Главная » Книги

Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен, Страница 10

Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

; не говорим о пленных, которые всегда составляли одну из главных добыч на войне.
   Но это было только начало подвигов и славное начало! Русским мечем были прочищены все пути на дальний Восток. Славянская или Русская река Волга, как ее прозывали арабские писатели, на самом деле вполне стала Русскою, а с нею вместе освободились и стали тоже русскими Дон с Азовским морем и проливом, в который прежде, не более 25 лет назад, так трудно было пробраться Русским ладьям. Русь близко придвинулась к магометанскому миру и естественно, что и сама открыла двери его влиянию даже в своем средоточии, в Киеве. Лет чрез 20 магометанство уже хлопочет о водворении в Киеве своей веры.
   В то время как Святослав барсом скакал по этим местам, разнося повсюду славу и страх Русского имени и собирая в Киеве добытая богатства, однажды, в киев же к нему прибыл посол от Греческого царя, знатный вельможа и сын Корсуньского градоправителя, именем Калокир. Он привез тоже много золота и приехал с тем, чтобы подвинуть Святослава на войну против Славянских Болгар, которые издавна очень теснили Греков. С давних времен Болгары наносили Грекам постоянные беспокойства своими набегами и войнами, разоряя и опустошая Греческие области из конца в конец. В Царьграде сложилась даже пословица, которая всякий случай какого либо раззорения и опустошения именовала добычею Мизян - так назывались у Греков Болгары по имени старой области, где они поселились на жительство. Это значило тоже, что наше присловье: как Мамай воевал. Несмотря на то, что Болгары были уже целые сто лет христианами, их ссоры с Греками не прекращались. Главными поводами к войнам бывали со стороны же Греков торговые стеснения и разные другие Греческие неправды. При Олеге, славный Болгарский царь Симеон не раз приводил в страх и трепет самый Царьград. Для Греков не было никакой возможности укротить такого врага, по той причине, что Болгары жили в лесистой и гористой стране, где всюду опасность висела на опасности; за горным и лесным местом следовало утесистое и наполненное оврагами, а там болота и топи, - нельзя пройти, а если пройдешь, нельзя выйти. В этой земле Греческие войска очень часто погибали без остатка. Много гибло там знатных полководцев, а Греческие цари очень хорошо помнили, как в начале IХ-го века (811 г.) один из них, Никифор, зашедший в Болгарскую землю пропал там я со всем войском; как царская его голова, воткнутая на кол, выставлялась долгое время всем на показ, а потом, по скифскому обычаю, череп его быль оправлен в золото и служил братиною на веселых попойках у Болгарской дружины.
   С того времени воевать с Болгарами в их земле Греки почитали безрассудным. Теперь, с 963 г., царствовал другой Никифор, называемый Фока, начавший свое царствование блестящими победами над Сарацинами в Азии. Однажды, именно в то самое время, как он праздновал первую свою победу над Сарацинами, к нему пришли Болгары за получением положенной дани. Царем в Болгарии быль в это время Петр, сын славного Симеона, но сам человек не очень мудрый. Никифор Фока взбесился. Как победитель над более сильными врагами, теперь он не мог снести такого унижения. Послов он принял, но на самом празднике в торжественном собрании всего двора, сказавши громкую речь о том унижении, какое Греки должны испытывать, как рабы платя дань этому бедному и гнусному скифскому народу, царь в ярости повелел бить по щекам этих послов и приговаривать: "Подите и скажите вашему князю, этому дикарю, одетому в шкуру, который и питается только сырыми шкурами, - скажите ему, что самодержавный, сильный и великий Греческий царь скоро сам придет в его страну с полною данью и научит, как должно обращаться к греческим повелителям." Конечно не одна гордыня победоносца заставила царя подняться на Болгар. Были и другие причины. Никифор просил у Болгар помощи на Венгров и не получил, узнав при этом, что они заключили даже союз с его врагами. Ни сколько не медля, Никифор вышел на Болгар с великим ополчением; скоро овладел всеми их пограничными городами, но дальше идти не посмел, опасаясь, как бы не пожертвовать свой череп для болгарской братины.
   Он придумал другое средство наказать Болгар. Еще по договору Игоря, Русь обязывалась помогать Грекам, когда потребуется, поэтому ее корабли с греческим флотом хаживали к острову Криту и сам Никифор вел свои победы тоже при помощи Руссов. В 962 - 63 годах он с ними же совсем отвоевал остров Крит. Все это показывает, что он должен был очень хорошо знать нашу Киевскую Русь, особенно ее славного вождя. В этих отношениях, по всему вероятию, и скрывается объяснение, почему царь решился призвать на Болгар Святослава. Он поручил устроить это дело упомянутому Калокиру, а для того, чтобы действовать успешно, отправял с ним целые возы греческого золота, 1500 литр, т. е. слишком 26 - 27 пудов, которое и велел раздать князю и дружине 117. Вместе с тем Калокир был пожалован в сан Патрикие или в бояре. Это был человек отважный и пылкий; он очень хорошо знал, что с помощию Русских все можно совершить. Он хорошо знал также, что отважный и смелый человек легко может и сам воссесть на царский греческий престол. Как ни был высок и величествен этот славный престол, а он весьма часто попадал в руки первому хитрецу и смельчаку. И вот Калокир обдумал дело совсем по другому, нежели как приказывать ему царь Никифор. Он вознамерился сам заместить этого царя и овладеть царством. Смелое, отважное и великое предприятие было по душе нашему Святославу, а рассыпанное золото изумило и обольстило глаза дружины; купцы, вероятно, тоже смекали, что на свободном Дунае и поближе к Царюграду торги будут прибыльнее. Говорили же тогда Греки, правду или нет, что Русский народ до чрезвычайности корыстолюбив, жаден к подаркам и даже любит самые обещания. Калокир, кроме золотых подарков, употребил еще больше самых заманчивых обещаний. Он предложил Святославу завоевать Болгарию и удержать ее себе в собственность, а ему помочь только овладеть Греческим царством, за что сулил, как будет царем, вознаградить еще бесчисленными сокровищами из государственной казны. Вообще этот Грек так очаровал простодушного и храброго князя своими планами и обещаниями, а больше всего своею пылкою отвагою, что Святослав полюбил его, как родного брата.
   "Восхищенный надеждою получить богатство, говорить современник этих событий, византиец Лев Дьякон, мечтая о завоевании Болгарской страны и сам человек пылкий, отважный, сильный и деятельный, Святослав возбудил все русское юношество к этому походу." Собрав дружину в 60,000 храбрых 118, кроме обозных отрядов, он отправился вместе с Калокиром обычным русским путем по Днепру и в море на лодках. Это было в августе 967 г. Болгары узнали об опасности в то время, когда Руссы приблизились уже к Дунаю и готовились высадиться на берег. Болгары выступили против врага с 30 тысячами войска. Руссы быстро сошли с своих судов, простерли перед собою щиты, извлекли мечи и начали поражать сопротивника без всякой пощады. Болгары не выдержали, побежали и заперлись в Дористоле (Силистрии). Болгарский царь Петр так огорчился этим неожиданным бегством своей рати, что был поражен параличным ударом. Руссы прошли по Дунаю, как и по Волге, страшною грозою и возвратились на зиму домой с неисчислимою добычею. На другой год (968) они снова явились и окончили начатое, произведя еще болъшия опустошения. По нашей летописи они забрали 80 городов, т. е. вероятно овладели всеми населенными местами по Дунаю. Святослав сел княжить в Переяславце, в устье Дуная 119. Калокир не покидал храброго князя, тоже остался в Переяславце и оттуда делал свои цареградские дела.
   Начало общего замысла было исполнено блистательно. Не политическое ослабление Болгарии и не смуты ее бояр, как иные говорят 120, помогли Святославу так легко и скоро овладеть Дунайским побережьем этой страны, - Святославу всюду помогала его беззаветная отвага и неукротимая быстрота нападения. Не даром же летописец сравнивает его походы с поскоками легкого барса: "легко ходя, аки пардус".
   Однако царь Никифор скоро прозрел и узнал, в чем дело и что замышляет хитрый Калокир вместе с Святославом. Поселение русского князя в Переяславце обнаруживало, что вместо ослабевшей, как бы устаревшей и распущенной теперь Болгарии, на Дунае может возродиться новая народность, столько же, если еще не больше опасная, чем была сама Болгария в знаменитый век Симеонов. При том эта новая народность была язычница, почему ладить с нею было еще труднее. Никифор ясно увидал, что он призвал Русь на свою же голову, не только для погибели собственной, но и на погибель всего Греческого царства. Быть может это самое обстоятельство послужило одним из сильных поводов к возмущениям против царя, а потом и к его погибели.
   Теперь Никифор принужден быль переменить свою политику с Болгарами. Забыв прежнюю гордыню самодержца, он сам же первый отправил к ним послов, напоминая, что по единоверию Болгары братья с Греками и должны жить по-братски. В утверждение дружбы, он просил у них невест барского рода для сыновей бывшего императора Романа, и при этом обещал полную защиту от Русского князя. Болгары, конечно, приняли это предложение с величайшею радостью и неотступно просили о защите против Руси. По всему видно, что первым действием этого союза Греков Болгар против общего врага быль подкуп Печенегов напасть на Киев и тем вызвать из Переяславца и самого Святослава. Так и случилось.
   Летом 968 г. Печенеги подкрались врасплох и обступили город в бесчисленном множестве. В городе затворилась Ольга с тремя малолетными внуками. Дружина по какому-то случаю находилась на той стороне Днепра и даже не ведала об опасности. Люди уже стали изнемогать от голода и жажды, ибо добыть воды из Днепра не было возможности. Нельзя было уведомить и дружину. Однако выискался один молодец и пробравшись обманом сквозь стан печенегов, переплыл реку и дал знать воеводе Претичу, что если не поможет, то город отворить ворота и отдастся врагам.
   "Спасем хотя княгиню с княжатами, умчим их на эту сторону, иначе погубить нас Святослав!" - решил воевода, и на утро, чем свет, посадил дружину в лодки и поплыл к городу, а чтобы навести страх на врагов, люди затрубили поход что есть мочи во все трубы. Услыхав трубы горожане что есть мочи кликнули радостный клич. Печенеги дрогнули, думая, что сам князь пришел и побежали от города в разные стороны. Ольга со внуками поспешила выйти на берег; высыпали на берег и все граждане. Печенежский князь потребовал свиданья с Претичем, все думая, что пришел сам Святослава "Нет, я муж его," - ответил воевода. "Я пришел с сторожевым полком, а князь идет следом за мною с полком, без числа множество!" - прибавил воевода, грозя Печенегам. Вероятно тут же была заключена мировая, потому что предание об этом событии, ничего не объясняя, вдруг рассказывает, что Печенежский князь предложил Претичу свою дружбу; они подали друг другу руки и Печенег подарил ему коня, саблю и стрелы, а Претич отдарил его бронею, щитом и мечем. Пеший воин отдал пеший русский наряд, конный кочевник отдал свой кочевой убор. Печенеги отступили, но не совсем: на Лыбеди, за городом, нельзя было коня напоить - все стояли враги. Но все-таки одного имени Русского князя било достаточно, чтобы устрашить врагов. Киевляне тотчас послали к Святославу такую речь: "Ты, княже, чужой земли ищешь и чужую землю соблюдаешь, а свою совсем бросил. Чуть было нас не взяли Печенеги, и матерь твою, и детей твоих! Если не придешь и не оборонишь нас, опять нас возьмут. Или тебе не жаль своей отчины, своей старой матери и детей своих!" Услышав эти вести, Святослав барсом перескочил с Дуная в Киев, расцеловал свою мать и детей, пожалел о случившемся и прогнал Печенегов в поле, как говорить летопись, а вернее посредством подарков и обещаний устроил с ними мир, потому что они были ему очень надобны.
   И посреди киевских дел он помышлял все о Болгарии. Тамошнее дело еще только начиналось, а здесь, в Киеве, теперь не оставалось никакого дела. Там свивалось новое гнездо Руси, там ожидали князя славные и великие дела.
   "Не любо мне жить в Киеве!" сказал Святослав матери и всем боярам. "Хочу жить на Дунае, в Переяславце. Тот город есть середа в моей земле. Туда сходится все добро, от Греков золото, паволоки, вина, овощи разноличные; от Чехов и Венгров серебро и кони; из Руси меха, воск, медь, челядь."
   Эти речи показывали, что Киевский князь хочет совсем оставить Киев. Киевский князь, быть может, повторяет речи Новгородского князя Олега, точно также не полюбившего Новгорода и переселившегося в среду Русской земли, в Киев. Внуки повторяют речи дедов. Новгород переселился в Киев, теперь Новгород хочет переселиться на Дунай в среду земли своей. Чья это мысль. Одного ли Святослава или общая мысль Руси, искавшей лучшего гнезда для торгов? По-видимому здесь высказывается старозаветная задача Русской жизни - идти туда, где сильнее торг и промысл. И потому еще неизвестно, был ли Святослав завоевателем ради завоевания, или он был орудием других идей, распространявших себе поле действия сначала на Днепре, потом на Каспие, на Киммерийском Воспоре, и наконец на устьях Дуная, которые оказываются даже середою чьей-то земли? Как эта мысль связывает историю Х-го века с историей древних Роксолан, у которых устья Дуная действительно были середою их земли (см. ч. I, стр. 360); и как вообще эта мысль выражает больше всего интересы всей Русской страны, чем интересы одного единоличная Русского князя, хотя бы и завоевателя. Вот почему лик Святослава отчасти напоминает лик Великого Петра, избравшего свою среду на Финском севере, но в начале пытавшего поместиться и на Азовском море. Вообще нам кажется, что завоеватель Святослав не был таким пустым завоевателем, каким он представляется на первый взгляд.
   Решение Святослава происходило в 969 г. весною. А Ольга в это время при старости изнемогала болезнью. - "Видишь я больна, куда ты хочешь от меня идти?" ответила она сыну. "Ты похорони меня, а там и иди куда желаешь!" Спустя несколько дней она скончалась. Плакал по ней сын и внуки, плакали все люди великим плачем. Она заповедала не справлять над нею языческой тризны, а похоронить по христианскому обряду, что и совершил ее пресвитер.
   Плакали по ней христиане, теряя в ней твердую опору для своей жизни в Киеве; плавали и язычники, теряя в ней мудрейшую устроительницу Русской земли, которая теперь оставалась в полном смысле сиротою, ибо славный ее князь покидал ее совсем, оставлял сиротами и своих малых детей. Он посадил в Киеве на княженье старшего сына Ярополка, которому было лет 9, а другого, Олега, посадил у Древлян, следовательно разделил землю на двое. Летописец ни слова не говорить о поступлении в этот раздел остальных волостей или племен, покоренных Олегом. Имеем ли мы основание заключать, что такое поступление подразумевается уже само собою 121, что прямое владение Киевского князя распространялось на всю Землю, которая собиралась в походы с Олегом и Игорем? Нам кажется, что так заключать возможно только с точки зрения понятий о созданном в Киеве государстве, о государственном владении Землею, чего однако нигде не примечается в надлежащей ясности. Договоры Олега и Игоря с Греками указывают только на союз волостей и княжений под рукою Киева. Но рука Киева была ли владыкою полновластным, или ее власть ограничивалась только сбором даний, а во всем остальном разделъные земли и волости жили сами собою, управлялись собственными князьями или старейшинамн, хотя бы и посадниками от Киева, но все таки независимо, как вообще управлялся Новгород в течении всей своей историн, всегда призывая к себе и князя. Нам кажется, что последующие отношения Новгорода к Великим князьям могут в полной мере объяснять и древнейшия отношения подданических волостей к Киеву. Все они были настолько независимы от Киева, насколько Новгород до его падения был независим от великих князей. Древляне были мучимы Олегом и Игорем, а все-таки имели своего князя до их окончательная порабощения Ольгою. Это последнее обстоятельство и было причиною, почему Древлянская земля поступила не в удел, а в надел одному из Киевских князей. Все остальные: Радимичи, Вятичи, Северяне, так как и в Новгородской стране Полочане, Кривичи, Чудь, Весь, Меря платили только дань, но управлялись независимо своими старейшинами и даже князьями, которых они, подобно Новгороду, вероятно могли призывать и могли изгонять. Новгородская форма политической жизни была самая древняя форма. В Полоцке и Турове даже при Владимире существуют свои особые князья. Свидетельство летописца, что каждое племя имело свое княжение, в Деревах свое, Дреговичи свое, Словени свое и т. д. вполне ясно обозначает состояние первобытных дел Русской страны. Мы полагаем, что при Святославе этот строй земских отношений был еще в полной силе. Насколько и в каком направлении он изменился впоследствии, увидим. Но согласно с показанием летописца мы должны отделить для первого Русского или собственно Киевского княжества только землю Киевскую и Древлянскую. Святослав ничего не подумал даже о Новгороде, где он в малолетстве сам был князем; не подумал потому, что не сознавал своих прав распоряжаться этою областью, как своим имуществом. Он сбирался уже отправиться в свой любимый Дунайский Переяславль, как пришли люди Новгородские. Они прослышали, что на Руси строится дело неладное, что князь совсем уходит, оставляя землю малолетним детям, стало быть, во власть дружины. Новгородские люди пришли к Святославу просить себе князя: "А если не пойдете к нам, примолвили они, так мы на стороне отыщем себе князя." "Только бы кто пошел к вамъ!" ответил Святослав, и объявил Новгородскую просьбу сыновьям, то есть на самом деле их дружинам. Очень понятно, что и Ярополк и Олег не захотели в Новгород; их дружинам было бы очень тесно в независимой области. Добрыня, посадник новгородский, поддакнул Новгородцам: "Просите Владимира!" Владимир был сын Святослава от Ольгиной ключницы Малуши. Добрыня был брат Малуши и стало быть дядя Владимиру. Отец у них был Любечанин Малко. - "Отдай нам Владимира!" - решили Новгородцы, вероятно еще прежде обдумавшие это дело по уговору с Добрынею. - "Вот он вам!" - сказал Святослав, отдавая малютку с рук на руки и вероятно очень радуясь, что и это дело окончилось хорошо и скоро. Он спешил на Дунай.
   И пошел Владимир с Добрынею в Новгород, а Святослав в Переяславец.
   Нам кажется, что этот Новгородский выбор княжича Владимира лучше всего объясняет, в какой зависимости от Киева находились все самостоятельные племена и земли. Они платили дань, но князей могли выбирать отовсюду, потому что князь для них был только воевода и судья, зависимый от веча, но не феодал-самовластитель в норманском смысле. Само собою разумеется, что выбор прежде всего падал на княжий род, наиболее сильный и могущественный, способный всегда защитить своих данников от всякого врага. Но и сильный княжий род Рюриков распространился и утвердился по всей земле едва ли не потому, что при Владимире он явился распространителем Христовой веры.
  
   Святослав особенно спешил в свой любезный Переяславец, вероятно уже хорошо зная, что тамошние дела пошли совсем другим путем. Действительно, по Дунаю тянул уже другой ветер, вовсе не попутный Русским ладьям.
   Болгары, подружившись с Греками, охрабрились, и в отсутствие Святослава успели завладеть не только всею потерянною страною, но и самым Переяславцем. Святославу пришлось начинать дело сызнова. Когда появились Русские ладьи, Болгары вышли из города и началась отчаянная битва. Болгары так одолевали, что потребовалось последнее отчаянное усилие. "Здесь нам погибнуть! Потягнем же мужески братья и дружино!" воскликнул Святослав и к вечеру одолел, взявши город с копья, приступом. Быстрым походом он вскоре снова забрал все города между Дунаем и Балканами, взял и самую столицу, Великую Преславу, а в ней самого царя Бориса со всею семьею и двором. После того, разузнавши, что виною всему были Греки и возбуждаемый другом Калокиром, Святослав поднялся на Греков и послал им сказать: "Хочу на вас идти, хочу взять ваш город, как этот, Болгарский Переславль."
   Царь Никифор готовился встретить врага и на всякий случай укреплял самый Царьград. Он протянул даже через пролив тяжелую железную цепь, предупреждая и с этой стороны нападение Руссов. Он собирался уже выступить в поход, как получена была нерадостная весть, что Арабы взяли Антиохию, а дома, во дворце, получены были такие сведения, которые должны были остановить всякие приготовления к войне с далекими врагами. Во дворце таился заговор на жизнь царя, в котором главными руководителями были: сама царица и воевода Иван Цимисхий. В Декабре 969 г. Никифор, подобно многим византийским императорам, был коварно умерщвлен и на престол вступил его же убийца - Цимисхий.
   По происхождению это был Армянин и имя Цимисхий по-армянски значило маленький. Маленький царь обладал однако большими воинскими способностями и даже чрезвычайною физическою силою. Он вступил на престол на 45 году, как говорить Лев Дьякон, который оставил нам и портрета этого героя. "Видом он был таков: лицо белое и красивое, волосы на голове русые и на лбу редкие; глаза острые, голубые; нос тонкий, надлежащей величины; борода рыжая, со сторон сжатая, но красивая; ростом был мал, но имел широкую грудь; сила у него была исполинская и в руках чрезвычайная гибкость и непреодолимая крепость. Он не страшился нападать один на целую неприятельскую фалангу и, побивши множество врагов, с быстротою, невредим, отступал к своему войску. В прыганьи, в игре мячем, в метании копий, в натягивании луков и стрельбе он превосходил всех людей того времени. Говорят, что он, поставив рядом четырех коней, прыгал, как птица, и садился на самого последнего. Он так метко умел стрелять в цель, что мог попадать в отвергав кольца. Был очень ласков в обхождении; был очень щедр и благотворителен; но слишком любил веселые пиры, напитки и чувственные удовольствия, в чем и заключалась его слабость".
   Таков был герой, с которым приходилось померяться нашему Святославу. Взойдя на престол без всякой помехи, посредством злодейского убийства, он, однако, в первое время находился в величайшем затруднении и не знал, что начать. По всему царству свирепствовал голод уже третий год; с севера Русские угрожали превеликим бедствием, с юга Арабы не давали царству покоя. Против Арабов он выслал войско, но с Святославом решился искать мира.
   Верный своему слову взять самый Царьград, Святослав весною 970 года перешел Балканы и тотчас овладел Филиппополем, где, по рассказам Греков, чтобы навести страх на восставших Болгар, посадил их 20 тысяч на кол. Мы не скажем, что это преувеличение и не скажем, что это ложь. 20 тысяч есть только пустая риторская фраза, в роде сильного присловья, когда требовалось обозначить вообще какой либо ужас. И теперь часто употребляют выражения: тысячу раз, тысячекратно, желая выразить понятие особого множества. Святослав, конечно, был сын века, был варвар, не меньше других из своих современников и особенно не меньше самих Греков, занимавшихся по преимуществу пред другими народами сажанием людей на кол. Это был обычай в особенном смысле - южный, едва ли столько известный на севере, и если северные люди употребляли такую казнь в войнах с Греками, так они старались только казнить их их же собственным орудием. Некоторые исследователи говорят, что это свидетельство важно, в том смысле, что знакомит нас со способом ведения войны Святославом 122. Но способ войны Святослава, если по обычаям войны и заключался в распространении между врагами ужаса, то главным образом он заключался в быстроте нападения. Такому воителю-барсу некогда было заниматься копотливою операцией сажания на кол. Невозможно было отвлекать для этого и своей дружины. Он мог делать одно, - это без пощады умерщвлять сопротивников теми же мечами, которыми начинал и самую битву. Для сажания на кол необходимы были новые орудия, на изготовление которых требовалось время и материал и для самой операции множество людей.
   Святослав спешил к Царьграду. Он сказал, что теперь идет на Греков. Очень естественно, что теперь и Болгары становились на его же сторону вместе с Венграми и Печенегами, которые тоже соглашались помогать ему. Богатый, коварный Грек всегда бывал общею добычею для всех варваров. В этом случае не для чего было устрашать и Болгар.
   По русскому преданию, Греки, ведя переговоры, только обманывали Русь, они говорили, что не в силах бороться, предлагали дань на всю дружину, по числу голов, прося только сказать, сколько счетом всего войска. Греки обманывали и Святослав их обманул, сказавши, что всей Руси 20 тысяч. Он прибавил 10 т., потому что Руси было только 10 тысяч. Вот по какой причине она и не могла пересажать на кол 20 тысяч Болгар. Узнавши число Руси, Греки вывели 100 тысяч войска и не дали дани. Полки сошлись у Адрианополя. Русь струсила, увидавши такое множество Греков. Не струсил один Святослав и стал говорить дружине. "Уже нам некуда деться; волею или неволею стать против... Не посрамим Русской земли, ляжем тут костями. Мертвым нет срама. Если побежим, - осрамим себя, но убежать не можем. Станем же крепко, а я перед вами пойду. Если моя голова ляжет, то промыслите сами о себе." - Где упадет твоя голова, тут и свои головы сложим !" - ответила дружина. Русь исполчилась. Сеча была великая. Одолел Святослав, Греки побежали. Святослав пошел к Царьграду, воюя и города разбивая - стоят и теперь пусты, прибавляет летопись.
   Вот он уже мало что не дошел до самого Царьграда. Царь созвал бояр в Палату и стал думать думу: - "Как нам быть, что нам делать?" говорил он - "нельзя нам бороться с Святославом!" - "Пошли к нему дары, - сказали бояре, - испытаем его, любит ли он золото, али паволоки?" Тогда послали золото и паволоки и мудрейшего мужа, чтобы глядел для испытания. - "Как увидишь Святослава, гляди его взора лица, его смысла", - говорили бояре. - "Вот Греки с поклоном пришли!" - сказали люди Святославу, когда прибыл в его стан мудрый посол. - "Введите их сюда!" - ответил князь. Вошел посол, и поклонился и разложил перед ним золото и паволоки. "Раздайте отрокам (слугам)!" - молвил Святослав своим приближенными, а сам и не взглянул на дары и ни слова не сказал послами так их и отпустил. Когда возвратился посол с ответом и рассказал, как было дело, царь опять созвал бояр и решили еще попытать Русского князя, - послали ему в дар меч и другое оружие. Как только принесли эти дары, Святослав обрадовался им как ребенок, сталь хвалить дары, любовался ими, целовал их, говорил, что целует за это царя. Все это в точности было передано царю. Подумавши и посудивши, бояре сказали так: "Золото презирает, оружию радуется; это будет лютый человек. Лучше взять с ним мир и выплатить дань." И послал царь сказать Святославу: "Не ходи к городу, возьми дань, как ты хочешь." II отдали ему дань. Он брал и за убитых, говоря, что родичи их возьмут. Взял и дары многие и возвратился в Переславец с похвалою великою.
   Можно ли сказать, что в этом предании заключается особое русское хвастовство и неправда, как уверял Шлецер, говоря, что Русский Временник в этой "глупой сказке, только лжет и ребячится". Строгий и суровый критик изучал простодушный рассказ нашего предания рядом с цветистыми риторскими повестями византийских писателей, которые, как Лев Дьякон, высоко восхваляя подвиги своих царей, описали эту войну приятно и подробно, отчего, конечно, наш рассказ, сохранивший только русское воспоминание о событиях, потерял для критика всякое значение 123. Но ближайшая поверка этого рассказа с действительными событиями и обстоятельствами войны 124, напротив того, раскрывает великую правдивость не только русской, летописи, но и русской народной памяти, которая вообще очень мало предавалась самолюбивому хвастовству и в этом отношении ни когда не могла идти в состязание с напыщенным риторским хвастовством Греков, отчего их истории и описания особенно и приятны и подробны. Лев Дьякон говорить, что к русскому вождю были отправлены послы с требованием, чтобы он возвратился теперь восвояси, и оставил бы Болгарию, так как обещанная прежним царем за этот болгарский поход награда (по русски дань) выплачена ему сполна. Здесь византиец противоречит сам себе. Когда ищут мира, то не требуют, а просят, обходятся мягко и любовно, по крайней мере относятся друг к другу с приветом, а по тогдашним посольским обычаям, непременно с дарами. Вознося своего героя и притом царя, Грек, конечно, не мог сказать иначе. Точно также, как и Русский, говоря настоящую правду, не мог сказать ничего другого, как только то, что Греки приходили к Святославу с поклоном и с дарами, с обещанием дани, все льстя, обманывая и испытывая его силу. Лев Дьякон продолжает: "Святослав, надменный одержанными победами, исполненный варварской своей гордости, устрашивши и изумивший Болгар своею свирепостью, ибо, сказывают, что при взятии города Филиппополя, жестоким и бесчеловечным образом, для одного страха, он посажал на кол 20 тысяч человек пленных и тем заставил Болгар себе покориться, - этот Святослав ответил греческим послам, что не выйдет из Болгарии, если не дадут ему великой суммы денег, если не выкупят завоеванных городов и пленных. - Если же Греки, говорил он, не захотят столько заплатить, то пусть убираются вовсе из Европы, которая им не принадлежит, пусть идут в Азию, и пусть не мечтают, что Русь помирится с ними даром". - Выслушав эти гордые речи, царь Иван вторично отправил послов к Святославу. "Мы, Греки, посылал он сказать, исполняя христианские законы, не должны сами разрывать мир, непоколебимо до нас дошедший от наших предков, в котором сам Бог был посредником, а потому советуем вам, как друзьям, немедленно и без всяких отговорок идти домой, оставить землю, вам не принадлежащую. Не послушаете нашего совета, то не мы, а вы сами разорвете наш союз и за то, - в этом мы надеемся на Христа Господа, - будете изгнаны из страны против вашей воли. Я думаю, прибавлял царь, что ты Святослав, еще не забыл бедствие своего отца Игоря, который, презревши клятву, с великим ополчением на 10,000 судах, подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с 10-ю ладьями убежать в Воспор Киммерийский с известием о собственном бедствии. Я не упоминаю об его несчастной смерти, когда плененный на войне с Древлянами, он привязан был к двум деревам и разорван на две части, не думаю, чтобы и ты мог здорово возвратиться в свое отечество, если заставишь нас выступить против тебя со всем Греческим войском. Тогда со всею ратью ты погибнешь в этой стране и ни одна лодка не придет в Скифию, чтобы известить о твоей жестокой погибели!"
   Раздраженный этими словами, увлеченный своею яростью и безумием, Святослав даи послам такой ответ: "Какая необходимость идти царю к нам с своим войском? Пусть не трудится напрасно! Мы скоро сами поставим свои шатры перед воротами Царьграда; завалим город крепким валом, и если царь попытается выступить, то покажем ему на самом деле, что значит Русь. Мы не бедные какие ремесленники, ищущие поденной работы. Русь - храбрая дружина, побеждающая врагов оружием. Невежда, ваш царь, этого еще не знает. Он почитает Русских слабыми женщинами и запугивает угрозами, как пугают малых детей разными чучелами!" Цимисхий однако очень хорошо знал, с кем имеет дело, и пока шли переговоры, неутомимо готовился к войне, "чтобы упредить приход врага и преградить приступ к Царьграду". Он поспешно вызвал свои полки с Востока, где они воевали с Арабами. Для охранения собственной особы набрал себе опричный полк отчаянных храбрецов, назвавши их и самый полк бессмертными.
   Святослав тоже не дремал. К Русской дружине он присовокупил покоренных Болгар, призвал на помощь Печенегов и Венгров и пошел прямою дорогою на Царьград, производя повсюду страшные опустошения. Он стоял уже у Адрианополя, следовательно в действительности за малым не дошел до Царьграда, как свидетельствует Русское предание. Греки говорят, что в это время у него было 300 и даже 308 тысяч войска. У страха глаза велики и цифра войска здесь может показывать только меру опасности и страха, в каком Греки тогда находились. Защищать Адрианополь пришел воевода Варда Жестокий, человек храбрый, деятельный, пламенный духом и силою, вызванный нарочно с полками из Азии. С ним было только 12 тысяч. Он сел в городе и притворился, что не смеет, боится идти на прямое дело, а сам между прочим употреблял всякие хитрости, чтобы узнать, в какой силе находится Русь, в каком количестве пришла, где стоит и что замышляет? Об этих то самых хитростях и рассказывает Русское предание, прибавляя, что Русь тоже обманула врага, показавши цифру своего войска вдвое, то есть, в 20 тысяч, когда у ней было всего только 10 тысяч. Варда хитрыми путями посредством засад и в разбивку стал поражать будто бы Русские полки и сначала разбил Печенегов. Затем сошелся и с главною силою. Несколько времени битва продолжалась с равным успехом для обеих сторон, но в пользу Греков ее решили следующие подвиги: один Русс необыкновенной величины и храбрости, заметив Варду, разъезжавшего перед войском для охрабрения людей, устремился на него и нанес ему удар по голове; однако крепкий шлем спас полководца. Варда в свою очередь ударил Русса и разрубил его пополам. Между тем, брать Варды, патриций Константин, имевший еще только пушек на подбородке, сцепился с другим Руссом, который бросился было своему на помощь. "Он нанес было ему страшный удар по голове, но Русс уклонился и удар попал по коню, у которого разом была отрублена голова. Русс упал на землю. Константин слез с коня и заколол врага." Этих богатырских подвигов Русские так испугались, что потеряли всякую храбрость и со срамом в беспорядке побежали. Греки погнались за ними, побивая на право и налево, и устилая путь трупами. Однако больше всего взято в плен. Если б не наступившая ночь, то никто бы не спасся.
   Впрочем, Греки рассказывают и так, что первым делом был подвиг Константина, отрубившего мечем голову коня у того Русса, который ударил было Варду; а вторым и решительным делом было вот что: сам Варда, увидав знатного Русса, отличавшагося великим ростом и блеском доспехов, который ходил перед рядами своей дружины и поощрял на битву, - сам Варда Жестокий подскакал к этому Руссу и "ударил его мечем по голове с такою силою, что разрубил пополам; ни шлем не защитил его, ни броня не выдержала силы удара. Греки, увидевши его разрубленного на две части и поверженного на землю, закричали от радости и с храбростью устремились вперед; а Руссы, устрашенные сим новым и удивительным поражением, с воплем разорвали свои ряды и обратились в бегство. Греки гнались за ними до самой ночи и без пощады убивали. - У нас, продолжают Греки, в этой битве, кроме многих раненых, было убито 55 человек, а всего больше пало коней; но у Русских погибло больше 20,000 человек!" Другие утверждали, что Русских вообще уцелело очень немного, а Греков пало в сражении только 25 человек, но за то все были ранены 125.
   Не ясно ли, что все это сказал, рассказанные в похвалу себе самим Вардою или его ласкателями. После этой битвы дальней-ший поход Руси к Царьграду был остановлен, а Варда был внезапно отозван из Азии воевать с заговорщиками императора. Там другой Варда, именем Фока, провозгласить себя императором и шел на смену Цимисхию. Требовалось скорее утушить этот мятеж. Варда Жестокий и там стал действовать обманом, как он непременно действовал и с Святославом. По наставлению самого Цимисхия, подкупая и обещая великие дары, он разрушил союз мятежников, так что Варда-Фока остался один одинехонек и опасность миновала. Очень вероятно, что в этом восстании принимал участие и наш Калокир.
  
   Как бы ни было, но Варда Жестокий не мог удалиться почти с места битвы, не успокоивши чем либо Русскую рать. Быть может, в этом случае помогло самое время года, наступившая зима. Но вероятнее всего, Святослава остановила какая-либо хитрая греческая уловка, в роде решительных переговоров о мире с посылкою богатых даров и обещаниями уплачивать верную дань. Ведь смеялись же Греки, что Русь до того жадна, что любит даже и сами обещания.
   О подобных обманных делах византийские летописцы всегда молчать, но описывают деяния, которые их же обличают. И здесь они рассказывают, что когда раннею весною сам царь выступил в поход, то к нему приходили Русские послы, очень шумели и жаловались на какие-то обиды. Как можно жаловаться на обиды, если вражда не была замирена и если не было уговоров и обещаний, из нарушения которых, конечно, и возникли жалобы? Сами же Греки прямо говорят, что Варда выиграл свою победу обманом, хитростию, коварством. Он успел также расстроить и союз Руси с Печенегами и Венграми 126. В тех обстоятельствах, в каких находился Цимисхий во время Адрианопольского дела, когда он принужден был отозвать оттуда самого Варду, - ему иначе нельзя было остановить Святослава, как дарами и каким-либо окупом, а главное обещаниями и переговорами. Вот почему Русское предание правильно могло говорить, что дань взята и за убитых, и что Святослав возвратился в Переяславец с великою похвалою. Но нет сомнения, что обман Греков Руссы почувствовали тотчас, как только удалились от Адрианополя. Они и в зимнее время продолжали опустошать Македонию и по словам Греков сделались еще надменнее оттого будто бы, что воевода, застушивший место Барды, был человек ленпвый, неопытный, неискусный и преданный пьянству.
   Опнсание несчастной Святославовой войны в существенных чертах очень правдиво и у Греков, но оно по греческому обычаю представлено в виде похвального слова, и полководцу Варде, и особенно самому царю, и потому, для полноты надлежащего впечатления, о многих не подходящих под похвалу вещах скромно умалчивает. Во всем повествовании у Кедрина и Льва Дьякона видно какое-то особое старание представить Греков постоянными победителями даже в мелких делах.
   Из этого самого описания вслкий может видеть, что до Адрианополя Руссы шли победоносно и неукротимо, а тут все дело покончили со стороны Греков богатырские рассечения коня и богатыря, а главным образом наставшая ночь, во тьме которой Руссы исчезли совсем и больше не возвращались. А между тем император, "не могши более сносить высокомерной их дерзости и явного к себе презрения, решился сам вести с ними войну и всю зиму готовился к этому походу, обучая сухопутное и морское войско, производя смотры огненосным судам, устраивая полк бессмертных, заготовляя и перевозя к Андрианополю запасы и т. д.".
   Все это он мог спокойно делать, обольстив и усыпив врагов заключенным миром, дарами, данью. В это время он даже женился и очень весело справлял свою свадьбу праздниками, торжественными играми, щедрою раздачею милостыни бедным и особенно наград всем чиновникам.
   "Как скоро зимняя мрачность переменилась в весеннюю ясность, государь, поднявши Крестное Знамение, изготовился в поход против Руссов". Прямо из дворца пошел он прежде всего молиться в храм Христа Спасителя, оттуда в славную церковь Софию, просить у Бога себе Ангела путеводителя и предшественника войску, и затем в храм Богоматери Влахернской, избавительницы Царяграда от нападения той же Руси. Уже эти выходы хорошо объясняют, какой опасности ожидал себе Цимисхий.
   Из Влахернского дворца он любовался на собранный в заливе огненосные суда, числом 300, смотрел искусное и стройное их плаванье и примерное сражение и, наградив гребцов и воинов деньгами, повелел им идти в реку Истр (Дунай), чтобы запереть Руссам возвращение домой. Корабли поднимались к Дунаю, а император тем временем дошел до Адрианополя. Здесь он с радостью узнал, что о Русских нигде не было слышно, что тесные и опасные горные проходы к Болгарии, называемые мешками, оставались без защиты. Он поспешил пройти эти ущелья и первый пустился в путь с полком своих "бессмертных". За ним следовало 15 тысяч пехоты и 13 тысяч конницы. Прочее войско с обозами и осадными орудиями шло позади, не спеша.
   Скоро и совсем неожиданно для Русских он явился у самой Преславы или Переяславца Балканского. Он подходил к городу с великим торжеством: гром бубен отзывался в тамошних горах, стучали кимвалы (тарелки), громко трубили трубы, доспехи бряцали, кони ржали, ратные криком возвещали победу. Все это приводило Руссов в изумление и ужас, восклицает ритор и продолжает: "Но несмотря на то, они немедленно схватили оружие подняли щиты на рамена (щиты у них были крепкие и длинные до самых ног), стали в сильный боевой порядок и как рыкающие дикие звери, с ужасным и страшным воплем выступили против Греков на ровное поле перед городом". Битва с обеих сторон была ровная, пока царь не пустил своих "бессмертных" на левое крыло Руси. Это была отчаянная конница, а Русь не имела обычая сражаться на конях и никогда тому не училась. Здесь конечно разумеется та Русь, которая приплывала на Дунай и в Грецию на лодках. Однако у Руси искони веков бывало и конное войско, хотя и не особенно многочисленное и сильное. Главную ее силу в далеких морских походах конечно всегда составляла пешая рать, они же пловцы и гребцы. "Бессмертные" смяли эту рать; она побежала и заперлась в городе. Тут Греки побили 8500 человек.
   В Переяславце сидел известный нам Грек Калокир. Он скоро увидал, что с войсками пришел сам император. И нельзя было этого не увидать, потому что золотые царские знаки издавали чрезвычайный блеск и сияние. Калокир тайно, в самую глухую ночь, ускакал к Святославу в Дористол. В городе остался воевода Сфенкел, занимавший третье место после Святослава.
   На другой день, это было в великую пятницу, Цимисхий пошел на осаду. После упорного боя, город был взять. Кедрин говорить, что ворота были отворены как-то тайно, изменою. Лев Дьякон уверяет, что они были сломаны Греками; но есть свидетелство, что ворота отворены самими Болгарами, которые, по обычаю, встретили Цимисхия с дарами. При этом плененный Русью болгарский государь Борис с женою и двумя детьми быль снова взять в плен Греками. Цимисхий принял его великодушно, объявив, что греки пришли отмстить Русским и защитить от них Болгар. Между Болгарами такая речь конечно подействовала сильно и после того царь во многих случаях мог рассчитывать на них, как на своих союзников. Но Русь не ушла из города, а вся собралась в царском дворце, обнесенном оградою. Это вероятно был кремль, детинец. В нем хранилась болгарская казна. Овладеть Русью в этом ее убежище не было ни какой возможности. Сам император пускался на приступ, но без успеха; Греки падали у стен крепости, как снопы. Видя, что приступом ничего хорошего сделать нельзя, царь велел со всех сторон бросать через стены огонь. Кремль запылал. Русские, числом более 7 тысяч вышли на открытое поле, построились, но тотчас были окружены храбрыми полками Барды и Болгарами, сражавшимися теперь за Греков. Они отбивались до последнего, ни один не подавался назад, все полегли честно на том же поле, где стояли. Только воевода Сфенкел с немногою дружиною пробил себе дорогу и ушел к Святославу.
   Овладев Преславою, император радостно праздновал в ней день Св. Пасхи. К Святославу он отправил русских пленных рассказать, что случилось, и объявить русскому князю, чтобы немедленно выбирал одно из двух, или с покорностью положил бы оружие и испросив прощения в дерзости, тотчас удалился бы из Болгарии; или готовился бы защищаться и принять конечную погибель.
   Святослав, услышав эти вести, печалился и досадовал, но "побуждаемый скифским своим безумием и надменный победою над Болгарами, надеялся скоро победить и Греков и потому с готовностью собирался встретить императора у Дористола". Дористол было то место, где царь Константина, после одержанной победы над Скифами, увидел на небе крестное знаменье и слышал глас с неба: "Сим победиши!" В память этого чуда он и основал здесь город.
   Цимисхий, спустя несколько дней, двинулся к Дористолу и на пути побрал много болгарских городов, которые, отложившись от Руси, сдавались ему беспрекословно. В этом случае, чтобы приостановить измену болгарского населения, Святослав захватил всех знатных родом и богатых Болгар, числом до 300 человек, и всем велел отрубить головы, а прочих в оковах запер в темницы. Таких было конечно 20 тысяч, как уверяет Кедрин, но мы уже знаем, что означало это присловье.
   На борьбу с царем Святослав вывел всю свою дружину числом до 60 тысяч человек 127. Сомкнув щиты и копья, на подобие стены, Русские встретили Греков, действительно, как несокрушимая стена. Началась сильная битва и долго стояла с обеих сторон в равновесии. Сражение колебалось и победа до самого вечера казалась неизвестною. Двенадцать раз та и другая рать обращались в бегство. Греческая конница, предводимая самим императором, который сам бросил первое копье, и здесь решила дело. Руссы не выдержали, рассыпались по полю, побежали и затворились в городе. Греки пели победные песни, восхваляли императора, а он раздавал им чины, угощал пирами и тем возбуждал их воинственность.
   Император стал под городом, укрепивши свой лагерь рвами и валами. Он все-таки очень боялся Руси. Сделавши один безуспешный приступ, он боялся начать осаду и поджидал огненосных кораблей. Как скоро эти страшные корабли показались на Дунае, Греки подняли радостный крик. Русские были объяты ужасом - они пуще всего боялись этого мидийского огня. В этой боязни Русские поспешили убрать свои ладьи поближе к стенам города. На другой день, с длинными до самых ног щитами, в кольчужных бронях, они снова вышли в поле переведатся с Греками. Опять такая же отчаянная битва и равенство сил. Попеременно то та, то другая сторона преодолевала, до тех пор, пока один из Греков не поразил копьем храброго великана Сфенкела. Потерявши воеводу, Руссы отступили.
   Тут один греческий богатырь, Федор Лалакон, побил их множество своею железною булавою, размахивая во все стороны, он раздроблял ею и шлемы и головы.
   С прибытием огненных лодок, запиравших выход по Дунаю, Святослав увидел, что надо сесть в крепкую осаду и потому в ту же ночь укрепил город глубоким рвом. Но у него не доставало главного - съестных припасов. Добывать их приходилось каким либо отчаянным средством. И вот, в одну темную ночь, когда лил с неба пресильный дождь, блистала страшная молния и гремели ужасные громы, две тысячи Руссов садятся в свои утлые однодеревки и отправляются отыскивать хлеба. Они успели обшарить все добрые места далеко по берегам реки и возвращались уже домой.. В то время заметили они на одном берегу греческий обозный стан, - людей поивших коней, собиравших дрова и сено. В одну минуту они высадились из лодок, обошли Греков через лес, внезапно разгромили их до последнего и с довольною добычею воротились в крепость. Весть об этом походе сильно поразила царя. Он объявил своим воеводам, особенно корабельным, смертную казнь, если вперед случится что либо подобное. С той поры Руссы еще теснее были окружены в своем городе. Повсюду выкопаны были рвы, поставлена стража и по берегу, и по реке, чтобы окончательно сморить осажденных голодом. Это было одно средство воевать с Русью, потому что она вовсе не думала прятаться от врага и наносила ему страшные беспокойства своими вылазками. На одной вылазке, когда Руссы очень старались истребить греческие осадные орудия, выехал на них сам воевода, близкий родственника царю, Иван Куркуй. Он был во хмелю и потому скоро слетел с лошади. Превосходные доспехи, блистающая золочеными бляхами конская сбруя навели Русских на мысль, что это сам государь. Они бросились на него и мечами и секирами изрубили его в мелкие части, вместе и с доспехами. Отрубленную голову вздернули на копье и поставили на башне, потешаясь, что закололи самого цар

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 384 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа