Чехов Антон Павлович - Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер

ustify">   Поедешь в Швейцарию? Напиши мне, родная, подумав и все взвесив, и если решишь, что ехать можно и что мы, быть может, поедем, то начни собираться мало-помалу, так чтобы нам в конце мая и выехать, составив предварительно маршрут. Вчера на ночь я читал в "Вестнике Европы" статью Евг. Маркова о Венеции. Марков старинный писака, искренний, понимающий, и меня под его влиянием вдруг потянуло, потянуло! Захотелось в Венецию, где мы побываем, захотелось в Швейцарию, где я еще не был ни разу.

   Вот если б учитель мармеладу привез! Или мятных лепешек от Трамбле². Ну, да все равно.

   Поедем, родная! Подумай! Если же почему-либо тебе нельзя, тогда отложим до будущего года. Сегодня ветрище дует жестокий. Ну, благословляю тебя и обнимаю мою радость. Отвечай поскорей насчет Швейцарии.

  

  

   Только день пропустила, а кажется, что целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ласковый мой!

   Отчего ты снова прихворнул? Что же это? А я-то радовалась, что ты эту зиму хорошо начал проводить! Ну, ничего, потерпим, будет ведь лучше? Все будет лучше, яснее, полнее. Не грусти, дусик милый. Я знаю, как ты тоскуешь, как скучаешь, я знаю, что должна жить около тебя, помогать тебе, развлекать тебя. А не делаю, потому что подла, не сильна, или неправильно понимаю жизнь, или очень я жадна, или потому что поздно начала жить и везде чувствую неполноту. Сама не знаю, ничего я не знаю.

   Как ты провел день своих именин? Винокуров, верно, увеселял тебя, рассказывал про Москву. Не надоело тебе? Коробок от Вишневского довез благополучно? Куренка передал? Бумажник нравится или нет? Конфекты кушаешь? Рожицу мою нашел?

   Вчера и сегодня я устала, потому что две ночи кутила. Pardon, monsieur! Я тебе писала, что была у Желябужских. Легла поздно, т.к. болтала с Машей, а потом писала тебе и много думала, не спала. Вчера после репетиции хотела поспать, да пришли Званцева, Фейгина, Саша Средин, т.ч. я перед самым спектаклем только полежала. Во время 2-го акта проходила с Влад. Ив. сцены Лоны. После 3-го акта вызывали Горького, он выходил злой, нехотя, ковырял нос и не кланялся. Алексин смотрел. После театра ездили в "Эрмитаж" по приглашению Горького. Из дам были я и Мария Фед. только и масса мужчин. Потом приехал Скиталец с своей невестой и ее сестрой. Невеста застенчива до ужаса - жалко было смотреть на нее. Зачем он подверг ее такой пытке! Были Шаляпин, Собинов, Слонов (композитор), Ульянов (вроде литератора), Алексин и наши. Шаляпин рассказывал анекдоты, но не сальные, я до боли хохотала. Какой он талантливый! Пел он тоже, пел чудесно, широко, с захватом. Рассказывал о сотворении мира; о том, как поп слушал оперу "Демон"; как дьякон первый раз по жел. дороге ехал; как армянин украл лошадь, но оправдался: лошадь, говорит, стоит поперек улицы, а улица узенькая, я - мимо морды: кусает, я мимо зада - лягает, я - под нее, она на меня верхом села, тогда я занес ногу через нее, а она тут-то и убежала, значит, она меня украла, а не я ее. Это очень комично - с армянским акцентом.

   Качалов наш чудесно рассказывает, тонко, я первый раз слушала. Надо его тебе демонстрировать. Просидели мы до 5-ти часов. Я спала всего часа три.

   Днем репетировала, после обеда уснула, и опять "Дно" играли. Сегодня у нас была Ермолова. Мы ей в ложу цветы положили, у нас в фойе угощали чаем, фруктами, конфектами, водили по уборным. Она была ужасно тронута приемом. Какая она славная, симпатичная.

   Да, забыла: Шаляпин просил тебя очень поцеловать куда попало, - так и велел написать. Я исполняю. Чувствуешь? Собирается он постом в Египет. Говорил он речь, копируя Горького. При этом вспоминали ваше путешествие по Кавказу¹ и укоряли друг друга в пьянстве. Кто-то уверял, что ты говорил речь в Тифлисе; я, конечно, опровергла этот слух. Мой писатель и вдруг - речь! Несообразно.

   Ермолова говорит, что после 1-го акта она чуть не зарыдала, - такое сильное впечатление.

   Маша сегодня смотрела тоже "На дне". Говорит, что Москвин и Качалов ей меньше понравились.

   Шнап наш делается интересным.

   Вчера у нас был пирог в честь твоих именин, пили вино, чокались за твое здоровье. В "Эрмитаже" все поздравляли меня с именинником.

   Ах, Антончик, как ты мне нужен, как мне тяжело без тебя! Спасение, что я целый день занята.

   Родной мой, как ты справляешься с компрессом, с мушкой? Неужели тебе никто не помогает? Поля могла бы. Она такая добрая, хорошая.

   Какой Бог рассудит мою жизнь?

   Ну, спи, дорогой мой, спи в моих объятиях, под моими поцелуями, прижмись ко мне, я тебя поглажу, понежу, поласкаю.

   Сегодня Горький ни за что не вышел, несмотря на то, что публика безумствовала. Скандал просто был.

   Завтра иду с Машей слушать Кубелика - чудо. Концерт в консерватории, днем.

   Получила от Крестовской длинное письмо, очень милое, и книгу, кот. она шлет мне и Маше - чеховским женщинам. Там: "Исповедь Мытищева" и "Вопль". Ты улыбаешься, конечно? Целую.

  

  

   Ты себя лучше теперь чувствуешь, дорогой мой? Если бы я умела молиться, я бы каждый день молилась за тебя, чтоб ты здоровел. Я прежде умела молиться и перестала после смерти отца¹.

   Я сегодня вечером дома и совсем одна; заезжал только Влад. Ив. на четверть часа.

   Днем слушала Кубелика. Что это за гениальный мальчишка! Какая чертовская техника, звук, легкость необычайная! Я давно не слыхала ничего подобного. И мордочка интересная. Я тебе пришлю его на открытке.

   Я за всю зиму первый раз в концерте. Так чудесно было, днем, светло, нет электричества. Масса народу. Видела опять Пятницкого, Алексина, Варв. Самс. Коссович, бабушку, Телешовых, Малкиелей, etc. Я так была счастлива слышать оркестр, музыку, даже в груди что-то сделалось, точно вот сейчас сознание потеряю. Мнение большинства - что Кубелик только виртуоз, только техника сильна у него. Но он чудесно, певуче, мягко сыграл Andante cantabile из концерта Моцарта, и с годами он будет еще лучше, еще сильнее передавать пение.

   После концерта я обедала у мамы. Она все еще больна, не выходит. Володя с Элей там были. Эля ушла к своим. Володя нехорошо себя чувствовал и к вечеру у него сделались ужаснейшие боли в желудке, и он слег. Делали горчичники, горячие припарки. Я ушла, он все еще лежал и страдал. Эти припадки у него повторяются изредка. После обеда я легла к маме и заснула, и мама лежала и Володя - видишь, как интересно. Зина орудовала вовсю.

   "Мир Божий" я еще не получала.

   Ксения сегодня - рыдает. Вчера я ее посылала за билетами на Кубелика и дала ей 25 р. и умоляла не растерять. Она как раз потеряла пять рублей. Ужасная она разиня. Я ей ничего ровно не сказала, а конечно, обидно, что билеты вместо 6 рубл. стоили 11 р.

   Когда мы увидимся, Антончик?! Ведь ничего не выходит из нашей жизни. Ты в конце концов разлюбишь, охладеешь ко мне, раз меня нет около тебя. На меня отчаяние нападает, ты знаешь? Ты там один, тоскуешь, я здесь одна (хоть и толкусь на народе), нервлюсь, раздражаюсь. Что надо делать? Ты умный, скажи.

   Целую тебя, обнимаю горячо и ужасно хочу тебя увидеть; мечтаю об отпуске, но...

   Не забывай меня, не проклинай.

  

  

   У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома, когда выздоровеет, не раньше¹. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.

   Что же ты надумала, что скажешь насчет Швейцарии? Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?

   Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль "Юбилей"². Опять будут говорить, что это новая пьеса, и злорадствовать.

   Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшуллер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальна.

   Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т.е., когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, напротив, мне кажется, что все идет хорошо или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай и больше ничего.

   В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к "Ниве" - рассказы мои с портретом, а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.

   Теперь я работаю, буду писать тебе, вероятно, не каждый день³. Уж ты извини.

   Поедем за границу! Поедем!

  

  

   Дорогой мой Антончик, здравствуй! Пишу тебе опять в ночлежном костюме. Играем в пользу хитровцев¹ по возвышенным ценам. Все полно. Я сейчас рассказала про Гастошу. Играется.

   Сейчас получили телеграмму от Берлинского Мал. театра с выражением всяких чувств. Мы ведь поздравляли их с тем, что они играли "На дне". По-моему, успеха там не было. Ты читал фельетон? Много написано, но чувствуется, что что-то не то². Правда?

   Сейчас К. С. спрашивал, пишешь ли ты пьесу. Душе, говорит, надо отдохнуть. Дусик, если бы ты знал, как нужна твоя пьеса, как ее жаждут, жаждут твоего изящества, нежности, аромата, поэзии, всего того, что ты можешь дать. Чувствуешь, мой тонкий писатель? Дусик милый! С какой любовью мы будем разбирать, играть, выхаживать "Вишневый сад". Ты увидишь. И ты с нами будешь жить.

   Сейчас прервал меня брат Мейерхольда³, умолил читать в концерте 2-го февр. В пользу родильного приюта. Читают Андреева, Качалов. Еще Цингер⁴ пристает читать в Истор. музее отрывки из "Монны Ванны". Ты сердишься?

   Меня ужасно легко уговорить: тянут сейчас Москвины к себе, после спектакля. Съезжу на часок.

   28-го будет генеральная "Столпов". Ничего не понимаю, что будет. Вспоминаем тебя, как ты бы хохотал над Ибсеном. А он, кажется, приезжает⁵. Посмотрел бы нас.

   Кончаю уже в перерыве в 4-м акте. Тебе противно это письмо, пропитанное театром?

   Как я хочу тебя видеть! Если бы меня отпустили на Масленую и первую неделю - приехать к тебе? Как ты думаешь? Я еще не говорила ни с кем об этом.

   Целую, обнимаю, прижимаю тебя, чтоб ты был близко ко мне, чтоб я могла разглядеть, что у тебя в глазах, дорогой мой. Не брани меня за мои скверные письма. Я ведь временами бываю трепаная, ничего не соберу ни в голове, ни в душе. Сейчас еще выхожу на сцену. Целую горячо.

  

  

   Твое письмо меня взволновало, родной мой! Ты, верно, был сильно не в духе. Я тебе ничем не угодила, дусик? Прости. А бумажник мне очень по вкусу, там так много отделений, я его долго рассматривала и вертела и перебрала весь магазин. Отчего тебя рассердила игрушечка? Я просто так послала ее, мне хотелось послать что-нибудь из моих вещей. У меня был целый оркестр таких птиц, и они меня потешали; в последнюю минуту, когда уходил учитель, я ее завернула и отдала. Не сердись, милый. Мармеладу и мятных не прислала, потому что первого ты в Москве в рот не брал, когда я приносила, а вторых можно достать в Ялте, а абрикосовские конфекты ты всегда любил. Пиво очень жалко, но я тебе еще пришлю. Учитель - дубина; я ему твердила сто раз, что надо короб отдать кондуктору, поставить в холодок. Вишневский огорчится, когда узнает.

   Так мы едем в Швейцарию? С наслаждением, милый мой! Я на все согласна, что ты ни придумаешь. Поживем в горах, в чудном воздухе, тем более что ты еще не был в Швейцарии. Собирай сведения - куда лучше ехать, приобрети карту и составляй маршрут, и я тоже буду думать, будем писать друг другу, что надумаем, а потом вскоре и поговорим. Так, милый мой?

   Весной мы, верно, будем репетировать "Вишневый сад" - правда? Наверное даже. Ты будешь на репетициях, будешь все говорить. Подготовимся потихоньку к отъезду и катнем. Побываем и в Венеции. В дороге я все буду делать, и с билетами, и с багажом возиться. Тебе будет хорошо и покойно, ты увидишь. Ты будешь у меня веселый и хороший.

   Сегодня заходила к маме: она хиреет, утром у нее свело руку, перекорючило, и она сильно испугалась. Хочет на неделю уехать в деревню к знакомым. Так мне что-то непокойно за нее. Ее надо иначе устроить на будущую зиму и чтоб она наполовину меньше работала, чтоб не держала квартиры. Как это все будет - я не знаю, но должно измениться, без сомнения, иначе мы, дети, свиньи. Коренная перемена нужна. Володе лучше. В ту ночь и он и Эля ночевали у мамы. Володя не мог уехать домой. Доктор говорит, что эти боли от слепой кишки, что-то там есть.

   Сегодня мы с Машей обедали у Алексеевых. Были: Лужские, Немировичи, Вишневский, жена Амфитеатрова. Котик молодеет, хихикала очаровательно, Перетта тараторила. Я, дусик, больше решила не пить и не есть закусок. Ты доволен? На долго ли хватит, не знаю, но решила. Сегодня уже не пила и не закусывала. Было просто, не скучно, не натянуто. Я много разговаривала с Евлалией Амфитеатровой. Она мне рассказывала про Минусинск, про жизнь там, как там страшно было жить¹. Теперь он уже в Вологде, и она едет туда же. Она славненькая. Рассказывала вообще о своей жизни, как она была актрисой, как встретилась с Амфитеатровым. У нее сын 1-го года и 3-х месяцев - я и не знала. Говорит, что в Минусинске ложились всегда часов в 5, потому что боялись быть ограбленными и убитыми. Там ежеминутно резня и грабеж, а их считали там богатыми. Жизнь там дорогая. Они ни с кем не были знакомы. Он и сейчас пишет в "Русском слове" под двумя псевдонимами: кажется, Борус и еще какой-то. Ты знаешь?

   Мы с ней расцеловались, она мне объявила о своей симпатии ко мне.

   Дуняша служила у стола, и мне так напомнило Любимовку!

   Ну, дусик, пора, уже скоро три часа. Завтра надо рано вставать, ехать в Серебряный бор. Обнимаю тебя и целую нежно и прошу прощения, если не угодила тебе. Чего тебе прислать из Москвы? Напиши, родной мой. Будь здоров, целую твои глаза, губы много, много раз и улыбаюсь тебе.

  

  

   День св. Ольги-лыжницы.

   Я, дусик, удивительно провела сегодняшний день. Давно уже мечтала о таком отдыхе. Сейчас ужасно устала и ложусь, но хочу хоть вкратце написать тебе, что я проделала. Утром в 9 ¥ час. мы двинулись в путь на парочке на отлете: Москвины, Адашев и я. Уехали верст за 8 в Серебряный бор на берегу Москвы, где дача Гельцеров, живут ее родители и тетка. Приехали, погуляли здорово до обеда; накормили нас на славу: завтра меню напишу. После обеда я с моими кавалерами отправились на лыжах.

   Господи, какая это прелесть! Скользить по чистому, нетронутому снегу, дышать сколько хочешь, кругом ни души, только сосны, скользишь куда хочешь, нигде препятствий. Наслаждение прямо. К тому же тепло. Хохотали мы до упаду над Адашевым, кот. первый раз на лыжах и падал. Я ни разу не свалилась, скатывались с пригорков, одним словом, наслаждались вовсю.

   В 5 час. попили чаю и поехали прямо в театр, играть "На дне", веселые и довольные. Тебе это нравится? А, дусик мой золотой? Завтра опишу как следует.

   А от тебя не было письма. Мне кажется, что ты раздражен против меня, сердишься. Правда или нет? Мне так хочется пожить с тобой, приласкаться, поговорить с тобой, пофилософствовать, хочется любить сильно.

   Целую тебя, моего нежного, чудного, драгоценного, шепчу на ухо что-то, отчего ты улыбаешься.

   Решили 22-е янв. отныне праздновать: св. Ольги-лыжницы.

  

  

   Актрисуля моя, здравствуй! Получил сегодня письмо от Немировича, пишет о пьесах, какие пойдут, спрашивает про мою пьесу¹. Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь - не знаю.

   Ты хочешь, чтобы Поля ставила мне компресс? Поля?!! Впрочем, теперь я уже не кладу компрессов, обхожусь одними мушками. Температура вчера была нормальна, а сегодня еще не ставил термометра. Теперь сижу и пишу. Не сглазь. Настроение есть, хотелось бы дернуть в трактирчик и кутнуть там, а потом сесть и писать.

   Зачем Скиталец женится? Для чего это ему нужно?

   Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы кстати пива попил бы. Подумай, дусик, мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.

   Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.

   А какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но, чувствую, чего-то не хватает - в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия "Нивы" - мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.

   Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?

   Ну, собачка, будь здорова, будь в духе, пиши своему мужу почаще. Благословляю тебя, обнимаю, целую, переворачиваю в воздухе. Скоро ли наконец я тебя увижу?

  

  

   Голубчик мой, дорогой мой, второй день нет письма. А последнее было такое нервное, нехорошее; что случилось? Ты недоволен мной, сердишься на меня? Я тебя раздражаю своими нелепыми письмами, сухими, рассеянными. Я все это чувствую. Прости, дорогой мой. Я растрепалась душой. Мне тяжело без тебя, нет опоры. Я с тобой увереннее живу, крепче.

   Ах, дусик мой... Если бы мне сейчас прижаться к тебе крепко, крепко, так, чтоб я слышала биение твоего сердца, чтоб ты мне говорил что-то ласковое, нежное и чтоб душа у меня смягчилась. Когда мы увидимся, когда?!

   А как вчера славно было! Чистый, нетронутый, крупичатый снег, сосны, печальные, томящиеся, унылый их шум, золотистый закат, легкие облака, за Москвой-рекой какие-то татарские горы, точно предгорье Крыма, село, из-за холма любопытно торчит колокольня, на горизонте темный синеющий лес - так бы убежала на лыжах куда-то на простор, в ширь, точно там есть другая жизнь, которая манит и тянет. Сидела я на пне и любовалась без конца. Дятел стучал, сосна скрипнула. Ты бы понял и чувствовал всю эту красоту, я знаю.

   Тетка Гельцер живет там уже очень давно. У нее отличная небольшая дача, т.е. зимний дом, но со всеми удобствами, во всем достаток чувствуется, обеспеченность, дом такой, о каком мы с тобой иногда мечтали: одноэтажный, уютный, светлый, тетка страстная любительница садоводства и огородничества, у нее и парнички есть, и кроме того она страстный рыболов. Живет она с сыном и с пожилой француженкой, кот. была при ее детях. Накормили нас знатно: кулебяка с осетриной, уха из стерлядей, рыба au gratin в раковинах, утка, каплун, пломбир, кофе, фрукты - вкусно? Кроме того закуска, домашние наливки, грибки. Аппетитно все подано, чисто. Во время обеда солнце сияло и было весело. Москвин дурил, говорил глупости. И после такого-то обедища покатили мы на лыжах и хохотали над Адашевым, кот. все падал.

   Я насладилась. Утром мы гуляли к Москве-реке, кот. там удивительно извилиста и красива, должно быть, летом. Место красивое, гористое, песчаное, озера среди сосен - странно, правда? Дач настроили там много теперь, и, должно быть, живется хорошо. Весной мы съездим туда непременно, да, Антончик? Перед Швейцарией. Погуляем там, рыбу половим.

   Сегодня не репетировалось. Я закисла с Лоной, не знаю, что делать. Дурацкая у меня манера: схвачу сразу образ и живо охладею, начинает казаться, что это не то, и кончается тем, что возвращаюсь к нему же. Ужасная была репетиция. Все носы повесили. Ни у кого нет ничего. Влад. Ив. сердился молчаливо. После репетиции Горький увез меня обедать к Скирмунту; там была его жена, Пятницкий, Бларамберг, Бальмонт.

   Бальмонт был сегодня "На дне", и жена звала меня пить чай к ним после театра, но я устала и не пошла.

   С Пятницким говорила о Марксе. Он очень деликатно относится к этому делу и понимает, что тебе это все неприятно. Он говорит, что надо бы Марксу внушить, чтоб он изменил условия, и что если он теперь через тебя заработает, ну хоть 200 000, то чтоб тебе дал хоть третью часть, что ли, и чтоб будущее твое откупить у него. Он настаивает, что это грабеж. Дусик, вспомни, подписывал ли ты неустоечную запись и есть ли договор относительно Сергеенко. Завтра еще напишу о Марксе, а теперь addio, спать хочу. Целую и обнимаю тебя. Я опять буду вроде новорожденной, когда встречусь с тобой.

  

  

   Наконец пришло письмо сегодня, дорогой мой! Я немного успокоилась, хотя тон письма меня не успокаивает. Закралась нотка, впрочем, вполне понятная. Бережешь ли ты себя, дусик? Все делаешь как следует? Аппетит каков? Про настроение не спрашиваю. Я все его понимаю и чувствую.

   Я больше не стану раздражать тебя своими письмами, даю тебе слово. Буду писать веселые, без нытья. Ты доволен?

   Антонка, мне так хочется услышать твой голос!

   Так, значит, мы едем в Швейцарию! Я рада. Ты будешь мой, и я буду твоя. Буду тебя лелеять, холить, выхаживать.

   Сегодня я дома. Была М. Малкиель, ушла. Мы с Машей сидели в кабинете, и я читала вслух статью о тебе Альбова ("Мир Божий" получили)¹; Маша шила. Как видишь, картина семейная. Статью прочла наполовину. Многое мне нравится. Пришел Немирович, принес мне журналы для фигуры Лоны. Сидели втроем, болтали, потом я беседовала о Лоне, кот. меня мучает.

   Наши все девы были на "Мещанах", т.к. сегодня именины Ксении и я их отпустила.

   Я с Шнапом ходила за ветчиной, Маша варила картошку к ужину. Как чудесно, когда нет прислуги! Как свободно!

   "Столпы" наши нас не утешают.

   Надо бы написать тебе о разговоре с Пятницким, да не хочется об этом говорить. Напишу завтра. Можно?

   Голубчик, прости меня, что я ною в своих письмах! Я не должна этого делать.

   Читал сегодня "Новости дня"? А про поганку m-me Метерлинк?² Не сделать ли мне такую штуку? А, как ты думаешь?

   Пива я тебе пришлю. Мятных пришлю. Дурацких птиц не буду присылать, конфект вкусных тоже нет.

   Душу тебя в объятьях, целую тысячу раз. Как мне скучно в своей одинокой спальне! И тебе тоже?

   Работай, дусик; думай о "Вишневом саде". Я его жду с адским нетерпением. Поцелуй мамашу, кланяйся всем.

  

  

   Да, дусик, мне теперь легче, а сегодня и совсем хорошо, так хорошо, что я даже в сад выходил. Погода чудесная, теплая.

   Получил письмо от Александра Борисовича, того самого студента, серьезного шмуля, который был в Андреевской санатории чем-то вроде вице-директора. Спрашивает, как здоровье, и кстати извещает, что он уже врач¹. Тебе кланяется.

   У нас во дворе завелись два чудных щенка, которые лают всю ночь и уже прижились. Как удалить их? Оба дворняжки.

   Дусик, прости за совет: не оставляй дома денег или запирай их как-нибудь особенно. Иначе не обойдешься без сюрпризов. Больше я тебе на эту тему писать не буду, прости.

   Вчера у меня просидел вечер старик кн. Ливен². Обнимаю тебя, мою собаку, и жду, что скажешь насчет Швейцарии и Италии, вообще насчет нашего лета. Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2-3 года (если только ее можно назвать еще молодостью), надо же поторопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь.

   Ну, Господь с тобой, не хандри.

  

  

   Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене проживем дней 5, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уже в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.

   Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.

   Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.

   А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.

   Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.

   С Евлалией¹ я знаком, знаю ее. Статьи ее супруга читаю иногда в "Русском слове", но пока они мало интересны.

   Пишу рассказ для "Журнала для всех" на старинный манер, на манер семидесятых годов². Не знаю, что выйдет. Потом нужно для "Русской мысли", потом для "Мира Божьего"... Спасите нас, о неба херувимы!!

   Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!

   Получил от Комиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра. Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц же пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя: она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие³. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать "Вишневый сад", т.е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей⁴.

   Значит, мы с тобой поедем? Умница моя, я теперь тебя никогда не брошу. Обнимаю тебя так, что ребрышки все захрустят, целую в обе щеки, в шею, в спинку и прошу писать мужу.

   К вам поехала дочь Татариновой⁵. А ты на Масленой не приедешь, не финти. Да и не нужно, радость моя, утомишься только и потом заболеешь. Приезжай на весь пост, тогда согласен.

   В новом бумажнике я сделал открытие: глубочайший карман, глубиною в пол аршина, чтоб было, очевидно, куда деньги прятать.

  

  

   Дорогой мой Антон, я два дня не имею писем. Решила, что тебя не тянет писать мне. Я, дусик, не обижаюсь, если не хочется, не принуждай себя. Только пиши о самочувствии, умоляю.

   У нас все тает, ползет, ®. Черно, грязно и скверно. А я люблю шаркать пешком в такую погоду. Сегодня шаркала, задрав юбки.

   У нас были блины сегодня. Вкусные блины - легкие, нежные. Я вечером не играла и потому покушала вдоволь. Pardon, monsieur.

   Вечером сейчас слушала Гофмана. Он играл только Шопена. Первое отделение слушала с наслаждением, даже в глазах защекотало, а ко второму уже утомилась. Духота адская, народу масса. Я была одна. Там, в Большой зале собрания, так светло, так парадно, и мне захотелось даже быть нарядной, в великолепном туалете. Видишь, какая я пустышка. Под музыку я с аппетитом думала о своей Лоне, фантазировала. Позади меня ужасно как-то мелко щебетали дамы. Меня давила толпа, тяжко было. Интересного ничего не бросилось в глаза. Только видела, как многие постарели. Я подумала, что и я также, верно, постарела.

   Во вторник уезжает в Ялту Елизав. Ник. Званцева. Она будет у тебя. Будь с ней мил. Она деликатная, славная. Влюблена в тебя уже 15 лет. Вникни. Не будь бесчувственным.

   Шаповалов был сегодня, но я его видела всего 5 минут, уходила на репетицию. Репетировали 4-й акт, с хором, музыкой и народом в костюмах¹. Думаю, что будет торжественно и трогательно.

   Горький еще здесь все путается. У жены его нарыв в носу, распухло все лицо. Говорят, "На дне" берет полные сборы, слава Богу.

   Конст. Серг. в 4-м акте всегда нас потешает своей путаницей в словах. Что он иногда говорит! Сегодня все хнычут, что "Мечты" играют без меня². "На дне" тем приятно играть, что можно приезжать за 20 мин. до начала, 2-й акт отдыхать, и кончается рано. Я с нетерпением жду "Вишневого сада", жду изящества, поэзии; что-то я буду изображать там!

   Статью Альбова читаю; многое хорошо в ней, много понято.

   Мама уехала в деревню на поправку. Вчера был д. Саша, миленький, молочный³, была тетя Лёля.

   Вчера я была адски утомлена.

   Я прочла "В тумане"⁴, и представь - мне нравится. Этот несчастный гимназист - как живой стоит, и страдаешь за него. Разговор с отцом мне нравится. Напиши свое мнение. Целую тебя, крещу, держу долго в объятиях и глажу и ласкаю нежно и смотрю в мои чудные глаза лучистые.

  

  

   Собачка милая, если я не пишу тебе каждый день, то не потому, что сердит (Боже меня избави!), а просто потому, что писать надоело, видеть, видеть, видеть тебя хочу, потому что сижу и пишу рассказ. Значит, если два дня не будет от меня письма, то не беспокойся.

   А какими дурацкими чернилами писаны все твои письма! Точно не чернилами писала, а клеем. Приходится отклеивать. Пятницкому скажи, что, насколько помню, неустоечной записи я не подписывал и не понимаю, что это за запись такая; доверенность Сергеенко имел от меня, а "договора относительно Сергеенко" никакого не было. Скажи Пятницкому, что в марте или апреле я увижусь с ним и потолкую.

   Я теперь здоров, здоровее себя чувствую даже, чем летом. Ем много и с людьми беседую охотно (когда я нездоров, то ем неохотно, а беседовать мне порой бывает нестерпимо, да я креплюсь), пишу и читаю весь день и с завистью прочитываю твое письмо, где ты, собака, описываешь кулебяку с осетриной и уху стерляжью. В эту зиму у меня, можно сказать, почти не было кровохаркания и не было ни одной геморройной катастрофы.

   Если увидишь еще Бальмонта, то скажи ему, чтобы он написал мне свой адрес. Ведь, пожалуй, ни один человек не относится к этой каналье так хорошо, как я; мне симпатичен его талант.

   Все еще не получаешь "Мира Божьего"? Отчего? Скажи Пятницкому, чтобы он прислал мне свои новые издания, между прочим "На дне" Горького.

   Вчера была буря, нынче пароход опоздал. И сегодня не покойно.

   Гольцеву дают юбилейный обед¹. Мне было бы приятно, если бы ты или Маша была на этом обеде; или ужине. Если будешь на юбилее, то опиши, как и что. Ведь я старше Гольцева, ибо работаю уже больше двадцати лет. (Гольцев празднует не 25, а 20-летие.)

   Ну, бабуля моя, благословляю тебя обеими руками и сто раз целую. Весной поедем к Гельцерам, куда хочешь поедем; и к Якунчиковой, и к Марии Петровне. Если буду здоров, как теперь, то буду двигаться непрерывно. Ах ты, бабуля моя толстенькая.

   Сообщи Маше, что семена пришли; между прочим, и бавны. Газону 10 фунтов.

  

  

   Пишу на "Дне", голубчик мой нежный. Как я счастлива, что тебе легче! И от Альтшуллера получила письмо, что тебе лучше. Только как же? Ты мне все писал, что после Москвы здоровье не ухудшалось, и; судя по письмам, и настроение было хорошее, а доктор докладывает, что ты был кислый все время и что это последствие жизни в Москве.

   Господи, как это сделать! Надо бросать театр и жить с тобой. А я все жила мечтой, что ты хоть ползимы сможешь провести где-то под Москвой в чистом воздухе, в гигиеничном домике каком-то. Летом едем всюду, куда ты только захочешь. Я буду вся в твоем распоряжении. А весной - как и где мы свидимся?

   Ты слышал, что "На дне" не разрешили на Александринке?¹ И потому у нас подумывают ехать в Петербург на Пасхе, чтоб зацепить денег. Чувствуешь? Думают играть "Дно" и "Дядю Ваню".

   Если бы ты знал, как жаждут твоей пьесы! Проголодались все. Со "Столпами" одна мука. Ничего не выходит. Все раздраженные, все не в духе, а главное Конст. Серг. Посмотрим, что покажет генеральная 2-х актов в субботу!²

   Вчера, после 25-го спектакля "Дна", мы устроили вечеринку у нас в фойе портретном. Поставили длинный стол; угощали ветчиной, ростбифом, индейкой, чаем, кофе, сыром и фруктами. Не клеилось. Мне лично было тоскливо. Присутствовали из посторонних: Горький, Алексин, сестра Марии Фед., студент их³, protИjИe Горького - еврейка-скрипачка, бежавшая от родителей⁴, Скирмунт, Стахович. Опять плясали, оставили свой оркестрик из балалаек, скрипки и гитары. Соколова "цыганила" под гитару. В конце уже я пробовала петь с Алексиным, но не ладилось. Заставляли меня плясать - тоже не могла. Горький все больше молчал и смотрел. Сам же затеял. Он какой-то странный. У жены его был нарыв в носу, и ей разрезали. Она не выходит еще. Тихомиров подвыпил и жаловался мне, как ему больно и обидно как актеру. Жалко его. Москвин, по обыкновению, говорил свои словечки, оживлял сколько мог. Но в общем, "не вышло".

   Дусик, Пятницкий думает, что с Марксом надо устроить дело без суда, без огласки; просто, чтоб Маркс изменил свои условия и дал бы тебе ну хоть третью часть того, что он заработал через тебя, а заработал он чуть ли не 200 000 р. Но все это надо обсудить, когда увидимся, а в письмах невозможно, правда?

   1-го февр. пойдем с Машей на юбилей Гольцева.

   Я, дусик, знаю, чего тебе не хватает для того, чтоб ты мог писать спокойно. Я все знаю, милый мой, далекий мой!

   С чего ты мне пишешь о деньгах? У меня ничего не пропадало, да и денег у меня всего что жалованье, кот. иссякает к концу второй недели. Какие же у меня деньги дома! Я не понимаю, милый.

   Акт кончается. Целую тебя нежно, будь покоен, здоров, не забывай меня.

  

  

   Где ты, дусик милый мой?! Как я хочу тебя видеть, с тобой говорить? Что-то бессмысленное есть в моей жизни. Как ты, что ты? Впрочем, чего я спрашиваю? Ведь я все знаю, все. Как ты сидишь в кресле и смотришь в камин, и мне кажется, что этот камин для тебя что-то живое; как ты бродишь, как останавливаешься у окна и смотришь вдаль, на море, на крыши домов. Как садишься на постель около стола, когда принимаешь порошок какой-нибудь. Мне кажется, что я знаю все, о чем ты думаешь. Т.е. я не могла бы рассказать, но чувствую твои мысли. Ты смеешься? У тебя лицо, верно, теперь хмурое, то есть безразличное. Когда ты со мной, ты мягкий и улыбаешься.

   А в какую Швейцарию мыс тобой махнем? В немецкую или в французскую? В первой я была, но с наслаждением поеду еще раз. В Венецию обязательно заглянем, да? Какая будет дивная минута, когда поезд тронется и унесет нас из Москвы, и мы будем одни, с тобой вдвоем! Опять будем молодые, точно только что поженились. Как интересно быть с тобой в новой обстановке, в новой жизни. Дорогой ты мой! Как я буду за тобой ухаживать!

   Милый, ты теперь в настроении? Работается? Ты пишешь рассказ? Я кончила Альбова (о тебе)¹. Много у него путано и странно, но все-таки он тебя понимает, а это много. Конец хороший. А ты доволен? Ничего ты мне не пишешь.

   Сегодня сыграли "Дядю Ваню" при полном сборе - каково? Играла Мария Петровна, и молодцом, твердо. Чувствует себя хорошо.

   Я днем сидела дома, пела, потом занималась Лоной усердно и, кажется, поймала ее за хвост. Надо ее подогнать под мою индивидуальность. Буду ее играть очень темпераментно и не думать ни о какой тетке, а об интересной женщине. Декорация, говорят, будет великолепна.

   Вишневский велел тебе передать, что наши паи покроются в этом году и мы не будем должны Морозову². Говорят, что мне прибавят 600 р.

   Ну, родной мой, прижимаю тебя к сердцу, крещу тебя, кусаю за ушко, целую затылочек, глаза. Твои последние письма такие грустные. Обнимаю и целую крепко, горячо.

  

  

   Ну-с, актрисуля, вчера я был в городе после долгого заточения, постригся там, помолодел лет на восемь, но, должно быть с непривычки, очень устал. Теперь с каждым годом я устаю все больше и больше. Пишу рассказ, но медленно, через час по столовой ложке - быть может, оттого, что много действующих лиц, а может быть, и отвык, привыкать надо.

   Вчера приходила облагодетельствованная вами актриса и спрашивала Машу; когда ей сказали, что Маши нет, она осталась в кухне и стала ждать меня. Я выслал ей рубль; Арсений и бабушка спрятались, одна Поля с ней разговаривала. Посидела час-другой и ушла, обещаясь еще прийти. Это или сумасшедшая, или попросту мошенница, но, полагаю, хлопот с ней будет еще немало.

   Я здоровехонек. Пива не присылай, буду пить его за границей, а теперь что-то не хочется, да и пить я могу, только когда бываю в компании. Пьесу писать буду.

   Пришло письмо из Женевы от Ольги Родионовны.

   Выписал из Сухума много разных луковиц и многолетних цветов. Воды теперь много; быть может, я сделаю еще цистерну, если окажется недорого, на пять тысяч ведер.

   Насчет вышеописанной актрисы не беспокойтесь, она устроилась в Ялте, по-видимому, а ко мне едва ли ей удастся пробраться. Прилагаю ее письмо¹.

   Составляешь ли ты маршрут по Швейцарии? Главное - красивое место и климат, имей сие в виду. Прогулочки, пешее хождение, сочетание приятного с полезным. Я тоже буду за тобой ухаживать, только, дусик мой, дай мне слово, что ты уже не будешь хворать. Обязательно дай. Будь такою же умницей, какой ты была в Аксенове у Варавки.

   А сегодня от тебя нет письма.

   Поклонись всем в театре. Маше поклонись, Вишневскому. Что поделывает Надежда Ивановна?

   Ну, собачка, глажу тебя и треплю за уши и за хвостик. Без тебя мне неважно, можно даже сказать, плохо, но все же приятно становится при мысли, что ты у меня есть. Без тебя я одичал бы и постарел, как репейник под забором.

   Обнимаю мое сокровище, крепко целую, тысячу раз целую.