государевых хоромах она соответствовала древней гридне, а впоследствии столовой, т. е. парадной комнате, в которой давались праздники и пиры, принимались гости. С этою, может быть, целью повалуша и ставилась подалее от жилого помещения и всегда против передней комнаты, так что не имела сообщения с задними клетями.

   Кроме горницы и повалуши, в состав старинных хором входили еще светлица и сенник. Светлица - та же горница, с одними только красными косящатыми окнами, которых в ней было больше, нежели в горнице, и которые, разумеется, давали более свету, нежели окна горницы и всякого другого покоя. В светлице окна прорубались во всех четырех стенах или, по крайней мере, в трех, между тем как горница имела красные окна только с лица или с двух сторон, если была угловая. Светлицы ставились по большей части только на женской половине и всегда служили рабочими комнатами для женских рукоделий, особенно для вышивания шелками, золотом и для белого шитья. Вообще, светлица была комнатою, назначаемою для работ разного рода и для всяких занятий. Сенник, от слова сени, - также холодный покой, без печи, с немногими волоковыми окнами, служивший летом спальнею; от теплых хором он отличался особенно тем, что на дощатом или бревенчатом его потолке, как и на потолке сеней, никогда не насыпалась земля, что необходимо было при устройстве теплого покоя. От этого сенник получал весьма важное значение во время свадьбы: в нем обыкновенно устроивалась брачная постель; а древние обычаи не допускали, чтоб у новобрачных над головами была земля, как такой предмет, который, среди радостей жизни, во время "веселия", как называли самую свадьбу, мог подать повод к размышлению о смерти; по крайней мере, так объясняет этот обычай англичанин Коллинс, посещавший Москву при царе Алексее Михайловиче. Сенником и сенницею назывался также и сарай для сена, сеновал. Мы упоминали уже о значении сеней в древних постройках; этим словом называли все части хором, расположенные пред входом в жилые и нежилые покои и соединявшие все отдельные хоромины, то есть горницы, повалуши, клети, светлицы и т. д. В богатых и государевых постройках, на женской половине хором, сени приобретали значение теперешней залы и потому устроивались обширнее, чем в других частях хором. Здесь сени служили местом для девичьих веселостей и игр. Сени, находившиеся вне общей кровли, непокрытые или покрытые одним навесом, назывались переходами и крыльцом, если при них была лестница со двора. В горницах и повалушах, преимущественно же в сенях, устроивались чуланы и каморки; в горницах они служили спальнями, а в сенях - кладовыми. Где-нибудь позади к сеням прирубались задцы или придельцы для необходимого назначения. Над сенями иногда делался верх, или вышка, светелка, а внизу подсенье. Верхний этаж древних хором составляли светлые чердаки, известные также под именем теремов и вышек. Они устроивались под самой кровлей здания, были со всех сторон открыты, почему и пользовались обширным видом; к ним пристроивались иногда смотрильни - небольшие башенки, с которых смотрели на окрестность. Отличительною чертою теремов, или чердаков, были красные, нередко двойные окна, прорубленные на все четыре стороны терема. В древних народных песнях терем носит эпитет высокого, каким он всегда и был. Около теремов, или чердаков, почти всегда устроивались гульбища, парапеты или балконы, огороженные перилами или решетками.

   Таким образом, древние наши хоромы состояли преимущественно из трех этажей: внизу подклеты, в среднем житье, или ярусе, - горницы, повалуши, светлицы; вверху - чердаки, терема, вышки.

   В заключение этого обзора древних деревянных хором нужно упомянуть, что в больших хоромах расположение частей не было подчинено никакому особенному, общепринятому плану: они ставились совершенно произвольно, смотря по удобству и различным требованиям, которые условливались значением строившего лица, многочисленностью его семьи и т. д. Впрочем, как бы ни были обширны хоромы, они всегда сохраняли в своем составе общий тип клети и избы с их подклетами {Считаем не лишним, в подтверждение наших слов, привести в Отделе Материалов (А) подлинные описания некоторых дворов XVI и XVII ст., которые любопытны и в том отношении, что знакомят нас с полным составом дворовых построек каждого отдельного домохозяйства, царского и боярского, зажиточного и бедного, городского, посадского, слободского и сельского.}.

   Способ постройки деревянных изб, клетей и всяких хоромин, вообще плотничное дело, с незапамятных времен и до настоящих дней, едва ли потерпело какие изменения. Конечно, в настоящее время при других потребностях общества, оно уже не пользуется тем значением, какое видела в нем старина, любившая жить исключительно только в хоромах деревянных. Может быть, по тем же причинам оно утратило некоторую долю искусства, каким славилось в те времена, выстраивая скоро и прочно огромные дворцы, высокие церкви, обширные городские стены с башнями, раскатами и т. п. Теперь всего этого стало не нужно, и каменные постройки все больше и больше вытесняют, по крайней мере, из городов, зодчество деревянное. Но в старину плотничное дело процветало в полной силе.

   Припомним, что вся Великая Русь была по преимуществу земля лесная, как ее постоянно и называют южные князья, в которой, след., лесной материал был нипочем и по своей дешевизне оставался надолго почти единственным строительным материалом. Это самое служило немалым препятствием распространению и улучшению кирпичного производства, нужда в котором была очень незначительна. Деревянные постройки ставились так скоро, были так удобны, сообразны обычаям и потребностям времени, и так были дешевы, что, несмотря на беспрестанные пожары, опустошавшие в несколько часов целые посады и даже большие города, кирпичное производство не принималось до тех пор, пока не стал ощутительно дорожать лесной материал. В конце XV века итальянский архитектор Аристотель Фиораванти, призванный строить в Москве Успенский собор, именно по случаю окончательной несостоятельности в этом деле русского каменного зодчества, нашел, что мы не совсем хорошо делали кирпич. С того времени, благодаря ему и другим итальянцам, научившим нас этому производству или, по крайней мере, указавшим лучшие его способы, можно было ожидать, что оно утвердится хотя в самой Москве, где требования на каменные здания стали с каждым годом увеличиваться. Однако в начале XVII ст. мы принуждены были опять вызвать кирпичного мастера из Голландии и снова учиться тому, чему были выучены почти за полтораста лет назад. Так могущественны были не одни только старые обычаи, а именно выгоды, доставляемые дешевизною обычного строительного материала, - дешевизною, неимоверным удобством и скоростью, с которыми строились деревянные здания. Само собой разумеется, что в таких обстоятельствах процветание плотничного дела было вполне обеспечено. Из простого домашнего мастерства с первобытными приемами, которое так знакомо было почти каждому селянину, оно сделалось в некотором смысле художеством; созидало высокие и обширные церкви о тринадцати верхах, какова, напр., была София Новгородская еще в начале Х века, о двадцати стенах, какова была Успенская церковь в Устюге (1492 г.), о двадцати пяти углах, какова была церковь св. Николы, вельми преудивленная и чудная во всей Псковской волости {Летописец (Устюжский). С. 169,171; ПСРЛ. Спб., 1848. Т. 4. С. 240.}; строило еще более обширные городские стены с башнями и воротами, весьма красивыми, по отзыву Маскевича, о московских деревянных стенах, и с тем же искусством выстраивало огромные дворцы и хоромы государевы.

   Подобные постройки, конечно, требовали немалой опытности и знания не одной только техники мастерства, но и искусства архитекторского, знания разных механических условий, без которых невозможно было возводить столь обширные постройки.

   Доморощенные наши архитекторы того времени и вместе с тем начальники плотничных артелей назывались плотничьими старостами; плотники же назывались иногда и рублениками, от главного занятия в их мастерстве - рубить. Замечательным памятником их искусства, о котором мы можем иметь понятие, хотя по сохранившимся рисункам, служит деревянный Коломенский дворец XVII ст. Заброшенный и оставленный еще с первых лет XVIII ст., он стоял почти без всякой поддержки более 60 лет и был разобран только в 1768 г. Представим несколько подробностей, характеризующих старинное плотничное дело и вообще способы построек.

   Клеть, как первообраз и основа всякой хоромины, какое бы название она ни носила и как бы обширна ни была, ставилась обыкновенно в четыре стены, из бревен или, при достаточном хозяйстве, из брусьев, т. е. бревен, тесанных со всех четырех сторон. Бревна на углах стен связывались или срубались в обло и в присек, в лапу и в замок, как обыкновенно рубились избы в деревнях; в ус, как вообще рубились хоромы, особенно брусяные: в ус, в брус, также в косяк, в угол. Связанные таким образом по углам, четыре бревна или бруса составляли венец, ряд; количеством венцов, или рядов, друг на друга положенных, определялась часто, смотря по толщине бревен, и вышина клети или ее стен: говорили, напр., вышиною на пятом венце. Складывались, т. е. ставились, клети или прямо на пошве, т. е. на земле, или же, как бывало, в хоромных постройках, на столбах и роках или обрубах, что называлось подрубать режь. Режи и обрубы составляли как бы фундамент и рубились клетками, или избицами, иногда, для большей крепости, в две стены. Избы и клети иногда даже и в царских хоромах рубились во мху, т. е. перекладывались по каждому венцу мохом. Хоромы зажиточных людей и царские конопатились обыкновенно плохим льном, пенькою или паклею; сверх того потолки и стены обивали иногда белыми полстьми и войлоками.

   Мост, или пол, мостили на кладях, или лежнях, половыми досками в причерт с вытесом, т. е. ровно и гладко, также в закрой и всегда выверстывали. В подклетах клали мост пластинный или бревенчатый. Подволоку, или потолок, утверждали на матицах, настилая брусьями или накатывая бревнами, которые также, снутри клети, почти всегда вытесывались в брус, или клались в подтес, в закрой. Большие хоромы всегда укрепляли связным железом скобами, наугольниками, подставами, веретенными гвоздями и т. п.

   Нарядить нутро - значило отделать клеть начисто внутри, т. е. вырубить и околодить окна красные и волоковые, сколько понадобится: покласть у стен лавки с опушками, на стамиках; устроить, где следовало, коник; навесить двери, сделать опечек, или место для печи, и т. д. К тому же наряду относилась и окончательная уборка стен и потолка. Стены, особенно если они были бревенчатые, внутри и снаружи обшивались красным тесом в закрой; брусяные же отделывались в скобель или выскабливались в лас. Потолок точно так же подшивался тесом или липовыми досками в закрой. В жилых клетях потолок сверху вымазывали глиною и по просушке насыпали просеянною землею - черноземом, наволакивали землю.

   Связь обыкновенной двускатной кровли состояла из князя, иначе князька, также коня и конька, верхнего продольного бруса, от которого вниз с обеих сторон протягивались курицы, или деревья с закрючинами, на коих клались застрехи, нижние продольные брусья кровли, составлявшие ее свесь. С лица клети эти деревья, или курицы, закрывались узорочно вырезанными причелинами, которые спускались по сторонам очелья (фронтон), закрывавшего чердак, или верхнюю подкровельную часть клети. Затем кровля решетилась потоками, или продольными решетинами, и подстрели нами. Связь хоромных кровель, которые большею частию крылись по-полатному, т. е. со скатами на все четыре стороны, также состояла из князя, который опирался на подстрелины и быки, связанные решетинами.

   На хоромах кровли крыли в два теса со скалою, т. е. с берестою, которою перекладывали тес, чтобы не проходила теча, что называлось поскалить; иногда крыли драницами со скалою же. Кроме того, тесовые кровли делались в нижней части почти всегда с полицами, т. е. небольшими переломами или отводами вроде полок, предупреждавшими сильный сток воды. Это было необходимо в том отношении, что кровли устроивались очень круто. Под полицы клали желоба большие охлупные и малые; устроивали также водяные скаты. По полицам нередко ставили балясы, а самый свес украшали подзоринами. Наверху по князю ставили резной гребень, с маковицами по краям. В таких кровлях устроивали нередко выпускные, или выводные, окна, освещавшие чердак; а чаще чердашные слухи, окна слуховые.

   Вообще, кровли в старину служили немалым украшением зданий, особенно в больших, обширных постройках. Они устроивались высокими шатрами в виде башен, сводились в виде бочек, в виде кубов, причем то и другое соединялось нередко вместе, т. е. шатры стояли на бочках. Шатры, кубы и бочки искусно кожу шились мелкими решетинами и покрывались большею частью гонтом (лемехом) в чешую. Кроме того, верхи хором украшались чердаками, или теремами, род бельведеров, с красными, иногда двойными, окнами на все стороны. Около таких чердаков устроивались гульбища, балконы, огороженные балясами, или перилами, гудками (род балясника). Самые верхние чердаки, или собственно бельведеры, строились или на четыре угла, или же в виде шестерика и осмерика. Верхи чердаков, шатров, бочек, кубов украшались прапорцами, флюгерами, а бочки, сверх того, резными гребнями.

   Само собою разумеется, что верхние жила, т. е. чердаки и терема, строились легче нижних ярусов и обыкновенно ставились на стойках или столбах, забирались брусьями или нетолстыми бревнами и обшивались тесом в закрой, или в косяк.

   Тем же почти способом устроивались и сени. Они ставились также на стойках, или подставках, и обвязывались тесом с брусьями. Двухъярусные сени ставились на лежнях на подборе бревнами; подбирать - значило ставить бревна в стену стоймя, что также называлось забирать в столбы; так обыкновенно устроивались сени исподние, или подсенье; верхний ярус забирался досками в косяк. Чуланы в сенях забирались тесом в закрой. Крыльцо в малых клетях устроивалось на выпускных бревнах; в больших - на подрубах. Лестницы клали на тетивах, в которых вставлялись ступени, обшиваемые тесом. Смотря по высоте клети лестницу всегда переламывали, т. е. делали с отдыхами и по сторонам почти всегда опериливали, т. е. делали поручни, или перила, с балясами, или решетками. В больших хоромах перед лестницею взрубали рундук на один, на два и на три всхода, о трех или более ступенях. Рундук почти всегда покрывался шатриком на точеных столбах, который подбирался тесом в косяк.

   Около двора заметывали замет или заплот, т. е. забор. В достаточных дворах забор рубили из бревен в лапу и в замок, скоблили на оба лица, приводили в черту, чтоб щелей и в углах дыр не было. Забор красился воротами, которые устроивались на столбах, или столбцах, и связывались в один щит, а в достаточном хозяйстве делались створчатые из двух щитов, с калиткою; а нередко и тройные, т. е. с двумя калитками, обшивочные, т. е. обшитые тесом. Почти всегда ворота покрывались тесовою кровлею с полицами, а на князьке украшались резным гребнем или же небольшими бочками и шатриками. По уборке и отделке ворот всегда можно было судить о достаточности хозяина, ибо двор красился воротами, изба - углами, т. е. внутренним нарядом, хоромы - теремом.

   Этих подробностей, которые все, до слова, заимствованы нами из строильных записок XVII ст. (начиная с 1614 г.), весьма достаточно для того, чтоб дать понятие о старинном плотничном деле, а главное о том, что оно и до сих пор держится на тех же способах и приемах, какие, без сомнения, употреблялись еще в первые века нашей истории. Все плотничные термины сохраняются до сих пор; их почти вовсе не коснулась немецкая, вообще иноземная техника, и самое производство существует без всяких пособий со стороны ученых архитекторов, которые, в отношении языка техники, если б захотели, многое могли бы заимствовать из этого родного и, след., наиболее для всех понятного источника родных же слов и названий.

   Выше мы представили общие, типические черты старинных деревянных построек вообще в Древней Руси, и особенно в Московской стороне. Эти же самые черты, только в более широких размерах, повторяются и в хоромах Московского великого князя. Мы упоминали уже о набережном тереме, средней горнице, столовой гридне и повалушах. По этим названиям можно судить и о прочих частях великокняжеских хором: они были совершенно сходны с описанными выше. Уклонения от общего характера были весьма незначительны и условливались теми требованиями, которые вытекали собственно из жизни великого князя, как государя всея Руси. Вообще великокняжеские хоромы, как древнейшие, так и строенные во времена царей, сообразно назначению их в домашнем быту государя, можно рассматривать как три особые отделения. Во-первых, хоромы постельные, собственно жилые, или, как называли их в XVII веке, покоевые. Они были не обширны: три, много - четыре комнаты, в одной связи, служили весьма достаточным помещением для государя; одна из этих комнат, обыкновенно самая дальняя, служила постельною, опочивальнею, ложницею; подле нее устроивалась крестовая, или моленная; другая имела значение теперешнего кабинета и называлась собственно комнатою, и, наконец, первая по входе именовалась переднею: но не в таком смысле, в каком употребляется это слово теперь: эта передняя была собственно приемною; нынешней же передней в древности соответствовали сени, которые в государевых хоромах почти всегда были теплые. Эти сени перед переднею назывались обыкновенно передними сеньми. Точно такие постельные хоромы были, например, у царя Ивана Васильевича; они находились позади Средней Золотой палаты в связи с нею и заключали в себе передние сени, переднюю и две комнаты с прозванием: что слыл чердак (терем) Государыни Царицы Настасьи Романовны, потому что на верху их высился ее терем {Дворцовые разряды... Спб., 1850. Т. 1. С. 1152.}. Порядок, в каком комнаты следовали одна за другою, бывал различен; но обыкновенно они располагались так: передние сени, передняя, крестовая, комната, четвертая (считая от передней), или задняя; наконец, сени задние. Иногда за переднею следовала комната, потом третья, четвертая, как было, напр., в каменном Кремлевском Терему. Когда хоромы были в две комнаты, то за переднею следовала комната и потом комнатные, или задние, сени. Если в хоромах было более комнат, нежели сколько мы здесь поименовали, что, впрочем, случалось редко, то все эти комнаты не носили никаких особенных названий; их просто называли: третья, четвертая, пятая и т. д., или, смотря по местоположению, средняя, задняя, сторонняя и т. п. Иногда в комнатах устроивались чуланы, собственно для спальни, имевшие поэтому значение алькова. Вообще же чуланы и каморки, устроиваемые в комнатах и особенно в сенях, составляли, вместе с подклетами, обыкновенные принадлежности постельных хором. Сенник и мыльня, принадлежавшие также к постельным хоромам, соединялись с ними сенями или переходами; мыльня же часто помещалась в подклете. Верхний этаж таких хором составляли светлые чердаки, или терема, с частыми окнами, с гульбищами кругом всего здания, украшенные башенками, прорезными гребнями и маковицами.

   Княгинина половина, хоромы государевых детей и родственников ставились отдельно от жилых хором государя и, с небольшими изменениями, во всем походили на последние.

   Ко второму отделению государева дворца мы относим хоромы непокоевые, назначенные собственно для торжественных собраний. В них государь, следуя тогдашним обычаям, являлся только в важных торжественных случаях среди бояр и духовных властей. В них происходили духовные и земские соборы, приемы послов, давались праздничные и свадебные государевы столы - одним словом, это были в деревянных хоромах парадные залы, которым соответствовали разные палаты выстроенного впоследствии каменного дворца. Сообразно такому назначению, хоромы этого отделения были обширнее прочих и стояли впереди хором постельных, которые помещались обыкновенно в глубине двора. Что же касается до названий, то эти хоромы не носили особенных имен, за исключением разве гридни, а были известны под общими именами Столовой избы, горницы и повалуши.

   К третьему отделению принадлежали все хозяйственные дворовые постройки, службы, располагаемые почти всегда особыми дворами, или дворцами, которым и давались названия, смотря по их значению в дворовом обиходе государя. Известны дворцы Конюшенный, Житный, Кормовой, или Поваренный, Хлебенный, Сытный и пр. Что же касается до великокняжеской казны, заключавшейся обыкновенно в серебряных и золотых сосудах, дорогих мехах, дорогих тканях и тому подобных предметах, то великий князь, следуя весьма древнему обычаю, сохранял эту казну большею частию в слоях и подвалах, или подклетах, каменных церквей. Так, из летописей узнаем, что казна вел. кн. Ивана Васильевича хранилась прежде в церкви Рождества Богородицы и св. Лазаря, а казна его супруги, великой княгини Софьи Фоминичны, под церковью Иоанна Предтечи на Бору, у Боровицких ворот {Летописец, содержащий российскую историю от 6714 (1206) лета до 7042 (1534) лета... М., 1784. С. 297; Русский временник. М., 1790. Ч. 2. С. 169.}.

   Мы уже сказали, что правильного, симметричного плана в древних больших постройках не было, почему и дворец великокняжеский, в своем расположении, представлял огромную массу зданий, раскиданных без всякого соответствия в частях. Довольно полное и наглядное понятие о характере древних великокняжеских и царских жилых построек, или хором, дают описания загородных дворцов XVII ст. Из них особенно любопытно описание Коломенского дворца, потому именно, что сохранились его фасады и план, которые во многом могут пояснить описание. В отделе Материалов мы помещаем историю постройки этого дворца и современное описание его хором, а здесь считаем не лишним упомянуть о нем как о типическом памятнике древних деревянных построек. План обнаруживает, что дворец заключал в себе несколько отделений, или особых хором, соединенных между собою переходами и частию сенями; что постройка этих отделений происходила в разное время, смотря по надобности; что постепенно к старым пристроивались новые клети, избы, избушки, сени, крыльца, переходы, так что целое лишено всякой симметрии и того порядка в соответствии частей, к которому приучены теперешние вкусы строителей. Хоромы, крыльца, переходы разбросаны с мыслию не о правильности плана или о его красоте, а об удобствах, какие представлялись местом постройки или отношением и зависимостью этой постройки от других отделений дворца.

   В лице всех построек, с восточной их стороны, стояли передние хоромы государевы, заключавшие пять комнат жилых, с отдельными сенями при каждом выходе: именно две впереди, в лице, передняя и комната, и три, составлявшие как бы особое отделение, назади, глубже во двор. Противоположно передней, дальше к северу, стояла обширная столовая. Она соединялась с комнатами посредством весьма обширных столовых сеней, над которыми в три яруса возвышались светлые чердаки, или терема, с открытыми галереями, или гульбищами, со всех четырех сторон. Кровля столовой была устроена кубом четвероугольным и на вершине украшена глобусом с изображением орла промежду льва и единорога, или инрога. Кровля двух передних комнат крыта бочкою с резным гребнем наверху и прапорцами, или флюгерами. Задние комнаты с принадлежащими к ним сенями покрыты четырехскатною кровлею; над четвертою и пятою был светлый чердак - терем и шатровая кровля, дававшая строению вид башни, тем более, что вершина ее была украшена двуглавым орлом. Над рундуками, или отдыхами, площадками крыльца и над сеньми возвышались также стройные шатры. Все кровли крыты гонтинами в чешую. Высота этих шатровых строений или башен простиралась от 7 до 15 сажен. Нижний этаж хором занимали подклеты, в которых помещались кладовые, жилье для дворовых людей и для стрелецких караулов, находившихся - один подле крыльца, под передними комнатами; другой подле ворот, под столовою.

   Еще глубже во двор, за комнатами государя, стояли хоромы царевича с двумя комнатами и с теремами наверху, крытые двумя шатровыми кровлями в виде башен, соединенных в верхних чердаках переходцами. Далее, за хоромами царевича стояла государева мыленка, а за нею Оружейная и Стряпущие избы. Из мыленки шла лестница вверх на сени царицыных хором, которые стояли лицом к северу, позади хором государевых, и заключали в себе три комнаты с обширными теремами наверху, крытые бочкою; и одну комнату также с теремами, крытую шатром в виде башни. Обширные передние сени этих хором были покрыты также шатром, а крыльцо - шатром с бочками.

   Взади дворца, с западной стороны, размещены были четыре отделения хором больших и меньших царевен, каждое из трех комнат, с теремами наверху, с мыленками, стряпущими избушками и другими принадлежностями старого быта, - крытые также шатровыми кровлями наподобие башен. Нижний этаж всех хором точно так же состоял из подклетов, которые служили помещением для дворовых людей, для кладовых и для стрелецких караулов.

   Хоромы царевен соединялись длинными крытыми переходами с хоромами царицы и с церковью. Точно так же переходами соединялись и другие отделения коломенских хором.

   Несмотря на то, что Коломенский дворец построен в половине XVII ст., он сохранил неизменно, и в плане и в фасадах, все типические черты древнейших построек и потому, как мы упомянули, может служить характеристикою как древних, так и современных ему деревянных построек. В этом убеждают также планы и фасады и других царских и боярских хором, изданные в особом Сборнике при "Записках Археол. общества. Отд. русской и слав. археологии", т. 2. Нет никакого сомнения, что таков, по крайней мере, в общих и главных чертах, был и первоначальный Кремлевский дворец. Да и самые подробности не могли слишком уклоняться от общего типа, а тем более резко изменяться. Вкусы и потребности жизни в допетровской Руси в течение целых столетий были одни. Основною мыслью было жить так, как жили отцы и деды, по старине и по пошлине, что пошло исстари, как было при отцах, при дедах и при прадедах. И если прапрадедовский кафтан, переходя к праправнуку, нисколько не изменял своего покроя, то в отношении жилищ, в их постройке и устройстве, еще неизменнее сохранились старые привычные порядки и предания, тем более, что неизменны были потребности и общий склад жизни и быта, от которых вполне зависели и все материальные их формы.

   Мы увидим, что и каменный дворец, построенный на месте деревянного итальянскими архитекторами в конце XV века, нисколько не уклонился от заветного типа. Вместо деревянных, были построены те же, только более обширные, клети, гридни, горницы, названные палатами. Клеть, изба и здесь послужила неизменным типом, который не допустил связать в одно целое, в один общий цельный план особые комнаты нового дворца, каковы, напр., приемные парадные и жилые покои. По-прежнему они были размещены, придерживаясь, без сомнения, старому основанию хором, отдельно, как размещались во дворах избы и клети, смотря по местному удобству и по неизменным требованиям и условиям тогдашнего быта, которые уже заранее указывали места для той или другой постройки. Старое оставалось даже и в названиях:

   так, нижние этажи каменных зданий по-прежнему именовались подклетами, хотя были всегда со сводами и только по своей местности соответствовали подклетам деревянных хором. Крыльца и при каменных палатах сохранили свое древнее значение - хоромного крыла и ставились с совершенным подобием крыльцам деревянным, каково, напр., было крыльцо и при Грановитой палате, названное Красным. Но что особенно напоминало древний характер хоромных строений - это переходы или открытые сени, которые и в каменном дворце, по отдельности разных палат и зданий, составляли такую же необходимость, как и в хоромах деревянных.

   Мы сказали, что в конце XV века, на месте великокняжеского деревянного дворца, воздвигнут дворец каменный. Мысль построить каменный дворец возникла вследствие новых потребностей, вызванных новым политическим положением московского государя. В конце XV века великий князь Московский сделался самодержцем всея Руси; к Москве стали постепенно присоединяться разные области Древней Руси, жившие дотоле независимо, самобытно. Мысль о самодержавии московского государя с каждым днем приобретала более силы, более сознательности, а с этим вместе совершенно другое значение получал и государев дворец в Москве. Прежние формы, прежние обряды быта великокняжеского становились уже недостаточными в жизни государя-самодержца. Сверх того, это новое, государственное направление, только что возникшее в Москве естественным ходом ее истории, было приведено в полную сознательность и определенность с при