Белый Андрей - Из переписки А. Белого: Письма В.Э. Мейерхольду и З.Н. Райх

  

  

   Опубликовано в журнале:
"НЛО" 2001, No 51

  

  
Мережковский, Минский, Гиппиус, Бальмонт, Брюсов, Сологуб, Андреев, В. Иванов, Зиновьева-Аннибал, Ремизов, Блок, Чулков, Кузмин - все они живейшим образом интересовались театром и сами писали пьесы, многие из которых были поставлены на русской сцене в период с 1905 по 1917 г. и позднее. Некоторые мечтали не просто о "новом театре", но, как Вячеслав Иванов, о театре, который бы в новой коллективной эпохе раз и навсегда соединил мостом бездну между народом и интеллигенцией, зрителем и драматургом.

   Бросается в глаза отсутствие одного лишь имени в списке тех писателей и мечтателей, которые ассоциируются у нас с "декадентством" и "символизмом", тех, кто создал русский модернизм и пытался пересоздать его театр: Андрея Белого (1880-1934). Действительно, еще в детском возрасте он был поражен "магией" театра, когда впервые, девяти лет отроду, увидел спектакль Малого театра. В гимназические же годы, под влиянием вдохновенных уроков Льва Поливанова, его увлечение театром переросло в серьезный интерес. Любопытно, что в своих воспоминаниях Белый сравнивал своего любимого педагога с человеком, который играл огромную роль в создании нового русского театра, - В.Э. Мейерхольдом (1874-1940). "Поливанов был воплощенной двуногой педагогической системой; каждый жест его был систематичен в своей конкретности; но именно пребывая в конкретном, он никогда не сформулировал своей системы в абстрактных лозунгах; может быть, - и не умел, как, например, Мейрехольд, умеющий великолепно поставить пьесу и не умеющий объяснить своей постановки"¹.

   Примерно двумя десятилетиями ранее, в 1911 г., именно Мейерхольд поставил имя Белого в ряд тех, кто пытается "прежде всего возродить ту или иную особенность одного из театров подлинно театральных эпох. <...> Андрей Белый пытается создать современную оригинальную мистерию" ². Мейерхольд имел в виду два фрагмента из незаконченной "мистерии" на тему пришествия антихриста под маской Христа. "Пришедший", над которым Белый работал в 1898-1899 гг. и которого, по его словам, он "испортил", подготовляя к напечатанию ³, появился в третьем выпуске альманаха "Северные Цветы" (1903) с подзаголовком "Отрывок из ненаписанной мистерии". Три года спустя Белый поместил отрывок из другой "задуманной мистерии", примыкающей к теме "Пришедшего", под заглавием "Пасть ночи", в первом номере журнала "Золотое руно" ⁴. Если бы Белый случайно натолкнулся на замечание о нем Мейерхольда - а он вряд ли был с ним знаком: книга Мейерхольда "О театре", в которой впервые была опубликована эта статья, появилась к концу 1912 г., когда Белый жил за границей, следуя за своим новым "учителем", Рудольфом Штейнером, в лекционных турне последнего - он был бы польщен; вместе с тем он определенно знал, что эти его мистерии занимают более чем скромное место как в общем корпусе его сочинений, так и в более широком контексте модернистского театра в России.

   Белый сам не пытался браться за драматические сочинения вплоть до 1924 г. Однако в 1900-е гг. он часто заводил разговор о представителях "нового театра" в статьях о Метерлинке, Ибсене, Гауптмане и Уайльде, о Чехове, Андрееве и Блоке. Белый практически не занимался театральной критикой, но двум его рецензиям на московские гастроли театра Комиссаржевской суждено было сыграть роковую роль в карьере Мейерхольда, с осени 1906 года ставшего главным режиссером этого театра. В первой из них, опубликованной в газете "Утро России" (1907. 16 сентября. No 1) под названием "Символический театр. К гастролям Комиссаржевской", Белый писал о противоречии между идеей символистского театра и искусством театра как таковым: "символическая драма, будь она проведена со всей строгостью в пределах сцены <...> разрушила бы театр: она стала бы бытием символов. Но всякая религия и есть утверждение за символом его бытия. Возникновение и развитие религий есть не что иное, как превращение жизни в символическую драму. Вот почему возникновение драмы из религиозной мистерии глубоко знаменательно. И символическая драма неизбежно ведет к возобновлению мистерий как-то по-новому. Как это возможно в современном укладе жизни"? ⁵ Белый признает, что в театре Комиссаржевской "мы имеем дело с попыткой приблизить драму к мистерии, т.е. тут - начало коренной революции в театре", но оно кончится, уверяет он, не созданием театра-храма, а разрушением театра как такового.

   Положения своей первой рецензии Белый развил во второй, "Символический театр. По поводу гастролей Комиссаржевской" ("Утро России". 1907. 28 сентября. No 11), еще раз утверждая, что символический театр "contradictio in adjecto" и что он выйдет из сферы искусства только в будущем. Впоследствии он вспоминал: "я выступал с критикой модернистских попыток разрешить проблему театра (против Вячеслава Иванова). <...> мой тезис: либо - к Шекспиру, либо же - откровенно займемся театром марионеток; но превращать в марионеток артистов, злоупотребляя стилизацией, нельзя (те годы полемизировал я и с тенденцией тогдашнего Мейерхольда)" ⁶. Действительно, во второй рецензии Белый писал: "Символическая драма возможна и в театре марионеток, и в жизни людей. Театр Комиссаржевской еще театр. Но он уже театр символический. Его задача - стать театром марионеток. Сделаны ли шаги к марионеточному театру г. Мейерхольдом? Да, эти шаги сделаны. Да, тут незабываемая заслуга театра" ⁷. Эта статья-рецензия сыграла едва ли не главную роль в обострении и без того напряженных отношений между режиссером и актрисой, которая буквально цитировала Белого в письме к Мейерхольду от 9 ноября 1907 г., где она заявляла о разрыве с ним: "Путь, ведущий к театру кукол, это путь, к которому Вы шли все время <...> Я смотрю будущему прямо в глаза и говорю, что по этому пути мы вместе идти не можем, - путь этот Ваш, но не мой. <...> уйти Вам необходимо" ⁸.

   Мейерхольд, который познакомился с Белым в конце 1905 г. и в январе 1906 г. пригласил его "в студию исканий для беседы о новом театре" ("Мой реферат-беседа с Мейерхольдом и его студийцами в студии (Поварская)") ⁹, не обиделся на статью Белого. Наоборот. В своей статье "Балаган" (1912) он признавался: "Прав Андрей Белый. Разбирая символический театр современности, он приходит к такому выводу: "Пусть театр остается театром, а мистерия мистерией". Отлично понимая опасность в смешении двух противоположных видов представлений, учитывая всю невозможность при нашей религиозной косности зарождения подлинной мистерии, Андрей Белый хочет, чтобы "восстановился в скромном своем достоинстве традиционный театр"" ¹⁰.

   В предвоенные годы Белый и Мейерхольд, по-видимому, очень редко встречались. Мейерхольд работает главным образом в Петербурге, а Белый, который никогда не был в близких отношениях с театральным миром и не считал себя "человеком театра", живет в Москве, а с 1912 по 1916 г. преимущественно за границей. В послереволюционные годы их общение учащается в связи с сотрудничеством обоих в разных проектах ТЕО Наркомпроса - Мейерхольд служил заместителем заведующего петроградским отделением; в ноябре 1918 г. Белый стал председателем научно-теоретической секции московского отделения и принимал участие в проекте создания театрального университета, предложенном Мейерхольдом в Москве.

   Однако сблизился Белый с режиссером и его новой женой З.Н. Райх, которую знал с апреля 1918 г. ¹¹, когда он был в близких отношениях с Есениным, только после своего возвращения в Россию из Германии в октябре 1923г. В январе 1924г. Белый пишет: "Усаживаюсь за переработку "Петербурга" в драму: переговоры с Чеховым, Мейерхольдом, Завадским, Таировым" ¹². Белый отдал предпочтение М.А. Чехову, который обещал играть роль Аполлона Аполлоновича. Мейерхольд, однако, не держал никакой обиды против Белого, и в августе 1926 г. последний получил от него предложение переделать для сцены роман "Москва". В ноябре-декабре он часто бывает у Мейерхольда и в его театре, где посещает репетиции знаменитой мейерхольдовской постановки "Ревизора" (первое его письмо Мейерхольду содержит восторженный отклик на постановку).

   Они особенно сдружились в конце мая 1927 г., когда Белый и его постоянная спутница К.Н. Васильева, давнишний друг З.Н. Райх, провели пять дней вместе с Мейерхольдами в Тифлисе, где гастролировал ГосТИМ. Вдохновленный разговорами с Мейерхольдом о постановке "Москвы", Белый заново переработал текст пьесы. Временно были забыты и опасения о сотрудничестве с Мейерхольдом, о чем Белый написал Р.В. Иванову в начале января 1927 г.: "Боюсь, что Мейерхольд для меня - лишь "тщетное тщение" сок гранат выжимать с ним <...> И потом, - судьба всегда сталкивала меня с Мейерхольдом в неприятные моменты жизни этого "тщетного тщенья" что-нибудь сделать; "тщенье" проваливалось; а все прочее, в душе творчески зревшее, разлагалось" ¹³. Опасения Белого сбылись: Мейерхольд, которого Белый назвал "энигмом" ("я не вкладываю в слово "энигм" никакой колкости по его адресу") ¹⁴, так никогда и не поставил пьесы, к глубокому огорчению ее автора. Белый не винил Мейерхольда: "Мейерхольду - тоже: весьма не весело; я его не видал, а через П.Н. Зайцева мы аукаемся (стыдится, что с "Москвой" - никак: я его успокаиваю, что не надо стыдиться; я ведь знал, что так будет и что не дадут ему "Москву" ставить)" ¹⁵. Тем не менее личные контакты возобновились только после получения Белым теплого приветствия от Мейерхольдов, поздравивших его с пятидесятилетием в октябре 1930 г.

   На близкий характер их отношений указывает тот факт, что в самое трудное для Белого время - арест К.Н. Васильевой и других близких ему людей по антропософии в мае 1931 г. - Белый, в надежде найти помощь и поддержку, обратился с письмами к Мейерхольду и Райх, рассчитывая, безусловно, на связи Мейерхольда в "высших" сферах. Белый не ошибся, и в результате усердного ходатайства Мейерхольда добился нужной ему аудиенции в ОГПУ и положительного разрешения дела.

   7 октября 1927 г. Мейерхольд писал Белому: "Мне очень хочется именно Вам рассказать, как мне трудно сейчас работать" ¹⁶. К 1930-м годам эти трудности еще более усугубились и для режиссера, и для писателя. Однако при встречах, которые становились все реже по мере того, как здоровье Белого ухудшалось, они могли находить утешение и поддержку в том понимании, с которым каждый из них оценивал гений другого, и в уверенности, что рано или поздно их видение сможет найти признание. И трагедия их была в том, что признание это они нашли лишь спустя многие годы после своей преждевременной смерти: одного в собственной постели (но ускоренной преследованиями и себя и друзей), а второго в подвалах Лубянки.

   Письма NoNo 1-11, 13-15 печатаются по автографам, хранящимся в РГАЛИ: Ф. 998 (Мейерхольд). Оп. 1. Ед. хр. 1160; No 12 - Там же. Ед. хр. 3674. Тексты писем печатаются в соответствии с правилами современной орфографии и пунктуации, но с сохранением индивидуальных особенностей авторского написания. Описки исправляются без оговорок.

  

   ¹ Белый Андрей. На рубеже двух столетий. М., 1989. С. 289.

   ² Мейерхольд В.Э. Русские драматурги (Опыт классификации, с приложением схемы развития русской драмы) // Мейерхольд В.Э. Статьи, письма, речи, беседы. Часть первая (1891-1917). М., 1968. С. 188.

   ³ На рубеже двух столетий. С. 380.

   ⁴ См. также: Belyj Andrej. Antichrist / Edizione e commento di Daniela Rizzi. Dipartimento di Storia della Civita Europea. Testi e ricerche. No 3. Universita di Trento. 1990.

   ⁵ Рецензии были перепечатаны под названием "Символический театр" в кн. "Арабески". М., 1911. С. 300-301.

   ⁶ Белый Андрей. Между двух революций. М., 1990. С. 239.

   ⁷ Арабески. С. 310.

   ⁸ Комиссаржевская В.Ф. Письма актрисы, воспоминания о ней, материалы. Л.; М., 1964. С. 168. Ср. воспоминания Белого: " <...> биограф Мейерхольда, Волков, отмечает мою статью как один из моментов в звеньях причин, заставивших ее <Комиссаржевскую> кончить со стилем тогдашних ее постановок" (Между двух революций. С. 344-345). Имеется в виду кн.: Волков Н. Мейерхольд. Т. 1. М.; Л., 1929. С. 328-329.

   ⁹ Белый Андрей. Ракурс к дневнику // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Запись за январь 1906 г. Речь идет о Театре-студии Московского Художественного театра, созданном по инициативе К.С. Станиславского для экспериментальной работы. "Беседа, долгая у Чулкова с Мейерхольдом опять на тему о новом театре" (Там же. Запись за февраль 1906 г.). См. также: Между двух революций. С. 61-63.

   ¹⁰ Мейерхольд В.Э. Статьи, письма, речи, беседы. Часть первая. С. 209. Мейерхольд цитирует другую статью Белого: Театр и символическая драма // Театр. Книга о Новом театре. СПб., 1908. С. 288, 289.

   ¹¹ Одно письмо З.Н. Райх к Белому (от 22 ноября 1918 г.) опубликовано: Russian Literature Tryquarterly. Fall 1975. No 13. P. 569.

   ¹² Ракурс к дневнику. Январь 1924 г.

   ¹³ Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / Публикация, вступительная статья и комментарии А.В. Лаврова и Джона Малмстада. СПб.: Atheneum-Феникс, 1998. С. 445.

   ¹⁴ Там же. С. 467. Письмо от 22 февраля 1927 г.

   ¹⁵ Там же. С. 624. Письмо от 4 марта 1929 г.

   ¹⁶ Мейерхольд В.Э. Переписка 1896-1939. М., 1976. С. 270.

  

   не видал Вас с генеральной репетиции "Ревизора"; и молчал ²; между тем эти недели все время сознание работало над тем огромным материалом, который Вы предлагаете "Ревизором". И уже теперь, на расстоянии, вижу контуры целого, очищенные от собственных "восторгов" первых минут и от "утомлений" богатствами постановки (во всех смыслах), и от чисто физической усталости от затянувшегося спектакля, и от большого количества "идиотов"-посетителей.

   Ох уж эта квази-изощренная, все понимающая и все оценивающая "критическая" публика премьер и генеральных представлений: она, кажется, более всего мешала мне видеть. Все время говорок "Что сделал Мейерхольд с Гоголем" ³, или "Мистика" ⁴ мешал мне сознательно погрузиться в целое: ты присутствуешь при итоге огромной работы, требующей от тебя ряда переориентировок, ты хочешь погрузиться в себя, чтобы правдиво воспринимать нечто, увиденное пристальным глазом большого художника и поданное тебе, а тут под руку подсказы, пошлятина всякая от "контр-революционного брюзжанья" до "услужливых дураков" революции, способных убить большое художество из потребности шибануть камнем в увиденную или воображенную мистическую муху. Словом, "медведь" басни Крылова "Пустынник и Медведь", присутствовавший на спектакле, меня нервил, мне мешал.

   И только в последующих днях впечатление от "Ревизора" вынашивалось, росло неизменно, освобождаясь от "говорков", от чисто физиологического утомления (ведь ген<еральная> репетиция окончилась в 1 1/2) ⁵. Теперь могу сказать решительно, просто и ясно: "Большое Вам спасибо за "Ревизора"!" Действительно: это - событие; действительно "Ревизор" увиден в первый раз ⁶; и стоило бы потревожить могилу покойника Гоголя, чтобы покойник встал из могилы и своим присутствием на спектакле поддержал Вас ⁷, потому что он - поддержал бы Вас против той меледы, которая целую неделю выполаскивалась из ртов на газетные столбцы. Будто бы Вы убили смех Гоголя ⁸ - здоровый, веселый смех и напустили в пьесу символической чертовщины ⁹.

   Где это у Гоголя тот "здоровый, веселый смех"? Разве что в первых рассказах из "Вечеров", где этот "веселый смех" фигурирует откровенно, наряду с откровенно фигурирующею чертовщиною; уже к концу первого периода "чертовщина", так сказать, втягивается в натурализм, поглощаясь им, но ценой превращения "натурального" смеха в такой "рев ужаса" перед увиденной дичью тогдашней России, от которого не поздоровится; сам Гоголь в одном месте, говоря о смехе, выражается: "Загрохотал так, как если бы два поставленных друг против друга быка заревели разом" ¹⁰: и этот рев, грохот хохота, в иных местах громок, как судная труба; так что не знаю, что ужаснее: "Вий" и отплясывающий тут же гопака козак, или какой-нибудь Аммос Федорович, безо всякого Вия и прочих чертей ¹¹.

   Так что все попытки Ваши к остранению "Ревизора" в направлении к реву хохота-грохота лишь выявление самого Гоголя. И это дано у Вас постановкою великолепно; "плакат" с объявлением о приезде чиновника, дьявольская скачка по залу вплоть до горячечной рубашки и прочих мелочей ¹²- все повышает конец "Ревизора" до грома "апокалиптической трубы". Этого и хотел Гоголь; Вы лишь вынимаете Гоголя из "ваты", в которую он должен был обвернуть громоподобное действие, чтобы в николаевской России вообще было возможно гоголевское слово; Гоголь прибеднивался простачком, чтобы горький, отравленный, режущий смех обернулся бы в видимость только "смеха". Вся эта линия - линия пресуществления смеха и только смеха в пророческое слово Гоголя, встряхивающее, убивающее, - все эта линия безукоризненна в Вашем "Ревизоре". И теперь, когда многие Вас бранят (потому что уязвлены: какая-то стрела Гоголя в них попала), мне хочется гаркнуть во все горло: "Неправда: мейерхольдовская постановка, - событие: 1) в истории русского театра, 2) в понимании самого Гоголя". Всю жизнь я живу Гоголем, люблю его, думал над ним; а Вы мне открываете новые горизонты: впервые вижу "Ревизора"; и, вероятно, - впервые его прочту.

   С рядом мелочей я спорю, порою не соглашаюсь; но во всяком случае самое это несогласие меня в высшей степени динамизирует, будит, растормашивает. А ведь динамизировать - задача искусства. С еще большим я с <так!> удивлением соглашаюсь, говоря себе: "Ведь вот, - не видел так: а это - так". И, наконец, с большинством деталей постановки опять-таки соглашаюсь: "Это - наилучшее оформление мне известного Гоголя".

   Не соглашаюсь, например, с тем, что Городничий в первой сцене трактован слишком "барином", что некоторые жесты Городничихи (не оспариваю великолепной игры З<инаиды> Н<иколаевны>) слишком для нее от "гранд-дамы"¹³; удивляюсь инциденту "Единорог", восхищаюсь, и говорю себе: "Ведь изумительно, гоголевскими глазами увидено!" И если инцидент с одним чиновником остранен от гротеска ("Нос"), то отчего бы не остранить эпизод с Городничихой; слышал, что теперь этот эпизод идет не так ¹⁴; и - жалел: мне жаль, что виденное не увижу вторично так именно.

   Вообще не хочется перечислять в письме всего того, что, по-моему, - так, так и так: что, например, Абдулин увиден казанским татарином (ну, конечно, в депутации он был татарин: как же можно было обойтись без татарина!) ¹⁵, что голубой и немой вздыхатель (великолепно его играют!) в доме Городничего должен был быть; и - оказался; если Гоголь о нем - молчок, так не все же, что видел Гоголь, зарисовал он; и Гоголь сам, будь он на спектакле, ревел бы от восторга, что пропущенный им немой присутствующий (непременная принадлежность квартир, подобных изображенной, - в провинции), что пропущенный голубой вздыхатель оказался на своем месте: это - подарок Гоголю ¹⁶; множество таких деталей - вызывает мой восторг: их не перечислишь.

   3 недели хожу под впечатлением "Ревизора"; и оно - все растет; мечтаю еще и еще раз увидеть спектакль. Не говорю о костюмах, nature-morte, красках, группах, выкатных сценках, и прочих очаровательностях, из которых складывается эстетическое целое. Как смех, доведенный до звука "трубы", революционизирует сознания и в этом смысле является подарком для всякого "революционера не на словах", а, так сказать, горячего сердцем, как непроизвольный глубокий символизм, увиденный в Гоголе сквозь Вашу постановку, радует меня, как символиста, так удивительная красота, вкус, выявленный в красках, группах, паузах и жестах без слов, является подарком для любого худож<ественного> музея, как культура красоты.

   Я хотел бы отметить еще радость для меня; это - дикция; Ваши актеры дают эффект дикции и интонации; некоторые интонации невыразимы: голос Земляники, "холубого" вместо "голубого" Городничего ¹⁷, "смехи" (любезничающей прислуги в сцене гостиницы, Городничего и т.д.). Такой интонации я давно не слышал. И за нее Вам, как автору спектакля, великое спасибо.

   Я сижу в деревне; и потому мало знаю, что говорят о "Ревизоре" ¹⁸. Судя по тому, что разинули рты в одном обществе, где я высказался о "Ревизоре", я думаю, что болтают вздор. Но недавно я слышал отзыв о "Ревизоре" одного петерб<ургского> профессора (гидролога), человека со вкусом ¹⁹, которому угодить не легко: он говорил о "Ревизоре" приблизительно то же, что и я.

   И поэтому позвольте Вас через голову всего того, что болтают и пишут, искренне поздравить и сердечно благодарить за спектакль.

   Искренне уважающий и преданный

   P.S. Пользуясь этим письмом, присоединяю к нему и следующее. Теперь у меня готова вполне "Москва" (драма) ²⁰. На днях получу ремингтон, который и готов предоставить в Ваше распоряжение; во всяком случае, предлагаю Вам ее, так сказать, официально. Может быть, Вы захотите, чтобы я ее Вам прочел? Я - готов. Кажется мне, что она удачнее "Петербурга" ²¹. ("Первый блин - комом": ком текста подал косвенный повод к многим недоразумениям постановки; "Москва" уже не ком, а вполне автором в словесном смысле отработанный текст, разумеется, готовый ко всяким приспособлениям для сцены.)

   Итак, - хотелось бы встретиться с Вами, поговорить о "Москве" (передать ли текст, лично ли прочесть?) ²².

   Если захотите черкнуть мне, когда встретиться, я готов на все дни, начиная с после 16-го января.

   Может быть, известите меня открыткой по адресу: Москва, Плющиха, д. 53, кв. 1. Клавдии Николаевне Васильевой ²³. Мне; К.Н. будет в Москве 1-го, 2-го и 3-ьго; она могла бы мне к 4-му доставить в Кучино открытку.

  

   ¹ Письмо впервые (крайне небрежно и с не обозначенными в тексте купюрами) было опубликовано в кн.: Мейерхольд В.Э. Переписка. М., 1976. С. 256-259.

   ² Премьера "Ревизора" в Гос. театре имени Мейерхольда состоялась 9 декабря 1926 г. (постановка Мейерхольда). Белый присутствовал на репетициях 6-8 декабря (генеральная - 7-го). Спектакль, который игрался по тексту, составленному из шести редакций "Ревизора" со вставками из "Игроков", драматических отрывков, "Невского проспекта" и "Мертвых душ", вызвал бурную дискуссию. Только в декабре 1926 г., сразу после премьеры, состоялось три диспута о постановке, и в периодической прессе появилось более тридцати статей и рецензий, большей частью отрицательных. 3 января 1927 г. Белый выступил с речью на публичном диспуте о постановке в помещении ГосТИМа и в конце месяца, "готовясь к докладу о Мейерхольде", он перечитывал Гоголя (Белый Андрей. Ракурс к дневнику // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. 30 января 1927 г.; далее: РД). 1 и 3 февраля он писал доклад о постановке, который 5 февраля и читал у Е.Ф. Никитиной на собрании "Никитинские субботники", а также 8 февраля в Клубе работников просвещения (РД). Текст выступления Белого лег в основу статьи "Гоголь и Мейерхольд", открывающей сборник "литературно-исследовательской ассоциации Ц.Д.Р.П. под ред. Е.Ф. Никитиной" (М.: Никитинские субботники, 1927. С. 9-38) с таким же названием. В ней Белый, в частности, писал: " <...> после первого увиденья "Ревизора" я был еще нем; через три лишь недели начал я приходить к своему мнению о пьесе, в которой развернут постановкою для меня ряд узнаний о Гоголе, которого всю жизнь я люблю и читаю; и оттого-то на генеральной репетиции, как и на всякой генеральной, я испытывал муку пустого молотобойства словесного, от этих "я думаю" и "как известно"; я стискивал зубы, потому что я знал, что и мое "я думаю" - фикция" (С. 32).

   ³ "После премьеры "Ревизора" в театре Мейерхольда вся Москва вдруг заговорила о Гоголе. Внезапно все сделались гоголианцами - даже те, кто никогда и не читали Гоголя. Но вдруг им понадобилось выступить на защиту "настоящего" Гоголя и встать в позу оскорбленного в лучших чувствах учителя словесности. <...> Все это не настоящий Гоголь! Да и смех-то не гоголевский" (Гвоздев А. Ревизия "Ревизора" (В театре им. Мейерхольда) // Вечерняя Красная газета. 1926. 14 декабря. No 299). Вот несколько типичных голосов в хоре "защитников Гоголя": "Мы видели мастерской спектакль. <...> Ничего похожего на "настоящего" "Ревизора", насыщенного смехом" (Дубовской В. "Ревизор" В.Э. Мейерхольда // Правда. 1926. 22 декабря. No 296); "Прежде всего <...> установим, что это не "Ревизор" Гоголя, а только "по поводу" Ревизора, "по поводу" Гоголя. Фантазия на тему. <...> Впечатление таково. Взял кто-то "Ревизора" и вынул стержень, ось. <...> Точно после землетрясения. Стали собирать заново <...> и вышел некий "аттракцион" из Гоголя. <...> Но не Гоголь, не "Ревизор". Покойник тут не при чем. <...> Главное - чтобы иначе" (Бескин Э. "Ревизор" Мейерхольда // Вечерняя Москва. 1926. 11 декабря. No 287); "Да и "Ревизора" Гоголя нет. Что же есть? Есть трагедия. Не Гоголя, а Мейерхольда. <...> трагедия, показанная, обнаруженная этим жутким по своей нарочитой бессмыслице спектаклем" (Левидов Мих. Пропала веревочка! ("Ревизор" Мейерхольда) // Вечерняя Москва. 1926. 13 декабря. No 288).

   Были, однако, и другие голоса, сходные с тем, что думал о спектакле Белый. Казимир Малевич, оформитель мейерхольдовский постановки "Мистерии-буфф" Маяковского, писал режиссеру: "После просмотра поставленного тобою "Ревизора" я с тобою не свиделся и не поговорил о постановке. Все Петушковы высказались, Пятачковы тоже, одним словом, короли болотяные имели свое мнение, из которого ничего понять тоже нельзя, - главное, Петушков боится, что эта постановка исказила Гоголя, а кто такой Гоголь, неизвестно ни Пятачкову, ни Петушкову, великий ли чепухист, или великий мудрец, или простой писатель, так, до точности узнать нельзя.

   Всея Россия Станиславского смеялась и хохотала над "Ревизором" удивительно и смешно. Гоголь, очевидно, все время хохотал и был веселый человек? Говорят, вот хорошо подметил бытовую струнку, а что подметил, смех ли или ужас, так вырешить никто и не вырешил" (Из письма К.С. Малевича В.Э. Мейерхольду. 1 января 1927 г. // Русский советский театр 1926-1932. Часть первая (Советский театр. Документы и материалы). Л.: Искусство, 1982. С. 279).

   ⁴ "В какую же сторону сдвинул Мейерхольд постановку "Ревизор"? <...> она сдвинута с основы социальной на основу символизма и мистики" (Дубовской В. Указ. соч.); "Но вот мысль, которая невольно приходит в голову. Летом мы видели в "Эрмитаже" старую постановку Мейерхольда - "Маскарад" Лермонтова. <...> она протягивает и крепко жмет руку "Ревизору". Что было в "Маскараде"? Мистическое толкование "Маскарада" - до обобщающего символа" (Бескин Э. Указ. соч.); "Э.М. Бескин в своем докладе устанавливает, что характер постановки страдает определенным уклоном в мистику, эротику и эстетизм. Приблизительно так же оценивают спектакль почти все оппоненты докладчика" ("Ревизор" - Мейерхольда. Диспут в ЦД Рабиса // Вечерняя Москва. 1926. 15 декабря. No 290). Ср. мнение Белого в статье о "Ревизоре": "Тут критик почувствовал оскорбление и революцию назвал мистикой. Безответственна эта игра со словами; порою прямо преступна, есть предел расширению смысла слов; <...> Бросим пустые хлопушки <...> увидев "мистику" в углублении социальной значимости конца "Ревизора", выказать мистический страх перед символом революции" (С. 23, 24-25).

   ⁵ Длительность генеральной репетиции и самого спектакля вызвала "Театральный фельетон. Нужен Ревизор" Вадима Шершеневича: "Некогда администраторы-юмористы выпускали такие анонсы: - Сорок минуток веселых шуток. После пятичасового испытания на "Ревизоре" Мейерхольда, надо выпустить плакат: - 300 минут - всякому зрителю капут" (Вечерняя Москва. 1926. 14 декабря. No 289).

   ⁶ Ср. мнение Малевича: "А что такое представляет немая сцена, почему она немая, почему эти все люди обратились в кукол, мертвых болванов, почему же пропал смех у зрителей? <...> Не повеяло ли ужасом?! И не было ли этого ужаса в Гоголе <...> И мне показалось, что ты усмотрел в Гоголе именно эту сторону. Ты выявил новую сторону, невиданную, и, может быть, даже никто и не подозревал о существовании этой стороны" (Указ. соч. С. 280).

   ⁷ В заметке "Кратко о "Ревизоре"" А.В. Луначарский писал в заключении: "Какое было бы счастье, если бы Н.В. Гоголь таким, каким он был тогда, когда писал "Ревизора", мог сидеть в зрительном зале и видеть этот спектакль! Я полон абсолютной уверенности, что этот великий художник с недоумением и пренебрежительно отнесся бы к своим "защитникам" и дружески поблагодарил бы своего сотрудника на столетнем расстоянии - Мейерхольда" (Вечерняя Красная газета. 1926. 15 декабря. No 300).

   ⁸ По поводу смеха Алексей Гвоздев писал: "Вместо рецензий и сериозного театроведческого разбора постановки пустили в обращение звонкую, мелкую монету об "убийстве гоголевского смеха"" (Гвоздев А. Указ. соч.). Ср. следующие: "В "Ревизоре" нет ни Гоголя, ни ревизора <...> Он <Мейерхольд> убил мастерство Гоголя, убил смех" (Асилов Ст. "Ревизор" в театре Мейерхльда // Рабочая Москва. 1926. 16 декабря. No 291); "Весь груз спектакля тяжелой надуманностью лишает его того, что в "Ревизоре" главное, без чего нет "Ревизора", - смеха. Он почти не звучит. Для кого же и для чего этот упадочнический, этот импрессионистически-эстетный, этот мрачный, надрывный спектакль?" (Бескин Э. Указ. соч.). Даже Демьян Бедный откликнулся эпиграммой "Убийца":

  

   Гнилая красота над скрытой костоедой,

   О, Мейерхольд, ты стал вне брани и похвал.

   Ты увенчал себя чудовищной победой,

   И "гоголевский смех" убил ты наповал.

  

   (Вечерняя Красная газета. 1926. 10 декабря. No 295). См. также письмо Белого к Иванову-Разумнику от 22 февраля 1927 г.: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 496, 476, примеч. 86).

   ⁹ "Гоголь писал реалистическую комедию. <...> Мейерхольд, не надеясь на Гоголя, ввел в пьесу многочисленные элементы пошлого "символизма " (полу-мистическая, полу-водевильная музыка, фигуры из папье-маше <...>) <...> Неужели понравилось Мейерхольду дьявольски-шикарное смещение моментов фарса и элементов "символизма"? Кто знает, кто скажет?" (Левидов Мих. Указ. соч.).

   ¹⁰ "А погонщик скотины пустил такой густой смех, как будто бы два быка, ставши один против другого, замычали разом". - "Вий" (Гоголь Н.В. Собр. художественных произведений: В 5 т. М., 1960. Т. 2. С. 242). Ср. в статье Белого "Гоголь и Мейерхольд": "Гоголь говорит о смехе: как будто "два быка, поставленные друг против друга, замычали разом". Не оттого ли, что под смехом - припадок тоски?" (С. 16). По всей вероятности, цитата впервые приводится Белым в статье "Гоголь" (1909): "смех - какой там смех: просто рев над бекешей Ивана Ивановича и притом такой рев, как будто "два быка, поставленные друг против друга, замычали разом". Смех Гоголя переходит в трагический рев" (Белый Андрей. Луг зеленый. М.: Альциона, 1910. С. 104; впервые: Весы. 1909. No 4).

   ¹¹ "Философ <козак Хома Брут>, вдруг поднявшись на ноги, закричал: "Музыкантов! непременно музыкантов!" - и, не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака. Он танцевал до тех пор, пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водится в таких случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь, сказавши: "Вот это как долго танцует человек!"" - "Вий" (Указ. изд. С. 259). Аммос Федорович - Ляпкин-Тяпкин, персонаж "Ревизора" (судья).

   ¹² Владимир Пяст таким образом описывает финальный эпизод постановки: "Эпизод XV. Количество лицедеев нарастает. В конце концов, когда полиция оставляет городничего, все отправляются цепью (grand'chaine) плясом в зрительный зал, маршируя в плясе вокруг кресел. Белый занавес (это у Мейерхольда впервые) тем временем скрывает сцену надписью: - "Приехавший по именному повелению из Петербурга ревизор требует чиновников к себе". Возвращаются на подмостки. Немая сцена. Nature morte" (Пяст В. "Ревизор" в эпизодах (Впечатления о монтировочной репетиции у Мейерхольда) // Вечерняя Красная газета. 1926. 7 декабря. No 292). В своей рецензии Э.М. Бескин заметил: "В конце концов от горькой обиды <городничий> сходит с ума и вынуждает уездного лекаря прибегнуть даже к смирительной рубахе" (Указ. соч.). Белый в статье о постановке писал о финале так: "В нарастании "бреда", в использовании всех попыток к "фортиссимэ" (сарабанда, замена актеров мертвыми куклами, горячечная рубаха, свистки, плакат) Мейерхольд оказался ближе всех к заветному замыслу Гоголя" (С. 23).

   ¹³ Некоторые критики упрекали Мейерхольда в таком "промахе": "Анна Андреевна, городничиха, внезапно оказалась в центре - ведет спектакль от начала до конца <...> в спектакле "губернская Клеопатра", гвардейская тигресса, с замашками Мессалины" (Бескин Э. Указ. соч.); "Городничиха у Гоголя - провинциальная гусыня. У Мейерхольда она шикарная, светская львица" (Левидов Мих. Указ. соч.).

   ¹⁴ В мейерхольдовской постановке "Ревизора" пьеса была разделена на "эпизоды". На премьере их было 15. Третий шел под названием "Единорог": "Эпизод III. Камин. Восточные ткани. Офицеры, офицеры, - под стульями, в сундуках, сами в виде стульев, - разместились в будуаре полковой дамы Анны Андреевны (Райх) и совсем непохожей на нее дочери (Бабанова). К концу эпизода - офицеры уже занимают всю сцену (барельеф) и обольстительно призывно напевают и наигрывают на невидимых гитарах: "Мне все равно, мне все равно!.." Как млела бы настоящая Анна Андреевна, если бы было при ней столько таких душек поручиков, подпоручиков, корнетов. Анна Андреевна млеет. Ее муж офицеров не видит. Не сон ли это Анны Андреевны?.." (Пяст В. Указ. соч.). После нескольких спектаклей Мейерхольд объединил эпизоды "Единорог" и "Исполнена нежнейшей любовью". По новой нумерации эта сцена стала четвертой, завершающей первый акт спектакля.

   В статье "Гоголь и Мейерхольд" Белый дает ключ к пониманию названия: "Мейерхольд выявил самой конструкцией сцены конструкцию гоголевских творений в их целом <...> и гиперболу сквозняков Невского проспекта с нечаянно залетевшею фразою: "Пушка сама по себе, а единорог сам по себе". И поручик Пирогов оказался у ног городничихи" (С. 26).

   ¹⁵ "Купец Абдулин - татарин. Можно и так, но незачем. Из этого ничего не получается. Мейерхольд не одарен даром читать пьесы, которые он ставит. Пьеса для него только повод для каламбурных ассоциаций" (Шкловский Виктор. Пятнадцать порций городничихи // Известия. 1926. 22 декабря. No 296).

   ¹⁶ Молодого человека, тайно вздыхающего о Марье Антоновне, у Гоголя в пьесе нет. Он, как и некоторые другие немые персонажи (например, двойник, сопровождающий Хлестакова на всем протяжении спектакля), был в постановку введен Мейерхольдом. Эту роль исполнял В.А. Маслацов.

   ¹⁷ В.Ф. Зайчиков исполнял роль Земляники, П.И. Старковский - городничего.

   ¹⁸ С середины сентября 1925 г. Белый окончательно живет "под Москвой, по Нижегор<одской> жел<езной> дороге на станции "Кучино", в 17 верстах от Москвы (дача Шипова No 7)" (Письмо Белого к Иванову-Разумнику от 27 сентября 1925 г. // Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 331).

   ¹⁹ По-видимому, здесь имеется в виду Михаил Андреевич Великанов (1879-1964), старший гидролог Гос. гидрологического института и заведующий Кучинской гидрологической станцией. Белый дружил с ним в это время.

   ²⁰ "Переговоры с Мейерхольдом о переделке "Москвы" в драму" (РД, октябрь 1926 г.). Белый работал над инсценировкой своего романа, законченного 24 сентября 1925 г., в ноябре, когда были "частые встречи с Мейерхольдом (у него и на репетициях "Ревизора")" (РД). 28 ноября 1926 г. Белый писал Иванову-Разумнику: "Все-таки решил спешно докончить текст драмы "Москва" и отдать ему в "ломку": вот будет ломка, - воображаю; но отчего-то - весело; если вопрос о "Москве" выдвинется сериозно у Мейерхольда (пока он потенциально лишь выказывает гостеприимство широкое, но от потенциального гостеприимства до реального убежища, Вы сами знаете, - дистанция огромного размера)" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 431). 22 марта 1927 г. договор на постановку "Москвы" в ГосТИМе был заключен. Пьеса была переработана Белым, и в конце августа 1927 г. вторая и, по мнению Белого, окончательная редакция пьесы была закончена и сдана театру (см. п. 5, 6, 7). Она была включена в постановочный план театра на сезон 1927/28 гг. и значилась в нем вплоть до 1930 г., но пьеса поставлена не была. См.: Воронин С. Из истории несостоявшейся постановки драмы А. Белого "Москва" // Театр. 1984. No 2. С. 125-127; Фельдман О. "Эта его мечта не осуществилась" // Театр. 1990. No 1. С. 160-161; Белый Андрей. Москва. Драма в пяти действиях / Предисловие, коммент. и публ. Т. Николеску. М., 1997. С. 3-34.

   ²¹ Премьера драмы "Петербург" во МХАТе 2-м состоялась 14 ноября 1925 г. История работы над инсценировкой и того, что Белый считал "испорченьем" своего текста и "провалом" спектакля, изложена в моем послесловии к первой публикации авторизованного Белым текста пьесы: Белый Андрей. Гибель сенатора (Петербург). Историческая драма / Редакция и послесловие Джона Малмстада // Modern Russian Literature and Culture. Studies and Texts. Vol. 12. Berkeley, 1986. P. 203-207.

   ²² 28 декабря 1926 г. Мейерхольд написал Белому, чтобы поблагодарить его "за ласковое слово" о "Ревизоре" и просить его "(я счастлив, что могу просить) приехать ко мне (Зинаида Николаевна присоединяет свою просьбу) с тем, чтобы Вы сами прочитали нам "Москву". После 6 января, вероятно, ежедневно будет идти "Ревизор". Хорошо было бы, если бы Вы еще раз побывали на этом спектакле. После спектакля мы направимся к нам, и Вы прочтете нам Вашу пьесу" (Мейерхольд В.Э. Переписка. С. 260).

   ²³ К.Н. Васильева (урожд. Алексеева, во втором браке Бугаева; 1886-1970) - антропософка, ближайший друг и спутница жизни Белого после его возвращения на родину в 1923 г. из Германии, с 1931 г. официально - его жена; автор "Воспоминаний об Андрее Белом" (СПб., 2001). Она жила с семьей по этому московскому адресу.

    

   только что отговорил с Вами по телефону; и - вспомнил: главного-то не сказал. У Вас дома текст "Москва", отработанный карандашною правкой ¹. У меня просьба к Вам: захватите <в> воскресенье его в театр, а то мне не по чему читать ². Писаный черновик у Зайцева ³. 2-й список где-то в груде бумаг. И если Вы с собой не захватите, то может оказаться, что я буду без текста. Итак, до воскресенья.

   Искренне любящий Вас

   P.S. Привет Зинаиде Николаевне.

  

   Открытка отправлена по адресу: Большая Садовая д. 20-й. Госуд<арственный> Театр имени Мейерхольда. Всеволоду Эмилиевичу Мейерхольду. Москва. Два московских штемпеля: 16.2.27 и 17.2.27.

   ¹ "10-го <января 1927 г.> Москва. Приезд Р.В. Иванова. Встреча с ним у Мейерхольда. 3) Читаю у Мейерхольда "Москву-драму" (в присутствии режиссуры)" (РД).

   ² В воскресенье, 20 февраля 1927 г. Белый читал ""драму-Москву" артистам Мейерхольда (у него в Театре). Мейерхольд в восторге. Обед у Мейерхольдов" (РД). См. также письмо Белого к Иванову-Разумнику от 22 февраля 1927 г. (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 467).

   ³ Петр Никанорович Зайцев (1889-1970) - автор, издательский работник; близкий друг Белого в 1920-е гг. и помощник в литературных делах. "25-го <января 1927 г.> Москва. Заход к Зайцеву, заход к Никитиной, заход к Мстиславскому; разговор о театре, о Разумнике. 4) Читаю у Зайцева драму "Москву" (Поляков, Н.Н. Вышеславцев, В.В. Казин, Б.Л. Пастернак, С.Д. Кржижановский, В. Моисеев, Петровский, Мстиславский)" (РД). См. о Зайцеве в моем предисловии к публикации его переписки с Белым (Минувшее: Исторический альманах. 1993. Вып. 13. С. 215-231). См. также: Зайцев Петр. Московские встречи (Из воспоминаний об Андрее Белом) // Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. С. 557-591; Зайцев П.Н. Воспоминания об Андрее Белом // Литературное обозрение. 1995. No 4/5. С. 77-104 (опубликованы многие, но не все цензурные купюры, сделанные в книжной публикации).

   голубчик, не сердитесь на меня. И выслушайте; если выслушаете, то поймете меня вполне. -

   - Здоровье мое - слабое; я уже давно еле передвигаю ноги ¹; не будь кучинской жизни, я, вероятно, отправился бы на тот свет. Вы, вероятно, не представляете себе, что значит жить вне Москвы; иначе Вы меня не вызывали б с такой легкостью.

   Опишу Вам мою жизнь. У меня сейчас две больших незаконченных книги; одна под заглавием "История самосознающей души