Чичерин Борис Николаевич - Литературное движение в начале нового царствования

ее русское общество. "Воспоминания" Б. Н. Чичерина тем и интересны, что с особенной рельефностью рисуют нам глубокую раздвоенность, переживавшуюся передовым представителем того класса, который под напором неизбежной необходимости, должен был отказаться от своего первенства в обществе.

   Среда, из которой вышел Чичерин, была богатая дворянская среда,- "аристократическая", употребляя любимое им слово. "Моя молодость протекла средь старого дворянского быта",- говорит он сам. Он и рисует в первых двух главах своих "Воспоминаний" этот "старый дворянский быт", патриархальный, веселый, изысканно-изящный {Глава I. "Мои родители и их общество"; гл. II. "Мое детство". Эти главы имеют выйти в одном из последующих выпусков "Записей Пришлого".}. Уголок Тамбовской губернии, где протекли годы его детства, в соседстве с "Марой" Боратынских, с "Любичами" Кривцовых, был один из типичных центров дворянской культуры, доживавшей блестящий век накануне своего падения. Усадьбы в европейском вкусе с английскими парками, с павильонами в готическом стиле, гротами, искусственными оврагами, башнями "англо-саксонской архитектуры", оранжереями и теплицами, библиотеками и готическими часовнями, вечные семейные праздники, вечные гости ("помещики объезжали весь край, везде гостили по несколько дней, а более близкие по целым неделям"), "разного рода затеи", леса, освещаемые ночью "разноцветными фонарями и бенгальскими огнями", "пиршества" с угощеньями и плясками крестьян, и тут же тонкость литературных интересов, блеск и остроумье беседы, самые утонченные плоды умственной культуры,- вот те рамки, в которых рос Б. Н. Чичерин. Отец его был представителем новой формации дворянства, не в смысле происхождения (Чичерины вели свой род от времен Василия Шуйского), а в смысле новых хозяйственных устремлений. Образование Николай Васильевич Чичерин получил более, чем скромное. "13 лет он окончил - изучение языка у тамбовского семинариста, потом учился в полку, переписывая то, что ему нравилось в книгах, и стараясь отгадывать правила и красоты языка, не имея никого, кто бы мог их ему объяснить". Но природная сметка вывела его на широкий путь. Крупный тамбовский помещик, он в 30-х годах умножил свое состояние промышленное предприимчивостью по винному откупу. В 1834 г. он, говоря словами его сына, "кроме крупной доли в Тамбовском откупе, взял еще Кирсанов; 8 лет он держал эти города; под его непосредственным надзором предприятие шло успешно, и мало-по-малу полученные им от отца 300 дес. возросли до 1300". И по политическим своим убеждениям, этот типичный представитель нарождавшейся дворянской буржуазии, выработал себе чисто буржуазные умеренно-либеральные взгляды. В его кабинете висели портреты "освободителей народов" - Вашингтона, Франклина, Каннинга, - которые после его смерти вместе с его убеждениями по наследству перешли к его старшему сыну; но, "как русский человек, он понимал положение России, потребность в ней сильной власти. Поэтому он всегда относился к власти с уважением и осторожно... Когда в 50-х годах заговорили о реформах, он вполне признавал их необходимость, но смотрел вперед с некоторым сомненьем, опасаясь неизвестного будущего и полного переворота в частной жизни".

   В этой обстановке, соединявшей блеск старого дворянского быта, основанного на крепостном праве, с новыми запросами буржуазного хозяйства и буржуазной идеологии, Б. Н. Чичерин рос настоящим барчуком, окруженный заботою и холею. Его не отдавали учиться в училище, и он получил чисто домашнее образование, пользуясь уроками частных учителей. Для подготовки в университет он вместе с братом был отвезен в Москву, где готовился к экзаменам под руководством лучших профессоров университета; на экзамен его, 16-летнего юношу, повез отец. И в университете Чичерин попал в тесную среду дворянской молодежи, образовавшей "аристократический кружок", державшийся особняком, на который несколько косилось остальное студенчество. "Люди с одинаковым воспитанием",- откровенно говорит он по этому поводу,- "естественно сходились друг с другом, скорее нежели с другими".

   Богатая дворянская среда, в которой родился и воспитывался Б. Н. Чичерин, наложила сложный отпечаток на всю его идеологию. В его "Воспоминаниях" ярко выступает почти наивная идеализация поместного дворянства и наряду с этим высокомерно пренебрежительное отношение к городской буржуазии, к "купцам", о которых он отзывается не иначе, как с какой-то презрительной снисходительностью.

   Особенно характерно вырисовывается дворянская окраска Чичерина в его взглядах на дворянские привилегии. Всякий раз, как в самом дворянстве или в правительственных кругах возникал вопрос об уравнении дворянства в правах с прочими сословиями, в нем вспыхивал полемический задор. Как умный человек, он не мог не согласиться с справедливостью такой меры, но спешил оговориться, что проведению ее в жизнь должно предшествовать коренное переустройство всего государственного порядка. Так высказался он по поводу нового воинского устава Александра II, "когда само московское дворянство... рукоплескало отнятию присвоенных ему дворянскою грамотою прав". "Это была,- пишет он,- отмена основной статьи жалованной дворянской грамоты, которою дворянству на веки-веков даровалась свобода от обязательной службы. При разрушении государственного строя, опиравшегося на сословные различия, и водворении на место его порядка, основанного на всеобщей свободе и равенстве, эта льгота рано или поздно, конечно, должна была пасть. Но нежелательно было уничтожение исторически укоренившейся свободы без замены ее другою, высшею. С точки же зрения чисто дворянской, подчинение благородного сословия рекрутчине, наравне с мужиками, шло наперекор всем понятиям о дворянской чести, которые установились в течение столетия". {Гл. XI.}

   "Среди самого дворянства выдающиеся люди находили мое направление слишком консервативным",- не без чувства удовлетворенного самолюбия пишет он. Не даром петербургский предводитель дворянства П. П. Шувалов, которому представили Чичерина в качестве "un des rares défenseurs de la noblesse", отвечал не без язвительности: "Je trouve que Monsieur nous défend trop" {Воспоминания Б. Н. Чичерина, Московский университет. Стр. 40-71 ("Записи Прошлого").}.

   Так, на всем протяжении своих записок Чичерин остается тем, чем он был по происхождению,- дворянином, дворянином умным, просвещенным, далеким от крепостнических вожделений своего сословия, но насквозь проникнутым с детства воспитанными классовыми представлениями и взглядами.

   Из дворянской же среды вынес Чичерин и глубокое принципиальное уважение к представителям верховной власти. Еще детьми он и его брат "проникались благоговеньем, когда (им) говорили, что перед государем и наследником нельзя являться иначе как в коротких белых штанах и шелковых чулках" {Гл. II.}. Позже на смену этим ребяческим впечатлениям пришли другие, более серьезные. Не принадлежа непосредственно к придворному кругу, Чичерин через близкую ему группу родовитой знати рано завязал связи с двором; уже в конце 50-х годов он сблизился с сравнительно демократичным двором великой княгини Елены Павловны; в 1862 г. гр. Строганов, "попечитель" наследника, рано умершего сына Александра II - Николая, привлек его сначала к учебным занятиям с цесаревичем, а затем и в его свиту при путешествии по Западной Европе. К этому молодому человеку, в лице которого Россия, по его словам, "рисковала иметь государя просвещенного", Чичерин испытывал необычное для его сухой души чувство грустной нежности, в котором условное восхищение перед личностью будущего венценосца сплеталось с привязанностью к талантливому ученику.

   Эти разнообразные и сложные отношения к высоким сферам не могли не отразиться на строе мыслей Чичерина. Долгое время он упорно боролся и печатно, и устно против всяких конституционных "вожделений" либеральной части общества. Известная книга Б. Н. Чичерина "О народном представительстве", появившаяся 1866 г., имела целью, как мы теперь знаем из откровенного признания самого автора, показать неприменимость конституционной формы правления к России. {Воспоминания Б. Н. Чичерина, Московский университет. Стр. 162-163.} И если в конце своей жизни Чичерин должен был изменить свою точку зрения и опубликовал за границей брошюру, в которой осторожно высказывался за конституцию, то он уступил лишь поневоле неоспоримой убедительности фактов, в значительной степени под влиянием личного раздражения и перенесенных унижений со стороны не только придворного круга, для которого он всегда был чужим, но и самих носителей верховной власти, разочаровавшись в их личных достоинствах и убедившись в безнадежном гниении окружавшего их "болота". Но к каким бы выводам он ни пришел в последние годы перед смертью, всю жизнь Чичерин оставался под обаянием обветшалых, сделавшихся вопиющим анахронизмом после освобождения крестьян дворянских политических идеалов, в основе которых лежала мысль о просвещенном абсолютизме, опирающемся на дворянскую аристократию.

   И в области религии Чичерин в детстве был окружен атмосферой старой дворянской традиции, из которой он почерпал "младенческую веру", утраченную им лишь в юношеские годы.

   Так, среда, в которой воспитывался Чичерин, способствовала консерватизму убеждений и классовой узости мышленья. Чичерин был, однако, слишком умен, чтобы сделаться примитивным реакционером. Традиционная дворянская идеология XVIII в. в том кругу, к которому принадлежала его семья, как мы видели, уже в представителях старшего поколения была несколько поколеблена новыми буржуазно-либеральными веяньями, а в младшем поколении она была уже совершенно нарушена благодаря блестящему образованию, полученному в семье и в университете, которое вводило молодежь в круг философских и научных интересов Западной Европы, переживавшей расцвет послереволюционной культуры. Особенно глубокое впечатление произвел на Чичерина Московский университет, в который он вступил в 1845 г. Вот в каких восторженных выражениях говорил он об нем уже в старческих годах: "Университет дал мне все, что он мог дать: он расширил мои умственные горизонты, ввел меня в новые, дотоль неведомые области знания, внушил мне пламенную любовь к науке, научил меня серьезному к ней отношению, раскрыл мне даже нравственное ее значение для души человека. Я в университете впервые услышал живое слово, возбуждающее ум и глубоко западающее в сердце; я видел в нем людей, которые остались для меня образцами возвышенности ума и нравственной чистоты. Отныне я мог уж работать самостоятельно, заниматься на свободе тем, к чему влекло меня внутреннее призвание... Весь запас сил, с которым я готовился вступить на этот новый путь, я вынес из университета, а потому никогда не обращался и не обращаюсь к нему иначе, как с самым теплым и благодарным воспоминанием."

   Из университета Чичерин вышел последователем "гегелизма" и глубоким поклонником Запада. Еще более расширило его кругозор и приобщило к результатам либерально-буржуазной культуры путешествие по Западной Европе, которое он совершил по окончании университета, в частности пребывание в Англии {Глава "Воспоминаний" Б. Н. Чичерина, посвященная его путешествию по Западной Европе, имеет выйти в ближайшее время в одном из очередных выпусков "Записей Прошлого".}. Так, из лекций московских профессоров-западников, особенно Грановского, имевшего на юношу исключительно сильное влияние, из западно-европейской литературы, в частности из философии Гегеля, наконец, из личных наблюдении черпал молодой Чичерин новый строй религиозно-политических понятий. Принадлежа к дворянским кругам, уже приближавшимся к буржуазии, он воспринял этот строй понятий во всей их полноте, но, подобно своему отцу, должен был так или иначе попытаться примирить их с внедренной с детства старой идеологией. Отсюда известная раздвоенность его миросозерцнаия.

   Влияние университета, первым делом, отразилось на религиозном мировоззрении молодого студента. "Младенческая вера", в которой он воспитывался, сменяется теперь скептицизмом. "Скоро все мое религиозное здание разлетелось в прах; от моей младенческой веры не осталось ничего",- говорит Чичерин. "Знакомство с европейской литературой,- пишет он далее,- и в особенности с ученою критикою могло только подкрепить зародившийся во мне скептический взгляд. Одно уже чтение "Всеобщей истории" Шлоссера показывало мне предмет совершенно в ином свете, нежели в каком я привык смотреть на него с детства. Еще более я утвердился в своих новых убеждениях, когда прочел разбор библейских памятников Эвальда в его "Истории еврейского народа", и на все наложило окончательную печать чтение Штрауса. К тому же вело, с другой стороны, и изучение философии". Этот скептицизм приводил в сущности к своеобразному атеизму. Христианство он "признавал религией средневековою, окончившею свой век, отслужившей, так сказать, свою службу, а так как будущая религия, религия духа, еще не явилась, то... (он) думал, что современное человечество, по самому своему положению, лишено религиозных верований". Чичерин, однако, не делал естественного дальнейшего шага от своего религиозного индифферентизма. От религии он не отказался и в более зрелые годы он вернулся к христианству, хотя и понимаемому им по-своему {Ср. Воспоминания Б. Н. Чичерина. Московский университету стр. 147-149.}.

   Такие же колебания испытал молодой Чичерин и в отношении социально - политических своих взглядов. В годы молодости он, "как 20-летний юноша, разумеется, сочувствовал крайнему направлению". Но события 1848 г., показавшие наглядно угрозу для его сословия, таившуюся в этом "крайнем направлении", оттолкнули его от него: "Для меня громовым ударом,- пишет он,- были июльские дни, когда демократическая масса, в которую я верил, вдруг выступила без всякого повода и без всякого смысла, как разнузданная толпа, готовая ниспровергнуть те самые учреждения, которые были для нее созданы. Когда мятеж был укрощен и водворен Кавеньяк, я сделался умеренным республиканцем и думал, что республика может утвердиться при этих условиях. Но выбор президента окончательно подорвал мою непосредственную веру в демократию. Я попрежнему остался пылким приверженцем идей свободы и равенства; я продолжал видеть в демократии цель, к которой стремятся европейские общества; на эту цель указывало и все предыдущее развитие истории и самые беспристрастные европейские публицисты. Но достижение этой цели представлялось мне уже в более или менее отдаленном будущем. Я перестал думать, что исторические начала могут осуществляться внезапными скачками и пришел к убеждению, что европейская демократия должна пройти через многие испытания прежде нежели достичь прочных учреждений".

   Впечатления 1848 года толкнули Чичерина, таким образом, в сторону консерватизма. Это отразилось на его отношении к социализму. Если в юности он готов был принять его, как "смутный идеал отдаленного будущего", то события, развернувшиеся перед ним, сразу охладили его сочувствие к нему, и "все эти мечты рассеялись, наконец, в более зрелую пору жизни". Отсюда исключительно резкие отзывы о социализме и его провозвестниках, отсюда декламация против "шарлатанства демагогов, которым нетрудно увлечь за собой невежественную массу, лаская ее инстинкты, представляя ей всякие небылицы и возбуждая в ней ненависть к высшим классам", отсюда недостойные выходки по адресу Чернышевского и вообще всех русских "нигилистов". Борьба с революцией делается основным лозунгом политической программы Чичерина. Манифестом этой борьбы, было известное его письмо в "Колоколе" 1 декабря 1858 года.

   Но, выступая против революционных лозунгов, Чичерин отмежевывается и от крайних правых взглядов. Поклонник правового строя и культуры Запада, он зло высмеивает славянофильские фантазии и жестоко бичует реакцию в лице Каткова, гр. Дмитрия Толстого, Победоносцева. И в своем консерватизме он был непоследователен. Он признавал блага парламентского образа правления. "Теоретически,- говорил он,- конституционная монархия лучший из всех образов правления,... к представительному порядку стремится всякий образованный народ, но... он требует условий, которые не всегда на лицо". Этих условий Чичерин долгое время не находил в России. В России он проповедовал необходимость сильной власти, мощного государства. Его письма к брату в 1861 г., негласно доходившие до царя, представляют собой сплошной гимн "сильной власти" и приобрели ему благорасположение высших сфер; его приятельница Э. Ф. Радей, фрейлина великой княгини Елены Павловны, сравнивала его с наиболее видным из современных носителей идеи консерватизма в Западной Европе, с Руэ {Чичерин, Московский университет, стр. 221.}. Но, идеалиализируя власть, Чичерин отрицал то, что он называл "власть в голом виде", то есть произвол. Сильную власть необходимо было, как он внушал Горчакову, соединить с "либеральными мерами" {Там же, стр. 28 след. ("либеральные меры и сильная власть").}.

   Предоставляя государству всю полноту власти, Чичерин мыслил это государство, как государство правовое, и в этом было опять тяжелое противоречие, которое язвительно отметил в желчном письме к нему Кавелин. Свой политический дуализм он рельефно выразил в вступительной речи в Московской городской думе, когда был избран городским головою в 1881 г.: "По своему характеру, по своим убеждениям, я не человек оппозиции. Я держусь охранительных начал не в том, конечно, смысле, в каком нередко принимается это выражение, которое выставляется каким-то пугалом, означающим врагов всякого улучшения, а в том смысле, какой может придавать ему разумный человек, любящий свободу, но понимающий необходимость чего-нибудь прочного в жизни. Я приверженец охранительных начал в том смысле, что я глубоко и живо чувствую потребность власти и порядка. Я вижу в этом завет всей русской истории и существеннейшую нужду настоящего смутного времени. Поэтому я всегда буду готов итти рука об руку с властью. Но итти рука об руку с властью не значит поступаться своими правами, а еще менее отрекаться от независимости своих суждений. Человек с самостоятельным образом, мыслей дает свое содействие не иначе, как сознательно и свободно. Я уверен, что в интересах самой власти встречать перед собой не страдательные только орудия, а живые, независимые силы, которые одни могут дать ей надлежащую поддержку, ибо только тот кто способен стоять за себя, может быть опорою для других. Мы живем в трудное время, где приходится бороться с внутренними врагами, и это налагает на нас обязанность быть вдвойне осторожными в своих действиях. Мы должны обдумывать каждый свой шаг, дабы же поколебать и без того обуреваемую враждебными стихиями власть. Не покидая.... почвы права, мы должны стараться соблюсти счастливую середину между старыми привычками безусловной покорности и новыми стремлениями к безотчетной оппозиции..... Будем постоянно помнить.... что только согласным действием правительства и общества мы можем победить гнетущий нас недуг и приготовить для своего отечества более светлое будущее" {Гл. XIV.}. Таково политическое credo Чичерина, как оно сложилось к концу его общественной деятельности.

   Политическому идеалу Чичерина вполне, в сущности, удовлетворял бюрократический либерализм начало царствования Александра II. Реформы 60-х годов оставались для него всегда проявлением высшей государственной мудрости и справедливости, во имя которой он готов был многое простить власти.

   В конце-концов, как и многие самые просвещенные его современники, он был сторонником "абсолютизма", действующего на основах строгой законности и социальной "справедливости".

   Этот политический идеал нашел себе выражение во всей общественной деятельности Б. Н. Чичерина. Он хотел работать рука об руку с властью, под условием, чтобы власть действовала закономерно. Свой тонкий ум, свою блестящую диалектику, свои глубокие познания, все силы своей мысли он готов был предоставить в распоряжение "просвещенного и мудрого" правительства; оппозиция для оппозиции ему претила. В 1861 г., когда вспыхнули студенческие беспорядки, он осуждал правительство за его мероприятия, но со всей силой убежденности поддерживал его требования и помогал восстановлению порядка. В эту эпоху он пытался даже играть роль негласного маркиза Позы и посредством писем к брату, доходивших через Горчакова до государя, стремился влиять на действия правительства в направлении, которое он считал справедливым. В 1868 г., когда большинство Совета университета допустило, по его мнению, ряд незаконных действий, он обратился, первым делом, к начальству для восстановления попранного права и, не добившись правосудия, вызвав своим упорством недовольство монарха, подал в отставку и не вернулся в университет, несмотря на то, что доброжелателям удалось замять дело. Избранный в 1881 г. московским городским головою, он проявил те же, свойственные ему черты: независимость перед администрацией и лояльность в отношении монарха, и пытался использовать свое почетное положение для достижения основной цели своей политической деятельности - установления связи между верховной властью и обществом, в чем он видел единственное средство для создания сильного правительства и для борьбы с революцией. Таков смысл его знаменитой речи на обеде городских голов. В правительственных сферах она была истолковала, как требование конституции, и политической карьере Чичерина был положен конец.

   Так, под маскою сильного и самоуверенного человека, доктринера с строгим и определенным, научно построенным миросозерцанием, проглядывают черты человека переходной эпохи, с характерными для нее раздвоенностью и колебаниями. Борьбу этих двух идеологических течений, которые столкнулись в его личности, Чичерин пережил именно в те годы, которые связаны с пребыванием в университете и с подготовкой к научной деятельности. Это и делает публикуемые главы его "Воспоминаний" особенно интересными. Чичерин как бы переживает вновь свои юношеские увлечения новыми идеями; отсюда свежесть и сила его "Воспоминаний" за эти годы. Но по этим впечатлениям молодости прошла уже рука старика, отказавшегося от своих былых исканий и думающего, что в "зрелую пору жизни" нашел верный ответ на все волновашие его юношескую душу вопросы.

   Как видно из сказанного, заглавие настоящего выпуска уже его содержания; публикуемые главы охватывают не только 40-е, но и 50-е годы XIX века, но, поскольку центральное место в них занимают люди сороковых годов и их роль в последующих событиях, редакция полагает, что заглавие правильно отражает сущность печатаемых глав.

   Непосредственным продолжением и дополнением к издаваемым главам, является глава VII "Воспоминаний" Чичерина, описывающая его путешествие и впечатления от буржуазных стран Запада. К этой поездке относится разрыв с Герценом и окончательный переход Чичерина в ряды борцов против революции.

   Указатель к настоящей части Воспоминаний будет приложен к следующему выпуску, который будет содержать указанную главу VII. Примечания, принадлежащие Б. Н. Чичерину, оговорены, остальные принадлежат редакции.

  

   С. Бахрушин.

   20 июня 1929 г.