Главная » Книги

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов, Страница 12

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов



{Далее зачеркнуто: в Орел.}. Варя, пользуясь двумя праздниками3, поехала к Воргуниным4. Видел я ее на вокзале. Поехала с ним, с отцом...
   Не знаю даже, решится ли она идти теперь против воли родительской. Она запугана с детства. Не знаю, что он говорил с нею - вероятно, грозил. Что будет дальше, не знаю.
   Да, брат, тяжело переживать такие истории и такие минуты, как сейчас, минуты неопределенности, минуты недоверия даже к тому, кого считал близким. А к тому встает предо мною вся моя жизнь. Милый Юричка, не могу я привыкнуть к жизни! Все не то и не то! Живу как в тумане. Веришь ли, иногда я так ясно и твердо чувствую, что во мне зреет - вполне здорово и спокойно - мысль о самоубийстве, что, должно быть, так и надо полагать.
   Рассказать этого всего я не умею, да и расстроен очень.
   Пиши хоть ты, пиши ты, мой дорогой, мой единственный друг. Целую твои <руки>, целую заочно, но со слезами, с горькими, добрыми, хорошими по отношению к тебе. Прощай. Обнимаю тебя крепко-крепко, мой благородный, светлый братка!

Весь твой Ив. Бунин.

   Пиши: Карачевская, NoNo "Тула".
  

147. В. В. ПАЩЕНКО

Между 15 и 17 мая 1892. Орел

  
   Я употребляю сейчас канцелярский прием - странный прием в высшей степени в моем положении, противный... Но... что делать? Собираю всю свою логику, принимаю в соображение все, что могу... Для наглядности же - канцелярщина - выписываю твое письмо с своими мыслями. Знаю, - скучно это, скучно тебе тем более, что мы не раз толковали об этом... И все-таки не могу... Ну прочти, пожалуйста!
   (Убедительно прошу читать последовательно )
  
   "Ты, конечно, уже решил, что я тебя не люблю, что я и решилась отказаться от тебя и т.д. Это, понятно, не совсем так"...
   Да, принимая во внимание, что ты не подошла даже ко мне на вокзале, не постаралась уведомить меня хотя одним словом, как ты решила, зная, что я должен испытывать - трудно верить, что я человеку дорог и нужен. А эта фраза ("это, понятно, не совсем так") - не нуждается в комментариях!
   "Люблю я тебя по-прежнему крепко и серьезно, но я согласна с папой, а именно вот в чем: я не знаю, что он говорил тебе, но когда мы с ним разговаривали, то он по отношению тебя не высказал ни одного резкого слова и говорил только мне, чтобы я не торопилась и подождала, пока у тебя будет какое-либо определенное положение"...
   Папа мне сказал вот что (передаю вкратце, но его буквальными выражениями) "В. В. вам не пара - по уму, по развитию, по образованию она выше вас целою головою. Она - я знаю - не уважает вас. И нельзя. Вы бездельник, вы шатаетесь, вы, извините меня, бродяга (sic!), вы растрачиваете чужие деньги, вы нищий... Служить, говорите? Конторщиком! Гм!.. Удивляюсь, положительно удивляюсь, как вы могли иметь такую наглость, такую дерзость - думать, что В.В. вам пара"... И в конце: "Ну да наш разговор кончен. До свидания".
   "Ты, конечно, ответишь, что так и знал и т.д. Я же тебе вот что возражу; я согласна с тобой, что не нужно идти за этим бараньим стадом, но, согласись, что это возможно только тогда, когда у тебя именно и есть независимое положение, когда ты самостоятелен, и когда тебе не приходится подчиняться ему, этому ненавидимому тобою обществу..."
   О! Это старые софизмы! Ты забыла, что в жизни овладеть всем сразу нельзя, что когда человек ненавидит баранье стадо, он сочтет для себя за стыд войти в него, пойти с ним одной дорогой, наесться с ним и затем уже начать презирать его! Если уж подчиняться, то подчиняться лучше невольно, с болью в сердце, чем заведомо идти на это! Крохами, падающими со стола господ, я еще питался. Я ведь не потерял независимость от того, что был должен 13 р. Грицевичу или Над<ежде> Ал<ексеевне> - только всего ведь! Помогали мне родные - и то на какую-нибудь всего 200 рублевую сумму. Тебя ведь тоже до 21 года помогали, содержали родные!
   "Или же ехать в страну где текут реки с кисельными берегами"...
   Неудачное и неуместное глумление!
   "Я говорила папе, что ты человек совсем другого пошиба, что у тебя другие цели в жизни и т.п., но папа мне тогда объявил, что он меня хорошо знает и что я не в состоянии буду идти за тобой. Это тоже не совсем так"...
   Зачем же ты это говорила? Если ты в моей жизни видишь не "бродяжничество", а известное стремление - о чем же ты споришь со мною в этом письме, к чему вон верхнее-то глумление? Потом - кто же из вас тебя лучше знает? Думаю, что ты себя и прежде знала... Мы спорили с тобою, но ведь ты же решительно не считала, что нам не идти вместе. А теперь... "Не совсем"! Нет, видно, не "не совсем", а "совсем" теперь...
   "Ты хорошо знаешь мои взгляды на известные положения, но ты также, вероятно, помнишь, что я привыкла относиться не с такой ненавистью к людям, как ты - припомни наши споры по этому поводу... Ведь мы с тобой толковали, то же и теперь повторяю с новой силой".
   Да, с новой силой! Я понял это, я увидал, что ты теперь толкуешь уже о том, что мы решительно не подходим друг к другу. Зачем же тут год или два испытания выдумывать? А что касается моей ненависти к людям - это вздор. Что я за человеконенавистник такой? Да я, приехавши из Полтавы какой-нибудь, про 50 человек восклицал тебе: "Вот милый человек, вот люблю кого!.." Уверяю тебя, ненависть моя к пошлости, к фатовству, да к разврату и к особенно ярким выразителям их! Только.
   "Мое же решение таково: я хочу отложить наше сожительство на год, по крайней мере, пока ты не будешь обеспечен хотя материально".
   Повторяю то, с чем ты уже соглашалась: зачем тебе моя обеспеченность? Детей у нас не было бы - в этом моя клятва - что же изменится? Или тебе совестно жить будет с таким господином необеспеченным?.. Ведь не буду умирать я с голоду; положим - потерял бы место в редакции и не поступлю в Управление. Да ведь найду же я что-нибудь! Что за боязнь жизни. боязнь того, что придется прожить месяц - 2 в более плохой квартире! Значит - я так и погибну и никто не помог бы мне? Вздор! Да вот еще: почему это я в самом деле "бродяжничал"? Посмотрим: по выходе из гимназии 3 года все время занимался с Юлием (можешь у него справиться), что доказывается хотя бы тем, что я ведь немного не похож все-таки на воспитанника 4-го класса. Затем - встретился с тобою... Провел, правда, бездельно года полтора. Но ведь это можно было бы и извинить - особенно тебе! - Затем солдатчина. После солдатчины прямо стал хлопотать о месте. Прошло пока еще месяца 4-5... Раненько заключили, что я бездельник и лентяй!
   "Ты мне ответишь, что ты этого не желаешь, что ты не хочешь терять лучшие годы"...
   Неужели это в самом деле пустяки?
   "Я тебе на это скажу, что не понимаю, почему через два (?) года разлуки, если мы будем любить друг друга, мы не сойдемся с новым свежим чувством и радостью? Если же ты разлюбишь меня, то ведь не может быть и речи о нашем браке. Я же на это не надеюсь".
   Что сказать на такое... непонимание, что ли, самых примитивных оснований психологии?
  
   Разлюбишь... время все перевертывает особенно тогда, когда я буду знать, что я удален, что я настолько не дорог и не друг девушке, что она услала меня от себя в самую лучшую пору любви... Да ну, ей-богу, на это и отвечать-то наивно!
   "Предлагаю тебе расстаться на год. Если ты меня действительно любишь, то ты согласишься на это, так как в противном случае мы оба будем страдать".
   Отчего страдать? Конечно, мне в 10 <раз> лучше сойтись с тобою через год, чем расстаться навек, но... если бы не ты это предлагала. Я-то люблю, но услышавши от тебя такое предложение - мне, право, мало шансов верить, что я нужен и дорог тебе!
   "Поезжай, учись, постарайся поступить хотя вольнослушателем... Ведь без малого, даже среднего образования нет возможности жить".
   Какой тон! И неужто я не знал этого? Ведь у меня же была глубокая, серьезная цель прожить с тобою год - другой, почувствовать себя спокойно и заниматься, обязательно заниматься!
   "Ведь очень мало для жизни знать одну русскую литературу (Будто бы кроме стишков - ни в зуб толконуть? Я отлично знаю, что я и неразвит и необразован, первой целью ставил себе это, но, право, и теперь я уж не так ничтожен.) и быть в сущности, односторонне развитым человеком".
   Здесь, что ни слово - то золото!.. Папа мне сказал почти буквально то же. Этим только и объясняю эти слова. Но и в этом случае тяжело мне слышать в таком тоне ("ведь, голубчик, стишки - не развитие!") эти слова от тебя. Мне бы только хотелось знать, отчего это люди вдесятеро поинтеллигентнее нас с тобою не относились ко мне так, неужели ты когда-нибудь чувствовала, что я не удовлетворяю тебя в смысле развития и оказываюсь ниже тебя или не сумею поговорить со всяким из твоих знакомых? Теперь вижу, что и ты чувствуешь себя выше меня головою и даже чуть не глумишься надо мною!..
  

Ну да будет!

   Только прошу тебя - не принимай это письмо в том смысле, - что я хочу тебя сбить, уговорить и т.д. Теперь все кончено и все ясно. А остальное - пойми без слов!
  

148. Ю. А. БУНИНУ

19 мая 1892. Орел

  

Орел, 19 мая.

   Получил нынче твое письмо, дорогой и хороший мой! За что сердитый тон?.. Ну да я не об этом; у меня дела поважней. Дело в том, что с Варей мы расходимся окончательно...1 Мое настроение таково, что у меня лицо, как у мертвеца, полежавшего с полмесяца. Помоги же мне, ради Бога. Вот слушай. Я писал тебе2, что мы ездили с ней к отцу; она осталась, была с ним, разговаривала и после меня и вернулась совсем больная и расстроенная с предложением, чтобы мы разъехались на год. Отец этого требует, хочет, чтобы мы сошлись только тогда, когда у меня будет определенное положение. Он плакал, просил ее об этом, она дала ему слово и стоит на этом предложении.
   Она говорит, чтобы я уезжал, нашел место, постарался найти и ей и через год мы съедемся. Я принять этого ни за что не могу. Я довольно устал, я уже второй год слышу колебания, такое предложение оскорбительно мне донельзя, я не могу вследствие такого предложения верить, что она меня любит. Расстаться с любимым человеком еще на год, когда уже дело тянулось два года - это не любовь! Она, - я думаю, я убежден, - сама боится, что я не буду работать, что у нас будет нужда... Но я этого не могу - я уже несколько раз сказал, что мы расстанемся, но только навсегда. Богом клянусь, это уж лучше!
   Я, наконец, даже уступал, предлагал, что я согласен ждать совместной жизни, но буду жить в Орле, буду работать сперва в редакции, а потом в Управлении Орловско-Грязской дороги (которое переходит в Орел и в котором обещают мне место) и будем жить так, как до сих пор жили - т.е. она будет ходить ко мне. Но она и на это не согласна! Она говорит, что исполняя желание отца, она не может сделать это... а если согласится, то этакая жизнь будет ей тяжела. Этакое хождение друг к другу в гости нам уже давало себя знать - это, действительно, тяжко, не удовлетворяет... Так вот она говорит, что ей будет и теперь так же тяжело. Теперь я решительно не знаю, что делать, не знаю, чем уговорить ее и... единственно, что могу предложить - расход! Да, непременный... Она тоже проплакала вчера целый день. Что делать? Скажи? На такой компромисс я не пойду ни за что! Чего она боится? Что изменится, если мы поселимся под одной кровлей? Ведь детей у нас не будет!
   Напиши же, ради самого Бога, в тот эюе день, как получишь это письмо. Умоляю тебя.

И. Бунин.

   Б<орис> П<етрович> уезжал временно3, уже вернулся, дружба у нас большая. Передай Померанцу, что задержка из-за Б<ориса> П<етровича> (он прислал нам статьи).
  

149. Ю. А. БУНИНУ

Между 23 и 26 мая 1892. Орел

  
   Милые, всей душой любимые мои!
   Хотел написать - все не было настроения. Тебе, Юлинька, хотел сказать, что ты ошибаешься, что я безумствую, что взять себя в руки я не могу, Вам, Лиза - да Вам что? Я бы хотел Вас видеть, мы бы посидели вдвоем, я бы говорил полдня... вас я люблю, разумеется, благодарен за... ну да это противно - "благодарю за участие"... А хотелось бы поговорить! Все это время мне нет покоя! У меня голова трещит... "тысяча-тысяча думушек"! и тоска иногда - безумная широкая, как музыка страшно-грустная и прекрасная и умереть хочется, то вдруг черт знает откуда - так и подхватит всю душу бодро и хорошо. Дома, на улице, с Варей, со всеми я ловлю каждое слово, придаю всему дьявольское значение, - или обидно от лжи, или... ну да сам черт не разберет. - Словом, я или болен или прав... От Вари, может быть, я {Далее зачеркнуто: не справедливо.} требую то, что невозможно, но справедливо... Умоляю Вас, Лиза, и тебя, Юринька, - напишите Ставровскому, сделайте хоть немного, хоть капельку к тому, чтобы мне с Варей переселиться в Екатеринославль, достать там 2 места (обязательно 2, один не поеду! ну как угодно! ) или Харьков. Там, в Екатерин<ославе> или Харьк<ове>, мы бы с нею могли жить, туда бы она уехала со мною сейчас же, была бы в другом обществе, а не в том, которое действует на нее здесь и которое меня мучит, я бы сам отдохнул, здесь не могу! Милые! Поверьте же мне: ей-богу, жить хочу, жить хоть немного по-Божьи, там я заниматься буду!.. и т.д. Сообщите адрес Ставровского1, Лид<ии> Ал<ександровны> и Воронца.
   Пишите, пожалуйста и пожалуйста!

Ваш глубоко любящий

И. Бунин.

  

150. Ю. А. БУНИНУ

После 28 мая 1892. Орел

  
   Твой приезд1 оставил на мне глубокое впечатление, братка мой дорогой и хороший! Спасибо тебе, двадцать раз спасибо - да не формальное, а такое, которое могло бы выразиться в крепком, братском объятии... Как доехал, что делал? ... "Буду думать, что тоскуешь ты в чужом краю". Э, брат, не удивляйся этому, - недаром глотовская жидовка сказала, что я Карамзин.
   А мне на самом деле грустно-грустно за тебя... Один, черт знает где... Ну да ты понимаешь меня... Только когда-то мы увидимся теперь? Ей-богу, никогда еще не относился я к тебе так по-дружески, по-братски, так ласково и с таким уважением!..
   Пиши, Юринька, мне, а главное - матери - пожалуйста. Всех - кого можно - поцелуй за меня, а кому поклонись.
   Прощай пока.

Искренно твой брат

И. Бунин.

   P.S. Во "Всемирной иллюстр<ации>" обо мне отзыв - самый ласковый, но - увы! - уж очень похожий на лебедевский2. Писал поэт Коринфский, который сегодня сам прислал мне <<Иллюстр<ацию>" и визитную карточку. Посылаю тебе вырезку из "Орл<овского> вест<ника>"3.
  

151. Ю. А. БУНИНУ

После 8 июня 1892. Орел

  
   Сообщи Сер. Ник. Велецкому1, что я его "пробил" в газетах, но только "Нов." не напечатали, а напечатала эту корреспонд<енцию> "Русская жизнь" (No 154)2.
   Также у меня разлилась в сильной степени желчь. Прощай, ради Бога, передай Сем<ену> Азарьевичу и всем, что я не могу ему ответить сейчас.
  

152. Ю. А. БУНИНУ

12 июня 1892. Орел

  

Орел, 1892 года...

числа не знаю,

кажется, 12-е.

   Руки немного дрожат, голову часто слегка затягивает каким-то нежным туманом... Сегодня в первый раз сижу на стуле после 7-дневного лежания пластом в кровати с жаром, доходившим до 40 градусов. Как Вам, Юлликсеич, нравится? Да, брат, завалился я, в первый раз, кажется, заболел серьезно. Доктор Вырубов, который ездит ко мне каждый день, говорит, что у меня - плеврит. И действительно, в течение недели я вздохнуть не мог. В груди были острые боли, левый бок завалило словно каменьями, при каждом вздохе была страшная боль. Теперь я, т.е. сегодня, чувствую, что у меня там посвободнело, но еще сильно хриплю от мокроты и задыхаюсь от кашля. И чего-чего только не делали! Раза четыре мне до черноты наканифоливали бок йодом, потом какою-то мазью из коллодиума и еще чего-то, от которых у меня весь бок взорвало и покрыло, залепило весь прыщами (это и мазали для той же цели, для какой ставят мушки)...
   Заболел я сравнительно в удачное время. Недели полторы тому назад Над<ежда> Ал<ексеевна> скрылась из редакции, тайком наняла себе квартиру на выезде <из> города и живет до сих пор. В самом деле, всему есть предел. Лопнуло и ее терпение. Бор<ис> Петр<ович>, разумеется, взбесился, рыскал по городу, не давал нам работать, отнимал газету, не приказывал выпускать "Орл<овский> вест<ник>", и он выходил только благодаря нашим усилиям. Он заподозревал, что все в стачке против него, скрывают от него, где Над<ежда> Ал<ексеевна>, пытал меня, избил все лицо в кровь нашей сотруднице, Алекс<андре> Митрофановне и т.д. Но Над<ежда> Ал<ексеевна> все-таки не вернулась и уже дала доверенность адвокату, который должен на днях выселить Бор<иса> Петр<овича> навсегда. Вот, брат, дела-то.
   Ну а теперь доктор мне не позволяет работать и как только мне будет можно, отсылает меня в деревню, велит пить кумыс, обтираться соленой водой etc. Говорит, что у меня немного тронуто левое легкое... Плохи, брат, дела. И в довершение всего - денег ни гроша, так что даже лекарства Варя носит из управленской аптеки.
   Но радость та, что я получил место в Упр<авлении> Орл<овско>-Вит<ебской> дороги1. Вырубов сказал, что в июле меня зачислят, за это - 99 шансов. Только жалованья - 20 рубл. до октября. Ну а твои хлопоты.
   Рассуди теперь, как лучше? Если можно будет найти два места в Екатер<инославе> {Далее зачеркнуто: ради Бога!}, то будет великолепно и я откажусь здесь. Ведь на юге жить мне полезнее, дела-то мои, как видишь, по части груди плохи.
   Обнимаю тебя и всех, кого нужно. Дня через 2 встану, уеду в деревню2. Пиши туда {Приписано в начале письма.}.
  

153. Ю. А. БУНИНУ

14 июня 1892. Орел

  

Орел, 14 июня 92 г.

   Милый, дорогой Юричка! Я тебе писал1, кажется, позавчера, о положении дел в редакции - о том, что ушла Над<ежда> Ал<ексеевна>, что я заболел, что Бор<ис> Петр<ович>, пользуясь моей болезнью и тем, что мне доктор велел уехать в деревню и вообще следить за здоровьем, потому что у меня есть основания для чахотки (подлинные слова д-ра Вырубова) - ну так вот, пользуясь этим, Б<орис> П<етрович> очень тонко мне сказал, что ему на мое место нужен человек и взял Ал. Влад. Померанцеву.
   Теперь я еду в Глотово2, за мной приехала Настя. Проживу в Глотово до конца июня; в июле, как я тебе писал {Далее зачеркнуто: Вырубов говорит.}, я получу, по всем вероятностям, место в Витебском управлении3. Я тебе писал и о размерах жалованья. Это, конечно, меня радует, но тем не менее должен просить тебя самым убедительным образом: попроси Жука4 два места в Екатеринославе - ради Бога.
   Помни, Юричка, что Орел для здоровья не то, что юг. Это говорит и Вырубов. Ведь, брат, страшно, безумно страшно слечь в могилу от чахотки. Ведь Вырубов не ошибется - он практикует 30 лет. Похлопочи, ради Христа, доставь нам возможность жить на юге! Но нужно 2 места!
   Прощай, пока, дорогой мой, крепко целуем тебя. Варя присоединяет со своей стороны горячую просьбу.

Твой И. Бунин.

   Ради Бога - пиши матери. Пиши мне на Глотово.
  

154. В. В. ПАЩЕНКО

19 июня 1892. Глотово

  
   Видишь, Варечек, даже бумаги и чернил нету... Вообще, я во многом промахнулся - не взяв из Орла многого; сделай это ты, привези мне: бумажки, чернил, несколько лимонов и ... и больше ничего... Себя привези только поскорее! Напиши, моя драгоценная, когда приедешь. Очень я хочу тебя видеть и очень-очень люблю, - поверь мне! Ты себе представить не можешь, как, напр., мне больно, за каждую нашу прошлую ссору. Ей-богу, я в деревне яснее становлюсь, вижу многое, что заземляется для меня в городе, и сегодня я целый день думал о тебе, думал, как нехорошо, что мы иногда ссорились, думал с грустью о том, что ты стала меньше меня любить... а когда любовь уходит, ее ничем, ничем не вернешь!.. Не дай Господи, чтобы у нас это было. Повторяю тебе, Варечка, бесценная моя, то, что много раз говорил: несмотря ни на что, первый час разлуки доказывает мне, как ты дорога мне, какой ты мне дорогой, милый друг и товарищ. Не забывай, Варечка, приезжай, напиши, когда приедешь...
   Кумыс делают, капли пью, грудь растираю, но теснит мне горло! Боюсь, кабы не была жаба, пропихнет в легкие - и шабаш!.. Ну, жду письма. Целую от всего сердца крепко-крепко.

Глубоко преданный тебе, весь твой И. Бунин.

  

155. В. В. ПАЩЕНКО

Между 24 и 27 июня 1892. Глотово

  
   Эх, Варенька, если бы ты знала, как хорошо и радостно сжалось у меня сердце от твоих слов: "Милый! Давай все это переменим, начнем новую жизнь, мирную, дружную!.." Все эти дни, еще до твоего письма я только и думал об этом. Сам хочу, Варенька, этого, страшно хочу, потому что я люблю тебя, страшно люблю! Ей-богу, я так ясно сознаю это и так рад, что у меня еще все сохранилось: так же, как прежде, я могу по целым дням думать о тебе и тосковать в каждый хороший момент - в минуты тишины, просветления и радости душевной - тосковать, что это хорошее чувство я не могу разделить с тобою, - и так же, как прежде, представлять себе твое милое лицо, голосок и "глазы"!
   Сейчас же говорю тебе серьезно, с страстным желанием, чтобы ты поверила: не будет больше такой жизни, таких ссор и раздражений. Не на тебя мне раздражаться, Варенька! Ты самая дорогая и близкая мне...
   Это я решил еще до тебя, до твоего письма. Только я думал, что ты простила давно мне мои вспышки, что ты не станешь упрекать меня ими. Забудь их, Варюша, - я имею на это право!
   Ты говоришь, что наши ссоры происходили оттого, что мы часто виделись, были вместе. А разве прежде, когда ты реже ко мне ходила, было ссор меньше? Да наконец, что касается наших последних ссор, - то думаю, что мое раздражение вызывалось болезнью, твое же - усталостью и т<ому> подоб<ное>.
   Знаю, Варя, что я виноват, только будь и ты подобрее ко мне, постарайся ты, милая, хорошая Варечка, смягчить мои резкости, влиять на мой характер с этой стороны. Думаю, что мы могли бы хоть отчасти поправлять друг друга. А что касается моих "усмешечек" насчет твоего неразвития... ну, Варя, скажи правду - неужели они всегда были? Право, можно было мне поверить, что это был момент, что я никогда не относился к тебе так и не буду.
   Ну а теперь... ты опять предлагаешь мне разные квартиры... буквально не умею на это сказать что-либо...
   Бок у меня не болел ни одного дня, хрипу не слышно давным-давно. Но увы! - кумыс не пью. Мать и Настя два раза заделывали и каждый раз он делался какими-то крупочками - каким-то творогом с синей водой. Мясного порошку не ем, - нету и денег ни у меня, ни у мамы - "ни копья". Но в остальном, т.е. в том, что я могу - пунктуален страшно. И грудь тру, и капли анафемские пью, и дрова рублю каждый день раза по три - вот увидишь руки в мозолях, - целый день сижу в саду, читаю старинный толстый том К. Новицкого "Энциклопедия Законоведения"1 и стихотв<орения> Рылеева (переписанные рукою покойного старика Пушешникова)2, каждый вечер гуляю версты за 3-5. Зори хорошие... Много доброго, хорошего и ясного проходит в душе. Страшно жалею, что не могу в такой вечер идти с тобою, Варя!
   Вообще я бодро себя чувствую, целый день на ногах, но все-таки надо купить хоть коньяку - пить с молоком. Поеду в Елец на днях, похлопочу о бумагах3. Если увидишь Вырубова - спроси, как дела, спроси какую именно нужно бумагу о благонадежности - да поклонись от меня... Прощай, Варюшечка, целую тебя и прошу верить тому, что говорю. Как живешь? Как здоровье?

Весь твой Ив. Бунин.

  

156. Ю. А. БУНИНУ

28 июня 1892. Глотово

  

С. Глотово, 28 июня.

   Я, Юринька, послал к тебе уже 2 или 3 письма1 после твоего отъезда. Где ты? Что с тобой? Ты не ответил ни слова. Если ты получил мои письма (посланы на земскую управу), то знаешь, что я заболел три недели тому назад плевритом и желчью, доктор Вырубов сказал, что у меня уже есть почва для чахотки, приказал вести строгую жизнь и услал из города. Вот уже дней десять я в деревне. В письмах я умолял тебя похлопотать, попросить у Луки2 два места в Екатеринославе. Жить на юге мне было бы во сто раз лучше. Но и помимо этого - я бы с ума сошел от радости, если бы это вышло - хоть бы небольшое жалованье, но два места. Без Вари я не могу. Юрий! Умоляю - похлопочи.
   Теперь-то, конечно, я здоров и так умираю в Глотовом от тоски и подлостей, что, вероятно, уеду в Орел3. Не могу!
   Пиши, ради Христа, - на редакцию, только не пиши там чего-либо, потому что Б<орис> П<етрович> может разорвать. А если будешь писать вскоре - то пиши на Глотово. Только не на Отто Карловича - его уже нету, а прямо.
   Мать измучилась по тебе от неведения. Ждет также уже второй месяц денег.
   Прощай, дорогой мой.
   Пиши же!

Твой И. Бунин.

   Как адрес Луки и индюшоночка4? Как их дела?
  

157. Ю. А. БУНИНУ

8 июля 1892. Орел

  

Орел, 8 июля.

   Дорогой мой братка!
   Дня 3 тому назад приехал я в Орел. Б<орис> П<етрович> из редакции выгнан с полицией, поселился в Ельце, а Над<ежда> Ал<ексеевна> уже влюблена в другого, некоего Сентянина и зажила покойно, хотя еще и не сошлась окончательно с последним. Я сижу тоже в редакции, но увы! - уже не сотрудником. Сволочь она! Из-за того, что я заболел, Над<ежда> Ал<ексеевна> взяла другого человека и на мой вопрос теперь - "возьмет ли она меня опять служить?" - ответила, что "нет, у нас есть человек"... замялась и шабаш.
   Хорошо?.. И вот я опять без места с 4 рублями в кармане сижу в редакции, ищу квартиру. Чем я буду жить, что мне делать?.. "Но зачем же в таком случае, - скажешь ты, - ты уехал из деревни?.." О Юринька! Да там Евгений Ал<ексеевич> и Наст<асья> Карлов<на> с голоду подохли, е<...> их мать, от жадности. Я, приехавший к ним на поправку, принужден был иногда за целый день съесть стакан кислого молока. Велел мне доктор пить кумыс, есть мясной порошок, - словом, обязательно пополнеть - иначе дело может быть плохо, у меня "почва для чахотки есть", - а что я мог исполнить? Только и всего, что бросить курить (не курю вот уже с 8 июня, целый месяц)...
   Я писал тебе, что мне обещали место в Управлении1, д-р Вырубов сказал, что обязательно получу в начале июля. Места еще нету... Вырубов женится2, забыл все, и я не могу поймать его даже...
   Варя, как и все, упрекает меня за бездействие3... Чувствую, что у нее образовывается такой же взгляд на меня - как и у многих - взгляд как на человека ничтожного, жалкого... Гонят меня опять из Орла... "Поезжай, ищи"... Что? У кого? О, если бы ты мог представить, что у меня в сердце! Вчера у меня была истерика форменная - рыдал часа 2... утихну и опять! Желчь разлилась опять. Как я постарел, как унижен, оскорблен всем и всеми! Чахотки мне, видимо, не миновать.
   Юринька!.. Пожалейте меня хоть кто-нибудь!.. Я так не могу, дайте мне хоть слово участия.

И. Бунин.

   Где Лиза? Она поняла бы. Страшно хочу написать.
  

158. Е.А., Л.А., М.А., Н.К. БУНИНЫМ

23 июля 1892. Орел

   Июня 23, 1892 г.

Дорогие мои Евгений, мама,

Мусинька и Настя!

   Как видите - я поступил уже на службу, жив и здоров и уже с неделю хожу на службу. Окунулся с головой в канцелярщину. Начальник - старая жопа чуть-чуть не с гусиным пером, формалист и т.д. Но мы с ним ладим. Сперва я переписывал бумаги, почерк ему мой нравится, давали даже подшивать бумаги. (Вот когда я тебя вспомнил, милый Женичка!), теперь возведен в новую должность: веду входящий журнал... Чувствую себя и работаю хорошо. Прихожу, сию минуту же сажусь за работу, отзвоню себе и пойду. Веду себя со всеми отдаленно - тут ведь не редакция. Жалованья мне назначили 30 рубл.
   Как поживаете Вы? Пишите, ради Бога. Люблю Вас всех, мои милые. Мамочка! Ради Бога, не скучайте! Целую Ваши ручки и глазочки! Пиши, Евгений.
  

159. Ю. А. БУНИНУ

3 августа 1892. Орел

  

3-го августа.

   Ой, Юринька, не могу начать тебе, больно мне, больно, как никогда не было. Прости мне, милый, за телеграмму1 - меня наповал убили, я заметался, мне некуда было броситься, - только к тебе! Не брось, слышишь, - не оскорби меня хоть ты, если и это случится - ну тогда дохнуть некем и нечем! Ну да дело, конечно, в Варе... Всеми силами постараюсь изложить тебе ясно.
   Недели три тому назад, когда я собрал все хладнокровие свое, она мне на мои вопросы - будет ли она со мной жить - ответила, что не будет раньше года. Упирала на то, что она дала слово отцу, что она его любит, что не будет счастлива, поступивши против его воли. Я ответил, что год невозможен, я хочу жить, я хочу любить, я, наконец, вижу, что сиденье здесь губит ее - опутывает тинами рутинными. Расстались в слезах. Крепился я, она тоже, видимо, крепилась, страшно не хотела согласиться со мною и рыдала раз часа 3 подряд. Так прошло 4 дня, она пришла ко мне, разрыдалась, я еще больше, мы помирились и она твердо-натвердо сказала, что вот только съездит домой в отпуск на две недели, а затем мы будем жить вместе. Недели две мы провели самым превосходным образом, проводил я на вокзал в Елец и расстались как нельзя лучше. Это было в среду, а в субботу я получил такое письмо (списываю слово в слово):
   "Я уехала, Ваня, для того, чтобы нам легче было расстаться. Тяжело, я знаю, дорогой мой, и тебе и мне тяжело. Но это необходимо, это я решила, и так это и должно быть. Наши ссоры показали мне всю разницу между мной и тобой... Я люблю тебя, но жить теперь не могу, и потому, все еще раз взвесив и проверив, я решаю расстаться с тобою на год. Если ты и я серьезно любим друг друга, то этот год, я убеждена в том, не принесет нам и нашему чувству вреда, а наоборот пользу - мы научимся более ценить друг друга. Все то, что я говорила раньше, то же повторяю и теперь. Не думай, я не разлюбила тебя, но я знаю, что, живя вместе, мы окончательно погубим свои отношения... Работай, голубь мой, здесь, а затем переедешь в Полтаву; я не потеряю тебя из виду ни в каком случае, я буду всегда знать, где ты и что с тобой, так же, как и ты всегда можешь обо мне узнать от Над<ежды> Алексеевны...
   "Я решила это и ты должен, если уважаешь и любишь меня, решить то же.
   "Эти две недели я пробуду здесь в Ельце, но по приезде в Орел я не буду стараться увидеть тебя, так же, как и ты: не будем мучить себя свиданиями, они обоим нам тяжелы. Я этого хочу и не изменю, потому что иначе мы оба будем несчастны. Я знаю, знаю и не оспаривай! Пожалей же меня, ведь ты мужчина, ты должен быть решительнее и тверже меня. Тяжело писать это, душа разрывается, но видишь, я сдерживаюсь, я пишу. Будь же и ты тверд и помни, докажи свою веру в меня, что я все так же люблю тебя, но жить вместе мы будем только через год. Думай о нашей общей жизни и люби твою, всю твою Варю"...
   Вот и все. Сразу. А Над<ежда> Ал<ексеевна> сказала мне, что Варя еще до отъезда говорила ей, что она решила со мной расстаться, об годе никогда ничего не упоминала, не упоминает теперь и про Екатеринославль ничего, просила Над<ежду> Ал<ексеевну> отказать мне от обеда в редакции (Варя живет в редакции, потому что Б<орис> П<етрович> навеки выселен), чтобы не встречаться со мною.
   Теперь гляди: этого ты не знал, прости.
   Я вот уже почти месяц служу здесь в Управленьи, получаю 30 рубл., освоился с делом, работаю прекрасно и это я должен бросить! В Орле при таких обстоятельствах, т.е. не видясь с ней, я жить н_е_ _м_о_г_у!! К тому же я один, убью себя, убью! Надо хоть к тебе, а Управленье? Ведь страшно жаль места, как я его добивался! Она говорит, чтобы я его не бросал, просила Над<ежду> Ал<ексеевну> сказать мне это, чтобы я подождал пока мне будет другое место в Полтаве. Не могу, я обессилен, я с ума сошел!! А уехать? Бросить? Нет надежды? Тоже в петлю! Я привык к ней, готов быть ее собакой, чем угодно. Ну если брошу место, а она передумает. Я к ней опять, уеду, никто не удержит. Что же делать? Помоги, помоги и помоги, милый, ножки твои целую!
  

- - -

   Ты скажешь, подожди - нет силы! Я живу как во сне, как мертвый, я боюсь, всех боюсь и ничего не знаю!
  

- - -

   Пойми еще вот: я чувствую, поверь - я люблю ее не из самолюбия. Я лучше себя изгрызу всего - но бросить ее, чтобы она слилась с этим обществом, чтобы далеко-далеко, в необъятном грустном тумане жизни вспоминать потом девушку, милую, мою, чтобы затерялась она от меня... Ох, Юринька, напиши как можно скорее.
   Не гадь мною - это последний раз.

И. Бунин.

  

160. Ю. А. БУНИНУ

10 августа 1892. Харьков

  
   Августа 10.1892 г.
   Поросеночек, драгоценный мой - опять беда! И не по моей вине - спроси хоть у Мельникова, у Новицкого, у кого хочешь. Дело в том, что этот барон, к которому я должен поступить1, обещал это место кому-то еще и пригласил его еще в четверг. Этот кто-то не едет до сих пор, так что барон, когда я подавал ему докладную записку, сказал мне это, но прибавил, чтобы я остался и подождал дня 3-4. "Тогда, - сказал он, - я попрошу Михаила Ивановича (Антоконенко), чтобы он Вас известил". И вот я должен ждать! Что делать? Что делать с Орлом, т.е. с Упр<авлением>2 - ответь, если можно, телеграм<мой> в одно слово: мол, "бросай" или "поезжай"...
   Не поехать ли мне к тебе? Билет мне дадут?
   В Орел не пиши - прошу тебя.
   Жду, тоскую, о_д_и_н_о_к_о_ _и_ _п_у_с_т_о... Не бранись, хороший мой!
   Лиду целую, всем поклон.

Твой И. Б.

  

161. Ю. А. БУНИНУ

12 августа 1892. Харьков

  
   Милый мой Юричка! Очень жалко - получил твое письмо уже около 12 часов (сегодня, т.е. 12-го) и, значит, днем не мог выехать к тебе. Ехать в ночь? Т.е. чтобы быть в Полтаве (Далее зачеркнуто: 13-го.) ночью и уехать завтра в 1 час из Полтавы? Этого нельзя: боюсь, что завтра (последний решительный день) барон (у которого буду, может быть, служить)1 скажет: "Ну вот тот господин не явился, значит, пускай Бунин приходит работать"... Разумеется, лучше явиться сейчас же.
   Значит - как быть? А вот: 1 ) если завтра успею узнать результаты до 11 часов и не буду взят на работу - приеду к тебе днем; 2 ) если буду взят - не могу совсем приехать. Когда же? Ведь в пятницу (Далее с новой страницы зачеркнуто: Мой поклон и душевный привет всем харьковцам.) вечером я поеду обязательно на эти два праздника в Орел2, Воронец достанет билеты. Так что в этом последнем случае остается тебе написать мне. Напиши завтра и я получу в пятницу; конечно, хорошо в Полтаву. Но какое же место получит там Варя? Какие условия? Если она откажется переехать со мной из Орла - то, конечно, нужно в Полтаву: один умру с тоски.
   Прощай, спешу, целую крепко-крепко.
   Измучился я, братка, до последней степени!..

Твой весь И. Бунин.

  

162. Ю. А. БУНИНУ

14 августа 1892. Бабаи

  

Пятница, 14 авг.

   Места, Юричка, я еще не занял; сейчас 4 часа, сижу в Бабаях, с тем, чтобы через час отправиться в Харьков; там я узнаю от Влад. Ив., зачислен ли я? Он узнает у барона. Если зачислен, я скажу, что в понедельник приеду работать. Если Варя не согласится1, а не согласится она наверно, придется ехать в Полтаву. Да и вообще я желаю в Полтаву даже с нею; это же советует и Лука Яковл<евич>. От места в Харькове я категорически не отказываюсь потому только, что думаю, что она вдруг предпочтет Харьков...
   Но лучше в Полтаве, много лучше во всех отношениях. Да и место у барона наверняка пропало. Поэтому, ради Бога, прошу - поговори с Лисовским2. В Орел еду.
   Прощай, обнимаю тебя от всего сердца, а также и Лизу.
   Из Орла черкну.

Твой И. Бунин.

  
   <Л.Я.Ставровскии:> Дорогой Юлий Алексеевич! Я писал Л. А. (на твой адрес), что на днях рассчитываю приехать в Полтаву. Но так как она поступает в больницу, а у меня к тому же свистит в кармане, то не лучше ли будет немного затянуть это дело? Да, кроме того, что хорошего от личных переговоров?
   Сдал свою рукопись в типографию, но не знаю, чем придется расплачиваться. Внутренний заем, т.е. у тебя, вероятно, не может удаться. Не знаете, можно ли рассчитывать на Полтавское общество взаимного кредита?
   Ивану Алексеевичу я советую не вести переговоров в Харькове насчет места, а взять проектируемые тобой, под секретом, занятия в Полт<авской> губ. управе; в Харькове же, если будет возможность, то на всякий случай лишь заручаться местом для Варвары Влад.
   Это было бы лучше во всех отношениях. В Харькове у Ив<аиа> Ал<ексеевича> до сих пор неопределенно: нужно ждать выяснения вопроса в понедельник.

Л. Ставровский.

  

163. Л.А., Е.А., Н.К., М.А. БУНИНЫМ

18 октября 1892. Полтава

  
   18 октября 1892 г.

Милые, дорогие мои мамочка, Евгений,

Настенька и Мусинька!

   Вы, мама, говорите, что я не пишу1; да как же не пишу? Я Вам и из Орла писал, и из Полтавы - вы, мамочка, ни строчки сами. Один только Евгений. Пишите, пожалуйста. Мы живем себе потихоньку и все, разумеется, здоровы. Как Вы? Есть ли у вас холера. У нас была, но вот уже дней 20 нету, даже и в уездах. А вот в Орле началась только и очень сильная, хотя, конечно, ненадолго. Морозы убивают ее вдребезги.
   Где отец? Я ему писал вчера на имя Софьи2, но не знаю,

Другие авторы
  • Блейк Уильям
  • Рони-Старший Жозеф Анри
  • Дункан Айседора
  • Максимович Михаил Александрович
  • Богданович Ангел Иванович
  • Новицкая Вера Сергеевна
  • Немирович-Данченко Василий Иванович: Биобиблиографическая справка
  • Тугендхольд Яков Александрович
  • Апулей
  • Херасков Михаил Матвеевич
  • Другие произведения
  • Ермолов Алексей Петрович - Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года
  • Аксаков Константин Сергеевич - Аксаков К. С.: Биобиблиографическая справка
  • Дорошевич Влас Михайлович - Дмитрий Савватеевич Дмитриев
  • Языков Дмитрий Дмитриевич - Материалы для "Обзора жизни и сочинений русских писателей и писательниц"
  • Андреевский Сергей Аркадьевич - Книга о смерти
  • Корнилович Александр Осипович - Вопросные пункты, предложенные А. О. Корниловичу, и его ответы на них
  • Гаршин Всеволод Михайлович - Четыре дня
  • Брусилов Николай Петрович - Нечто о критике
  • Поссе Владимир Александрович - Певец протестующей тоски
  • Гримм Вильгельм Карл, Якоб - Репа
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 541 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа