Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен

времен, когда еще за 600 лет до Р. X. Невры передвинулись в земли Вудинов. Самые свидетельства Истории подтверждаюсь эту естественную истину и говорят больше всего о переселениях с севера на юг, а не наоборот.

   При первых князьях южные города населяются людьми, т. е. обывателями с севера. В последующее время южане по являются на севере не народом, обывателями, а только чиновниками, властителями, каковы были напр, в Залесском Владимире Русские "детские".

   Что касается Новгорода, то в эту страну киевские Поляне могли переселиться только по крайней необходимости, больше всего в видах торгового промысла.

   В самом деле, какая нужда или выгода заставила бы их, коренных землепашцев, так далеко углубиться на Финский север, где посреди глухих лесов и непроходимых болот едва было возможно найти место для разведения пашни, где вокруг озера возможно было только одно рыболовство, или в лесах одно звероловство; а Славянин, как только запомнит его история, всегда питался хлебом, всегда был силен только своею пашнею. Новгород и в следующие века постоянно бедствовал хлебом и в этом отношении всегда зависел от остальной Руси.

   Таким образом трудно предположить, чтобы киевский хлебопашец променял свой благодатный юг на этот бедный и бедственный север.

   Необходимо допустить, что первое поселеиие на Ильмене за велось с целью торгового промысла. Одна только торговая промышленность способна поселить человека на самом бедном по природе месте, лишь бы оно было богато торгом. Но в этом случае сам собою возникать вопрос, какой торговли мог искать в ильменском углу нашего севера киевский юг? Ильменская сторона прилегала к Финскому заливу, следовательно к торгу на Балтийском море, на которое однако можно было выезжать несравненно ближайшею дорогою, по Западной Двине, не говоря о древнейшей дороге по Немону. Самые Норманны - Шведы и прочие, если они ходили по нашей стране в Грецию, должны были предпочитать этот Двинский путь, как ближайший и прямой, всякому другому. Пробираться по Финскому Заливу и через Новгород было почти вдвое дальше и в несколько раз затруднительнее: надо было переходить, кроме залива, три реки, два озера, два-три волока, между тем как из Двины в Березину лежал только один переволок. Кроме того европейские товары, на которые Киевский юг у Балтийского моря мог променивать свои Русские, приходили в Киев прямою сухопутною дорогою через Польские земли. Польский летописец Галл рассказывает, что с X века торговые Европейцы только по пути в Русь знакомились даже и с самою Польшею ³⁹, а Баварские купцы из Регенсбурга, торговавшие в Киеве, так и прозывались Ruzarii, т. е. Русскими, как и наши "гречниками" от торговли с Грецией. Это показываешь, что торговля Киева с европейским западом с незапамятных времен происходила и независимо от речных и морских дорог, сухопутьем или "горою", как выражались наши предки.

   Вообще очень трудно предполагать, чтобы древнейшие Киевские или Днепровские люди могли когда либо отыскивать и пролагать пути к европейским товарам через Ильменский угол. А они необходимо должны были это делать, если стремились заселить и Новгородский край. Киевская сторона вовсе не нуждалась в этой далекой и болотной украйне. Самый важнейший Русский товар, пушные меха, шел в Киев от верхней Волги и вообще с северовостока, из Ростовской и Муромской земли. Мед и воск добывались по сторонам самого Днепра. Все необходимое для Киева доставлялось главным образом с юга.

   Тем не меньше появление Новгорода на своем болотистом месте, как и в последствии появление Петербурга у Финского залива, должно показывать, что существовали значительные внутренние или внешния причины для развития на этом месте нового поселения.

   Петербург вырос из сокровенных потребностей страны владеть морским берегом; он явился на своем месте выразителем нашей государственной силы, искавшей света и просвещения на Европейском западе и потому придвинувшей даже свою столицу к самому рубежу этого Запада. Словом сказать, Петербург своим появлением обозначил великую нужду Русской страны в материалах и началах жизни западной, общечеловеческой.

   Не был ли Новгород выразителем каких либо внутренних, домашних стремлений Русской страны, указавшей еще в незапамятные века место для его поселения? Вообще был ли он порожден потребностями самой страны, или явился по необходимости служить больше всего потребностям чужого мира?

   Нам кажется, что история появления Новгорода шла совсем в противоположном направлении с историей появления Петербурга. Мы отчасти обозначили отсутствие внутренних причин к появлению на Ильменском болоте такого сильного города и потому очень сомневаемся, чтобы он впервые населен был Днепровским племенем. По нашему мнению и самый город и его население могли народиться только из потребностей Балтийской торговой промышленности, от которой развитие нашего севера вполне зависело с самых древних времен.

   Мы сказали, что в эти отдаленные времена Русская южная страна нисколько не нуждалась в связях с Балтийским поморьем. Все надобное она находила или у себя дома, или на южных своих морях. Напротив, только Балтийское поморье всегда и очень нуждалось в промыслах и богатствах и во всяких добытках нашей страны. Известно уже из истории XII - XVI столетий, как европейцы неутомимо отыскивали и открывали новые для них пути в нашу страну все с одною целыо набогащаться нашим торгом. Так, европейские летописи говорят, что Бременцы в половине XII века открыли путь в Западную Двину. В XIII веке Венециане, а за ними Генуезцы открывают устье Дона и другие углы наших южных берегов. В половине XVI века Англичане открывают путь в Сев. Двину. Недавно и шведы открыли путь в Сибирские реки.

   Конечно, это вовсе не значило, что каждый раз Европейцы открывали Америку. Это значило только, что их монопольные компании открывали лично для себя новые монопольные торги с нашею страною, ибо по старинным торговым обычаям, каждый вновь открытый торговый путь или торговый угол составлять собственность открывателя. Так точно промысловые и торговые пути наших древних городов, а в последствии княжеств, тоже всегда составляли их земскую собственность.

   Но это самое открывательство вообще обнаруживаете, что Русская страна, особенно на Ильменском севере, никогда не нуждалась, или не была способна, или те же Европейцы ей препятствовали разводить с Европою самостоятельные торги. Нам кажется, что последнее обстоятельство было главнейшею причиною нашей неподвижности в сношениях с Европою, по крайней мере со времени устройства Ганзейского союза. До того времени сами Новгородцы хаживали по всему Балтийскому поморью и между прочим в Данию. Но до того времени на Балтийском море господствовали Варяги-Славяне, родные люди этим Новгородцам.

   Итак, не нужды Русской страны, а нужды Балтийского моря должны были возродить на нашем Севере не только Новгород, но и все другие города, стоявшие на торговых перепутьях. Новгород вырос, как колония всего Балтийского поторжья, которое главным образом сосредоточивалось на южных берегах моря, особенно в юго-западном его углу, где и впоследствии процветали Любек и Гамбург. Новгород не мог быть колонией Шведов, Норвежцев, Англичан, Датчан; их торги, взятые в совокупности, никак не равнялись торгу из немецких земель, то есть с самого материка Средней Европы, обширные и разнообразные потребности которого постоянно создавали и развивали балтийский торг, открывали себе новые пути, учреждали свои колонии и на нашем далеком севере. Такою колонией и самою сильною возродился и наш Новгород.

   До Ганзейского союза, когда южно-балтийский или в собственном смысле Европейский торг находился по преимуществу в руках Балтийских Славян, то и наш Новгород естественно был их же колонией, как и после он стал главною конторою немецкой Ганзы, принявшей его по наследству от Славян.

   Как Петербурга вырос на своем месте из внутренних потребностей Русской страны, так в свое время и Новгород вырос из торговых потребностей всего Балтийского моря, всей Балтийской страны. По этой причине он и в Ганзе остался главным средоточием восточно-балтийского торга. Он упал тогда, когда совсем изменились пути и ходы европейской торговли.

   Таково было происхождение Новгорода. Мы также знаем, что первыми открывателями и заселителями нашего Финского севера были люди, называемые Словенами, так должно заключать по имени: Новгородцев, издревле называвшихся Словенами в отличие от других Русских племен. Но как и откуда они принесли это имя, когда по показанию географии II века по Р. X. оно является старейшим в Славянском мире? Могло ли оно народиться в самом Новгороде, или принесено из Киевской стороны? В этом случае имя объясняешь самую историю города.

   Спустя 300 лет после Птолемея, мы получаем сведения, что именем Славян в собственном значении прозывается западное их племя, о чем ясно засвидетельствовал Визаитиец Прокопий, говоря о переселении с юга на север Герулов чрез Славянские земли.

   Можно с достоверностью предполагать, что имя Словенин народилось само собою в одно время с именем немец, и в той именно стране, где Славянское племя жило более или менее раздробленно и тесно перемешивалось с чужеродцами по преимуществу Германского племени, так как слово Немец в славянском мире осталось навсегда исключительным наименованием Германца. Выражение Словый должно было отмечать людей, понимающих друг друга, говорящих на понятном языке, {Рукою автора приписано: Словый и Соловейк речистый певец. Ред.} в отличие от немых, немотствующих, иноязычных, которых понимать невозможно. Так это имя Словенин объясняли еще ученые XVI века и это объяснение, говорит сам Пиафарик, основательнее и вероятнее всех других ³⁹. По нашему миеиию оно вполне достоверно. Оно распространилось не из одного какого либо места, как имя этнографическое или географическое; оно появлялось повсюду, где Словене пребывали в смешанной среде разных чужеродцев, где они селились с ними в перемежку.

   По той же причине и земли с именем Словиний возникали в одно время в разных местах и обнаруживали только население Словых, словесных людей, как понимали это Славяне.

   Там, где существовало сплошное Славянское население рядом с сплошным же населением инородцев того или другого языка, - в этом имени для различения народностей не было надобности. Всякий прозывался именем племени или именем места, страны. Но где разноплеменные и главное разноязычные люди были перепутаны своими поселками, как это случалось на западных окраинах Славянского мира, посреди Германцев, Кельтов, Греков, Римлян и т. д., посреди многих немотствующих, там и должно было утвердиться обозначение всех одноязычных именем Словый, Словенин.

   Писатели VI века, иорнанд и Прокопий, уже ясно разделяют древних Венедов на две ветви, из которых западную именуют Славянами, а восточную, Русскую, храбрейшую, Антами. О той и о другой ветви они говорят, что их поселения занимают к северу неизмеримые пространства, покрытая болотами и лесами. Видимо, что прозвание Словый гораздо древнее этого времени. Оно непременно сокрылось в германском имени Suevi, у Павла Дьякона в одном месте Свовы, как и у Птолемея Свовены, которое по латинскому написанию еще в первом веке принадлежало северо-восточным Германским племенам, в числе которых многие являются потом чистыми Славянами. По этой причине и имя Славян более употребительным остается между Славянами Балтийского поморья. Быть может отсюда по преимуществу и разносилось имя Славян в южные места, когда вследствие борьбы с Германством Славяне переселялись даже и в Греческие земли. По всему вероятью таким путем утвердилось и местное прозвание особой земли в пределах Македонии, к северу от Солуня, названной уже в VII веке Славинией. Здесь впервые появилась и Славянская грамота, распространившая это особое местное имя Славян уже на весь Славянский род.

   Можно полагать, что Македонские Славяне составились вообще из Славянских военных и торговых дружин, с незапамятных времен приходивших в Грецию и от Балтийского моря и из наших сторон. Славянское имя осталось за ними несомненно по той причине, что оно уже в VI веке употребляется на Западе, как общее для всей западной ветви.

   Но в то время, как это имя постоянно разносилось в свидетельствах VI, VII и VIII столетий о западных и южных Славянах, на востоке оно совсем не было известно. Птолемеевы Ставаны-Славяне промелькнули как бы падучею звездою и тот-час скрылись от глаз Истории.

   Об этом самом древнейшем и самом северном имени Славян можно однако сказать, что Славянское Киевское племя, встретивпшсь на Ильмене с инородцами, необходимо должно было обозначить себя именем Славян. Но в таком случае оно должно было обозначать себя этим именем и по всем украйнам нашей равнины, повсюду, где встречало инородцев. И во всяком случае, так прозывать себя между инородцами могли именно те люди, в сознании которых уже глубоко коренилось убеждение о единстве их породы и их родового имени. Между тем никто из живших у Днестра и Днепра не прозывался таким именем, если не упоминать о Скифах Сколотах-Слоутах, в которых не хотят верить, что они могли быть Славяне, и если не предполагать, что эти Сколоты первые удалились в Новгородские пределы. Для Киевской стороны Славянское имя так было несвойственно, что начальный летописец даже и в XI столетии почитал необходимым усердно и настойчиво доказывать, что и древние Поляне, а теперь зовомая Русь, были такие же Славяне, как и все прочие.

   Эти простодушные доказательства лучше всего и объясняют, что даже и в XI или XII стол., когда составлялась летопись, на Руси еще не установилось сознание о всеобщности Славянского имени. Лет двести раньше о таком сознании едва ли помышляли и те самые Славяне, у которых впервые явилась Кирилловская грамота. А эта самая грамота и была тем родным сокровищем для всего Славянского мира, которое заставило и нашего летописца распространить Славянское имя на все Славянские племена и усердно доказывать, что и Русь, как Славяне, имеют все права почитать эту грамоту своею. В сущности он доказывала, что Славянский Восток, известный под другим именем, состоит в кровном родстве с Славянским Западом, где Славянское имя было общенародным, географическим. В половине X в. Константин Багрянородный и наших Кривичей, Дреговичей, Северян обозначаете общим именем Славян, Но Византийцы стали обобщать это имя несомненно по случаю Славянской же грамоты.

   Очень многие указания заставляюсь предполагать, что наши Ильменские Славяне принесли свое имя тоже от запада. Древний летописец об этом прямо не говорить, как не говорить и того, что Новгородцы пришли от Днепра, или пришли прямо от Дуная. Он ограничивается одним словом: седоша на Ильмене. Но он присваивает Новгородцам Варяжскую породу и отмечает, что Радимичи и Вятичи пришли в нашу страну от Ляхов. Здесь дается смутное понятие, что Ильменское население пришло, хотя и от Дуная, наравне со всеми племенами, но Варяжским путем через Балтийское море. Поздние летописные сборники начала XVI в. ведут Новгородских Славян прямо с Дуная, но через Ладожское Озеро и оттуда же к Ильменю, что оставляет в своей силе коренное представление, что они пришли с Балтийской стороны. К тому же, в след за повестью о расселении Славян в Русской стране, летописец тотчас описывает Варяжский путь мимо Новгорода и Киева, вокруг всей Европы, как бы указывая проторенную дорогу, по которой и происходили переселения к нам Славян-Варегов.

   В этом случае более надежными свидетелями могут быть не одни прямые указания письменности, но также имена земли и воды. Всегда переселенцы в новой стране сохраняют свои старые имена, или родовые и личные, или местные, географические.

   Как на западе Европы Балтийские Славяне повсюду в своих поселках оставляли по себе имя Венедов, Венетов или Виндов, так и в нашей равнине они оставили память о своих поселениях в имени Славно, Словянск, Словогощ и т. п. Первое имя давали им Германцы и Кельты, оно шло от Енетов Трои, вторым сами они стали прозывать себя и тем обозначали свое западное происхождение, свое соседство с западным Европейским миром. Приходя в нашу страну из страны поморской между Вислою, Одером и Лабою, где, не подалеку от Вислы, с Запада и с Востока, существовала особая земля Славия, Славно, они необходимо приносили и к нам свое земское имя. На нижнем Немоне Литовцы называли их Шлаунами, Шлаванами, Шалаванами, по латыни Скаловитами. И здесь, как мы видели, у них был городок Салавно, Славно. И до сих пор по всей Литовской Пруссии, уже вполне онемеченной, еще рассеяны подобные имена вместе с другими, не оставляющими никакого сомнения в том, что Венедский залив недаром носил свое имя, обозначая племя Славянское.

   От главного города здешнеи Славонии, Рагнеты, на 40 верст к В., на левом притоке Шмона, Шешупе, находится селение Словики против сел. Визборинена, а отсюда за Немоном к С. верст 50 стоить очень древний город Россиены на правом притоке Немояа, Шешуве.

   Дальше вверх по Немону, встречаем Венцлавишки, Богослов - Богословенство.

   От города Ковно Немонская дорога вверх по реке круто поворачивает и идет прямо на юг до Гродно, огибая великие пущи, по среди которых и начинается упомянутая р. Шешупа. Здесь с левой стороны в нее впадает р. Рось, а с правой - р. Давина. Вблизи этого места упоминается в старых записях р. Слованка ⁴⁰, а теперь к западу от гор. Пренна и Олиты находится сел. Слованта, иначе Шалаванта у одного озерка, и рядом - Пилаванты. Несколько к с.-з. - Пошлаванцы и Пошлаванты. Эти имена достаточно обнаруживаюсь, что уголок был Славянский.

   Верста 25 к ю.-в. от Славанты находится Мирослав, а против него в 10 вер. на правом берегу Немона - Немонайцы, селение достопамятное преданием, что в этом месте вождь каких-то пришельцев из за моря, Немон, получил божеские почести от Литовцев и основал город, в X веке ⁴¹. В 25 вер. к с. от Немонайцев - Словенцишка у озера Дауги, а 15 в. к ю.-в. Руска Весь. Против тех же мест, на западе, на другом, левом берегу, южнее Мирослава - Шлаванты, Русанце. Не ясно ли по именам мест, какие это были заморские пришельцы в эту Литовскую сторону. "Предания, говорить Нарбут, существующие от времен глубочайшей древности над нижним Немоном, беспрестанно толкуют о каких-то мореходцах, прибывших в сию реку из стран далеких". В устьях Немона была Славония и Русия, и здесь на среднем его течении те же предания сопровождаются теми же именами.

   Дальше, все поднимаясь вверх по Немону, находим город Гродно, от которого немонская верховая дорога поворачивает круто на восток. В окрестности Гродно, 30 вер. к ю.-з., обращает на себя внимание река Сокольда (не источник ли для имени Аскольда?), впадающая в Супросль, приток Нарева или Нарова, вблизи которой и Нурская сторона и реки Нур, Нурчик, Нурец.

   В 40 верстах выше Гродно в Немон впадает слева р. Росса, текущая от юга к северу с возвышенности, с которой берет начало Нарев, текущий к западу в Буг и с ним в Вислу, и Яселда, текущая к ю.-в. в р. Припеть. На Россе заметим городок Россу. Вершина Россы почти совпадаешь с вершиною Яселды, след. здесь мог существовать переволок из Немона в Днепр по Припети.

   Как известно, верх Немона в окрестностях Минска приближается к притокам Днепровской Березины. Но Немонская дорога к Днепру была очень крива, а потому длинна и обходиста. На перевал из Россы в Яселду путь тоже быль очень длинен. Несравненно прямее была дорога по северному притоку Немона, по реке Вилие ⁴², впадающей в Немон у города Ковно. Вилия направляется в Немон почти прямо от востока на запад и при том почти от верха Березины. Промышленники Венды - Славяне по-видимому здесь и искали более прямого пути к Черному морю. Между верховьями Вилии, Березины и Немона мы находим довольно обширный и быть может после Немонского самый древнейший поселок Славянского имени. Здесь, к одной стороне, в Вилию впадает река Двиноса, а к другой, в Бере зину р. Гайна. На верху Двиносы находится местечко Плещеницы, а от него в 20 вер. на верху р. Гайны стоить Логойск, древний город, теперь тоже местечко. Почти на середине между этими поселками на переволоке и доселе существует село Словогощ, явно показывающее, какой народ переваливал здесь с Балтийского моря в Черное. Явственно также, что еще не добираясь до Двиносы, Славяне двигались к этому Словогощу и сухим путем, почему на дороге между Вплией и Тайною находим два селения Стайки {Рукою автора прибавлено: (Становища, станции). Ред.}).

   На этой же речной высоте, откуда во все стороны протекают небольшия речки и где находятся города Радошковичи и Минск, принимает между прочиш начало небольшая река Березина, другая, не Днепровская, а приток Немона, впадающая в него с права, от севера. На этой Березине стоить теперь местечко Словенск - древний город, окруженный именами мест, которые знакомы нам из Новгородского землеслова: Неров, Неровы, Холхло, Доры, Шевец, Воложин, Волма, Витковщизна. Притоки Березины: рр. Воложина, Ислочь, Волма, Войка {Рукою автора приписано: Словени от Орпш прямо на Юг. 25 - 30 вер. от них прямо на Восток у села Горок Словини. Ред.}).

   Против впадения Березины в Немон, на левой его стороне, заметим уездный город Новогрудок, некогда столица Литовских князей; а в 40 вер. к ю.-з. от Новогрудка место Ишкольд (Искольд, опять имя равное Аскольду). Это не далее 80 вер. к югу от Словенска. На север от него в 30 верстах находим сел. Словиненту (по карте Шуберта, Вен-Славененты). Еще выше к северу на 30 вер. находим сел. Славчину, выше которой в 5 вер. протягивается от юга к северу долгое озеро Свирь, переволочка в реку Одр.

   От города Словянска, на Немонской Березине, почти в прямом направлении к востоку в 90 вер. существует, как мы упомянули, Словогощ; отсюда 35 вер. город Борисов на Днепровской Березине, быть может, родоначальник имени Борисфена - Днепра. От Борисова 75 вер. прямо на восток Словени на верху р. Бобра, Березинского притока; дальше к востоку еще 50 вер. Славяня, слева от Днепра у Шклова; еще дальше 50 вер. в том же направлении - Славное, в верховьях Прони. За тем следуют города Мстиславль, Рославль {Рукою автора прибавлено: Старые Словени на р. Жарне, впадающей в Соложу, близко их Новые Словени близ впадения Соложти в Десну, а от верха Соложи до верха Угры 2 или 3 версты. Ред.}). Если этими именами могут обозначиться, так сказать, шаги Словен в их хождении и расселении по нашему северу, то они же указывают и направление главной дороги от устья Немона, и те местности, где расселение как бы останавливалось, сосредоточивалось, утверждалось в избранной столице на пребываыие более или менее продолжительное. По всем видимостям, такою местыостью, после Словонии на нижнем Немоне, был Словянск на Немонской Березине, или вообще речная высота около вершин Немона, Вилии и Днепровской Березины, где стоит, как мы упоминали, древний город Минск, вблизи которого в 7 вер. к востоку есть тоже сел. Словцы. Очень вероятно, что Птолемеи, указывая своих Ставан, имел в виду этот самый Принемонский угол Славянских жилищ, потому что он упоминает о Ставанах сейчас после Галиндов и Судинов, которые несомненно оставили свои имена в древне-Прусских областях - Галиндии и Судавии, соприкасавшихся с средним течением Немона, между Ковно и Гродно ⁴³.

   Дальше к востоку жили Скифы-Алауны, знатный народ всей Сарматии ⁴⁴. В то время вероятно так прозывались наши восточные Славянские племена. О других народностях в этой местности историческая этнография не оставила никакой памяти. Но указание Птолемея, что Ставане жили до Алаунов, дает полное основание распространять их жилище от верхнего Немона и до самого Новгорода, где народное имя Славян не стерлось временем и где сохранялось самое могущественное и сравнительно уже позднее сосредоточение Славянского населения.

   По всему вероятию, занятие Славянами Ильменской стороны произошло из того же Немонского угла, то есть внутренними речными дорогами, но не обходом по морю. От верха Днепровской Березины течет в Двину р. Ула. В 25 верстах на запад от её впадения находим, ниже Полоцка 30 вер., сел. Словену при озере. От Улы вверх Двины дорога идет до Сурожа, где в Двину впадает р. Усвячь, текущая из озер Усвята и Усменья, а от этих озер в 5 верстах протекает Ловать к гор. Великим Лукам, мимо погоста Словуя, при озере, на левом берегу, и потом Купуя, на правом. На этом самом пути в новое время предполагали провести канал. Река Ловать или Волоть, Ловолоть уже прямо напоминаете Волотов, да и все курганы в этой стороне именуются волотоуками {Далее рукою автора прибавлено: И в XVI в. так в писцов, кн. Полоцка. Ред.}).

   Проплывши по Ловати и по Ильменю до Волхова, Словены и здесь отыскали самое выгоднейшее место для поселения в Новгородском Славне, которое лежит между истоком Волхова и впадением в Ильмень р. Меты, открывавшей путь через Вышний Волочок в Тверцу и Волгу, и дальше через Нижний или Ламский Волок в р. Москву, в Рязанскую Оку и на верхний Дон.

   Но Словены не миновали и Чудского озера. Древний Изборск стоял на Словенских Ключах и самое имя города, которое мы слышали еще на Немоне (Визборинен, Визбор под Россиенами) сходно с болгарским Извор {Рукою автора приписано: Извара в бане сосуд. Ред.}), что значить родник, источник ⁴⁵.

   Затем, Псковская летопись, выражаясь о Триворе, что он "седе в Словенске", указываете, что и самый Изборск именовался некогда Словенском. Теперь о Словенских Ключах не помнят, но указываюсь вблизи города поле Словенец. Отсюда ясно, что призывавшая князей Чудь была сильна и знатна только потому, что над нею сидели Словены. Тоже самое должно сказать и о Белозерской Веси.

   От Новгорода к Белу-озеру не было прямой дороги. В обход по озерам Ладожскому и Онежскому и реками Свирью, Вытегрою и Ковжею был путь далекий и при том в начале вовсе неизвестный. Поэтому первые Словени могли попадать на Бело-озеро только посредством лесных рек и многих переволоков. Древнейшая, или одна из первых дорог, по-видимому, шла Метою, до волока Держковского, пониже Боровичь; отсюда частью переволоками, частью реками в реку Шексну. По прямизне это была самая ближайшая дорога. Но за то название волока Держков уже показывает, сколько было здесь затруднений, остановок, задержки. По сторонам этого пути, на верху рр. Колпи и Суды находим озеро Славное, а в Боровичском уезде - Славню на р. Иловенке и две - три Славы.

   Другая более удобная дорога проходила вниз по Волхову Ладожским озером, поворотя в р. Сясь, потом южнее теперешнего Тихвинского канала р. Воложею и волоком Хотславлем к Смердомле и в Чагодащу. В окрестностях волока у Воложи находим сел. Славково, а у реки Смердомли - Славню.

   В Бело-озеро надо было плыть вверх по Шексне. По всему вероятью самое это озеро, как узел Словенской торговли в пределах Веси, стало известным и знаменитым не само по себе, а больше всего потому, что оно находилось в центре сообщений ильменской и приволжской стороны с Заволочскою Чудью, Пермью, Печерою, Югрою и с Ледовитым морем.

   Здесь, между Белым и Кубенским озерами, существовал небольшой волок, легко соединявший упомянутые водные пути. Этот волок и запечатлен именем первых его открывателей - Словен.

   Направляясь вверх Шексны и не доходя Бела-озера, Словени поворачивали вверх по реке Словенке, вытекавшей из озера Словинского (теперь Никольское). С озера к сев. шел пятиверстный волок в реку Порозовицу, которая течет в озеро Кубенское, а из Кубенского течет Сухона, составляющая от соединения с р. Югом Северную Двину. Этот самый волок и прозывался Словинским Волочком. Какой народ в древнее время ходил в Белозерских краях, указывают имена тамошних волостей: Даргун, Комонев, Лупсарь ⁴⁶. Это самые дорогия и очень древния свидетельства о колонизаторских путях Балтийского Славянства.

   Не забудем, что и сообщение с Финским Заливом на нижней Неве также обозначено Славянским именем, рекою Словенскою, Словенкою текущею в Неву рядом с Ижорою. Последняя по всему вероятью родня по имени князю Игорю ⁴⁷.

   В южном краю от Немонского пути, в долине Припети точно также встречаем имя Славян в сел. Словиске, между озером Споровским, чрез которое проходить поток Яселды, и рекою Мухавцем, впадающим у Бреста, древнего Берестия, в западный Буг. Этот Словиск стоить следовательно на перевале, соединяющем водные пути Балтийского и Черного морей, где, как при всех других Словенских местах, проходить теперь канал (Королевский).

   Это на верху Припети. Внизу её один из значительных левых притоков носит имя Словечны, в него впадает речка Словешинка. Отсюда выше к северу, при впадении Березины в Днепр есть озеро Словенское.

   Предание о пришедшем из за моря Туре или Турые, сидевшем на Припети в Турове, отчего и Туровцы прозвались, как говорить летопись, по всему вероятью предание очень древнее.

   Летопись поминает о нем мимоходом, говоря о Полоцком Рогволоде, и объясняет, что и тот и другой пришли в нашу страну сами собою, независимо от Новгородского призвания; но в какое время, об этом она умалчивает. Имя Туро упоминается Иорнандом, при описании событий III века.

   Можно полагать, что имя Словен в долине Припети обозначает переселения из за моря дружин этого Тура.

   Но примечательнее всего то обстоятельство, что Словенское имя является повсюду, где только, открывается связь водных сообщений. Сейчас мы упомянули о Словиске, возле которого теперь существуете Королевский канал. У Березинского канала существуешь древний Словогощ; у Тихвинского канала - Волок Хотьславль, Славково, Славня; Белозерский Словинский Волочек, Словинское озеро и р. Словянка составляют канал Герцога Виртембергскаго; - предполагавшееся соединение Двины, с Ловатью идет мимо Словуя.

   Все это показывает, в какой степени древние Славяне были знакомы со всеми подробностями топографии на всех важнейших перевалах в водных сообщениях. Там, где эти древние знатоки нашей страны не указали своим именем возможности легкого водного сообщения, там и новые попытки Ведомства Путей Сообщения вполне не удались, как напр, случилось с каналом из Волги в Москву реку через р. Сестру и Истру.

   Все эти поселки с именем Славянским мы относим к давним промысловым и торговым походам по нашей стране Прибалтийских Славян, отважнейших моряков своего времени. Их история не записана или записана иноземцами уже в позднее время, когда она совсем оканчивалась. Немудрено, что об их связях с нашею страною нет прямых документальных свидетельств. Но совокупность преданий о Волотах, о приходе заморцев, преданий, которые рассказываются теперь на Немоне, рассказывались в Х-м в. на Камской Волге, откуда записаны Арабами (ч. 1. стр. 530), преданий, о которых рассказывает и наш летописец говоря о приходе от Ляхов Радимичей и Вятичей и из за моря самых Варегов, а вместе с преданиями разнесенное по всем местам, где только находились важнейшие узлы сообщений, Славянское имя, сопровождаемое именем тех же Волотов, - все это разве не составляет свидетельства более ценного, чем какое либо показание старого писателя, в роде Тацита или Плиния, иногда вовсе не имевшего надлежащих сведений о том, о чем приходилось ему писать. Здесь говорить не случайно помянутое имя, не мертвая буква, а живой смысл древнейших отношений страны.

   Нам скажут, что Славянское имя в этом случае ничего не значить, что Славяне, конечно, повсюду прозывали сами себя Славянами. Но мы уже говорили, что по несомненным свидетельства истории это имя возникло и стало распространяться только на западной окраине Славянского мира.

   Если, как толковал Суровецкий ⁴⁸, имя Славянской восточной ветви Анты тоже значить, что Венеты, Венды, и если наши Вятичи есть только Русское произношение носового Венты, Венды, то этим именем Анты лучше всего и подтверждается, какое племя в нашей стране в VI веке было руководителем всех набегов на Византийских Греков. Эти Вятичи-Анты, эти Унны-Ваны, эти Роксоланы, Росоланы, Росомоны, а в конце кондов этот Русс, Рос, по преданию тоже пришедший из за моря, - все это имена Балтийских Вендов, и все эти показания и намеки истории могут утверждать только одно, что в стране, в течении веков и целого тысячелетия, руководили действиями живших в ней народов и давали им свое имя пришельцы из за моря, от заморских Славян.

   Нам кажется, что особым именем Словенин в Русской стране прозывался, хотя и Славянский по родству, но все-таки иной народ, отличный от туземных племен. Иноземное имя, народное, племенное или родовое, как и местное, географическое, появляется вообще в таких местах, где пришелец по известным причинам должен отличать себя от остального населения, или где это самое население неизбежно обозначает свойственным именем пришедшего нового поселенца. Очень трудно объяснить, по какой бы причине Славяне посреди своей Славянской земли стали бы прозывать свои поселки Славянскими. Только смешение с инородцами или встреча с ними бок о бок заставляете человека определять своим именем свой род и племя пли свою страну, откуда он пришел. Откуда кто при ходит, оттуда и приносит себе имя и свой топографический язык. Имена мест обоих материков Америки лучше всего расскажут откуда, из каких именно земель, городов, городков и даже сел приходили туда новые поселенцы.

   В нашей равнине имя Словен больше всего разносится по северо-западному краю именно по тому пути от устьев Немона до верхней Волги и до Бела-озера, с поворотами направо и налево, который мы проследили выше. Здесь жили Дреговичи и Кривичи, а ко Пскову, Новгороду и Белуозеру - Чудь, Водь, Весь. У этих финских племен, как и у первобытных Немонцев, понятно появление на местах Славянского имени, если б Славяне пришли даже и от Днепра. Но как объяснить его появление у Древлян на Прилети, у Дреговичей, у Кривичей на Двине, верхнем Днепре и верхней Волге, у таких же Славян по происхождению? Мы это объясняем теми же причинами, какие заставляли Немонцев и Финнов называть приходивших к ним людей не Полянами, Древлянами или Северянами, не Дреговичами и Кривичами, а именно: Словенами (или Ванами у Чуди), потому что эти Славяне приходили к ним из собственной Словенской земли, которая так прозывалась по преимуществу только у Славян Балтийских.

   Говорят еще, что топографический язык одинаков у всех Славян и повсюду в Славянских землях можно отыскать сходные имена, которые поэтому ничего, никаких переселений доказывать не могут.

   Действительно, этот язык одинаков, насколько одинакова славянская речь и славянский разум слова; но если и эта речь распадается на множество наречий, весьма различных, отделяемых даже в особые языки, то естественно, что и топографически язык каждого славянского племени должен кроме общих основ иметь свои частности, свой местный облик, так сказать, свои областные слова. Свойства местности, иное небо, иная земля, а потому и иной род жизни, иная история, всегда кладут достаточное различие в употреблении тех или других имен земли и воды, как и имен личных; всегда там или здесь мы всгречаем особенные излюбленные имена, которые употребляются чаще других и тем обнаруживают отличие одного племени от других родных же племен. В Польше и на Руси напр. княжеские имена так различны, что одно такое имя (Болеслав, Казимир, Владимир, Ярослав) тот-час дает понятие, к какой народности оно должно принадлежать.

   Так и в именах мест: Белозерская волость Даргун, конечно ближе напоминает Вагорскую область или тоже волость Даргун и вообще Оботритские имена мест и лиц, сохраняются в себе слово Дарг, чем такие же имена других Славянских племен, произносящих это слово как Драг, или по нашему Дорого - буж. И в этом слове буж (бог) тоже слышится звук Балтийского Славянства. Подобным образом и Новгородский древний погост Прибуже на реке Плюсе, к В. от города Гдова, скорее всего получит объяснение в западном же Славянстве.

   Новграды встречаются во всех славянских землях, но почему в нашей равнине они встречаются в особом количестве и почему один из самых старейших наших городов носить имя Новь-город, а не Стар-город, как у Вендов, где напротив особое количество встречается именно Старградов? ⁴⁹ Это показывает только, что наша славянская, именно северная, Ильменская старина, есть нечто новое в отношении старины Вендов, у которых история уже оканчивалась, когда наша только начиналась.

   Это нечто новое, ознаменованное постройкою нового города, заключаюсь в новой почве для старых деяний той предприимчивости, наименее военной, разбойничьей, норманской, и наиболее промысловой и торговой - Вендо-Славянской, которая искони выходила к нам от Балтийского Славянства и которая, как родовой облик, просвечивает во всех лицах и событиях начальной нашей истории.

   С именем первого же князя Олега она является уже историческою силою и можно сказать мгновенно создает из разрозненных земель и племен народное единство. Притом она является в полном смысле народною силою и основывает свое могущество не на одном мече завоевателя, но главным образом на торговом договоре с Греками. А это лучше всего и обнаруживает, что прямым источником её происхождения были торговые потребности страны, но не завоевательные потребности пришедшей военной дружины. Словом сказать, в самом начале нашей истории, в самом первом её деянии, каково изгнание и призвание Варегов, мы встречаемся с предприятиями народа, ищущего хорошего и выгодного для себя устройства не одних домашних дел, но и сношений с соседями. Призванная дружина является только орудием для достижения этих основных целей народного существования. Таким образом, уже в самом начале истории чувствуется присутствие какого-то невидимого, но сильного деятеля, направляющего ход дел по своему разуму. Этим деятелем и была промысловая община или город, как новое начало жизни, уже достаточно развитое и могущественное, распространенное по всей земле. В этом то деятеле и скрывается наша истинная история, которая неизменно продолжалась и в последующие века также невидимо, закрытая неугомонным, но для страны бедственным шумом княжеских мелких дел, старательно изображаемых летописью и принимаемых нами за голос самой всенародной жизни.

   Великим и могущественным типом промыслового города в течении всей нашей древней истории является Новгород. Он же был и зародышем нашей исторической жизни. Мы думаем, что вместе с тем, он был полным выразителем тех жизненных бытовых начал, которые с течением веков постепенно наростали и развивались от влияния проходивших через нашу равнину торговых связей. Он был славным детищем незнаемой, но очень старой истории, прожитой Русскою страною без всякого, так называемого, исторического шума.

   На исторической почве всегда выростает лишь то, что скрывается в недрах Земли-народа. На нашей исторической почве к самому началу наших исторических деяний выросло гнездо свободного промысла. Ясно, что оно могло вырости только из тех же промысловых семян, какими с давних веков была насеяна окружная Земля. Другии семена возраждали другие формы быта. Черноморские украйны ничего не могли произраждать, кроме казачества, кроме Запорожской сечи или Донских городков, составлявших тоже своего рода осеки, сечи. Вообще мы думаем, что Новгород есть не только потомок Вендо-Славянских Балтийских городов, но и могучий образ той Славянской промышленной старины, которая в свое время была высотою Славянского развития и Славянского могущества на Балтийском же море.

   Русская Словенская область, пределы которой хотя и не в полной точности обозначены летописыо, по случаю призвания и прихода Варегов, и запечатлены Словенскими именами земли и воды, должна вообще обозначать господствующее положение в ней древнейших пришельцев, Балтийских Славян. По всем видимостям они овладели страною не военными походами, а настойчивою мирною торгового промышленностью, причем, конечно, входил в дело и меч, но как единственное средство добиться иди свободного прохода в какой либо угол, или свободного поселения на выгодном месте, или как отмщенье за нанесенные обиды. Следов прямого военного занятия, завоевания земли и самодержавия над землею нигде не примечается. Словени живут, как союзники, как равные и между собою и с племенами Чуди, Веси, Мери, Муромы. Завоевание необходимо внесло бы начало феодальное, начало личного господства и над землею, и над людьми. Между тем такого господства, даже и в призванных Варягах нигде не видно. Напротив, очень заметно отношение к земле самое первобытное, как к обширному Божьему миру, в котором место найдется для каждого.

   С другой стороны подобные, главным образом только союзные отношения к стране, показывают, что первобытная Славянская колонизация распространялась в нашей стране мало по малу, расселяя повсюду только свои промыслы и торги, для которых важнее всего другого было не владение землею по феодальному порядку, а владение путями сообщений и именно свободою этих сообщений, как равно и бойкими рынками, необходимо возникавшими на этих путях. Весь смысл первобытного отношения к Земле приходивших в нее Словен - выражается в имени Слово-гощ, что значить: Словенская гостьба-торговля.

   Такою торговлею Балтийские Славяне могли легко владычествовать над туземцами и славянского и финского племени, как необходимые и дорогие люди, способствовавшие лучшему устройству жизни, доставляя все надобное, без чего нельзя существовать, в промен на произведения страны, которые можно было добывать в изобилии.

   С этой точки зрения особенного внимания заслуживаюсь имена мест, составные с словом гость - гощ, каких в древней Новгородской области встречается больше, чем где-либо ⁵⁰. По всему вероятию, это древнейшие памятники местных торжков, которые в дальнейшем развитии усваивали себе уже общее нарицательное имя погоста, дающее намек, что и самое хождение гостьбы могло именоваться погостьем, как другое хождение именовалось полюдьем.

   Славянское имя, разнесенное по стольким углам нашей страны, раскрывает довольно явственно, что повсеместною гостьбою с особою настойчивостью занимались не другие племена, а именно Словени. Этот род занятия принадлежал им исключительно и составлял как бы особенную черту их племенного характера. По-видимому в народном быту имя Словенин тоже значило, что теперь у нас на юге значить крамарь, а на севере варяг, офень - мелочной бродящий по деревне торговец, с тем различием, что в древности такой торговец странствовал не одиноким, а целою ватагою, артелью, как впрочем случается и теперь, и как напр, в свое время странствовали скоморохи, однажды взявшие приступом даже целый город ⁵¹.

   Вот по какой причине и другое имя пришельцев, Варяг, быть может с большим правдоподобием можно толковать, как толковал Ф. Круг, именем скорого и борзого путника, ходока, борзого пловца, дромита-бегуна, как понимали и переводили это имя и Греки {Рукою автора приписано: "Ходонакоу и проч." Здесь, по-видимому, автор хотел развить свою теорию об именах от глагола ходить, напечатанную в его "Заметке об одном темном месте в Слове о Полку Игоревом" (Арх. Изв. и Зам., т. II, стр. 297 и след.). Ред.}).

   В областном языке, в котором сохраняется много слов глубокой древности, Варяг значит мелочной купец, разнощик (Моск.)? кочующий с места на место с своим тоdаром, составляющим целую лавку; варять значит заниматься развозною торговлею (Тамб.); варяжа (Арханг.) значит заморец, заморье, заморская сторона; Варяги - варяжки (Новгор.) значит проворный, ловкий, острый, "может быть памятник того понятия, какое в старину имели об удальцах Норманских", говорит Ходаковский, совсем забывая, что существовали на свете и удальцы Балтийские Славяне. В половине XVI столетия в Новгороде, в числе разных ремесленников и промышленников, проживали также люди, которых обозначали именем варежник. Вероятно это значило тоже, что ходящий, странствующий торговец ⁵². Такова народная память о значении слова Варяг.

   В древнем языке варяти значило ходить, предупреждая кого, ускорять ходом, пред-идти, перегонять, перестигать, упреждать; в существенном смысле - ходить скоро, борзо. Могла ли отсюда образоваться форма Варяг, должны решить лингвисты ⁵³.

   Тот же смысл предварителей остается за Варягами и в древнерусском ратном деле. У первых князей Варяги всегда занимали передовое место, всегда составляли чело рати и первые вступали в бой "варяли переди", предваряли общую битву. Так продолжалось слишком сто лет. Уже это одно передовое военное положение Варегов дает много оснований к заключению, что и самое их имя действительно происходить от глагола варять - упреждать. Оно нисколько не противоречить и высказанному нами предположению, что так, от глубокой древности, могли прозываться Балтийские Славяне в качестве передового, самого крайнего, западного племени из всего Славянства. Это тем более вероятно, что имя Варяг только на Руси и было известно и из Руси перешло уже в XI столетии и к Грекам и к Скандинавам ⁵⁴. Отсюда же вероятнее всего установилось и прозвание моря Варяжским. Но вместе с обозначением передового племени, в Русских понятиях, именем Варяг, как и именем Словенин обозначался и самый род жизни, свойственный этому племени, его неутомимая повсюду ходящая промышленная торговая деятельность. Мы видели, что варяжниченье или хождение по нашей стране Балтийских промышленников относится к глубочайшей древности, начинаясь еще с торговли янтарем. В торговом деле, Варяги были гости-пришельцы, неутомимые ходоки, ходебщики, которые сновали по нашей стране из конца в конец, первые прокладывали новые пути - дороги, первые появлялись в самых удаленных и пустынных углах страны, разнося повсюду свой торговый промысел, связывая население в один общий узел кругового гощенья.

   По всем видимостям, уже с древнейшего времени это Словено-Варяжское гощение в нашей стране должно было представлять немаловажную образовательную силу и именно общественную силу, которая мало по малу связывала вс